Он неохотно опустил лук.
      - Забавно, с последним луком, который он для меня сделал, я натворил много глупостей. У меня предчувствие, что на этот раз все будет иначе.
      - Правда? - сказал сержант. - Хотите сказать, на этот раз вы будете постоянно промахиваться?
      Глава двадцать первая
      - Стен Могре мертв, - сказал Геннадий. Слушавшие его люди посмотрели на Геннадия так, будто он только что разделся.
      - Простите?
      - Стен Могре, - повторил Геннадий. - Он мертв. Его армия разбита. Фактически мы потеряли около четырех тысяч человек. Авид Соеф все еще жив, конечно.
      Подошла жена Мигела Боверта, неся на подносе голубей в маринаде.
      - Ешьте, пока горячие... Ой, а почему у всех такие расстроенные лица? Все ли в порядке?
      Повисла неловкая тишина, которую нарушил Бимон Файм:
      - Если верить нашему загадочному другу, то армию разгромили в пух и прах.
      - Ох! - воскликнула жена Боверта. - Какую армию? Ту огромную армию, которая собиралась приструнить этих ужасных повстанцев?
      - Именно! - прорычал Мигель Боверт. - Ту, в которой служит наш сын. Доктор Геннадий, признайтесь, вы сошли с ума, или это просто глупая шутка?
      - Мне очень жаль, - сказал Геннадий, - я... на меня что-то нашло...
      - Именно! - прогремел Бимон Файм, беря с подноса голубя. - Вас посетил дух или что-то в этом роде? Помимо того, что вам говорит голос, у вас есть какие-нибудь доказательства?
      - Нет, - промолвил Геннадий. - Мне так жаль, пожалуйста, забудьте о моих словах!
      Высокий мужчина с седой бородой покачал головой.
      - Проще сказать, чем сделать. Люди не привозят настоящего перимадейского волшебника, чтобы потом игнорировать его оккультные высказывания. Будьте откровенны с нами, доктор. Стоит нам обращать внимание на то, что вы говорите, или нет? Полагаю, раньше с вами такое случалось?
      - Боюсь, что да. Ну, что-то похожее.
      - А до этого маленький ангел говорил правду или нет?
      - Сложно сказать.
      Жена Боверта вышла и вернулась с серебряным блюдцем.
      - Видите ли, я передаю вам то, что мне говорят другие.
      - Кто-то со Сконы, надо думать, - произнесла невысокая коренастая женщина, сидящая у дальнего края стола. - Ваш духовный проводник.
      Геннадий ее не поправил. Он чувствовал, что с каждой минутой у него начинает все сильнее и сильнее болеть голова.
      - Да, кто-то на Сконе. А именно - патриарх Алексий. И он бы не стал мне лгать. Поэтому я уверен: Алексий считает, что Стен Могре мертв, а его армия разбита. Хотя это единственное, в чем я уверен.
      Лысый, крепко сбитый мужчина напротив него нахмурился.
      - Как вы можете быть уверены! Давайте посмотрим на это с научной точки зрения. Мы же все здесь ученые. Раньше, когда у вас были эти... - Он запнулся, подбирая подходящее слово.
      - Смешные заскоки, - предложил Бимон Файм.
      - ... эти впечатления, - продолжил лысый, - вы могли бы дать слово философа, что откровения реальны? Что вы каким-то образом общались с кем-то, находящимся далеко?
      Геннадий кивнул.
      - Я разговаривал с другим человеком лицом к лицу. И он подтвердил, что они слышали все мои слова. Особенно Алексий. С ним я общался несколько раз. Я не говорю, что нельзя найти альтернативного объяснения. Во-первых, вполне возможно, что два человека одинакового происхождения способны прийти к одному и тому же выводу, думая об одной и той же проблеме в одно и то же время. Может показаться, что между ними какая-то связь.
      - Я бы сказал, это очень вероятно, - произнес Бимон Файм с набитым ртом.
      - Я тоже так думаю, - согласился Геннадий. - Наверное, это просто похоже на встречу двух одинаково думающих умов. Но я знаю: Алексий считает, что все, только что рассказанное мной, - правда.
