К основам исторической науки относится одно простое правило: чтобы правильно понять события истории, их необходимо рассматривать не по отдельности, а в контексте. Исключение исторического контекста, особенно в случае, когда мы имеем дело с мифологическим сознанием, приводит к плачевным последствиям. Образ жестоких и кровожадных крестоносцев, рисуемый в «мифе о захвате Константинополя», предполагает, в качестве самоочевидного, что «православные греки» не делали ничего такого, что могло бы послужить причиной какой-либо враждебности. Поддерживающие миф авторы подчеркивают такие события, как норманнское завоевание Фессалоник в 1185 г. или мелкие грабежи, которые совершали западные войска, проходившие по византийской территории. В популярном сознании византийцы предстают невинными жертвами алчных западных завоевателей. Между тем, часто обходятся молчанием другие события, которые могут пролить свет на причины настороженного и бдительно-враждебного отношения к византийцам со стороны латинян.
      Читая латинские источники времен Крестовых походов, приходится то и дело натыкаться на упоминание «вероломства греков». Почему же столь часто латиняне рассматривали византийцев как людей вероломных и дурных? Было это отношение основано на простом неприятии чужой культуры, или имело иные, более веские, причины? Совершали ли православные византийцы по отношению к латинянам злодеяния, сравнимые с разорением 1204 г.? Ответ на этот вопрос побуждает современного западного историка писать: «Каким бы ужасным и не подлежащим оправданию ни был захват [Константинополя], справедливость требует упомянуть о том, что он не был совершенно неспровоцированным; более чем единожды (например при резне 1182 г.) греки Константинополя обращались с латинянами так, как теперь обходились с ними самими».
      Что же такое произошло в 1182 г. в Константинополе? «Историки, красноречиво и возмущенно – и не без определенных причин – рассказывающие о захвате Константинополя, <…> почти не упоминают о резне западного населения в Константинополе в 1182 г., <…> о кошмарном уничтожении тысяч людей, <…> когда убийцы не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков, ни больных, ни священников, ни монахов. Кардинал Иоанн, посланник Папы, был обезглавлен, и голова его была протащена по улице, привязанная к хвосту собаки; младенцев вырезали из чрева матерей; над выкопанными телами западных совершали надругательство; те же 4000, что избежали смерти, были проданы в рабство туркам». Правда ли это, или измышление современного западного историка?
      Увы, это правда. Направлял эти события и использовал ненависть возбужденной толпы к латинянам будущий византийский император Андроник I Комнин на своем пути к императорскому престолу. Об этом кошмарном событии сообщают нам современники. Один из этих современников – архиепископ и хронист Гийом Тирский, которого историки называют «хорошо осведомленным о ситуации в Константинополе». Вот что пишет он об этих событиях в своей хронике «История деяний в заморских землях»:
      «Поэтому наши (латиняне – П. П.) были весьма испуганы, боясь внезапного нападения горожан на них, так как были предупреждены кем-то, кто знал о заговоре; те, кто был более силен, на сорока четырех галерах, которые находились в порту, убежали от греков; другие, поместив на корабли, которых в порту было большое множество, все свое хозяйство, избегли смертельной опасности. Те же, кто был стар, или не мог узнать [об опасности], или не был способен к бегству, остались в своих домах и перенесли бешенство нечестия из-за того, что другие бежали. Ибо многократно помянутый Андроник, тайно снарядив корабль, ввел в город все множество тех, кого увлек за собой; они, как только вошли [в город], вместе с гражданами ворвались в ту часть города, которую населяли наши, и остаток народа, который, когда другие уходили, либо не захотел, либо не смог бежать, буйствуя, перебили мечами; и лишь немногие, кто был в состоянии взяться за оружие, остались в тот день в живых, и сделали победу врагов небескровной.
      Итак, забывшие верность и услуги, которые многие наши оказали империи, уничтожив тех, кто, как они видели, мог сопротивляться, предали огню их жилища и всю их область (район города – П. П.) немедленно обратили в пепел; женщины и дети, старики и больные погибли в огне. И не было достаточно их нечестию буйствовать в мирских (не священных – П. П.) местах; воистину, они вошли в церкви и чтимые места, к убежищу которых прибегали [латиняне], и вместе с ними сожгли дотла святые храмы. И не было различия между народом и клиром, но безжалостно растерзали тех, кто отличался религиозным саном и достоинством. Монахам же и священникам первым причинили несправедливость, и тех, кого нашли, жестоко убили. Среди них достопочтенного мужа по имени Иоанн, субдиакона святой Римской Церкви, которого по церковным делам господин Папа направил туда, схватив, ради поношения Церкви обезглавили, а его голову привязали к хвосту грязной собаки. Но и мертвые, которых обычно щадит всякое нечестие, среди настолько гнусных и злых отцеубийц и святотатцев не были оставлены в покое; их вытаскивали из гробниц и разбрасывали по улицам и дворам, словно чувствующих причиненную несправедливость.
      Кроме того, ворвавшись в госпиталь, носящий имя св. Иоанна, сколько в нем ни нашли больных, всех убили мечами. Тех же, кто из долга благочестия справедливо был сохранен от нападавших, прежде всего священников и монахов, привлеченные к разгрому бродяги и разбойники искали, обшаривая ради награды убежища и укрытия в домах, чтобы те там не спрятались и не могли избежать смертельной опасности; найденные и насильно вытащенные передавались мучителям; те же, чтобы они не даром прилагали усилия, давали им награду за убийство несчастных. Более же добрые, видя, как действуют разбойники, тех, кто у них искал защиты и кому они дали надежду на спасение, продали в вечное рабство туркам и другим неверным народам; людей всякого пола, возраста и состояния, числом более четырех тысяч было увезено к варварским народам для получения награды. И вот, так нечестивый народ греков, порождения ехиднины, нравом подобные змее, пригретой на груди, и домовым мышам, отплатили злом своим соседям, ничего такого не заслужившим, ничего такого не боявшимся; тем, что отдавали им своих дочерей, внучек и сестер в жены и из-за долгого сожительства считали их своими родственниками».
      Латинский хронист рассказывает правду. Его слова подтверждает даже враждебно настроенный к латинянам византийский историк Никита Хониат, тоже современник событий – не ужасаясь деяниям греков, он подтверждает, что латиняне, не успевшие вовремя спастись, «все были осуждены на смерть, и все без исключения лишились имущества». Куда более откровенен другой греческий хронист, также современник, православный архиепископ Евстафий Солунский в своем «Разорении Фессалоник»:
      «На Андроника, однако, столица с самого его вступления в город могла только сетовать <…> Ибо он не избирал прямого пути, как и показало все дальнейшее. Едва лишь принял он наследство великого Константина, как его пафлагонцы, дикий народ, который эллины именовали варварами, тут же по команде набросились на латинян. Те жили, по древнему обычаю, обособленно на восточном берегу Златого рога, числом более 60.000. Были они обвинены в том, что держат-де сторону протосеваста и кесарини <…> и по этой причине враждебны ромеям <…>
      Но, к несчастью, пафлагонцы в своей бездумной дерзости истребили большое зло посредством другого зла. Ибо, едва войдя в столицу, они набросились на латинян, – конечно, в союзе с другими бунтарями, – неожиданно напали на них и обошлись с ними самым жестоким образом. Тогда было посеяно семя, от которого мы, и многие с нами, собираем сейчас урожай, так сказать, подобно Персефоне. Ибо с этого и начались наши нынешние беды.
      Много труда потребовалось бы для описания всех ужасов, что довелось тогда пережить латинянам: огонь, пожравший ту часть их имущества, что не была разграблена; пожары на море от огня, который ромеи низвергали на тех, что желали спастись на судах; происходившее на берегу и на улицах. Люди Андроника нападали не только на вооруженных противников, но и на тех, кто по слабости своей заслуживал снисхождения. Ибо и женщин, и маленьких детей они избивали мечом. Уже и это было ужасно, но всего ужаснее, когда железо разверзало материнское чрево и извергало плод его. Солнце сияло прежде времени на младенцев, и тьма Аидова принимала их, еще несозревших для жизни. Это скотство, и ни с каким иным преступлением не сравнимо. Тогда же погиб святой человек из латинян, приехавший по делам не то из Ветхого Рима, не то с Сицилии; в общем, римлянин или сицилиец. Он лишился жизни не просто так, а в полном священном облачении, которое надел для защиты от оружия, предполагая, что тогда разбойники постыдятся его тронуть.
      Это тоже было предвкушением того, что потом пришлось пережить нам. <…> Но это произошло позднее; тогда же несчастье латинян было таково, что они, как мне кажется, взывали к небесам против Андроника, чтобы они отомстили нам, и Бог услышал прошения их».
      Об этом эпизоде рассказывают и другие современные ему источники. Жестокость греков была ужасна – как мы видели, убивали женщин и детей, священников и монахов, у беременных вырезали плод, грабили и жгли церкви, варварски убили папского посланника, кардинала Иоанна, надругавшись над его телом. Историки указывают, что число жителей латинского квартала в Константинополе в 1182 г. составляло около 60.000 человек. Даже учитывая то, что некоторые из них успели бежать до начала или уже во время ужасного погрома, и даже с учетом тех 4.000 человек, которые выжили и были проданы в рабство, число жертв должно было быть огромным, в самом благоприятном случае – никак не менее 10.000 человек. Здесь стоит заметить, что и средневековые источники, и современные историки оценивают число греков, погибших при захвате Константинополя в 1204 г., примерно в 2.000 человек. Уже это позволяет сравнивать масштабы этих двух катастроф.
      Даже русский историк Ф. И. Успенский, как правило, несколько односторонне – и отнюдь не в пользу латинян – излагающий события истории Византии, описывая конфликты и взаимодействие латинского запада и греческого востока, пишет, в частности, по поводу этих событий: «То не был только грабеж и расхищение богатых домов, то было беспощадное истребление целого племени». Соглашаясь с Евстафием Солунским, которого он выше процитировал, Успенский пишет дальше: «Событиями 1182 года действительно если не посеяно, то полито зерно фанатической вражды Запада к Востоку. С этими событиями нужно соединять и сицилийский поход в 1185 г., и завоевание латинянами Царьграда в 1204 г.».

      События 1182 г., как бы страшны они ни были – не единственное, что омрачало историческую память латинян о византийцах. Помимо них, все хорошо помнили, насколько вероломно, и не раз, вели себя греки по отношению к христианским воинам с Запада. Приведем здесь только два примера, впрочем, довольно ярких.
      Один из них относится ко времени III Крестового похода. Одним из руководителей этого предприятия был, как известно, император Фридрих I Барбаросса. Вот как излагает эти события американский историк Кэрролл: «[в 1188 г. ] Фридрих <…> потребовал у восточного императора Исаака II Ангела позволения на проход своих войск по византийским владениям на пути в Святую Землю и права закупать в них провизию для своих отрядов. Исаак дал согласие, <…> однако в действительности он решил помешать движению крестоносцев и вошел в соглашение с Саладином с тем, „чтобы задержать и уничтожить германскую армию“. Это „византийское предательство“ несомненно, даже враждебные к Крестовым походам и симпатизирующие Византии современные западные историки вынуждены соглашаться с этим <…>». Действительно, этот предательский союз православного императора с Саладином против крестоносцев хорошо документирован и неплохо изучен историками.
      Итак, православный император Византии заключает соглашение с Саладином против западных христиан, идущих на помощь христианам Святой Земли. С тем самым Саладином, о котором российский византинист А. А. Васильев писал: Услышав о подготовлявшемся крестоносном походе, Саладин призвал мусульман к неутомимой борьбе с христианами, этими «лающими псами», «безумцами», как он их характеризовал в своем письме к брату. Это был своего рода контркрестовый поход против христиан. Средневековая легенда рассказывает, будто сам Саладин перед тем объездил Европу, чтобы ознакомиться с положением христианских стран. По выражению одного историка, «никогда крестовый поход не имел еще столь ясно выраженного характера поединка между христианством и исламом». Показательно, в этой связи, что еще до событий III Крестового похода, когда в 1187 г. Саладин отбил у христиан и захватил Иерусалим, император Исаак II Ангел… направил к нему посольство с поздравлениями по этому поводу. Между прочим, именно измена некоторых православных жителей Иерусалима, которые договорились открыть ворота города Саладину, была одной из причин его печального падения. Тем, кто упрекает латинян в отъеме греческих храмов в будущей (после 1204 г.) Латинской Романии, следовало бы помнить и о том, что условия договора императора Исаака с Саладином включали обращение в греческий обряд (и передачу православным) всех существующих к тому моменту в Святой Земле латинских храмов.
      Послы императора Фридриха в Константинополе были схвачены и заключены в тюрьму. Когда следующему посольству удалось, все-таки, вызволить их, и они возвратились в Филиппополь, где находилось тогда крестоносное войско, они поведали вождям Крестового похода о том, что происходило в византийской столице:
      Согласно рассказу послов, византийский император не только заключил их в тюрьму и опозорил, морил голодом и оскорблял, но и «еще усугубляя их страдания <…> жеребцов, лучших, каких они имели, отдал в дар послам сарацина Саладина, а те на них взобрались и так и сяк крутились на них, издеваясь <…> Затем они передали, как патриарх Константинопольский, псевдоапостол того времени, в праздничные дни в речах к народу называл паломников Христовых псами, и что он обыкновенно проповедовал, что любого грека, обвиненного в убийстве десяти людей, если он убьет сотню паломников, от прежнего обвинения в убийствах и от всех его грехов освободит».
      Узнав о греческой измене, Фридрих безмерно разгневался. Он «сообщил об этом своему сыну Генриху <…> чтобы тот просил дозволения у Папы на Крестовый поход против Восточной Империи, по причине ее предательства и сношений с врагом. Папское дозволение не было дано<…>». Эта показательная история вероломства византийцев долго не забывалась на Западе.
      Она, однако, не была первой. Так, в 1111 г., послы от византийского императора со схожими намерениями посетили багдадского султана Мухаммада I. Об этом в подробностях сообщают мусульманские историки:
      «В том году посол от так называемого греческого царя прибыл с дарами, ценными подношениями и письмами, в которых выражалось желание напасть и покарать франков: мы могли бы объединиться, чтобы изгнать их из местностей, где они находились, но действовать предстояло не с той беспечностью, с какой мы выступали против них прежде, а, наоборот, приложив все усилия, внезапно напасть на них, пока их позиция не стала для нас опасной, а вред, какой они наносят, не достиг высшей точки. Грек добавлял, что он с оружием в руках помешал им пройти к мусульманским территориям через его государство, но если, дабы удовлетворить свое желание завоевания, они созовут огромную армию и отправят подкрепление к мусульманским землям, он будет вынужден в силу необходимости пощадить их, разрешить им пройти и помогать им во всех начинаниях и намерениях; поэтому он настойчиво предлагал заключить союз и соглашение, чтобы бороться против франков и изгнать их из этих мест». (Ибн аль-Каланиси. История Дамаска.)
      «Правоверные мусульмане Багдада воспользовались прибытием византийского посольства, чтобы упрекнуть султана за медлительность, с какой он начинал священную войну: „Значит, ты не боишься кары Аллаха, – кричали они султану, – ты допускаешь, чтобы аль-Мелик аль-Рум (правитель греков) с большим рвением выступал за ислам, ты ждешь, пока он отправит тебе посла и воодушевит тебя начать священную войну?“». (Ибн аль-Асир. Всеобщая история.)
