- Эта деревня, - спросил он, - как она называется? - Женщина глянула на него так, словно перед ней был жуткий сказочный зверь.
      - Примен. Это Примен. - Джуифрез поморщился.
      - Ты уверена?
      - Конечно, уверена. Я тут живу.
      - Проклятие, - сказал Джуифрез и отпустил ее руку; ни один кролик не сумел бы убежать быстрее. - Черт возьми, - прошептал он, - не та деревня. Это наши люди, верные подданные Фонда. Какой абсурд.
      Он передохнул, собрался с силами, убедился, что дышит ровно, поднялся на ноги; потом сделал глубокий вдох и прокричал команду о прекращении атаки. Как раз в этот момент из тумана вынырнул человек и огрел его по голове табуреткой.
      Когда магистр Джуифрез пришел в себя, то услышал голоса; кто-то плакал, вопил и ругался, но уже по-другому. Это были звуки боя. Неправильно, мы напали не на ту деревню, - сказал он сам себе; затем донесся голос с низким, характерным акцентом Сконы, который командовал, стараясь перекричать шум. Все-таки та деревня? - спросил он себя. Нет, не может быть. Джуифрез не сразу сообразил, что произошло; видимо, кто-то как-то прорвался в соседнюю деревню и позвал лучников Сконы на помощь. Чудесно, - посетовал магистр Джуифрез, изумленно качая головой, - я не только устроил бойню не в той деревне, но и ухитрился превратить ее в нашего врага. Как, черт подери, я все это объясню, когда вернусь домой?
      К нему шли какие-то люди. Магистр Джуифрез отполз в сторону, как убегающий краб, и спрятался под телом человека, которого убил; из тумана выступили около дюжины мужчин. Глядя из-под руки мертвеца, он не мог как следует рассмотреть этих людей, но на них были кольчуги и шлемы, а в руках луки; в данных обстоятельствах этого ему было достаточно. Джуифрез затаился и молил богов только о том, чтобы не чихнуть.
      - ... прятаться незачем, - проговорил один из мужчин со сконским акцентом. - Нас в четыре раза меньше, и мы не видим, куда стрелять. Мы даже не должны были очутиться здесь, черт возьми. Надо отсюда убираться, пока можно.
      - Ни черта не видно, - подтвердил другой лучник. - Только время теряем. С чего ты, кстати, взял, что в четыре раза?
      - Кто-то сказал, - ответил первый. - Говорили, что четыре взвода тяжелой пехоты появились прямо из ниоткуда. Я не против честного боя, но четыре взвода...
      - Не нашего ума дело, - перебил третий. - Что надо делать - так это рассредоточиться, окружить деревню и перебить их, когда они начнут выходить.
      - И позволить им спалить деревню?
      - Разве похоже, что они жгут деревню? Будь реалистом. - Голоса смолкли. Убедившись, что они ушли, Джуифрез отпихнул труп и поднялся на ноги; икры свело, обе ноги пронзили иголки и гвозди, поэтому быстро идти он не мог. Нелепо погибнуть из-за того, что он не может бежать, так как затекли ноги.
      Надо на что-нибудь опереться, решил он, стоя на одной ноге, и навалился на косяк лачуги. В конце концов, он в данной ситуации являлся командиром или по крайней мере боролся за это положение со своим противником, вражеским капитаном. Выходило, что все, что он сделал после того, как они бросились в долину, это налетел на стену, убил лояльного крестьянина, глупо ушибся и спрятался от врага. Ерунда, конечно; однако у него есть обязательства в отношении ста пятидесяти человек роты.
      Если ему удастся их найти. Туман, во всяком случае, стал гуще, чем раньше. Джуифрез попытался призвать свой мозг к порядку, но его душевный парламент представлял собой неугомонное вопящее сборище. Единственное, что приходило в голову, это попытаться отыскать в тумане кого-нибудь из своих людей. Похоже на абсолютно надежный способ погибнуть, но других идей не было. Поползав на коленях и пошарив вокруг руками, Джуифрез наконец нащупал алебарду. Он с трудом встал, что-то прошептал и шагнул в туман.
