- На самом деле, - ответил Аверт, - я хотел сказать о другом. Хотел обратить внимание верящих в магию на некоторые противоречия.
      - А ты, очевидно, в нее не веришь.
      - Я всего лишь пытаюсь оставаться беспристрастным.
      - Если он еще раз назовет меня ведьмой, я стукну его по лбу, - злобно пробормотал кто-то.
      - Ньесса Лордан, - прошептал Алексий. Мачера поежилась.
      - Не волнуйся, - продолжал Патриарх, - по какой-то причине мы все здесь очень вежливы. Никто не пытается воткнуть нож в спину соседа или выведать чужие секреты. Это - самая дружелюбная война, о которой ты когда-либо слышала. Верно, Геннадий? Например, мы с Геннадием оказались на противоположных сторонах баррикад.
      - Да, - произнесла Мачера, - разве не странно? Я думала, вы друзья.
      - Так оно и есть, - подтвердил Геннадий. - Но на самом деле нас здесь нет. Поэтому это не важно.
      - Говори за себя, - перебил его голос. - Я, кстати, Ветриз Аузейл, и я точно здесь.
      - Простите, - сказала Мачера, - кто-нибудь из вас знает, что мы здесь делаем?
      Стен Могре вдруг зевнул и потянулся.
      - Пожалуй, на сегодня достаточно. Продолжим обсуждение завтра, в Городе. Всем ясен план?
      - Вообще-то... - начал было кто-то.
      - Думаю, мы только что решили, каким будет исход войны, - произнес Геннадий. - Но кто победил?
      ...и проснулся в постели с пульсирующей болью в висках. По какой-то причине он был напуган, словно только что стал свидетелем какого-то ужасного происшествия на улице.
      - Мачера? - вслух произнес он, сам не зная зачем. Геннадий медленно вылез из кровати и выглянул в окно, потом плюхнулся на стул и потянулся за кувшином с вином.
      Колдовство, - подумал он, - кто-то заставил меня колдовать.
      Его затошнило, он отхлебнул вина, подошел к умывальнику у изголовья кровати и умылся. Потом зажег все лампы в комнате, несмотря на то что было уже далеко за полночь. Стало немного легче.
      Раздался стук в дверь. На пороге стояла Мачера.
      - Что случилось?
      Она подняла на него свои ужасно наивные, немного туповатые глаза.
      - Извините, - произнесла девушка. - Мне приснился сон...
      Геннадий вышел в коридор и огляделся. Ночные встречи пожилых учителей с юными студентками не поощрялись руководством факультета.
      - Знаю, - сказал он, проталкивая ее в комнату и закрывая дверь. - Ты помнишь, что именно увидела?
      Та кивнула.
      - Думаю, да, - произнесла Мачера, грызя ногти. - Но не уверена.
      - Ради Бога, сядь, - произнес Геннадий, надевая домашние тапочки. - Я помню, что проснулся после того, как ты задала мне вопрос. Кстати, у тебя болит голова?
      Девушка кивнула:
      - Чуть-чуть.
      - Чуть-чуть. Отлично. Скажи мне, какой сон тебе приснился.
      И она все рассказала. Закончив, девушка увидела, что Геннадий закрыл глаза и отвернулся.
      - Что-то не так? - спросила она.
      - Кажется, мы только что послали на смерть сотни людей. И я даже не знаю, кого именно.
      До рассвета оставался целый час.
      Горгас, который всегда отлично видел ночью, на этот раз не мог различить в темноте даже свою руку. Он приблизительно оценивал расстояние, которое они прошли, считая шаги, и вполне мог ошибаться. Горгас знал, где собирался быть, но понятия не имел, где оказался в действительности.
      Какой идиотский способ выбирать место для самого важного сражения в войне, размышлял он. Было бы ужасно неприятно, если бы Скона пала только из-за того, что он недооценил ширину своих собственных шагов.
      - Хорошо, - произнес он, надеясь, что кто-нибудь его слышит. Стройтесь. И молитесь Богу, чтобы мы шли в правильном направлении.