      Трудно сказать, насколько такое отношение греков к крестоносцам могло быть вызвано локальными дурными деяниями со стороны самих западных воинов (а они, разумеется, также имели место), а насколько – характерным отношением греков к инородцам, о котором российский историк А. П. Лебедев писал: «Нужно знать, как греки всегда презирали и гнушались всем тем, что лежало за пределами их благороднейшей, как им казалось, нации<…>». Во всяком случае, зная обо всем этом, можно лучше понять некоторые события дальнейшей истории и, может быть, даже допустить, что есть доля истины в следующих словах Пьера Виймара: «Участники четвертого крестового похода (1204 г.) сделали свои выводы из подобного поведения, быть может, трудные, но единственно возможные с логической точки зрения». Никоим образом не оправдывая событий 1204 г., все это может помочь нам лучше понять мысли и побуждения людей, в них участвовавших.

      Папа Иннокентий III взошел на папский престол в январе 1198 г. Для христианского Востока это было нелегкое время. Иерусалим в 1187 г. был захвачен Саладином, христиане Святой Земли были в бедственном положении. В первые годы понтификата Иннокентия III еще продолжается попытка Генриха VI, сына императора Фридриха I Барбароссы, осуществить новый Крестовый поход – она, однако, заканчивается полной неудачей. Положение католической диаспоры на Востоке всерьез волнует Папу Иннокентия. В этой ситуации, он принимает на себя задачу призвать Европу к новому Крестовому походу, тем самым возвращаясь к примеру начала крестоносного движения, когда Папа Урбан II считал, что ведение святой войны в защиту христианского мира является ответственностью именно престола св. Петра. В 1198 г. Папа направляет энциклику западным архиепископам, сообщая им о своем намерении призвать христиан к новому Крестовому походу. Он призывает воителей Европы направить стопы на Восток, для защиты Святой Земли. Дата начала нового похода назначена на март 1199 г. Принявшим Крест обещаются обычные условия – полная индульгенция, папская протекция их владений на время их отсутствия, отсрочка выплаты долгов. Во Францию направляется Папой Кардинал Пьетро Капуано с тем, чтобы содействовать там крестоносному движению.
      Все эти усилия, однако, оказываются напрасными, проходит назначенная дата, а крестоносное войско еще не собрано и никто из крупных властителей не принял Крест. Папа продолжает своими посланиями призывать духовенство Западной Европы содействовать организации похода. В конце концов, в конце 1199 г. он предпринимает беспрецедентный шаг: он сообщает, что направит десятую часть собственных доходов, а также доходов кардиналов и римского духовенства за следующий год на нужды похода, и приказывает всему клиру Католической Церкви сделать то же самое с сороковой частью их доходов. Монашеские ордена обязаны отдать одну пятидесятую часть своего дохода за 1200 г. Эта мера сталкивается с молчаливым сопротивлением духовенства, некоторые аббатства даже рассматривают этот приказ как форму преследования монашества.
      Во Франции Крестовый поход, по поручению Папы, проповедует энергичный приходской священник отец Фульк. Все эти меры, однако, оказываются недостаточны, пока во время рыцарского турнира в Шампани в ноябре 1199 г. крест не принимает граф Тибо Шампанский и некоторые другие крупные феодалы. Их примеру следуют соседи и родственники. Лишь к 1200 г. формируется заметное крестоносное ополчение. Внутреннее устройство крестоносного войска следует обычной феодальной модели – иными словами, оно не было единым, достаточно организованным и дисциплинированным. Численность войска к концу 1200 г. близилась к 10.000. Хотя, как кажется, у войска не было единого главы, как минимум, неформальное лидерство в нем принадлежало графу Тибо.
      Войско было собрано, теперь вставала новая проблема – как доставить его в Святую Землю? С этого момента мы начинаем излагать события, опираясь на свидетельства участников событий – маршала Жоффруа де Виллардуэна, рыцаря Робера де Клари – и переписку Папы Иннокентия III с крестоносцами.

      Единственной силой, которая способна была организовать перевозку в Святую Землю такого большого войска со всем необходимым для длительных военных действий, в этот исторический момент оказывается Венеция, Республика св. Марка. В принципе, с этой задачей могли бы справиться ее основные европейские торговые конкуренты – Генуя и Пиза, однако в это время они находились в состоянии войны друг с другом, и попытки примирить их не достигли успеха.
      К концу XII в. Венеция вступила в период пика своего величия и мощи. Интересы этой богатейшей торговой республики распространялись на все восточное Средиземноморье, она пользовалась торговыми привилегиями во многих восточных портах. Венецию волновали, прежде всего, коммерция и прибыль. Религиозные вопросы не сильно заботили республику – среди современников не случайно ходила поговорка: «Siamo Venetiani, et poi Christiani» – т. е. «Прежде всего мы венецианцы, и уже затем – христиане».
      В своем стремлении к прибыли они не гнушаются даже торговлей оружием с врагами христианства – мусульманами, что вызывает осуждение духовных властей и сохристиан. Уже в 1198 г., имея в виду венецианцев (хотя и не называя их прямо), Папа Иннокентий III запрещает продавать оружие и военные ресурсы сарацинам. Всем нарушителям этого запрета понтифик угрожает анафемой. «Папа, конечно, адресовал эти угрозы Венеции. Последняя, однако, игнорировала и запреты Иннокентия III, и соответствующие постановления церковных соборов, на заседаниях которых аббаты и епископы метали громы и молнии против тех католиков, которые наживы ради не брезгуют предоставлением оружия врагам христовой веры».
      Современники, размышляя над событиями IV Крестового похода, даже предполагали, что венецианцы изменили христианскому делу и направили войска на Константинополь по секретному договору с египетским султаном – историки, правда, убедительно показали ошибочность этих предположений. Отношение венецианцев к религии, впрочем, эти слухи демонстрировали достаточно верно.
      По отношению к Византии у торговой Венеции есть свои претензии. Прежде всего, речь идет о ситуации, произошедшей в 1171 г. В этом году венецианская торговая республика была попросту ограблена Византией. Император Мануил I Комнин, «может быть, желая из-за недостатка средств воспользоваться громадными богатствами венецианских купцов на территории его государства», как сообщают венецианские источники, постарался «льстивыми словами» заманить в империю как можно больше торговцев республики св. Марка. «Два венецианских посла, находившихся в то время в Константинополе, были императором обласканы, и он рассеял их опасения, вызванные дошедшими до них слухами о готовящемся нападении, заверениями в своей дружбе. Удар обрушился на голову нескольких тысяч венецианцев, что не так уж невероятно при обширности тех экономических связей, которые существовали у венецианцев в Византийской империи. Почти двадцать тысяч их, – уверяют нас венецианские анналисты, – находилось весной 1171 г. в пределах Романии и около половины этого числа было сосредоточено в одном Константинополе. „Подобно льву“ обрушился Мануил на венецианских купцов и в столице, и на всем протяжении империи. Их хватали в домах, на площадях, ловили на море. Кто не успел бежать, были посажены в тюрьмы, – для узников в них не хватало места, ими стали заполнять монастырские кельи и казематы. Имущество, деньги и товары были конфискованы, но только часть всего этого попала в казну, – остальное было расхищено местными чиновниками, исполнителями распоряжения императора». Ограбленная Венеция была глубоко возмущена.
      После восстановления торговых и политических отношений Византии с Венецией, было подписано (при Андронике I Комнине, в 1185 г.) соглашение, обязывающее империю возместить Венеции убытки, понесенные в 1171 г. Соглашение это было возобновлено в 1189 г. при императоре Исааке II Ангеле. И хотя узурпатор Алексей III, занимавший византийский престол ко времени IV Крестового похода, и возобновил эти соглашения в 1199 г., а изрядная часть компенсации была выплачена до этого, долг Византии в пользу Венеции был еще довольно велик и не вполне известно, продолжался ли он потом выплачиваться. По соглашению 1199 г. Алексей III также обязался освободить венецианские корабли от налогов и поборов во многих византийских портах – это условие договора не выполнялось, и налоги продолжали взиматься с венецианцев, что, конечно же, их не радовало. Бизнес шел хуже, чем при Исааке II Ангеле. Кроме того, Алексей III еще раньше спровоцировал конфликт между пизанцами и венецианцами в самом Константинополе, и после подписания договора столкновения между ними продолжались. В 1199 г. он, после договора с Венецией, особым договором возобновил все привилегии пизанцев в Византии, закрепив последующим указом их особое положение в Фессалониках, а в 1201 г. – восстановил и даже улучшил прежнее положение генуэзцев в империи. Едва ли и это радовало Венецию. Все это надо иметь в виду, рассматривая события IV Крестового похода – не случайно глубоко изучавший Венецию этого периода историк Н. П. Соколов писал, что «венецианцы редко следовали христианской заповеди о прощении обид и никогда не прощали материального ущерба».
      Во главе венецианской республики ко времени IV Крестового похода стоял дож Энрико Дандоло, фигура в своем роде замечательная. Восьмидесятипятилетний, практически слепой старец – был вместе с тем тонким и успешным дипломатом и политиком, любой ценой отстаивавшим венецианские коммерческие и государственные интересы. Соколов пишет о нем: «Неукротимая энергия, уменье дерзать, мудрая дальновидность и тонкий политический расчет, беззастенчивость в выборе средств для достижения поставленных целей, безусловная преданность интересам своего класса и государства сочетались в нем с редкой в те времена свободой от религиозных предрассудков, делавшей его нечувствительным к громам папской курии и равнодушным к делам веры и благочестия, если они не сочетались с серьезными мирскими интересами». Дандоло возглавлял в 1172 г. одно из венецианских посольств в Византии, пытавшееся восстановить отношения с империей – рассказывали, что он подвергся там личному оскорблению.
      В событиях IV Крестового похода Венеции и лично дожу Дандоло принадлежит исключительная, без преувеличения ведущая роль: «Выдающаяся роль, которую играла Венеция в четвертом крестовом походе, широкое использование ею результатов его в целях своей захватнической политики дали повод рассматривать весь этот поход, как тонко и издалека задуманное и проведенное с большим мастерством предприятие политиков св. Марка».

      Послы французских баронов прибыли в Венецию в 1201 г., чтобы провести переговоры о перевозе крестоносного войска за море. Точное направление похода пока не объявлялось, однако в ходе тайных переговоров было также условлено, что сперва он направится в Египет, «потому что со стороны Вавилона турок можно было уничтожить скорее, нежели из какой-нибудь другой страны». Крестоносцы вынуждены были соглашаться на любые условия перевоза.
      «От имени вождей крестоносного ополчения посольство в апреле 1201 г. заключило с венецианским правительством договор о предоставлении в распоряжение крестоносцев достаточных перевозочных средств для армии в 4.500 всадников в полном вооружении, 9.000 щитоносцев и 20.000 пехотинцев с необходимым на один год количеством фуража и продуктов. Все это венецианцы должны были приготовить ко дню Петра и Павла следующего 1202 г. Венецианцы для того, чтобы избежать конкуренции со стороны крестоносцев при закупке фуража и продуктов, указали в договоре те районы северной Италии, в которых они не могли производить для себя закупок иначе, как от имени Венеции. Плата в 85.000 марок серебра должна была быть внесена в рассрочку, но не позднее апреля 1202 г., и при том независимо от того, какое количество войск будет представлено к перевозке. Апрель 1202 г. был указан в качестве срока, к которому должны были собраться крестоносцы в Венецию. Одновременно венецианцы обещали со своей стороны снарядить флот в 50 кораблей и отправиться с ними на Восток. За это участие в походе Венеция выговорила себе половину тех завоеваний и той добычи, которую они могли общими усилиями захватить во время похода». Крестоносцы приняли эти условия – другого варианта у них попросту и не было.
      Здесь нужно отметить, что, по словам Виллардуэна, «сразу же одна и другая стороны отправили своих вестников в Рим к апостолику Иннокентию, чтобы он утвердил этот договор; и он сделал это весьма охотно». Есть, однако, и иные сведения – автор «Деяний Иннокентия III»[ указывает, что Папа пытался внести в договор несколько поправок, обеспечивающих антимусульманское направление похода и одобрил договор только с условием дальнейших консультаций участников похода с Апостольским Престолом, эти сведения, однако, не вызывают особенно большого доверия. Так или иначе, договор был заключен.
      Еще до этого, в мае 1201 г., умирает Тибо Шампанский. Совет возглавителей похода в Суассоне избирает нового руководителя, наделяя его командными полномочиями. Им становится маркиз Бонифацио Монферратский. Изучая участие этого руководителя IV Крестового похода в последующих событиях, необходимо знать как минимум несколько фактов. Во-первых, Бонифацио был тесно связан с интересами короля Германии Филиппа Швабского, родственником которого он был. Филипп же в этот период находился в открытом конфликте с Папой. Во-вторых же, у Бонифацио были свои причины не любить Византию – византийские императоры дурно обошлись с двумя его братьями, Коррадо и Раньери. Робер де Клари повествует об одной из этих историй так:
      «Случилось так, что маркиз Конрад <…> принял крест и отправился за море, он вел две галеры и по пути побывал в Константинополе. Когда он приплыл в Константинополь, то беседовал с императором, и император оказал ему добрый прием и приветствовал его. Как раз в то время некий знатный человек из числа жителей города осадил императора в Константинополе, так что император не отваживался выйти из города. Когда маркиз это увидел, он спросил, как же это произошло, что тот сумел так осадить его, а император не осмеливался сразиться с ним; и император ответил, что его люди в душе не сочувствуют ему, и нет от них подмоги; вот почему он не решается с ним сразиться. Когда маркиз это услышал, он сказал, что поможет ему, если тот согласен, а император ответил, что он, конечно, согласен и что за помощь окажет ему великое благодеяние. Тогда маркиз сказал императору, чтобы он приказал созвать всех горожан римского закона, т. е. всех латинян города, что он, маркиз, вооружит всех их и введет в свой отряд и сразится с врагами, латиняне же эти составят авангард, а император пусть возьмет всех своих людей и следует за ним. И император приказал созвать всех латинян города. Когда все они явились, император распорядился, чтобы все они вооружились, и когда все они вооружились, а маркиз вооружил всех своих людей, он взял с собой всех латинян и выстроил свои боевые отряды наилучшим образом; а император тоже вооружил всех своих и взял их с собой. И тогда маркиз взял да и выступил вперед, а император следовал позади него. Едва маркиз вышел за ворота вместе со всеми своими отрядами, император приказал запереть за ними ворота», после чего последовала победоносная битва. «Когда противники увидели, что их сеньор [осаждавший Константинополь] погиб, они бросились наутек и обратились в бегство. Когда император, предатель, который велел запереть ворота за маркизом, увидел, что они побежали, он тоже выступил из города со всем своим войском и стал преследовать бегущих; и они, маркиз и он, захватили немалую добычу – и коней и всякого иного добра. Вот так отомстил маркиз за императора тому, кто его осадил. Когда они их разбили, оба, император и маркиз, вернулись обратно в Константинополь. И когда они вернулись и скинули доспехи, император очень тепло поблагодарил маркиза за то, что он так хорошо отплатил его врагу; и тогда маркиз спросил у него, зачем он приказал запереть за ним ворота. „А! – воскликнул император, – теперь ведь все в порядке“. <…> Прошло немного времени, как император и его предатели замыслили великую измену, ибо он хотел погубить маркиза. Но некий человек почтенного возраста, узнавший об этом, проникся такой жалостью к маркизу, что благородно пришел к нему и сказал ему: „Сеньор, бога ради, уходите из этого города, ибо если вы останетесь здесь еще три дня, то император и его предатели, замыслившие великую измену, схватят вас и убьют вас“. Когда маркиз услышал эти вести, он встревожился. Той же ночью он покинул город<…>».