      То ли это была удача, которая сопутствует храбрым, то ли везение, преследующее дураков, а может, интуитивная прозорливость очень высокого уровня, но почти сразу же он наткнулся на дюжину алебардщиков. Они образовали ненадежную и неуклюжую круговую линию обороны, слегка овальную, где каждый был развернут наружу, от чего солдаты, находящиеся в тылу, шли задом наперед. Поскольку их никто не направлял, а туман оставался непроглядным, их шатало из стороны в сторону, словно компанию пьяных гуляк или команду неопытных гребцов, пытающихся плыть на длинной лодке против сильного течения. Вот они шатнулись и наскочили на амбар, и три солдата с краю чуть было не упали, потом группа изменила направление и колыхнулась в другую сторону. Кричать им было бессмысленно, поскольку солдаты в шлемах с застегнутыми нащечниками расслышать практически ничего не могли.
      Однако для начала и это неплохо, и Джуифрез бросился к ним, размахивая руками. Группа тотчас же неорганизованно остановилась, вздрогнув, как телега, налетевшая на пень. Кто-то крикнул ему "Проваливай!" или что-то в этом роде. "Это я! - проорал он в ответ. - Магистр Джуифрез. Остановиться и построиться! Смирно!"
      Почему-то у него возникло впечатление, что солдаты не особенно обрадовались встрече с командиром. Они стояли на месте, по-прежнему угрожающе держа алебарды наперевес, словно Джуифрез был эскадроном тяжелой конницы, несущимся на них со всех сторон.
      - Стой, кто идет? - нервно крикнул кто-то. - Подойди и назовись.
      - О, ради... - проговорил Джуифрез. - Это я, магистр Джуифрез. Вы что, не узнаете?
      - Сэр! - Человек, угрожавший ему, вытянулся в струнку и - отдал честь.
      - Пропусти меня, - прорычал Джуифрез и, оттолкнув солдата плечом, подошел к строю. - Направо, - скомандовал он, - за мной! Марш! И, черт возьми, не отставайте.
      Как тут же выяснилось, он скорее стал помехой, нежели помощником. Теперь, когда появился офицер, солдаты немедленно прекратили все попытки самостоятельно выбирать путь и двинулись по последней прямой линии, по которой шли, прежде чем услышали команду. Разумеется, так оно и должно быть в соответствии со строевой подготовкой и уставами; но Джуифрез видел не больше, чем кто-нибудь другой, и мысль, будто он начнет отдавать ясные, четкие и своевременные команды дюжине солдат, половина из которых пятились задом наперед, была явно абсурдной.
      Действительно ли нужно так толпиться? - подумал Джуифрез. - Нас никто не атаковал. Почему бы не построиться в колонну и просто не уйти отсюда?
      Еще одна группа людей выступила из тумана и почти налетела на них, прежде чем кто-либо смог сообразить, что происходит. Встреча была настолько неожиданной, что ни один солдат даже не успел поднять алебарду; и хорошо, поскольку оба отряда были вооружены алебардами...
      Наши, - с удивлением осознал Джуифрез.
      - Все в порядке, - крикнул он, прежде чем кто-нибудь успел получить ранение. - Это мы. Шастел. Все в порядке.
      Откуда-то из середины другого отряда донесся голос, который Джуифрез узнал: один из сержантов отдавал команды.
      - Конорт! - заорал Джуифрез. - Это я, Джуифрез.
      - Сэр! - рявкнул в ответ сержант.
      Джуифрез на мгновение закрыл глаза; он с ужасом понял, что охватившее его чувство было облегчением, связанным с концом невыразимого страха, в котором он не позволял самому себе сознаваться. Я был в ужасе; а сейчас нашел еще солдат и опытного унтер-офицера, так что теперь, видимо, все будет хорошо.
      - Сержант, постройте людей в колонну. Сколько с вами? - Оказалось, что Конорт собрал большую часть второго взвода; теперь их было около пятидесяти, достаточно большой отряд, чтобы справиться с любыми неожиданностями.
