— Верно, распариваешь дерево, пока не размякнет, и оно застывает в этом положении. — Лордан зевнул. — Все для увеличения продолжительности воздействия, которому мы можем подвергнуть лук, пока он не сломается. Самые лучшие луки, с укрепленными животами и спинами, настолько сильно согнуты, что, когда убираешь веревку, они выглядят как подкова, а когда связываешь и гнешь, они могут выгнуться наизнанку.
— Ясно, — ответил мальчик. — А ты когда-нибудь делал такой?
Лордан кивнул.
— Однажды, много лет назад, я создал самый лучший лук, он тянул на сто футов, но стрелял, как будто был в два раза сильнее. И его нельзя было сломать, он только гнулся и гнулся. С тех пор такого не получалось, а жаль.
— Он у тебя?
— Нет, я сделал его для брата, а когда попытался сделать еще лучше для себя, то ничего у меня не вышло, он переломился, а больше у меня не было такого сорта рога. У меня получаются отличные луки, но вот стрелок я посредственный, в то время как мой брат — первоклассный лучник. Ну ладно, как там наш лук? Еще два дюйма, и достаточно.
Когда лук был готов, Лордан приладил к нему пеньковую веревку подходящей длины, и они вышли во двор, чтобы пострелять. Мальчик нырнул в заросли и вернулся, покачиваясь под тяжестью соломенной мишени, которую он подвесил на цепь, прикрепленную к колу. Как только он ушел с дороги, Лордан, стоявший в двадцати ярдах, быстро прицелился и выстрелил. Стрела, острая, как шило, в форме листочка, прошла сквозь солому, как будто это были всего лишь облака над холмом.
— Неплохо, — сказал Лордан. — Немного отдает в плечо, но это поправимо. После стрельбы наложим пчелиный воск, и дело с концом.
Он отошел на пятьдесят ярдов и выпустил из лука одну за другой оставшиеся стрелы, часть из них попала на фут ниже цели, другие — на фут левее. Следующая попытка оказалась удачнее, большинство стрел попали в центр мишени. Из третьей дюжины большинство стрел не попали в центр, некоторые даже оказались за пределами внешнего кольца.
— Можно я попробую? — спросил мальчик. Лордан отрицательно покачал головой.
— Это восьмидесятифутовый лук, ты поранишься, даже если только попытаешься прицелиться. А он еще считается легким. Принеси мне стрелы, а я пока отойду на семьдесят пять ярдов.
С такого расстояния стрелы едва задевали мишень, а одна пролетела сквозь ветви дерева, через живую изгородь и упала в яблоневом саду. Лордан выругался.
— Надо бы пойти и найти ее, — сказал он, вставая между луком и веревкой, и начал сгибать его, пока не смог снять веревку с верхней зазубрины на луке. — Давай-ка посмотрим, сильно ли он искривился… Полдюйма. Могло быть и хуже.
Парнишка заметил, что лук больше не был прямым, теперь он слегка изогнулся.
— Когда из него как следует постреляют, будет примерно три четверти дюйма, из-за этого вес снизится почти до восьмидесяти. Ничего не поделаешь.
Улетевшую стрелу нашли в саду, она попала в дерево и сломалась. Лордан внимательно осмотрел стрелу, решил, что повреждение смертельно, и пальцами согнул ее в месте разлома, снимая наконечник.
— Дело для тебя на завтра, — сказал он. — Выкрути сломанное древко из гнезда, оставь часть с выемкой на конце лука. Я достану пчелиный воск, мы нанесем пару слоев на лук, и к утру он будет как новенький.
Мальчик заметил, что на внутренней стороне руки Лордана наливается лиловый синяк, а на указательном пальце, в том месте, где он придерживает стрелу перед тем, как ее отпустить, появилась небольшая ранка. Казалось, Лордан ничего не заметил; так женщина не обращает внимания на царапины, оставленные любимой кошкой.
Если он станет хорошим стрелком, то, наверное, тоже будет весь покрыт синяками и ссадинами, размышлял мальчик.
