Павел Парфин
      Сувенир для бога
      *1*
      - Ну, пока! - рыжеволосая Машка сделала Дьяченко ручкой и прошмыгнула мимо. Хоть и не просто это было - проскочить мимо. Потупив свеженакрашенные очи, как бы невзначай вдохнув мужского духа. Сексуален и чертовски красив Валька Дьяченко.
      - Пока что? - машинально уточнил он. С озабоченным видом Дьяченко застрял на пороге.
      - Ха-ха-ха, совсем заработался! - Машка на миг обернулась. Говорю: пока, задумчивый! И чей ты такой задумчивый?
      И продефилировала дальше. В меру цокая, в меру виляя, в меру в обтяжку, в меру короткая, в меру дразня. Конец рабочего дня как-никак.
      Смотря для кого. Для рыжей секретарши Машки - да, а для Дьяченко...
      Яйца времени.
      Клоны соблазнов.
      Осколки Атлантиды...
      Валька морщил лоб, скреб в задумчивости затылок, но так и не смог придумать ничего путного. А заказчик, выйдя из туалета, продолжал наседать с еще большим пылом. Будто он ходил в туалет не освобождаться, а заряжаться.
      - Так на кой хрен мне эта сувенирка? - допытывался Хек, хитро щуря маленькие, заплывшие жиром глазки. Неторопливым, хозяйским взором он прошелся по своему просторному офису и для убедительности развел руками. Повсюду громоздились раскупоренные, раскуроченные коробки, набитые всякой всячиной: шариковыми ручками, брелоками, записными книжками, открывалками для бутылок, зажигалками, чашками, подставками для бумаги, красно-белыми флажками и даже подзорными трубами и дорогими на вид, но неуютными винными наборами. Дьяченко, несколько ошалелым взглядом глядя на все эти сокровища, лихорадочно соображал. Сейчас ему требовалось совершить открытие: додуматься, зачем людям нужны такие бесполезные вещи, как сувениры. Казалось, уже весь мир давно об этом знал, кроме него, Вальки Дьяченко.
      Ремиксы счастья.
      Уловки бога.
      Недостающая деталь сознания...
      Он наклонился над коробкой и вынул первую попавшуюся вещицу желто-голубую авторучку.
      - Ну, здесь можно напечатать логотип вашей фирмы, - неуверенно промямлил Дьяченко и совсем уж потухшим голосом добавил: - Адрес и телефон.
      - А на фига? - упрямо гнул свое Хек.
      - Ну, чтобы вас запомнили.
      - Ага, и в случае пожара на мобильный позвонили. Еще версии есть?
      Дьяченко в растерянности пожал плечами.
      - Не знаю, зачем же еще? Можно, конечно, и так пользоваться. Календарик там перекидной, часы настенные, подставка для бумаги и карандашей всегда к месту. А если на них еще и название фирмы нанести трафаретной печатью, телефоны, имэйл, - по второму кругу начал Дьяченко, но Хек с раздражением перебил: - Было! Все это уже было! Пацаны вокруг по горло сыты этой ерундой!.. К тому же, ответь, кому нужны название фирмы и ее дребаные телефоны?.. Только самой фирме! А вдруг клиента воротит от нее? Что, если клиент еще на заре капитализма кинул ее? Или наоборот - фирма задолжала клиенту? Что тогда, а?.. Ну-ка, дай сюда трубку.
      Дьяченко протянул подзорную трубу пока еще с девственным, не отмеченным никакими рекламными письменами корпусом.
      - Вот презентуешь ты эту трубку, - Хек помахал трубой перед носом Дьяченко. - И что? На кой хрен она клиенту?
      - Так ведь дармовая труба-то, - вяло сопротивлялся Дьяченко. Ему уже было по барабану, будет он заниматься этим заказом или Хек пошлет его к чертовой матери. Валька повторил. - Что ей в зубы заглядывать, если она дармовая?
      - А что ж еще с нею делать?! - с нарочитым удивлением воскликнул Хек. - Только пялиться! На девок где-нибудь на пляже или из окна офиса. Увидел, к примеру, классную телку на улице и тут же звонишь: эй, официант, вон ту бабу мне к обеду! А когда приволокут ее, обалдевшую, трусы стащишь с нее и вместо члена эту же трубу ей в задницу вставишь, чтобы сравнить, черт подери, чем ее жопа от других отличается! Как ты думаешь, в ней есть что-нибудь особенное?
