Он рассмеялся:
– После моих уроков весь Лондон и так узнает о твоем существовании.
– Вы чересчур самоуверенны, месье. – Мадлен скептически покачала головой.
Он провел большим пальцем по губам Мадлен.
– Поцелуй меня, Миньон, чтобы скрепить сделку.
Ее поцелуй был легким и кратким, как прикосновение крыльев бабочки. Себастьян обнаружил, что его нестерпимо тянет к ней, и поспешно отпрянул. Если бы эта девочка знала, как она соблазнительна безо всяких наставлений! Когда учеба будет закончена, лондонским повесам придется денно и нощно охранять сердца и кошельки, иначе вскоре и то и другое будет принадлежать маленькой француженке.
В деревню Мадлен направилась сразу после обеда. Солнце еще висело высоко в безоблачном небе, когда Мадлен поднялась на вершину поросшего утесником холма и залюбовалась деревушкой под названием Хайс, приютившейся на берегу пролива. За деревней сверкали в лучах угасающего светила синие воды Ла-Манша.
В кармане Мадлен лежал банковский чек на невообразимо огромную сумму – сто двадцать пять фунтов. Она направлялась в деревню, чтобы послать большую часть денег теткам.
После длительных размышлений над тем, как сообщить теткам о случившемся, Мадлен решила ограничиться коротенькой запиской. Она написала ее по-французски:
«Дорогие тетушки Анриетта и Жюстина, я жива, здорова, и мне ничто не угрожает. Свершилось чудо! Я нашла работу. Прилагаю к письму часть моего жалованья за три месяца. Распорядитесь им по своему усмотрению. Передайте маме пожелания всего наилучшего. Мадлен».
Пока Мадлен опасалась сообщать теткам, где она и что с ней. Возможно, благодаря ее деньгам мама будет спасена.
Шагая по мощенной булыжником деревенской улочке, она сознавала, что привлекает к себе любопытные взгляды. Улочку окаймляли ветхие дома, покосившиеся и разваливающиеся от старости. Никто не заговорил с Мадлен по дороге к банку. Конторщик принял из рук Мадлен записку от лорда д’Арси, поднял брови и поджал губы, но поставил подпись на чеке и выдал стопку пятифунтовых купюр.
– Вы не подскажете, где находится почта?
– На постоялом дворе, где останавливаются дилижансы, – лаконично сообщил кассир, не глядя на девушку.
Мадлен покинула банк с отчетливым чувством, что жители деревни невзлюбили ее с первого взгляда. Поэтому она никого не стала расспрашивать, как пройти к постоялому двору. Шагая по извилистым улицам, она в конце концов добралась до цели.
Не поднимая глаз, она вошла в общий зал постоялого двора. Это была тесная комната с низко нависающими над головой потолочными балками. В воздухе висел густой дым, пахло сыростью. Мадлен боязливо оглянулась на кучку мужчин в самодельных мундирах, трубки которых и были источником дыма, и поспешила пройти мимо их стола.
– Я хотела бы отправить письмо в Лондон, – обратилась она к краснолицему увальню, стоящему за прилавком.
Вместо того чтобы взять протянутое письмо, он окинул Мадлен испытующим взглядом.
– На каком это языке ты болтаешь?
– По-английски, месье.
– Француженка! – Собеседник Мадлен яростно выругался и сплюнул, привлекая внимание сидящих за столом мужчин в мундирах.
– Что надо французской шлюхе у нас в Хайсе? – Он выхватил письмо из ее рук.
Мадлен с трудом сохраняла самообладание, не понимая, почему каждый англичанин, с которым ей доводилось заговаривать, подозревал ее в причастности к самому древнему из ремесел.
– Я служу в доме лорда д’Арси.
Краснолицый мужлан насторожился, его рот растянулся в сальной ухмылке.
– Стало быть, ты и есть мамзель лорда д’Арси? Говорят, недавно он привез к себе еще одну из Лондона.
Мадлен не поддалась на провокацию.
– Я служу у лорда д’Арси в качестве
chef de cuisine.
Краснолицый скривился.
