Как только Темрай вошел в шатер, дядя Анкай встал. Это выглядело неестественно и даже как-то неправильно но дядя Ан, вероятно, сделал это инстинктивно. "Может быть, он знает что-то, чего не знаю я?" Юноша сел на пол, зевнул и спросил, нет ли чего поесть.
      - Что угодно, кроме соленой утятины, - добавил он, наблюдая, как Мирвен нагибается, чтобы открыть крышку своей корзины. - Хорошего понемножку; много соленой утятины... Посмотри, там должно найтись немного сыра или что-нибудь в этом роде.
      Кто-то протянул ему треугольник сыра и яблоко. С удовольствием работая челюстями, Темрай слушал сообщения о текущем положении дел. В общем и целом ситуация развивалась благоприятно; то, что еще вчера казалось неразрешимым, сегодня выглядело вполне обнадеживающе. Отдельные бригады рабочих действовали слаженно, и до сих пор никому не пришло в голову задать вопрос: "Какова цель нашей работы?"
      Оружейники каким-то образом заставили стрелы из сырого дерева лететь прямо; когда заканчивались последние запасы ремней и шкур, откуда ни возьмись в нижнем лагере объявлялась давно позабытая всеми группа охотников с грудой оленьих шкур - оказывается, по чистой случайности они наткнулись на стадо крупных оленей, которые появляются на этих бесплодных землях раз лет в сорок. Дикие животные никогда не встречали людей, а потому с полным непониманием смотрели, как вокруг падают их собратья.
      Другой отряд обнаружил бескрайние заросли ивы в овраге неподалеку, мимо которого клан проезжал годами, даже не подозревал о его существовании. Ветви ивы являлись отличным сырьем для изготовления щитов и корзин, а деревьев было столько, что целое поколение не смогло бы использовать их. Нежданный паводок, впервые за много лет затопивший пойму реки, оставил на берегах огромное количество отличной глины, как раз такой, какая требовалась для изготовления кувшинов под секретное оружие, тайну которого Темрай не открывал никому. А когда люди уже почти отчаялись найти источник нефти, дозорные заметили торговый караван, груженный так необходимой нефтью. Купцы, обнаружив, что их не собираются предавать жестокой смерти, а напротив, вежливо просят назвать их собственную цену, с радостью пошли навстречу, и несколько дней назад на складе в нижнем лагере появилась прекрасная неочищенная нефть. Всего этого было вполне достаточно, чтобы Темрай начал верить в чудеса.
      Вождь внимательно выслушал эти приятные новости и объявил, что при таком раскладе они выступят на позиции через неделю, максимум через две. Кто-то высказал опасение, что двух недель будет недостаточно на подготовку, и предложил увеличить срок до двадцати дней. Другие возразили, что, если каждый приложит усилия, двух недель вполне хватит. Разгорелась краткая дискуссия. В результате было найдено компромиссное решение: выступать решили через шестнадцать дней, тем более что к тому времени наступит полнолуние, и армия получит отличную возможность совершить ночной марш-бросок, чтобы посеять панику в рядах противника внезапным появлением под стенами Перимадеи. На том и порешили; слово взял Темрай Великий.
      "Так вершатся судьбы и величайшие события в истории, - размышлял вождь после окончания военного совета. - Удивительно, считается, что я нашел гениальное решение, хотя, если память мне не изменяет, в тот момент, когда кто-то сказал "в полнолуние", меня куда больше занимал кусок сыра. Теперь ничего изменить нельзя, и так или иначе, но то, что должно случиться, случится. Это будет моя победа. Или поражение. Отступать некуда, назад дороги нет".
      Темрай откинул полог шатра и выбрался наружу. На улице слепило солнце. Мгновение спустя к нему подлетел вестовой и сообщил, что он срочно требуется на постройке мангонел - там возникла неожиданная проблема с шестеренками.