Они смазали лук горячим воском с добавлением масла и подвесили сушиться на веревке; потом мальчик снова начал строгать посох, а Лордан занялся новым пеньком. Следующий час прошел в молчании, пока парнишка не закончил работу и не принес струг, чтобы заточить его.
— А тебя не волнует, — спросил он, — что ты делаешь оружие, которым люди убивают друг друга?
Лордан отрицательно покачал головой.
— Ни капельки. По сравнению с тем, чем я раньше зарабатывал на пропитание, такая работа — детские шалости. Впрочем, и то, что я делал, меня не особенно смущало, я больше беспокоился о том, останусь ли живым к концу следующей битвы.
— А до того, — настаивал мальчик, — когда ты был в армии, ты не переживал из-за этого?
— Иногда. Не часто, по той же причине. — Бардас взял струг и попробовал острие подушечкой большого пальца. — И с каждым разом меня это волновало все меньше и меньше. Кроме того, в армии все не совсем так, как ты себе представляешь. Там очень скучно, иногда скука разбавляется смертельным ужасом. Но чем больше ты делаешь что-то, тем легче тебе становится сделать что-нибудь, что еще хуже, все происходит постепенно, понимаешь? Каждый раз — еще полдюйма, а ты даже не сознаешь, что с тобой происходит, пока в какой-то момент не чувствуешь, что больше не можешь. И тогда ты ломаешься.
— Дядя Горгас, какой сюрприз. Я думала, вы больше не придете.
Горгас присел на кровать и постарался сдержать подкатывающую тошноту. Ему приходилось бывать в разных омерзительных местах, но запах здесь был просто невыносим.
— Я никогда такого не говорил, — возразил он. — А даже если и говорил, то только потому, что ты вывела меня из себя. Кстати, тебе нравится так жить?
Исъют усмехнулась.
— Нет, — ответила она. — Думаю, здесь отвратительно, а вы?
Горгас вздохнул.
— Придется сказать надзирателям, чтобы убрали здесь, хочешь ты или нет. Это как минимум вредно для здоровья.
— Но, дядя, — ответила она с ноткой обиды в голосе, — ведь я того и добиваюсь. Я могу подхватить какую-нибудь ужасную болезнь и умереть, тогда больше не буду вам мешать, ясно? Я просто стараюсь быть милой.
Горгас поднял руку.
— Только не сегодня. Я не в настроении. Я преследовал алебардщиков из Шастела по горам и долам, ездил к твоей матери. Даже и не могу вспомнить, когда спал в последний раз, и как только закончу дела, сразу поеду в горы, чтобы поймать своего братца Бардаса и привезти его сюда. Так что не начинай, ладно?
— Или? — Исъют села на пол и внимательно посмотрела ему в лицо. — Или что? Ну же, пригрозите мне чем-нибудь.
— Просто… не начинай. — Горгас закрыл глаза и тяжело вздохнул. — Это очередное поручение твоей матушки. Ты, между прочим, позорное пятно на ее жизни. Так же как и твой дядя. Хотя, по правде говоря, мной она тоже не особенно гордится.
— Правда? Почему?
— Считает, что во мне нет деловой жилки. — Девочка кивнула:
— Она права. Ты не знаешь, когда надо остановиться. Швыряешься деньгами направо и налево. Не понимаешь, когда игра не стоит свеч. Ты…
Горгас открыл глаза.
— Достаточно, — вздохнул он. — Я все понял. На самом деле я вовсе не обижаюсь на тебя за эти слова. Для меня они означают, что я не сдаюсь, борюсь до последнего за то, что действительно имеет для меня значение.
Исъют посмотрела на него, склонив голову набок.
— Верно. Я не знала о действительно для меня важной части, потому понятия не имею, что для тебя действительно важно. Но что правда, то правда: легко ты не сдаешься.
— Спасибо.
— Не уверена, что это был комплимент. К тому же ты никогда не позволяешь таким глупостям, как чувство вины или обычная человеческая порядочность, стоять у тебя на пути.
Горгас зевнул.
