Она выпрямилась на диване.
      - "Такие слова"? - Фелтон улыбнулся еще шире. - В смысле "сука" и "иди к такой матери"? - Он пронзил ее злобным взглядом. - Да ты хоть знаешь, что я совершил?
      - Гордон, я твоя мать. И ты сделаешь то, что я тебе сказала.
      - Я спрашиваю, ты знаешь, что я совершил? - повторил Фелтон. - Читала про убийцу Красную Розу? - Голос звучал теперь весело, чуть ли не радостно. - Ну так что? Знаком тебе этот парень? Который связывает цветных девок и стреляет им прямо в задницу?
      Миссис Фелтон отвернулась и не мигая уставилась на торшер возле дивана.
      Фелтон раскинул руки и залился истерическим смехом.
      - Так это я, мамуля. Это я сделал. Ну, как тебе это нравится, а, ма? Твой мальчик Гордон стал знаменитостью.
      Миссис Фелтон повернулась к нему.
      - Замолчи, - прошипела она. - Замолчи сию же минуту. Я больше не хочу слышать ни одного слова. Ты даже не представляешь, что ты со мной делаешь.
      - Что я с тобой делаю. Чернушка? Да, я стал убийцей, Чернушка, и это ты сделала меня таким.
      - Не смей называть меня по прозвищу, - рявкнула миссис Фелтон. - Я отказываюсь слушать. - Она снова отвернулась к торшеру.
      Фелтон продолжал стоять, раскинув руки. Улыбка начала постепенно гаснуть. Мать не мигая смотрела на торшер. Видя, что она отвернулась, он перевел взгляд на Сюзан.
      - Вы?
      Сюзан медленно покачала головой.
      Глаза Фелтона вдруг наполнились слезами. Он посмотрел на меня.
      - Значит, ты, Большой Дружок. Ты и я.
      - Что в сумке, Гордон? - спросил я.
      Он потупился. Как же можно было забыть? Он снова поднял глаза.
      - Мое барахло. - В его наполнившихся слезами глазах мелькнуло отчаяние. - А ордер у тебя есть? - Глаза забегали по комнате.
      - Конечно есть, вот, - ответил я и вытащил пистолет.
      Краем глаза его заметила миссис Фелтон. Оказывается, не так уж сосредоточенно она рассматривала торшер.
      - Господи Боже мой, Святая Мария, - прошептала она.
      Я прошел через комнату, поднял сумку и передал Сюзан. Она расстегнула молнию и заглянула внутрь.
      - Пластырь, бельевая веревка и револьвер, - сообщила она. - И еще гигиенические перчатки.
      Я не отрываясь смотрел на Фелтона. Он тоже глядел на меня. В глазах все еще стояли слезы.
      - Вот и все, - сказал я.
      Фелтон слабо улыбнулся и пожал плечами.
      - Беги, - вдруг шепнула ему миссис Фелтон.
      Он взглянул на нее так, словно видел впервые в жизни.
      - Беги, Гордон. Мы скажем, что они лгут. Никто не узнает.
      - Ма...
      - Беги, - цыкнула она. Голос стал хриплым, почти гортанным. - Беги, беги, беги, беги...
      - Пистолет выдаст его с головой, миссис Фелтон, - сказал я.
      - Не выдаст. Никто не должен ничего узнать. Никто.
      Она встала с дивана и подошла к сыну.
      - Доверь это мне, - шепнула она. - И беги, прошу тебя ради Бога, беги.
      Она встала между нами. Я положил руку ей на плечо. Внезапно она с силой ударила Фелтона по лицу.
      - Беги, мерзкое отродье!
      Фелтон взглянул на нее с таким ужасом, что у меня перехватило дыхание. Он круто развернулся и бросился на кухню. Миссис Фелтон схватила меня за руку, в которой был пистолет.
      - Беги! - завопила она. - Беги, беги, беги, беги, беги.
      Я оттолкнул ее в сторону и обернулся на Сюзан. Она держала свой пистолет в руках. Черт возьми.
      - Я справлюсь, - крикнула она. - Давай за ним.