      "Опять придется работать лудильщиком. Что ж, это мне куда больше по душе".
      Вождь согласно кивнул, отшвырнул в сторону огрызок приказал вестовому показывать дорогу.
      * * *
      - И что же это должно быть? - спросил Лордан.
      Механик бросил на него обиженный взгляд.
      - Это деррик для подъема разводного моста, - ответил он, - в прекрасном состоянии. На днях я лично проверял его.
      - Понятно, - буркнул Лордан и легонько пнул механизм, деревянная рама дрогнула, какая-то деталь отвалилась.
      - Собери его, только на совесть. Объяснения, почему это невозможно, оставь при себе.
      Отсюда, с вершины западной сторожевой башни, главнокомандующий вдруг заметил яркую вспышку у реки, может быть, милях в пяти отсюда. Трудно сказать, что это было - гребень шлема или походный котелок, на который упал солнечный луч как раз в тот момент, когда Лордан бросил взгляд на равнину. Его губы скривились в горькой усмешке, а в следующий момент он шутливо приподнял шляпу в приветственном салюте.
      Не считая хлама вроде только что замеченной груды мусора и различных обломков, все было готово, впрочем, как всегда, С этого места Лордан видел, как каменщики убирают леса с вновь отстроенных бастионов, храбро возвышавшихся на дальнем каменистом берегу реки. Башни выглядели уверенно и даже несколько нагловато и казались построенными на века (во всяком случае, до сих пор они не развалились).
      Две камнеметательные машины, которые предполагалось установить на обеих сторонах новой каменной площадки, значительно расширяли огневую зону, закрывая два слепых участка и увеличивая безопасную зону на пятьдесят ярдов. Это означало, что любая цель, находящаяся ближе, чем в трехстах ярдах от стен, попадала в зону поражения, а далеко не каждый лучник способен стрелять на расстояние двухсот пятидесяти ярдов даже на турнире, не то что в бою, когда вокруг падают огромные булыжники, выпущенные требушетами и катапультами.
      Лордан на мгновение залюбовался новой кладкой: еще нетронутой непогодами, с ровными, острыми углами и влажным цементом, темной полосой выделяющимся на фоне светлых камней. Его бастионы оказались первым существенным добавлением к городским укреплениям за последние сто - или сто пятьдесят? - лет. Бардас подумал о том, что еще не одну сотню лет спустя эти башни будут свидетельствовать о нем и его мудром командовании, о том, что уже с самого начала он не оставил врагу ни малейшего шанса на победу...
      "Стоп, ты начинаешь уподобляться льстецам", - оборвал себя Лордан. Он опустился на колени и изо всех сил рванул деревянную перекладину, венчавшую новое орудие, которое предполагалось установить сегодня пополудни. Она не подалась ни на дюйм. Командующий встал, отряхнулся и огляделся, прикидывая зону обстрела с этой точки, пытаясь мысленно представить положение на стене, когда орудия и подъемник для боеприпасов станут на свои места; прежде всего его заботило наличие свободного пространства: пробки под артобстрелом - последнее, с чем ему хотелось бороться. Как говаривал в свое время Максен, худшее, что может сказать генерал, это то, что он что-то не предвидел.
      Лордан вспомнил Максена так ясно, что почти увидел его, словно тот стоял на стене рядом с ним. Представил его широкое, почти круглое лицо и бородку, раздвоенную посередине, которая никогда не отрастала более, чем на три четверти дюйма; вспомнил, как тот стоял неподвижно в течение секунды-двух после того, как ему что-то сказали, затем следовал неизменный кивок вниз и чуть в сторону - всегда одинаковый вне зависимости от того, что ему сообщили: о разгроме лагеря или о том, что суп готов. Лордан попытался представить, что бы Максен стал делать на его месте, если бы ему пришлось руководить обороной этих стен, втайне надеясь, что в целом их действия совпали бы.