      - А я почем знаю! - вспыхнув, покраснел Дьяченко. - Я ничьи задницы в бинокль не рассматривал.
      - Да что ты все буквально! Вот тормоз! - в сердцах рявкнул Хек. Вруби свой черепок, пусть в нем мозги твои никудышные перемешаются, как шары в лотерейном барабане. Авось счастливый выпадет... Ну ты же рекламист, Валек! Где твое хваленое во-о-бра-же-ние?
      - Да ничем она не отличается! - огрызнулся Дьяченко. - Жопа она и есть жопа.
      - Вот, - удовлетворенно хмыкнул Хек, - сувенирка, будь она сотни раз такая-разтакая, ничем друг от дружки не отличается. Опостылела всем, понял! Как верная баба, надоела: не подведет никогда, услужит в любую минуту... так, что и не заметишь. Уразумел: не заметишь! А мне надо, чтоб замечали. Даже такую фигню, как эта, в которой нет ни смысла, ни пользы!
      - Зато есть шарм, - зачем-то заступился за сувениры всего мира Дьяченко.
      - Не смеши! О каком шарме ты хочешь втереть мне!
      Подойдя к шкафу, Хек взял с полки небольшую, с две трети ладони фигурку цвета коньяка "Шустов". Коньяка на донышке оставалось в стоявшей рядом рюмке. Дьяченко глянул на фигурку: "Конь что ли? А на морде что? Вроде как рог..."
      - Вот, кому нужна такая чушь, а? Я даже врубиться не могу, что она значит. Мерин с рогом, а? Но раз я решил заняться этой темой, изволь, Валентин, напрячь мозги, поработай-ка головой... или членом - вдруг тебя какая баба вдохновит на правильный ответ. А хошь - возьми Машку, но чтоб завтра... нет, сегодня через три часа ты выложил мне все как на духу!.. Ты понял, чего я хочу от тебя?
      - Да. Типа: на хрена козе баян, если она летать не может, буркнул Дьяченко и неожиданно зло пнул ящик с дорогущим представительским винным набором.
      - Ну-ну, потише, - беззлобно показал зубы Хек и, наклонившись, похлопал рукой по ящику. - В этой картонке, знаешь, сколько кусков зарыто?.. А вообще я рад, что до тебя дошло наконец, как до мерина. Ладно, вали и спеши шевелить мозгами.
      Уходя, Дьяченко незаметно, пока Хек задумчивым взглядом переходил от одного ящика к другому, прихватил с собой игрушку - ту странную вещицу, что напоминала коня. К этому времени Хек вернул ее в шкаф. Однако, размышлял Дьяченко, какой же это конь, если это... единорог. Таинственный герой древних мифов был сделан из меди, вероятней всего, из бронзы. На кончике его рога загадочно светилась крошечная янтарная бусинка. Дьяченко задержал на ней взгляд - казалось, морской камушек излучает едва заметный, прозрачный свет. Интересно, кому пришло в голову сделать такой сувенир?
      "Глядишь, еще на что-нибудь надоумит", - решил Дьяченко, но, уже стоя в дверях, спросил о другом:
      - При чем тут мерин, а, Иван Степаныч? Обычно говорят: доходит как до жирафа.
      Иван Степаныч, он же Хек, неожиданно разозлился. С чувством плюнул себе под ноги, но попал в левый туфель.
      - Да мне плевать, что говорят! Где твой креатив?! Где твоя ин-ди-ви-ду-аль-ность?! Сказал я так, потому что, если ты не принесешь единственный и верный ответ, я вырублю тебя, как мерина... которого ты стащил из шкафа!..
      Дьяченко ходил в широкополой фетровой шляпе, красивой, цвета морской волны, с карманчиками, в которых прятал деньги и презервативы. Шляпой своей он очень дорожил. В тот день было ветрено, зябко. Правда, несмотря на начало декабря, уличная пыль по-осеннему бесцеремонно садилась на обувь и трещала на зубах, если вдруг Дьяченко с открытым ртом провожал какую-нибудь случайную красотку. Зато руки мерзли, а тело зябло, как от крепкой стужи.