      Я выскочил в заднюю дверь и кинулся за Фелтоном.
      Глава 32
      Когда я завернул за угол, Фелтон уже перебежал на другую сторону улицы и, подскочив к лестнице, ведущей на пляж, бросился вниз. Я сунул пистолет обратно в кобуру, застегнул ремешок и метнулся следом. Молнией промелькнули под ногами ступеньки. Но не успел я еще спуститься вниз, как Фелтон был уже метрах в ста от лестницы, быстро удаляясь в сторону Нейханта. Я побежал по мокрому песку. Только бы не потерять его из виду.
      С моря прямо в лицо дул свежий ветер. Да, мирового рекорда при такой погоде не установишь. Песок проваливался и расползался под ногами. Фелтон двигался чуть быстрее. Но я не нервничал. Я знал, что смогу запросто пробежать километров двадцать, а то и больше. Он наверняка выдохнется гораздо быстрее. По спине потекли струйки пота. Я на бегу снял куртку и бросил прямо на песок. Какой-то парень, прогуливающий огромного сенбернара, с изумлением уставился на торчащий из подмышки пистолет.
      Песок просто выводил из себя. Я был тяжелее Фелтона, и ноги увязали намного глубже. Сам же Фелтон, казалось, легко скользил по поверхности, едва касаясь земли. Я поднажал, изо всех сил борясь с предательским песком. "Кольт" больно бил по ребрам, отмеряя каждый шаг. Впереди пляж прерывался грудой огромных валунов. Фелтон быстро вскарабкался на самый верх и начал спуск. Когда я подбежал к первому камню, он уже исчез из поля зрения. Камень сплошь оброс водорослями и ракушками. Вся куча казалась какого-то ржавого цвета. О крайние валуны разбивались морские волны. Я осторожно начал перебираться на другую сторону. Был отлив. Во время прилива большая часть валунов наверняка скрывалась под водой. Водоросли тем не менее оказались мокрыми. Для моллюсков, конечно, неплохо. Но мне не очень-то удобно. О подножье нижнего валуна разбилась большая волна, обдав меня вихрем соленых брызг. Наконец я перебрался на другую сторону и взглянул на свои ободранные о ракушки руки. Еще одна волна окатила меня соленым душем. Неплохая прогулка. Свежий морской воздух, легкая пробежка. Наслаждайся, Спенсер.
      Фелтон уже несся по пляжу. Я быстро перевел дыхание и снова бросился в погоню. Он оглянулся, прибавил скорость, и расстояние между нами начало быстро увеличиваться. Если бы он смог еще немного сохранить такой темп, то очень скоро наверняка оставил бы меня с носом.
      Я вдруг почувствовал себя лучше. Ноги побежали легко и свободно, тело сбросило напряжение и расслабилось, приспособившись к проклятому песку. Завтра икры наверняка будут жечь огнем, но сейчас мышцы работали четко и слаженно, как хорошо смазанный механизм.
      Фелтон начал спотыкаться. Тоже, небось, страдал от песка. Но вот он снова оглянулся, увидел, что я все еще бегу следом, и, опустив голову, еще больше поддал газу. И зачем он выбрал себе такой маршрут? Если бы Фелтон побежал по тротуару и нырнул во дворы, то сейчас наверняка был бы в полной безопасности. Ведь даже теперь он все еще опережал меня метров на сто пятьдесят. Хотя, с другой стороны, если и до сих пор Фелтон никогда не руководствовался в своих поступках здравым рассудком, то как можно ожидать, что он вдруг появится у него сейчас?