      Это мое решение, - говорил он себе, - только мое и ничье больше. Ньесса не хочет, чтобы я был здесь. Я решил, что люди, для которых я это делаю, надеются на меня. Но я не знаю этого наверняка. Единственное, что имело для меня значение при принятии решения, было мое ощущение, что я поступаю правильно. Просто смешно.
      Он закрыл глаза.
      Ради Бардаса, ради Ньессы, ради Лухи и маленькой Ньессы. Ради них, хотят они того или нет! Я никогда не жалел о том, что сделал. И теперь пришло время проверки. Победа будет означать, что все сделанное мной правильно. Ну, увидим.
      А потом над армией Стена Могре взошло солнце.
      Глава двадцатая
      При первых лучах солнца Бардас Лордан перешел к следующему этапу работы.
      Всю ночь он растягивал высушенные на солнце сухожилия, пока те не начали распадаться на отдельные волокна. Потом принялся раскладывать волокна одинаковой длины в пучки и укладывать по размеру на лавку, чтобы они были под рукой, когда потребуются. Теперь оставалось только подготовить клей и очистить ребра.
      Кость была скользкой от жира, поэтому он опустил каждую часть в кипящую воду, обращая особое внимание на внутренние поверхности. Затем положил их остывать и начал готовить клей.
      Он сделал клей, смешав кровь со стружкой, вскипятив стружку и остатки сухожилий в воде, снимая пенку и помешивая. Запах стоял отвратительный.
      Кровяным клеем Бардас смазал куски дерева и кости и отложил их на деревянные блоки. Пока они сохли, добавил сухожилия в волокна и смастерил деревянное устройство, чтобы сделать из кишок тетиву. Наконец растянул пропитанную водой стружку, которую планировал наложить сверху.
      - Конечно, я с удовольствием помогу, - сказал Луха, - если это для войны. А что мне надо делать?
      - Ничего особенного. Я бы не стал тебя беспокоить, просто привык, что у меня есть подмастерье. А сейчас помочь мне некому.
      Луха улыбнулся.
      - Я всегда хотел научиться делать что-нибудь своими руками. Мне не нравится книжная работа и войны. Я хочу делать вещи.
      - Должно быть, это у нас в генах, - ответил Бардас ободряюще. - Значит, мы с тобой сделаем самый лучший лук на свете.
      Улыбка Лухи стала еще шире. Как и у многих угрюмых и нелюдимых детей, у него была очень приятная улыбка.
      - Папа будет доволен, - сказал он.
      - Надо надеяться, - ответил Бардас.
      Приблизительно в то же время, когда он закончил подготовку материала и собирался начинать мастерить лук, битва у леса Локс достигла апогея.
      * * *
      - Осторожность - для неудачников, - произнес Стен Могре. - С другой стороны, сегодняшний бой для нас очень важен, поэтому нам следует быть аккуратными.
      Стояло ослепляющее жаркое безветренное утро. Солнце сверкало, отражаясь от поверхности моря так яростно, что на него невозможно было смотреть. Идеальное место для пехотного наступления. Внизу Могре увидел небольшую армию Горгаса, стоящую вдоль дороги. Она напоминала тонкую полоску металла, лежащую на наковальне и готовую принять любую форму.
      - Тридцать золотых квотеров за голову Горгаса, - выкрикнул Могре. Плюс двадцать, если она все еще прикреплена к телу и способна дышать. Остальные нам не нужны. Поэтому ни в чем себе не отказывайте. Держите строй и не расступайтесь. Это будет проще, чем раздавить жуков.
      Он поставил три сотни в два ряда в центр, а оставшихся, разделив поровну, послал на фланги. Могре планировал расширить фланги, чтобы Горгас решил, что они хотят обойти его и атаковать город. Если он проглотит наживку, то либо разделит свои силы в попытке задержать их и не заметит, как будет окружен, либо испугается и побежит в город. В этом случае центр атакует его сзади, а фланги сомкнутся впереди, поймав его в петлю. Так или иначе, пока его люди двигаются, у лучников нет никакого шанса победить.