      - Хорошо, - сказал Джуифрез, - надо разыскать остальных наших и уходить отсюда. Противник не желает здесь драться, и мы тоже. Сержант, постройте людей в колонну по двое. Мы накроем эту деревню, как стаю куропаток.
      В первый раз сержант понял, о чем говорит его командир; он был сыном фермера и не раз охотился на куропаток с помощью длинной сети. Конорт усмехнулся в знак того, что понял приказ, и несколькими отрывистыми командами поставил людей в две шеренги (Почему у меня так не получается? спросил себя Джуифрез), необходимые для маневра, который состоял в том, чтобы прочесать деревню по спирали. По мере продвижения они подберут своих людей и будут гнать жителей деревни и врагов перед собой, покуда те не окажутся в воображаемой сети посреди деревни. Если у них есть хоть капля мозгов, они сдадутся без боя, а потом всем можно будет разойтись по домам.
      В сущности, это блестящий маневр, думал Джуифрез по мере того, как строй продвигался вперед. Может, он, в конце концов, не такой уж и профан в этом деле. Казалось, что все идет прекрасно: они двигались медленно и уверенно, сержант через правильные интервалы покрикивал, а фланговые откликались, чтобы удостовериться, что строй остается ровным и неразорванным. Похоже на ловлю куропаток, а точнее, из-за опасности, на травлю вепря. Да, вот отличное сравнение. Когда гонишь дикого кабана через густой лес, то испытываешь то самое чувство контролируемого волнения, которое возникает в результате уверенности: если все сделаешь правильно, то с тобой ничего не случится; и это заставляет тебя сосредоточиться, а не паниковать (потому что ты, разумеется, знаешь, что надо делать; если человек не знает, что следует делать, его никогда не поставят загонщиком; любой чертов дурак способен играть в солдатики, а гнать вепря - дело серьезное).
      Когда кто-нибудь возникал впереди перед строем, сержант кричал: "Стой, кто идет? Подойди и назовись". Свои солдаты в ответ называли имя, звание и номер; у врагов было предостаточно времени, чтобы убежать, чего они и хотели; позже еще будет возможность разобраться с ними, когда они все попадут в сеть. Довольно скоро рейдеры восстановили свою численность на две трети. Пока они все делают правильно и уверенно, держат строй, сохраняют спокойствие, дело будет идти отлично. Все будет хорошо.
      И тут прямо перед ними из тумана появилась шеренга людей, и кто-то что-то крикнул. Магистр Джуифрез нахмурился - он не понял, что это означает, - стрела вонзилась в солдата, шедшего рядом, и тот остановился как вкопанный. Другая стрела попала Джуифрезу в правую сторону груди, прямо между подмышкой и ключицей; он ощутил сильный толчок, но никакой боли не почувствовал, если не считать, что все силы сразу же оставили его, словно вода, вытекшая из продырявленного ведра. Сержант Конорт орал какие-то команды - правый фланг оружие к бою готовь! - но вдруг умолк, и в этот момент Джуифрез сообразил, что они не более чем в тридцати ярдах от двух взводов лучников, которые намереваются оказать сопротивление. Черт, и что теперь делать? Укрыться? Никакого укрытия нет, здесь оставаться нельзя, двигаться можно только туда. "Передняя шеренга - оружие к бою, по двое вперед марш!" - орал кто-то. Джуифрез увидел, как солдаты по обе стороны от него кинулись вперед, почувствовал, как кто-то давит на него и толкает в спину.
      Полагаю, мне тоже было бы лучше бежать, хотя меня могли бы от этого и освободить, ведь я, в конце концов, ранен. Да, в этом-то все дело. Интересно, насколько тяжело? Болит не сильно, но очень хочется упасть. Впрочем, лучше не надо; не сейчас.
      Он поковылял вперед к смутному строю перед ним, понимая, что пятится назад и стрелы свистят вокруг.
      Еще немного, всего несколько ярдов, и мы опрокинем их, они не устоят, они дрогнут и побегут.
