К. Дж. Паркер
      Натянутый лук
      (Фехтовальщик - 2)
      Пер. с англ. Т. Севериной, Н. Трегубенко
      Добро пожаловать в один из оригинальнейших миров "меча и
      магии" за всю историю фэнтези! В мир, где в славной столице
      Перимадее исход судебных разбирательств решают АДВОКАТЫ - наемные
      фехтовальщики, силою клинка доказывающие правоту своих
      нанимателей... В мир, где высоким боевым искусством восстанавливает
      справедливость легендарнейший из адвокатов - Бардас Лордан. Однажды
      Бардас спас Перимадею от нашествия варваров-кочевников. Но теперь
      ему придется сражаться с ИНЫМИ врагами... в войне этой не будет ни
      правил, ни чести, ни правых, ни виноватых. Только - погибшие и
      уцелевшие...
      Глава первая
      Сержант дергал его за рукав.
      - Уходите отсюда, отец, - настойчиво проговорил он. Голос был едва различим из-за раздававшихся невдалеке криков и звона оружия. - Они уже близко. Вас убьют, если вы не уйдете сейчас же.
      Доктор Геннадий с удивлением посмотрел на сержанта и ухватился за его кулак. Кулак оказался довольно твердым.
      - Что-то тут не так, - пробормотал доктор. - Я не должен быть здесь.
      - Уходите! - закричал сержант.
      Он вырвал руку и, поскальзываясь, бросился бежать по коридору, зацепился за книжный шкаф и рассыпал свитки по полу. С противоположной стороны до Геннадия донеслись крики - команды, которые, судя по всему, выкрикивал офицер, дошедший до предела, однако слов было не разобрать, и по крикам доктор не понял, враги это или союзники.
      - Что-то тут не так, - тихо повторил Геннадий. - Я никогда здесь не был. Я ушел до того, как это случилось.
      В нескольких ярдах от него распахнулась ставня, и в окне на фоне оранжевых всполохов возникла голова. Рожа была жуткая, отчего Геннадий инстинктивно отпрянул. Логичнее всего было бы кинуться бежать. Потом промелькнула мысль поднять что-нибудь из разбросанного по полу оружия и попытаться убить незваного гостя, прежде чем тот пролезет в окно. Геннадий не мог сделать ни того, ни другого. Где-то в глубине сознания он отметил, как воздействует непреодолимый страх на не воинственного, склонного к сидячему образу жизни индивида: полное бессилие, непроизвольная активность мочевого пузыря, время растягивается, словно оно замерло или вовсе отсутствует.
      - Но это неправильно, - повторил он громко, хотя голос отказывался служить. - Я покинул Город прежде, чем он пал. Я здесь никогда не был.
      - Расскажи это судье, - ухмыльнулся вражеский солдат, протискивая левое плечо сквозь оконную раму. - Полагаю, ты и от своей матушки получил весточку.
      Вражеский солдат не должен говорить с сильным городским акцентом, используя городские выражения. С другой стороны, доктор Геннадий, перимадейский беженец, в настоящее время постоянно проживающий в Шастеле, не должен находиться здесь, беседуя с вражеским солдатом. Кто-то нарушает правила, подумал он, какая жуткая несправедливость; впрочем, когда его убьют, кто об этом узнает?
      Гадкое и стыдное ощущение от мочи, текущей по ноге, и вонь горящих костей, доносящаяся через окно, - разве может что-нибудь быть реальнее?
      Я здесь. Проклятие!
      - Ну, - проговорил вражеский солдат и снова ухмыльнулся, перекинув ногу через подоконник и поставив ее на пол. - Валяй беги!
      - К сожалению, - ответил доктор Геннадий, - не могу. Похоже, я не в состоянии двигаться.
      Воин пожал плечами и потянулся за спину, чтобы достать стрелу.
      Геннадий прикрыл глаза: было бы слишком страшно наблюдать за приближающейся стрелой, а когда время течет так медленно, он наверняка сможет рассмотреть ее в воздухе, исследуя в действии феномен, известный как парадокс лучника, когда стрела на самом деле сгибается вокруг лука в тот момент, когда отпускают тетиву. Истинному ученому хотелось бы посмотреть на это. "Только не мне", - произнес он вслух, но слова не прозвучали.