      Последовавшая тишина была очень неприятной.
      - Ладно, - проговорил Мигель Боверт, нахмурив кустистые брови. - Как ученые и философы будем считать, что вы доказали свою правоту в приемлемой форме. Очевидно, следующий вопрос: "Что нам делать дальше?"
      - Ради Бога, Мигель! - воскликнул Файм. - Ты же не предлагаешь строить государственную политику, опираясь на этот вздор!
      Тот покачал головой.
      - Выбор не за нами, а за Собранием каноников. Если вы спросите, должны ли мы им об этом сообщить, то да, должны.
      - Только меня, пожалуйста, не вмешивайте, - поспешно произнес кто-то. Представляю, как взовьются наши высокоуважаемые сепаратисты после того, как я сообщу, что им предстоит пересмотреть военную стратегию из-за того, что какой-то, простите, доктор, иностранный колдун слышал голоса.
      - Доверие к нам будет полностью разрушено, - рявкнул Бимон Файм. Никому из нас не видать руководящих постов на факультетах как своих ушей.
      Боверт улыбнулся.
      - Есть разные способы. Джуифрез, - продолжал он, развернувшись к молодому человеку, сидящему справа, - ты играешь в шахматы с сыном Анаута Могре?
      - Иногда.
      - Прекрасно! Иди туда прямо сейчас и начни жаловаться на то, что ужасно поссорился со своим дядей или со мной и горишь желанием нам отомстить. Скажи молодому Могре, что мы владеем жизненно важной информацией о войне, но держим ее в секрете по причине, связанной с политикой фракций. Ты, конечно, не знаешь, о чем именно идет речь, тебе лишь известно, что мы вот уже два часа сидим на секретном совещании. Если ты поспешишь, то уже часа через полтора созовут совещание, а у нас как раз хватит времени доесть обед и переварить его.
      Предсказание Боверта оказалось точным. Спустя два часа он сидел в набитом зале Собрания каноников.
      - В сущности, - начал он, - сказанное Анаутом минуту назад - правда. Я получил то, что можно назвать важными новостями о войне, однако никому ничего не рассказал. Почему? Я не верю ни слову из того, что услышал.
      Сидящий на лавке сепаратистов Анаут Могре даже и не подозревал, насколько был близок к тому, чтобы попасться в ловушку.
      - Предоставьте это решать ассамблее. Будьте добры, поделитесь своими новостями с нами.
      Мигель Боверт с удовольствием подчинился.
      - Так что вы сами видите, - заключил он, - я не хотел беспокоить достопочтенную ассамблею нелепой историей, основанной на магии и колдовстве, когда даже сам колдун не уверен, что информация достоверна.
      Выкупщики засмеялись. Над лавками сепаратистов повисла напряженная тишина. Сейчас им придется либо согласиться с выкупщиками, либо признать, что предсказание Геннадия было верным. Если кризис окажется ложной тревогой, их будут высмеивать до конца дней. Если же все правда, выкупщики присвоят все заслуги себе. Ведь именно они услышали жизненно важную информацию во время обеда. Думать надо было быстро.
      - Я ученый, - сказал Анаут Могре. - А одно из самых важных качеств ученого - умение признавать, что ты чего-то не знаешь. Я не знаю, верить в эту историю или нет. Скажу одно: история может оказаться как пустой болтовней, так и настоящим откровением. Лично я всегда предпочитал оставаться беспристрастным в спорах о прикладной философии. Однако задумайтесь о следующем. Если кризиса нет, а мы пошлем другую армию, что может произойти в худшем случае? Мы будем выглядеть идиотами. А теперь предположим: мы проигнорируем это сообщение, а на Сконе действительно произошла катастрофа. В худшем случае мы проиграем войну. Уважаемые коллеги, лучше стерпеть унижение, чем стать причиной поражения нашей армии. Я действительно хочу узнать, все ли в порядке с моим кузеном и его армией.