      Валька держал путь к перекрестку, где на одной стороне улицы уживались магазин "секонд хенд", пивной бар "Кэп", булочная "Сумська паляныця" и чебуречная в фургончике без колес, а на другой - ковровые покрытия и шкафы-купе от "Акции-информ" и Ильинская церковь. За метр до перекрестка сильный порыв ветра сорвал шляпу. Она, словно колесо фортуны, покатилась-полетела на другую сторону дороги - точно по диагонали, в направлении церкви, красивой и опрятной, подобно прихожанам, которые придут сюда на Рождество. Дьяченко, высоко подбрасывая колени, не обращая внимания на раздраженные гудки клаксонов, рванул вдогонку за шляпой. Точно по диагонали помчался... Увлеченный, он вдруг пропустил косой удар слева - луч света, отразившись от летящего сбоку лобового стекла, впился в самый зрачок.
      *2*
      Солнце было похоже на свежий срез ананаса. Остальное Валька видел впервые. Вернее - не видел. "Блин, куда все подевалось? А это еще шо за чучело?! Мент, што ли?"
      На обочине дороги, в седых кустах, еще не отошедших от утренней изморози, безмолвно высился черный всадник. На ветру развевалась красная лента, повязанная на правой руке чуть ниже локтя. За его спиной грозно ощетинился колчан со стрелами. Длинное деревянное копье со стальным наконечником проткнуло грязно-серое брюхо низкого зимнего неба. Бронзово-зеленая трава, пересыпанная, словно солью, зернистым снегом, повсюду тихонько пела и завывала, как натянутая тетива. Или то, может быть, тишина звенела в Валькиных ушах?
      С бесстрастной, чуть надменной печатью на челе всадник рассматривал Дьяченко. Казалось, он обнаружил в нем третий глаз и теперь пытается в него заглянуть. Боясь ступить шагу, Дьяченко беспокойно теребил шляпу. Всадник возник перед ним как из-под земли, когда он поднимал шляпу с пыльного асфальта... С асфальта ли? Валька помнил: от бара "Кэп" он побежал как угорелый за шляпой - наискосок к Ильинской церкви. Еще какая-то старушенция криво усмехнулась ему. Потом - бах! - в глазах сверкнуло, тут же потемнело, к горлу подступил внезапный спазм, как после чрезмерно выпитого... И все же откуда взялся этот мужик? Ну и глазища - как у волка! А вокруг никого, будто вымерло все. Целая улица сгинула, куда там - квартал! Пустая степь одна. Господи, как тихо! Вот как, оказывается, сходят с ума... А тот парень хоть бы хны - не шелохнется, сидит, точно кол, на своей мрачной коняке. Вооружен и выглядит очень реально. Сразу видно, чувствует себя здесь как дома. А степь-то какая не пощадит никого, ни одну случайно заблудшую сюда душу. Господи, кто объяснит, что все это значит?!
      На воине был высокий кожаный шлем, черная кольчуга и длинная темно-зеленая юбка. Темно-серый, подстать зимнему утру, жеребец нетерпеливо фыркал под седоком, красная лента угрожающе плескалась на ветру... Внезапно всадник припал к конской гриве и резким движением выбросил вперед руку - в следующий миг веревочная петля обожгла шею Дьяченко. Тот не успел по-настоящему испугаться, как страшный незнакомец притянул его к себе: по ледяной соленой траве, сквозь ломкие седые кусты - к пахнущему потом крупу коня. Одним сильным рывком незнакомец оторвал Дьяченко от земли и посадил позади себя. Конь недовольно переступил с ноги на ногу, почуяв дух чужого человека. Не снимая петли, крепко стиснувшей плечи Дьяченко, незнакомец, все так же молча, связал ему руки, а конец веревки привязал к своему поясу. У Вальки, казалось, одеревенел и язык, и сознание - он ни пискнуть не мог, ни признаться себе, что влип по-крупному.
      Незаметно пришпорив коня, черный всадник пустился вскачь.
      Степь пыталась перекричать его звонкий бег, сбить с толку, направить на путь иной - все напрасно. До тех пор, пока на горизонте почти в одно время с несимметричными зубцами леса не показались всадники. Выглядывая из-за плеча черного воина, так и не вымолвившего ни слова, Дьяченко насчитал шесть едва очерченных издали силуэтов. Он не знал, радоваться этому или продолжать молить у Бога помощи.