      Не понимаю. Если это не какая-то чудовищная путаница в применении Принципа, которая означает, что вместо продвижения вперед меня тащило назад, возможно, туда, где я и должен был всегда находиться. Неужели это происходит таким образом? Мы думаем, что способны обнаружить щели в Принципе, создаем трещины в точках в будущем, где происходят важнейшие события, и внедряем туда свое вмешательство. А что, если все это срабатывает в обоих направлениях и трещина замыкается на мне? В таком случае во всем виноват Алексий, да и я, что принял в этом участие. Возможно...
      Что-то заставило его открыть глаза; доктор увидел уставившегося на него вражеского солдата с перекошенным лицом, отражавшим страх самого Геннадия. Из груди солдата торчала стрела.
      - Лордан, - проговорил Геннадий и обернулся.
      Под аркой прохода стоял человек с коротким черным луком в руке; его лицо скрывала густая тень. Да, Лордан; но который из них? Хотя теперь, когда он спасен, это не имело особого значения. Братьев Лорданов два, один хороший, а другой - плохой, и старший был высоким и лысым (но Геннадий так и не разобрал, на кого из них смотрит).
      Кто бы из Лорданов это ни был, он шагнул вперед и вдруг что-то крикнул, вероятно, предостережение. Но оно запоздало, так как Геннадий разглядел приближающуюся стрелу, которая изящно вращалась вокруг своей оси.
      Значит, все-таки я умер здесь. Как курьезно.
      ...Кто-то тронул Геннадия за руку, и он вздрогнул. Одна из его девушек-студенток, не самая многообещающая, но страшно увлеченная. Она улыбалась: старичок заснул в своем кресле, такой умиротворенный.
      - Доктор Геннадий, я пришла на консультацию. Вы назначили мне на сегодня, не так ли?
      Он еще не совсем очнулся ото сна, поэтому ответил что-то типа: "Вроде бы".
      - Доктор Геннадий?
      Студентка глядела на него озадаченно и озабоченно; впрочем, она была очень милой.
      - Прошу прощения, - вздохнул он, вытягивая ноги и чувствуя, что их колет как иголками (возможно, это объясняло стрелу).
      Все из-за омерзительно удобного кресла. Как только сажусь в него, сразу же засыпаю и, похоже, ничего не могу с этим поделать.
      А еще голова прямо-таки раскалывалась от боли.
      - Если хотите, я приду попозже.
      Ах как она огорчена и какой смелой желает выглядеть. Был ли он когда-нибудь в жизни чем-то так увлечен?
      - Все в порядке, - ответил Геннадий. - Не надо, останьтесь. Я уже проснулся. Пожалуйста, сядьте.
      Она была из тех неуклюжих седоков, которые балансируют на самом краю стула, словно боятся сломать его либо опасаются, что тот, кому это место принадлежит по праву, вот-вот явится. Звали ее... как же... Мачера.
      - Напомните мне, что вы делали для меня на этой неделе?
      Она выпрямила спину еще больше, став похожей на отвес в человеческом облике.
      - Упражнения по проекции, - ответила девушка. - Как вы нам показывали.
      Ха! Злая шутка, если угодно. Тебе следовало бы держаться подальше от упражнений в проекции, девочка моя. Они небезопасны. В сущности, они могут стать причиной твоей смерти.
      - Понятно, - проговорил Геннадий и сцепил пальцы, стараясь выглядеть так, будто у него на все есть готовый ответ.
      Правда заключалась в том, что пресловутые тайные перимадейские упражнения по проекции, благодаря которым он в основном и получил эту великолепную работу, являлись не более чем его искаженными попытками воспроизвести ту технику, при помощи которой Алексию и ему удалось (случайно) достигнуть нескольких проекций (с катастрофическими результатами) незадолго до того, как пал Город. Пожалуй, единственным, что говорило в пользу упражнений, которым он ныне обучал, являлась их бесполезность. По крайней мере он страстно верил, что это так, иначе всем им грозили бы крупные неприятности.
