К основам исторической науки относится одно простое правило: чтобы правильно понять события истории, их необходимо рассматривать не по отдельности, а в контексте. Исключение исторического контекста, особенно в случае, когда мы имеем дело с мифологическим сознанием, приводит к плачевным последствиям. Образ жестоких и кровожадных крестоносцев, рисуемый в «мифе о захвате Константинополя», предполагает, в качестве самоочевидного, что «православные греки» не делали ничего такого, что могло бы послужить причиной какой-либо враждебности. Поддерживающие миф авторы подчеркивают такие события, как норманнское завоевание Фессалоник в 1185 г. или мелкие грабежи, которые совершали западные войска, проходившие по византийской территории. В популярном сознании византийцы предстают невинными жертвами алчных западных завоевателей. Между тем, часто обходятся молчанием другие события, которые могут пролить свет на причины настороженного и бдительно-враждебного отношения к византийцам со стороны латинян.
      Читая латинские источники времен Крестовых походов, приходится то и дело натыкаться на упоминание «вероломства греков». Почему же столь часто латиняне рассматривали византийцев как людей вероломных и дурных? Было это отношение основано на простом неприятии чужой культуры, или имело иные, более веские, причины? Совершали ли православные византийцы по отношению к латинянам злодеяния, сравнимые с разорением 1204 г.? Ответ на этот вопрос побуждает современного западного историка писать: «Каким бы ужасным и не подлежащим оправданию ни был захват [Константинополя], справедливость требует упомянуть о том, что он не был совершенно неспровоцированным; более чем единожды (например при резне 1182 г.) греки Константинополя обращались с латинянами так, как теперь обходились с ними самими».
      Что же такое произошло в 1182 г. в Константинополе? «Историки, красноречиво и возмущенно – и не без определенных причин – рассказывающие о захвате Константинополя, <…> почти не упоминают о резне западного населения в Константинополе в 1182 г., <…> о кошмарном уничтожении тысяч людей, <…> когда убийцы не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков, ни больных, ни священников, ни монахов. Кардинал Иоанн, посланник Папы, был обезглавлен, и голова его была протащена по улице, привязанная к хвосту собаки; младенцев вырезали из чрева матерей; над выкопанными телами западных совершали надругательство; те же 4000, что избежали смерти, были проданы в рабство туркам». Правда ли это, или измышление современного западного историка?
      Увы, это правда. Направлял эти события и использовал ненависть возбужденной толпы к латинянам будущий византийский император Андроник I Комнин на своем пути к императорскому престолу. Об этом кошмарном событии сообщают нам современники. Один из этих современников – архиепископ и хронист Гийом Тирский, которого историки называют «хорошо осведомленным о ситуации в Константинополе». Вот что пишет он об этих событиях в своей хронике «История деяний в заморских землях»:
      «Поэтому наши (латиняне – П. П.) были весьма испуганы, боясь внезапного нападения горожан на них, так как были предупреждены кем-то, кто знал о заговоре; те, кто был более силен, на сорока четырех галерах, которые находились в порту, убежали от греков; другие, поместив на корабли, которых в порту было большое множество, все свое хозяйство, избегли смертельной опасности. Те же, кто был стар, или не мог узнать [об опасности], или не был способен к бегству, остались в своих домах и перенесли бешенство нечестия из-за того, что другие бежали. Ибо многократно помянутый Андроник, тайно снарядив корабль, ввел в город все множество тех, кого увлек за собой; они, как только вошли [в город], вместе с гражданами ворвались в ту часть города, которую населяли наши, и остаток народа, который, когда другие уходили, либо не захотел, либо не смог бежать, буйствуя, перебили мечами; и лишь немногие, кто был в состоянии взяться за оружие, остались в тот день в живых, и сделали победу врагов небескровной.