      Вдруг, резко натянув поводья, всадник встал как вкопанный. Не готовый к такой остановке, и без того разболтанный бешеной скачкой, Дьяченко не удержался в седле и, падая, невольно прижался к спине своего похитителя. И тотчас почувствовал, какой дрожью охвачено его тело. Кто же так растревожил черного воина? Не иначе как те шестеро, будоражащих степь гортанными выкриками, лихо сокращающих расстояние между ними. Кто они - кровные враги его похитителя или шальные убийцы-кочевники?.. Дьяченко не успел как следует поразмыслить над этим - всадник рывком выдернул из-за спины копье и, держа его наперевес, пустился галопом навстречу мчавшимся на него ворогам.
      Великолепной светло-шоколадной масти кони под чужаками выглядели бойчей и выносливей, нежели жеребец черного воина. Зато сами чужаки были ниже ростом, с неприятными круглыми лицами, густо усеянными рябинами, будто побитыми оспой. Их несоразмерно большие головы были защищены нелепыми плоскими шлемами, смахивавшими на тарелки из барабанной установки. Позади собачьими хвостами телепались толстые косы.
      Схватка была неизбежна. Продолжая опираться грудью о спину черного воина, Дьяченко почувствовал, как утихла дрожь, как, налившись новой силой, окаменела спина. Черный воин был готов к неравному бою, взяв в союзницы лишь одинокую волчицу-смерть. Где-то вдали раздался призывный вой. Размахивая кривыми не то саблями, не то мечами, подначивая друг друга, круглолицые набросились на черного всадника. Но тот, изловчившись, первым нанес удар - на полном скаку пробил копьем насквозь ближайшего противника. Мощный удар едва не опрокинул круглолицего на спину, но он удержал-таки равновесие. А черный всадник, тут же позабыв про копье, уже выхватывал из ножен длинный и прямой меч. И пока он, сделав обманное движение вправо, а затем рубанув сверху донизу, от дурацкого шлема до ляжек, разваливал пополам второго круглолицего, первый еще несколько шагов по инерции проехал вперед. Жизнь его неумолимо таяла, вытекая тонкой струйкой пара из перекошенного рта. Схватившись за копье, как за самое дорогое, чем он сейчас обладал, ворог наконец изрыгнул кровавую пену и ничком свалился на степной саван - засыпанную серебристым снегом траву.
      Третьему противнику черный воин тоже не оставил ни единого шанса одержать над ним верх. Уклонившись от удара кривой сабли, буквально на считанные миллиметры поднырнув под нее, черный, не глядя, наотмашь ударил мечом. Как раз на уровне живота круглолицего пришелся удар - и осталась кровавая половинка туловища, без головы и плеч, сидящей в седле. А верхняя часть, продолжая тупо сжимать кривую саблю, рухнула на мерзлую землю, под копыта собственному коню.
      Лицо Дьяченко было залито чужой кровью. Не имея возможности вытереть ее - руки по-прежнему были связаны, - он уткнулся лицом в снег. Перед тем как ринуться с копьем на первого врага, черный всадник неожиданно скинул Дьяченко с коня. Больно ударившись затылком и спиной об угловатую, как камень, землю, Дьяченко выматерил чертова незнакомца. Но затем, став свидетелем кровавого поединка, горячо славил Бога, что до сих пор еще жив. "Он так борется за мою жизнь. Или, может, варвары хотят отбить меня у него? О, нет! У них такие мерзкие хари! К тому же он сильней их. Лучше отдаться сильному, чем этим кругломордым. Но кто он, Господи?! И что ему от меня нужно?" - лихорадочно искал ответа Дьяченко.
      Лежа на боку на холодной колкой земле, в грязном снегу, забрызганном кровью, затоптанном копытами, он с первобытным ужасом, незнакомым современному человеку, наблюдал, как острая сталь разрубает человеческую плоть, как летят в стороны куски этой плоти, с какой невероятной естественностью один человек лишает жизни другого. "Ну на хрена, на хрена я ему сдался?! Куда он меня все-таки вез, мать его?!" - Дьяченко продолжал истерично гадать, переживая, трясясь каждой клеткой своего беззащитного тела за жизнь черного воина.