      Такая история, столь характерная для византийских царских нравов, не могла внушить брату Коррадо, Бонифацио, большую приязнь к греческой империи – тем более что второй его брат, Раньери, был отравлен в Византии императором Андроником I Комнином.
      Весной 1202 г. ополчение начинает собираться в Венеции. Венецианцы селят их на небольшом острове близ города. Свою часть обязательств Венеция исполнила. А крестоносное войско не могло исполнить свою – дело в том, что вследствие обычной недисциплинированности феодального войска не все участники похода собрались в Венеции – многие отправились в другие порты, чтобы самостоятельно ехать на Восток. А требуемую сумму предполагалось собрать с участников – с каждого долю за него. Таким образом, денег для уплаты Венеции не хватало. После того, как были собраны все возможные средства, оставался еще долг в более чем 30.000 марок: «<…>положение из трудного сделалось трагическим: венецианцы не хотели ни отправить ополченцев по назначению до полной оплаты обусловленной по договору суммы, ни кредитовать их, снабжая хотя бы самым необходимым. У крестоносцев сложилось мнение, что дож хочет уморить их голодом. Суассонский аноним выразительно характеризует положение, говоря, что крестоносцы „почти три месяца не могли ни сесть на корабли, ни вернуться назад“. Другой аноним, Гальберштадский, замечает: „Венецианцы держали их как пленников, не позволяя им даже вернуться назад до выплаты всего долга“. Третий аноним, автор „Константинопольского погрома“, рисует положение крестоносцев на острове св. Николая самыми мрачными красками: „Между ними поднялась удивительная смертность, так что живые не успевали хоронить мертвых“. Сама собою напрашивалась мысль, что венецианцы умышленно создали такую обстановку для того, чтобы подчинить себе „христово воинство“».

      Крестоносцы оказались в безвыходном положении. И вот в этой ситуации дож Дандоло делает им «интересное предложение, от которого они не смогут отказаться»: Венеция готова предоставить им отсрочку по уплате суммы, которую они задолжали. За это крестоносцы должны были… совершить поход к берегам Далмации и завоевать для Венеции город Задар, поделив между крестоносцами и венецианцами захваченное при этом добро. Ситуация была до крайности неприлична. Задар был христианским городом, признававшим ранее власть республики св. Марка, но в 1183 г. перешедшим под власть короля Венгрии. Мало того, венгерский король Имре незадолго до того сам принял крест, и поэтому его собственность – включая и город – находилась под защитой Святого Престола. Иными словами, рейд на Задар, предлагаемый Венецией, был деянием однозначно дурным, – хотя при его оценке стоит учитывать и то, что крестоносцы были поставлены Венецией в фактически безвыходное положение, не имея возможности ни прервать поход (а это было бы еще и нарушением крестоносного обета), ни продолжить его. Суассонский анонимный хронист справедливо говорит, что «венецианцы принудили их пересечь море и напасть на Задар».
      Жоффруа де Виллардуэн в своих мемуарах, хотя и точен в деталях, выступает как последовательный защитник всего, произошедшего во время IV Крестового похода. Но даже он замечает, что не все крестоносцы приняли это предложение. Часть из них «противилась самым решительным образом». Другие источники рассказывают нам об этом несколько больше. Многие крестоносцы серьезно противились нападению на христианский город.
      Здесь необходимо отметить, что план захвата Задара обсуждался между лидерами похода и венецианцами, простые же крестоносцы ничего не знали о нем, и от них он держался в строгой тайне. Наиболее значимые лидеры дали, как свидетельствуют все источники, свое согласие. После этого венецианский дож Дандоло торжественно принимает крест – видимо для того, чтобы повысить лояльность массы крестоносцев к своей фигуре. Учитывая все обстоятельства, шаг этот выглядит как довольно лицемерный.
      Летом 1202 г. в Венецию прибыл папский легат Пьетро Капуано, имевший намерение, по поручению Папы, принять участие в руководстве Крестовым походом. Однако венецианцы… отвергли его участие и ему пришлось возвратиться в Рим. Дож заявил ему, что как легат Папы он не будет принят, а может, если хочет, ехать в поход простым проповедником. Причина этого поступка проста – венецианцы опасались, что легат помешает им захватить Задар, и опасения эти были справедливы, поскольку он противился походу в Далмацию, требуя направления войска в Египет.
      Пока легат еще находился при войске, к нему обращаются два клирика из числа крестоносцев – аббат Мартин из Пэрисского цистерцианского аббатства и Конрад фон Крозиг, епископ Гальберштадский. Оба они недавно узнали о планах захвата Задара (в переговорах они не участвовали) и были весьма смущены ими. Аббат Мартин просит освободить их от крестоносного обета и дозволить покинуть войско, вернувшись в покой своего монастыря. Епископ Конрад, хотя и не просит подобного, смущен в совести. Легат категорически запрещает аббату Мартину уезжать: он считает, что клирики должны оставаться при войске, стараться с терпением переносить все его грехи и исправлять и направлять его проповедью и добрым примером, удерживая от зла, и прилагая максимальные усилия, чтобы удержать крестоносцев от пролития христианской крови. Так, епископу Конраду (и другим) он говорит: «чем заносчивее они [крестоносцы – П. П.] вести будут себя, тем крепче должен он будет противостоять злу <…> дабы вести крестоносцев словом и примером своим».
      Примерно во время всех этих споров и колебаний в Венеции впервые появляется посольство от царевича Алексея Ангела и Филиппа Швабского, предлагающее крестоносцам отправится по пути в Святую Землю в Константинополь и восстановить права Алексея на престол. Мы позже в подробностях вернемся к этому событию, а пока просто сообщаем о нем, чтобы не нарушать нить нашего изложения.
      Сам легат Пьетро Капуано, поскольку порученная ему миссия не могла быть осуществлена, возвращается в Рим, к Папе Иннокентию III. От него Папа узнает о том, что его легат был отвергнут, а также планах захвата Задара и о предложении Алексея отправиться к Константинополю. Папа немедленно, посредством доверенного аббата Пьетро из Лучедио, направляет крестоносцам письмо, под страхом отлучения запрещая им нападение на какой бы то ни было христианский город, и особо упоминает Задар, как город венгерского короля-крестоносца.
      Распоряжения Папы были получены, но проигнорированы. Флот венецианцев и крестоносцев покинул порт 8 октября 1202 г. и направился к берегам Далмации. В ночь с 10 на 11 ноября 1202 г. он прибыл под Задар. Вероятно, не желая подпасть под папское отлучение, Бонифацио Монферратский остался в Венеции. Беспокойства и споры по поводу атаки на Задар продолжались и по прибытии в Далмацию. По словам Робера де Клари, жители Задара переслали крестоносцам имевшуюся у них папскую грамоту, «где говорилось, что все те, кто пойдет на них войной или причинит им какой-то ущерб, будут подвергнуты отлучению <…> С добрыми послами они переслали эту грамоту дожу и пилигримам, которые прибыли туда. Когда послы явились в лагерь, грамоту прочитали дожу и пилигримам. Когда грамота была прочитана, и дож услышал ее, он сказал, что не откажется от намерения отомстить жителям города даже под угрозой отлучения апостоликом. После этого послы удалились. Дож во второй раз обратился к баронам и сказал им: „Сеньоры, знайте, что я ни под каким видом не откажусь отомстить им, даже ради апостолика!“». Такую цену венецианский дож придавал распоряжениям Папы. Неясно, идет ли речь о том же письме, что послал Папа с аббатом Пьетро, или же о другом – ясно одно: папские приказания не нападать на христианский город под страхом отлучения от Церкви были получены крестоносцами и были им известны; тем не менее, они были проигнорированы.
      О спорах и волнениях сообщает и Виллардуэн: «И тогда встал некий аббат из Во, из ордена цистерцианцев, и сказал им „Сеньоры, я запрещаю вам именем римского апостолика нападать на этот город, ибо в нем живут христиане, а ведь вы пилигримы“. И когда дож это услышал, он сильно рассердился и разгневался, и сказал графам и баронам: <…> „<…> но вы же уговорились со мной, что поможете мне его завоевать, и я требую от вас сделать это“. Тотчас графы и бароны и те, кто держал их сторону, переговорили между собой <…>. И они пришли к дожу и сказали ему: „Сеньор, мы пособим вам взять город назло тем, кто воспротивился этому“». Эти события хорошо опровергают упрощенную логику тех, кто придает слову Папы этой эпохи больший вес, чем, увы, делали это современники.
      Справедливости ради следует заметить, что далеко не все крестоносцы согласились участвовать как в этом, так и в последующих сомнительных предприятиях. Часть из них еще до похода отправили посольство в Рим, с информацией для Папы – по словам Гунтера Пэрисского, они считали «недопустимым для христиан <…> обрушиваться на христиан же убийствами, грабежами, пожарами». Некоторые бароны встали лагерем вдалеке, чтобы не участвовать в грешных деяниях. На протяжении всего похода от войска, как по причинам внешнего порядка (голод, неурядицы), так и по нравственным соображениям будут откалываться группы воителей – по словам Виллардуэна, общее число их было большим, чем число оставшихся и участвовавших в походе до конца.
      Надеясь остановить захватчиков, жители Задара повесили на стены распятия, но их надежды были тщетны. Несмотря на все споры, город был осажден и захвачен большей частью войска. «Христианский город, находившийся во власти короля, также принявшего крест и потому считавшегося под особым покровительством церкви, сделался добычей крестоносного ополчения и был безжалостно разграблен». Его укрепления были срыты венецианцами, и завоеватели расположились в нем двумя отдельными лагерями. Между прочим, стоит отметить и то, что взятую в городе добычу бароны – вожди похода – удержали между собой, ничего не отдав простым воинам. Поскольку папские приказы были нарушены – захватчики города попали под отлучение от Церкви latж sententi? (лат. «по заранее объявленному решению»).
      Реакция Папы на захват города была гневной. В своем письме (оно не датировано, но относится к концу 1202 г. или самому началу 1203 ) крестоносному войску он писал:
      «Ибо <…> древний враг, который есть диавол и сатана, который соблазняет весь мир, чтобы никто не имел великой любви, такой, чтобы положить душу свою за друзей своих <…> заставил вас вести войну против ваших братьев и впервые развернуть ваши знамена против верного народа, поскольку так вы собрали для него [дьявола] первые плоды вашего паломничества и до такой степени, что ради демонов пролили кровь ваших братьев.
      И когда жители города хотели, чтобы мы рассудили их с венецианцами, и даже в этом не могли найти вас милосердными, они развесили вокруг стен свои изображения Распятия. Но вы несправедливо напали на Распятого не менее чем на город и его жителей<…>
      Итак, венецианцы на ваших глазах низвергли стены этого города, ограбили церкви, разрушили здания, и вы с ними разделили трофеи задарцев. Итак, чтобы не прибавлялся грех ко греху, и на вас не исполнилось то, что читаем: С приходом нечестивого приходит и презрение, а с бесславием – поношение (Прит. 18:3), мы всех вас предостерегаем и со всем тщанием побуждаем и через апостольское писание вам поручаем и угрозой анафемы сурово предписываем, чтобы вы не разрушали Задар более, чем уже разрушено, и не чинили разрушений или того, что вы себе позволили, но позаботились вернуть все отнятое послам их царя. Иначе вы подлежите решению об отлучении и становитесь непричастны обещанной вам милости отпущения [грехов]».
      Поскольку ранее Папа запрещал атаковать Задар под страхом отлучения, участвовавшие во взятии города крестоносцы и венецианцы, нарушив запрет, без всякого дополнительного формального решения оказывались под папским интердиктом (отлучением от Церкви).

      Теперь мы ненадолго прервем последовательный ход нашего рассказа, возвратившись несколько назад, чтобы вплести в историю вторую сюжетную линию, которая и приведет нас в Константинополь. История эта тесно связана с политическими событиями в Византийской Империи.
      В 1195 г. в Византии происходит очередной государственный переворот. Алексей, брат императора Исаака II Ангела, свергает его и узурпирует трон под именем Алексея III. Самого Исаака он бросает в тюрьму, безжалостно ослепив его; в заключении находится и сын Исаака, другой Алексей. Юный наследник престола успешно бежит из под стражи на Запад (весной 1202 г.), где и пытается искать помощи, чтобы возвратить себе престол. В Европе он сперва посещает Папу Иннокентия, прося о помощи его. Папа ему отказывает и принимает довольно холодно. Холодность эта связана с несколькими причинами. Одна из них заключается в том, что Алексей находится в родственных связях с домом Штауфенов (его сестра замужем за Филиппом Швабским), с которым Святой Престол в это время находится в остром конфликте. Вторая причина явствует из того, что Папа Иннокентий в это время пытается самостоятельно достичь своей цели – признания примата Римской Церкви греками – дипломатическим путем. Примерно в это время ему пишет, вне всякой связи с побегом Алексея и, не зная о нем, узурпатор Алексей III, предлагая начать переговоры об унии греческой Церкви с Римом. Папа отвечает ему одобрительно и дружелюбно письмом от 16 ноября 1202 г, напоминая об обычных условиях унии. На третью причину указывает нам свидетельство Гунтера Пэрисского, который пишет, что Папа желал бы, чтобы католики завоевали город без кровопролития (т. е. путем дипломатии ). Военного похода он не желал, поскольку это было слишком опасно – Папа преувеличивал военную мощь Византии и опасался уничтожения крестоносного войска. Все эти причины были вполне достаточными, чтобы Иннокентий III не желал похода к Константинополю.
      Получив отказ от Папы, Алексей направляется к мужу своей сестры Ирины, Филиппу Швабскому, у которого встречает теплый прием. При дворе Филиппа созревает замысел помочь Алексею возвратить престол силами крестоносного войска. Филипп и Алексей направляют посольство к крестоносцам, которое застает их еще в Венеции, до отплытия к Задару. Точное содержание первых переговоров нам неизвестно, однако Виллардуэн указывает, что бароны, возглавлявшие Крестовый поход, нашли Алексея невинно пострадавшим и дали предварительное согласие помочь ему возвратить себе принадлежавший ему трон. Венецианцы, имея, как мы уже говорили ранее, напряженные отношения с Алексеем III, со своей стороны были весьма заинтересованы в том, чтобы на византийском престоле сидел лояльный к республике св. Марка император.
      Первые переговоры с послами Алексея и обсуждения возможности похода к Константинополю происходят еще в присутствии легата Пьетро Капуано, который и сообщает о них Папе. В уже упомянутом письме Алексею III от 16 ноября, Иннокентий III пишет ему не только о визите царевича Алексея и об оказанном ему прохладном приеме. Папа также сообщает о том, что его просили направить Крестовый поход к Константинополю, на что он ответил отказом, несмотря на советы многих кардиналов.
      Здесь следует сделать еще одно маленькое отступление и показать, почему неверны мнения некоторых историков прошлого, полагавших, что, отказываясь от похода к Константинополю на словах, Папа в действительности тайно планировал его в сговоре с другими участниками или как минимум в намерении. Можно показать, что, вопреки мнению М. А. Заборова, направление Крестового похода к Константинополю едва ли ослабило бы моральный престиж Римского Престола.
