– Так это была его идея?

– Думаю, что да. По крайней мере именно это он втолковал каждому, кто подставлял ему ухо. Только боги знают, зачем ему было это нужно.

Венарт покачал головой. Нет, он абсолютно ничего не понимал, но смутно чувствовал, что во всем происходящем таится некий смысл, пока еще ловко от него ускользающий. Это беспокоило.

– Значит, Горгас Лордан… Он виноват в том, что случилось. Это он мутил воду…

– Не надо во всем винить Горгаса, – сказал старший группы. – Без вашего участия тоже не обошлось. А главная причина – ваша непомерная жадная и бесконечная глупость. Но, в общем, вы правы, это он подбросил вам идейку, точнее, вбил ее в ваши головы, и теперь, когда армия Империи уничтожена, готов помочь вам выбраться из дерьма.

Исъют схватила его за руку:

– Вы сказали, что армия Империи уничтожена. Что это значит?

– Так вы ничего не слышали? – Незнакомец рассмеялся. – Благодарите за свое освобождение вождя Темрая. – Странно, что вы об этом не знаете. На улицах уже два дня не прекращаются волнения, а субпрефект ничего не может с этим поделать – половина его гарнизона отрезана, а другая половина сторожит корабли. – Он ткнул Венарта в бок – получилось довольно больно – и усмехнулся. – Вам бы надо пошевеливаться, славный вождь, а то ведь опоздаете, и ваша революция закончится без вас.

– Что значит «уничтожена»? – повторила Исъют. – Это невозможно.

– Уничтожена. Рассеяна. Истреблена. Сорок тысяч погибших. Кочевники напали на них на равнине и порвали в клочья. Откровенно говоря, никак не ожидал, что они на такое способны. Да, конечно, им удалось взять Перимадею, но с этим справилась бы и моя бабушка со своим котом. А вот разгромить имперскую армию – это уже совсем другое дело. – Он огляделся: его люди как раз вывели из дома Эйтли. – Теперь четверо, все на месте. Слушайте меня внимательно. Сейчас мы пойдем к складу Фаусса, где припрятано несколько тысяч алебард, о которых старик забыл упомянуть. Как только это оружие попадет на улицы, дела сразу пойдут по-другому.

Венарт Аузелл был в Перимадее в ночь Падения, и то, что сейчас происходило на улицах, тревожно напомнило ему те давние события: повсюду бегали люди с оружием, слышались воинственные призывы, хлопали двери. Пытаясь справиться с нахлынувшим беспокойством, он напомнил себе, что эти вооруженные люди не враги, что они не представляют опасности, впрочем, достаточно было приглядеться к тому, как горожане обращаются с пиками и алебардами, чтобы понять, насколько они действительно безобидны. Впрочем, сабля или боевой топор – это не арфа и не резец, не надо тратить годы на овладение искусством войны, чтобы ткнуть кого-то в живот палашом или рубануть по плечу.

Солдат почти не было видно. Лишь у некоторых зданий стояли часовые, а у перекрестков жались друг к другу пешие патрули. По словам командира группы, главные силы оккупантов забаррикадировались в Доме торговли, а еще одна часть ушла в Друц и уже погрузилась на суда.

Венарт покачал головой:

– Что же делать? Не оставлять же их там? А если не оставлять, то как выкурить?

Его спаситель ухмыльнулся и снял фонарь, висевший на стене у входа в таверну.

– Легко. Смотри и учись.

Дом торговли окружала большая и шумная толпа, однако горожане предпочитали держаться на безопасном расстоянии после того, как солдаты эффектно продемонстрировали мощь и точность своих арбалетов.

– Нам повезло, – заметил посланник Горгаса. – Лучники отправились в армию и не вернулись, а арбалеты хотя и опасное оружие, но на каждый выстрел требуется около трех минут.