      С тех пор как началась война, у Могре постепенно появились нежные чувства к Горгасу. Сложно не привязаться к человеку, о котором так много думаешь. Сначала он хотел предложить мирные переговоры, затем раздумал. С юридической точки зрения это не война, а подавление восстания, значит, и обращаться с врагом следовало как с повстанцами.
      - Хорошо, - спокойно сказал он. - Выдвигайте фланги.
      * * *
      Горгас наблюдал, как с обеих сторон к ним приближаются алебардщики, и вдруг понял, что не имеет ни малейшего представления, как поступить дальше.
      Дурак, дурак! По какой-то причине он вбил себе в голову, что они сформируют крепкий центр и ударят оттуда. Довольно глупо, учитывая, что только в этом случае у него был шанс на победу. А теперь оказалось, что они просто обходят его, словно пьяного на улице.
      - Ну, что теперь делать? Горгас пожал плечами:
      - Атаковать, полагаю. А для чего еще мы здесь?
      - Кого именно?
      Горгас на мгновение задумался и указал на центр линии.
      - Их. Ублюдки почти не движутся, в них будет легко попасть. Стройтесь в два ряда, цельтесь и стреляйте.
      Первый залп поднялся в воздух, как стая перепуганных уток. На полпути к врагу стрелы на мгновение зависали и на излете приобретали силу и мощь. Стрелы не всегда падают туда, куда рассчитываешь. Залп поразил алебардщиков и в первом, и во втором рядах. Сразу после того как стрелы взлетели вверх, первый ряд лучников отступил, а второй сделал пять шагов вперед, прицелился и выстрелил. Затем снова первый. Второй ряд не шелохнулся: стрелять было не в кого.
      Никогда не предполагал, что он сделает это, - подумал Стен Могре, умирая.
      Теперь фланги быстро приближались, не понимая, что происходит. Горгас набрал в легкие побольше воздуха и приказал формировать каре. Если у противника есть военное чутье, он направится в город, думал Горгас, вынимая новую стрелу. Если они атакуют, то исход боя будет зависеть от количества стрел. В конце концов, все упирается в снабжение, экономику.
      Враги приближались, чтобы окружить лучников. Горгас сделал каре насколько возможно маленьким. Если они хотят атаковать его, им придется построиться в плотные ряды, которые будут отличной мишенью для стрел.
      - Первый ряд, - скомандовал он громко, - целься! Первый залп немного разредил противника, но на место упавших тут же встали новые. Через несколько минут враги уже не могли свободно двигаться вперед, постоянно спотыкаясь о трупы, которых становилось все больше. Это было похоже на снежные сугробы. На расстоянии сорока ярдов наступил критический момент, хотя с точки зрения прикладной философии он едва ли заслуживал внимания. Победу определяла простая арифметика: чего больше, стрел или алебардщиков. Все могло зависеть от последней стрелы или от последнего алебардщика, от точности одного лучника, от аккуратности, с которой алебардщик надевал нагрудник, от поворота головы вправо или влево в определенный момент. Горгас не глядя потянулся и нащупал новую стрелу. Кожа между первыми двумя суставами указательного пальца стерлась, обнажив плоть. Когда Горгас вытянул левую руку вперед, он слышал резкий треск и почувствовал, как верхняя часть сломанного лука ударила его по губам не хуже профессионального боксера, в то время как нижняя повисла где-то на уровне колен. Несколько секунд Горгас стоял, не двигаясь, растерянно глядя на обломки лука. Черт подери эту дешевку! Она оставила его беззащитным в самый ответственный момент. Ничего не осталось, как бросить обломки и ждать, что будет дальше.
      - К черту! - закричал кто-то (Гуик Боверт, который споткнулся о веревку, выходя из палатки прошлой ночью. Боль в лодыжке высасывала все силы). - Отступаем!
      Сначала медленно, просто потому, что было сложно перешагивать через трупы, алебардщики двинулись назад. Стрелы продолжали попадать в них, и солдаты валились наземь в том же количестве, что и раньше.