      Магистр Джуифрез сделал еще шаг и увидел, что земля мчится прямо на него, почувствовал, как чей-то сапог впился ему в ребра, и острую боль, когда стрела повернулась в ране при падении. Потом на него свалилось что-то тяжелое, выдавив весь воздух из легких. Оно дергалось и пихалось (по-видимому, умирающий солдат), но он не мог пошевелиться, чтобы скинуть его с себя. Джуифрез не имел понятия о том, что творится. Вероятно, теперь это несущественно. Ну, вот и все. Ладно.
      Насколько Джуифрез понимал, он так ни разу и не потерял сознания. Он просто лежал неподвижно, прикрыв глаза, не обращая внимания на звуки вокруг, думая о разном. С его стороны это был чистый прагматизм: если он не пытался сосредоточиться, а позволял мыслям течь и туманиться, то рана не болела. Разумеется, она никуда не делась; земля представлялась ему матрасом, утыканным гвоздями, и когда он лежал совершенно расслабившись и спокойно, гвозди не впивались в тело. Сначала он старался дышать, намеренно наполняя и опустошая легкие, но это стало причинять слишком сильную боль. Смерть, размышлял он, совершенно естественная вещь. Бояться нечего. Скорее всего, если она придет, будет лучше.
      Тут что-то опустилось ему на грудь, и хрупкое перемирие с болью было нарушено. Теперь страшно болело повсюду, и ему это не нравилось. Какой-то мерзавец наступил на него, решил он и в первый раз разозлился. Джуифрез открыл глаза и увидел, что над ним стоят двое и глядят на него почти с комическим ужасом; потом они нагнулись, схватили его, подняли - ах, черт, больно, отпустите меня! - и поволокли, словно большой мешок шерсти. Он пытался протестовать, но из этого ничего не вышло, так что Джуифрез закрыл глаза (будь что будет) и попытался сосредоточиться на своей боли.
      Он чувствовал, как ступни волочатся по земле, и от каждой кочки или ямки вверх по ногам пробегала голубая молния. Это тянулось очень долго, пока время не перестало существовать.
      В какой-то момент они, похоже, остановились. Джуифрез открыл глаза, позволил голове свалиться набок, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от мужчины справа. Джуифрез его не знал.
      - Кажется, все пошло неправильно, - проговорил он. Человек открыл рот, чтобы ответить, однако Джуифрез ничего не услышал; веки снова закрылись, и боль накатила, словно морская волна.
      Если, - подумал он, - больно, значит, я жив. Хорошо.
      Потом страшная боль вспыхнула в голове, и все исчезло.
      - Так чего можно ожидать, - сказал Горгас Лордан, усмехаясь и вставая на колени, чтобы вытащить из тела совершенно не поврежденную стрелу, - от армии, где надо сдавать экзамены, чтобы стать офицером?
      - Что такое экзамены? - спросил его товарищ.
      - Это когда тебя сажают в большой зал с длинными столами, - ответил Горгас, - дают лист бумаги с вопросами, а ты пишешь ответы на другом листе бумаги. Кто напишет лучший ответ, тот и побеждает.
      Товарищ Горгаса нахмурился.
      - Наверно, у них много бумаги.
      - Ее изготавливают из тростниковой массы, - пояснил Горгас. - Привозят тростник на кораблях из дельты Салинаруса. Это в Шастеле поставлено на широкую ногу, скоро своими глазами все увидим.
      - Наверное, спроса на нее нет, - сказал товарищ. - Я имею в виду кроме тех, кто ею пользуется.
      Горгас взял уголок рукава мертвого солдата и вытер им наконечник от крови, затем бросил стрелу в колчан.
      - Я же говорю, надо самим посмотреть. - Он встал, слегка застонав, так как ноги затекли. - Думаю, мы перебили почти всех. До сих пор не понимаю, что все это значило, но в итоге получилось неплохо.
      - Они помогли, - криво усмехнулся товарищ. - Очень помогли.