Что больше всего поразило Венарта, так это численность собравшихся на площади. Ему и в голову не могло прийти, что столь многие его соотечественники готовы отдать жизнь за дело освобождения Острова. С другой стороны, воспользоваться правом умереть они явно не спешили.

– Так и есть, они там, внутри, – сказал не знакомый Венарту мужчина, отличавшийся от островитян твердым взглядом, жестоким, даже хищным выражением лица и необыкновенной быстротой движений. – Ты нашел масло?

Командир группы покачал головой.

– Оно не понадобится, – ответил он. – Ладно. Выставляй кольцо оцепления. В первые два ряда пусть станут те, у кого алебарды и секиры. Не подпускай близко к зданию, сейчас там будет жарко.

Он был прав, не понадобились ни масло, ни смола, ни сера. Едва первые факелы упали на тростниковую крышу, как Дом торговли вспыхнул ярким пламенем, став похожим на маяк. Отблески огня запрыгали по стенам домов на другой стороне площади. Островитяне глазели на происходящее со смешанным чувством, в котором превалировал ужас: на протяжении сотни лет одной из главных забот городских властей было недопущение возгорания. А теперь они сами, едва ли не своими руками, сжигали один из символов Острова.

Некоторое время ничего не происходило, и Венарт уже представлял себе имперских солдат, застывших внутри горящего здания и готовых скорее принять мученическую смерть, чем проявить постыдную слабость. С них станется, мрачно думал он. Потом двери, одновременно передняя и боковые, распахнулись, и на площадь хлынули солдаты. Шлемы и доспехи блестели на солнце, и казалось, что из горящего Дома вылился поток расплавленного металла, остановить который не сможет никто, и уж конечно, не кучка горожан с самодельными пиками. Венарту не хотелось видеть то, что должно было случиться. Его тошнило от одной мысли о том, что сейчас начнется. Представив, как режет плоть холодное острое лезвие меча, Венарт отвернулся…

Но все закончилось быстрее, чем можно было предполагать. Вооруженные громадным бревном – вероятно, упавшей с крыши балкой – солдаты пошли напролом, и толпа подалась назад, уступая их порыву, но затем масса тел стоящих в задних рядах людей абсорбировала удар, как мягкая подбивка доспехов, наступательная энергия рассеялась, и атака захлебнулась. Открыв глаза в этот момент, Венарт понял, что исход боя уже предопределен. Лишенные свободы маневра, не имея возможности даже поднять оружие, солдаты были смяты, сокрушены, раздавлены, как яйцо в кулаке. Хрупкая, слишком тонкая оболочка не выдержала давления и не прошла испытания. Их сбили с ног, колотя всем, что попало под руку: топорами, секирами, лопатами, мотыгами. Так продолжалось до тех пор, пока сияющие стальные формы не превратились в груду металлического хлама. А когда все закончилось, наступила долгая тишина.

Вот, значит, как , подумал Венарт. Толпа схлынула, отступив от того, что недавно было живыми людьми, откатилась и повернула к Друцу, где стояли корабли. Удивительная метаморфоза произошла с островитянами. Сначала, когда солдаты впервые появились на улицах, когда на дверях общественных зданий были вывешены объявления о присоединении Острова к Империи, они легко и безропотно подчинились чужой воле. Но не прошло и недели, как все переменилось. Податливая ковке пластина превратилась в молот, безжалостно бьющий по наковальне. Ветер еще разносил по площади пепел, а люди, осознавшие силу, уже устремились дальше. В чем дело? Чем объяснить такое перевоплощение? Венарт не знал. Но тут взгляд его упал на командира присланных Горгасом «освободителей», на человека, знавшего, как руководить и управлять массой, и ему все стало ясно.

Ну, конечно, все дело в Лорданах, сказал он себе. Это Горгас Лордан оказался в нужном месте в нужное время.

Лейтенант Менас Онасин, принявший на себя командование армией, так как все остальные офицеры погибли, оглянулся через плечо на море.