      Дело в том, что в этот период не считалось чем-то ненормальным применение сил крестоносцев даже против политических противников папского престола. Корни такого использования крестоносного ресурса уходят, по видимому, во времена священных войн реформистских пап конца XI столетия. Уже в 1127 г. Папа Гонорий II, вероятно, объявил такой Крестовый поход против норманнского графа Сицилии Руджеро II. В 1199 г. папа Иннокентий III использует силы крестоносцев против Маркварда Анвайлера и его сторонников в Сицилии, которые сопротивлялись политике Святого Престола в Италии. Таким образом, представлениям времени не противоречит в принципе использование военной силы крестоносцев против христиан, не подчиняющихся Церкви – и использование ее против христиан Греции, отвергающих власть Римской Церкви, не вызвало бы возражения современников. Если бы Папа Иннокентий III действительно желал направить поход на Константинополь, у него не было бы нужды скрывать это, и он мог бы сделать это достаточно прямо, без предполагаемых дипломатических ухищрений. И уж конечно, последнее, о чем он мог думать – так это то, какое впечатление его политика и решения произведут на русских православных авторов XX–XXI в. Тем не менее, это не было сделано (причины чего мы уже разобрали выше), и поход на Константинополь был запрещен. Как уже указывалось, Папа Иннокентий, запрещая перед взятием Задара крестоносцам под страхом отлучения нападать на любой христианский город, уже знает о возможности решения направить поход к Константинополю – и, таким образом, в своем запрете имеет в виду также и византийскую столицу.
      После взятия Задара (и прибытия Бонифацио Монферратского ) в лагере крестоносцев вновь появляются послы Филиппа Швабского и царевича Алексея с весьма заманчивыми предложениями: «Прежде всего, коли угодно будет Богу, чтобы вы возвратили царевичу его наследие, он поставит всю империю Романии в подчинение Риму, от которого она некогда отложилась. Далее, он знает, что вы поизрасходовались и что вы обеднели; и он даст вам 200 тыс. марок серебра и провизию для всей рати, малым и великим. И он самолично отправится с вами в землю Вавилонскую или пошлет туда своих послов, коли вы сочтете это за лучшее, с 10 тыс. ратников за свой счет; и он будет оказывать вам эту службу один год. А все дни своей жизни он будет держать в Заморской земле на свой счет 500 рыцарей».
      Эти предложения действительно выглядели весьма привлекательно. С одной стороны, трудно было сомневаться в том, что (взятое вне связи с целью похода и крестоносными обетами) дело было весьма благим – ведь речь шла о восстановлении на престоле законной власти и низвержении жестокого узурпатора. Во-вторых, для войны в Святой Земле нужны были средства, которых не хватало – немалые средства нужны были и для погашения долга перед Венецией. Наконец, царевич обещал устранить греческую схизму и восстановить единство греческих Церквей с Римом, да и поддержать крестоносное войско 10.000 воинов – существенная помощь. Надо заметить, что Алексей, как кажется, конечно знал о невыполнимости своих обещаний – но об этом отнюдь не подозревали крестоносцы. В расхожих тогда на Западе представлениях Константинополь был одним из богатейших городов мира. Бароны не сомневались в платежеспособности царевича Алексея. По большому счету, особого выбора у них не было, они понимали, «что не могут двинуться ни в Вавилон, ни в Александрию, ни в Сирию, ибо у них нет ни съестных припасов, ни денег, чтобы отправиться туда <…> И они сказали, что никак не могут двинуться дальше, а если и двинутся туда, то ничего там не достигнут, потому что у них нет ни съестных припасов, ни денег, которыми смогли бы продержаться».
      Последовало горячее обсуждение. Противники похода к Константинополю имели серьезные возражения против предложенного плана: «И говорил аббат де Во из ордена цистерцианцев, и говорила та часть, которая хотела распадения войска; и они сказали, что ни в коем случае не согласятся, потому что это значило бы выступить против христиан, а они отправились совсем не для того и хотят идти в Сирию». Оппоненты возражали им, что без необходимых средств поход был бы бесполезен и настаивали на необходимости получения помощи от царевича Алексея, после выполнения его просьбы. Различались и мнения духовных лиц: «Аббат Лоосский, муж весьма святой и праведный, а также и другие аббаты, которые держали его сторону, проповедовали и взывали к людям о милосердии – во имя Бога удержать войско в целости и заключить это соглашение, ибо это такое дело, посредством которого лучше всего можно отвоевать Заморскую землю. А аббат де Во и те, кто держал его сторону, проповедовали и постоянно твердили, что все это зло и что надо бы отправиться в Сирию и содеять там то, что сумеют!». В конце концов, дело было решено волевым давление Бонифацио Монферратского и нескольких других баронов. Предложение послов было принято. Таким образом, крестоносцы собирались направиться к Константинополю по просьбе законного наследника византийского трона, чтобы за вознаграждение, необходимость в котором была велика, помочь ему восстановить его власть. Крестоносцы потребовали, чтобы царевич Алексей присягнул на святых мощах, что его обещания будут исполнены.
      Тем не менее, не все крестоносцы смирились с этим решением. Как и прежде, планы руководителей были сокрыты от основной массы крестоносного войска. Узнавая о них, многие смущались. Некоторые покидали войско, направляясь в Сирию. Аббат де Во (действия которого во всей этой истории можно рассматривать как олицетворение «римской» линии), Симон де Монфор, Ангерран де Бов, а с ними и многие другие рыцари, покинув войско и отказавшись от экспедиции к Константинополю, отправились в Венгрию.
      Однако, как мы помним, за разорение Задара крестоносцы попали под папское отлучение. По этому поводу надо было что-то делать.

      «Тогда бароны переговорили между собой и сказали, что они пошлют в Рим к апостолику, ибо, как им было известно, он считал, что они совершили злое дело завоеванием Задара; и они выбрали послами двух рыцарей и двух клириков, таких, которые, полагали они, вполне подходят для этого посольства. Из двух клириков один был Нивелон де Кьерзи, епископ Суассонский, а другой – мэтр Жан де Нуайон, который был канцлером графа Бодуэна Фландрского; а из рыцарей один был Жан де Фриэз, а другой – Робер де Бов. И они по установившемуся порядку поклялись на святых мощах, что честно выполнят посольское поручение и что вернутся в войско».
      В изложении такого апологета IV Крестового похода, как Виллардуэн, события выглядят весьма радужно. Во-первых, он вообще не упоминает о папском отлучении за взятие Задара. Посольство, если ему верить, отправляется, чтобы развеять «ошибочное» суждение Папы о том, что завоевание Задара было делом злым. Во-вторых, принято оно Папой, согласно его изложению, было весьма милостиво. В действительности, однако, все обстояло далеко не так замечательно, как это хотел бы изобразить Виллардуэн.
      Как уже было сказано выше, взятием Задара вопреки папскому запрету, войско навлекло на себя папское отлучение. Хотя Папа и не объявлял этого отлучения дополнительным актом, большая часть войска пребывала в убеждении, что они теперь отлучены от Церкви. В этом был уверен также и сам Папа. Войско пребывало в смущении. Чтобы успокоить их совесть, находящиеся при войске епископы самовольно, не имея на это право, объявили о снятии папского отлучения. По сути, это неканоническое действие должно было просто успокоить умы. Отметим, что прежде епископы практически ничего не делали, чтобы остановить запрещенное Папой нападение на Задар (и если нам известно, как мы писали, о смущении совести епископа Конрада Гальберштадтского, то о колебаниях того же епископа Нивелона Суассонского ни один источник не сообщает). Но эффект от снятия папского отлучения епископами мог быть лишь кратковременным, и посольство было необходимо.
      Сообщение Виллардуэна о том, что оно было направлено в Рим, и о составе его руководителей, в общем, вполне точно. Ругая одного из участников посольства, Робера де Бова, за то, что он «он исполнил посольское поручение так худо, что хуже не мог», он, однако, умалчивает о подробностях. Подробности же были следующими.
      Прибыв в Рим в первые недели 1203 г. послы были допущены на аудиенцию к Папе. Они просили, чтобы Папа даровал им прощение и снял отлучение, указывая на то, что их грех был вынужденным и вызван необходимостью (речь о давлении Венеции). Они также просили папских наставлений, которые обязывались выполнить.
      Папа Иннокентий был весьма гневен. Он немилостиво принял посольство – в письме, написанном через год епископу Нивелону, он напоминает, как был огорчен грехами своих сынов, и как сурово принимал их тогда. Он был осведомлен о том, что его прямой запрет нападать на Задар был сообщен вождям похода до захвата города, как и о том, что они «не обратили внимания» на распятия, повешенные жителями на стены. Робер де Бов сообщил ему дополнительные подробности – в частности, упомянул о том, что именно венецианский дож Дандоло настоял на захвате Задара вопреки папскому запрету. Папа понимал трудности положения крестоносцев, но не считал, что они могут служить оправданием греха. Как священник, он не мог отказать в отпущении тем, кто раскаивался и просил о милости – как не мог и поставить под удар дело Крестового похода и помощь христианам Святой Земли. Итак, Папа согласился даровать отпущение крестоносцам, но не венецианцам, «которых справедливо считал „дьяволом-соблазнителем“ крестоносного воинства».
      Папа отпустил посольство, дав ему два письма и устные наставления, которые были доверены епископу Нивелону Суассонскому – в частности, запрещающие изменять направление похода и двигаться к Константинополю (эти наставления затем были скрыты и сознательно нарушены вождями похода).
      Первое письмо было очень суровым, было даже демонстративно опущено приветствие. Папа гневно осуждал крестоносцев за содеянное в Задаре. Он также постанавливал, что незаконное снятие папского отпущения епископами было недействительным. Он, однако, даровал свое отпущение крестоносцам при условии, что они раскаются и возместят понесенный ущерб венгерскому королю. Таково было папское требование, которое, однако, так и не было никогда исполнено. Клирики должны были также сообщить войску, что им впредь запрещается нападать на каких-либо христиан, иначе, чем по серьезной и справедливой причине – и то только с согласия Апостольского Престола (что, как мы увидим, также не было исполнено). Наконец, от лидеров похода требовалось письменно обязаться впредь повиноваться папским приказам. На этих условиях Папа дал право своим представителям снять папское отлучение:
      «Итак, чтобы преступление ваше вполне очистилось, мы всех вас предостерегаем и со всем тщанием побуждаем и через апостольское писание, строго предписывая, вам поручаем, чтобы [c] таким подобающим для кающихся отступлением от греха через покаяние умилостивили Господа и как удовлетворение [за грех] поддерживали соседей, вернув все, что вам от задарцев досталось в добычу, и от подобного в дальнейшем строго воздерживались. Так как <…> это неслыханно, чтобы кто-нибудь вас, кого Римская Церковь связывает, покушался освободить, кроме, может быть, находящихся при смерти, потому не было того освобождения, которое вам дали епископы, находящиеся с вами в войске; <…> [также повелевается] чтобы подобного в будущем строго остерегались, чтобы не нападали на земли христиан и не оскорбляли [их] в чем-либо, разве лишь, может быть, они легкомысленно помешают вашему пути, или другая справедливая или неминуемая причина, может быть, случится, вследствие чего будет нужно совершить [это], посоветовавшись с апостольским престолом. Некоторые другие слова, которые мы сказали устно, упомянутые епископы смогут сами вам устно изложить. Итак, мы напоминаем всем вам и ободряем в Господе и апостольским писанием приказываем, чтобы вы вышеупомянутого короля Венгрии смиренно умоляли, чтобы по унаследованном им от рождения королевскому милосердию ту обиду, которую вы причинили ему, для Бога и ради Бога вам милосердно простил».
      Что касается венецианцев, то они оставались отлученными. Это, однако, создавало трудность – ведь без их помощи крестоносцы не могли добраться до Святой Земли. Во втором послании, предназначавшемся руководителям похода, Папа указывает, что венецианцы могут получить отпущение в случае раскаяния. Если же они не раскаются, то отлучение остается в силе – однако крестоносцам позволяется взаимодействовать с ними в практическом отношении до прибытия в Святую Землю (тут проводилась аналогия с членами семей отлученных, которым не возбранялось общаться с ними, живя под одной крышей).
      Содержание первого письма, однако, не было объявлено крестоносцам. Бонифацио Монферратский и другие вожди, вместе с вернувшимися посланниками, не сообщили им о том, что венецианцы находятся под отлучением. Простой рыцарь, де Клари уверен, что послы получили грамоту, снимающую отлучение со всех. Бонифацио пишет Папе о том, что сообщение об отлучении венецианцев может внести серьезный разлад в крестоносное войско, и что по этой причине он не сообщил о решении Папы. Он сообщит, если Папа будет настаивать. Отправляя это письмо, Бонифацио вполне мог знать, что ответ Иннокентия III уже не застанет войска, собирающегося отправляться в Константинополь, на месте.
      Папа отвечает Бонифацио, приказывая ему огласить решение об отлучении венецианцев, если он не хочет навлечь такое же отлучение на себя самого. В этом же ответе Иннокентий III еще раз прямо запрещает войску идти к Константинополю:
      «Итак, никто из вас пусть не обманывает себя опрометчиво, пусть не позволяет себе занимать землю греков или грабить <…> император Константинопольский, свергнув своего брата, и даже ослепив, узурпировал власть. Разумно, какой бы ни был в этом или другом этот император, и как бы не провинились люди, порученные его юрисдикции, но все таки не ваше [дело] судить об их проступках, и не для того вы приняли знак креста, чтобы карать эту несправедливость, но скорее за оскорбления Распятого, послушанием Которому вы особенно обязаны.
      <…> Итак, мы напоминаем вашей знати, и ободряем внимательно, и апостольским писанием вам, предписывая, поручаем, чтобы вы не обманывали себя самих и другим не дозволяли обманываться и делать под видом благочестия то, чего да не будет; <…> но лучше, бездействуя по ничтожным поводам и в притворной нужде, переправились на защиту св. Земли и покарали несправедливость, [причиненную] Кресту <…> Иначе же, так как мы не можем и не должны, мы никоим образом не обещаем вам благодать отпущения. Смысл же предписания нашего в том, что мы вам, под угрозой отлучения, запрещаем пытаться вторгаться в земли христиан или оскорблять [их], разве что или они легкомысленно воспрепятствуют вашему пути, или, может быть, случится другая справедливая и неизбежная причина, из-за чего вы можете поступить иначе, посоветовавшись с нашим легатом <…>. Но, чтобы вина дожа и народа венецианского не привела к вашему [собственному] наказанию, мы желаем и предписываем, чтобы письмо наше, которое мы поручили им передать, и которое для этого вами получено, вы огласили им, чтобы они не обрели извинения в грехах».
      Этот, последний ответ Папы, однако, уже не застает войска в Задаре. Еще до того, как Папа успевает его отправить, крестоносцы отплывают. Поход на Константинополь начат.

      Войско отплывает из Задара в начале апреля 1203 г. Дандоло и Бонифацио несколько задерживаются, чтобы присоединиться к войску вместе с царевичем Алексеем, в Драче, население которого, по их прибытии, признает власть царевича. Оттуда флот движется в сторону Корфу. Алексей еще раз подтверждает там свои обещания. Там же войско сталкивается с очередной проблемой – бароны, противившиеся походу к Константинополю, отказываются ехать дальше. Вождям похода, вместе с епископами и Алексеем, удается уговорить их остаться с войском до дня св. Михаила (29 сентября), на условии торжественного обещания, что после этого им в любое время дадут транспорт для отправления в Святую Землю.
      С Корфу войско отплыло в сторону Константинополя в канун Пятидесятницы (24 мая 1203 г.). Увидев город, западные рыцари с восхищением и удивлением разглядывали его, побаиваясь в сердцах его военной мощи: «Так вот, вы можете узнать, что они долго разглядывали Константинополь, те, кто его никогда не видел, ибо они не могли и представить себе, что на свете может существовать такой богатый город, когда увидели эти высокие стены, и эти могучие башни, которыми он весь кругом был огражден, и эти богатые дворцы, и эти высокие церкви, которых там было столько, что никто не мог бы поверить, если бы не видел своими глазами, и длину, и ширину города, который превосходил все другие города. И знайте, что не было такого храбреца, который не содрогнулся бы, да это и вовсе не было удивительно; ибо с тех пор, как сотворен мир, никогда столь великое дело не предпринималось таким числом людей».