      - Мне?.. Э-э-э... - пробормотала студентка.
      Она стеснялась, как пациентка, раздевающаяся перед врачом.
      Геннадий кивнул.
      - Когда будете готовы, - промолвил он.
      - Хорошо.
      Девушка откинулась на стуле и мучительно зажмурилась, словно шагнула под дождь без пальто. Геннадий почти физически ощутил то гигантское усилие воли, которое она сделала, - разумеется, совершенно бесполезное. Оно и к лучшему.
      Тем не менее.
      - Расслабьтесь, - сказал он, - постарайтесь... - Как же это описать? Ни малейшего понятия. - Постарайтесь сделать так, чтобы все казалось совершенно обычным. Вам нужно представить, будто вы спокойно стоите в комнате или где-нибудь на улице, которая выглядит как можно зауряднее. Единственная разница будет заключаться в том, что вы выйдете из нее тогда, а не сейчас. Скорее всего вы вообще не ощутите никакой разницы. Запомните, это не волшебство; это совершенно естественное явление, вроде как видеть сны.
      Она расслабилась - расслабилась что было сил, - и Геннадию пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться.
      - Ах, - проговорила девушка. - Понимаю. Да, кажется, получается.
      Не может быть, уж это точно.
      - Вы уверены? - спросил доктор, стараясь сохранять спокойствие. Оглянитесь вокруг и скажите мне, что вы видите.
      - Я не уверена, - пробормотала студентка. - Это какое-то место, где я никогда не была. Больше всего оно напоминает мне библиотеку. Здесь... - Она подняла голову, и ее закрытые глаза оказались прямо на уровне его глаз (хотя Геннадий и передвинулся после того, как она зажмурилась; откуда ей известно, где он находится?). - Доктор Геннадий, вы...
      Вдруг она вскрикнула, скорее пронзительно взвизгнула от ужаса, и этот звук болезненно отозвался в тех самых клетках его мозга, которые вызывали головную боль. Геннадий вскочил и схватил ее за руки, которыми девушка бешено молотила воздух, словно тонущая кошка; она высвободилась и пихнула его в лицо так сильно, что доктор откинулся, упал на бок и выругался.
      - Доктор Геннадий! - В ее взгляде застыла смесь ужаса и отчаянного стыда, а глаза сделались огромными, словно ложка катапульты. - Извините!
      Он поднялся и сделал вид, что отряхивается.
      - Все в порядке. Из того, чем я так долго пользовался, ничего не сломано. Расскажите мне, что вы видели.
      - Но, доктор...
      Он сел и взглянул на нее.
      - Расскажите, - тихо произнес доктор, - что вы видели.
      Девушка извлекла из рукава носовой платок и принялась теребить его.
      - Доктор Геннадий, - начала она, и теперь в ее голосе, кроме ужаса, слышалась едва уловимая примесь гордости, - мне кажется, я видела падение Города. Ну, вы понимаете, Перимадеи. И... - Девушка сглотнула, сделала глубокий вдох, будто собиралась нырнуть с высокой скалы. - Мне кажется, я видела, как вас убили.
      Геннадий кивнул.
      - Понятно, - проговорил он. - Скажите, а как ваша голова?
      Девушка пощупала затылок.
      - Вы думаете, что я могла ее ушибить и мне стало мерещиться? Я уверена, что...
      - Как ваша голова?
      - Хорошо. Ну, - добавила она, потупив взгляд, - если не считать небольшой головной боли...
      - Как я умер? - спросил Геннадий. Он сидел совершенно неподвижно, и его голос был абсолютно спокоен; лишь сцепленные пальцы вспотели. - Не волнуйтесь, я не обижусь.
      - Вас застрелили, - ответила девушка тоненьким голосом. - Стрела попала вам в лицо и прошла прямо сквозь...