Ну, вот и все: мы можем либо пасть в бою, либо утонуть. Не самый лучший выбор.

В них летели камни, большие, с острыми краями, куски тротуара, руки, ноги и головы статуй, еще недавно украшавших набережную Друца. Солдата, стоявшего в шеренге рядом с лейтенантом, убило мраморной головой – весьма необычный способ умереть, с нежелательным комедийным привкусом. Не имея в своем распоряжении лучников, Онасин не мог сдерживать толпу, оставалось только стоять и принимать смерть, в каких бы обличьях она ни приходила. Пять раз он предпринимал попытку прорваться. Но каждый раз наталкивался на непреодолимую стену и возвращался на исходную позицию, оставив половину своих людей на набережной. Сражаться с противником, имеющим такое подавляющее преимущество, – все равно что воевать с песчаной бурей или морем.

Главная ошибка Онасина заключалась в том, что он увел людей с кораблей. Принимая такое решение, лейтенант думал о том, что суда, как и крытые тростником здания, легко поджечь, а сражаться на два фронта (с толпой на суше и мятежными экипажами на корабле) ему не хотелось: вода под ногами и огонь над головой – не самые благоприятные условия. Встретим врага на суше, сказал себе Онасин, там по крайней мере можно прочно стоять на ногах и пользоваться оружием. На полубаке одного из кораблей мятежники установили легкий требушет и уже начали пристрелку. Первый камень едва не угодил в толпу, второй, третий и четвертый с плеском упали в воду. Если тот, кто ведет огонь, сохранит выдержку и последовательность, то пятый камень обрушится как раз в центр его войска, думал лейтенант Онасин, осознавая свое полное бессилие в данной ситуации. Он не впервые попадал под обстрел, когда-то в Перимадее на него точно так же падали камни артиллеристов Темрая. Там Онасин получил серьезный урок войны, там научился прятаться от обстрела, там познал горечь бессилия.

Для пятого выстрела мятежники подобрали торс, все, что осталось от знаменитого шедевра Ренваута Разо «Триумф человеческого духа», который украшал двор Биржи. Онасин впервые увидел эту величественную скульптуру в возрасте девяти лет, когда отец специально привез его на Остров полюбоваться великими произведениями искусства. Он хорошо помнил огромную фигуру, воплощавшую в себе всю драму человеческого рода, помнил и то, что голова показалась ему слишком маленькой для тела – колоссального, мощного как гора, но когда мальчик указал на это отцу, тот попросил его помолчать. С тех пор Онасин хранил тайну в себе.

И вот теперь «Триумф человеческого духа» валялся в виде осколков: не только торс, раздавивший семерых солдат, словно они были не более чем мухами, но и голова, руки и ноги. Все превратилось в мусор, причем скульптура не только переломала кости одному солдату, но и разбила колено другому и лишь затем разлетелась на тысячи мелких кусочков. Онасин вспомнил, что тогда, стоя у статуи вместе с отцом, подслушал разговор двух почтенного возраста женщин, споривших о том, что именно в скульптуре отличает ее от других. Они сошлись на легкости и силе движения. Двадцать лет Онасин ждал возможности убедиться в правоте их суждения или найти в ней свой смысл. Теперь он понял, что старушки не ошиблись: сила оказалась достаточной, чтобы убить семерых, а легкость наглядно проявилась в том изяществе, с которым дар Разо потомкам вылетел из «руки» метательной машины.

Как дерьмо с лопаты.

Противник устанавливал еще несколько требушетов. Жаль, что солдаты Империи закрепили за собой славу стойких воинов, не сдающихся ни при каких обстоятельствах. Лейтенант знал, что пары прямых попаданий вполне хватит, чтобы обратить его людей в панику и заставить их прыгнуть в воду. Обремененные доспехами, они практически не имели шансов удержаться на плаву. В данной ситуации наилучшим выходом была бы капитуляция. Но он уже дважды пытался это сделать и оба раза безуспешно – островитяне просто не верили, что солдат Империи может поступиться честью и предпочесть смерти жизнь.

