Глава 11

Чтобы сообщить Темраю эту новость, его разбудили среди ночи. Посыльный проскакал с поля битвы до лагеря возле Перимадеи. Он едва держался на ногах, а в сапогах хлюпала кровь от раны в паху. Надежды на то, что герой доживет до утра, почти не оставалось.

Не сразу поняв, в чем дело, Темрай запаниковал, попытался вскочить и ушиб поврежденное колено. Его успокоили, сказали, что все в порядке, что волноваться нет причин, и ввели посыльного. Окровавленный, с белым лицом, он висел на плечах двух воинов. Еще не отойдя от шока и боли, не очнувшись полностью от сна, вождь слушал, что говорит умирающий. Но понимал лишь отдельные слова: засада, большие потери… отступили в беспорядке… ударили снова, не дав перегруппироваться… И только когда вскочивший с табуретки Куррай возбужденно заговорил о том, что шансом надо воспользоваться, необходимо преследовать и контратаковать, вождь осознал наконец, что речь идет о крупной победе, а не о катастрофическом поражении.

– Мы победили, – пробормотал он. – Будь я проклят. Так как все произошло?

К этому моменту посыльный уже потерял сознание, его унесли, завернули в одеяло, и он умер сразу после рассвета. Темрай же довольствовался пересказом событий в изложении Куррая, дополнившего повествование стратегическими оценками и тактическими предложениями.

Оказалось, что имперская армия, взяв верх в той битве, во время которой был ранен Темрай, наткнулась на группу предателей, бежавших от вождя после поражения в гражданской войне. Для Империи все кочевники были на одно лицо. Кавалерия загнала изменников в горное ущелье. После чего имперские силы стали ждать подкрепления.

Жара и песчаный ветер сделали свое дело. Вода в ущелье имелась. Но ее не было выше, где расположились преследователи. В полевой штаб отправили гонца, который обрисовал картину и попросил о срочной помощи. В тот же день к ущелью выступила колонна из двух тысяч воинов под командованием Сына Неба.

Их подвела собственная выносливость. Наверное, если бы колонна двигалась медленнее или не придерживалась оптимального маршрута, она никогда бы не наткнулась на ту часть войска Темрая, которая в результате первого сражения была отрезана от основных сил и лишь теперь обнаружила путь к своим. Обе группировки сошлись в ущелье между рекой и лесом, причем в положении, дающем им громадное тактическое преимущество. С одной стороны их фланг прикрывала излучина реки, полноводная и непреодолимая, а с другой стороны небольшой лесок. Командиру имперской колонны пришлось выбирать между двумя вариантами: либо оставаться на месте, отбиваясь от наскоков противника и неся потери от вражеских стрел, либо предпринять решительное фронтальное наступление под огнем лучников. Приняв во внимание превосходное качество доспехов своих людей, он сделал выбор в пользу штурма.

Вероятно, первый вариант не сулил ничего хорошего и обернулся бы немалыми бедами, но вряд ли это могло послужить утешением для командира, наблюдавшего за тем, как передние шеренги одна за другой падают на землю, словно сокрушенный молотом металл. После того как четыре отделения, так и не приблизившись к противнику на расстояние менее семидесяти пяти ярдов, превратились в неподвижные кучки железа и плоти, командир приказал отступить к реке в отчаянной надежде на то, что враг не устоит перед искушением нападения на дезорганизованные фланги имперской колонны. В конце концов, несмотря на всю свою обученность и дисциплинированность, солдаты стали сбиваться к центру, полагаясь на его относительную удаленность от опасности и открывая таким образом брешь между собой и берегом реки, что, в свою очередь, позволило врагу осуществить быстрый обходной маневр с целью окружения. Когда это произошло, и лучники взяли солдат в кольцо, несчастным уже ничего не оставалось, как только сбиться в кучу, укрыться щитами и смотреть на падающие сверху стрелы. Несколько предпринятых окруженными вялых попыток осуществить прорыв закончились полным крахом, лишь увеличив число погибших.