      Итак, забывшие верность и услуги, которые многие наши оказали империи, уничтожив тех, кто, как они видели, мог сопротивляться, предали огню их жилища и всю их область (район города – П. П.) немедленно обратили в пепел; женщины и дети, старики и больные погибли в огне. И не было достаточно их нечестию буйствовать в мирских (не священных – П. П.) местах; воистину, они вошли в церкви и чтимые места, к убежищу которых прибегали [латиняне], и вместе с ними сожгли дотла святые храмы. И не было различия между народом и клиром, но безжалостно растерзали тех, кто отличался религиозным саном и достоинством. Монахам же и священникам первым причинили несправедливость, и тех, кого нашли, жестоко убили. Среди них достопочтенного мужа по имени Иоанн, субдиакона святой Римской Церкви, которого по церковным делам господин Папа направил туда, схватив, ради поношения Церкви обезглавили, а его голову привязали к хвосту грязной собаки. Но и мертвые, которых обычно щадит всякое нечестие, среди настолько гнусных и злых отцеубийц и святотатцев не были оставлены в покое; их вытаскивали из гробниц и разбрасывали по улицам и дворам, словно чувствующих причиненную несправедливость.
      Кроме того, ворвавшись в госпиталь, носящий имя св. Иоанна, сколько в нем ни нашли больных, всех убили мечами. Тех же, кто из долга благочестия справедливо был сохранен от нападавших, прежде всего священников и монахов, привлеченные к разгрому бродяги и разбойники искали, обшаривая ради награды убежища и укрытия в домах, чтобы те там не спрятались и не могли избежать смертельной опасности; найденные и насильно вытащенные передавались мучителям; те же, чтобы они не даром прилагали усилия, давали им награду за убийство несчастных. Более же добрые, видя, как действуют разбойники, тех, кто у них искал защиты и кому они дали надежду на спасение, продали в вечное рабство туркам и другим неверным народам; людей всякого пола, возраста и состояния, числом более четырех тысяч было увезено к варварским народам для получения награды. И вот, так нечестивый народ греков, порождения ехиднины, нравом подобные змее, пригретой на груди, и домовым мышам, отплатили злом своим соседям, ничего такого не заслужившим, ничего такого не боявшимся; тем, что отдавали им своих дочерей, внучек и сестер в жены и из-за долгого сожительства считали их своими родственниками».
      Латинский хронист рассказывает правду. Его слова подтверждает даже враждебно настроенный к латинянам византийский историк Никита Хониат, тоже современник событий – не ужасаясь деяниям греков, он подтверждает, что латиняне, не успевшие вовремя спастись, «все были осуждены на смерть, и все без исключения лишились имущества». Куда более откровенен другой греческий хронист, также современник, православный архиепископ Евстафий Солунский в своем «Разорении Фессалоник»:
      «На Андроника, однако, столица с самого его вступления в город могла только сетовать <…> Ибо он не избирал прямого пути, как и показало все дальнейшее. Едва лишь принял он наследство великого Константина, как его пафлагонцы, дикий народ, который эллины именовали варварами, тут же по команде набросились на латинян. Те жили, по древнему обычаю, обособленно на восточном берегу Златого рога, числом более 60.000. Были они обвинены в том, что держат-де сторону протосеваста и кесарини <…> и по этой причине враждебны ромеям <…>
      Но, к несчастью, пафлагонцы в своей бездумной дерзости истребили большое зло посредством другого зла. Ибо, едва войдя в столицу, они набросились на латинян, – конечно, в союзе с другими бунтарями, – неожиданно напали на них и обошлись с ними самым жестоким образом. Тогда было посеяно семя, от которого мы, и многие с нами, собираем сейчас урожай, так сказать, подобно Персефоне. Ибо с этого и начались наши нынешние беды.