      А затем фехтовальщику пришло в голову, что все про исходящее сейчас вина Максена. Он отлично справлялся со своей работой, он делал ее героически хорошо. Только одного не понимал Лордан: для чего? Если стены несокрушимы, для чего нужно было начинать войну на равнинах? Ведь когда она прекратилась, никто не оказался в одночасье на коленях перед визжащими и хохочущими варварами, ворота остались на своих местах, жены в домах, а столовое серебро в буфетах.
      Но Максен занимался своим делом, и никому не приходило в голову, что его дело не имело смысла. Потому что он был Максеном - единственным генералом Перимадеи. Неужели он навеки остался на равнинах вместе с тысячами своих солдат лишь потому, что не сумел найти иного применения своим талантам? Или потому, что, перейдя пятидесятилетний рубеж, не смог смириться с мыслью, что ему придется оставить армию и искать другую работу? Откуда возникает этот тип людей, для которых единственный способ зарабатывать на жизнь состоит в том, чтобы лишать жизни других?
      В следующий момент фехтовальщик осознал двойной смысл последнего рассуждения.
      "Да, но я оставил эту работу. Или, во всяком случае, пытался. И в результате мои усилия привели к тому, что в моих руках находятся жизни всех горожан и кочевников. О боги, если бы у меня осталось хоть немного чувства юмора, я бы, вероятно, счел это чрезвычайно забавным".
      За спиной раздался звук тяжелых кованых ботинок. Лордан, не оборачиваясь, определил, кому они принадлежат.
      - Все почти готово, - выдохнул механик Гарантес, появляясь в пролете лестницы.
      Подъемы давались ему нелегко: сказывались пристрастие к сидру и долгие вечера, проведенные за чертежной доской. Не без довольства Лордан отметил, что он взбегает по лестнице, перескакивая через ступеньку, при этом даже не вспотев.
      - Хорошо, - отозвался Командующий, - правда, боюсь, мы несколько опоздали. Он указал в сторону горизонта, туда, где поблескивал свет. Сколько потребуется времени, чтобы установить на места все орудия?
      - Максимум пара дней, - передернул плечами Гарантес. - Они уже собраны и готовы к транспортировке - в арсенале их делают по две штуки в день. Проблема в том, чтобы поднять их на стену и разместить: к сожалению, у нас всего две лебедки, которые способны выдержать такую нагрузку, а стена не очень-то велика, - механик застенчиво улыбнулся, - в горячке мы совсем забыли об этом. Сейчас рабочие монтируют два дополнительных крана. Если ничего не случится, они будут готовы к завтрашнему дню.
      - У нас в запасе есть еще день, - кивнул Лордан, - то же касается и заграждений.
      Заграждения являлись его идеей, точнее, много лет назад он вычитал о них в какой-то книге. В ней говорилось, что полтора столетия назад в морской битве с пиратами перимадейцам не удалось захватить ни одного вражеского судна, поскольку неприятель оснастил свои корабли шестами с натянутыми между ними канатами. В результате моряки не добирались до палубы, не сумев преодолеть неожиданное препятствие. Бардас просчитал, что тот же метод может уберечь город от попыток взять стены штурмом. Теперь вдоль всех уязвимых участков стены протянулся ряд семифутовых шестов шести дюймов в диаметре. В ближайшие дни между ними протянут железную цепь, и сейчас в департаменте работ шли отчаянные споры по поводу того, кому выпадет честь, как мартышкам, болтаться на шестах, рискуя свалиться в реку.
      - Мы постараемся сделать все возможное, - вздохнул Гарантес. - Ах, чуть не забыл, Филипп Нилот из финансового отдела просил передать вам... Механик нахмурился. - Не уверен, что я понял его правильно, но он сказал, будто ему удалось раздобыть два миллиона пчел, и сейчас он встречается с плотниками, чтобы обсудить вопрос изготовления достаточного количества ульев.