      Она запнулась и издала несколько нечленораздельных звуков, что заставило Геннадия метнуться за большой медной вазой, в которой обычно лежали фрукты.
      - Ничего-ничего, - успокоил он. - На некоторых это иногда так действует. Я должен был вас предупредить.
      Она подняла глаза, закрывая платком подбородок.
      - Значит, вы мне верите? - спросила студентка. - Ах, я так рада... ой, что я такое говорю, я имела в виду, что...
      - Я знаю, что вы имели в виду. Если вам от этого будет легче, - солгал он, - в первый раз меня тоже тошнило. А я ничего страшного не видел.
      - Доктор Геннадий... - Она встала, села, снова встала. - Я... пожалуйста, разрешите мне помыть эту вазу. Я жутко сожалею...
      Я сожалею гораздо больше, - размышлял Геннадий, когда ему наконец удалось прогнать девушку в ее келью. - Похоже, беды так и вьются вокруг меня. Кретинка, которая способна прорываться в Принцип, когда пожелает... истинно разумный человек пошел бы следом за ней в келью и сразу же перерезал бы ей горло. Однако...
      - Проклятие, - пробормотал он, повалившись на постель и поджав ноги.
      Геннадий закрыл глаза и подумал о своем бывшем коллеге Алексии - по всей видимости, еще живом в силу какого-то чуда. Он на Острове, вдали от войны и, вероятно, вне опасности. Доктору вдруг пришла в голову мысль, а не попытаться ли добраться до него при помощи проекции... Да ты спятил? Нельзя потушить пожар в дровяном сарае, поджигая керосиновую лавку соседа.
      Принимая во внимание случившееся, доктор заснул необыкновенно быстро; хотя ему снились очень яркие сны, Геннадий не смог вспомнить ни одного из них, когда проснулся.
      К вечеру второго дня они нашли одиноко стоящий прямой ясень, который рос среди развалин заброшенного дома.
      - Не самое лучшее, однако сойдет.
      Бардас Лордан выпустил вожжи из рук и некоторое время сидел, глядя на камни руин, торчащие из снега словно локти из продранного рукава. Пожарище. Судя по виду, ему уже лет пятьдесят-шестьдесят; но даже теперь следы огня еще ясно видны. Так высоко в горах мох, плющ и другая растительность, по-видимому, считающая своей обязанностью исправлять человеческие ошибки, кажется, не в состоянии одолеть каменную кладку; несколько пятен клочковатой травы, растущей в щелях обнажившегося цемента, два юных побега рябины, пытающиеся противоестественным образом прижиться в расщелине между стеной и твердой землей, и этот красивый, взрослый ясень, который он намерен срубить, высящийся по самой середине бывшего дома. Будь Бардас человеком суеверным и склонным к раздумьям об ужасах и триумфах прошлых лет, ему, возможно, пришло бы на ум связать падение этого дома и жизнь дерева. Но он был человеком иного склада и видел перед собой лишь прямое дерево, встретившееся впервые за два дня.
      Рядом с ним в повозке нетерпеливо заерзал мальчишка.
      - Ведь это ясень, да? - спросил он. - Я думал, мы ищем тис или маклюру.
      - Сойдет, - повторил Лордан.
      Мальчик выпрыгнул из повозки и занялся лошадьми, а Лордан обошел дерево, всматриваясь в ветви и вполголоса бормоча какие-то вычисления. Парнишка наблюдал за ним, склонив голову набок.
      - По-моему, вы говорили, что это хлам. Вы говорили, что больше возни, чем пользы.
      Лордан нахмурился.
      - Наверно, я преувеличивал. Разведи костер, потом приходи помочь мне.
      Он вынул из повозки топор и потрогал лезвие большим пальцем. Оно показалось тупым, и Лордан поточил его о камень, прежде чем сбросить куртку и расправить плечи для первого удара.
      - Никак не получается разжечь костер, - пожаловался мальчик. - Все сырое.
      Лордан вздохнул.
      - Ладно, брось. Я потом сам разожгу, когда закончим с этим. Твой топор с тобой? Хорошо, иди на другую сторону и старайся рубить точно как я, удар за ударом, чтобы было ровно. И ради Бога, будь поосторожнее. Держи его крепко, не торопись.