      В результате решили отправить на Скону еще три тысячи солдат под командованием Анаута Могре. Когда Боверт и его гости вернулись домой, все обращались с Геннадием намного вежливее и без конца подливали ему вина, приговаривая, что они не возражают против предсказателей, но лишь до тех пор, пока их предсказания не начинают сбываться.
      В жару баталии Горгас не мог перестать улыбаться. Когда сержант спрашивал, что такого забавного в том, что тебя атакуют с трех сторон, Горгас просто качал головой и говорил, что это личное.
      Им повезло наткнуться на Авида Соефа, когда тот выходил из болот. Люди были истощены и измучены, их одежда облеплена грязью, в сапогах хлюпала вода; в результате они встали и отказались атаковать.
      Положение сложилось серьезное. Даже с группой сержанта Байсса у Горгаса было не более четырех сотен человек против двух тысяч алебардщиков. С другой стороны, он не хотел стоять и ждать, не появится ли сзади другая армия, отрезав ему путь к отступлению. В голову приходила лишь одна мысль: попытаться загнать Соефа обратно в болото. Проблема заключалась в том, что в этом случае ему тоже пришлось бы туда идти. А в грязи лучники потеряют мобильность, которая давала им преимущество в бою. По крайней мере на равнине его люди могли обогнать алебардщиков. Поэтому Горгас решил спровоцировать атаку.
      Соефу было все равно. Как только он увидел приближающихся лучников, сразу же отдал приказ отступать обратно в болото. Если Горгас захочет открыть стрельбу, ему придется подойти на расстояние двадцати ярдов, а это слишком опасно.
      Раздраженный Горгас вернулся назад и приказал своим людям копать рвы. Все зависело от терпения. В конце концов, Соеф захватчик и должен искать возможности уничтожить армию противника. Рано или поздно атаковать ему придется, хочет он того или нет. К тому же рано или поздно у алебардщиков закончится еда. Это превратит противостояние в осаду без стен. Что касается другой армии, у Горгаса не было никаких оснований предполагать, что количество солдат противника бесконечно. Он сядет и будет ждать.
      Горгас не знал, недооценил или переоценил он врага, когда посреди ночи справа от него материализовались алебардщики. Имело значение лишь то, что они ворвались в лагерь. Для стрельбы было еще слишком темно. Горгас проснулся с болью в шее, понимая: что-то не так. Он сунул ноги в сапоги (либо его ноги выросли, либо сапоги уменьшились, но раньше у него никогда не было столько сложностей с такой простой вещью), схватил плащ, колчан, новый чудесный лук и выскочил из палатки.
      Он наткнулся на алебардщика. К счастью, тот его не заметил и не успел ударить. Огромным усилием противник оттолкнул Горгаса в сторону, дав ему шанс достать стрелу, которая через мгновение пронзила его грудь. Удивление, застывшее в глазах солдата, было красноречивее всяких слов.
      По лагерю проплывали маленькие островки света, больше ничего, кроме шума и невидимого движения. Горгас вынул еще одну стрелу, пытаясь придумать, что же делать. Вокруг люди толкали, пинали и кололи друг друга. Где-то в пяти ярдах от него пробежал человек. Горгас, не задумываясь, прицелился и выстрелил. Он не знал, попал ли и даже в кого он стрелял. Не успел он достать новую стрелу, как кто-то налетел на него сзади. Горгасу удалось не сломать лук при падении, он перевернулся и вскочил на ноги. Человек, кем бы он ни был, пришел в себя не так быстро. Горгасу показалось, что в темноте он разглядел очертания рук и колен, поэтому он пнул туда, где должна была находиться голова. Нога ударилась о тяжелую пластину, а лежащий мужчина схватил Горгаса за лодыжку и потянул вниз. Когда Горгас приземлился на левое плечо, его нога угодила во что-то податливое, похожее на человеческое лицо. Хватка противника ослабла. Горгас почувствовал под своей рукой что-то твердое, лук или древко алебарды. Темный силуэт начал подниматься, поэтому Горгас перевернулся на спину и со всей силы двинул по нему каблуками. Казалось, это произвело желаемый эффект, так как противник упал назад, дав ему время схватить алебарду (значит, это враг, какое облегчение!) и со всей силы толкнуть ее вперед. Впереди оказалась пустота.