— Знаешь, я давно так не расслаблялся — с той проклятой облавы. Мне даже здесь понравится, никто не надоедает, не беспокоит, не зависит от меня. Наверное, когда в следующий раз Ньесса даст мне поручение, я откажусь. Если убрать вонь и грязь, то здесь вовсе не плохо. Намного лучше, чем грязная яма на улице.
— Мое сердце истекает кровью, а ты переводишь разговор на другую тему.
— Ну и что? Ты оскорбила меня. — Девочка отрицательно покачала головой.
— Нет, я всего лишь пыталась понять тебя. Видишь ли, я хочу понять и тебя, и маму, и всю семью, может, тогда станет ясно, как я оказалась в такой передряге.
Горгас кивнул:
— Вполне возможно. Так что ты хотела сказать?
— Ну-у… — Исъют на мгновение задумалась. — На чем мы остановились? Так вот, я считаю, что человек, который убил своего отца и свояка и попытался убить сестру и брата, потому что боялся их расплаты, если они узнают, что он организовал изнасилование сестры… я ничего не забыла, а? Так сложно упомнить столько фактов.
— Продолжай, — сказал Горгас.
— Можно было бы подумать, что такой человек откажется от своей семьи. Решит, что они не захотят иметь с ним ничего общего, и просто уйдет, чтобы заняться чем-нибудь еще. Но только не ты. Не Горгас Лордан. Тебе все нипочем. Хватить ныть, говоришь ты. Ты все еще стоишь на ногах, не так ли? Так что давайте будем друзьями. — Она ухмыльнулась. — Несмотря ни на что, я не могу этим не восхищаться.
— Как я сказал, — ответил Лордан, глядя в другую сторону, — я так просто не сдаюсь, когда речь идет о чем-то действительно для меня важном. Например, о семье. Я продолжаю идти и ничего не слышу, пока не получаю нужный мне ответ. Видишь ли, я доказал, что люди могут меняться, а еще они умеют прощать. Посмотри на нас с твоей матерью. Если мы смогли это сделать, значит, и ты сможешь. Вспомни о жалости, у тебя только одна жизнь. Зачем рушить ее из-за того, что все равно нельзя изменить?
Она покачала головой.
— Я такая же, как ты. Когда дело касается вещей, которые действительно важны для меня. Как убийство дяди Бардаса. Если что-то действительно важно для тебя, ты пойдешь на все что угодно.
Из щели между камней в стене показалась мышиная голова, мышь огляделась вокруг и быстро побежала по полу. Горгас молниеносно выхватил кошелек из кармана и одним резким ударом убил зверька. Девочка уставилась на него.
— Зачем ты это сделал? — спросила она. Горгас пожал плечами.
— Это всего лишь мышь.
— Нельзя убивать просто так, — сердито ответила девочка. — Нельзя убивать мышей просто за то, что они мыши. Нельзя.
— Какая ты добрая. Лучше убить своего дядю.
— Да, — ответила Исъют. — У меня есть причина. — Она встала на четвереньки, подползла к мышке и подняла ее за хвост. — Очень хорошая причина. А просто так убивать животных — значит попусту их тратить.
Горгас поморщился.
— Велика важность! Значит, это пустая трата мыши. Мне кажется, здесь их предостаточно.
— Пустая трата жизни. Это плохо. Мне начало казаться, что я понимаю тебя, но я ошиблась. — Исъют покрутила мышку над головой, поймала ртом, откусила голову, прожевала и проглотила ее. — Правильно — убивать ради пропитания.
Горгас отвернулся.
— Ты отвратительна. Сидишь здесь, говоришь, как разумный человек, а потом делаешь такое…
— Чья бы корова мычала, — ответила она. — Ты сам ее убил. Что более отвратительно: убивать или есть?
Горгас напряженно сглотнул.
— Значит, когда убьешь Бардаса, то тоже съешь его? А что с костями и кожей? Ты же не будешь их попусту тратить, верно? Что сделаешь из них?
Исъют несколько секунд молча смотрела на него.
— Хорошая мысль, надо будет подумать. Конечно.