– Теперь так называют потаскух?
– Это выражение означает, что я готовлю ему еду.
– Что же я раньше не видел тебя в деревне? Все кухарки д’Арси бывают на рынке, а ты туда ни разу не наведывалась, иначе я бы тебя приметил.
– Я здесь недавно. – Мадлен указала на письмо, которое краснолицый мял в кулаке. – Сколько я должна за пересылку?
Ее собеседник перевел взгляд с письма на мужчин в мундирах, незаметно обступивших Мадлен.
– Вы слышали? Она из лягушатников.
Мадлен мгновенно попала под прицел полдюжины враждебных взглядов. Прежде мужчин интересовали только ее тонкие щиколотки и стройная фигурка, но теперь плотское любопытство вытеснила ненависть к неожиданно оказавшемуся поблизости врагу.
Мужчина в красном сюртуке подступил поближе. На его низкий лоб спускались сосульки грязных волос.
– Что нужно французской шлюхе в Хайсе? – Он протянул руку и взялся за ленту шляпы Мадлен. – А ну, сними эту штуку, дай полюбоваться на тебя, милашка.
Мадлен отвернулась и вновь обратилась к краснолицему:
– Мне необходимо отправить письмо в Лондон. Не могли бы вы помочь мне?
– Не вздумай, Джейк! – пригрозил мужчина в мундире с сержантскими нашивками. – Еще не известно, что она затеяла! Может, шпионит за нами, а в письмах посылает сведения!
Мадлен круто повернулась к нему:
– Письмо адресовано моим тетушкам!
Еще один солдат шагнул поближе и ткнул грязным пальцем в грудь Мадлен.
– Откуда нам знать, может, твои тетки шпионки, как и ты? Вдруг вчера, пока стоял туман, ты переправилась через пролив? Нас предупреждали: нельзя доверять подозрительным незнакомцам. Вся Англия кишит французскими шпионами.
Сержант грубо схватил девушку за руку.
– Должно быть, ты и вправду шпионка. Не знаю, как ты перебралась через пролив, но теперь шпионишь за нами и посылаешь письма своим сообщникам. Грязная тварь!
Мадлен попыталась оправдаться, но сержант все крепче стискивал ей руку и сыпал бранью, брызжа слюной. С каждой секундой лица его товарищей мрачнели. Мадлен успокаивала себя, убеждала, что с ней ничего не случится – ведь она находится под защитой лорда д’Арси! Но круг грязных мужчин постепенно сужался.
Мадлен подавила гордость и страх, понимая, что они могут лишь осложнить ее положение. Посмотрев на мозолистую лапищу, сжимающую ее руку, а затем на ее обладателя, самого говорливого из солдат, она спросила:
– Кто вы?
– Я Уил, командир местного отряда ополчения, – хвастливо заявил он.
– Да, мы патриоты! – воскликнул второй.
Третий подхватил с пола зловеще шипящую кошку и потряс ею перед лицом Мадлен.
– Пусть Бони только попробует показать свою лягушачью морду на нашем берегу!
– Нас предупреждали: нельзя доверять таким, как ты, – заявил четвертый.
– Но я не шпионка. Я служу лорду д’Арси, – произнесла Мадлен и огляделась, надеясь, что кто-нибудь подтвердит ее слова. – Если хотите, спросите об этом сами в поместье.
– Еще чего! Не хватало только тревожить его светлость! Держи ее, ребята! Отведем ее в Гастингс, в магистрат!
– По-моему, в этом нет необходимости.
Повернувшись на этот холодный голос, Мадлен увидела стоящего на пороге дворецкого д’Арси, Хораса.
– Месье Хорас! – воскликнула она с облегчением.
– Добрый день, мадемуазель Миньон, – бросил дворецкий.
– Вы знаете ее? – спросил Уил.
Хорас бесстрастно кивнул:
– Знаю. Мисс Миньон – новая кухарка его светлости.
Солдаты зашептались между собой.
– Что же она сама не сказала? – пробормотал один.