      Когда о приближении войска стало известно узурпатору Алексею III, он, как рассказывают участники, направил к ним своих посланников, пытаясь откупиться – об этом, со свойственной ему милой непосредственностью, рассказывает де Клари: «Когда император Константинопольский узнал об этом, он направил к ним добрых послов спросить, чего они здесь ищут и зачем они сюда прибыли, и предложил им, что если они хотят получить сколько-то из его золота или серебра, то весьма охотно пошлет его. Когда знатные люди услышали это, они ответили послам, что они не хотят ничего из его золота и серебра, но хотят, чтобы император отрекся от своей власти, потому что он владеет империей не по праву и незаконным образом; и они поручили передать ему, что с ними находится законный наследник Алексей, сын императора <…>. И послы ответили тогда и сказали, что император и не подумает ничего подобного делать; с тем они и ушли».
      Расчет, что в столице у юного Алексея и его отца есть сторонники, которые помогут восстановить его на престоле, не оправдался. Исполняя свою часть договора с царевичем, крестоносцы взяли город силой: «Казалось, что укрепленная столица могла с успехом противостоять не особенно многочисленным крестоносцам. Однако, последние, высадившись на европейском берегу и овладев предместьем Галатой, на левом берегу Золотого Рога, перерезали защищавшую вход в него железную цепь, проникли в гавань и сожгли много византийских судов. В это же время рыцари пошли на приступ самого города. Несмотря на отчаянное сопротивление, особенно со стороны наемных варяжских отрядов, крестоносцы в июле овладели городом. Безвольный и вялый Алексей III бежал из столицы, успев захватить с собой государственную казну и драгоценности. На престоле восстановлен был освобожденный из заключения Исаак II, а его соправителем был объявлен сын его царевич Алексей, приехавший, как известно, с крестоносцами (Алексей IV). Это была первая осада и первое взятие крестоносцами Константинополя в целях восстановления Исаака II на престоле».
      Обещание вождей крестоносцев Алексею IV было, таким образом, исполнено. Послы крестоносцев потребовали от императора подтверждения обязательств, данных его сыном по его поручению. Эти обязательства, хоть и не без колебаний, были подтверждены: «„Разумеется, – сказал император, – обязательства очень велики, и я не вижу, как они могут быть исполнены. И, тем не менее, вы так послужили ему, и ему и мне, что, если даже вам отдать всю империю, вы этого вполне заслужили бы“. И много было говорено и повторено всяких слов в этом роде. Но конец был таков, что отец подтвердил обязательства в том виде, как их принял сын, скрепив клятвой и висячей грамотой с золотой буллой. Грамота была вручена послам». После этого крестоносное войско, по просьбе императора, покинуло город и расположилось в его предместье, ожидая исполнения обещанного.
      Папе Иннокентию III были направлены послания. Вожди похода сообщали ему о том, что необходимость побудила их отклониться от назначенной цели, а на Египет они выступят не ранее весны. Это было первое письмо крестоносцев Папе с момента, когда они оставили Задар. Алексей IV также писал Папе о том, что он восстановлен на престоле, выражает ему сыновнюю почтительность и намерен привести греческую Церковь к единству с Римом. Папа ответил крестоносцам с упреками за нарушение его распоряжений, и велел им незамедлительно направить войско на спасение Святой Земли. Алексею IV он написал в том духе, что надо поскорее исполнять обещание насчет унии. Он также направил послание французскому духовенству, указывая на необходимость позаботиться о том, чтобы вожди крестоносцев совершили покаяние за свои недолжные поступки и исполнили свои прежние благие намерения. Крестоносцы, уступая просьбам императора, согласились задержаться еще на один год, – эта отсрочка была нужна Исааку для того, чтобы укрепить свою власть и собрать средства для выплаты обещанного вознаграждения. Это породило очередное разногласие с теми, кто хотел немедленно двинуться теперь к Святой Земле – их оппоненты, впрочем, с практической точки зрения были правы, указывая на то, что при немедленном отплытии войска прибудут в Сирию во время, крайне неудобное для ведения военных действий, и, к тому же, без средств к существованию.
      В последующие месяцы между августом 1203 и мартом 1204 г. отношения между императорами и крестоносным войском стремительно ухудшались. Алексей IV выплатил крестоносному войску часть обещанной суммы (что позволило им, в свою очередь погасить свой долг венецианцам), однако далеко не всю ее – поскольку обещанное превышало платежеспособность императорской казны. Как с возмущением рассказывает Никита Хониат, чтобы обеспечить выплаты, императоры также конфисковывали церковные ценности, переплавляя в золото и серебро оклады икон и священные сосуды – причем остальные греки молчали и никто не вступился перед императором за имущество Церкви.
      Хониат, между прочим, предлагает нам великолепный образец византийского образа мысли. Признавая, что обязательства перед латинским войском еще не были исполнены императорами, он сам, несколькими пассажами ниже, упрекает Бонифацио в том, что за дополнительное участие в походе по возвращению под власть Исаака II и Алексея IV сопредельных территорий, в котором просили его помощи императоры, он потребовал добавочного вознаграждения, «хотя латинские войска обязаны были оказывать содействие Алексею»[ (напомним, что обязательства крестоносцев перед императорами были вполне исполнены при восстановлении Исаака II на престоле). Алексей IV и Бонифацио с частью баронов покинули город, направившись в рейд по восстановлению императорской власти.
      Во время этого рейда, возмущенное действиями императоров в отношении храмов и вообще их благосклонностью к латинянам, население Константинополя устроило очередной антилатинский погром в кварталах города, где издавна обитали латиняне. «Грубая городская чернь <…> неожиданно бросилась на стоявшие близ моря дома западных иноплеменников, не разбирая ни друга, ни недруга, и разрушила их до основания». Во время этих беспорядков, произошел также серьезный пожар (в нем обвинили латинян). Уцелевшие латиняне, опасаясь оставаться в городе, убежали под защиту крестоносцев. Эти события, которые вполне могли напомнить латинянам об ужасных событиях 1182 г., едва ли улучшили отношение крестоносцев к грекам, правители которых и так уже начали нарушать свои обязательства.
      После возвращения из рейда по окрестным землям, император Алексей IV стал склоняться к тому, чтобы отказать латинскому войску в выплате оставшейся части обещанного вознаграждения. Вернувшись из упомянутого похода, «молодой император, до того времени охотно бывавший в лагере крестоносцев, теперь стал избегать свидания с ними, как должник, который прячется от назойливого кредитора». Население столицы с крайним недоверием смотрело на латинян, обвиняя их и в неблагочестивых действиях императора по разграблению храмов, и во всех иных несчастьях. Де Клари рассказывает о том, как император принял решение прекратить выплаты крестоносцам: «Между тем его приближенные, и народ, и тот Морчофль, которого он велел освободить из темницы, пришли к нему и сказали: „Ах, государь, вы уже с лихвой уплатили им, не платите им больше! Вы заплатили им столько, что совсем истратились! Заставьте их поскорее убраться подобру-поздорову, а потом изгоните их прочь из своей земли“. И Алексей послушался этого совета и не захотел больше ничего им платить». Этот рассказ может быть не до конца достоверен, но дух и атмосферу ситуации он передает, кажется, верно.
      Виллардуэн рассказывает подробно о том, как к императору было направлено посольство, чтобы убедить его выполнить обещания. Приведем этот рассказ, несмотря на его пространность:
      «Император, который весьма успешно сделал свое дело и решил, что он от них более не зависит, возгордился по отношению к баронам и ко всем тем, которые сделали ему столько добра, и даже не поехал повидаться с ними в лагерь, как имел обыкновение делать раньше. И они послали к нему, и просили его уплатить им деньги, которые он обязался уплатить. А он откладывал и откладывал уплату со дня на день; и время от времени он предоставлял им жалкие суммы; и, наконец, уплата и вовсе прекратилась.
      Маркиз Бонифаций Монферратский, который послужил ему больше других и к которому он был благожелательнее, частенько наведывался к нему; и он упрекал его за вину перед ними, и напоминал ему о той великой службе, что они ему сослужили, столь великой, какая никогда никому не делалась. А тот водил его за нос отсрочками и не выполнял ничего из того, что обязался: и дело зашло далеко настолько, что они увидели и ясно поняли, что он ищет причинить им только зло.
      И бароны войска, а также дож Венеции держали совет. И они сказали, что поняли, что император не выполнит никаких обязательств и что он никогда не говорил им правды; что надо послать к нему добрых послов, чтобы потребовать от него выполнения их соглашения и чтобы напомнить ему о той службе, которую они ему сослужили, и спросить, хочет ли он исполнить, что предлагают послы; и что ежели он не хочет исполнить, то бросить ему от их имени вызов и твердо объявить, что они обеспечат причитающееся им, как сумеют.
      <…> Послы сели тогда на своих коней, опоясавшись мечами, и сообща поскакали ко Влахернскому дворцу. И знайте, что они пошли на весьма опасное дело и пустились на великое приключение – по причине вероломства греков.
      И вот у ворот они спешились, и вошли во дворец, и увидели императора Алексея и императора Сюрсака (Исаака – П. П.), его отца, восседавших бок о бок на двух тронах; <…> и было с ними множество знатных мужей <…>.
      По согласию остальных послов слово молвил Конон де Бетюн, который был мудр и весьма красноречив: „Государь, мы пришли к тебе от лица баронов войска и от дожа Венеции. И знай, что они напоминают тебе о той великой службе, которую сослужили тебе, как это ведомо всякому и само по себе очевидно. Вы поклялись им, вы и ваш отец, выполнить соглашение, которое вы заключили с ними, и у них имеются ваши грамоты об этом; вы не соблюли соглашения так, как должны были.
      Многажды они увещевали вас об этом, и мы увещеваем вас от их имени перед всеми вашими баронами соблюсти соглашение, которое заключено между вами и ими. Ежели вы это сделаете, то они будут вполне удовлетворены; а ежели вы не сделаете этого, то знайте, что с этого часа они не станут считать вас ни сеньором, ни другом, но постараются добиться того, что им причитается, всеми способами, какими только сумеют. И передают они вам, что не причинили бы вам зла, ни вам, ни кому-либо другому, не бросив вызов: ибо они никогда не совершали предательства, и в их стране нет обычая поступать таким образом. Вы хорошо слышали то, что мы вам сказали, решайте же, как вам будет угодно“.
      Греки сочли этот вызов великим чудом и великой дерзостью, и они сказали, что никто и никогда не отваживался бросать вызов императору Константинополя в его покоях. Император Алексей весьма зло глядел на послов, и все остальные, которые до тех пор глядели на них с таким благоволением.
      И тут поднялся в императорских покоях великий шум; и послы повернули назад, и подошли к воротам, и вскочили на своих коней. Когда они уже были за воротами, не было никого среди них, кто бы сильно не возрадовался; и это было не так уж удивительно, ибо они спаслись от великой опасности; ведь они чуть ли не наверняка были недалеки от того, чтобы быть умерщвленными или схваченными. Таким образом, они возвратились в лагерь и рассказали баронам, как действовали<…>».
      По сообщению де Клари, таких посольств было несколько: «и они опять увещевали его, чтобы отослал им их плату. А он ответил послам, что ничего не заплатит им, что он и так уже с лихвой заплатил им и что он их нисколько не страшится; мало того, он потребовал, чтобы они убирались прочь и освободили его землю, и пусть знают, что если не очистят ее как можно скорее, то он причинит им зло. С этим и возвратились послы восвояси и дали знать баронам, что ответствовал им император. Когда бароны это услышали, то держали совет, что им предпринять, и, в конце концов, дож Венеции сказал, что он сам хотел бы пойти и переговорить с императором. И он послал гонца передать, чтобы император пришел в гавань переговорить с ним. И император явился туда на коне; а дож повелел снарядить четыре галеры, потом взошел на одну из них, а трем приказал сопровождать ее, чтобы его охранять; и когда он приблизился к берегу, то увидел императора, который прибыл туда на коне, и он заговорил с ним и сказал ему: „Алексей, что ты думаешь делать? – сказал дож. – Припомни-ка, что мы возвысили тебя из ничтожества, а затем мы сделали тебя сеньором и короновали императором; неужто ты не выполнишь своих обязательств по отношению к нам, – сказал дож, – и ничего больше не сделаешь для этого?“. „Нет, – сказал император, – я не сделаю ничего больше того, что уже сделал!“ „Нет? – сказал дож. – Дрянной мальчишка, мы вытащили тебя из грязи, – сказал дож, – и мы же втолкнем тебя в грязь; и я бросаю тебе вызов, а ты заруби себе на носу, что отныне и впредь я буду чинить тебе зло всей своей властью“».
      Таким образом, император Алексей IV категорически отказался исполнять обязательства, которые он принимал на себя по договору, скрепляя их клятвой на святынях. Фактически, это лишало крестоносное войско возможности двинуться в Святую Землю – для этого не было ни средств, ни необходимой провизии. Гунтер Пэрисский сообщает нам, что примерно в это время крестоносцев посетили посланники из Святой Земли – источник его сведений, аббат Мартин, был среди принимавших их. Посланцы просили крестоносное воинство незамедлительно оказать им помощь. К сожалению, исполнить их просьбу было невозможно – латиняне не без оснований опасались, что даже если они последовали бы к Святой Земле, коварные греки нанесли бы им удар в спину. В этой ситуации у крестоносцев не было иного выхода, кроме как начать военные действия, чтобы взыскать обещанную плату.
      «Так началась война; и всяк, кто мог чем-либо навредить другому, вредил и на суше, и на море. Франки и греки бились во многих местах: и никогда, благодарением Божьим, они не бились без того, чтобы греки не теряли больше, чем франки. Война длилась, таким образом, долгое время, до глубокой зимы».
      Следует здесь заметить следующее: нет сомнений, что общий ход событий и действия крестоносцев противоречили распоряжениям Папы Иннокентия III, которые мы уже рассматривали. Однако если оставить за скобками этот аспект послушания Святому Престолу, начавшиеся военные действия, с точки зрения этики феодальной войны, были вполне законными и справедливыми. Соглашения, которые были заключены императором, были им вероломно нарушены, при этом было совершено клятвопреступление. Эта война не была направлена на личность Алексея IV, но на его имущество и благосостояние, имея целью взыскать то, что по праву принадлежало латинскому войску. «Крестоносцы рассматривали ее как морально оправданную попытку „заплатить себе“. Феодальные рыцари, с их рыцарской культурой, укорененной в чести, считали, что их нападения на византийские территории есть естественное следствие бесчестного отказа Алексея IV исполнить свое клятвенное обещание. Венецианцы, смотревшие на вещи с коммерческой точки зрения, соглашались со своими северными союзниками. Был заключен контракт. Если условия об оплате не были выполнены, то венецианцы считали оправданным получить причитающееся силой».
      В работе Рэймонда Шмандта, посвященной IV Крестовому походу убедительно показано, что все военные действия крестоносцев в течение него полностью отвечали принципам учения о справедливой войне, принятым в то время. Их действия, в рамках средневековых представлений, законны и справедливы – единственное нарушение, которое до сих пор было допущено, это нарушение папских распоряжений, которые требовали от них несколько большего, чем простой справедливости военных действий: двигаться к Святой Земле и воздерживаться от пролития христианской крови (хотя бы и справедливого).