      - Без их помощи ничего бы не получилось, - кивнул Горгас. - Знаешь, когда меня начинают одолевать сомнения насчет этой войны, что, может, такой кусок нам не по зубам, то я просто думаю о глупости врага во всех ее многочисленных и удивительных проявлениях и тогда понимаю, что все будет хорошо. Я хочу сказать, - развивал мысль Горгас, пока они продолжали путь, перешагивая через мертвых и умирающих, - хотелось бы действительно выиграть сражение, вместо того чтобы спокойно стоять и смотреть, как мне его проигрывают. Знаешь, просто чтобы сказать: я это сделал. Впрочем, я не жалуюсь. Все идет хорошо.
      Они закончили свой инспекционный обход и направились в общинный дом посредине деревни, где санитары перевязывали раненых. Главным образом штатских, заметил Горгас и снова поймал себя на том, что задает себе вопрос: какого черта эти идиоты напали на преданную им деревню, потеряв шестнадцать собственных солдат убитыми и вдвое больше раненными в густом тумане, прямо перед тем, как его экспедиционный отряд прибыл, чтобы начать переговоры с фермерами? Чудесно, весь этот район теперь перейдет к ним, тут нет никаких сомнений, но явная глупость происшедшего оскорбляла Горгаса. Тут была какая-то путаница, а он ненавидел неразбериху.
      - Посмотрите, что мы нашли.
      Сержант Харзио махал Горгасу рукой, подзывая. Лордан хмыкнул. Ему следовало бы сейчас, удобно расположившись в общинном доме, беседовать с уважаемыми людьми деревни, обсуждая условия передачи полномочий, но почему-то не хотелось этим заниматься.
      - Иду, - отозвался он. Лордан повернулся к своему товарищу: - Может, произнесешь зажигательную речь? Я что-то не в настроении. А ты эту рутину знаешь.
      Коллега кивнул.
      - Да я не прочь поподлизываться. Увидимся позже.
      Горгас подошел к сержанту Харзио. У его ног, привалившись к стене амбара, сидели трое со связанными руками и ногами. Один из них был без сознания, голова упала на грудь.
      - Что тут у тебя, сержант? - поинтересовался Горгас.
      - Их командир, - ответил Харзио, усмехнувшись. - По имени магистр Джуифрез Боверт. О чем-нибудь говорит?
      Горгас поднял брови. Боверты были крупнейшей семьей среди "бедняков" Шастела.
      - Тебе, сержант, попался коллекционный экземпляр. Который?
      Сержант показал.
      - С ним все будет в порядке, - сказал Харзио. - Мышца пробита по диагонали, некоторая потеря крови, но ничего серьезного. Мы нашли его, когда он бродил туда-сюда. Забрался в запертую овчарню и не смог оттуда выйти. Сержант Харзио ухмыльнулся. - Как думаете, сколько он стоит?
      Горгас пожал плечами.
      - Так сразу не скажешь. Такого рода вещицы продаются не каждый день. Впрочем, цифра может быть четырехзначной. Запросто.
      Харзио присвистнул.
      - Неплохо. Ребята обрадуются. Значит, вылазка того стоила.
      - Если, конечно, мы решим требовать за него выкуп, - продолжал Горгас. Лицо сержанта сразу же помрачнело. - Эй, не волнуйся. Если мы и оставим его себе, я прослежу, чтобы вы были справедливо вознаграждены, так что ребята ничего не потеряют. А тебе, в сущности, даже будет лучше; я об этом позабочусь.
      Лицо сержанта расплылось в улыбке.
      - С вами всегда приятно иметь дело, шеф. А с ним что? Мы остановили кровотечение, и он как будто бы в порядке, но... но теперь мы знаем, что он стоит кучу денег...
      Горгас кивнул.
      - Я отправлю его утром при первой же возможности. - Он наклонился к неуклюже сидящему человеку и сам осмотрел его. - Спит, - проговорил Горгас, - а это добрый знак. Выкарабкается. Накиньте на него одеяло и перенесите под навес, пока снова не пошел дождь. И приставь часового на всякий случай.
      Он зевнул. Было бы чудесно улечься сейчас в постель, да не удастся; слишком много дел. Когда Горгас снова обернулся на общинный дом, кто-то дернул его за рукав.
      - Сведения о потерях, - доложил солдат, - насколько мы сумели подсчитать. Сто семнадцать убитых, тридцать один пленный. Мы потеряли четыре человека убитыми, двое серьезно ранены.