Бой продолжался шесть часов, в том числе пять в окружении. Продержись имперские солдаты еще полчаса, у кочевников кончились бы стрелы, и им пришлось бы отступить, но, конечно, они этого не знали. Командир объявил о капитуляции, и его люди ушли, оставив на поле боя двенадцать сотен погибших.

Через пару дней на поле битвы случайно забрела группа любителей поживиться чужим добром. Опомнившись от изумления, они набросились на мертвецов и на протяжении двух дней сдирали с тел стальные доспехи и загружали трофеи на повозки. Весь этот груз был продан одному дельцу в Ап-Идрасе за невероятные – для продавцов – деньги. В свою очередь смышленый старьевщик столкнул доспехи в ближайший имперский арсенал в Ап-Оуле, заработав в полтора раза больше и наглядно продемонстрировав, что даже трагедию можно превратить в коммерческий успех.

– Мы победили, – повторил Темрай, когда Куррай закончил свой рассказ. – Удивительно.

– Не так уж и удивительно, – возразил Куррай. – И, пожалуйста, не думай, что все наши проблемы закончились, потому что это не так. Не хотелось бы тревожить тебя без особой надобности, но, надеюсь, ты понимаешь, что все, кому за последние полторы сотни лет удавалось нанести поражение Империи, были уничтожены. Речь идет о целых народах. Они очень огорчаются, когда проигрывают. По-моему, у ипакриан была такая поговорка: лучше быть разбитым Империей, чем победить ее.

Темрай кивнул.

– Спасибо большое, – сказал он. – Ты хочешь сказать, что еще одна победа, и мы можем считать себя покойниками, так?

Куррай неуверенно пожал плечами:

– Я лишь хочу, чтобы победа не вскружила нам голову, Вот и все. И нам необходимо помнить, что более могущественного противника, чем Империя, быть не может.

– Хорошо, мне все понятно, – сказал Темрай.

К этому времени сон уже улетучился, и возвращаться в постель было бесполезно. В других обстоятельствах, более нормальных, он бы, конечно, стряхнул остатки депрессии: поднялся, походил туда-сюда, занялся чем-нибудь, но сейчас ему было не до этого. Тилден рядом не оказалось, – жена осталась с женщинами и детьми на другой стороне пролива, среди руин Города. Чем более овладевало Темраем беспокойство, тем сильнее болело колено. В конце концов ему надоело притворяться перед самим собой, и он окликнул часового.

– Иди и разбуди кого-нибудь. Мне скучно.

Часовой ухмыльнулся и ушел, а вернувшись через какое-то время, привел с собой двух заспанных членов совета, выбранных, по-видимому, наугад, – Джодукая, отвечавшего за транспортное подразделение, и Терская, заместителя главного инженера. Часовой отсалютовал вождю и возвратился на свой пост.

– Темрай, сейчас же середина ночи, – укоризненно заметил Джодукай.

Вождь хмуро посмотрел на него:

– Ничего не могу с собой поделать. А что те двое с Острова – старик-колдун и мальчишка…

– Островитяне? – Джодукай озадаченно почесал затылок. – Извини, я что-то не понимаю.

– Мы захватили пару островитян, блуждавших где-то у южной границы, – объяснил Темрай. – Они сказали, что их корабль разбился о скалы, что им хочется вернуться домой, но я заподозрил в них шпионов и приказал доставить сюда.

– Почему я? – спросил Джодукай.

– Потому что ты уже встал и оказался под рукой. Все остальные спят.

Джодукай вздохнул:

– Сразу видно, что тебе лучше. Как было хорошо, когда ты умирал, и все могли спокойно выспаться.

Чуть позже он возвратился с двумя островитянами, Геннадием и Теудасом Морозином.

– Морозин, – повторил вождь. – Это ведь перимадейское имя, если я не ошибаюсь?

Юноша промолчал.

– Да, – ответил старик. – Мы оба родились там, в Перимадее. Он мой племянник.

Темрай задумался.

– А Геннадий? Это имя откуда?

– Я взял его, когда вступил в Перимадейский Орден, у них такая традиция: принимать заимствованные имена, чаще всего берут кого-то из великих мыслителей прошлого. При рождении меня назвали Теудас Морозин.