      - К черту, - повторил Гуик Боверт, и алебардщики продолжили отступление неохотно и виновато, как мужчина, уходящий от нелюбимой женщины.
      - Не могу поверить, - покачал головой Горгас.
      - Не сглазьте, праздновать победу еще рано.
      Кто-то принял на себя командование остатками армии, она построилась и начала организованное отступление.
      - Не больше семи сотен. В лучшем случае. Скорее, даже шесть.
      - А сколько наших? - поинтересовался Горгас. - Раненые есть?
      - Они не подобрались достаточно близко. Будь у нас хоть чуть-чуть меньше стрел, они превратили бы нас в жаркое, но на сей раз нам повезло.
      - Нам повезло уже в который раз.
      Позже в тот день, пока Горгас посылал людей из города собирать стрелы, раздевать и хоронить погибших, пришел гонец от подразделения сержанта Байсса. Он с радостью доложил, что Байсс устроил засаду отступающей колонне, когда она поднималась в горы. Из семисот спаслось лишь девяносто. И это в лучшем случае. Нужно ли преследовать побежденных или лучше вернуться в город?
      Горгаса затошнило, он велел гонцу привести Байсса назад и оставить бедняг в покое. Затем направился в город, повидать сестру.
      Банк был почти заброшен. Клерки не бегали по коридорам и не сверлили Горгаса взглядами из-за своих конторок, никто не ждал Ньессу на каменной лавке возле ее кабинета.
      Он толкнул дверь и вошел. В доме никого не было.
      Наконец Горгасу удалось поймать одного клерка в счетной палате. Тот подбирал серебряные счеты и складывал их в большой мешок.
      - Эй, - окликнул его Горгас, - где директор?
      Клерк посмотрел на Горгаса так, будто у того выросло две головы. Горгас опустил глаза на свою одежду в кровавых пятнах и израненные руки.
      - Все нормально, - сказал он. - Мы победили. Ты видел мою сестру?
      Клерк выглядел так, будто не знал, рассмеяться ему или убежать.
      - Вы разве не слышали? Она смоталась. Покинула Скону. Забрала все деньги, лучший корабль и уплыла.
      Авид Соеф? - думал Авид Соеф. - Не тот ли это клоун, который появился в городе через три дня после его падения, покрытый с ног до головы грязью и сосновыми иголками?
      По словам местных, болота были на редкость сухими. Сезон дождей давно кончился, и палящее солнце подсушило их. Трясины, которые раньше поглощали путников, теперь едва доходили до колен.
      Измученные, напуганные, промокшие алебардщики шагали в дырявых сапогах, настолько пропитанных влагой, что многие из их хозяев были бы намного суше, если бы шли босиком. Они спотыкались о кочки и падали в грязь.
      Враг просто не пришел бы сюда. Тем не менее Соеф знал, что если не вышлет шпионов, то на дороге его будут поджидать пикеты, засады, снайперы. Вся его армия могла погибнуть из-за элементарной невнимательности. В любой момент он готов был к встрече с армией повстанцев, бегущей из города, который скорее всего уже пал. Трудно представить, что кто-то мог противостоять армии из четырех тысяч человек. Встретив его, они бросятся бежать или вступят в бой? Сражение в грязи, среди темных и мрачных деревьев было бы ужасно для обеих сторон. У них, конечно же, хватит ума не затевать бой.
      - Говорят, впереди поляна, - сказал сержант.
      - Будем надеяться, что хотя бы на этот раз они правы. Совсем недавно мне казалось, что нас обманывают. Вполне естественно, учитывая, что мы их враги. Но теперь я так не думаю. Они заблудились, как и мы. В конце концов, кому взбредет в голову идти сюда?
      Сержант кивнул.
      - Очевидно, некоторым из них приходит. Охотникам, например: здесь должны быть олени и кабаны. Некоторые старики приводят сюда домашних свиней, чтобы те искали трюфели.
      - Никогда не мог понять, что людям в них нравится. С медом или посыпанные... О Боже! Там действительно поляна!