      Потрясающе! - Лордан просиял. - В таком случае, полагаю мы можем быть спокойны. Теперь остается лишь дожидаться врага. - Командующий обернулся и посмотрел в направлении, где виднелись вспышки. - Хотел бы я знать, когда мои руки смогут свернуть шею одному из них.
      После того, как главный механик ушел, Лордан еще раз взобрался на вершину башни, стараясь представить каким выглядит город в глазах противника. Этому упражнению он предавался каждый день с тех пор, как его против желания втянули в отчаянную авантюру. Это помогало, хотя Бардас не мог отделаться от ощущения, что какие-то детали остались им незамеченными. Но насколько он мог судить, в обороне не осталось слабых мест - все предпринятые меры, только увеличили существующую мощь. И все же должно быть что-то, что он упустил, потому что иначе как мог противник наступать на город со спокойным бесстрашием? В глубине души Лордан хотел, что бы враг поскорее атаковал, чтобы он был перед глазами (держи друзей близко, а врагов еще ближе), потому что знал, что будет непрестанно возвращаться к этому вопросу, пытаясь отыскать ту единственную причину, которая заставит его воскликнуть: "Ну конечно! Как я мог быть настолько слепым?" Больше всего на свете командующий хотел произнести эти слова раньше, чем враг окажется под стенами его города.
      Но он не видел этой причины. Единственное, что видел Лордан, была бесконечная стена, образующая огромную букву У, на острие которой возвышалась сторожевая башня, где располагался его наблюдательный пост. Прямо под ней находился Гуртов мост протяженностью более сотни ярдов, соединяющий два берега в самом узком и глубоком месте восточного рукава реки. Большую его часть составляла дамба, обрывавшаяся лишь на расстоянии пятнадцати ярдов от городской стены - протяженность собственно подъемной части моста. Но задолго до того, как враг выйдет на позиции, дамба превратится в груду обломков - большой требушет, пользующийся славой самого точного орудия на стене, на раму которого любовно опирался Лордан, разрушит ее при появлении первой опасности.
      После развилки река постепенно расширялась: у бастионов ширина каждого русла достигала уже ста тридцати ярдов, а при впадении в море двухсот. Укрепления располагались таким образом, что все участки равнины, где река была уже ста семидесяти ярдов, оказывались в зоне досягаемости бастионных орудий. Лордан надеялся, что до начала атаки ему удастся установить столько дальнобойных катапульт, сколько сможет уместиться на крепостном валу. Благодаря своему изобретению, в секрет которого он не посвящал не только членов Совета, но даже механиков (а этим людям командующий доверял), ему удалось взять под контроль пространство радиусом в триста ярдов единственную территорию, от которой могла исходить угроза нападения.
      Что касается оставшихся участков стены, через каждые полторы сотни ярдов на ней высились смотровые башни, каждая из которых была оснащена двумя тяжелыми метательными орудиями и требушетом; кроме того, на каждой башне находилось порядка пятидесяти воинов и механики. Помимо этого, по всей протяженности стены через каждые двадцать пять ярдов был установлен малый требушет на упругой платформе, метающий камни на расстояние от пятидесяти до двухсот пятидесяти ярдов. Лордан не находил слабых мест в обороне - она была безупречна: везде, где река разливалась недостаточно широко, местность попадала в зону столь сильного заградительного огня, что на ней не могло бы выжить ничто живое.
      Ставя себя на место противника, командующий продумал все, даже самые невероятные варианты, включая подкоп под рекой и подрыв стены. Понимая, что, в сущности, это невозможно, он тем не менее предусмотрел защиту и на этот случай. Даже если варварам удастся привести до статочное количество метательных машин, чтобы уничтожить все орудия на городской стене в одном секторе, механики заменят их в течение часа, учитывая, что арсенал производит таковые по две штуки в день. Для борьбы с последствиями обстрела зажигательными ядрами были созданы специальные отряды пожарных. Лордан рассмотрел даже способы защиты, в случае если - совершенно невероятно! вражеские воины будут заброшены в город при помощи катапульт, прикрепив к рукам подобие искусственных крыльев. (Вот это будет зрелище!)