      Он взялся за топорище, левой рукой за конец ручки, правой - почти у обуха, потом внимательно посмотрел на то место, куда хотел ударить, и замахнулся. Удар отозвался дрожью в плечах, и Лордан почувствовал острую боль в спине, которая предупреждала, чтобы он не слишком усердствовал.
      - Ну, что стоишь? - проворчал он. - Твоя очередь.
      Мальчик размахнулся; обыкновенный парнишка с большим топором, который хочет показать, какой он сильный. Это был неистовый, со всего маха удар, и мальчик промахнулся, попав по стволу скорее рукояткой, а не лезвием топора. Само собой, топор соскочил с топорища и, просвистев в неприятной близости от локтя Лордана, упал в куст крапивы.
      - Идиот, - снисходительно проговорил Лордан.
      Он вспомнил, что сделал точно то же самое, когда был маленьким; моложе этого парнишки, разумеется, - в его возрасте он уже знал все, что нужно знать о том, как валить дерево, а не просто думал, будто знает.
      - Пойди найди топор.
      - Он упал в крапиву, - возразил мальчик.
      - Знаю.
      Он продолжал рубить, медленно, скупо взмахивая топором, заставляя его вес выполнять всю работу. Примерно после двадцати ударов Лордан перешел на противоположную сторону и выровнял надруб; затем начал снова, передвинувшись на четверть окружности, пока не дошел до сердцевины ствола с трех сторон. Он остановился и оперся о топорище.
      - Еще не нашел?
      - Нет.
      - Господи, какой ты медлительный. Скоро стемнеет... Ладно, принеси веревки.
      Вместе они обвязали верхние ветки веревками и закрепили их за то, что осталось от дверного проема.
      - Отойди, - велел Лордан, - и не путайся под ногами.
      После этого он закончил работу; вес дерева разорвал последние волокна сердцевины, ствол дернулся в сторону и, удерживаемый веревкой, соскользнул с пенька, упав более или менее туда, куда и хотел Лордан.
      - Вот, - сказал он, - как надо правильно валить дерево. Если бы ты смотрел внимательно, то мог бы научиться кое-чему полезному.
      - Вы велели мне искать топор, - ответил мальчик. - Подумаешь, великое дело - деревья рубить. Что тут такого? Руби, пока не упадет.
      Лордан медленно выдохнул.
      - Точно, - проговорил он. - Неси пилу. Пока еще светло, можно начать работу.
      Мальчишка зевнул и притащил двуручную лучковую пилу. Они вдвоем отпилили комель, и ствол стал круглым и ровным, с ясно видными годовыми кольцами.
      - На сегодня хватит, - подытожил Лордан. - Остальное сделаем завтра. А теперь найди топор, пока я буду разжигать костер.
      - У меня все руки крапивой обожжены, - скорбным голосом пожаловался мальчишка.
      - Возьми серп и скоси крапиву, - терпеливо объяснил Лордан. - И топор найдешь, и не обстрекаешься.
      Парнишка усмехнулся.
      - Могли бы раньше сказать.
      Лордан поднял взгляд от охапки хвороста и улыбнулся.
      - Я надеялся, что ты сам додумаешься, - ответил он. - Давай шевелись, а то так всю ночь провозимся.
      Они появились через час после заката; пять длинных черных кораблей с опущенными мачтами почти бесшумно проскользнули между двумя скалами, возвышавшимися у входа в бухту. Требовалось незаурядное владение искусством судовождения, чтобы провести в сумерках пять боевых кораблей через узкий пролив, и этот маневр был выполнен уверенно и четко.
      На берег высадились быстро и тихо, каждый человек знал, что ему делать. Потом офицеры разделили солдат на два отряда и повели вверх по берегу. Не было слышно ни звука - ни звона доспехов или оружия, ни скрипа ремней, ни разговоров, ни небрежной поступи. С того места, где он лежал, Горгас не мог их как следует рассмотреть, чтобы сосчитать, но оценил количество сотни в две, а может, и в две с половиной. Весьма значительные силы для простой конфискации, хотя теперь уже ни одна конфискация не могла быть простой.