      Много труда потребовалось бы для описания всех ужасов, что довелось тогда пережить латинянам: огонь, пожравший ту часть их имущества, что не была разграблена; пожары на море от огня, который ромеи низвергали на тех, что желали спастись на судах; происходившее на берегу и на улицах. Люди Андроника нападали не только на вооруженных противников, но и на тех, кто по слабости своей заслуживал снисхождения. Ибо и женщин, и маленьких детей они избивали мечом. Уже и это было ужасно, но всего ужаснее, когда железо разверзало материнское чрево и извергало плод его. Солнце сияло прежде времени на младенцев, и тьма Аидова принимала их, еще несозревших для жизни. Это скотство, и ни с каким иным преступлением не сравнимо. Тогда же погиб святой человек из латинян, приехавший по делам не то из Ветхого Рима, не то с Сицилии; в общем, римлянин или сицилиец. Он лишился жизни не просто так, а в полном священном облачении, которое надел для защиты от оружия, предполагая, что тогда разбойники постыдятся его тронуть.
      Это тоже было предвкушением того, что потом пришлось пережить нам. <…> Но это произошло позднее; тогда же несчастье латинян было таково, что они, как мне кажется, взывали к небесам против Андроника, чтобы они отомстили нам, и Бог услышал прошения их».
      Об этом эпизоде рассказывают и другие современные ему источники. Жестокость греков была ужасна – как мы видели, убивали женщин и детей, священников и монахов, у беременных вырезали плод, грабили и жгли церкви, варварски убили папского посланника, кардинала Иоанна, надругавшись над его телом. Историки указывают, что число жителей латинского квартала в Константинополе в 1182 г. составляло около 60.000 человек. Даже учитывая то, что некоторые из них успели бежать до начала или уже во время ужасного погрома, и даже с учетом тех 4.000 человек, которые выжили и были проданы в рабство, число жертв должно было быть огромным, в самом благоприятном случае – никак не менее 10.000 человек. Здесь стоит заметить, что и средневековые источники, и современные историки оценивают число греков, погибших при захвате Константинополя в 1204 г., примерно в 2.000 человек. Уже это позволяет сравнивать масштабы этих двух катастроф.
      Даже русский историк Ф. И. Успенский, как правило, несколько односторонне – и отнюдь не в пользу латинян – излагающий события истории Византии, описывая конфликты и взаимодействие латинского запада и греческого востока, пишет, в частности, по поводу этих событий: «То не был только грабеж и расхищение богатых домов, то было беспощадное истребление целого племени». Соглашаясь с Евстафием Солунским, которого он выше процитировал, Успенский пишет дальше: «Событиями 1182 года действительно если не посеяно, то полито зерно фанатической вражды Запада к Востоку. С этими событиями нужно соединять и сицилийский поход в 1185 г., и завоевание латинянами Царьграда в 1204 г.».

      События 1182 г., как бы страшны они ни были – не единственное, что омрачало историческую память латинян о византийцах. Помимо них, все хорошо помнили, насколько вероломно, и не раз, вели себя греки по отношению к христианским воинам с Запада. Приведем здесь только два примера, впрочем, довольно ярких.
      Один из них относится ко времени III Крестового похода. Одним из руководителей этого предприятия был, как известно, император Фридрих I Барбаросса. Вот как излагает эти события американский историк Кэрролл: «[в 1188 г. ] Фридрих <…> потребовал у восточного императора Исаака II Ангела позволения на проход своих войск по византийским владениям на пути в Святую Землю и права закупать в них провизию для своих отрядов. Исаак дал согласие, <…> однако в действительности он решил помешать движению крестоносцев и вошел в соглашение с Саладином с тем, „чтобы задержать и уничтожить германскую армию“. Это „византийское предательство“ несомненно, даже враждебные к Крестовым походам и симпатизирующие Византии современные западные историки вынуждены соглашаться с этим <…>». Действительно, этот предательский союз православного императора с Саладином против крестоносцев хорошо документирован и неплохо изучен историками.