Она снова подняла мышь, однако, прежде чем успела откусить еще, Горгас вскочил на ноги и выбил ее из рук девочки. Та плюнула в него и зашипела, как кошка, у которой отобрали добычу.
— Ты отвратительна, — повторил Горгас. — Должно быть, в отца пошла.
— Откуда мне знать? — сладким голосочком ответила Исъют. — Он умер до моего рождения, помнишь?
Глава девятая
— Давай еще раз повторим, — терпеливо сказала Ветриз. — В конце концов, это важная часть моего обучения торговле. Мы собираемся купить соленую рыбу.
— Правильно.
— Мы собираемся купить соленую рыбу, — повторила Ветриз, — и отвезти ее на другой конец света, на Остров, где мы живем.
— Правильно.
— Остров окружен морем и настолько забит рыбой и рыболовами, что можно буквально пройти от одной лодки к другой по ковру из тунца отличного качества, мерланга, макрели…
Венарт вздохнул.
— Ты упустила важный момент. Предположим, на Острове процветает рыбная промышленность. Предположим, свежей рыбы полно, и она очень дешевая. А теперь, если ты внимательно слушала все, что я рассказывал тебе о торговле, то скажи: какое крайне важное слово я только что использовал?
— Полно? Дешевая?
— Свежая, — ответил Венарт. — Свежую рыбу вряд ли можно продать. С соленой рыбой все совсем иначе.
Ветриз на секунду остановилась, чтобы рассмотреть выставленные ковры. Их явно импортировали, хотя трудно сказать откуда; узор очень необычный, а материал — тоньше и лучше, чем ковры из Месоги, которые так высоко ценились на Острове. Прежде чем Ветриз успела спросить цену, Венарт подтолкнул ее вперед.
— Хорошо, — сказала она. — Значит, на Острове не продается много соленой рыбы. Может, небеспричинно.
— Какая же ты бестолковая! Смотри, у нас есть рынок, на котором традиционно продают свежую рыбу, все ею питаются, к ней привыкли, это скучно. Люди любят пробовать новое, если оно не слишком новое. Например, соленая рыба. Мы можем заработать состояние.
— Или репутацию круглых дураков. Тебе не приходило такое в голову?
Они покинули центральный рынок и прошли в арку, ведущую в узкую улочку.
— Поверь мне, — спокойно произнес Венарт. — Я хочу сказать, что это не просто новшество, мы принимаем во внимание и патриархальную сторону дела. Свежую рыбу надо есть сразу же, ее нельзя хранить.
— Ее и не нужно хранить. Можно завтра купить еще.
— И, — продолжал Венарт, проходя под веревкой с сохнущим бельем, — не забывай о вкусе. Абсолютно новом вкусе.
— Да, она соленая. Очень соленая.
— И подумай, — объяснял Венарт, — о цене. Если мы закупим ее здесь по подходящей цене, то сможем продавать не дороже, чем свежую рыбу. Это очень важно.
Ветриз вздохнула. Самое неприятное заключалось в том, что Венарт, возможно, прав. Она вспомнила, как несколько лет назад Остров сходил с ума по сушенному на солнце мясу, доставляемому из Коллеона, его было модно подавать гостям, несмотря на то что на вкус оно было похоже на кнут из сыромятной кожи и об него можно было сломать зубы. А потом все сходили с ума по импортной воде и по козьему молоку из Неана…
Эпицентром торговли соленой рыбой на Сконе был внутренний дворик небольшого постоялого двора в темной аллее, по которой они шли. Сначала они пропустили нужный поворот, и тут Ветриз предложила остановиться и спросить у кого-нибудь дорогу (к большому неудовольствию брата). Только после этого они нашли нужную аллею. Она была очень узкой, и пришлось перешагнуть через несколько старушек, сидящих прямо посреди улицы на дороге, которые, казалось, не слышали, когда их вежливо просили подвинуться, полностью поглощенные работой, а именно — плетением кружев. В аллее было так темно, что Ветриз с трудом могла разобрать, что они делают. И при мысли о том, как они сидят в темноте на корточках и выплетают кружева, ей стало тошно. В комнате на постоялом дворе у нее было три прекрасных кружевных воротничка, которые она купила вчера на рынке.