Темрай удивленно поднял бровь.

– Так же, как и его?

– Да, видите ли, Морозин – это фамилия, а имя Теудас часто встречается в нашей семье. Переходит из поколения в поколение, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Не вполне, – признал вождь, потирая подбородок. – Мне видится в этом недостаток воображения.

– Как и в том, чтобы добавлять ко всем именам окончание «ай», – возразил Геннадий. – Просто мы делаем это так, как делаем, а вы – по-своему.

Темрай медленно кивнул:

– Раньше вы были перимадейцами, теперь – островитяне. Понимаю. Наверное, здесь вам не очень-то… удобно.

Геннадий улыбнулся:

– Ему – да. Что касается меня, то я философ, поэтому меня такие вещи не беспокоят.

Темрай подавил зевок – вполне настоящий, хотя и рассчитанный.

– Наверное, вы правы. И чем же занимался философ, блуждая по нашей территории?

– Мы потерпели кораблекрушение.

– Понятно. По пути… куда?

– Мы шли в Шастел.

Геннадий вдруг осознал, что не может вспомнить, какие отношения у кочевников с Орденом; на ум ничего не приходило. Если плохие, то из-за чего? Если нет никаких, то почему? Впрочем, как ни рассуждай, но рассуждения не заменят знаний. Впрочем, Темрай, похоже, не заметил его замешательства.

– Могу ли я полюбопытствовать, зачем вы направлялись в Шастел?

– Я живу там.

– Неужели? Мне показалось, что вы островитяне.

– Да. Я гражданин Острова.

– Вы гражданин Острова. Родились в Городе, живете в Шастеле и у вас два имени. Должно быть, иногда это создает проблемы.

– Да, конечно, – ответил Геннадий. – Но ведь я, кажется, упомянул, что у меня философское отношение к жизни.

Темрай улыбнулся, немного снисходительно.

– А как он? Я обращаюсь к вам, потому что ваш племянник, похоже, не склонен разговаривать со мной.

– Он застенчив.

Неужели? И что, он тоже живет в Шастеле?

Геннадий покачал головой:

– Нет, на Острове. Работает на один банк.

– Вот как? Очень интересно. А раньше? Он приехал на Остров сразу после падения Города?

Геннадий сумел сохранить прежнее выражение лица.

– Нет, не сразу. До этого он провел несколько лет за границей. Вы ведь тоже об этом знаете, да?

Темрай кивнул:

– Он был учеником у Бардаса Лордана. Полковник Лордан спас его… спас лично от меня. – Вождь повернулся и устремил на юношу долгий, изучающий взгляд. – Ты подрос, – медленно произнес он.

Геннадий едва заметно поежился.

– Что вы собираетесь с нами сделать?

– Отправить домой, что же еще? – Темрай лучезарно улыбнулся. – Вот только в вашем случае, господин философ, мне бы хотелось уточнить, что именно вы считаете домом?

– Нас вполне устроит Остров, – торопливо ответил Геннадий. – Или Шастел. В общем, куда вам удобнее.

– Если я правильно понял, куда угодно, лишь бы подальше отсюда, верно?

– Да, – признался Геннадий.

– Что ж, я вас понимаю. – Темрай моргнул – колено напомнило о себе. – Прошу меня извинить, на днях повредил колено.

Геннадий кивнул:

– Насколько мне известно, вы голыми руками задушили имперского солдата. Уверен, это было не просто.

– Ну, вообще-то не совсем так, – ответил Темрай. – Что ж, полагаю, это все. По-моему, через несколько дней на Остров пойдет корабль. Не могу вспомнить название. Боюсь, у меня что-то с памятью. Настойчиво советую вам воспользоваться им. Дело в том, что Империя зафрахтовала почти все суда, и сообщение сейчас плохое.

Геннадий явно удивился, услышав эту новость.

– Вот оно что. Позвольте спросить, для чего они это сделали? Если, конечно, вам что-то известно.