      Несколько секунд Горгас не двигался и вдруг осознал, что ждет, что случится дальше. Плохая идея. Он также понял, что эта ужасная дуэль напугала его до смерти. Сделай что-нибудь, быстро! Сделать что? Огни приближались. Со стороны леса? Он полностью потерял ориентацию. Скорее всего Авид Соеф и оставшиеся солдаты торопятся закончить работу. В таком случае самое разумное - броситься бежать, надеясь, что никто не убьет его. Лишь в одном Горгас не сомневался - эти огни не могли обозначать ничего хорошего. Лучше бежать сейчас, пока у него целы руки, ноги и глаза. Как обычно, Ньесса оказалась права. Бороться здесь бессмысленно. Раздались звуки труб.
      Разве мы подаем сигналы трубами? Не помню, значит, не подаем. Получается, это Авид Соеф.
      Вокруг него все двигались. Но не беспорядочно. Люди покидали лагерь, направляясь к свету и шуму. Авид Соеф сзывал своих людей.
      - Приготовились, - услышал Горгас свой собственный крик.
      Хотя вряд ли его сейчас кто-нибудь послушается.
      Почему Авид Соеф отступает сейчас, выигрывая сражение, выигрывая войну? Может, он об этом не знает? Может, он думает, что его людей убивают, и эти огни, звуки труб - всего лишь попытки спасти их? Мысль показалась Горгасу такой забавной, что он рассмеялся в голос.
      - Стройтесь и формируйте центр лагеря!
      По крайней мере попытаться стоило. Он не знал, сколько людей у него осталось, двести или двадцать. И не важно. Наибольшей проблемой было отсутствие света. Темнота превратила лучников из полубогов в бестолковое стадо.
      К счастью, кто-то зажег костер в центре лагеря. Горгас приказал сержанту произвести перекличку. Тридцати человек недосчитались, еще шестнадцать были ранены. Огни на расстоянии по-прежнему горели: Авид Соеф что-то делал. Горгас слышал звук труб и приказы, но не мог разобрать слов. Огни двигались вокруг лагеря, пока Горгас сидел на земле с алебардой в руках, дожидаясь рассвета.
      Ночь была длинной. При первых скудных лучах света Горгас послал людей собирать луки, стрелы, оружие, шлемы. Сержанты занимались организационной работой. У него была теория о том, чем Соеф занимался в темноте: готовил окружение. Горгас приказал сформировать каре. Вскоре кто-то принес его лук. Горгас узнал его издалека и заулыбался: лук сиял под лучами солнца. Облегчение, испытанное им при виде лука, не поддавалось логическому объяснению. Как будто брат, отец или сын оказались с ним рядом, широко улыбнулись и сказали: "Теперь все в порядке, я с тобой". Он с тревогой заметил, что лук валялся без присмотра всю ночь и теперь был покрыт росой. Горгас осторожно осмотрел его. Кажется, все в порядке.
      Авид Соеф начал атаку через полчаса после рассвета. Его солдаты подходили быстро, словно люди, спешащие на работу после сна и завтрака. А армия Горгаса все еще не могла прийти в себя после ночного кошмара.
      С тактической точки зрения позиция была не очень хорошей. По какой-то причине армия Соефа приближалась равномерно только с трех сторон, поэтому восточная сторона каре стояла без дела. Горгас быстро подсчитал: чтобы разбить двухтысячную армию, каждому лучнику надо попасть приблизительно по семь раз, прежде чем противник настигнет их. Чтобы остановить атаку и заставить развернуться, нужно четыре попадания или даже скорее пять. На расстоянии от ста до пятидесяти ярдов против приближающейся мишени допустимая пропорция для лучников - три попадания из пяти. Горгас нахмурился, пытаясь подсчитать. Скажем, восемь-девять залпов. Теоретически время на это есть. Если, конечно, враг будет покорно шагать вперед под ураганом стрел.
      Некогда думать, натягивай тетиву. У тебя бы не было лука, если бы ты не должен был победить.