Раздумывая обо всем этом, лейтенант склонялся в пользу варианта со смертью в бою, уж лучше погибнуть от верного удара, чем утонуть в бухте или быть раздавленным камнем. Придя к такому выводу, он прокричал приказ, и передние три шеренги устремились на врага. Их встретил поток камней, ради получения которых островитяне разобрали целую лестницу, ведшую когда-то к зданию таможни. Онасин поднял руку, и в этот момент здоровенный кирпич ударился о его шлем, согнув металл так, что лейтенант уже не мог повернуть голову.

– Черт! – ругнулся он и опустил руку.

После этого всякие попытки делать вид, что он продолжает контролировать ситуацию, потеряли всякий смысл. Задние напирали, и людской поток нес лейтенанта, как щепку. Он заботился лишь о том, чтобы передвигать ноги, держаться вертикально, не упасть и не быть растоптанным. Потом прямо перед ним появилась пика, и Онасин понял, что она неминуемо проткнет его, если он не сманеврирует, но, разумеется, ни замедлить шаги, ни отклониться в сторону было уже невозможно. Тот, кто упирался в его спину, подтолкнул Онасина вперед, нанизав на пику, как повар нанизывает на вертел кусок мяса. В этот момент силы сторон уравнялись, и лейтенант застыл с пикой в животе, глядя прямо в глаза тому, кто держал ее. На лице островитянина застыло выражение паники и, пожалуй, смущения – что было вполне понятно: в конце концов, что можно сказать абсолютному незнакомцу, нанизавшему себя на пику, которую вы держите? Онасин молчал, хотя если бы он еще мог управлять мышцами лица, то, наверное, постарался бы улыбнуться или даже подмигнуть.

Его спасли требушеты. Теперь их было уже целых десять, и когда они дали залп, ударив в тыл наступающим солдатам Империи, давление сзади внезапно ослабло. В тот же миг Онасина понесло назад. Но, не успев сделать и двух шагов, он споткнулся о кого-то и упал. Пика выскочила из рук его противника, но тот уже не мог остановиться. Волна понесла обезоруженного островитянина, он наступил на челюсть упавшего лейтенанта и исчез, а Онасин ощутил резкую боль в плече. Потом по нему прошелся еще кто-то, и он потерял счет топчущим его ногам и уснул.

Открыв глаза, лейтенант обнаружил, что смотрит в глаза человека, который определенно уже ничего не видел. Незнакомец был мертв. Впрочем, не он один. Мертвецы были повсюду: слева, справа, снизу и сверху. Онасин понял, что попал в братскую могилу. Он открыл рот, чтобы закричать, но из горла вырвался лишь хрип. Попробовал пошевелиться, но руки и ноги были придавлены телами соседей. И все же кто-то заметил шевеление, потому что до лейтенанта донесся глухой голос:

– Подожди. Здесь еще один живой.

Он не знал, как именно его вытащили – могила была довольно глубокая, и, очевидно, кто-то спрыгнул сверху на мертвые тела. Лейтенанту такой поступок показался довольно-таки неприятным – сам бы он никогда этого не сделал, – но предпринять каких-либо активных противодействий он не мог, а потому ограничился словами благодарности, которых, похоже, никто не расслышал.

– Посмотри на это, – сказал кто-то, кого Онасин не видел. Его перевернули на спину. – С такой дыркой в животе не живут, ему в любом случае конец.

– Всякое бывает, – ответил другой. – Я знал одного парня, его проткнул бык, так вот, дыра была такая, что бедняга просматривался насквозь, тем не менее он остался жив.

– Ладно, – сказал первый, – положите его там, с другими, если им кто-то займется…

– Да кому он нужен?