      Увидев, как пал, разрубленный пополам, еще один их товарищ, остальные три круглолицых были вынуждены отступить, повернувшись к черному воину своими собачьими косичками. Воспользовавшись моментом, черный всадник подлетел к Дьяченко и, быстро нагнувшись, вновь посадил на коня. Впервые улыбнувшись Вальке - сдержанно, одними губами, он коротко гикнул и погнал коня к черневшему вдали лесу, обещавшему защиту и спасение. Но не промчался он и двадцати сумасшедших, изрыгающих копытами фонтаны снега и грязи, шагов, как в его плечи и левый бок впились три стрелы. А потом еще дважды по столько же... Теряя стремительно силы, будто спеша угнаться за душами убитых врагов, черный всадник взмахнул над Дьяченко мечом - Валька в ужасе зажмурил глаза - и одним ударом разрубил узел на веревке, связывавшей руки пленника. Затем, покачнувшись, неуклюже сполз с седла. Раскинув руки, мертвой птицей остался лежать в степи.
      До леса оставалось метров двадцать-тридцать, когда одна из бесчисленных стрел, пытавшихся угнаться за серым, как зимний день, жеребцом, настигла-таки Дьяченко - вошла ему под самую правую лопатку. Вскрикнув, он упал коню на шею и уже на грани беспамятства сжал его жесткую гриву. Сознание утекало от Вальки неведомыми тропами, в последний миг, когда он еще мог мыслить и чувствовать, у него мелькнула слабая надежда, что вот-вот он должен проснуться. Вспыхнула, как искра, и тут же погасла. Связь с миром оборвалась. Все...
      *3*
      Очнулся Дьяченко от нестерпимого жара, дышавшего прямо в лицо. Конь под ним радостно всхрапывал. Невыносимо болело плечо и правая половина спины - туда вонзилась стрела. Осторожно, с каким-то необъяснимым усилием, будто они были склеены запекшейся кровью, Дьяченко разомкнул веки. Напротив полыхала стена огня. Ночь терпеливо замерла поодаль, как шакал, дожидающийся, когда насытится лев. Скрипнув зубами, Дьяченко оторвал от лошадиной холки тяжелую свою голову. С трудом огляделся - горело кольцо огня. Но еще ближе, маяча черными силуэтами на фоне красно-огненных всполохов, перед ним встали люди - плотным кольцом окружили его. Факелы в их руках казались звездами, упавшими с небес. В дрожащем, неустойчивом свете огня, подвластном каждому порыву ветра, лица столпившихся вокруг людей то и дело меняли черты. Пока Дьяченко смотрел на них, они успели побывать нежноликими юнцами - такими безоблачными созданиями они предстали перед незваным гостем вначале. Потом солдатами с одной-единственной гримасой на лице, искаженном слепой, обращенной в пустоту ненавистью. Но вот уже смотрели на раненого Дьяченко смиренные, изможденные лица детей сохи и плуга - в их глубоких морщинах, изрезавших впалые щеки, сохли прошлогодние слезы. Потом было все: корчили козьи морды, дразнили обезьяньими ужимками, прельщали ангельской улыбкой, стращали черными глазницами, ввалившимися носами, лунками ртов, вечно хохочущих, орущих песню, в которой сплелись воедино хвала жизни и хула жизни, вызов смерти и призыв сплясать под ее черный бубен.
      Бац-ц-ц-а-а-а! Бубен легок на помине! Легок, да звон его тяжел, будто густая россыпь медяков вдруг ударилась оземь и покатилась под ноги людей, под копыта коней. Бац-а-а-а! Кто-то настойчиво забил в бубен, вторя ему, раздались удары в барабан, низкие и глубокие, как зов преисподней. Сердце Дьяченко невольно застучало им в унисон, беспрекословно подчинившись их первобытной власти. Он вскрикнул, испуганный, обвел больными глазами толпу и обмер, встретившись взглядом с человеком с черной повязкой на левом глазу. Его вид был внушителен и полон неиссякаемой властной силы. Могучего сложения, с плечами широкими, как крылья орла, в высокой черной шапке с золотым наконечником, в великолепной тонкой кольчуге, тесно облегавшей его гордую грудь, огненно-алой в свете факелов, незнакомец неподвижно сидел верхом на лунно-белом красавце жеребце. В первую же секунду Дьяченко понял, что перед ним особенный человек - может, большой военачальник или даже вождь неизвестного ему племени. Валька был потрясен его царственным видом, в особенности взглядом единственного глаза - тот был преисполнен такой необыкновенной внутренней силы, такого величия, что Дьяченко, не смея отвести взор, почувствовал резкую слабость во всем теле и в следующий миг лишился чувств...