Мадлен решила не спорить с ними, но уйти, не отправив письмо, она не могла. Она обратилась к Хорасу:
– Не могли бы вы подождать одну минуту? Я вернусь в поместье вместе с вами.
Дворецкий удостоил ее сухим кивком – по-видимому, роль спасителя его не радовала. Мадлен не любил никто из слуг Себастьяна, и она была благодарна уже за то, что дворецкий пришел к ней на помощь.
Она вновь обратилась к хозяину постоялого двора:
– Будьте добры, отправьте мое письмо.
Краснолицый швырнул мятый конверт на стойку.
– Мы не принимаем французских писем, – угрюмо отрезал он. – Адрес написан по-французски.
Мадлен разгладила конверт.
– Нет, по-английски, – возразила она, указывая на адрес.
Краснолицый прищурился так, словно не мог разобрать ни единой буквы.
– А я говорю – по-французски! Не прочесть ни слова!
Мадлен прикусила губу. Как же быть? Теткам нужны деньги!
– Если бы на письме стояла печать его светлости, письмо отвезли бы в Лондон, а там кто-нибудь, умеющий читать по-французски, прочел бы его, убедился, что письмо личное, и доставил по адресу, – заметил с порога Хорас.
Человек за прилавком метнул на него мрачный взгляд.
– Может быть, но ручаться не стану.
Подойдя поближе, Хорас расписался на конверте, а затем, взяв печатку, которую он носил на цепочке, оттиснул на сургуче герб маркиза.
– Времена нынче суровые, мадемуазель. На вашем месте я бы не уходил далеко от дома его светлости без провожатых, – холодно произнес Хорас, когда они вдвоем с Мадлен вышли на улицу. – Жители Кента недолюбливают иностранцев.
– Это еще мягко сказано, месье Хорас, – отозвалась Мадлен, подозревая, что и себя дворецкий мог отнести к числу врагов иностранцев.
– Кстати, кому вы отправили письмо, мисс? – спросил Хорас, помогая ей забраться в коляску, запряженную парой пони. – Его светлость сказал, что у вас нет в Англии ни родных, ни знакомых.
Мадлен поняла, что ее встреча с дворецким в деревне отнюдь не была случайным совпадением: он следил за ней. Но зачем? Мадлен старалась не смотреть на Хораса.
– Разве вы не видели имя адресата, когда ставили на конверт печать его светлости?
Хорас не ответил, но оба знали, что это ни к чему. Улыбка Мадлен угасла. Стоит дворецкому рассказать лорду д’Арси о том, что он видел и слышал, ей не избежать неприятностей.
С каждой минутой беспокойство все настойчивее грызло Мадлен – так мышь вгрызается в кусок сыра. Как поступит лорд д’Арси, узнав, что Мадлен – племянница сестер Фокан? Какие чувства вспыхнут в нем? Гнев? Разочарование? Обида? Что, если он не захочет видеть ее в своем доме?
С каждой секундой счастье Мадлен таяло, как сосулька весной, пока его место не заняли знобкий страх и волнение. Любой ценой надо добиться, чтобы он пылал желанием к ней! Мысленно Мадлен поклялась сделать все возможное, лишь бы не расставаться с Себастьяном.
Глава 12
Октябрь 1803 года
– О, я вижу его! Вон он!
Придерживая рукой бронзовую подзорную трубу, Мадлен прильнула к линзе. Среди волн отчетливо белел покачивающийся треугольник паруса.
– Что это за корабль? – спросил стоящий за ее спиной Себастьян. Мадлен чувствовала прикосновение его руки.
Она прищурилась, пытаясь получше рассмотреть крохотное суденышко, плывущее между серовато-синих полотнищ воды и неба.
– Не могу определить…
– Посмотри повнимательнее. Когда живешь на берегу моря, важно уметь различать суда.