      Скорее всего, он убегал просто как дикий зверь, в сторону открытого пространства. Я свободно вдыхал свежий морской воздух, словно бежал наперегонки с приятелем. Неплохие соревнования. Догнать убийцу-психопата. Ну что, Горди, было у тебя в жизни что-нибудь интереснее? Может, когда я догоню его, мы пожмем друг другу руки и выпьем по кружечке пивка? Впереди показалась еще одна груда валунов. Фелтон еще не добрался до нее. Хорошо. Эта куча оказалась выше предыдущей. Верхние камни были сухие и совсем без водорослей. На этот раз я взобрался наверх намного легче. Даже дыхание не сбилось. Я просто перепрыгивал с камня на камень, продвигаясь лишь немного медленнее, чем во время бега по песку. О нижние валуны все так же разбивались морские волны, разбрасывая вокруг миллионы брызг, но теперь они почти не доставали до меня. Мы быстро преодолели препятствие и снова побежали вдоль берега. Фелтон, похоже, начал выдыхаться. Пробираясь сквозь груду валунов, он то и дело спотыкался и цеплялся за них руками, а спрыгнув на песок, не устоял на ногах и упал. Когда я перебрался на другую сторону, нас разделяло всего метров семьдесят. Расстояние начало уменьшаться. Фелтон в очередной раз оглянулся. Я увеличил скорость. Теперь впереди на несколько километров тянулась ровная полоса пляжа без всяких видимых препятствий. "Ну, Горди, покажи, на что ты способен". В такт шагам в голове зазвучала какая-то знакомая мелодия: "Мы ко-ле-со про-дол-жа-ем вер-теть..." Слева от меня уходила за горизонт бескрайняя гладь океана. Иллюзия свободы. Наверное, последняя иллюзия Фелтона, увлекшая его на этот пустынный берег. Какой открытый простор, но сверни на него - и тут же погибнешь. "...Гор-да-я Мэ-ри бу-дет го-реть". Фелтон споткнулся и растянулся на песке, но быстро поднялся и тяжело побежал дальше. Быстро-то быстро, а расстояние между нами сократилось еще метров на десять и продолжало таять. Ралли на песке.
      Фелтон сильно наклонился вперед, словно лошадь, тянущая тяжелую телегу. Шаг стал неуверенным, руки двигались совершенно не в такт. Я сократил расстояние до шестидесяти метров. До пятидесяти пяти. До пятидесяти. В полукилометре показался небольшой мыс, окруженный огромными валунами. Фелтон снова оглянулся и с надеждой посмотрел направо, где высокая стена отделяла его от улицы. Теперь он бежал по почти сухому участку берега, и скорость немного возросла. Он снова оглянулся. Рот широко раскрыт, из груди вырывается хриплое, прерывистое дыхание. Как у спринтеров, сбившихся с ритма. Он почти остановился, но тут же опомнился и из последних сил рванулся вперед. Когда Фелтон достиг мыса, расстояние между нами снова увеличилось метров на пять. Он начал карабкаться наверх, немного отклоняясь от вертикали в сторону моря. Руки и ноги не слушались, словно действовали сами по себе. Казалось, он больше расползается в стороны, чем поднимается вверх. Я подбежал к камням и полез за ним. Тело стало гибким и легким, почти невесомым, мышцы работали слаженно и четко. Гордость американского спорта, удивительный Человек-паук. Это была самая высокая каменная груда из всех, что попались нам на пути. Один ее конец уходил прямо в море. Фелтон карабкался из последпих сил, продолжая сдвигаться в сторону океана. Он оглядывался. Казалось, его целью было теперь лишь преодоление какого-то одного конкретного камня. Перебраться через этот. Так... А теперь через этот. Только бы не упасть. Я приблизился. Замедлил темп. Спокойнее. Он уже не убегал. Я вообще не мог понять, что он делает, но он лез туда, откуда будет невозможно двигаться дальше. Еще одно последнее усилие - и он в ловушке. Теперь с трех сторон его окружало море. Начинался прилив, и в пятнадцати метрах под ним среди валунов кипела и пенилась вода. Фелтон тяжело опустился на огромный камень с плоской поверхностью, слегка наклоненной в сторону берега. Он прислонился к камню спиной и уперся ногами в нижний валун. Прерывистое дыхание превратилось во всхлипывание. Он плакал.
      Я легко перепрыгивал с камня на камень. В лицо отчаянно дул ветер. Испуганные чайки срывались со своих мест, кружили в небе и снова опускались на камни, но уже на более безопасном расстоянии. Сейчас нас с Фелтоном разделяла всего пара метров. Я остановился. Его лицо было мокрым от пота и слез. На содранных руках алела кровь. Он громко всхлипывал и тяжело дышал.