      В ходе военных действий, как сообщает Виллардуэн, греки пытались сжечь латинский флот, хотя и безуспешно. Виллардуэн комментирует: «Вот какую награду хотел дать им император Алексей за службу, которую они ему сослужили».

      Между тем, как нам известно, события на этом далеко не завершились. Предыстория дальнейшего такова. Народ Константинополя был недоволен действиями императоров Исаака II и Алексея IV, особенно ограблением храмов с их стороны. Это было использовано теми, кто сам желал захватить власть. Созревал заговор. Во главе его стоял уже упоминавшийся нами Алексей Дука по прозвищу Мурзуфл. Одновременно с этим, возбужденная городская толпа, не желавшая более признавать власть династии Ангелов, провозгласила своего кандидата новым императором. Алексей IV решил обратиться за помощью к крестоносному войску, прося его занять Влахернский дворец и защитить его, как законного правителя. По иронии судьбы передать эту просьбу он попросил Алексея Дуку, главу заговора. При помощи этой информации еще более возбудив народ, Алексей Дука воспользовался ситуацией для захвата власти. В конце января он захватил константинопольский престол. Вскоре он предательски убил Алексея IV, удавив его, а императора Исаака II Ангела заключил в тюрьму, где тот почти сразу скончался (как предполагает Успенский, из-за того, что «не мог перенести горя». «И Морчуфль (Мурзуфл – П. П.) с помощью и по совету прочих греков обулся в алые сапожки и стал императором. Потом его короновали в Святой Софии. Подумать только, ведь никогда никем не было совершено столь ужасное предательство».
      По сообщению Гунтера Пэрисского, Мурзуфл также попытался обезглавить крестоносное войско, обманом уничтожив его вождей. Сразу же по убийстве императора Алексея IV, он, от его имени, послал к руководителям латинян с предложением явиться немедленно во Влахернский дворец для уплаты по договору, на самом деле надеясь заманить и убить их. Обсудив это приглашение, крестоносцы воздержались от его исполнения по совету опытного дожа Дандоло, который распознал вероломную греческую уловку. Вскоре все убедились в его правоте, узнав о смерти Алексея IV и узурпации византийского престола.
      Произошедшее ставило латинское войско в совершенно новую ситуацию. С одной стороны, смерть не исполнявшего свои обязательства Алексея IV делала бессмысленным продолжение «контрибуционной» войны. Необходимо было выяснить, не согласятся ли его правопреемники уплатить по договору. С другой стороны, престол занял жестокий узурпатор. С точки зрения баронов и рыцарей он не имел, в отличие от Алексея IV, никаких прав на престол. Тем не менее, крестоносцы вступили с Мурзуфлом в переговоры, окончившиеся безрезультатно. При этом крестоносное войско само находилось не в лучшем положении, подвергалось многим опасностям и всерьез боялось греков. Не исключено, что если бы Мурзуфл согласился выплатить долг, оставленный ему «в наследство» предыдущей династией, разорения 1204 г. никогда бы не произошло. Тем не менее, он не только не согласился, но и приказал грекам очистить «свою» территорию.
      Вот как выглядела эта ситуация глазами латинян по рассказу де Клари: «Когда Морчофль стал императором, по всему городу разнеслась весть об этом: „Что тут правда, а что ложь? Ну и ну! Морчофль – император, и он же загубил своего сеньора!“ Потом из города в лагерь пилигримов была подкинута грамота, в которой сообщалось о том, что совершил Морчофль. Когда бароны это узнали, то одни говорили, что едва ли найдется кто-нибудь, кто бы сожалел о смерти Алексея, потому что он не хотел выполнить своих обязательств перед пилигримами. А другие, напротив, говорили, что на них лежит вина за то, что он погиб такой смертью. А потом прошло немного времени, и Морчофль велел передать графу Луи, графу Фландрскому231, маркизу и всем другим знатным баронам, чтобы они убирались прочь и очистили его землю и чтобы они зарубили себе на носу, что императором является он и что если по истечении восьми дней он их еще найдет там, то всех перебьет. Когда бароны услышали то, что Морчофль повелел им передать, они ответили: „Что? – сказали они. – Тот, кто ночью изменническим образом убил своего сеньора, он же еще и смеет посылать нам такое требование?“. И они послали ему в ответ слова, что бросают ему вызов, и что пусть он их опасается, и что они не покинут своего места, пока не отомстят за того, кого он убил, и пока не возьмут Константинополь второй раз и не добьются полностью выполнения тех условий, которые Алексей обязан был по договору выполнить в отношении их».
      Ситуация, в которую попало крестоносное войско, была патовой. Обещанное вознаграждение получено не было, и средств на ведение войны в Святой Земле не имелось. Более того, попытка выдвинуться в сторону Святой Земли могла кончиться печально, поскольку существовала вероятность удара сил Мурзуфла, вознесенного к власти антилатинской партией и на волне ненависти к западным, в спину крестоносного войска. С другой стороны, в Константинополе были беспорядки. Власть была захвачена не имевшим на нее никаких прав узурпатором, убившим законного императора. У крестоносцев оставался единственный способ получить то, что принадлежало им по праву, а заодно и наказать узурпатора, убившего своего господина – взять город силой. При этом, между прочим, смертью Исаака II и Алексея IV заканчивалась династия Ангелов. Наследника престола не было (претендовать на него в принципе могла лишь Ирина, супруга Филиппа Швабского и сестра Алексея IV). Таким образом, наказав узурпатора и получив законно причитающееся имущество, можно было в действовавших тогда правовых рамках установить новую власть в лице латинского императора. Этот мотив – опять-таки, вполне законный с точки зрения правового пространства того времени, если вынести за скобки папские запреты – также могли иметь в виду некоторые вожди похода (в частности Дандоло, поскольку подобный ход событий был бы весьма выгоден Венеции).
      Законен ли был этот ход мысли с нравственной точки зрения? Вожди похода обращаются к духовенству, которое, как и после истории захвата Задара, показывает себя не с лучшей стороны. По этому поводу позволим себе пространную цитату из монографии Мэддена и Квеллера о IV Крестовом походе:
      «Как и в Задаре, где их просили неканонично снять отлучение, духовенство дало вождям похода то, что те желали. В своем решении они объявили, что Мурзуфл – убийца, а значит, не имеет права править Византией. Все, кто его поддерживал, были, таким образом, пособниками убийцы. Более того, стенали они, греческая Церковь вновь вступила в открытую схизму с Римом. По всем этим причинам они постановили: „эта война справедлива и праведна, и если вы имеете верное намерение завоевать эту землю и привести ее в послушание Риму, все те, кто умрет после исповеди, будет иметь часть в данной Папой индульгенции“.
      В этом решении духовенства две части. Первая просто утверждает, что преступления Мурзуфла и согласие на них Византии делают новую войну „справедливой и праведной“. Цель этой новой войны заключалась не в получении долгов, а в прямом завоевании. Однако эта сторона ответа духовенства не могла освободить вождей похода от их обязанностей. Война могла быть и справедливой, и праведной, но она не была Крестовым походом, а войско было уже не согласно ни на что меньшее. Поэтому вторая часть решения касается этой проблемы. Поскольку греческая Церковь вернулась в схизму, новая война против Константинополя становилась в силу этого факта Крестовым походом. „Папская индульгенция“ не могла быть ничем иным, как крестоносной индульгенцией. Высшее духовенство утверждало, что возвращение Константинополя к католичеству было равноценно возвращению Иерусалима христианскому миру, по крайней мере для тех, кто падет в битве. Есть, конечно, разница между дарованием крестоносной индульгенции падшим при взятии Константинополя крестоносцам и объявлением, что взятие города будет исполнением крестового обета. Это тонкое различие, однако, рядовым воинам объяснено не было. Теперь крестоносцам не было нужды требовать транспорта на Сирию <…> ибо теперь врагом Крестового похода становился сам Константинополь. С точки зрения крестоносцев, Иерусалим находился теперь на Босфоре.
      Как и в Задаре, высшее духовенство показало, что охотно воспротивится Папе и каноническому праву, чтобы дать баронам нужное им оправдание. Их построение, согласно которому нападение на Константинополь равноценно Крестовому походу, хотя и весьма практичное, было просто ложным. В письме, посланном восемь месяцев назад, Иннокентий III явным образом запретил любое нападение на греческую территорию. Предвидя типичное оправдание со стороны духовенства, Иннокентий писал: „Пусть никто из вас не уверяет себя опрометчиво, что он может захватывать или грабить земли греков на том основании, что они являют мало повиновения Апостольскому Престолу“. Он затем предлагал войску искупить свои грехи, немедленно направившись в Святую Землю. Вожди духовенства заслуживает нашего понимания и сострадания, поскольку оно оказалось зажато между религией и реальностью, между законами Церкви и законами необходимости. Однако хотя и верно, что они столкнулись с трудной ситуацией, которая могла стать катастрофичной, это не могло оправдать утверждения от имени Папы того, что Иннокентий недвусмысленно запрещал. Как кажется, не случайно, что во всех клерикальных описаниях Крестового похода отсутствуют какие-либо упоминания о крестоносной индульгенции, данной перед атакой на Константинополь. Лишь светские источники пишут о них: а именно Виллардуэн, Робер де Клари и, возможно, Морейская хроника. Когда Бодуэн Фландрский пишет Папе (после взятия города – П. П.), он не упоминает индульгенцию в своем рассказе о событиях, во всех иных отношениях подробном. Ясно, что выставление нападения на Константинополь в качестве Крестового похода против схизматиков было своеобразной вероучительной ловкостью рук, которая, как надеялись многие, вскоре должна была забыться».
      Это решение немедленно было сообщено войску в проповедях. Профессор Мэдден указывает, что епископы пригласили к исповеди и причастию всех, включая и венецианцев, на которых был наложен папский интердикт (и которые поэтому не могли приступать к таинствам). Все это прямо нарушало папские распоряжения, о чем, однако, основная масса войска и не ведала, будучи фактически обманута духовенством в интересах руководителей похода.
      Помня об обвинениях Католической Церкви в событиях 1204 г. следует понимать, что эти действия епископов, какими бы понятными и оправданными по-человечески они ни казались, не только прямо противоречили конкретным приказаниям Папы, как главы Католической Церкви. Они прямо противоречили и той самой католической идее, выражением которой их иногда считают – идеи римского церковного централизма. В истории Церкви напряжение между Римской кафедрой и местным епископатом в Средние века возникает нередко – чаще всего Церковь не выигрывает от торжества интересов «местного» духовенства, которое легко оказывается игрушкой в руках власть имущих светских правителей. Эта «местная» идея (вполне воплощенная затем в лютеранской Реформации), если и соответствует какой-либо церковной парадигме, то никак не католической, а, скорее, как раз православной – она в чем-то близка православию с его тяготением к поместности и некоторой автономности отдельных Церквей в рамках единой Церкви. Во всяком случае, очевидно, что в событиях 1204 г. вся будущая вина ложится не на Иннокентия III (а значит и не на Католическую Церковь как цельный церковный организм), а на светских феодалов и, наряду с ними, на епископов и аббатов, действовавших вопреки прямой воле Папы и скрывая ее.
      В марте 1204 г. дож Дандоло, со стороны венецианцев, и Бонифацио, Бодуэн д’Эно, Луи де Блуа и Гуго де Сен-Поль, со стороны остальных крестоносцев, заключают договор. Он определяет порядок командования на время приступа, порядок распределения добычи, гарантию восстановления прежних привилегий венецианцев в византийских землях, порядок выборов латинского императора (и латинского патриарха, на что, как мы увидим ниже, завоеватели не имели никаких прав). Для того чтобы понять, насколько мало руководителей похода волновали интересы Церкви, достаточно указать, что, согласно этому договору, Церкви передавалась лишь такая часть имущества греческой Церкви, какая необходима была, чтобы как-то поддержать жизнь духовенства, а все остальное, за пределами этого минимума, должно было быть разделено между завоевателями, как и остальная добыча. Этот договор, фактически, неявным образом делал неизбежной трагическую судьбу города. Хотя завоеватели намеревались учредить на завоеванной территории латинскую империю, этому должен был предшествовать дележ военной добычи. Императорская корона, следовательно, доставалась еще неизвестно кому, причем в ограбленном городе – а вот положенная часть имущества, сообща собранного, доставалась каждому. Поэтому каждый был заинтересован более в грабеже – «лучше синица в руках, чем журавль в небе», да к тому же и недостаточно живой журавль.
      «Установив <…> условия дележа империи, крестоносцы приступили к штурму города с суши и с моря. В течение нескольких дней столица упорно защищалась. Наконец, настал роковой для Византийской империи день – 13 апреля 1204 г., когда крестоносцам удалось овладеть Константинополем. Император Алексей V Дука Мурзуфл, боясь быть захваченным и „попасть, – по выражению источника, – в виде лакомого блюда или десерта в зубы латинян“, бежал. Константинополь перешел в руки крестоносцев». Хочется отметить, что до сего момента если, опять-таки, не рассматривать нарушение приказов Папы, речь шла, по понятиям средневекового времени о справедливой и оправданной войне.
      Город, фактически, не был захвачен, но сдался в определенный момент сражения. Утром 13 апреля, к Бонифацио пришла делегация уважаемых горожан и константинопольского духовенства, чтобы передать ему город. Он вступил в город с процессией. Улицы были заполнены горожанами, желавшими с готовностью провозгласить его императором на его пути к св. Софии, где предполагалось короновать его. Бонифацио был весьма склонен принять это предложение, но не мог – условия выбора нового императора определялись ранее подписанным договором. Теперь же, когда город сдался, все представители воинства были заинтересованы в одном – увеличить свою долю добычи.
      Войско и латинские беженцы ворвались в город, одержимые жадностью, похотью и ненавистью к тем, от кого прежде они долгое время терпели обиды (как всегда, толпа винит всех, не разбирая правых и виноватых – так было и во время константинопольских погромов, когда греческая толпа расправлялась с латинянами). Рыцарские клятвы щадить церковные здания и женщин были позабыты. Навстречу латинянам шли горожане с иконами – приветствовать нового императора. Они были ограблены первыми. Солдаты врывались в столичные дворцы и разграбляли их, изгоняя их обитателей. Некоторые из завоевателей варварски срывали драгоценное убранство храмов, врывались в алтари, хватая священные сосуды и кощунственно выбрасывая из них Святые Дары. Была разграблена Святая София. На патриарший престол посадили французскую блудницу, которая развлекала разбушевавшихся военных непристойными песнями и танцем.
      Само разграбление захваченного города было, в общем, вполне согласно с нормами ведения феодальной войны. Однако возмутительное бесчинство, которое произошло в Константинополе после захвата города – выходит за рамки такого феодального ограбления. Дело тут не в масштабах жестокости – при захвате и разорении погибло, как мы уже писали, лишь около 2.000 человек – случались и гораздо более кровавые события. Дело даже не в том, что некоторые военные насиловали женщин – это, конечно же, грех, но тоже «обычный» и едва ли его можно было совершенно избежать. Разграбление города как таковое находилось в рамках военной этики эпохи, а насилие над женщинами, хотя грех и возмутительный, но в общем в войнах настолько распространенный, что это едва ли вызвало бы серьезное внимание современников. Западноевропейские рыцари, отправляясь в Крестовый поход, оставались теми же людьми, какими были и дома – грешными, не лишенными всех мирских человеческих страстей (а военно-монашеские ордена крестоносцев не принимали участия в IV Крестовом походе).