      Итак, православный император Византии заключает соглашение с Саладином против западных христиан, идущих на помощь христианам Святой Земли. С тем самым Саладином, о котором российский византинист А. А. Васильев писал: Услышав о подготовлявшемся крестоносном походе, Саладин призвал мусульман к неутомимой борьбе с христианами, этими «лающими псами», «безумцами», как он их характеризовал в своем письме к брату. Это был своего рода контркрестовый поход против христиан. Средневековая легенда рассказывает, будто сам Саладин перед тем объездил Европу, чтобы ознакомиться с положением христианских стран. По выражению одного историка, «никогда крестовый поход не имел еще столь ясно выраженного характера поединка между христианством и исламом». Показательно, в этой связи, что еще до событий III Крестового похода, когда в 1187 г. Саладин отбил у христиан и захватил Иерусалим, император Исаак II Ангел… направил к нему посольство с поздравлениями по этому поводу. Между прочим, именно измена некоторых православных жителей Иерусалима, которые договорились открыть ворота города Саладину, была одной из причин его печального падения. Тем, кто упрекает латинян в отъеме греческих храмов в будущей (после 1204 г.) Латинской Романии, следовало бы помнить и о том, что условия договора императора Исаака с Саладином включали обращение в греческий обряд (и передачу православным) всех существующих к тому моменту в Святой Земле латинских храмов.
      Послы императора Фридриха в Константинополе были схвачены и заключены в тюрьму. Когда следующему посольству удалось, все-таки, вызволить их, и они возвратились в Филиппополь, где находилось тогда крестоносное войско, они поведали вождям Крестового похода о том, что происходило в византийской столице:
      Согласно рассказу послов, византийский император не только заключил их в тюрьму и опозорил, морил голодом и оскорблял, но и «еще усугубляя их страдания <…> жеребцов, лучших, каких они имели, отдал в дар послам сарацина Саладина, а те на них взобрались и так и сяк крутились на них, издеваясь <…> Затем они передали, как патриарх Константинопольский, псевдоапостол того времени, в праздничные дни в речах к народу называл паломников Христовых псами, и что он обыкновенно проповедовал, что любого грека, обвиненного в убийстве десяти людей, если он убьет сотню паломников, от прежнего обвинения в убийствах и от всех его грехов освободит».
      Узнав о греческой измене, Фридрих безмерно разгневался. Он «сообщил об этом своему сыну Генриху <…> чтобы тот просил дозволения у Папы на Крестовый поход против Восточной Империи, по причине ее предательства и сношений с врагом. Папское дозволение не было дано<…>». Эта показательная история вероломства византийцев долго не забывалась на Западе.
      Она, однако, не была первой. Так, в 1111 г., послы от византийского императора со схожими намерениями посетили багдадского султана Мухаммада I. Об этом в подробностях сообщают мусульманские историки:
      «В том году посол от так называемого греческого царя прибыл с дарами, ценными подношениями и письмами, в которых выражалось желание напасть и покарать франков: мы могли бы объединиться, чтобы изгнать их из местностей, где они находились, но действовать предстояло не с той беспечностью, с какой мы выступали против них прежде, а, наоборот, приложив все усилия, внезапно напасть на них, пока их позиция не стала для нас опасной, а вред, какой они наносят, не достиг высшей точки. Грек добавлял, что он с оружием в руках помешал им пройти к мусульманским территориям через его государство, но если, дабы удовлетворить свое желание завоевания, они созовут огромную армию и отправят подкрепление к мусульманским землям, он будет вынужден в силу необходимости пощадить их, разрешить им пройти и помогать им во всех начинаниях и намерениях; поэтому он настойчиво предлагал заключить союз и соглашение, чтобы бороться против франков и изгнать их из этих мест». (Ибн аль-Каланиси. История Дамаска.)