      Где-то над головой завыли сирены. Наверное, Сюзан вызвала полицию. Но нам предстоял еще долгий обратный путь по пляжу, теперь уже шагом.
      - Привет, попрыгунчик, - улыбнулся я.
      Фелтон посмотрел сквозь меня куда-то вдаль, на что-то, чего не мог видеть ни я, ни кто-либо еще, на что-то, видимое только ему одному и только сейчас, когда глаза застилали слезы, а из груди вырывалось хриплое дыхание.
      - Нужно идти, - позвал я.
      Звук сирен все еще разрезал воздух, но теперь их было уже меньше. Несколько машин с включенными мигалками остановились над нами, и полицейские принялись что-то громко орать в мегафон. Механические голоса, вещающие о темной стороне жизни. Я не оглядывался. Я прекрасно знал, как все это выглядит. Я и так смотрел на это слишком часто, слишком часто видел загнанные в угол жизни, слишком часто сам загонял эти жизни в угол.
      - Пристрели меня, - выдохнул Фелтон.
      Я отрицательно покачал головой.
      - Ты же знаешь... что будет... со мной... в тюрьме.
      Я кивнул.
      Фелтон взглянул вниз, на пенящиеся среди камней волны.
      - Если... я буду прыгать... ты... остановишь меня?
      Я покачал головой и тоже посмотрел на море.
      - И все-таки подожди умирать, - сказал я.
      Дыхание Фелтона начало потихоньку выравниваться. Он все еще плакал, но, поскольку дышать стало немного легче, рыдания уже не казались такими неистовыми. Теперь он смотрел действительно на меня.
      - Я ведь сумасшедший, ты же знаешь?
      - Да.
      - Они поместят меня в какую-нибудь клинику? Они мне помогут?
      - Возможно, - ответил я. - Но, по-моему, у них там человек семьсот таких, как ты, и всего один психотерапевт. Так что эта помощь будет немного отличаться от той, к которой ты привык.
      Прилив наступал, обдавая нас все большим количеством брызг. Я промок насквозь. Волосы прилипали к голове, по лицу стекали соленые струйки. Дыхание почти выровнялось, сердце билось ровно и спокойно. Как здорово было бы сейчас выпить пару кружек холодного пивка и, может даже, мирно поболтать с кем-то, кто не совершал зверских убийств. Сверху из мегафона донесся чей-то громкий голос:
      - Говорит полиция Линна, вам нужна помощь?
      Не оборачиваясь, я поднял руку и махнул, чтобы они убирались.
      - Это она, - простонал Фелтон. - Это она сделала меня таким. Я должен был стать таким.
      Я пожал плечами.
      - Ну, давай, - сказал я. - Нужно идти.
      - Не могу, - всхлипнул Фелтон.
      - Я помогу.
      Я шагнул к нему, взял его за руки и потянул к себе. Его ноги потеряли опору, и он начал сползать вниз. Я обхватил его за талию и поднял на руки. Он прижался ко мне мокрой щекой и, обняв за шею, разрыдался, что-то бормоча и уткнувшись лицом в грудь. Я прислушался.
      - Папа, - всхлипывал он. - Папа... папочка...
      Я долго держал его на руках, испытывая одновременно и жалость, и отвращение, пока к нам не подобрались двое полицейских, и все втроем мы снесли его вниз.
      Глава 33
      Мы с Сюзан сидели в новом японском ресторане в центре Бостона, пытаясь справиться с экзотическим рыбным блюдом под названием "суши". Сюзан орудовала палочками, да так ловко, что я едва поспевал за ней со своей вилкой.
      - О, Боже, - наконец не выдержал я. - Да эта рыба вообще какая-то сырая.
      - Попросить, чтобы унесли? - улыбнулась Сюзан.
      Я отставил в сторону рыбу и принялся за овощную темпуру и домашнее пиво.
      - Лучше шефа сейчас не злить, - заметил я. - Ему еще креветок мне готовить.
      - Тогда я доем, - вздохнула Сюзан и подняла пиалу с саке.