Тем не менее Онасина осмотрел какой-то человек с печальным лицом, который почистил и перевязал рану. Чем объяснялась эта печаль, ужасами, прошедшими перед глазами лекаря, или осознанием того, что шансы получить деньги за нелегкую и малоприятную работу крайне невелики, определить было невозможно. Бой к тому времени, конечно, закончился, противник был уничтожен, кое-кто попал в плен. Пожар успели потушить, и островитяне устало ходили по улицам, собирая мусор, чиня то, что еще поддавалось починке, переступая через тела погибших. Заполнив убитыми две глубокие могилы, они перестали беспокоиться по пустякам, загрузили трупы на два громадных зерновоза, вывезли в море и затопили.

Онасин тоже попал на зерновоз, но другой, превращенный в плавучую тюрьму. Он знал, что все могло бы закончиться хуже. Намного хуже, например, в имперском лагере для военнопленных. Из разговора стражников ему стало понятно, что гуманное отношение к захваченным имеет простое объяснение: островитяне видели в них потенциально ценных заложников. Что ж, в конце концов, это их первая война. И они еще многому не научились.

– Трагедия, – вздохнул префект Ап-Эскатоя. – Такие потери. И, главное, совершенно напрасные.

Главный управляющий печально кивнул.

– Да, неприятное происшествие, просто ужасное, – согласился он, вытирая липкие от меда пальцы влажным полотенцем. – И, как вы правильно подметили, они ничего не достигли, я бы даже сказал, что положение стало только хуже.

– Несомненно, – сказал префект. – После того, что они там натворили, у меня нет к ним никакого сочувствия. Знаю, мстительность ужасное качество. Но в данном случае я позволю себе проявить его в полной мере. Они заплатят за все, что совершили.

– Фигурально выражаясь.

Префект усмехнулся:

– К сожалению. Я бы хотел, чтобы было иначе, но не получается. – Он покачал головой. – Нет, надо признать реальность и смириться с ней. Проклятая битва уничтожила все надежды на получение субсидий, так что о перестройке Перимадеи придется забыть. Все пропало, а выгоды нет никому. И, знаете, я прихожу к выводу, что никакой трагедии в случившемся нет. Трагедия предполагает некое благородство, а в этом кавардаке его не сыскать. Все впустую, вот так. – Он вытер пальцы о край полотенца, словно очищая с них грязь обыденной жизни, в которой осталось так мало подлинного величия. – Но что сделано, то сделано, и нам ничего не остается, как попытаться выжать из сложившихся обстоятельств максимум пользы. Будем практичными, прагматичными и…

Он не договорил и едва заметно улыбнулся, словно ожидая от собеседника продолжения. Очевидно, последние слова были какой-то цитатой или ссылкой на нечто известное. Префект считался тонким ценителем и знатоком искусства, в частности, литературы, но его цитаты ставили в тупик многих, – некоторые даже подозревали, что иногда префект выдает за цитаты собственные изречения, но поймать его никому не удавалось, – но управляющий не знал источника, а потому промолчал, кивнул и сложил губы в улыбку.

– И начнем мы, – продолжал префект, – с войны. Главное сейчас – принять меры к недопущению поражений. Отошлите письмо капитану Лордану. Пусть остается на месте и ничего не предпринимает. Его задача – не упустить Темрая, не дать ему проскользнуть. Я хочу, чтобы решающий, смертельный удар нанесла новая армия, та, которую отправит провинция. Просто разбить этих кочевников недостаточно, они должны быть полностью разгромлены, сокрушены, уничтожены.

– Согласен, – сказал управляющий. – Но как быть с Островом? Ситуация несколько запутанная, не так ли? Нам не обойтись без кораблей, но где их взять?

Префект пожал плечами:

– Корабли нужны нам в любом случае. Для войны. В перспективе Остров может доставить большие неприятности, чем Темрай и даже потеря армии.