– Собираются напасть на нас с моря, а островитяне предоставили им свои корабли, потому что собственных у Империи нет. Впрочем, не хочу говорить об этом. Как бы не обидеть ваши чувства.

– Все в порядке, – успокоил его Геннадий, – я ведь вообще-то из Перимадеи, так что против ничего не имею.

Темрай взглянул на юношу. Теудас… Как странно, что после многолетних кошмаров у лица появилось имя. Юноша был бел как простыня и стоял неподвижно, сжав кулаки.

–  – Если тебе случайно доведется встретиться с Бардасом Лорданом, передай ему привет и скажи, пусть держится от меня как можно дальше.

Теудас уже открыл рот, чтобы ответить, но его опередил Геннадий.

– Разумеется, мы передадим ему ваше послание, если только увидим, хотя я не думаю, что это случится. В конце концов, мы оказались здесь лишь потому, что имперские солдаты пытались нас убить. И еще нам хочется поблагодарить вас за необычайное гостеприимство.

Вождь улыбнулся:

– Наверное, вас приняли за шастельцев. По ошибке.

– О, но это же действительно так, – серьезно сказал Геннадий. – По крайней мере часть времени я бываю шастельцем.

– Как это, должно быть, восхитительно, быть не одним человеком, а несколькими, – заметил Темрай. – А вот я всегда только я. Завидую.

– Правда?

– Абсолютная правда. Если бы я мог выбирать для себя личность по вкусу, то никогда не сделал бы того, что вынужден был сделать, и не стоял бы сейчас перед лицом проблем, которые высятся непреодолимой стеной. Все, что со мной случилось, все, через что мне пришлось пройти, все страдания и испытания выпали на мою долю лишь из-за того, что я тот, кто есть. А вы… вам повезло.

Он сделал знак часовому выпустить пленников.

– Что ж, благодарю. Интересно было поговорить.

– Нам тоже, – ответил Геннадий. – Приятная встреча через столько-то лет.

– Ап-Калик? – переспросил Сын Неба. – Тогда вы, наверное, знакомы с моим двоюродным братом.

Колонна остановилась на ночь, и повара уже начали готовить ужин. Фуражиры раздобыли где-то овцу, и двое мужчин, зарезав животное, искали, на что бы ее подвесить. Полковник Эстар, будучи Сыном Неба, заинтересовался своим собеседником, когда тот упомянул о том, что работал в арсенале.

– С вашим двоюродным братом, – повторил Бардас Лордан.

– Его имя Анакс, – сказал полковник. – Он старший в Пробирной палате. Невысокого роста, лысый, лет восьмидесяти. Если вы его видели, то вряд ли могли забыть.

Хотя Бардас и находился в рядах имперской армии сравнительно недолго – по крайней мере по стандартам Империи, – ему показалось несколько странным, что командир колонны так вот запросто сидит у костра и вполне по-дружески разговаривает с чужестранцем, пусть даже этот чужестранец и является номинально вторым командиром. То ли ему стало скучно, то ли Лордан показался ему необычайно увлекательным собеседником, а может, полковник всего лишь воспользовался очередной возможностью проверить секретное оружие своей армии, прежде чем применять его в борьбе с противником. Судя по тому, что Бардасу удалось узнать о Сыновьях Неба, не исключено, что верны были все три варианта.

– Да, конечно, – сказал он. – Разумеется, я встречал вашего двоюродного брата. Анакс и изготовил для меня вот эти доспехи.

– Вот как? – Повара поставили что-то наподобие козлов и возились с веревкой, протягивая ее через задние ноги овцы. – А я не видел его несколько лет. Вообще-то надо постараться и заехать в Ап-Калик в следующий раз, когда буду поблизости. Как у него дела?

– Очень даже неплохо, – ответил Бардас. – Можно сказать, замечательно для человека его возраста.

– Хорошо. – Эстар внимательно наблюдал за работой поваров, словно видел ее впервые. – Он, видите ли, сын старшей сестры матери моего отца. Вас, наверное, удивило, что один из нас зарабатывает на жизнь собственными руками.