      - И это не все, посмотрите!
      На поляне мужчины устанавливали палатки, безуспешно пытались развести костры из мокрых поленьев, складывали луки и развешивали на ветвях одежду. У Соефа ушло около пяти секунд на осознание происходившего. Несколько человек попытались схватить оружие. Большая же часть просто стояла и смотрела, как будто перед их глазами из пучин поднялись мистические чудовища.
      - Первые три ряда! - запоздало выкрикнул Соеф: армия уже бросилась вперед, не дожидаясь приказаний.
      Они слишком хотели выместить на ком-нибудь злобу, накопившуюся за неделю, проведенную в лесу. Половина повстанцев бросились в чащу невооруженными, некоторые босиком и в ночных рубашках. Остальных алебардщики изрезали на части, как будто они были кочками, болотами и корнями деревьев, которые причинили им столько страданий. Все произошло быстро. Соеф не пытался вмешаться. С таким же успехом он мог попробовать призвать своих людей задуматься о чувствах дивана или комка ваты. К тому же он и не хотел. Неделя в лесу доконала и его.
      К тому времени когда армия потеряла интерес, в живых осталось не более пятидесяти лучников. У большинства из них была хотя бы одна рана, у некоторых не хватало пальцев, руки или уха. Так испорченные дети бесцельно рубят стволы деревьев, обламывают ветви и срывают кору, пока не потечет смола.
      - Довольно, - выкрикнул Соеф. - Теперь мы попросту тратим силы. Арестуйте оставшихся, и через час мы выдвигаемся. Кто-нибудь, посмотрите, нет ли поблизости чистой воды, и проверьте, осталось ли что-нибудь съедобное в палатках повстанцев. Нехорошо выбрасывать продукты, неизвестно, когда мы в следующий раз получим продовольствие.
      Именно. Мы могли бы съесть то, что только что убили.
      История пленных развеселила Соефа. Они также заблудились, пытаясь найти алебардщиков и устроить засаду. Проблуждав три дня, лучники подошли к краю леса, чтобы либо перестрелять алебардщиков у выхода из него, либо преследовать их всю дорогу до Сконы, как Горгас сделал с первой армией...
      - Что вы имеете в виду? - перебил Соеф. Пленный выглядел обеспокоенным.
      - А вы разве не знали? Мы услышали об этом перед самым уходом. Горгас победил вашу первую армию. У него сотни пленных.
      Соеф нахмурился.
      - Армию генерала Могре или генерала Аффема?
      - Понятия не имею, - ответил пленный. - Горгас не дошел до Сконы. Нам только дали приказ охранять лес. О вас мы услышали от лесников.
      - Вы серьезно говорите, что Горгас победил одну из двух армий?
      Заключенный нервно опустил голову.
      - И потом он собирался вернуться в город, я полагаю?
      - Наверное. - Пленный вытер кровь с пореза на лбу, стекавшую по волосам, как дождевая вода стекает с листьев. - В сообщении, которое мы получили, об этом ничего не сказано. Нам только сообщили, что мы одержали большую победу. И приказали охранять город с этого направления.
      - Вы уверены, что не знаете, чья армия это была? Если вы лжете, вас повесят.
      - Уверен, - устало буркнул пленный. - Я даже не знаю, где был бой и откуда Горгас посылал сообщение. Спросите лучше сержанта, если он еще жив.
      Авид Соеф посмотрел на сержанта, но тот покачал головой.
      - Хорошо, сержант, соберите пленных, пусть они укажут нам путь, по которому пришли. Непохоже, что они несколько дней брели по колено в грязи.
      Заключенный покачал головой.
      - На другой стороне опушки действительно очень сухо. Но я не могу показать вам, откуда мы пришли. Мы ведь заблудились, помните? Как минимум полдня ходили кругами.