Мадлен пыталась сосредоточиться, но с каждой секундой задача оказывалась все более сложной. Ладонь Себастьяна неспешно прохаживалась по ее ягодицам. Во время первого урока, состоявшегося почти три недели назад, Себастьян объяснил, что прежде всего она должна научиться спокойно воспринимать прикосновения мужских рук. Едва они оставались наедине, Себастьян принимался ласкать ее. Мадлен не могла назвать эти прикосновения соблазнительными, но в их интимности она не сомневалась. Но что бы ни делал Себастьян – беспечно играл ее локонами, теребил ленточку на шее или просто поглаживал кончики пальцев, его прикосновения всегда были расчетливыми и не обращать на них внимание было немыслимо. Мадлен беспокойно заерзала. Подзорная труба сдвинулась, и парус исчез из поля зрения.
Протянув руку, Себастьян поправил трубу.
– Сосредоточься, – велел он, склонившись к уху Мадлен.
Она прикусила губу. Он высмеивал ее, однако Мадлен подозревала, что втайне ее волнение льстит ему. Иначе зачем бы он заканчивал каждый урок одним и тем же предостережением: «Не вздумай влюбляться в меня»?
– Сколько у него мачт?
– Одна. – Мадлен прищурилась. – Нет, две. Нет, все-таки одна.
Себастьян обнял ее за талию.
– Прямой парус поднят?
– Да, и еще три паруса на бушприте. О, я узнала: это шхуна!
Мадлен повернулась к Себастьяну, ожидая подтверждения. Он стоял так близко, что она чуть не коснулась щекой его подбородка. Дыхание Себастьяна овеяло ее лицо, а по сравнению с его ярко-синими глазами серое море показалось тусклым и унылым.
Мадлен видела, как внезапно в этих глазах вспыхнули огоньки. Их губы отделяло всего несколько дюймов. Себастьян не целовал Мадлен с того утра, как они заключили сделку. Мадлен затаила дыхание, надеясь, что уж на этот раз он поддастся мучительному вожделению, которое давно превратилось для обоих в пытку.
Пальцы Себастьяна на ее талии сжались и слегка оттолкнули Мадлен. В последний момент он успел развернуть ее лицом к схеме, приколотой к стене возле открытого окна.
– На что был похож тот корабль?
Разочарованная, Мадлен наугад ткнула в один из силуэтов на схеме.
– Это тендер, одномачтовое судно. А у шхун две мачты.
Себастьян убрал руку и отошел. Мадлен принужденно улыбнулась:
– Я безнадежна, месье.
Себастьян пожал плечами:
– По крайней мере ты понимаешь, что за судно перед тобой, даже если не помнишь названия. – Он закрыл подзорную трубу. – Силуэт судна ты выбрала верно. Это был «Альдебаран», один из береговых тендеров, несущий дневную вахту в этих водах. На защиту своих берегов от контрабандистов Англия тратит столько же времени, как на войну с французами. К счастью, в последнее время мы преуспеваем в войне, а не в охоте на контрабандистов.
С вызовом взглянув на него, Мадлен подхватила:
– К счастью для вашего винного погреба, месье.
За две недели, прошедшие с разоблачения Мадлен, Себастьян навел идеальный порядок в винном погребе. Мадлен не знала, ценой каких усилий и затрат он был достигнут, кто пополнил запасы Себастьяна, но теперь каждый вечер им подавали на стол безупречные вина. К несчастью, теперь, когда из кухни Мадлен переселилась в комнату для гостей на втором этаже, ей с Себастьяном пришлось питаться простой английской едой – вареным мясом, картофелем и капустой.
С бесстрастным выражением лица Себастьян присел на край стола, положив ногу на ногу.
– Посмотри, что у меня есть для тебя. – Он указал на маленькую ореховую шкатулку, которую принес с собой на урок. Наслаждаясь нетерпением Мадлен, он неторопливо поднял крышку. Под ней на черном бархате лежало полдесятка изящных украшений.
Зная, что Себастьян следит за выражением ее лица, Мадлен невозмутимо улыбнулась и кивнула:
– Чудесные вещицы, месье.
Себастьян поддел указательным пальцем длинное жемчужное ожерелье и поднял его над столом.
– Определи, настоящий это жемчуг или фальшивый.
Мадлен взяла ожерелье длиной в три фута и поднесла его к окну. В дневном свете бледный жемчуг заиграл радужными переливами.