      Основная проблема захвата Константинополя в 1204 г. – это проблема разорения и ограбления христианских храмов и допущенных в них кощунствах. Как христиане, рыцари не имели права прикасаться к церковному имуществу. Оно принадлежало Церкви – и должно было быть, в рамках тогдашней правовой ситуации, передано церковным иерархам в неприкосновенности – либо латинским, либо греческим, принимающим власть Рима. В этом смысле условия мартовского договора 1204 г. были совершенно незаконны с точки зрения Церкви, как и последовавшие за ними акты грабительского разорения Церквей. Не случайно, латинские участники IV Крестового похода не скрывают захвата и разграбления города как такового – они знают, что этот акт находится в общепринятых рамках и не вызовет ни у кого осуждения. Но ни Виллардуэн, ни Робер де Клари не упоминают о присвоении церковного имущества – это покрыло бы их военный поход позором в глазах читателей.
      Здесь необходимо сделать несколько замечаний. Во-первых, не ведя разговор об ограблении храмов, невозможно обвинить в эксцессах ограбления города, выходящих за пределы нравственных норм, все крестоносное войско. Эти эксцессы, конечно, не были организованными, они совершались воинством, превратившимся в неупорядоченную толпу – и вина за них лежит не на всем войске, а на отдельных лицах и их группах. Даже Никита Хониат отмечает, что военачальники крестоносцев, недовольные тем, что воины в некоторых случаях побоями пытались заставить горожан выдать спрятанное имущество, дали распоряжение, позволяющее всем горожанам свободно покинуть Константинополь. Во-вторых, хотя в ограблении храмов вполне виноваты светские руководители похода (мы видели, что это ограбление – следствие условий мартовского договора, подписанного ими), в нем невозможно винить Католическую Церковь. Напротив, это ограбление напрямую противоречило интересам и правам Католической Церкви, представители которой – а вовсе не светские завоеватели – имели права на церковное имущество захваченного города с точки зрения церковного права.
      К трагедии Константинополя, таким образом, с западной стороны (как мы видели, немалую почву для нее создали представители стороны византийской) вели три ключевых события. Во-первых – это решение оказать помощь царевичу Алексею силами крестоносного войска, вместо того, чтобы направить их на помощь христианам Святой Земли, как предполагалось. Решение это, как мы показали, шло полностью вразрез с распоряжениями Папы. Во-вторых – это решение епископов, сопровождавших войско по собственной инициативе (никто из них не был направлен в поход Римом), обмануть основную массу крестоносцев в угоду руководителям похода. Это решение также шло вразрез с волей Папы и прямо ее нарушало. Наконец, это решение о присвоении и дележе между светскими завоевателями имущества Константинополя, включая и церковное – именно последний пункт был наиболее отвратителен и оставил наибольший след в исторической памяти восточных христиан. Это решение, как и его варварское воплощение, также никак не может быть признано виной Католической Церкви – уже в силу того, что оно противоречило ее законам и ее собственным интересам. Если же не принимать в рассмотрение то, что события IV Крестового похода in corpore нарушали распоряжения Папы почти с первых моментов – они, в общем, укладываются в рамки справедливых и оправданных военных действий, не противоречащих общепринятым правовым нормам эпохи (более-менее общим в этом отношении для Европы и Византии). Для принявших же крестоносный обет рыцарей эти события, безусловно, были позорными – однако позор этот был их личным позором, а эти грехи – их личными грехами, в которых едва ли можно винить Католическую Церковь в целом.

      «Победителям, между тем, предстояла трудная задача организовать завоеванные земли. Решено было установить, как было и раньше, империю. Возникал вопрос о том, кто будет императором. Наиболее вероятной казалась кандидатура Бонифация Монферратского, стоявшего, как известно, во главе Крестового похода. Но, по-видимому, против его кандидатуры высказался Дандоло, считавший Бонифация слишком могущественным и, по его итальянским владениям, слишком близким к Венеции лицом. Сам Дандоло, как дож Венеции, т. е. республики, не претендовал на императорскую корону. Тогда собравшийся совет остановил свой выбор, не без влияния со стороны Дандоло, на более далеком от Венеции и менее могущественном Балдуине Фландрском, который был избран императором и торжественно коронован в Св. Софии». Другие греческие земли были поделены межу завоевателями.
      Бодуэн (Балдуин) Фландрский письмом информировал Папу о взятии Константинополя и о своем избрании императором. Его письмо, разумеется, не содержит никаких сведений об упомянутых нами эксцессах взятия города. В этой ситуации Папа, конечно же, может только радоваться тому, что в стране водворен порядок и католическое правление – хотя его распоряжения и были нарушены, Провидение направило все ко благу. В ответном письме Папа «призывает все духовенство, всех государей и народы защищать дело Балдуина и выражает надежду, что со взятием Константинопольской империи станет легче отвоевание Святой Земли из рук неверных; в конце письма папа убеждает Балдуина быть верным и покорным сыном католической церкви». В другом письме Бодуэну Папа мягко упрекает его за непослушание, говоря, что ему было бы, конечно, радостнее видеть возращение Иерусалима христианам, чем возращение Константинополя в послушание Римской Церкви.
      Ситуация однако значительно меняется через несколько месяцев: «Но настроение папы изменилось, когда он подробнее ознакомился с ужасами разгрома Константинополя и с содержанием договора о дележе империи. Договор носил чисто светский характер с ясной тенденцией ограничить вмешательство церкви. Балдуин не просил у папы об утверждении своего вышеприведенного императорского титула; Балдуин и Дандоло самостоятельно решили вопрос о Св. Софии, о выборе патриарха, о духовных имуществах и т. д. Во время же разграбления Константинополя подверглись поруганию и осквернению церкви, монастыри и целый ряд высокопочитаемых святынь. Все это вызвало в душе папы тревогу и недовольство крестоносцами».
      Папа направляет письма Бонифацио Монферратскому и легату Пьетро Капуано (который к тому моменту из Сирии приехал в Константинополь), прямо осуждая произошедшее и выражая, таким образом, свое отношение, как главы Церкви, к эксцессам 1204 г. В письме к Пьетро Капуано он пишет:
      «Услышав же недавно и поняв из ваших писем, что всех крестоносцев, которые задержались для защиты Константинополя от прошлого марта до нынешнего времени, ты освободил от паломнического обета и от несения креста, мы не могли не выступить против тебя, поскольку ты и не должен был и не мог никак на это покуситься, кто бы тебе ни советовал другого и каким бы образом ни совращал твой разум. Ибо <…> они по преимуществу и прежде всего для того приняли знак Креста <…>, чтобы направиться на помощь Святой Земле и <…>, сбившись потом с пути, вплоть до сего дня гоняются за совершенно преходящими выгодами <…>.
      Каким же образом Церковь греков, сколь бы она ни была поражена повреждениями <…>, обратится к церковному единству и благоговению перед Апостольским Престолом, если в латинянах [она] видит только лишь пример бесчинств и темные дела, и уже по справедливости может питать к ним большее отвращение, чем к псам? Ведь те, кто не свои ей, но кого она считала ищущими Иисуса Христа, мечи, которые должны были использовать против язычников, обагрили кровью христиан и не щадили ни веры, ни возраста, ни пола; совершили кровосмешения, прелюбодеяния и разврат на глазах у людей, и не только замужних дам, но даже дев, посвященных Богу, выставили для грязной похоти. И не достаточно им, что они взяли императорские богатства и взяли трофеи крупные и мелкие, но даже, что серьезнее, к сокровищницам церквей и к их содержимому протянули они свои руки, похищая даже серебряные доски из алтарей и разламывая на куски, оскверняли храмы, уносили кресты и реликвии».
      Практически в тех же словах он обличает во втором своем письме и Бонифацио. Неверны, поэтому, утверждения о том, что Папа не отреагировал на произошедшее: реакция последовала сразу же, как ему стало известно о скрывавшихся до этого от него деталях захвата и разграбления города.
      Заслуживает упоминания еще один существенный момент: в рамках «мифа о 1204 г.» Папу Иннокентия обычно обвиняют в том, что он воспользовался ситуацией и назначил на константинопольскую кафедру латинского патриарха, сместив греческого. Между тем, это обвинение не соответствует действительности уже в том пункте, что когда завоеватели устроили выборы латинского Патриарха, Папа еще не был осведомлен о взятии Константинополя латинянами. Однако могут быть интересны и некоторые конкретные детали.
      После взятия города светские завоеватели назначили в храм св. Софии группу венецианских каноников. Они, в свою очередь, избирают своим епископом венецианца, субдиакона Римской Церкви, Томмазо Морозини. Как епископ, он, по их мнению, становится Патриархом Константинополя. Эти действия совершенно не соответствуют каноническому праву Церкви (в частности, миряне не могут законно назначать каноников). Иннокентий III не осведомлен об этом неканоническом акте (имевшем место примерно в мае 1204 г.), более того, сам Томмазо Морозини не знает ничего о своем избрании. В декабре 1204 г. он в своем письме предлагает прелатам, находящимся в Константинополе, собрать общую ассамблею латинского духовенства, дабы они могли избрать богобоязненного и подходящего начальника (provisor). Папа ничего не говорит о священном сане этого предстоятеля и вопрос о его статусе, очевидно, на тот момент еще не решен. К январю 1205 г. Иннокентий III, однако, узнает об уже совершившемся помимо него назначении латинского Патриарха. Он глубоко возмущен произошедшим и объявляет выборы недействительными. Тем не менее, политические обстоятельства вынуждают его смириться с уже произошедшим фактом – считая, что сам по себе Фома – достойный кандидат, он уже по собственной инициативе назначает его латинским Патриархом Константинополя. Таким образом, неверно утверждать, что Папа «сместил греческого патриарха, и воспользовался ситуацией для назначения своего». Как именно планировал организовать церковную жизнь в Латинской Романии Папа остается для нас не вполне ясным. Стоит еще упомянуть, что после смерти бежавшего во Фракию константинопольского патриарха Иоанна X Каматира в 1206 г., латинский император Анри I д’Эно разрешает греческому клиру обратиться к Папе с просьбой о разрешении избрать нового греческого патриарха – этот факт указывает на неясность вопроса о том, считалось ли греческое духовенство на территории Латинской Романии подчиненной латинскому патриарха de jure или же только de facto, в силу отсутствия своего главы. До определенного момента, насколько это известно, греческая Церковь формально существовала параллельно латинской.
      Вспоминая о том, что условия договора Исаака II Ангела с Саладином предусматривали обращение всех латинских церквей Святой Земли в греческий обряд, стоит упомянуть и о том, что в Латинской Романии, вопреки расхожему мнению, большая часть храмов оставалась за греками: «В самом Константинополе был произведен своеобразный раздел храмов между католиками и православными. Из 300 церквей 7 отдали венецианцам, около 80 – французам, 2 церкви (Богородицы во Влахернах и св. Михаила в Буколеоне) являлись императорскими, и там утвердились фламандцы. Не менее 250 церквей сохранили за греками, хотя часть их была закрыта либо из-за плохого состояния зданий, либо из-за исхода клириков и мирян из соответствующего прихода. Ряд церквей находился в совместном использовании как православных, так и католиков, и служба в них, как, например, в храме св. Софии, происходила поочередно для представителей обеих конфессий».
      Более подробное рассмотрение церковного устройства и церковных взаимоотношения латинян и греков на территории Латинской Романии выходит далеко за пределы нашей работы. Мы привели два этих примера лишь для того, чтобы подчеркнуть, что многие расхожие стереотипы уничтожаются при серьезном изучении исторического материала.

      1. Виллардуэн Ж., де. Завоевание Константинополя / пер., ст. и коммент. М. А. Заборова. М.: Наука, 1993. (Памятники исторической мысли.)
      2. История крестовых походов в документах и материалах / ред. М. А. Заборов. М.: Высшая школа, 1977.
      3. Клари Р., де. Завоевание Константинополя / пер., ст. и коммент. М. А. Заборова. М.: Наука, 1986. (Памятники исторической мысли.)
      4. Никита Хониат. История, начинающаяся с царствования Иоанна Комнина / пер. с греч. под ред. В. И. Долоцкого. СПб: Григорий Трусов, 1860. Т. I. (Византийские историки…)
      5. Никита Хониат. История со времени царствования Иоанна Комнина / пер. с греч. под ред. Н. В. Чельцова. СПб: Департамент уделов, 1862. Т. II. (Византийские историки…)
      6. Одон Дейльский. О странствовании Людовика VII, франкского короля, на Восток // Памятники средневековой латинской литературы X–XII вв. / отв. ред. М. Е. Грабарь-Пассек и М. Л. Гаспаров. М.: Наука, 1972. С. 171–176.
      7. Повесть о взятии Царьграда крестоносцами в 1204 г. / подг. текста, пер. и примеч. О. В. Творогова // «Изборник»: Сборник произведений литературы Древней Руси. М., 1969. С. 280–289, 734–735.
      8. Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита / пер. и коммент. О. А. Акимовой. М.: Индрик, 1997. (Памятники средневековой истории народов Центральной и Восточной Европы.)
      9. [Anonimus Halberstadensis.] Gesta Episcoporum Halberstadensium // Monumenta Germaniж Historica… Scriptorum. Hannoverж: Impensis Bibliopolii Hahniani, 1874. T. XXIII. P. 73–123.
      10. [Ansbertus.] Historia de expeditione Friderici imperatoris / ed. A. Chroust // Monumenta Germaniж Historica… Scriptores rerum Germanicarum. Berolini: Apud Weidmannos, 1928. N. S. T. 5. P. 1–115.
      11. Contemporary Sources for the Fourth Crusade / ed. by A. J. Andrea. Leiden: Brill Academic Publishers, 2000. (Medieval Mediterranean. Vol. 29.)
      12. The Deeds of Innocent III / ed. and trans. by J. M. Powell. Washington, DC: Catholic University of America Press, 2004.
      13. The Devastatio Constantinopolitana. A Special Perspective on the Fourth Crusade: An Analysis, New Edition, and Translation / ed. and trans. by A. J. Andrea // Historical Reflections. Alfred, NY, 1993. Vol. 19, No. 1. P. 131–149.
      14. [Eustathius Thessalonicensis.] Die Normannen in Thessalonike: Die Eroberung von Thessalonike durch die Normannen (1185 n. Chr.) in der Augenzeugenschilderung des Bischofs Eustathios / bbers., eingel. und erkl. von H. Hunger. Graz: Verlag Styria, 1955. (Byzantinische Geschichtsschreiber. Bd. 3.)
      15. [Eustathius Thessalonicensis.] Eustathii Thessalonicensis Opera Minora / hrsg. von P. Wirth. Berlin; New York: Walter de Gruyter Inc., 2000.
      16. Exuviж sacrж constantinopolitanж / ed. par P. Riant; pref. de J. Durant. Paris: Editions de CTHS, 2004. 2 vols.
      17. Geoffroi de Villehardouin. La Conquкte de Constantinople / ed. et trad. par E. Faral. Paris: Belles Lettres, 1938–1939. Vol. 1–2. (Les classiques de l’histoire de France au Moyen Age. Vol. 18–19.)
      18. Gesta Innocentii III // Patrologia Latina / ed. J. P. Migne. Lutetia Parisiorum: Excudebat Migne, 1855. T. 214. Col. XV–CCXXVIII.
      19. Guillelmus Tyrensis. Historia rerum in partibus transmarinis gestarum // Patrologia Latina / ed. J. P. Migne. Lutetia Parisiorum: Excudebat Migne, 1855. T. 201. Col. 209–892.
      20. Gunther of Pairis. The Capture of Constantinople: The «Historia Constantinopolitana» of Gunther of Pairis / ed. and trans. by A. J. Andrea. Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Press, 1997.
      21. Gunther von Pairis. Hystoria Constantinopolitana: Untersuchung und kritische Ausgabe / hrsg. von P. Orth. Hildesheim: Weidmann, 1994. (Spolia Berolinensia. Bd. 5.)