      - За тебя, марафонец, - улыбнулась она.
      - Бегают не только на скорость, - заметил я.
      - Слушай, я же видела, как ты стреляешь. По-моему, ты вполне мог застрелить его прямо на бегу, как зайца.
      - Наверное, - я пожал плечами. - А когда он карабкался по этим валунам, я бы наверняка не промахнулся.
      - Но ты не выстрелил, - Сюзан загадочно улыбнулась. - И, кажется, я знаю, почему.
      - Ну и почему же?
      - В первый раз, когда ты погнался за ним, он удрал от тебя.
      - Ну, тогда просто изгородь помешала, - вставил я.
      - И на этот раз, - продолжала Сюзан, - тебе хотелось догнать его и поймать.
      - Взять реванш? Да ну тебя. Слишком уж по-детски звучит.
      - И тем не менее, - снова улыбнулась Сюзан.
      - Ну, тебе виднее, психолог ты наш, - вздохнул я.
      Сюзан удовлетворенно отправила в рот кусочек "суши".
      - Квирк и Белсон вернулись из отпуска? - спросила она.
      - Да.
      - Ну и что, хоть извинились перед ними?
      - Ага, держи карман шире, - усмехнулся я. - Теперь каждый бьет себя в грудь и доказывает, что все время был на стороне Квирка.
      - А что с этим негром, которого они взяли?
      - С Уошборном? Будут судить за убийство жены.
      - А Гордона Фелтона?
      - Думаю, закосит под сумасшедшего и отправится в Бриджуотер или еще какую-нибудь клинику. Откуда ему уже не выйти.
      - Ну, будь он нормальным, он бы не совершил всех этих убийств, возразила Сюзан.
      - Да, однако тысячи людей вырастают в таких же условиях и страдают от тех же проблем, но никто почему-то не выходит на улицу с пушкой и не убивает несчастных женщин.
      - Бог его знает, - пожала плечами Сюзан. - Я, конечно, могу выдвинуть тебе чисто научную теорию по этому поводу. Ну, например, о бесконечном множестве абберантностей человеческой психики. То есть, во всем мире нет двух людей с одинаковыми проблемами... Но это то же самое, что и "Бог его знает", только другими словами.
      - А его можно вылечить? - спросил я.
      - Только не в Бриджуотере, - покачала головой Сюзан.
      - Это я понимаю. Но при правильном подходе его болезнь излечима?
      Сюзан съела еще один кусочек "суши" и запила глотком саки.
      - Вылечить - это, мне кажется, не совсем подходящее слово. Ему можно помочь. Сделать так, чтобы его состояние не ухудшалось, освободить его от того давления, которое толкает его на все эти ужасные преступления, перенаправить, что ли. Ну, то есть, чтобы его поступки приобрели менее деструктивный характер.
      - И все?
      - Я понимаю, что это звучит слишком научно, но я не знаю, как ответить по-другому. К тому же направление и результат лечения, конечно, зависят еще и от тяжести его поступков. Если вся его патология выражается в том, что он, скажем, ворует женские колготки, то в этом случае можно с уверенностью заявить, что такая болезнь излечима. Потому что, если ты ошибешься, последствия не будут слишком ужасными. Но здесь... Кто поручится, что после освобождения из клиники он не убьет еще кого-нибудь? Я бы, например, никогда не взяла на себя такую ответственность.
      Официантка убрала пустые тарелки и поставила на стол темпуру из креветок, вареный рис и еще одну кружку пива для меня. Когда она ушла, я сказал:
      - Знаешь, Сюзан, мне почему-то очень жалко этого Фелтона.
      - Да, - вздохнула Сюзан.
      - Но тех женщин, что он убил, жалко еще больше.
      - Да, - снова вздохнула Сюзан. - А что насчет его матери?
      - Тяжело, - покачал головой я.
      - Но возможно. Подумай, как умело манипулировала она своей жизнью, не обладая никакой властью, кроме власти любви.
      - И все зря. Ее репутация все равно будет испорчена.
      - Жестоко, - нахмурилась Сюзан.