      «Правоверные мусульмане Багдада воспользовались прибытием византийского посольства, чтобы упрекнуть султана за медлительность, с какой он начинал священную войну: „Значит, ты не боишься кары Аллаха, – кричали они султану, – ты допускаешь, чтобы аль-Мелик аль-Рум (правитель греков) с большим рвением выступал за ислам, ты ждешь, пока он отправит тебе посла и воодушевит тебя начать священную войну?“». (Ибн аль-Асир. Всеобщая история.)
      Трудно сказать, насколько такое отношение греков к крестоносцам могло быть вызвано локальными дурными деяниями со стороны самих западных воинов (а они, разумеется, также имели место), а насколько – характерным отношением греков к инородцам, о котором российский историк А. П. Лебедев писал: «Нужно знать, как греки всегда презирали и гнушались всем тем, что лежало за пределами их благороднейшей, как им казалось, нации<…>». Во всяком случае, зная обо всем этом, можно лучше понять некоторые события дальнейшей истории и, может быть, даже допустить, что есть доля истины в следующих словах Пьера Виймара: «Участники четвертого крестового похода (1204 г.) сделали свои выводы из подобного поведения, быть может, трудные, но единственно возможные с логической точки зрения». Никоим образом не оправдывая событий 1204 г., все это может помочь нам лучше понять мысли и побуждения людей, в них участвовавших.

      Папа Иннокентий III взошел на папский престол в январе 1198 г. Для христианского Востока это было нелегкое время. Иерусалим в 1187 г. был захвачен Саладином, христиане Святой Земли были в бедственном положении. В первые годы понтификата Иннокентия III еще продолжается попытка Генриха VI, сына императора Фридриха I Барбароссы, осуществить новый Крестовый поход – она, однако, заканчивается полной неудачей. Положение католической диаспоры на Востоке всерьез волнует Папу Иннокентия. В этой ситуации, он принимает на себя задачу призвать Европу к новому Крестовому походу, тем самым возвращаясь к примеру начала крестоносного движения, когда Папа Урбан II считал, что ведение святой войны в защиту христианского мира является ответственностью именно престола св. Петра. В 1198 г. Папа направляет энциклику западным архиепископам, сообщая им о своем намерении призвать христиан к новому Крестовому походу. Он призывает воителей Европы направить стопы на Восток, для защиты Святой Земли. Дата начала нового похода назначена на март 1199 г. Принявшим Крест обещаются обычные условия – полная индульгенция, папская протекция их владений на время их отсутствия, отсрочка выплаты долгов. Во Францию направляется Папой Кардинал Пьетро Капуано с тем, чтобы содействовать там крестоносному движению.
      Все эти усилия, однако, оказываются напрасными, проходит назначенная дата, а крестоносное войско еще не собрано и никто из крупных властителей не принял Крест. Папа продолжает своими посланиями призывать духовенство Западной Европы содействовать организации похода. В конце концов, в конце 1199 г. он предпринимает беспрецедентный шаг: он сообщает, что направит десятую часть собственных доходов, а также доходов кардиналов и римского духовенства за следующий год на нужды похода, и приказывает всему клиру Католической Церкви сделать то же самое с сороковой частью их доходов. Монашеские ордена обязаны отдать одну пятидесятую часть своего дохода за 1200 г. Эта мера сталкивается с молчаливым сопротивлением духовенства, некоторые аббатства даже рассматривают этот приказ как форму преследования монашества.
      Во Франции Крестовый поход, по поручению Папы, проповедует энергичный приходской священник отец Фульк. Все эти меры, однако, оказываются недостаточны, пока во время рыцарского турнира в Шампани в ноябре 1199 г. крест не принимает граф Тибо Шампанский и некоторые другие крупные феодалы. Их примеру следуют соседи и родственники. Лишь к 1200 г. формируется заметное крестоносное ополчение. Внутреннее устройство крестоносного войска следует обычной феодальной модели – иными словами, оно не было единым, достаточно организованным и дисциплинированным. Численность войска к концу 1200 г. близилась к 10.000. Хотя, как кажется, у войска не было единого главы, как минимум, неформальное лидерство в нем принадлежало графу Тибо.