Бардас кивнул. Повара продели веревку и теперь освежевывали овцу, осторожно стягивая с нее шкуру и стараясь обойтись минимумом надрезов.

– Как я понял, ему нравится то, что он делает. Другой причины я и представить не могу.

Эстар улыбнулся:

– Не совсем так. Дело в том, что Анакс прожил, можно сказать, интересную жизнь, как это ни понимай. Одно время он занимал, например, должность заместителя префекта в центральной области Империи. Тогда-то Анакс и допустил ошибку.

Повара уже дотащили шкуру до брюха овцы и, сделав широкие надрезы, потрошили животное.

– Допустил ошибку, – повторил Бардас. – Тогда я и спрашивать не буду.

– Почему? – Эстар усмехнулся. – Я не настолько жесток, чтобы разбрасывать намеки. А потом загадочно молчать, оставляя человека наедине с муками неудовлетворенного любопытства, в подвешенном состоянии. В округе, за который он отвечал, вспыхнуло восстание. Собственно, то, что случилось, и восстанием-то трудно назвать. Был там один довольно-таки придирчивый сборщик налогов, зашедший в своих методах работы слишком далеко и кончивший весьма плачевно. В общем-то разобраться было не так уж и трудно. Но Анакс по какой-то необходимой причине выбрал неверную тактику: сначала проявил удивительную мягкость к виновным, а потом выслал взвод солдат для уничтожения всей деревни. Вот тогда-то и начался настоящий бунт.

Повара продолжали свое дело: один из них взялся за хвост и резко повернул. Бардас услышал, как хрустнули кости.

– Ясно, – сказал он. – И что же дальше?

– Дальше? Все растянулось на годы. Анакс выслал еще солдат, а бунтовщики спалили собственную деревню и удрали в лес. Солдаты сжигали другие деревни, надеясь выманить беглецов, но это приводило только к тому, что число недовольных росло, а силы мятежников укреплялись. В последнее время их количество достигло нескольких тысяч; такая масса людей вполне способна доставить серьезные неприятности и даже нанести поражение войскам. С другой стороны, не предпринимать никаких действий и делать вид, что ничего не происходит, Анакс тоже не мог. В общем, с самого начала и до конца дело пошло не так.

Повара снимали шкуру со спины, придерживая руками мясо, чтобы оно не оторвалось с кожей. Звук при этом получался очень своеобразный и ни на что не похожий.

– Полагаю, он все-таки победил, – заметил Бардас, неотрывно наблюдая за поварами. – Я имею в виду, в конце.

– Да, конечно. Империя всегда побеждает; все дело в том, каким путем достигается победа. В его случае победа далась нелегко. Я уже не помню, скольких он потерял, гоняясь по лесам за этими бунтовщиками, прежде чем настиг и поубивал почти всех: речь идет о паре сотен человек. Потери немалые даже на войне, а тут ведь тихая, спокойная провинция, в самом сердце Империи… – Эстар покачал головой. – В итоге он окружил их в небольшой роще, замкнул кольцо и поджег лес. Никто даже не попытался выбраться. Вонь, должно быть, была отвратительная.

Чтобы снять шкуру с ребер, не порвав ее при этом, повара осторожно подрезали плеву между костями и кожей, стараясь не допустить ни одного лишнего движения.

– Могу себе представить. – Бардас скривился и шмыгнул носом. – А что сталось с Анаксом?

Эстар налил себе в кружку из вишневой фляжки, которую всегда носил за поясом.

– Его хотели отдать под суд, но в дело вмешалась семья, потянули за нужные ниточки, и Анакс отделался официальным порицанием и ссылкой к западной границе… то есть это тогда, сорок лет назад, там проходила граница. С тех пор она ушла дальше на запад, а мой двоюродный брат так и остался на прежнем месте. Формально его назначили заместителем начальника, по сути, просто замкнули куда подальше и посоветовали не высовываться. Так он сидит там безвылазно, развлекаясь, чем придется. Конечно, Анакс сам виноват в случившемся, но мне представляется, что его наказали чересчур строго за то, что является, в конце концов, всего лишь ошибочным суждением.