Они нашли постоялый двор, который тоже, казалось, состоял из одних коридоров, и как раз когда брат с сестрой решили, что окончательно заблудились, и собирались было поворачивать назад, перед ними появился внутренний двор.
Первое, что они заметили, было красивое вишневое дерево, озаряемое солнцем. Под ним сидел полный мужчина, который совсем не обращал внимания на толпу человек в сорок. Большинство просто сидели и с отсутствующим видом смотрели в небо, хотя некоторые что-то подсчитывали или писали на кедровых дощечках. Они не выказали никакого желания подвинуться, когда их об этом попросили, и в конце концов Венарт и Ветриз неуклюже пристроились на краю каменной лавки.
Никто не говорил о рыбе. Очень старая и иссохшая женщина эмоционально рассказывала о том, как тяжело проходили роды у ее дочери. Двое лысых мужчин играли в шашки на маленькой доске, которую поставили себе на колени; доска была сделана из слоновой кости и инкрустирована кораллами и янтарем. Молодой человек с длинными спутанными волосами пил красное вино, при каждом глотке заливая бороду и тунику. Симпатичный старичок с белоснежными волосами и в новеньких красных сапогах играл на мандолине. Казалось, они попали в какую-то смесь рая и лечебницы для умалишенных.
Потом совершенно неожиданно толстый мужчина в центре поднял глаза от книги, которую читал, и заговорил о треске. Мол, из-за плохой погоды и деятельности пиратов в проливе Белмар хорошая соленая треска скоро поднимется в цене. Наступила оглушающая тишина, как будто он сказал что-то неприличное, и тут встал высокий, весьма свирепого вида мужчина с черепом лысым, как коленка, и заявил, что его склад весь забит бочками с отличной соленой треской, самой лучшей, которую можно найти, и что скоро ему придется их все выкинуть в море, чтобы освободить место для товара, который действительно можно продать. Его прервала приятная леди среднего возраста, сидевшая на противоположном конце двора, которая равнодушным голосом сообщила, что из-за огромного количества трески, занимающего большую часть амбара, ей угрожает банкротство и она подумывает о самоубийстве. Ничем не примечательный мужчина с короткой седой бородкой добавил, что недавно вложил приданое дочери в треску, и, соответственно, теперь она всю жизнь будет сидеть у него на шее, так как в жены ее никто не возьмет.
Толстый человек кивнул, помолчал несколько секунд и потом объявил, что, учитывая беспрецедентный спрос, он вынужден будет ограничить своих клиентов и не продавать им больше пятидесяти эльмиров каждому в обозримом будущем по цене семнадцать квотеров за эльмир…
— Что такое эльмир? — прошептала Ветриз.
— Понятия не имею, — отвечал Венарт.
…и это даже не обсуждается, наличные вперед, никаких расписок и долговых обязательств. Невысокий морщинистый старичок в углу, который был таким маленьким, что Ветриз не сразу его заметила, выкрикнул: «Пятнадцать квотеров». Толстый мужчина проигнорировал его, повторил свою цену и вернулся к книге. Приятная леди выкрикнула «Шестнадцать квотеров, половина при доставке, половина — в течение тридцати дней». Не поднимая головы, толстяк сказал: «Шестнадцать, наличными». Все начали разговаривать, а потом кричать одновременно. Сквозь шум Венарт не мог расслышать предлагаемые цены, но постепенно торг подошел к концу, так как толстяк встал, отряхнул штаны, подошел к двум игрокам в шашки и завязал вежливую беседу. Бодрая, с невероятно рыжими волосами женщина села под дерево и достала пяльцы.
— Да, но мы не знаем, что такое эльмир, — прошипела Ветриз. — Как тогда узнаем, сколько покупаем?
— Простите. — Венарт оглянулся. Перед ним стоял высокий строгий мужчина с длинной седой бородой, спадавшей на грудь подобно металлическому водопаду. — Вы не очень хорошо знакомы с нашей системой мер?