      - Их больше, чем мы предполагали, - прошептал мужчина рядом с Горгасом.
      Голос его звучал испуганно, что было естественно.
      - Мы сумеем с ними справиться, - тихо ответил Горгас. - Заткнись и не шевелись.
      Храбрые слова, сказал он самому себе; перевес три к одному - не самый лучший расклад. Горгас поглядел на вершину холма в сторону усадьбы; в башне горел свет, как он и распорядился, а тропа с берега вела прямо к воротам. Скорее всего они пойдут по тропе, пока не окажутся ярдах в ста от частокола, а потом разделятся: одна группа двинется вперед, а вторая зайдет сзади. Сам он так бы и поступил. Особого разнообразия тут не требуется; работа сравнительно простая.
      За валунами, валявшимися по сторонам тропы, разглядеть рейдеров было очень трудно, и Горгас различал их только потому, что знал, что ищет. Было бы гораздо проще напасть на них там, используя валуны как прикрытие, но тогда линия атаки оказалась бы слишком растянутой; он не сумеет втянуть в бой сразу всех, и арьергард может доставить ему серьезные неприятности, если не потеряет голову и не бросится бежать. Кроме того, если они ожидают засады, то это самое подходящее для нее место.
      Командир первой группы миновал камень, который служил Горгасу пятидесятиярдовой меткой. Теперь он видел их гораздо отчетливее, различая руки, ноги и головы вместо темных движущихся пятен. Это напоминало охоту на оленя в лесу, когда он был мальчишкой. Вся штука в том, чтобы набраться терпения, выждать до самого последнего мгновения, прежде чем встать и выстрелить, с той только оговоркой, что чем дольше ты ждешь, тем больше у тебя шансов все испортить неосторожным движением или звуком. И вот что забавно: он всегда был самым нетерпеливым, всегда норовил покончить с делом побыстрее, одним выстрелом, как только зверь оказывался в пределах досягаемости. Впрочем, с тех пор Горгас многому научился.
      Последний человек миновал валуны, рейдеры продолжали двигаться мягкими, неторопливыми шагами, не замечая ничего неладного. Вероятно, если они были людьми опытными, то сейчас ощущали даже некоторое облегчение, миновав скалы, где могла таиться засада. Между ними и их целью теперь лежала ровная, открытая местность. Им наверняка кажется, будто они в полной безопасности.
      Горгас встал и что было силы крикнул:
      - Огонь!
      Тропа шла вдоль гребня небольшого склона, настолько пологого, что он был почти незаметен, однако обеспечивал лучникам такой угол стрельбы вверх в направлении дороги, чтобы не задеть своих же людей по другую сторону. С пятидесяти ярдов даже при таком освещении промах был непростителен, а Горгас убедился, что его парни умеют стрелять. Первый залп оказался отрадно результативным.
      Вражеский командир погиб, поэтому не было никого, кто мог бы немедленно отдать приказания, способные переломить ситуацию. Напротив, большинство рейдеров стояли в растерянности довольно долго, и этой паузы хватило, чтобы сделать еще один залп. Горгас вдруг заметил, что его собственная стрела все еще лежит на тетиве. Он выбрал первого попавшегося на глаза человека, глядя на него поверх древка стрелы, отводя назад правую руку и одновременно вытягивая вперед левую; когда его правый указательный палец коснулся уголка рта, Горгас расслабил правую кисть и пустил стрелу. Он не стал медлить, чтобы посмотреть, куда она полетела; враг еще не начинал стрелять, но уже слышались выкрики офицеров: "Левое плечо вперед, марш! Кругом, сомкнуть строй!", и нельзя было терять времени, если он хотел сохранить инициативу. В этой игре они выигрывали один залп, что, возможно, в какой-то мере помогало решить проблему численного перевеса.
      Горгас крикнул:
      - Вперед!