Он повернулся к окну и некоторое время сидел неподвижно, наблюдая за пустельгой на лимонном дереве, росшем во дворе. Большая птица захватила птичку поменьше, но никак не могла справиться с ней из-за необходимости держаться на ветке.

– В некотором смысле поражение, нанесенное нам Темраем, не обязательно следует воспринимать только негативно. Оно даже желательно. Я имею в виду, что победа над слабым противником никогда не дает дивидендов. Серьезное поражение – при условии, что за ним в скором времени следует полная и убедительная победа – придает врагу некий статус важности. И, конечно, оно помогает поддерживать армию в тонусе: нет лучшего средства от успокоения и самодовольства, чем хорошая пощечина. Операция с Островом не даст нам ничего в смысле престижа. Одно дело споткнуться на пути к неизбежному триумфу и совсем другое – получить, грубо говоря, под зад коленкой там, где никаких проблем не должно было возникнуть. Хуже всего то, что всем известно, какие из островитян воины. Это не дикие, но по-своему благородные дикари, примитивными добродетелями которых можно восхищаться. Островитяне – жирные, самодовольные, жадные, недостойные уважения людишки, научившиеся дешево покупать и дорого продавать.

Префект все больше раздражался: это никак не отражалось ни на его лице, ни в голосе, но он снял кольцо с пальца и крутил его так, словно ввинчивал штопор. Люди, знавшие привычки префекта, предпочитали в такие минуты найти повод, чтобы удалиться.

– И все же я чувствую, – продолжал он, – что поспешность в решении этого вопроса ни к чему и может лишь привести нас к новым ошибкам. Вот почему я считаю, что нам нужно оставить их в покое, по крайней мере до окончания войны.

Управляющий кивнул:

– Согласен. Вообще-то я тоже обдумывал сложившееся положение и предлагаю следующее: мы даем им время осознать, что они наделали, а затем посылаем письмо и предлагаем купить себе жизнь. Конечно, – поспешно добавил он, заметив, что префект поднял бровь, – им придется прислать нам головы зачинщиков в качестве жеста доброй воли. Мне всегда казалось, что заставить бунтовщиков казнить своих предводителей куда полезнее, чем делать это самим – трудно представить мучеником того, кому вы сами отрубили голову.

– Интересная точка зрения, – согласился префект.

– Затем, – продолжал управляющий, – мы выдвигаем условия. Принимаем их безоговорочную капитуляцию, но лишь в том случае, если они передают в наше распоряжение весь свой флот. Вместе с экипажами. В конце концов, операция затевалась именно ради флота. И начальство будет оценивать нас именно по результатам в этом направлении. Островитяне нужны нам для комплектования команд. Если мы всех их перебьем, то получим корабли без экипажей. Если же выберем мой вариант, то в нашем распоряжении окажутся трусы, прекрасно понимающие, что их семьи и соотечественники взяты в заложники, чья дальнейшая судьба зависит от их хорошего поведения и выполнения наших приказов…

– И таким образом, – перебил его префект, поглаживая подбородок, – мы обернем жуткую ситуацию в нашу пользу. Благодарю вас, вы помогли мне вернуть веру в ценность здравого мышления.

– Всегда к вашим услугам, – ответил управляющий. – На мой взгляд, одно из наибольших удовольствий в жизни состоит в том, чтобы обратить катастрофу в новую возможность. – Он улыбнулся. – К счастью, насладиться этим удовольствием доводится не столь часто.

Префект наклонил голову и задумчиво посмотрел на потолок.

– «Господь да поразит врагов моих» или «Если Ты поражаешь врагов моих, доверь мне нести им спасение». Знаете, с годами я все больше ценю Делтина. А вот молодые его не понимают. У каждого должно быть что-то впереди, нечто, к чему хочется стремиться. Управляющий кивнул:

– Итак, эта проблема улажена. Неплохое выдалось утро. Нам бы еще изыскать каким-то образом возможность перестроить Перимадею, и тогда можно было бы сказать, что завтрак мы заработали.