      Сломить оборону посредством измора тоже представлялось почти невероятным: даже если врагу удастся разбить кладку посредством непрерывного обстрела, в распоряжении Лордана находилось достаточное количество каменщиков, чтобы за короткое время восстановить повреждения. Что касается материалов - за морем лежал весь мир, готовый расстаться со своими богатствами в обмен на звонкую перимадейскую монету.
      "Даже женщины и дети могли бы удерживать стены вечно. Защита продумана настолько безупречно, что даже дым не сможет просочиться в город незамеченным. Вот что меня и беспокоит. Если Перимадея неприступна, по чему же этот ублюдок все-таки наступает?"
      * * *
      По иронии судьбы в тот момент, когда Лордан предавался стратегическим рассуждениям, некий человек появился на границе лагеря противника, своим появлением сообщив Темраю окончательное подтверждение его планов. Не то чтобы вождь сильно тревожился по этому вопросу, но так спокойнее.
      Человек уверил его, что ничего не изменилось. Условия договора остались теми же, какими они определили их тот день, когда впервые встретились в городе.
      - Никогда не сомневался в этом, - бесстрастно ответил Темрай, остальное оставьте нам.
      На лице собеседника отразилась неуверенность, но вождь не стал утруждать себя объяснениями.
      Кочевник не слишком любил этот народ, однако знал, что с ними можно иметь дело. Пройдет все - существование богов, верность жены, любовь матери, искренность друзей, - останутся деньги. Деньги являются истинными властителями этого мира и единственным средством, которое способно разрушить его.
      * * *
      - Признай, ты регрессируешь, - донесся сквозь шум разговоров голос Геннадия, - такие глупости можно ожидать от второкурсника, но не от Патриарха Ордена.
      Ученые старцы сидели в общей зале таверны. Патриарх, тяжело больной и страшно измотанный, хотел было возразить, но не стал. Зачем говорить о том, что и так известно обоим.
      - Именно поэтому, - продолжил Алексий невысказанную часть упрека, мне нужно было сменить обстановку. - В его глазах под широкими полями шляпы мелькнула усмешка. - Это место как раз подходят. Здесь можно отвлечься
      - Если память мне не изменяет, ты всегда утверждал, что слишком легко отвлекаешься, - ответил Геннадий, потягивая терпкое, кислое вино. - Зачем же прилагать столько усилий?
      - Сделай мне одолжение, - пожал плечами собеседник, - я не заглядывал в такого рода заведения лет двадцать. Кроме того, - добавил он, вдруг посерьезнев, здесь я могу воочию почувствовать атмосферу, царящую в городе.
      Геннадий счел ниже своего достоинства отвечать на подобную глупость.
      - Если кто-нибудь узнает тебя...
      - Он ткнет в мою сторону пальцем и скажет: "Гляди-ка, тот бродяга, что сидит за столиком в углу, ужасно смахивает на Патриарха", на что его друг ответит: "Брось, у Патриарха уши так не торчат". Люди всегда видят только то, что хотят.
      Старец допил вино и поставил кружку на стол.
      - Еще одну - и хватит. Времена, когда я мог опрокинуть пять и оставался способным перечислить тридцать две основные гипотезы, давно канули в лету. Не хочу рисковать.
      - Ладно, - вздохнул Геннадий, поднимаясь из-за стола. - Если кто-то решит заговорить с тобой, притворись прокаженным.
      "Возможно, он прав, - признал Алексий, - возможно, мое ребячество вызвано стрессом и чрезмерным грузом ответственности, потому что как иначе объяснить, почему Патриарх вырядился в лохмотья и отправился пить в кабак, хотя и достаточно приличный, Нижнего города. Мне надлежит находиться в келье и, вперив взгляд в опостылевшую мозаику, предаваться теоретическим изысканиям. Но здесь я чувствую себя гораздо лучше".