— В общем, нет, — признался Венарт.
— Все очень просто, — ответил мужчина. — Мы используем коллеонский эльмир, который служит для измерения объема, но только для трески; один эльмир — примерно два хогсхеда на Сконе, а хогсхед на Сконе равен примерно девятнадцати галлонам в Городе. Для остальной рыбы, кроме сельди, мы используем шастелский эльмир, который примерно равен двум с четвертью хогсхедам на Сконе, или, если удобнее рассчитывать вес, мы используем центнер на Сконе, который равен девяти десятым центнера в Городе, хотя для простоты расчетов переводим его в шастелский центнер, который равен одиннадцати десятым центнера в Городе. Хогсхед трески на Сконе чуть больше центнера в Шастеле, если вам так проще считать. Конечно, — добавил он, — все совсем по-другому, когда речь идет о свежей рыбе, и об этом необходимо помнить, когда вы покупаете свежую рыбу, чтобы ее засолить.
Венарт беспомощно кивнул и поблагодарил мужчину за совет как раз в тот момент, когда бодрая женщина под деревом объявила, очевидно, своим пяльцам, что у нее четыреста фезантсов первоклассного тунца, но она, возможно, не будет его продавать, пока цена не поднимется до той, за которую она его купила.
— Фезантс? — прошептал Венарт.
— Четыре целых и одна восьмая коллеонского эльмира, — ответил сосед. — Некоторые предпочитают измерять большие количества. Она, конечно, врет, у нее не больше четверти; но если ей удастся все продать, остальное она сможет купить сегодня вечером.
Наконец примерно через час (сложно было следить за временем) Венарт смог подключиться к торгам и в результате заключил договор на покупку двенадцати городских центнеров соленой макрели по цене четырнадцать квотеров за коллеонский эльмир у молодого человека, который старательно поглощал красное вино. Когда они встали, чтобы уходить, все присутствующие вежливо пожелали им долгих лет жизни и благополучия.
— Я смогу окупить эти семьдесят два квотера, — сказал Венарт, когда они выходили из аллеи на светлую, шумную центральную улицу. — Очень недурная цена, если хочешь знать мое мнение.
— Пятьдесят шесть, — поправила его Ветриз, — двенадцать городских центнеров — это десять и четыре пятых шастелского центнера, которые равны десяти и четырем пятым хогсхеда на Сконе или пяти и двум пятым эльмира, — пятьдесят шесть квотеров. Судя по тому, что я слышала, неплохо.
— Ну, — сказал Венарт, — в таком случае давай вернемся на постоялый двор и выпьем. Думаю, нам есть, что отметить, не так ли?
Когда они вернулись на постоялый двор, вокруг не было ни души, поэтому они отказались от идеи что-нибудь выпить и, обессиленные, свалились в кресла-качалки. Венарт достал свои дощечки и был полностью погружен в расчеты, как вдруг поднял голову и увидел нависающего над собой мужчину в военной форме.
— Венарт Аузейл?
— Это я.
— Вы арестованы, — сказал солдат.
Глава десятая
— Я думаю, он сломан, — жалобно промолвил Венарт, прикладывая к носу кусок ткани, пропитанный кровью, который он оторвал от рукава рубашки. — Фактически я в этом уверен.
— Не будь размазней, — презрительно ответила Ветриз. — Тебе бы казалось, что все нормально, если бы он действительно был сломан. И в любом случае ты сам во всем виноват.
Поняв, что от сестры ему сочувствия не дождаться, Венарт отвернулся и оглядел комнату. Она была не похожа на темницу. Насколько он смог понять, они были в какой-то приемной в конце длинного коридора, где-то в главном офисе Банка Сконы. Но если вы окажетесь в мрачной комнате без окон, с тяжелой дверью, то для вас она все равно будет тюремной камерой.
— Ты действительно идиот, Вен, — продолжала Ветриз. — Что, черт побери, на тебя нашло? Зачем ты так разговаривал с ним?