      Когда он открыл глаза, то увидел низко над собой лицо прекрасной юной девушки. Глаза ее были добры, они светились чудесным зеленым огнем: казалось, то колышется листва молодого, еще не истерзанного ветрами деревца. Она наклонилась еще ниже. В один миг щеки Дьяченко коснулось теплое дыхание незнакомки и ее светлый локон. Он тихонько вдохнул ее запах, необыкновенно земной и знакомый. В следующее мгновение до Вальки дошло: девушка обнаружила, что он пришел в себя.
      В просторной палатке или шатре с малиновыми стенами и золотым сводом струился сладковатый аромат благовоний и свежих фруктов. Чаша с яблоками стояла справа от изголовья Валькиного ложа, мягкий свет разливали вокруг шесть свечей в высоких черных подсвечниках. Заметив признаки жизни на бледном лице странного человека, явившегося к ним явно из чужого мира, девушка улыбнулась ему и с детской непосредственностью хлопнула в ладоши.
      - Где я? - с трудом выдавил из себя Дьяченко, но, к удивлению, не сразу понял, о чем же он сейчас спросил. Слова, произнесенные им, прозвучали на неизвестном ему языке.
      - Ну наконец-то! - вновь ударила в ладоши девушка. Голос ее, низкий и глубокий, никак не вязался с ее хрупкой, изящной статью. И снова Дьяченко подивился тому, что, не разобрав ни единого ее слова, он понял их смысл - словно незримый переводчик засел в его непутевой голове.
      - Ты жив, незнакомец. Теперь можно позвать Коло-ксая, он уже заждался...
      - Постой! - неожиданно даже для самого себя взмолился Дьяченко. Кто ты?! Ну кто ты, о Господи?! Где я?!
      Дьяченко было плевать, что он по-прежнему не узнает своего голоса. Девушка прекрасно его поняла. Улыбнувшись, жестом попыталась успокоить его.
      - Отец назвал меня Гойтосирой. А самого его люди зовут Коло-ксаем. Что значит "Солнце-царь". Вот уже двадцать пять лет он правит племенем воков, добиваясь вместе со своим народом славы и расположения богов. Вот уже восемьдесят девять лет в один и тот же день воки приходят сюда. Оставив на время дома и хозяйство, стариков и детей, добро и скот, они проходят две сотни миль, чтобы принести жертвы богу солнца Хорсу. Теперь никто не скажет, кем был заведен этот вечный порядок, которому подчинялись наши предки, которому подчиняемся мы, а в будущем - наши дети и внуки. Никто не знает этого... Но каждый вок, если ты спросишь его, точно скажет тебе, сколько жертв положено принести в дар солнечному Хорсу - шесть. Не больше и не меньше.
      Девушка нежно коснулась пальцами щек и лба Дьяченко, затем опустила указательный палец ему на губы.
      - Тебе выпала большая честь. Одной из шести жертв уготовано быть тебе, вернее крови, омывающей изнутри твое тело.
      - Нет!! При чем тут я?! - заорал Дьяченко. Его бросило сначала в холод, затем в жар; пот и слезы брызнули из глаз, выступили из пор; он задыхался от ужаса, охватившего его; он почувствовал себя безнадежно беспомощным, тонущим в бурном потоке; в безотчетном порыве он отбросил руку девушки, изогнулся всем телом, будто его спину вдруг обожгло невыносимое пламя... Черты лица дочери царя неожиданно посуровели, стали жесткими, утратив очарование юного личика. Гойтосира вдруг схватила руками шею Дьяченко и стала сжимать. Он хрипел, извиваясь, как уж, в ее не по-девичьи сильных руках.
      - Почему я-я-я... Я-я-я не могу... Я-я-я должен...