      Горгас услышал, как лук заскрипел; ничего странного: сухожилия и материал на животе привыкали к напряжению. Стрелы были слишком длинными. Он отыскал глазами мишень в армии Соефа - солдата в последнем ряду. Горгас не видел, куда попал, но в ряду алебард образовался зазор. Из последних сил, не обращая внимания на боль в пальце, он натянул тетиву, и произошло удивительное: с расстояния в восемьдесят ярдов он попал именно туда, куда целился. Горгас увидел, как мужчина рухнул. Идущий за ним безуспешно пытался его перепрыгнуть и растянулся рядом. Горгас снова натянул тетиву на все двадцать пять дюймов и прицелился в коричневое пятно в середине колонны. Он даже не заметил, как тетива соскочила с его пальца, посылая стрелу. Только после четвертого выстрела удалось улучить момент, чтобы оглядеть вражескую армию. Она все еще приближалась, однако очень медленно, пробираясь через мертвых и упавших подобно людям, вынужденным останавливаться в лесу, чтобы отряхнуть одежду от колючего кустарника. Теперь им стоило начать бежать, но это было бы то же самое, что бежать по густой грязи. Победа ждала их впереди, однако их мертвые липли к их сапогам, как куски грязи, не давая продвигаться вперед и высасывая все силы.
      Один лук, семь выстрелов, шесть уверенных попаданий, одно возможное.
      В этот момент Горгас увидел Авида Соефа.
      Этот человек, - подумал он, - этот человек похож на Горгаса Лордана.
      В семье Соефов существовала легенда о неком Мегане Соефе, который одержал важную победу для Фонда в критический момент войны, своими собственными руками убив вражеского генерала. До того момента, гласила семейная история, армией Фонда руководили бездарности из оппозиционной фракции, поэтому все шло к тому, что они проиграют войну. Если верить легенде, так первого Соефа назначили деканом факультета военной геометрии.
      Конечно, забавно: если бы кто-нибудь из его солдат попытался сделать что-нибудь подобное, ему пришлось бы отвечать перед военным трибуналом.
      Как бы мне хотелось понимать, что мы делаем, - сказал себе Авид Соеф, перешагивая через убитого. - Осталось всего несколько ярдов, а мы едва движемся. Такое ощущение, будто мы ждем, что случится дальше.
      Стрела попала ему в правую часть груди чуть выше соска. Соеф знал, что все будет нормально - нагрудник остановит стрелу, не даст ей проникнуть в тело. Он отпустил древко алебарды и попытался вытянуть стрелу, но она не выходила. К тому же он неожиданно почувствовал резкую боль. Нога застряла в чем-то мягком, а трава стала стремительно приближаться. Он больно ударился лбом о землю. Кто-то наступил ему на спину, выжимая воздух из груди. Раздался свист, и Соеф понял, что стрела проткнула легкое. Скоро легкое наполнится кровью (военная медицина, курс второй), и настанет конец. Другой сапог прошелся по его голове, затем по спине. Перед глазами мелькали ноги, потом сгустилась тьма, как будто солнце вдруг начало садиться. Подождите, подумал он.
      Убит, констатировал Горгас и выбрал новую мишень. У него осталось шесть стрел, но выстрелить удастся от силы два раза. Он чувствовал себя как мальчик на экзамене, который оставил легкий вопрос на потом и вдруг заметил, что нет времени написать ответ. Четыре неистраченные стрелы, четыре упущенные возможности. Горгас не следил за полетом стрелы: на расстоянии тридцати ярдов в этом не было смысла. Он сосредоточился на натягивании тетивы. Измученные мышцы и кости молили о пощаде.
      Он потянулся к колчану. Тот был пуст.
      Горгас медленно опустил лук и расслабился.
      Враг не выдержал и бросился бежать, когда находился в пятнадцати ярдах от лучников. Между пятнадцатью и семнадцатью ярдами было убито двести семьдесят четыре человека. Всего за три секунды.
      - Я думаю, мы победили, - сказал сержант. - Опять. - Горгас открыл глаза.