      Опасное это дело - вооруженные стычки в темноте. Солдат, перед которым он очутился, должно быть, принял его за своего, так как повернулся к Горгасу с опущенным щитом и начал что-то говорить, но закончить так и не сумел. Горгас выстрелил в него примерно с четырех футов и даже расслышал, как треснула стрела, угодив в цель со столь близкого расстояния. Человек упал, не издав ни звука. Горгас быстро оглянулся, положил на тетиву новую стрелу и начал натягивать лук, готовый сделать последний рывок, как только покажется цель. Она не заставила себя ждать. Кто-то кинулся к нему, предположительно враг, и он был слишком близко, чтобы рисковать. Горгас расправил грудь, натягивая лук, и тут раздался треск.
      Сначала он не понял, что произошло. Что-то сильно ударило Горгаса одновременно в лицо и в живот. Все кончено, подумал было он, но противник сделал еще несколько шагов и рухнул; и тут Горгас понял, что это лопнул его собственный лук, а два ужасных удара были от половинок сломавшегося лука. Горгас весело выругался, обрадовавшись, что жив, и в то же время рассвирепев, что сломался любимый лук. Ну почему именно сейчас, после всех этих лет?
      Горгас бросил обломки лука и потянулся за мечом. Не везет - так не везет...
      Кто-то стоял прямо перед ним, не более чем в футе. Горгас схватился за нож - проклятая штуковина застряла в ножнах и не желала вылезать - и ткнул наугад. Человек издал тихий вздох, откинулся назад и соскользнул с ножа. Враг, увидел Горгас.
      Когда он снова оглянулся, то понял, что все кончено. Вниз по склону из-за частокола бежали люди с факелами - его резерв, появившийся слишком поздно и уже ненужный. Как раз вовремя Горгас вспомнил, что надо отдать приказ о прекращении боя, пока свои не перебили друг друга. Такое, понял он, перешагивая через тело только что убитого им солдата, скорее всего уже случилось несколько раз во время вечернего боя; но в темноте об этом больше никто не узнает, так что нет смысла беспокоиться. Случается.
      При свете факела Горгас увидел то, что вполне удовлетворило его. Около семидесяти врагов побросали оружие и сели на землю, как только поняли, что проиграли; остальные рейдеры были убиты, главным образом первыми двумя залпами. Горгас потерял семь человек убитыми, и примерно столько же получили ранения, в основном легкие. Был один мужчина со стрелой в легком совершенно безнадежный, и это огорчало, поскольку у рейдеров луков не было. Горгас заметил еще одного человека, чье лицо было рассечено от скулы до губы так, что щека отвалилась, обнажая зубы и челюсть. Имелись также и раненые враги, однако политика Банка в этом отношении совершенно ясна, что избавляло его от необходимости принимать решения.
      - Ладно, - сказал он громко, - похоже, тут мы закончили. Немного поспим, а утром похороним тела. - Горгас оглянулся и увидел молодого клерка, который рядом с ним сидел в засаде. - Перенеси раненых на ферму, найди чистую воду и бинты. Лучше разместить их в главном доме. Остальные могут пойти в длинный амбар.
      Юноша кивнул и быстро ушел. Он казался совершенно потрясенным, что вполне естественно для парня, впервые познавшего вкус схватки. Какое-то занятие поможет ему отвлечься. Горгас нагнулся и поднял два обломка, соединенные вощеной бечевкой.
      - Это ваш лук? - прозвучал голос у него над головой. Горгас кивнул:
      - Точно. Сукин сын сломался прямо в самый разгар дела. Жаль, он служил мне столько лет.
      Другой мужчина, старший клерк, работавший в его офисе, сел рядом с Горгасом на землю.
      - Все прошло гладко.
      - Более или менее, - согласился Горгас, - если вот не считать лука. Пожалуй, пойду поговорю с фермером. В конце концов, мы тут именно для этого.
      Он встал и зашагал прочь, взяв сломанный лук с собой. Почему-то он не мог заставить себя просто взять да выбросить обломки.