      Войско было собрано, теперь вставала новая проблема – как доставить его в Святую Землю? С этого момента мы начинаем излагать события, опираясь на свидетельства участников событий – маршала Жоффруа де Виллардуэна, рыцаря Робера де Клари – и переписку Папы Иннокентия III с крестоносцами.

      Единственной силой, которая способна была организовать перевозку в Святую Землю такого большого войска со всем необходимым для длительных военных действий, в этот исторический момент оказывается Венеция, Республика св. Марка. В принципе, с этой задачей могли бы справиться ее основные европейские торговые конкуренты – Генуя и Пиза, однако в это время они находились в состоянии войны друг с другом, и попытки примирить их не достигли успеха.
      К концу XII в. Венеция вступила в период пика своего величия и мощи. Интересы этой богатейшей торговой республики распространялись на все восточное Средиземноморье, она пользовалась торговыми привилегиями во многих восточных портах. Венецию волновали, прежде всего, коммерция и прибыль. Религиозные вопросы не сильно заботили республику – среди современников не случайно ходила поговорка: «Siamo Venetiani, et poi Christiani» – т. е. «Прежде всего мы венецианцы, и уже затем – христиане».
      В своем стремлении к прибыли они не гнушаются даже торговлей оружием с врагами христианства – мусульманами, что вызывает осуждение духовных властей и сохристиан. Уже в 1198 г., имея в виду венецианцев (хотя и не называя их прямо), Папа Иннокентий III запрещает продавать оружие и военные ресурсы сарацинам. Всем нарушителям этого запрета понтифик угрожает анафемой. «Папа, конечно, адресовал эти угрозы Венеции. Последняя, однако, игнорировала и запреты Иннокентия III, и соответствующие постановления церковных соборов, на заседаниях которых аббаты и епископы метали громы и молнии против тех католиков, которые наживы ради не брезгуют предоставлением оружия врагам христовой веры».
      Современники, размышляя над событиями IV Крестового похода, даже предполагали, что венецианцы изменили христианскому делу и направили войска на Константинополь по секретному договору с египетским султаном – историки, правда, убедительно показали ошибочность этих предположений. Отношение венецианцев к религии, впрочем, эти слухи демонстрировали достаточно верно.
      По отношению к Византии у торговой Венеции есть свои претензии. Прежде всего, речь идет о ситуации, произошедшей в 1171 г. В этом году венецианская торговая республика была попросту ограблена Византией. Император Мануил I Комнин, «может быть, желая из-за недостатка средств воспользоваться громадными богатствами венецианских купцов на территории его государства», как сообщают венецианские источники, постарался «льстивыми словами» заманить в империю как можно больше торговцев республики св. Марка. «Два венецианских посла, находившихся в то время в Константинополе, были императором обласканы, и он рассеял их опасения, вызванные дошедшими до них слухами о готовящемся нападении, заверениями в своей дружбе. Удар обрушился на голову нескольких тысяч венецианцев, что не так уж невероятно при обширности тех экономических связей, которые существовали у венецианцев в Византийской империи. Почти двадцать тысяч их, – уверяют нас венецианские анналисты, – находилось весной 1171 г. в пределах Романии и около половины этого числа было сосредоточено в одном Константинополе. „Подобно льву“ обрушился Мануил на венецианских купцов и в столице, и на всем протяжении империи. Их хватали в домах, на площадях, ловили на море. Кто не успел бежать, были посажены в тюрьмы, – для узников в них не хватало места, ими стали заполнять монастырские кельи и казематы. Имущество, деньги и товары были конфискованы, но только часть всего этого попала в казну, – остальное было расхищено местными чиновниками, исполнителями распоряжения императора». Ограбленная Венеция была глубоко возмущена.