      Мысль о том, что армию Стена Могре могли разбить или захватить, обеспокоила Авида Соефа намного больше, чем он предполагал. Соеф искренне ненавидел Могре и знал, что это чувство взаимно. Однако с тех пор, как они вышли на сушу, спектаклем руководил Могре, и Соефу не приходилось заниматься стратегией, он только придумывал, как можно опозорить Могре и его приспешников, когда они вернутся в Шастел. Если его армия серьезно пострадала, то на подготовку к любому серьезному сражению у них уйдут дни, а может, даже недели. Значит, Соеф стал во главе всей экспедиции. Все дальнейшее будет целиком на его совести.
      Чертова война! - подумал он горько.
      - Что значит "сбежала"?
      - Ушла, - беспомощно повторил клерк, - отказалась от поста директора. Она забрала серебряные тарелки и большую часть ценной мебели. Зато оставила все книги и счета.
      Горгас глубоко вдохнул и медленно выдохнул:
      - Хорошо. Ее дочь уехала с ней? - Клерк выглядел озадаченным.
      - Простите?
      - Ее дочь, леди Исъют.
      - Нет, я так не думаю. Она не взяла с собой никого, кроме телохранителей.
      Горгас облокотился о стены и потер щеки руками.
      - А кому теперь докладывают штабы? - Клерк пожал плечами:
      - Кажется, никому. Думаю, большинство клерков тоже готовятся уйти.
      Горгас нахмурился и выхватил из рук клерка мешок, рассыпав счеты по полу.
      - Ну, это лучше прекратить. Если кто-то попытается покинуть свой пост, ему придется отчитываться передо мной. А вы проследите за тем, чтобы это сообщение достигло ушей всех ваших коллег. Иначе вам не поздоровится. Как вас зовут?
      Клерк вздохнул.
      - Риерт Вариль.
      - Отлично. Передайте сообщение, а потом возвращайтесь к своему столу. Нет, не надо. Выясните, не было ли каких сообщений. И где, черт побери, находится Южное подразделение? Мне нужно выяснить, много ли осталось врагов.
      - Как странно, - ответил клерк. - А я думал, вы всех их перестреляли.
      - Узнай как можно скорее, потом доложишь мне. Я буду в директорском кабинете.
      Все оказалось правдой, подумал Горгас, положив ноги на стол. Иначе где ее чашка, которую Бардас сделал из старого яблоневого дерева? Ее здесь нет, как и всего остального, за исключением нескольких ничего не стоящих мелочей и вещей, слишком крепко прикрепленных к стенам. Горгас знал, что она ушла: положив ноги на ее стол, он не боялся, что она может войти. Он не ощущал присутствия Ньессы в здании. Она ушла, не поверив, что Горгас сумеет защитить ее от врагов. Снова.
      Появился клерк, заметно нервничая.
      - Никаких сообщений, директор. Я разговаривал с главами отделов...
      - Директор? - повторил Горгас. - Хорошо, продолжай.
      - Я разговаривал с главами отделов, весь персонал возвращается к работе. Сержант Грайс и Южное подразделение ушли к болотам, как вы и приказали. О врагах пока ничего не слышно. - Клерк заколебался. - Кажется, война закончилась. Будут еще какие-нибудь распоряжения? - Горгас посмотрел на него.
      - А кто-нибудь знает, почему она ушла? Она как-нибудь это объяснила?
      - Думаю, она решила, что война стала слишком дорогой.
      - Слишком дорогой?
      - Мне так показалось. Она сочла, что пришло время урезать потери, сократив работу здесь и сосредоточившись на других направлениях.
      - Каких других направлениях?
      - Вы хотите сказать, что не знаете?
      - О, ради Бога! - простонал Горгас. - Какие другие направления?
      И клерк рассказал ему: половина акций в Коллеонском акционерном обществе, мельница на Бизульте, виноградники в Бишесте, доля в Дакасском угольном синдикате...
      - Уходи, - приказал Горгас.
      Бардас поднял лук. В идеале он бы предпочел, чтобы клей сох не меньше недели, а лучше - еще дольше. Но это было непозволительной роскошью. Кроме того, клей, который он сделал из дорогих стружек, сох очень быстро под яростными лучами солнца. Бардас подхватил веревку и надел одну из петель на верхнюю часть, но заколебался: испугался, что, согнув, сломает лук, и вся работа пойдет насмарку.