– Он великолепен!
– Но настоящий ли он?
Мадлен взяла ожерелье и поднесла ко рту, осторожно проведя им по передним зубам, как в детстве ее учила тетя Анриетта. Поверхность жемчужин была идеально ровной, без малейшей шероховатости. Опустив руки, Мадлен покачала головой:
– Нет, месье, фальшивый.
Себастьян утвердительно улыбнулся, забирая у нее ожерелье.
– Умница. Ты права. Жемчужины гладкие, ровные и имеют слишком правильную форму. Это просто шарики из клея и перламутра. А теперь взгляни вот сюда. – Он вынул из кармана несколько драгоценных камней без оправы. – Какие из них настоящие, а какие фальшивые?
Мадлен внимательно вгляделась в карбункул и несколько граненых рубинов и сапфиров, поблескивающих у нее на ладони. Один за другим она подносила камни к свету и смотрела сквозь них на солнце. Постепенно на столе образовались две кучки. Покончив с этим делом, Мадлен направилась к книжному шкафу и выбрала увесистый том. Не глядя на наставника, она вернулась и, точно молотом, ударила корешком книги по одной кучке. Разбились все, кроме одного. Она подняла сапфир, переложила его во вторую кучку и оглянулась на Себастьяна. Тот насмешливо улыбнулся.
– Действенный, но потенциально опасный для моей библиотеки способ, – оценил он, отряхнул книгу и поставил ее в шкаф. – Есть и другой, попроще. – Он вытащил из кармана инструмент, с виду напоминающий монокль. – Хорошенько рассмотри их и скажи, что видишь.
Мадлен взяла монокль, направила его на сапфир и прищурилась, глядя сквозь линзу. Драгоценный камень увеличился в несколько раз. В его глубине Мадлен разглядела какие-то тени.
– Я вижу в нем нечто вроде крохотных иголок и какой-то дым. – Она оглянулась. – Это недостатки камня?
– Нет. Эти изъяны называются «перьями» и «шелком» – именно они подтверждают подлинность сапфира. – Он взял еще один голубой камень. – Посмотри на него.
Мадлен склонила голову набок и положила камень под линзу.
– А в нем какие-то спирали и пузырьки.
– Потому что это стекло. Никчемное, но довольно красивое.
Он бросил фальшивый камень в шкатулку.
– Ценится далеко не всякая красота, – наставительно произнес он с циничной и обаятельной улыбкой. – Умную и образованную женщину нелегко одурачить.
Мадлен пожала плечами.
– Неужели это позволительно – подвергать подарки столь пристальному осмотру?
Углы губ Себастьяна насмешливо дрогнули.
– А ты никогда не задумывалась, зачем мужчины дарят женщинам подобный хлам? Чтобы сэкономить, украв у женщин благосклонность, которую следовало бы купить.
– Неужели даже в привязанности человек не чужд меркантильности? – с отвращением пробормотала Мадлен.
– Ты жаждешь независимости, Миньон, а такой товар стоит недешево. Драгоценности ценятся выше купюр. Банки терпят крах, даже монархии рушатся, а драгоценности и золото по-прежнему остаются в цене.
Мадлен с сомнением покачала головой.
– Значит, ради независимости я должна думать только о своей выгоде?
– Вот именно. Ты ведь жаждешь независимости, верно?
– Да, – вспыхнув от гнева, прошептала она, изливая досаду и вожделение.
– Ну а теперь в награду за твою проницательность я разрешаю тебе выбрать что-нибудь из этой шкатулки.