      - Хорошо.
      Никто не двигался, наблюдая за тем, как удаляется линия солдат.
      - Черт меня дери, - сказал кто-то. - Нас осталось больше, чем их.
      - Это приятно. Теперь нам можно идти домой? - Кто-то рассмеялся:
      - Размечтался! Сначала Горгас заставит нас похоронить ублюдков.
      - Черт с ними. Пусть кто-нибудь другой этим займется. Мне уже надоело хоронить проклятых алебардщиков.
      Не считая этого диалога, стояла тишина. От горы тел не доносилось почти ни звука: отдельные стоны, рыдания, но намного меньше, чем можно было ожидать.
      - Жаль, что нельзя их как-то использовать, - заметил кривоногий лучник. - Если бы кто-нибудь придумал, что делать из мертвых, мы бы разбогатели.
      Его сосед нервно рассмеялся.
      - Знаешь, у меня почему-то нет чувства, что мы выиграли бой. Хочу сказать, это нельзя назвать настоящим сражением.
      Горгас заметил, что стоит на коленях, и с трудом поднялся. Спина превратилась в комок напряженных измученных мышц, едва хватало сил дышать.
      Боль означала, что он еще жив. Боль - самое надежное доказательство жизни.
      - Разбивайте лагерь и начинайте хоронить мертвых, - сказал он. - Как только приберетесь, можете отправляться домой.
      Он думал о содеянном.
      Он совершил преступление против членов своей собственной семьи: он ранил и убил.
      Он пролил собственную кровь, чтобы спасти свою жизнь. Чтобы решить проблему. Когда-то он любил свою семью. Через любовь он перешел к злу. Он использовал свою плоть и кровь для зла. Он не хотел причинять зло.
      Будучи солдатом, он убил... сколько? Сотни? Будучи командиром, он послал на смерть тысячи. Он стал причиной войны, которая обрушила ненасытного врага на его народ. Большей частью он делал то, что считал верным. Он считал себя хорошим человеком. Благородным человеком. Он предал не только семью, но и свой народ, который должен был защищать.
      В конце концов все его усилия пошли насмарку. Он пытался быть хорошим человеком, однако почему-то через добро перешел к злу. Всегда в итоге получалось зло или что-то ведущее к злу. Похоже на сгибание лука. Под воздействием силы лук, пытаясь приспособиться, растягивается снаружи и сжимается изнутри. Старая пословица говорит, что полностью натянутый лук на девять десятых сломан. Лук развивает наибольшую силу как раз перед тем, как сломаться.
      Он верил в свою семью. Он покинул свой дом и ушел в другую семью. Принял на себя ответственность за целый народ. Он поверил в этот народ и через веру пришел к злу. Поэтому он не сожалел о содеянном. Большей частью он делал то, что считал правильным. Он был животом лука.
      День выдался долгий, и у Горгаса болело все тело. Он хотел пойти домой, увидеть жену и детей, племянницу, но сначала надо было сделать одну вещь: сказать "спасибо".
      Он не видел Бардаса с той ночи в избушке и теперь нервничал, словно юноша, пытающийся постучать в дверь возлюбленной. Но Бардас сделал ему лук, что предполагало если не прощение, то по крайней мере желание установить дипломатические отношения. Он встретится с братом, поблагодарит, перекинется еще парой слов, а потом уйдет. Скажет Бардасу, что Ньесса сбежала и теперь он волен идти куда хочет. Что он может просить всего, чего угодно, Горгас готов сделать все на свете, не требуя ничего взамен. А потом пойдет домой.
      - Заходи, - сказал Бардас.
      В комнате стоял тошнотворный запах. Бардас, заметив непроизвольную реакцию Горгаса, усмехнулся и произнес:
      - Это клей. Изготовление луков - довольно неприятное занятие. Ко всему привыкаешь.
      - Слушай, я просто хотел поблагодарить тебя. Я...
      - Все нормально.
      Горгас не знал, что сказать.
      - Садись, устраивайся поудобнее, - продолжал Бардас. - Никуда не бежишь?