Префект открыл глаза и посмотрел на собеседника:

– Вы уже что-то придумали. Расскажите.

– Пока только общие очертания, – ответил управляющий, – но они уже начинают обретать формы. Но пока я еще не готов поделиться с вами моими соображениями. По крайней мере до тех пор, пока не буду уверен в их неоспоримых достоинствах. В противном случае я рискую подпортить свою репутацию человека с творческим мышлением.

– Справедливо. – Префект сухо улыбнулся. – Но идея у вас есть или хотя бы понимание идеи.

Управляющий пожал плечами:

– Идеи у меня есть всегда, но я стараюсь брать пример с того осторожного врага, который принимал меры к тому, чтобы все его ошибки скрывала земля.

Посыльный отправился в путь во второй половине того же дня, получив указания как можно скорее добраться до капитана Лордана. В инструкции, полученной посыльным, подчеркивалась первостепенная важность успеть вручить командующему армией новые предписания до того, как он предпримет какие-либо действия в ответ на разгром войска полковника Испела. От этого зависело благополучие всей Империи.

Отправляя гонца, его начальник дал и более подробные наставления: не останавливаться без крайней необходимости, не задерживаться, даже если по пути встретятся старые знакомые, не тратить время на покупки и прогулки, не принимать посторонних отправлений в виде каких-либо писем или образцов товаров. Все эти требования начальник курьерской формы облек в убедительные фразы, дошедшие до сознания молодого человека, который в конце концов и умчался, скрывшись в облаке пыли, с дорожной картой, засунутой за голенище сапога, и седельной сумкой с трехдневным запасом провизии.

Вероятно, в природе существует закон, согласно которому чем больше человек спешит, тем сильнее ему противодействуют обстоятельства. Гонец в рекордное время достиг переправы через реку Орел, но здесь выяснилось, что на реке половодье – впервые за тридцать лет она разлилась в засушливый сезон, – и ему пришлось ехать вверх по течению к мосту у населенного пункта Черный Лес. Однако и там посыльного ждало разочарование. Какой-то идиот разобрал на камни одну из опор, и мост преспокойно обрушился, превратившись в отдаленное подобие плотины. Воды собралось предостаточно, так что когда дамбу все же прорвало, и образовавшееся озеро сошло почти на нет, на его месте осталось болото, в котором и увязла лошадь гонца. Большую часть утра молодой человек потратил на попытки вытащить несчастное животное из трясины, но в конце концов махнул рукой и отправился пешком на юг, к ближайшему пограничному посту.

К этому времени он уже был вне себя от злости и огорчения, а потому испытал огромное облегчение, встретив небольшой караван торговцев из Коллеона, Торнойса и Белхоута, направляющийся коротким путем к Ап-Эскатою. Ему понадобилось еще два часа, чтобы убедить купцов принять в качестве платы за лошадь выпущенную властями ассигнацию. При этом посыльный знал, что переплачивает по меньшей мере вдвое, но находил утешение в том, что ему повезло иметь дело с жителями Белхоута. Народ этой страны, исходя из каких-то неведомых моральных установок, упорно не желал учиться, осваивать чтение и письмо, так что купец, согласившийся продать единственную приличную из всех имевшихся в караване лошадей, весьма туманно представлял ценность бумажных денег. В конце концов гонец купил золото у коллеонского ювелира, переплатив пятнадцать процентов, а уж затем рассчитался за коня. Но ювелир согласился продавать золото только полными унциями, так что пришлось купить больше, чем требовалось… В общем, когда посыльный вернулся на дорогу, его отставание от графика уже достигло полутора дней, а впереди еще лежала река Орел.