      Многое нужно было обдумать Патриарху, очень многое, хотя от выпитого вина - а может, от шума, - виски стали отдаваться болью. Впрочем, за последние время Алексий привык к тому, что его голова постоянно раскалывается, особенно с тех пор, как он стал членом Совета Безопасности и проводил дни, целиком посвятив себя тому, чтобы удерживать префекта и исполняющего обязанности генерала на безопасном расстоянии друг от друга. Точнее, отвлекал префекта, чтобы генерал-губернатор мог спокойно заниматься своим делом. Патриарх знал, что это лучшее из того, что он когда-либо делал для родного города, а потому предавался этому с усердием, какого никогда не проявлял за всю свою жизнь. Благодарение Истине, у него теперь был Геннадий (несомненно, преследовавший некую одному ему ведомую выгоду), который любезно согласился принять на себя руководство Орденом. Некоторое время назад его возвели в достоинство вице-патриарха, что означало, что в случае смерти Алексия Архимандрит станет его преемником. Хотя в глубине души старец сомневался, что Геннадий действительно желает этого.
      Патриарх с удивлением сознавал, что сблизился с Геннадием, человеком, общества которого так старательно избегал на протяжении многих лет. И Бардас Лордан, человек, на которого он наложил проклятие, неожиданно стал ему настоящим другом. С Лорданом Патриарх мог спокойно обсудить свои промахи, поделиться страхами и опасениями. На закате жизни Алексий неожиданно открыл для себя очарование дружбы, это было словно прозреть в возрасте, когда другие уже начинают слепнуть.
      - Ну, вот и я, надеюсь, этого тебе хватит, - заявил Геннадий, с грохотом поставив кувшин на стол, и неуклюже опустился на скамью напротив. - Позволю себе заметить, что, если ты хотел напиться дешевым вином, мы могли бы отправиться в погреб Академии и сделать это абсолютно бесплатно
      - Могли, - миролюбиво согласился Патриарх, - но какое в том удовольствие? И, как я уже сказал ранее, я здесь по делу. Я убедился, что в целом горожане сохраняют присутствие духа, нет ни малейших признаков отчаяния или паники. Очевидно, что мораль в городе остается удивительно высокой.
      Геннадий шумно втянул воздух.
      - Эти идиоты просто еще не осознали, в какой заднице мы оказались, либо решили, что самое страшное уже позади. Осмелюсь напомнить, что еще не так давно они бушевали на улицах и громили лавки.
      - Я помню погром, учиненный в третий год моего новициата, мечтательно пробормотал Патриарх. - Группа первокурсников стащила с рынка поросенка, они раскрасили его синей охрой, нарядили в форму надзирателя за справедливой торговлей, а затем преследовали несчастное создание по улицам до тех пор, пока их не арестовал патруль. Вероятно, на этом дело бы и закончилось, если бы мы - я имею в виду компанию беспутных студентов, напившихся до чертиков по случаю сдачи экзаменов за третий курс, - не заметили, что собратья попали в руки врага, и не поспешили на помощь. Никто серьезно не пострадал, - добавил Алексий смущенно. - Орден оплатил ущерб, а стража получила хороший урок, как следует вести себя в отношении избалованных юных пьянчуг.
      - Понятно, - сухо ответил Геннадий. - А что бы ты предпринял, если бы такое пришло в голову нашим первокурсникам? Объявил выходной и устроил банкет в обеденном зале?
      - Нет, конечно, - живо отозвался Алексий, - я бы вышвырнул их из Ордена и передал в руки гражданских властей. Мы не имеем права смотреть сквозь пальцы на такое вопиющие нарушение порядка.
      - Твои слова меня радуют, - заметил собеседник и, отхлебнув вина, скривился. - Если хочешь, можешь выпить и мою долю. С меня хватит, и без того голова раскалывается.