Мадлен нехотя перевела взгляд на украшения. Уроки своекорыстия, продолжающиеся с утра до вечера, Себастьян давал ей на протяжении последних нескольких недель, и у Мадлен они по-прежнему вызывали отвращение. Ей не нужны были драгоценности; она жаждала услышать смех Себастьяна, его шутки, убедиться, что она ему небезразлична. Если бы он сделал ей подарок в знак дружбы, она дорожила бы даже фальшивым камнем. Но Мадлен понимала: ничего подобного ей не дождаться. Он просто награждал ее за усвоенный урок. Теперь она знала, сколько предметов в фамильном серебряном сервизе Себастьяна, научилась правильно набивать трубку, обращаться к английской знати, узнала, перед кем и в каких случаях следует приседать в реверансе, и даже о том, как беседовать о политике, не раня чувства ни вигов, ни тори. Философскую основу своей теории полноценного возвращения женщины в общество Себастьян почерпнул у десятка ученых – от Аристотеля до Руссо. Их труды Мадлен читала до ломоты в висках, до полного отупения.
И все-таки она была готова отдать все разложенные перед ней драгоценности за один-единственный час, проведенный в объятиях мужчины, который стоял рядом.
Чувствуя, что раздражение Себастьяна нарастает, Мадлен выбрала маленькое изящное украшение для волос в форме бабочки с некрупным алмазом.
Некоторое время Себастьян вглядывался в ее глаза, решая, что это – хитрый ход или безнадежная глупость.
– Почему ты выбрала самый маленький из камней?
Мадлен пожала плечами, не желая открывать правду.
– Он не привлечет внимания, когда я вернусь в Лондон. При виде более роскошного украшения у людей неизбежно возникнут вопросы, откуда оно у меня. Я не желаю выглядеть так, чтобы джентльмены считали, что содержать меня – непозволительная роскошь. К тому же не стоит оскорблять их жен, выставляя напоказ драгоценности, о которых они и не мечтают. Это неразумно.
Даже превратившись на глазах у Себастьяна в спаниеля, она не повергла бы его в такое изумление. Оно продолжалось всего долю секунды, затем Себастьян овладел собой.
– Ты воплощенный сюрприз, Миньон. Оставь эту вещицу у себя. Она принадлежала моей матери.
Мадлен рассмотрела изящное украшение, минуту подержала его на ладони и положила обратно в шкатулку.
– Благодарю вас, месье, но я не приму подарка.
Улыбка сползла с лица Себастьяна.
– Ты передумала? Решила выбрать камень покрупнее?
Мадлен сразу почувствовала, насколько он оскорблен.
– Вы сказали, что это украшение принадлежало вашей матери. Наверное, вы любили ее, несмотря на все заверения, что в сердце у вас пустота. Я не могу отнять у вас эту бесценную вещь – разве что вы когда-нибудь сами захотите подарить ее мне.
Она ухитрилась вновь изумить его, но Себастьян быстро оправился от растерянности и не принял намек.
– Тогда выбери что-нибудь другое.
– В следующий раз, – ответила Мадлен и отвернулась, прежде чем он заметил блеснувшее в ее глазах желание.
– Может, ты все-таки шпионка, Миньон? – вежливо спросил он.
Мадлен так и не узнала, рассказал ли Хорас хозяину о поездке в Хайс. Себастьян никогда не упоминал об этом случае, но каждый день задавал этот вопрос. Мадлен отвечала согласно своему настроению – капризно, глуповато, раздраженно. Первым делом ей пришлось изучить искусство вести беседы с мужчинами. Себастьян объяснил, что большинство мужчин ждет от женщины не проявлений ума, а всего лишь умения быть забавной.
Вновь услышав привычный вопрос, Мадлен с милой улыбкой вскинула голову.
– С какой стати мне шпионить за вами, месье?
Себастьян отвернулся к окну библиотеки, разглядывая крошечный треугольник паруса, покачивающийся вдалеке.
– Ты дочитала Ричардсона?
Неожиданная смена темы не обманула Мадлен. Двадцать томов «Истории Клариссы Харлоу» осточертели ей до тошноты.
– Да, месье. Я и не предполагала, что женщина способна сочинить такую печальную историю. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что этот повеса Роб Ловлас недооценил силу любви. Он не верил в нее, а Кларисса не могла смириться с этим.
– Чья же вина, по-твоему, значительнее? – Себастьян взял Мадлен за руку, и ей пришлось собраться с силами, чтобы не отдернуть ее. – Насколько я понимаю, ты не считаешь свою жизнь погубленной только потому, что лишилась невинности?