      22. [Guntherus Parisiensis.] Guntheri Cisterciensis Historia captж a Latinis Constantinopoleos // Patrologia Latina / ed. J. P. Migne. Lutetia Parisiorum: Excudebat Migne, 1855. T. 212. Col. 223–255.
      23. [Hugo comes Sancti Pauli. Epistola ad Henricum Lovanium] / ed. G. Waitz // Monumenta Germaniж Historica… Scriptores rerum Germanicarum. Hannoverж: Impensis Bibliopolii Hahniani, 1880. T. 18. S. 203–208.
      24. [Innocentius III.] Die Register Innocenz’ III / Bearb. von O. Hageneder und A. Haidacher. Graz; Kцln: Цsterreichischen Kulturinstitut, 1964–. Bd. 1–.
      25. [Innocentius III.] Innocentii III Romani Pontificus regestorum sive epistolarum // Patrologia Latina / ed. J. P. Migne. Lutetia Parisiorum: Excudebat Migne, 1855. T. 214–216.
      26. [Robertus Autissiodorensis.] Canonici S. Mariani Autissiodorensis Chronicon / ed. O. Holder-Egger // Monumenta Germaniж Historica… Scriptorum. Hannoverж: Impensis Bibliopolii Hahniani, 1882. T. XXVI. P. 219–276.
      27. [Robertus de Monte.] Roberti de Monte Cronica / ed. D. L. C. Bethmann // Monumenta Germaniж Historica… Scriptorum. Hannoverж: Impensis Bibliopolii Hahniani, 1843. T. VI. P. 475–535.

      1.  Агибалова Е. В., Донской Г. М.История средних веков: Учеб. для 6 кл. общеобразоват. учреждений / ред. А. А. Сванидзе. 12-е изд. М.: Просвещение, 2005.
      2.  Асмус В.,прот. Четвертый крестовый поход (1198–1204): Слово на торжественном акте в день Покрова Божией Матери // Богословский вестник. № 3. М.: Греко-латинский кабинет им. Ю. А. Чичалина; Сергиев Посад: МДА, 2003. С. 237–247.
      3.  Афиногенов Д. Е.Рассказ Никиты Хониата о падении Константинополя: некоторые замечания о стилистической структуре // Византия и Запад (950-летие схизмы христианской церкви, 800-летие захвата Константинополя крестоносцами). Тезисы докладов XVII Всероссийской научной сессии византинистов. М.: ИВИ РАН, 2004. С. 13–14.
      4.  Васильев А. А. История Византийской империи: От начала Крестовых походов до падения Константинополя / вступ. ст., прим., науч. ред., пер. с англ. яз. и имен. указ. А. Г. Грушевого. СПб: Алетейя, 1998. (Византийская библиотека.)
      5.  Виймар П.Крестовые Походы: Миф и реальность священной войны / пер. с фр. Д. А. Журавлевой. СПб.: Евразия, 2006. (Историческая библиотека.)
      6.  Заборов М. А.Крестоносцы на Востоке. М.: Наука, 1980.
      7.  Иоанн Павел II.«Прощаем и просим прощения» // Новая Европа. 2001. № 14. С. 23–25.
      8.  Каждан А. П.Никита Хониат и его время. СПб: Дмитрий Буланин, 2005.
      9.  Каждан А. П., Заборов М. А.Гийом Тирский о составе господствующего класса в Византии (конец XI–XII в.) // Византийский временник. М., 1971. Т. 32. С. 48–54.
      10.  Каллист (Уэр), еп. Диоклийский.Православная церковь / пер. с англ. Г. Вдовина. М.: Библ. – богосл. ин-т св. апостола Андрея, 2001. (Современное богословие.)
      11.  Карпов С. П.Латинская Романия. СПб: Алетейя, 2000. (Византийская библиотека.)
      12. Культура Византии. 2-я пол. VII–XII вв. / отв. ред. З. В. Удальцова, Г. Г. Литаврин. М.: Наука, 1989.
      13.  Лебедев А. П.История Греко-Восточной Церкви под властью турок. От падения Константинополя (в 1453 году) до настоящего времени. СПб: Изд-во Олега Абышко, 2004. Кн. 1–2. (Библиотека христианской мысли. Исследования.)
      14.  Лебедева Г. Е., Якубский В. А.О. А. Добиаш-Рождественская как историк крестовых походов // Византия и Запад (950-летие схизмы христианской церкви, 800-летие захвата Константинополя крестоносцами). Тезисы докладов XVII Всероссийской научной сессии византинистов. М.: ИВИ РАН, 2004. С. 102–106.
      15.  Митрофанов П. П.Изменение в направлении четвертого крестового похода // Византийский временник. 1897. Т. 4. Вып. 3–4. С. 461–523.
      16.  Мэдден Т.О подлинной истории Крестовых походов // «Una Fides» [online]. 25 Aug. 2005. URL .
      17. «Православная Византия и Латинский Запад (К 950-летию разделения Церквей и 800-летию захвата Константинополя крестоносцами)»: Сб. мат. М.: Паломнический центр Московского Патриархата, 2005.
      18.  Райли-Смит Дж., Булл М., Ллойд С., и др.История крестовых походов / пер. с англ. Е. Дормана. М.: Крон-Пресс, 1998. (Экспресс.)
      19.  Ратцингер Й.«Запятнавшая себя грехами, но прекрасная благодатью Твоей» // Новая Европа. 2001. № 14. С. 26–31.
      20.  Ришар Ж. Латино-Иерусалимское королевство / пер. с фр. А. Ю. Карачинского. СПб: Евразия, 2002. (Clio.)
      21.  Соколов Н. П.Образование Венецианской колониальной империи. Саратов: Саратов. гос. ун-т, 1963.
      22.  Суттнер Э. К.Христианство Востока и Запада: В поисках зримого проявления единства / пер. с англ. О. Величко. М.: Библ. – богосл. ин-т св. апостола Андрея, 2003. (История Церкви.)
      23.  Трубников А., Бойчук Б.Четвертый крестовый поход. Взгляд из второго тысячелетия // Журнал «Самиздат»: Александр Трубников. Музей альтернативных историй[online].7Aug.2005. URL .
      24.  Успенский Ф. И.История Византийской империи: В 5 тт. Т. 4: Отдел VI: Комнины; Отдел VII: Расчленение империи. М.: АСТ: Астрель, 2002. (Классическая мысль)
      25.  Успенский Ф. И.История крестовых походов. СПб: Евразия, 2000. (Clio.)
      26.  Юревич О.Андроник I Комнин / пер. с англ. К. Л. Дробинской. СПб: Евразия, 2004.
      27.  Andrea A. J.Cistercian Accounts of the Fourth Crusade: Were They Anti-Venetian? // Analecta Cisterciensia. Rome, 1985. Vol. 41. P. 3–41.
      28.  Andrea A. J.Conrad von Krosigk, Bishop of Halberstadt, Crusader, and Monk of Sittichenbach: His Ecclesiastical Career, 1184–1225 // Analecta Cisterciensia. Rome, 1987. Vol. 43. P. 11–91.
      29.  Andrea A. J.The Historia Constantinopolitana: An Early Thirteenth Century Cistercian Looks at Byzantium // Analecta Cisterciensia. Rome, 1980. Vol. 36. P. 269–302.
      30.  Angold M.The Road to 1204: the Byzantine Background to the Fourth Crusade // Journal of the Medieval History. Amsterdam, 1999. Vol. 25, No. 3. P. 257–278.
      31. [ Bartholomew I.] His All Holiness Ecumenical Patriarch Bartholomew On the Quest for the Unity of the Orthodox and Roman Catholic Churches. Wednesday, May 12, 2004 // Ecumenical Patriarchate of Constantinople [online]. 12 May 2004. URL .
      32.  Brand Ch. M.The Byzantines and Saladin, 1185–1192: Opponents of the Third Crusade // Speculum. Cambridge, MA, 1962 (Apr.). P. 167–181.
      33.  Carroll W. H.A History of Christendom. Vol. 3: The Glory of Christendom (1100–1517). Front Royal, VA: Christendom Press, 1993.
      34.  Cleve T. C., van.Markward of Anweiler and the Sicilian Regency: A Study of Hohenstaufen Policy in Sicily During the Minority of Frederick II. Pinceton: Princeton University Press; Oxford: Oxford University Press, 1937.
      35.  Day G. W.Genoese Involvement with Byzantium, 1155–1204: a Diplomatic and Prosopographical Study. [Ph. D.] Urbana, IL: University of Illinois at Urbana-Champaign, 1978.
      36.  Dietren J.-L., van.Niketas Choniates: Erl?uterungen zu den Reden und Briefen nebst einer Biographie. Berlin: Walter De Gruyter Inc., 1971.
      37.  Durant W.The Age of Faith: A History of Medieval Civilization – Christian, Islamic, and Judaic – from Constantine to Dante: A.D. 325 – 1300. New York: Simon and Schuster, 1950. (The Story of Civilization. Vol. 4.)
      38.  Edbury P. W., Rowe J. G.William of Tyre: Historian of the Latin East. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1988.
      39.  El-Cheikh N. M.Byzantium through the Islamic Prism from the Twelfth to the Thirteenth Century / The Crusades from the Perspective of Byzantium and the Muslim World / ed. A. E. Laiou and R. P. Mottahedeh. Washington, DC: Dumbarton Oaks Publishing Service, 2001. P. 53–69.
      40.  Fotheringham J. K.Genoa and the Fourth Crusade // English Historical Review. Oxford, 1910 (Jan.). Vol. 25, No. 97. P. 26–57.
      41.  Gibbon E.The History of the Decline and Fall of the Roman Empire. London: John Murray, 1887. 8 vols.
      42.  Harris J.Distortion, Divine Providence and Genre in Nicetas Choniates’s Account of the Collapse of Byzantium, 1180–1204 // Journal of Medieval History. Amsterdam, 2000. Vol. 26, No. 1. P. 19–31.
      43. The History of the Crusades. Vol. I: The First Hundred Years / ed. by M. W. Baldwin. Madison, WI: University of Wisconsin Press, 1969.
      44. The History of the Crusades. Vol. II: The Later Crusades, 1189–1311 / ed. by R. L. Wolff and H. W. Hazard. Madison, WI: University of Wisconsin Press, 1969.
      45.  Jacoby D.Italian Privileges and Trade in Byzantium before the Fourth Crusade: A Reconsideration // Anuario de estudios medievales. Barcelona, 1994. Vol. 24. P. 349–369.
      46.  John Paul II.Address to Holy Synod [of the Orthodox Church of Greece] // L’Osservatore Romano: Weekly Edition in English. 9 May 2001. P. 3.
      47.  Kazhdan A. P.Latins and Franks in Byzantium: Perception and Reality from the Eleventh to the Twelfth Century // The Crusades from the Perspective of Byzantium and the Muslim World / ed. by A. E. Laiou and R. P. Mottahedeh. Washington, DC: Dumbarton Oaks Publishing Service, 2001. P. 83–100.
      48.  Krey A. C.William of Tyre: The Making of an Historian in the Middle Ages // Speculum. Cambridge, MA, 1941 (Apr.). Vol. 16, No. 2. P. 149–166.
      49.  Madden Th. F.Enrico Dandolo and the Rise of Venice. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 2006.
      50.  Madden Th. F.The New Concise History of the Crusades. Lanham, MD: Rowman & Littlefield Publishers, 2005.
      51.  Marin ?.The First Venetian on the Patriarchal Throne of Constantinople. The Representation of Tommaso Morosini in the Venetian Chronicles // Quaderni della Casa Romena 2 (2002): Occidente-Oriente. Contatti, influenze, l’image de l’autre / cura di I. Bulei, ?. Marin e R. Dinu. Bucarest: Casa Editrice Enciclopedica, 2003. P. 49–90.
      52.  Maleczek W.Petrus Capuanus: Kardinal, Legat am vierten Kreuzzug, Theologe († 1214). Vienna: Verlag der Цsterreichischen Akademie der Wissenschaften, 1988.
      53.  Moore J. C.Pope Innocent III (1160/61–1216): To Root Up and to Plant. Leiden: Brill Academic Publishers, 2003. (Medieval Mediterranean. Vol. 47.)
      54.  Noble P. S.Eyewitnesses of the Fourth Crusade: the Reign of Alexius V // The Medieval Chronicle II. Proceedings of the 2nd International Conference on the Medieval Chronicle. Driebergen/Utrecht 16–21 July 1999 / ed. by E. Kooper. Amsterdam; New York, NY: Rodopi, 2002. P. 178–189. (Costerus New Series, 144.)
      55.  Noble P. S.Eyewitnesses of the Fourth Crusade – the War against Alexius III // Reading Medieval Studies. Reading, 1999. Vol. 25. P. 75–90.
      56.  Noble P. S.The Importance of Old French Chronicles as Historical Sources of the Fourth Crusade and the Early Latin Empire of Constantinople // Journal of the Medieval History. 2001. Vol. 27, No. 4. P. 399–416.
      57.  Noble P. S.Villehardouin, Robert de Clari and Henri de Valenciennes: their different approaches to the fourth crusade // The Medieval Chronicle I. Proceedings of the 1st International Conference on the Medieval Chronicle, Diebergen/Utrecht, 13–16 July 1996 / ed. by E. Kooper. Amsterdam; Atlanta, GA: Rodopi, 1999, p. 202–211. (Costerus New Series, 120.)
      58.  Pixton P. B.The German Episcopacy and the Implementation of the Decrees of the Fourth Lateran Council, 1216–1245: Watchmen on the Tower. Leiden: Brill Academic Publishers, 1995. (Studies in the History of Christian Thought)
      59.  Queller D. E., Compton Th. K., Campbell D. A.The Fourth Crusade: The Neglected Majority // Speculum. Cambridge, MA, 1974 (Jul.). Vol. 49, No. 3. P. 441–465.
      60.  Queller D. E., Day G. W.Some Arguments on Defense of the Venetians on the Fourth Crusade // American Historical Review. Washington, DC, 1976 (Oct.). Vol. 81, No. 4. P. 717–737.
      61.  Queller D. E., Madden Th. F.The Fourth Crusade: The Conquest of Constantinople, 1201–1204. 2nd ed. Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Press, 1999.
      62.  Schmandt R. H.The Fourth Crusade and the Just-War Theory. Philadelphia, PA: Saint Joseph’s College Press, 1975.
      63.  Sweeney J. R.Hungary in the Crusaders, 1169–1218 // International History Review. Burnaby, BC, 1981. Vol. 3. P. 467–481.
      64.  Swietek F. R.Gunther of Pairis and the Historia Constantinopolitana // Speculum. Cambridge, MA, 1978 (Jan.). Vol. 53, No. 1. P. 49–79.
      65.  Wolff R. L.Baldwin of Flanders and Hainaut, First Latin Emperor of Constantinople: His Life, Death, and Resurrection, 1172–1225 // Speculum. Cambridge, MA, 1952 (Jul.). Vol. 27, No. 3. P. 281–322.
      66.  Wolff R. L.Politics in the Latin Patriarchate of Constantinople, 1204–1261 // Dumbarton Oaks Papers. Washington, DC, 1954. Vol. 8. P. 225–303.
      67.  Wolff R. L.Romania: the Latin Empire of Constantinople // Speculum. Cambridge, MA, 1948 (Jan.). Vol. 23, No. 1. P. 1–34.
      Информация для цитирования: Эта статья была опубликована в электронном виде на сайте . Просьба при цитировании ссылаться на него, как на место расположения электронной публикации.