— Откуда я знал? — запротестовал Венарт. — С тех пор как мы прибыли на этот ужасный остров, все только и твердили, что не нужно обращать внимания на то, что говорят скафферы, они просто пытаются выманить деньги. И поэтому вполне естественно…
Ветриз вздохнула.
— Если ты не можешь отличить работника таможни от дворцовой стражи, то я вообще удивляюсь, что ты еще не обанкротился. Было очевидно, что он не простой… как ты там сказал?
— По мне, они все на одно лицо, — пробурчал Венарт. — Толстые идиоты в форме. И ему вовсе не нужно было меня бить, я всего лишь сказал, что не пойду.
— Все было не совсем так, — поправила Ветриз. — Ты сказал довольно грубо, что не пойдешь, он попытался схватить тебя за руку, ты толкнул его…
— Я не толкал его. Он просто случайно наткнулся на мою руку.
Ветриз фыркнула:
— Ты когда-нибудь был в подобных местах? Я имею в виду, ты знаешь, что с нами будет дальше?
Венарт пожал плечами:
— Без понятия. Полагаю, нам придется предстать перед судом, а потом выплатить огромный штраф. Все дело в этом, я считаю, им просто нужны наши деньги.
Ветриз поежилась.
— Только и остается надеяться, что ты прав. Нападение на офицера при исполнении служебных обязанностей… Думаешь, нас не повесят? Не заключат в темницу на много лет?
Венарт нахмурился.
— Это Банк, — сказал он, пытаясь говорить как можно увереннее. — Когда у них оставалось бы время заниматься бизнесом, если бы при малейшем недоразумении с иностранными торговцами их бросали бы в тюрьму? Такие вещи не делают, когда заключают сделки с людьми.
— Так-то оно так, — ответила Ветриз, не очень веря услышанному. — С другой стороны, мы же не знаем, за что нас арестовали. Может, за что-нибудь ужасное.
— Почему? Ты сделала что-то ужасное и ничего мне не сказала?
— Нет, конечно, нет, но это может быть что-то, что они считают ужасным. — Ветриз тоскливо смотрела на дверь. — Так глупо. Нас заперли здесь, а мы даже не знаем, из-за чего. Давно мы сидим?
Венарт пожал плечами.
— Три часа? Понятия не имею. Слишком долго. И вообще мне нужен врач.
— Ой, только хватит ныть. Ты когда-нибудь думаешь о ком-нибудь, кроме себя?
— Если бы ты не долдонила постоянно, что я такой доверчивый, раз отдал деньги владельцу склада…
Ветриз вздохнула.
— Ну, давай сейчас еще затеем спор, пообзываем друг друга, будет не так скучно. Я ужасно боюсь.
— Я, между прочим, тоже здесь не развлекаюсь, — признался Венарт. — Если бы мы только знали кого-нибудь, кто мог бы вытащить нас отсюда…
Ветриз открыла рот и снова закрыла. Минуту спустя распахнулась дверь, и вошел солдат.
— Следуйте за мной, — сказал он.
Итак, они последовали за ним по бесконечному коридору, потом по ступенькам вверх, по ступенькам вниз, еще раз вверх, потом опять по бесконечному коридору. По дороге им не встретилось ни души, шаги солдата отдавались гулким эхом от каменных стен и потолка. Как раз когда Венарт подумал, что они ходят по кругу, солдат резко остановился и открыл дверь.
— Сюда.
«Сюда» оказалось еще одной маленькой комнаткой без окон, в которой стояли почти точно такие же два стула и стол. Солдат втолкнул Венарта и Ветриз внутрь и закрыл дверь.
— Прекрасно, — вздохнул Венарт, — наверное, это специальное наказание для людей, которые делают ужасные вещи. Мы можем провести всю оставшуюся жизнь…
— Заткнись, Вен.
Десять минут спустя дверь снова открылась, и другой солдат вывел их в бесконечный коридор, вверх по ступенькам, в другую мрачную комнату, только большую и просторную, с подбалочниками и широкими гранитными колоннами. И больше там ничего не было, кроме деревянных скамеек. Они сели, дверь закрылась, но не успели они насладиться улучшенной обстановкой, в которую попали, как дверь снова открылась, и вошел клерк.