На миг Мадлен лишилась дара речи, ошеломленная желанием и страхом. В голосе Себастьяна звучал обманчивый холодок, но в глазах сверкала насмешка, и Мадлен поняла: говорить этому человеку правду о своих чувствах нельзя. Ни сейчас, ни впредь. К ее удивлению, Себастьян первым не выдержал и отвел взгляд.
– Ты умеешь танцевать, Миньон? – спросил он звучным бархатистым голосом, который нравился Мадлен больше всякой музыки.
Ей хотелось ответить отрицательно, но любое занятие было лучше надоевших уроков.
– Немного, месье.
Его лицо озарила обаятельная улыбка.
– Миньон, у тебя есть любопытная привычка недооценивать свои способности. Давай выясним, не изменила ли ты ей на сей раз.
Он подал Мадлен руку и повел ее из библиотеки в небольшую комнату, где она прежде не бывала. Комната располагалась в восточном крыле дома, в ней ощущалась приятная прохлада. Шторы были опущены, и потому здесь царил полумрак, но Мадлен разглядела пастельные бледно-голубые, розовые и кремовые тона мебели и обивки. Возле занавешенного окна стоял мольберт, в дальнем углу виднелось фортепиано.
Закрыв дверь, Себастьян отпустил руку Мадлен и направился прямиком к инструменту. Подняв крышку, он присел, положив руки на клавиатуру, и только затем взглянул на Мадлен.
– Итак, начнем. Покажи мне все па, которые знаешь. – И он негромко заиграл менуэт.
– Я и не подозревала, что на свете есть мужчины, умеющие играть на фортепиано, – кроме музыкантов, разумеется, – удивленно заметила Мадлен.
Себастьян рассмеялся:
– Значит, музыкантов ты не причисляешь к мужчинам?
– Нет, я имела в виду совсем другое. В монастыре искусство игры на музыкальных инструментах считалось привилегией дам.
– И ты преуспела в нем?
– Не так, как вы. Нет, поиграйте еще! – попросила она, едва Себастьян остановился на середине музыкальной фразы.
– Я буду играть, но с одним условием: ты должна танцевать. Согласна?
Успевшая изучить нрав собеседника, Мадлен ответила:
– Если вы продолжите игру, я, вероятно, не сумею устоять на месте.
Он одобрительно улыбнулся:
– Как будет угодно мадемуазель.
Мадлен наблюдала, как он грациозно склонился над клавиатурой, как его пальцы легко заскользили по клавишам слоновой кости и эбенового дерева, извлекая из них чудесные звуки. Он был молод, хорош собой, возмутительно обаятелен, умен, знатен, богат, талантлив… и избалован. Казалось, для него нет ничего недоступного. Неудивительно, что он не желал любви Мадлен. Еще одна женщина у его ног – предсказуемое и до отвращения надоевшее зрелище для Себастьяна.
Прослушав несколько тактов, Мадлен приподняла юбку и встала так, чтобы не видеть его лица. Ей ни в коем случае не хотелось становиться предсказуемой.
Себастьян следил за ней краем глаза. Мадлен двигалась легко, как перышко, подхваченное переменчивым ветром. Желание смешивалось в нем с фантазиями, пальцы порхали по клавишам с нежностью, с которой ему бы хотелось прикоснуться к Мадлен.
В течение трех недель Себастьян то и дело пускал в ход руки, дразня Мадлен и приучая ее сопротивляться влечению. Он объяснял себе: отчасти причиной его поведения является уверенность в том, что Мадлен – шпионка.
Последовав за Мадлен в Хайс, Хорас безнадежно испортил дело. Он не сумел прочесть имя и адрес на письме, отправленном ею в Лондон. Уверения Мадлен в том, что она просто возвращает долг, показались Себастьяну нелепыми. И все-таки у него не было причин не доверять ей. Тогда почему же его одолевали сомнения?