Повара уже дошли до передних ног и сейчас резали шкуру вдоль кости длинными, острыми ножами.

– Не мое это дело, комментировать, – сказал Бардас, – но когда приходится брать ответственность за жизнь других людей, риск всегда велик. Всегда существует возможность чего-то в этом роде.

– О да. Это настоящий кошмар, – согласился полковник, делая грустное лицо. – Ты отвечаешь за всё, когда это всё начинает идти не так, как надо, отвечаешь за всё, когда вступаешь в сражение, которое нельзя выиграть, штурмуешь неприступный город и сдерживаешь неудержимую орду. Можно сказать, ему просто повезло. Будь на его месте вы или я, сделали бы мы лучше?

И вот наконец повара сняли шкуру, стянув ее с плеч животного, не повредив ни кожу, ни мясо. Плоть слегка поблескивала в пламени костра, похожая на тельце новорожденного или на человека, снявшего доспехи после долгого, жаркого дня. Мужчины приступили к разделке туши, а мальчишка-поваренок взялся за голову.

– Лично я собираюсь по праву старшинства потребовать мозги, – с улыбкой сказал Эстар. – Очистите их от костей, потушите полчаса в рассоле, добавьте пару яиц и немного лимонного сока, и нет ничего вкуснее. Некоторые считают, что мозги следует поджаривать на масле, но, на мой взгляд, это святотатство.

Бардас пожал плечами:

– Моя мать, бывало, готовила их, когда мы были детьми, но как она это делала, и что у нее получалось, я уже не помню. Все выходило на один вкус. С тех пор я вообще равнодушен к еде.

Полковник рассмеялся:

– Мне вас жаль. Вы упустили одно из величайших удовольствий жизни, а теперь, как мне кажется, учить вас ценить вкус пищи уже поздно. Это просто позор. – Он внимательно следил за успехами поваренка. – А я-то думал, что перимадейцы славятся разнообразием и качеством своей кухни.

– Когда-то так и было, – сказал Бардас. – По крайней мере люди рассказывали, что так было. Я верил им на слово.

– А как насчет вина? – полюбопытствовал Эстар. – Или вы не пьете?

– Мы пили в основном сидр. Дешевый, но крепкий. Действует сильнее, чем вино; по крайней мере сильнее, чем то вино, которое мне доводилось пить там, где я бывал. Не думаю, что он пришелся бы вам по вкусу.

– Что касается меня, то я свою долю пойла выпил еще когда был школяром без гроша в кармане. Замечательно, как быстро к нему привыкаешь в отсутствие чего-либо другого. – Бардас заметил, что его собеседник прямо-таки не спускает глаз с поваров. В этом пристальном наблюдении было что-то большее, чем простое внимание гурмана к деталям процесса приготовления блюда. Вероятно, заметив его удивление, Эстар улыбнулся. – У нас дома все это – часть образования мальчика. Нас одновременно учат писать, знакомят с основами алгебры и геометрии и прививают навыки кулинарии. Суть в том, чтобы к десяти годам мальчишка взял в руки баранью голову и острый нож, удалился на пару часов, а потом вернулся с великолепно приготовленным жарким из баранины, приправленным розмарином, и подал его так, как это записано в Книге. Будь я сейчас дома, занимался бы тем же самым: у нас приготовить угощение для гостя считается привилегией хозяина, и мы относимся к подобного рода вещам очень серьезно. Хорошая пища, хорошее вино, хорошая музыка и хороший разговор. Все остальное – не более чем необходимое зло.

– Интересная точка зрения, – дипломатично заметил Бардас. – Конечно, многое зависит от того, есть ли в доме вообще какая-то еда.

Эстар нахмурился и тут же рассмеялся.