      Гойтосира разжала пальцы - так же резко, как схватила ими за горло. Дьяченко едва не поперхнулся, жадно глотнув большую порцию воздуха. Закашлял, выпучив глаза. При этом стараясь не упустить из виду опасную девицу. Откуда-то она извлекла обломок стрелы - той самой, Валька узнал ее, которой он был ранен.
      - Тебе спасли жизнь. Теперь ты должник. И если ты не успеешь выполнить долг, твоим детям и внукам придется сделать это - и так до шестого колена... Но даже не это обязывает тебя пожертвовать жизнью и кровью своей. Даже не это, - девушка задумалась. Ее лицо неприятно осунулось, приобрело неживой, свинцовый оттенок. Его вдруг обезобразили старческие морщины: казалось, дотронься сейчас до дряблой, лягушачьей кожи, и она сойдет под руками, как маска... В следующую секунду глаза Гойтосиры вспыхнули пронзительным, сумасшедшим зеленым огнем - изумрудная лава вмиг поглотила черные островки зрачков.
      "Ведьма!" - пронеслось в голове Дьяченко. Он инстинктивно попятился от нее, хотя деваться было некуда - разве что провалиться сквозь ложе. Хлестнув гневным взором, девушка остановила Вальку одним коротким жестом: откуда ни возьмись в ее руке возник игрушечный единорог - мутновато-желтый, с неизменно яркой янтарной бусинкой на кончике рога. Короче, тот самый сувенир из офиса Хека. Гойтосира улыбалась - вновь лицо ее было молодым и прекрасным, губы призывно приоткрылись, снежно-белая полоска зубов влажно светилась. Дьяченко почувствовал, как мгновенно откликнулась его плоть, как улетучился страх, как враждебность и недоверие уступили место жажде - жажде греха. Продолжая таять под ее зеленым всепроникающим взором, Дьяченко уже был готов отдать жизнь за одну-единственную ее любовь. "Ведьма", - с надеждой прошептал он.
      Не отводя взора, Гойтосира улыбалась все шире, на ее верхних клыках мерцали алмазы.
      - Этого медного Оззо нашли в твоих одеждах, - молвила она, поднося почти к самому Валькиному носу бронзового единорога. Но все внимание Дьяченко, вновь напрягшегося, собравшегося в комок, в эту минуту было приковано к другой, правой руке девушки: в ней Гойтосира сжимала роскошную, украшенную щедрой жменей сверкающих камней рукоять ножа или кинжала.
      - Это всего лишь сувенир...- едва слышно прошептал Дьяченко. В его бедном сердце опять поселился страх, рассудок слабыми молоточками забил тревогу - слишком поздно забил.
      - Сувенир? Мне не знакомо значение этого слова. Думаю, ты лжешь, малодушно пытаясь спасти свою жалкую жизнь. Но я не верю ни единому твоему слову! А-ха-ха-ха! Ты послан нам судьбой! Лучшее тому доказательство - эта удивительная медная фигурка! Никогда еще ни одному воку не приходилось держать в руках ничего подобного! Бронзовый Оззо - это знак! Он ясно и недвусмысленно свидетельствует о твоей неизбежной жертвенности, о твоем священном предназначении. Будь мужественным, будь полнокровным, как река в половодье. Твоей крови жаждут тысячи душ воков! Это были отважные воины. Они отдали жизнь за свободу нашего племени: одни сделали это вчера, другие - а их большинство так давно, что уже никто и не вспомнит. Но все они одинаково нуждаются в твоей защите - защите твоей крови! Ведь души воков-воинов, отправившись в мир иной, стали там добычей отроков - мерзких демонов с оленьими рогами и обманчиво-сладкой, ангельской внешностью. Отроки - о, как я их ненавижу! крича, Гойтосира распахнула изящный ротик - вдруг с ее правого клыка упала алая капля. Дьяченко вздрогнул, он не мог пошевелить пальцами ног - те внезапно отнялись.
      - Если мы сейчас не поторопимся, - горячо задышала-зашептала Гойтосира,- оленеподобные демоны утопят в Юфилодоре души воинственных и справедливых воков. Если мы не поторопимся, о пришелец с бронзовым Оззо, знаком, ниспосланным нам великим и всемогущим Хорсом, если мы не поспешим, души моих предков навсегда сгинут на дне озера демонов, где тени питаются душами живых, где злые боги прут из влажного, вязкого мрака, точно речной сорняк, где правит бог всех демонов и падших ангелов Хорс!