      Горгас никого из погибших не знал, но все равно было жалко. Это была совершенно ненужная схватка, несмотря на то что все обернулось к лучшему. Тот факт, что они убили сто семнадцать человек, не принес ему никакого удовлетворения, даже наоборот. Внезапное и полное поражение такого масштаба станет для Фонда существенной потерей лица, а значит, последуют ответные меры, вполне возможно, направленные непосредственно против Сконы. Так что радоваться нечему.
      Горгас вздохнул и уже не в первый раз пожелал, чтобы человеческий фактор не вмешивался в его дела. Действительно, весь этот район теперь почти наверняка отойдет к Сконе, однако они, с большой долей вероятности, и сами так поступили бы при нормальном течении событий, просто потому, что процентная ставка Сконы ниже и поведение явно не столь тираническое. Весь смысл появления здесь с небольшим экспедиционным отрядом заключался в том, чтобы избежать военных действий. А теперь придется вводить сюда дополнительные войска, может, даже ставить гарнизон, чтобы не дать Фонду перебить в округе все живое, просто в назидание. Совсем не так, размышлял Горгас, отворяя дверь общинного дома, ему нравится вести бизнес; кроме того, у него было неприятное предчувствие, что сестра не придет в восторг от происшедшего.
      - Волшебство, - сказал Алексий. Ньесса Лордан кивнула.
      - Не философия, - ответила она, не поднимая глаз. - Не метафизически усиленная невербальная коммуникация. Не галлюцинаторные трансы под воздействием наркотика, при которых подсознательный разум участника выстраивает и анализирует уже известные данные с исключительной, тем не менее вполне естественной проницательностью, а потом выдает результат за мистический опыт. - Она зевнула и потянулась за маленькими бронзовыми ножницами. - Магия - просто наука, которую мы пока не понимаем. Вероятно, было время, когда люди считали волшебством лук со стрелами, потому что они делали нечто новое и неожиданное, и немногие понимали, как именно. Но лук и стрелы стреляют, потому что стреляют. Стрела летит по воздуху и поражает цель. Магия тоже срабатывает.
      Алексий ждал, когда она посмотрит на него, но Ньесса не подняла взгляда. Чем бы она ни занималась, это, по-видимому, полностью поглощало ее внимание. Кажется, лоскутное одеяло.
      - Я не говорю, что не срабатывает, - произнес он. - Я сказал только, что изучал эти вещи на протяжении шестидесяти лет и ни разу не видел ни одного прямого доказательства...
      - Ах! - На сей раз Ньесса подняла глаза, чтобы одарить его покровительственной улыбкой. - Эти вещи, говорите вы. Но то, что вы изучали, это наука - философия, математика и тому подобные штучки. Вы не изучали магию. Вы могли лишь прикоснуться к самому ее краешку, занимаясь чем-то другим. Точно так же паяльщик должен немного знать плотницкое дело, однако ему не обязательно уметь прорезать пазы и делать шиповые соединения. Вы говорите, что пазы и шипы никогда не будут работать, поскольку с детства изучали паяльное ремесло и ни разу с ними не сталкивались.
      Пока директор откусывала нитку и продевала ее сквозь ушко простой костяной иголки, Алексий думал; потом сказал:
      - Признайтесь, вы всегда торгуетесь с истиной? Когда вам встречается какой-нибудь факт, ясный, простой и прямой факт, вы всегда пытаетесь сбить цену, уговорить его пойти на уступки?
      Ньесса подняла голову и улыбнулась.
      - Всегда. В Городе, когда я впервые попала туда, бытовала поговорка: истина - это то, что правильно для тебя, когда ты можешь позволить себе свежую рыбу семь раз в неделю. Так вот, - продолжала она, глядя на свое рукоделие, - теперь я могу позволить себе все, что пожелаю, в том числе и такое, чего даже не в силах вообразить. Истина - это то, что для меня правильно, а все остальное - предмет торга.
      Алексий рассмеялся.
      - Давненько я не слышал ее. Только мы говорили, истина - то, что для тебя правильно, когда сидишь в первых трех рядах.