– Вы упустили самое главное. Суть роскоши, – объяснил он, – в простоте. Роскошь не имеет никакого отношения к богатству и могуществу; просто они часто находят друг друга, как мухи и навоз. Предположим, у вас нет ничего, кроме пращи и нескольких камней. Вы идете в горы и убиваете куропатку, или в лес за кроликом, по пути собираете нужные травы, а придя домой, готовите пищу, приложив чуть больше старания и внимания, чем это абсолютно необходимо. Хорошее вино делается из того же сырья, что и плохое, а уж хорошая музыка и хорошая беседа вообще ничего не стоят. – Он вздохнул и заложил руки за голову. – Вам надо бы почитать старых поэтов. Далшин, Силат. «Стрела, пахнущая розой». Они о простоте жизни, об идеальном существовании, очищенном от всего наносного и злого, излишнего и чуждого. В этом корень нашей культуры, в этом ее источник. «Никто не сложит шелк, как роза…»

– Понятно, – поспешил вставить Бардас, пока его собеседник делал вдох, чтобы продолжить декламацию. – Но тогда что вы делаете здесь?

Полковник закрыл глаза.

– Необходимое зло, – ответил он. – Для того чтобы вести идеальную жизнь, нужно сначала обеспечить жизнь стабильную и безопасную. Можно ли сосредоточиться на постижении сути жизни, когда вам угрожает опасность извне? Армия и провинции – это стена, которой мы отгородились от мира, доспехи, необходимые для защиты, сила остается снаружи, сохраняя милую простоту внутри. К сожалению, это означает, что кому-то из нас приходится поворачиваться спиной к самым важным вещам. Что ж, оно того стоит, ведь мы знаем, что простота совершенства всегда там, ждет нашего возвращения. – Он открыл глаза и сел поудобнее. – Вы улыбаетесь, очевидно, не согласны.

Бардас покачал головой:

– Вообще-то я думал о доме, том месте, где я вырос, в Месоге. Вот уж где все так просто, что дальше некуда.

– Да?

– Определенно.

Полковник вскинул брови.

– Вы давно там не бывали?

– Около четырех лет, – ответил Бардас. – И не могу сказать, что мне уж очень понравилось то, что я увидел в последний раз.

– Месога… Месога… – задумчиво повторил Эстар, словно припоминая что-то. – Это не там ваш брат?

Бардас кивнул:

– Вот Горгас наверняка бы согласился с вами. Насчет того, что дом и все такое – это и есть самое важное. Для него на первом месте всегда стояли семья и дом. По крайней мере так он предпочитал думать. Я в общем-то придерживался того же мнения, пока однажды не вернулся и не увидел свою семейку. – Он улыбнулся. – После того я, собственно, и вступил в армию Империи.

– Извините, не понял.

– Империя большая, – пояснил Бардас. – А я хотел быть как можно дальше и от дома, и от семьи.

– О! – Судя по выражению лица полковника, такая концепция оказалась для него не вполне понятной. – Ну что ж, ваша беда обернулась выгодой для вас. Вы рады тому, что делаете?

Бардас нахмурился:

– Не знаю. Не уверен. По-моему, рад или не рад, это не слишком надежный критерий. Все равно, что спрашивать человека, вцепившегося после кораблекрушения в мачту, о том, нравится ли ему ее цвет.

Эстар насмешливо улыбнулся:

– О, перестаньте. Уверен, вы перебираете по части мелодраматичности. Вы сильный, здоровый мужчина в цвете лет. Конечно, вам приходится работать, чтобы добыть средства к существованию, но не лучше ли добывать их, занимаясь тем, что вам приятно, или по крайней мере тем, что не противно? Я упоминал о вымышленном охотнике с пращой и камнями. Пусть у него нет ничего другого, но он имеет возможность уйти в горы. Если вам не по душе быть солдатом, уходите и найдите другое занятие: плетите корзины, лепите горшки или пугайте ворон. А то сделайте себе пращу. Наберите пригоршню камней и ступайте, куда глаза глядят.

Бардас ответил улыбкой. Мальчику удалось-таки наконец разбить голову овцы, и теперь он вычерпывал оловянной ложкой белые, растекающиеся мозги. Рядом с ним стояла чашка.

– Да, но прежде чем идти, мне бы понадобились те самые доспехи, о которых вы упомянули. Надо же как-то обезопасить себя от врагов.