      На первом этапе он придавал форму костям на животе лука. Это была медленная, тяжелая работа, что имело особенное значение, так как времени оставалось мало. Требовалось соблюдать осторожность. Если части не будут идеально подогнаны друг к другу, живот получится слабым и под воздействием сжатия лопнет. Поэтому Бардас разложил, отполировал и смазал сажей каждый сустав. Пока их равномерно не покроешь сажей, они не подойдут друг к другу так плотно, чтобы между ними нельзя было просунуть волосок. Расположив, измерив и пронумеровав каждую часть, он нанес клей, прижал кости к основе и плотно обмотал веревкой.
      Пока подсыхал клей, Бардас сортировал сухожилия для спины и готовил тетиву.
      Как только клей затвердел, он снял веревки, смешал новый состав и начал накладывать сухожилия. Клей был идеальным, все еще теплым, консистенции свежего меда. Бардас взял осколок кости, предназначенный для сглаживания, и положил его в маленькую глиняную чашку, наполненную водой. Потом выбрал первый пучок сухожилий, самый длинный, и погрузил их в клей, чтобы они им пропитались. Затем выжал из сухожилий излишки вязкой жидкости и аккуратно положил их на середину основы над ручкой, разгладив от центра костяным приспособлением. Следующий пучок Бардас наложил вплотную к первому, так же аккуратно разгладив волокна. Так он повторял, пока весь центр спины не был покрыт сухожилиями. Окончив работу, он сделал перерыв, чтобы смыть с рук клей.
      Накладывая второй ряд слева от первого, Бардас следил за тем, чтобы сухожилия лежали очень плотно друг к другу, как кирпичи в стене, после чего разглаживал их. Он продолжал, пока вся спина и бока основ не покрылись своеобразной корой из пропитанных клеем сухожилий, длинной, плоской искусственной мышцей, которую нельзя будет сломать. Покончив с одним слоем, Бардас, не давая клею остыть, тут же наложил второй так, чтобы каждый пучок волокон был намертво припаян к своему соседу. Наконец он использовал последние сухожилия, обмотав суставы на костях живота, и нанес остатки клея на спину. Ушли все сухожилия и весь клей без остатка, ничего не потрачено впустую.
      Времени было мало, поэтому Бардас построил из кирпичей печь для сушки. Он нагрел кирпичи в огне до тех пор, пока они не стали настолько горячими, чтобы их нельзя было удержать в руках, и положил лук на камни. Раньше он никогда не использовал эту технологию и боялся, что излишнее тепло испортит лук. Или что клей высохнет слишком быстро, или что сухожилия, усохнув, отделятся от спины. Это только то, что можно предугадать, непредвиденные проблемы намного хуже.
      Теперь, когда все было сделано и Бардас держал лук в руках, его оставалось лишь отполировать, разгладить и нанести последний слой стружек.
      А пока лук выглядел уродливым и грязным, как новорожденный младенец. Конечность, созданная человеком из костей, сухожилий, крови и кожи. На спине сухожилия должны были растягиваться, на животе кость сужаться и сокращаться. Между ними - слой древесины. Их скрепляет кровь, кожа и костяная стружка. Эта рука, которая сильнее любой человеческой, создана для того, чтобы убивать. Просто удивительно: если мертвая мышца все еще помнила свою функцию, если мертвая кость могла выдерживать силу сжатия, если мертвый сустав мог снова ожить, если всего несколько капель крови и обрезков кожи могли связать воедино части мертвого тела так, что никакая сила не способна их оторвать друг от друга...
      Как семья Лорданов, - подумал Бардас с улыбкой. - Некоторые из нас гнутся и растягиваются, другие сжимаются, но немного общей крови и кожи держат нас вместе. И когда мы сгибаемся и растягиваемся вместе, прежде чем сломаться, наша способность к разрушению достигает апогея. Я был спиной этой семьи многие годы. А теперь стал животом лука. В том месте, где сжатие превращается в расширение, где сохраненная сила преобразуется в насилие. И я сделал этот лук для своего брата Горгаса.