Однако у него была с собой карта, а потому молодой человек уселся под терновое дерево, достал из сумки циркуль для измерения расстояний и стал изучать альтернативные варианты маршрута. Это оказалось не так уж трудно: если продолжать ехать по западному берегу, пока он не станет северным, то реку пересекать вообще не надо. Кроме того, новый путь был бы намного короче старого, что позволило бы наверстать упущенное время при условии поддержания высокой скорости передвижения. Единственная проблема заключалась в том, что ему пришлось бы проехать в опасной близости от укрепленного лагеря кочевников Темрая.

Посыльный задумался, взвешивая риск. Если он опоздает, то, с учетом сказанного начальником, будет наказан столь жестоко, что пожалеет о том, что приехал вообще. С другой стороны, один человек может и не вызвать подозрения у кочевников, даже если его обнаружат. В крайнем случае сообщение не достигнет капитана Лордана, что будет равнозначно опозданию. Кроме того, можно выбросить шлем и кольчугу, обернуть голову какой-нибудь тряпкой и попробовать выдать себя за купца из Белхоута, ведь седло и сбруя на лошади явно не имперской работы. Опять же, взвешивая последствия гарантированного опоздания при следовании обходным маршрутом и риск, связанный с коротким, гонец все больше убеждался в том, что выбора, по существу, нет.

Молодой человек был посыльным, а не дипломатом, ученым или историком, его не интересовали факты, не имеющие прямого отношения к порученному делу, а потому он не знал и не мог знать, что одно из кочевых племен уже давно на ножах с народом Белхоута из-за какого-то полузасыпанного колодца в пустыне, ставшего предметом раздора несколько десятков лет тому назад.

Высланные Темраем разведчики довольно легко обнаружили одинокого всадника и после долгой и волнующей погони, продолжавшейся более часа, схватили того, кого приняли за давнего врага. Они доставили в лагерь его голову, насадили ее на кол, где она и пребывала, пока вождь не потребовал убрать это очевидное проявление варварства со всеобщего обозрения. Письмо обнаружилось несколько позже, когда разведчики разделили добычу: один из них принес пергамент домой и попросил жену сделать из него заплату для своих протершихся штанов. Женщина, как и ее муж, не умела читать, но зато узнала печать провинции с изображением трехголового льва. Она долго пилила супруга, пока он не отдал письмо своему начальнику, после чего оно пошло выше и достигло наконец Темрая. Прочитав письмо, вождь сначала очень рассердился, а потом успокоился.

– Чудесно, – ответил он, когда его начали спрашивать, в чем дело. – Лордану приказывают оставить нас в покое, а тут появляемся мы и перехватываем письмо. Еще несколько таких удач, и с нами покончено.

Потом он объяснил, что случилось, и прочитал само письмо вслух. Все умолкли, не зная, что сказать.

– А может, попробуем все-таки доставить его по назначению, – предложил наконец кто-то. – Подправим печать с помощью раскаленного ножа, авось, никто и не заметит, что ее надламывали.

Темрай рассмеялся:

– Надо отдать должное нашим врагам. Имперские курьеры должны знать пять различных уровней шифров, причем каждый шифр предназначен для одного определенного класса сообщений. Если посыльный не назовет нужного, его тут же, на месте, вешают, а письмо рассматривают как фальшивку. Что касается имперских печатей, то их после того, как воск остынет, покрывают лаком. Любая попытка нагреть воск приведет к тому, что лак сгорит, уничтожив рисунок. Я даже слышал, что для особо важных донесений используются специальные чернила, способные менять цвет на свету, так что, даже подделав печать, мы ничего не сможем сделать с этим, Лордану будет достаточно взглянуть на письмо, чтобы понять, что оно поддельное. Нет, для одного дня несчастий хватит, не будем создавать у Лордана впечатление, что мы что-то замышляем. – Он положил письмо в латунную трубочку и бросил ее на землю. – Будь я человеком суеверным, наверное, капитулировал бы уже сегодня. Ну, у кого какие мнения?