      - В Капитуле, - перебила Ньесса, - что означает, ты достиг четвертой степени или выше. Я это ненавидела. - Их глаза встретились, и Алексий увидел в них огонь, которого прежде не замечал. - Знаете, я ненавидела Фонд. Потому что они возомнили себя лучше всех благодаря своим знаниям, А они не знали ничего. Да, в Городе было полно людей, которые обладали знаниями, полезными знаниями: как делать механизмы, как извлекать селитру из мочи, как лечить зубную боль, не удаляя зуба, как изготавливать чистое цветное стекло, как делить столбиком. Назовите все что угодно, и где-нибудь в Перимадее отыскался бы человек, который умеет это делать и которого знают и уважают за его умение и мудрость. А Фонд не мог вытащить затычку из глиняной бутылки без помощи руководства, трех комментариев к нему и чертежа. Позвольте сказать вам вот что, патриарх Алексий. Я знаю о волшебстве больше, чем вы когда-либо узнаете, даже если станете в два раза старше, чем сейчас. Но я научилась этому не в Перимадее и не здесь, и вы не научитесь, если не будете делать то, о чем я прошу, как бы вы ни старались и ни пытались втянуть меня в препирательства, просто чтобы продемонстрировать свой скептицизм. - Она фыркнула и потерла нос тыльной стороной руки. - Впрочем, это был хороший ход. Вы - единственный ученый, который мог бы зарабатывать себе на жизнь по ярмаркам.
      Алексий кивнул, принимая комплимент, и удивился: сколько во всем этом настоящего, а сколько - просто торговля? Эта женщина может быть кем угодно, вообще кем угодно, только чтобы выторговать более выгодные условия. Вот сейчас она мучительно сшивает кусочки материала, чтобы сделать лоскутное одеяло; она стала простой, практичной и деловой крестьянкой, чтобы деморализовать меня, ученого-белоручку из Города. Завтра она будет директором Банка, объясняя делегации фермеров, почему повысились проценты по закладным, а на следующий день кем-нибудь еще; и все это она, и она - все они, и никто из них не настоящий. Между тем мы сидим тут уже битый час с лишним, а я еще даже не начал делать то, что она сказала, а у нее такой плотный график. Очень неплохо для старого книжного червя.
      - А вы единственный знакомый мне банкир, который способен процитировать три гипотезы Акадиуса в одном предложении, - ответил он. - Хотя "метафизически усиленная невербальная коммуникация" все-таки слишком большое упрощение второй книги "Аксиом", вам не кажется?
      Ньесса пожала плечами, не отрываясь от работы.
      - Все равно вся вторая книга построена на ложной предпосылке, как вам отлично известно. Мометас доказал это сто лет назад. Но и его опровержение, - небрежно добавила она, поднося шов к свету, - не выходит за пределы логического круга, так что все это пустая трата времени.
      Алексий такого не ожидал и чуть ли не против собственной воли попросил разъяснений.
      - О, все довольно просто, - ответила Ньесса. - Он приводит аналогию со светом, преломленным в радуге, а потом разрушает гипотезу, которую только что построил, сказав, что это просто аналогия. Все, конечно, очень хорошо аргументировано, но напоминает быка в стайке цыплят. Он бы умер с голоду, если бы торговал полотном.
      Она права, - сердито подумал Алексий. - Либо она читала что-то такое, чего никто из нас не видел, либо дошла своим умом. Она права. Боги благие, если бы я был на тридцать лет моложе, бросил бы философию и занялся шитьем мешков!
      - Интересная теория, - услышал он собственный голос, - а как насчет Беренниуса и теории неравномерного потока? Думаю, вы не станете отрицать, что на протяжении последних пятидесяти лет теорема Мометаса всегда считалась лишь отправной точкой.
      - А никак. - Ньесса Лордан отмахнулась от темы одним легким движением иглы. Она выиграла первый раунд, и они оба это понимали. - Очевидно, вы знаете о предмете гораздо больше, чем я. Откровенно говоря, я бы очень огорчилась, если бы было иначе. Ну, - она тщательно свернула рукоделие и положила на колени, - перейдем к делу. Пора заняться волшебством.