      - Как, и у тебя тоже? - Алексий выглядел действительно озадаченным.
      - Что? И ты...
      - С тех самых пор, как мы пришли сюда, Я решил, что это из-за дурного вина и шумной компании, но если у тебя возникли те же проблемы...
      - Думаешь, наши друзья с Острова? Только не сейчас, пожалуйста. Я сейчас не способен к борьбе...
      - По-моему, их здесь нет.
      Геннадий подозрительно оглядел помещение.
      - Никого не вижу, должно быть, это все-таки вино. Иногда головную боль вызывают и естественные причины. Мне кажется, - добавил он, - что сорт винограда и качество дрожжей имеют очень мало отношения к тому, что в конечном итоге окажется в кувшине.
      - Вероятно, ты прав, с улыбкой облегчения ответил Алексий. - Вино и разыгравшееся воображение сыграли с нами злую шутку. Давай-ка собираться домой.
      Собеседники встали, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Таверна - неподходящее место для желающих сохранить инкогнито. Чем быстрее они окажутся на улице, тем больше шансов остаться вне подозрений.
      Вероятно, так бы и вышло, если бы Алексий не споткнулся о небольшой кожаный мешок, оставленный кем-то в проходе между столами. Патриарх неловко взмахнул руками и упал на спину посетителя, который нес в руках Кувшин горячего сидра с пряностями. Тот качнулся, кувшин накренился, и его содержимое выплеснулось ему на ногу. Покупатель взвыл от боли и в ярости обернулся.
      - Идиот, - выдохнул он, - посмотри, что ты наделал.
      Алексий принялся бормотать извинения, которые потонули в общем гаме.
      - Посмотри, что стало с моими штанами, закричал он, поднося тяжелый кулак к носу Алексия, - кто будет за них платить?
      - Не волнуйтесь, - ответил Архимандрит самым миролюбивым тоном, на который был способен.
      К сожалению, Геннадию не пришло в голову, что дипломатические интонации, отработанные в бесчисленных диспутах на собраниях Ордена, плохо сочетаются с его нынешним внешним видом. Посетитель, естественно, не мог не заметить несоответствия. Ситуация усугубилась еще и тем, что Геннадий, не переставая мурлыкать извинения, потянулся за кошельком, припрятанным в рукаве. Однако посетитель не стал дожидаться исхода и, схватив обидчика за руку, болезненно заломил ее за спину.
      - Кто, к дьяволу, вы такие? - требовательно спросил он.
      Голова, казалось, сейчас расколется.
      - А какая разница?
      Алексий обернулся, недоумевая, кто произнес эти слова, и сразу позади недовольного посетителя увидел высокого, широкоплечего, совершенно облысевшего мужчину, который говорил с иностранным, но странно знакомым акцентом. Чрезвычайно знакомым, нужно заметить.
      - Джентльмен сказал, что заплатит, - невозмутимо продолжил чужеземец, - так что следи за своими манерами.
      Буян отпустил руку Геннадия и схватился за висок, словно его свело болью.
      - Хорошо-хорошо, - пробормотал он, - а кое- кому вовсе не обязательно лезть не в свое дело, как только я получу назад мои деньги...
      Геннадий молча протянул сумму, на которую можно было облачиться в горностаевые меха от макушки до пят, схватил Алексия за локоть и выволок на холодный ночной воздух.
      - Проклятие, я знал, что добром не кончится, - выдохнул Архимандрит. Нас могли легко узнать...
      - Нас узнали, - устало ответил Алексий. - О, не беспокойся, над нами не будет потешаться весь город, если ты этого боишься, но нас действительно узнали, имей в виду.
      Заметив, что стоит в луже совсем не воды, о чем свидетельствовал запах, Патриарх брезгливо поморщился и сделал шаг в сторону.
      - Идем домой, пока не случилось чего похуже.