Может, потому, что он не мог взглянуть на Мадлен, не испытывая необходимости сдерживать в себе чувства? Три недели он ждал, когда Мадлен по своей воле ляжет к нему в постель. Три долгих недели ему пришлось спать в одиночестве. Ему следовало что-нибудь предпринять, чтобы защитить их обоих, например, отправиться поутру в Лондон. Поездка не займет много времени. Через два дня он вернется в поместье новым, пресыщенным человеком, способным сопротивляться чарам Мадлен.
Закончив пьесу, Себастьян еще некоторое время сидел неподвижно, глядя на свои руки. Он понимал, что должен уехать сию же минуту. Отправившись в путь немедленно, он прибудет в Лондон еще до наступления утра. Он поднял голову и посмотрел на Мадлен, юбки которой еще колыхались от недавнего танца.
– Подойди сюда.
Мадлен послушно подчинилась. Поднявшись, Себастьян взял ее за руку. Она расцвела в обезоруживающей улыбке:
– Я люблю танцевать.
Себастьян задумался, сознает ли она, с какой легкостью движется в ритме танца.
– А теперь перейдем к другому уроку. Дай мне руку. Мы будем учиться приветствиям, принятым в кругу дам и джентльменов. Правильно подать руку тоже надо уметь.
Себастьян повернул безвольную кисть Мадлен ладонью вниз, и опущенные кончики ее пальцев коснулись его ладони.
– Итак, согласно принятым в обществе правилам, тебе представили некоего джентльмена. Подать ему руку надо вот так. – В голосе Себастьяна зазвучали менторские нотки, которые Мадлен уже успела возненавидеть. – Пальцы должны быть опущены вниз, свисать, как бутоны глицинии со стебля. – Себастьян слегка приподнял руку Мадлен. – Вот так, видишь?
– Да, – пробормотала Мадлен и улыбнулась, несмотря на досаду.
– Отлично. Джентльмен учтиво подносит твою руку к губам и склоняется над ней. – Объяснения Себастьян подкрепил наглядным примером, но прежде, чем дотронуться губами до ладони Мадлен, он вдруг выпрямился. – Как видишь, тебя поприветствовали самым учтивым образом.
Мадлен нахмурилась:
– Но ведь это был не поцелуй.
– Правильно, не поцелуй. Это приветствие, всего лишь знак уважения. Он позволяет мужчине быть в равной мере галантным и с хилыми, и с тучными женщинами, и с красавицами, и с дурнушками. Вижу, ты уже смеешься. Это хорошо.
Мадлен действительно улыбалась, но улыбку вызвали лукавые искры в глазах Себастьяна, а не его объяснения.
– Пойдем дальше. Улови разницу.
Он вновь поднял руку Мадлен и склонился над ней, но на этот раз она на миг почувствовала прикосновение теплых губ.
Выпрямившись, Себастьян усмехнулся:
– Ты заметила разницу, Миньон?
– Разумеется – вы поцеловали мне руку.
– Да, я и вправду прикоснулся к тебе. Но это делается лишь в том случае, если дама в перчатках.
Мадлен недоуменно нахмурилась:
– Ничего не понимаю!
– Неужели? – Он придвинулся ближе, но держался настороженно. – Вся разница в прикосновении. Если дама позволила мужчине прикоснуться к обнаженной коже, он наверняка сделает вывод, что она благосклонно воспримет и другие вольности.
Мадлен рассмеялась и недоверчиво покачала головой:
– Вы шутите!
– Из какой коляски ты выпала, детка?
– Не смейте называть меня деткой! – раздраженно выпалила Мадлен. – Пусть я невежественна, но я далеко не дитя.
– Верно. – Себастьян перевел взгляд на вырез ее муслинового платья. – Ты не дитя. Прошу простить меня, мадемуазель. Итак, продолжим. Существуют знаки внимания, которые ты не должна ни при каких обстоятельствах принимать от мужчины в присутствии посторонних. Пока он не выразит тебе уважения в виде цветов, духов, драгоценностей, не позволяй никаких интимных жестов. А если этот мужчина тебе не нравится, твердо отказывай ему в подобных жестах, несмотря на все знаки внимания.
Себастьян смотрел на Мадлен в упор.