— Директор готова принять вас, — сказал он. — Сюда. Венарт посмотрел на сестру, та пожала плечами. Они проследовали за клерком в смежную комнату, которая почти не отличалась от той, из которой они только что вышли, хотя здесь в самом центре стоял стол, а за столом сидела женщина. Она была невысокой, можно даже сказать — коренастой, с широким лицом и большими глазами, ее седеющие волосы были стянуты в пучок на затылке. Незнакомка была одета в темно-зеленую тогу, похожую на крестьянский рабочий халат. Она сидела на большом старом деревянном стуле без подлокотников. Больше в комнате стульев не было.
Женщина молча смотрела на них несколько минут.
— Венарт и Ветриз Аузейл, — наконец произнесла она.
— Правильно, — ответил Венарт. Голос женщины был довольно низким, сквозь мелодичное литературное перимадейское произношение едва ощущался какой-то незнакомый акцент. — Извините, почему мы здесь?
Женщина посмотрела на него.
— Я имею в виду, — продолжал Венарт, — я признаю, что толкнул его в ответ после того, как он толкнул меня, но это случилось инстинктивно, он первый меня толкнул, я его никак не провоцировал, поэтому…
Он запнулся. Женщина продолжала смотреть на него.
— Вот как, значит, вы напали на офицера, — сказала она. — Я не знала.
Венарт открыл рот, потом снова закрыл. Она отвернулась от него и переключила все свое внимание на Ветриз.
— Вы организовали побег патриарха Алексия из Перимадеи, — сказала она. Ветриз кивнула. — А потом он жил у вас достаточно продолжительный период времени, прежде чем приехать сюда.
Это было больше похоже на констатацию фактов, чем на допрос.
— Все правильно, — ответила Ветриз, лишь бы не молчать. — Мы познакомились с ним в Городе, перед самым падением, и стали друзьями. Он приятный старичок. Нам он нравится.
— Мое имя — Ньесса Лордан, — сказала женщина. — Вы знакомы с моими братьями Горгасом и Бардасом.
Ветриз кивнула.
— И слышали обо мне.
— Да, — подтвердила Ветриз, желая добавить: «Разве мы не встречались? Не здесь, а где-то еще? » и: «Я вас боюсь, но совсем не так сильно, как вы думаете».
Ньесса скривила губы.
— Вы знаете, где Алексий сейчас? Вы вообще видели его с тех пор, как прибыли на Скону?
— Нет, — ответил Венарт. — Мы не видели его с тех пор, как уехали с Острова. А вы разве не приглашали его?..
— Я так не думаю, — сказала Ньесса Лордан. — Полагаю, он приходил к вам и просил забрать его отсюда обратно на Остров.
Венарт начал яростно отрицать, но ни одна из женщин его не слушала. Фактически его больше там не было. Ньесса и Ветриз смотрели друг на друга через стол, разделявший их.
— Вы знаете, что мы его не видели, — сказала Ветриз.
— Да, знаю, — ответила Ньесса. — Или по крайней мере знаю сейчас. Жаль, а я хотела узнать, не сможет ли он помочь справиться с этим ужасным беспорядком. Вы понимаете, о чем я?
— Не совсем, — ответила Ветриз. — Только слухи… — Ньесса передернула плечами.
— Вас привели сюда не из-за этого. Вы влюблены в моего брата.
— Нет! — сердито ответила Ветриз. — Это было только один раз, и я чувствовала себя ужасно на следующий…
Ньесса улыбнулась.
— Не в Горгаса, — сказала она. — В Бардаса. Ну, я не права?
Ветриз нахмурилась.
— Разве что неосознанно. Думаю, я бы заметила, если бы это было так, верно?
— Не обязательно. Хорошо, предположим, он завораживает тебя. Тебя к нему сильно потянуло, когда ты впервые встретила его в суде, правда? А потом, когда ты совершенно случайно встретила его в таверне сразу после суда, он заинтересовал тебя. Да?