      - Как получилось? - с тревогой спросил мальчик. Бардас Лордан поджал губы. Сделано неуклюже.
      С одной стороны, отец никогда не был с ним особенно тактичен. Когда Бардас обучался ремеслу, старик показывал, что он сделал что-то неправильно, так: вытаскивал заготовку из тисков и ломал ее о колено, добавляя несколько лаконичных, выразительных замечаний о бессмысленной порче отменной древесины. Насколько Бардас помнил, он никогда не говорил, что хорошая древесина не растет на деревьях, однако несколько раз был очень близок к этому. С другой стороны, Бардас Лордан не был отцом мальчишки.
      - Ужасно, - ответил он. - Сделай снова. - Мальчишка посмотрел на него так, словно Бардас только что задушил в кулаке его любимого воробушка.
      - Ох, - проговорил он, - что неправильно? - Бардас тяжело вздохнул.
      - Тебе действительно нужно объяснять? Я так и знал, что ты не слушаешь. Ладно, начнем. Во-первых, утолщение должно быть ровным, а оно неровное. Во-вторых, когда делаешь спинку, то надо идти по одному годовому кольцу, иначе просто потеряешь время. Смотри, - продолжал он, показывая место, где мальчик сострогал три годовых кольца, - тут все испорчено. В-третьих, не надо трогать сучки и наросты, иначе они образуют слабые точки, и лук переломится. А ты строгал прямо по ним. В-четвертых...
      - Ладно, - сказал мальчик, - я виноват. - Бардас с силой выдохнул.
      - Дело не в том, виноват ты или нет, - устало проговорил он. - Ты не совершил ничего дурного. Сделал неправильно, вот и все. Да, ты испортил отличный кусок дерева, но такое может случиться с каждым. Просто... - Он снова вздохнул, на самом деле не зная, что еще сказать. - Просто пойди и сделай все снова, и на сей раз правильно. Как думаешь, справишься? Или лучше поглядишь, как делаю я, и на этот раз...
      - Попробую снова, - быстро перебил мальчишка. - Я теперь все сделаю правильно, обещаю.
      - Как же, - отозвался Бардас. - Во всяком случае, постарайся. А когда закончишь, подмети мусор, мы опять по колене в стружках.
      Паренек исчез, а Бардас сел на скамейку. Перед ним в тисках был зажат еще один брак: хлам, по-настоящему вшивая, ублюдочная штуковина, убожество, мусор, дрянь, барахло. Она также являла собой результат нескольких недель труда и загубленных материалов стоимостью в двадцать четвертаков. Он даже несколько раз пробовал проклясть ее, но это не помогло.
      - Сам дурак, что послушал, - ворчал Бардас, откручивая тиски и вынимая штуковину.
      Все началось со случайного замечания, сделанного человеком, который время от времени заходил в мастерскую, чтобы продать редкую и экзотическую древесину, прибывавшую с Южного Берега, такие породы, названия которых он не знал и самих деревьев ни разу не видел. Этот человек сказал, будто однажды видел лук, изготовленный из ребер буйвола...
      - Вы хотите сказать - из рога, - поправил Бардас. - Из буйволиного рога. Его тонко режут, пропитывают клеем...
      - Из ребер, - твердо повторил торговец. - Очаровательная вещица, да; не более ярда в длину, рукоятка шириной с большой палец, лапки расширяются на концах. Тот тип, что показал мне его, говорил, что сила тяги пятьдесят фунтов, а стрела летит на двести двадцать ярдов.
      - Он не мог говорить, что из ребер, - упорствовал Бардас. - Он имел в виду рог.
      - Ребра, - настаивал мужчина. - Ребра буйвола.
      На том бы дело и кончилось, если бы не его собственная глупая гордость и встреча с этим торгашом, который сказал: да, дескать, заказов на них не было, на ребра, однако в качестве особой услуги... И через месяц они прибыли, грязные, вонючие и дорогие; а уж когда Бардас заплатил такую уйму денег, то обязан был продолжать.