      Он поднял левую ногу, перешагнул через ручку, зажав нижнюю часть лука правой ногой и согнув живот лука у себя под коленом, потянул как можно сильнее, сгибая лук, пока не смог надеть петлю тетивы на верхнюю зазубрину. Лук было удивительно сложно согнуть, Бардас чувствовал, как кость прилагает все усилия, чтобы разломиться, но это было невозможно: ее поддерживали сухожилия на спине. Они попали в одну ловушку, как члены семьи, враждующие друг с другом, но связанные нитями, которые не в состоянии разорвать. И когда уже начало казаться, что тетиву вообще невозможно надеть, Бардасу удалось уцепиться за покрытую сухожилием зарубку. Тетива приняла напряжение, и Бардас положил лук на руки, чтобы найти его центр тяжести. Вопреки его ожиданиям, лук был сделан идеально, обе половины абсолютно симметричны. Бардас положил пальцы на середину тетивы, толкнул левой рукой и потянул правой (снова сила сопротивления, рождающая насилие), напрягая сухожилия и кости в своей собственной руке, спине и плечах, аккуратно натягивая тетиву, пока большой палец не коснулся подбородка.
      Он сделал перерыв, разминая измученные мышцы и размышляя. Получился стофунтовый лук с двадцатипятидюймовым прицелом. Прицеливаться из такого неудобно, мне такой не подойдет. Но Горгас всегда был самым крепким из нас. Он может прицелиться из стофунтового и не вспотеть. К тому же с самого детства он стреляет, не прицеливаясь.
      Бардас достал стрелу из колчана, который висел возле двери, натянул тетиву, прицелился в дубовую доску шириной три дюйма на другой стороне комнаты и выстрелил. Стрела ударила высоко, ее древко раскололось, а наконечник прошел сквозь доску. Бардас был в ужасе. Несколько минут он стоял, не пошевельнувшись. Затем снял тетиву и положил лук на лавку.
      Убрав обрезки, Бардас наложил на рукоять хорошие стружки, натер воском и в качестве последнего штриха наложил два толстых слоя дорогого коллеонского лака, который быстро сохнет и совершенно водонепроницаем. Теперь лук выглядел намного лучше, молочно-белый, сверкающий. Бардас взял последний кусок хорошей кожи, идеально подходивший для письма, и вывел: "Горгасу от Бардаса. С любовью". Затем открыл дверь и позвал клерка.
      - Горгас Лордан все еще в банке? - спросил Бардас, когда тот пришел.
      - Пока да. Но он скоро уходит. Говорят, с юга наступает армия Авида Соефа.
      Бардас улыбнулся:
      - Отнеси ему этот лук как можно скорее, это очень важно. Прямо сейчас.
      Клерк кивнул.
      - Молодец. Он о таком всегда мечтал, так что будет доволен.
      Когда клерк ушел, Бардас закрыл дверь, сел на пол, положил голову на руки и постарался не думать о том, что только что сделал.
      Горгас взял лук в левую руку и провел пальцами правой по тетиве. Лук был идеален, как будто являлся его собственной конечностью. Горгасу казалось, что лук принадлежал ему долгие годы, знакомый, как родная плоть и кровь.
      - Лук прекрасен, - сказал он. - И Бардас сделал его для меня.
      Сержант нетерпеливо постукивал ногой по полу.
      - Согласен. Но война еще не окончена, поэтому, когда вы наиграетесь с ним...
      Горгас даже не взглянул на него.
      - Я должен поблагодарить. Ты не понимаешь. Я потерял сестру, но нашел брата. Мы снова семья.
      Сержант резко выдохнул:
      - Горгас, нам надо идти. Если не доберемся до гор до темноты...
      - Ты прав. Бардас сделал мне лук не для того, чтобы я проиграл с ним войну. Полагаю, надо отложить благодарности до возвращения.