      Патриарх развернулся и стремительно пошел по улице. Его шаг оказался быстрее и тверже, чем Геннадий мог предположить, словно старец, погруженный в тяжелые размышления, позабыл о собственной слабости. Геннадий торопливо семенил за ним.
      - Тебе хорошо говорить, что нас узнали, - прошипел он. - Но ты же не можешь оставить это так... Хотя бы скажи кто!
      - Наш спаситель, - через плечо бросил Алексий, - высокий, лысый мужчина, если помнишь. Честно говоря, я было подумал, что мои трудности постепенно улаживаются сами собой, - вздохнул он, - но, похоже, это еще цветочки.
      - Алексий, если ты собираешься играть в прорицателя, делай это с кем-нибудь еще. Объясни, что все это значит, либо разбирайся со своими проблемами сам.
      Губы Патриарха сложились в угрюмую усмешку.
      - Геннадий, ты удивляешь меня, я всегда считал тебя весьма наблюдательным человеком. Неужели ты не узнал его?
      - Кого? Лысого иностранца? Если не ошибаюсь, ты сказал, что это он узнал нас.
      - Вне всякого сомнения. - Алексий на секунду замолчал, чтобы перевести дыхание. - Он узнал нас, а я узнал его. А поскольку я не верю в случайные совпадения, то вынужден предположить, что это он каким-то образом заставил нас прийти туда. Вероятно, именно этим и объясняется мое неожиданное желание отправиться пить в кабак после двадцатилетнего воздержания. Хотел бы я знать, как ему это удалось.
      - Алексий...
      - Он присутствовал в том сне, что посетил каждого из нас. Ты правда не помнишь?
      Алексий глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух через ноздри.
      - Геннадий, это был Горгас Лордан.
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      Подготовка к войне всегда означает увеличение торгового оборота. Увеличение торгового оборота означает больше судебных разбирательств. Больше судебных разбирательств требует больше адвокатов, а поскольку текучесть кадров в этой профессии всегда была высока, молодые юристы получили возможность выступать в суде даже раньше, чем обычно.
      Поскольку суды по традиции проходили публично, список дел появлялся на дверях дворца Правосудия ежедневно, за четыре часа до первой сессии, чтобы горожане в полной мере могли реализовать свои гражданские права выступать в качестве свидетелей и делать ставки.
      Венарт и Ветриз отплыли обратно домой, увозя на борту веревку, суммарная длина которой в несколько раз превышала расстояние между Островом и Перимадеей, и Эйтли впервые за последние дни бесцельно бродила по улицам. Проходя мимо здания суда, она бросила беглый взгляд на список слушающихся дел и имена адвокатов, после чего ее планы на день мгновенно изменились. В списке защитников значилось имя особы, впервые выходившей к барьеру, в карьере которой Эйтли была лично заинтересована.
      Предметом спора являлся довольно запуганный вопрос, касающийся морской перевозки фасоли; истец утверждал, что ответчик, владелец судна, взявший обязательство доставить названную фасоль из Перимадеи в Ниссу за определенную сумму, указанную в договоре, нарушил условия упаковки и транспортировки названной фасоли, из-за чего названная фасоль отсырела и проросла, а потому утратила рыночную ценность, что повлекло за собой нарушение истцом контракта с третьей стороной в Ниссе, в результате чего истец понес убытки и, более того, был вынужден возместить убытки, понесенные третьей стороной.
      Ответчик возражал, что названная фасоль проросла в результате небрежности, допущенной истцом при упаковке названной фасоли в бочки, которые были недостаточно просушены и плохо запечатаны. Так или иначе, согласно условиям контракта истца с третьей стороной, названная третья сторона несет риск по морской транспортировке названной фасоли, из чего следует, что истец не несет убытков по названному контракту даже при условии, что ответчик допустил небрежность (что он, естественно, не признает) в упаковке названной фасоли.