      - Нет, - ответил Горгас. - Я победил в битве. А может быть, и в войне.
      - Это хорошо, - сказал Бардас. - Я однажды победил в войне. Против кочевников. Я так хорошо победил, что они вернулись и сожгли город дотла. Не без посторонней помощи, конечно.
      Горгас ждал, что он скажет что-нибудь еще, но его брат молчал.
      - Замечательный лук, - нарушил тишину Горгас. - Из чего он сделан?
      - Расскажу позже. Рад, что он тебе пригодился. Я беспокоился, что он будет туговат.
      Горгас печально улыбнулся.
      - Мягко сказано. Тому свидетели мои спина и руки. Хотя тогда меня это не беспокоило.
      Бардас кивнул.
      - Мощный лук? - спросил он.
      - Нет никаких сомнений. Стрелы проходили сквозь доспехи, как будто их и не было.
      - Хорошо, - сказал Бардас. - Это всего лишь мой скромный вклад в войну. Стрелял-то ты. Ты всегда хорошо стрелял из луков, которые я для тебя делал.
      - Именно!
      Бардас пожал плечами.
      - А у меня лучше получалось делать луки, чем стрелять из них. Забавно, правда? Взять, к примеру, лук, из которого ты застрелил отца.
      Горгас напрягся, однако Бардас продолжал как ни в чем не бывало:
      - Сначала я сделал его для себя. Но не сумел попасть даже в дверь хлева.
      - Это талант, - тихо ответил Горгас.
      - Забавно, правда? Черт побери! Мы же оба были молоды, мы не превратились в тех, кто мы сейчас. Ведь я мог бы сделать то, что сделал ты. Только, - улыбнулся он, - я бы промахнулся.
      Горгас молчал несколько минут.
      - Зато, - промолвил он, - у тебя лучше получается обращаться с мечом.
      - Ты очень добр, - серьезно ответил Бардас. - Могу я задать тебе вопрос?
      Тон брата не понравился Горгасу.
      - Спрашивай.
      Бардас кивнул и немного расслабился.
      - Скажи мне честно, зачем ты открыл ворота Перимадеи? Исъют говорит, что тебе приказала Ньесса, но я сомневаюсь.
      - Я был там потому, что меня послала Ньесса. К тому же мне это тоже было выгодно.
      Бардас кивнул.
      - Держу пари, я знаю настоящую причину. Точнее, две причины. Во-первых, ты всегда ненавидел Перимадею за то, что оттуда пришли Хедин и его друг. Сыновья хозяев с деньгами и положением, которые были лучше нас. В этом отношении Перимадея разрушила твою жизнь.
      - В твоих словах есть доля истины, Бардас.
      - Я тоже так подумал. Другая причина - более личного характера. Ньесса отдала тебе приказание. Значит, несмотря на то что это сделал ты, ответственность лежала на ней. Но я думаю, что ты спланировал падение Перимадеи потому, что там жил я. А ты хотел, чтобы я снова вышел в большой мир, где ты мог бы заботиться обо мне. Ты принес мне Гюэлэн, предупредил обо всем, подготовил для меня корабль. И все лишь потому, что я твой брат. Знаешь, в каком-то смысле это даже мило.
      Горгас посмотрел на Бардаса, однако по лицу того ничего нельзя было понять.
      - В каком-то смысле, - продолжал Бардас, - это можно назвать настоящей братской любовью. Я не знаю никого столь одержимо любящего. Так что лук лишь малая толика того, что я мог сделать. Но, видишь ли, я должен рассказать тебе еще кое о чем. Если бы дело было только в том, что ты сделал с отцом и с нами несколько лет назад, я бы никогда, никогда не смастерил бы для тебя лук. Но, узнав о Городе, я задумался. Любопытно, все твои действия заставляли действовать меня. В каком-то смысле ты сделал меня так же, как я сделал лук. Единственная разница в том, что я сделал лук из мертвой ткани, а ты создавал меня, пока я был жив.
      Горгас поднял голову.
      - Что ты имеешь в виду?
      Бардас встал и подошел к двери, отделявшей комнату от спальни.