      Фермер и его семья находились в главном доме; мужчина подбрасывал дрова в камин, а его жена хлопотала вокруг другого человека с легкой, но сильно кровоточащей раной на голове, дети же бегали по всему дому с кувшинами воды, одеялами и простынями, разорванными на бинты. Горгас был не в настроении принимать поздравления и благодарности, однако вся суть операции состояла в том, чтобы показать этим людям, что он в силах их защитить, так что придется исполнять все эти телодвижения, говорить правильные слова: "Пустяки, рад был помочь, мы здесь именно для этого, пора показать ублюдкам, что такое им больше с рук не сойдет". Обычно у него хорошо получалось. Сегодня ночью, однако, Горгасу хотелось вымыться и лечь спать, а утром отправиться домой, к семье.
      - Мы обязаны вам решительно всем, - говорила жена фермера, - решительно всем. Мы никогда не забудем, что вы для нас сделали, рискуя собственными жизнями...
      - Все нормально, - ответил он, может быть, немного резковато. - Как мы и говорили вам с самого начала, это входит в обслуживание. Вы только обязательно не забудьте рассказать соседям. - Вдруг он кое-что вспомнил. - А теперь нам понадобится какая-то земля, чтобы похоронить убитых. Если не возражаете, мы выкопаем могилы там, где был бой. Мои люди хотят вернуться по домам, вряд ли стоит терять утром время на перевозку тел.
      Фермеру явно не понравились его слова, и Горгас понимал почему; сейчас земля была под паром, но поле боя представляло собой хорошую ровную полосу, которая, видимо, приносила неплохой урожай, и терять ее было слишком невыгодно. Он подавил ухмылку, представив себе, что сказал бы отец, предложи кто-нибудь похоронить несколько сотен трупов на их заднем двухакровом участке.
      - Значит, договорились, - сказал Горгас. - Прямо с утра этим и займемся. От вас ничего не потребуется.
      Фермер глянул на него, но ничего не сказал. Однако по глазам Горгас прочитал, что тот прикидывает, как придется откапывать две сотни могил, грузить покрытые плесенью тела в лодку и вываливать их в море. Много дней, даже недель труда, прежде чем по куску пашни можно будет пройти с плугом и бороной, когда придет пора сеять озимый ячмень. Его правда, это несправедливо.
      - Я тут подумал, - сказал Горгас, - а почему бы нам не отвезти их вниз, к морю? Так было бы проще. - Фермер просиял и кивнул; молчун, сразу видно. Его жена восстановила равновесие, снова рассыпавшись в благодарностях. Горгас подавил зевок и направился в амбар.
      Может, они привыкли ко всему, думал он, шагая через двор. Ферма солидная - каждый дюйм пространства использовался с определенной целью, никаких излишеств, все рационально, - но она была не похожа на те фермы, среди которых вырос он сам. Частокол из двенадцатифутовых жердей, толстые стены и массивные ворота, укрепленная башня вместо дома; как будто жизнь и без того не достаточно тяжела. Почему люди вытворяют такое друг с другом? Бессмысленный вопрос: здесь так живут. Должно быть, им так нравится.
      Горгас спросил об этом у своего товарища, старшего клерка.
      - Не думаю, - ответил клерк. - Просто они так привыкли, вот и все. Поразительно, можно прожить жизнь и даже ничего не заметить просто потому, что так было всегда. Наша ферма не очень отличалась от этой. Немного больше, разумеется, - быстро добавил он, - у нас была хорошая семья. Но, в сущности, то же самое: забор, с той только разницей, что наш был каменным, а кроме башни, имелась еще надстройка над воротами. Однажды, еще во времена моего прадеда, мы выдержали шестидневную осаду.
      Он рассказывал об этом с гордостью; Горгас не совсем понимал почему.
      - Дурацкий образ жизни, - заметил он, повалившись на охапку соломы. Как бы то ни было, это не для меня.
      - Что - земледелие или драка? - улыбнулся клерк. - Наверняка не драка, поскольку ты именно этим и занимаешься. Но ведь ты, кажется, рассказывал, что вырос на ферме?