      - Хорс?! - ошарашенный, воскликнул Дьяченко. Ему показалось, что он ослышался. - Но ты же сама назвала его богом солнца!
      - Ни слова больше! - девушка перебила его, ничуть не смутившись, заткнув ему рот молниеносным, пламенным поцелуем. - Теперь или никогда! взмахнув правой ногой, как птица крылом, она ловко оседлала тело Дьяченко, безошибочно отыскав его мужское естество, одной лишь волей своей и жаром юного тела заставила его подчиниться своему желанию. Когда Дьяченко, окончательно потеряв голову, утратив врожденную способность к самосохранению, достиг невыносимо нежных глубин и уже был готов щедро поделиться с ними самым сокровенным, что у него было после жизни - своим семенем, - красавица Гойтосира едва не перерезала ему горло. В бешеном ритме двигая неутомимым, как у кошки, телом, жадно глотая стоны и признания молодого пришельца, девушка, вновь по-волчьи оскалившись, занесла над ним исключительной красоты смерть... Но ударить ножом не успела - в шатер царя Коло-ксая ворвался... сам Коло-ксай! Со свитой и верными воинами.
      *4*
      - О демон! Остановите Гойтосира!! - с порога вскричал царь, и повязка на его глазу надулась, как парус от дерзкого ветра. Бежавший рядом рослый, статный воин в высокой черной шапке и с алой лентой на правой руке точный двойник черного всадника, пленившего Дьяченко - быстро метнул копье. Короткое тонкое древко с тяжелым железным наконечником пробило чудесную грудь Гойтосиры в тот самый миг, когда по ее юному телу побежала волна экстаза. Черно-красная кровь хлынула на Дьяченко - кончая, тот чуть не захлебнулся в ее холодных душных струях, принесших смрад и горечь преисподней. Он с трудом избавился от стремительно деревенеющего тела. А когда, вытерев рукавом кровь с лица, вновь глянул на Гойтосиру, то обмер от неожиданности, а потом, спустя краткий миг, не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, заорал что есть мочи! Подле его ложа, распластавшись на земляном полу, корчилось в смертельных муках чудовище с безобразным обличьем и грудью, поросшей длинной косматой шерстью. "Гойтосира - колдун!!" - ужаснулся Дьяченко.
      - Гойтосир - посланник Виораха, бога хлопов - крысоподобных демонов, - словно прочтя мысли пленника, поправил Коло-ксай. Метнув на пленника быстрый, оценивающий взгляд и тут же, презрительно прищурившись, отведя его, царь воков приказал воину, убившему демона:
      - Порк, немедля веди чужеземца на капище!
      - Нет!! - набравшись смелости, вдруг выпалил Дьяченко. - Сначала объясните, какого черта вы меня здесь держите!
      От неожиданности, от резкого звука чужого голоса царская свита замерла, Порк выверенным движением схватился за меч, а сам царь вновь вперил в пленника испытующий взгляд - на этот раз в его взоре мелькнула искра интереса.
      - По правде говоря, не по нраву мне добыча Оржефара... Но у меня нет другого выбора. Ныне степь оскудела благородными мужами, достойными стать жертвой великому Хорсу. Приходится довольствоваться бродячими, безродными псами...
      - Да пошел ты, тоже мне царь выискался! - ругнувшись, Дьяченко ринулся было на Коло-ксая, но два плечистых стражника из царской свиты, опередив Вальку, схватили его за руки. Боже, что он делает?! На чужого царя руку поднял! Не иначе бес попутал!
      Царь, казалось, пропустил мимо ушей выходку чужеземца. Помолчал, задумчиво глядя поверх его головы, поверх уродливых останков Гойтосира... Затем, видимо, справившись с затаенной яростью, продолжал - голос царя стал тверже и звонче:
      - Лаять попусту - удел невежественных псов. Я без тени жалости отдал бы приказ привязать брехливого пса, присланного нам отважным Оржефаром, к конскому хвосту и выгнать коня в степь. На три дня и три ночи развеять беспутный прах его! Пес!! Я не удостоил бы его даже случайным взглядом, не говоря о чувственной речи, не окажись у него священного знака моего племени медного Оззо!