      - Ты спрашивал меня, из чего сделан лук.
      - Это может подождать. Бардас, что ты имел в виду, говоря, что каждый мой поступок вызывал твой?
      Бардас облокотился о косяк.
      - Недавно я встретился с твоим сыном. Как его звали, Луха? Милый мальчик, подумал я тогда. Я упомянул, что собираюсь делать лук, а он сказал, что с удовольствием поможет. И он действительно сильно мне помог. Ты давно не был дома?
      Горгас вскочил на ноги.
      - Бардас, что все это значит?
      Бардас отошел от двери и жестом предложил Горгасу войти.
      - Ты спрашивал, из чего сделан лук? Иди и посмотри.
      В спальне стояла низкая деревянная кровать, на которой лежали остатки тела. Большая половина кожи содрана, ребра торчат наружу, вся передняя часть аккуратно срезана. На шее, груди, боках, руках и ногах длинные, аккуратные разрезы. Половина волос на голове сбрита. Крови почти не осталось, кроме нескольких капель на дне медной тарелки на полу.
      - Удивительно, - сказал Бардас. - Все, что необходимо для превосходного лука, находится здесь. Я слышал о луках из ребер много лет назад. Даже как-то попытался сделать один такой, но ничего не вышло: я использовал ребра быка. Видимо, они не способны гнуться так хорошо, как человеческая кость. И человеческие сухожилия намного лучше оленьих и бычьих. Плюс кожа и кровь для клея, кишки для тетивы, жир, сделавший лук водонепроницаемым, мягкие волосы. Я где-то читал, что из них получается хорошая тетива, но решил, что лучше использовать проверенные кишки.
      Бардас потрепал брата по плечу.
      - Держу пари, ты и не догадывался, что Луха может принести столько пользы. Смотри, как он помог тебе с войной.
      Горгас застыл на несколько минут.
      - Хорошая тактика, - сказал Бардас, когда тот так и не произнес ни слова. - Твоя жена думает, что он живет со мной, у дяди Бардаса. Но в каком-то смысле он еще и побывал с тобой на войне. Замечательно, правда? С тобой он научился воевать, а со мной - делать луки. Здорово, верно?
      - Все нормально, - ответил Горгас.
      - Что ты сказал?! - Бардас вскочил и схватил его за ворот. - Что, черт подери, ты имеешь в виду, говоря "все нормально"? Я убил твоего сына и сделал из него лук, а ты говоришь мне, что все нормально? Что с тобой?
      Горгас закрыл глаза.
      - Что сделано, то сделано, - твердо сказал он. - Луха умер, его не вернуть. Я потерял сына, однако всегда могу завести еще одного. Я могу делать сыновей, но не могу делать братьев. Если я... Если что-нибудь случится с тобой, ты уйдешь навсегда.
      Бардас отпустил его и медленно сполз по стене.
      - Не могу поверить. Ты прощаешь меня, Горгас. Я всегда знал, что ты злой, но никогда не думал, что настолько.
      Горгас отрицательно покачал головой.
      - Не злой. Неудачливый. Нет такой вещи, как зло, Бардас, это миф. Есть только неудача, которая заставляет нас совершать определенные поступки, даже если мы стараемся поступать как можно лучше. Нельзя избавиться от неудачи, ее можно лишь принять, как я сделал, когда...
      - ... когда убил нашего отца. - Горгас кивнул.
      - Это была неудача. Я знал, что совершил ошибку, но и знал, что смогу ее исправить, если как следует постараюсь. Именно потому не важно, кто из нас что сделал, я все еще твой брат.
      Бардас вернулся в большую комнату и сел.
      - Что же мне сделать, чтобы ты перестал любить меня, Горгас? Должно же ведь быть что-то. Я не могу убить тебя. Это означало бы, что ты победил, что тебе удалось бежать... А я почему-то решил, что ты меня убьешь, как только увидишь труп в комнате.
      - Похоже, ты меня не слишком хорошо знаешь.
      - Видимо. Я решил, что ты отреагируешь как нормальное человеческое существо, а не как Лордан.