      Ну, у меня-то никогда не было матери, - пожал плечами я. - Может поэтому я не очень-то восприимчив ко всем этим вещам.
      - Возможно. Но у тебя еще и просто сильный характер.
      Я взял теплую бутылку саке и наполнил пиалу.
      - А знаешь, что мне понравилось во всем этом деле? - спросил я.
      - Ну?
      - Мне понравились мы с тобой.
      Сюзан кивнула.
      - Мы с тобой мне всегда нравились, - продолжал я. - Но сейчас мы имели просто великолепную возможность переругаться и опротиветь друг другу, и я очень рад, что этого не произошло.
      - Да, - согласилась Сюзан. - Мы постоянно стояли друг у друга на дороге.
      - Но не стали от этого относиться друг к другу недоброжелательно. И все время были добры друг к другу.
      - Почти все время.
      - Ну, можно сказать, всегда.
      Сюзан улыбнулась и взяла меня за руку.
      - Да, интересная была ситуация, - сказала она. - Ты постоянно говорил мне, как должна работать я, а я все время учила работать тебя. И оба при этом боролись за собственную самостоятельность.
      - Не рискну подписаться под словом "мы", - заметил я. - Но позволь мне предложить тебе маленькую награду за такое полное понимание моих проблем.
      - Я не хочу идти в Фенуэй-парк и смотреть на этих дурацких клоунов, взмолилась Сюзан.
      - Ну, вообще-то я имел в виду экзотический сексуальный конгресс, заметил я.
      - С дурацкими клоунами?
      - Да нет, после летнего отпуска они стали слишком толстыми и неповоротливыми, - ответил я. - Ты достойна гораздо большего, ты достойна меня - Спенсера-Быстрая Нога.
      - О да, - вздохнула Сюзан. - Боюсь, что только этого я и достойна.
      - Ну так что, может после обеда поедем к тебе и займемся чем-то более приятным?
      - Конечно, - улыбнулась Сюзан.
      - В свитере или без? - спросил я.
      Сюзан подняла глаза и окинула меня долгим взглядом своих бездонных темных глаз. На лице застыло удивленное выражение, что могло означать улыбку. И вдруг с ней произошло то, чего я не видел ни разу в жизни. То, чего, наверняка, еще не видел ни один человек.
      Она покраснела.
      ...В камере было жарко. Тюрьму наполняли злые, отчаянные крики и грязная ругань. Ему еще ни разу не доводилось сидеть в тюрьме. В камере не было света. Яркие электрические лампочки в коридоре отбрасывали длинные тени. Пахло мочой, дерьмом, испарениями, водопроводными трубами, человеческими телами, сигаретами и страхом. В камере не было никого, кроме него. Злой, пугающий мужской мир. Темный и зловонный мир без женщин. Все уже знают. Все заключенные смеялись над ним, когда его вели в камеру. Негры следили за каждым его шагом. Лежа на грязном голом матрасе, он рыдал, закрыв лицо руками. Но никому не было до него никакого дела. Никому. Он остался совершенно один. Одиночество жгло огнем живот, ползало по спине и сдавливало горло. Он чувствовал себя маленьким, слабым и жалким. "Никому он не нужен. Никому. Ни одному человеку... - Он вспомнил, как лежал в кровати рядом с матерью... Единственное, о чем он так и не рассказал психотерапевту. - Материнское тело. Обнаженное, слегка пахнущее кухней, дотрагивающееся до него. Ее рука трогает, гладит, сдавливает. Запах белого вина, материнские звуки, тихие, немые звуки. Она кладет его сверху и впускает в себя"... Он сел на кровати и снял рубашку. Обвязал один рукав вокруг шеи, встал и подошел к решетчатой двери камеры. Никого. Он поставил ноги на нижний прут решетки и, держась одной рукой, полез наверх. Затем просунул руки сквозь решетку, крепко привязал свободный рукав рубашки к верхней планке и повернулся лицом к камере.
      - Я никому не сказал, - простонал он. Голос эхом прокатился по пустой камере и растаял в зловещей темноте. - Я никому не сказал об этом, мама, прошептал он и, отпустив руки, прыгнул вниз.