Через это мы
познаем Ауте и
изменяем себя. Понимаете?
Изменчивость в высшем понимании этого слова должна быть опосредована какой-то формой того, что вы называете искусством. Можно заставить
измениться свои мускулы или регенерировать рану. Можно полностью трансформировать тело. Но… если я превращаюсь из человека в волка, я все равно остаюсь в пределах более-менее однородного строения ДНК. А вот для того, чтобы сделать себе тройную цепочку генов или совершить еще какие-нибудь
коренные изменения… Сознание просто отказывается работать с такими вещами. Нужно либо сходить с ума, либо как-то обходить его ограничения. Не буду углубляться в физиологические подробности. Давным-давно было замечено, что женщины гораздо более пластичны в этом отношении, чем мужчины, за редким исключением. Но настоящими танцовщицами могут быть только девочки-подростки, одиннадцати – шестнадцати лет, мы называем их вене. Затем сознание теряет гибкость, окончательно формируется личность, и ты уже не можешь сбрасывать ее, точно старое платье.
Некоторое время сосредоточенно разглядываю свои когти. Дарай тих, словно его тут нет. Не хочется мне говорить об этом, не хочется.
– На протяжении тысячелетий мы развивали эти способности. Девочка до десяти лет проходит очень жесткий курс обучения – вы и представить себе не можете, насколько жесткий. Отличный от того, который проходят мальчики: они самостоятельны уже к тринадцати-четырнадцати годам. Личность женщины начинает развиваться только после пятнадцати лет, и лишь к тридцати мы достигаем совершеннолетия.
Танцовщицы всегда были нашим основным оружием против Ауте. Но до семнадцати лет доживала лишь одна из трех.
Задатки танцовщицы развивались и оберегались больше, чем какие-либо другие. Было много попыток закрепить эти способности, чтобы они не исчезали с возрастом, но все заканчивалось тем, что девочки так никогда и не превращались в женщин, а следовательно, не могли иметь детей. Тупик.
Однако около пяти тысяч лет назад была создана генетическая линия, получившая название Тея. Мы проходим установленный цикл развития, полностью формируемся как личности, но при этом не утрачиваем способности к танцам. Скорее даже напротив. Наша линия никогда не была особенно широкой, Теи вынуждены танцевать с Ауте всю жизнь, а это далеко не самое безопасное времяпрепровождение. Есть и другие минусы, тем не менее это одна из самых известных и уважаемых линий Эль-онн, и вот уже тысячи лет Теи правят кланом Дернул – кланом Изменяющихся.
* * *
Замолкаю и откидываю со лба непослушный локон. Внимание дарая почти осязаемо. Ох, что-то будет.
– Антея-эль, сколько вам лет?
Мда-а, вопрос, конечно, интересный. Только вот куда он ведет?
– Тридцать пять.
– Это значит, что во время Оливулского вторжения вам было тридцать биологических лет, а психологически… – Он замолкает.
Да-да, именно так. Пятнадцатилетняя девчонка устроила резню, потрясшую всю населенную Ойкумену. Здорово, да?
– Что ж, по крайней мере, это проясняет некоторые ваши реакции…
Прижимаю уши к черепу, оскаливаю клыки и принимаюсь шипеть, точно ошпаренная кошка. Целитель там не целитель, спас или не спас, но такое терпеть я не намерена. Родители еще могут говорить, что я веду себя точно вздорный подросток, но вот спускать подобное чужаку, да еще человеку…
Аррек ловко перекатывается в дальний угол и хватает одеяло с явным намерением завернуть в него меня, если понадобится.
– Антея-эль, простите-пожалуйста-я-вовсе-не-это-имел-в виду!
Опытным взглядом оцениваю ситуацию. Если продолжить наступление, имею все шансы оказаться в одеяле. Пожалуй, отступление предпочтительнее. Но только в случае, если может быть сохранено чувство собственного достоинства.
Гордо опускаюсь на прежнее место.
– Я бы попросила вас, дарай-князь, впредь внимательнее следить за своим языком.
Склоняет повинную голову:
– Как вам будет угодно, эль-леди.
Тоже садится на место. Но одеяло не убирает. На лице подходящая случаю раскаивающаяся мина, но чувствуется, что бедняга изо всех сил сдерживает смех. Я, впрочем, тоже.
* * *
Кажется, дарай решил, что лучшее средство от любой хандры – небольшой допрос. Ну вот опять.
– Сколько же сейчас эль-ин в вашей генетической линии?
Вопрос резанул по самым глубоким ранам. Сжимаюсь в болезненный комок. Кажется, Аррек и сам не рад, что задал его, но теперь уже ничего не поделаешь. Попросить меня не отвечать – значит признать, что заметил болезненную реакцию, а этого я никогда не прощу. Проигнорировать вопрос я тоже не могу после того, что он для меня сделал.
Внимательно разглядываю жилки на стене.
– Мы никогда не были особенно широкой линией. Перед Эпидемией, так великодушно подброшенной нам оливулцами, нас было около двух сотен. Теперь осталось чуть больше десятка. И только трое – женщины.
Все так же пристально рассматриваю стену. Не хочу сейчас видеть его лицо. Не хочу думать, что именно дарай-князь арр-Вуэйн Аррек открыл порталы, впустившие к нам флот имперцев.
– Почему? – Его голос тих и совершенно безжизнен. Никаких эмоций.
Резко дергаю ушами. Почему?
– Потому что мы – Теи, вот почему.
Даже для меня это прозвучало горько.
– Потому что Теи всегда первые встречают Ауте. Они – щит эль-ин.
– И первые умирают?
Бросаю в его сторону испепеляющий взгляд. И тут же снова отворачиваюсь, чтобы не видеть этой отстраненной непроницаемости.
– В данном случае это не имело особого значения. Вирус был специально создан против эль-ин, он бил в самое уязвимое место – в способность адаптироваться. Погибли многие, но прежде всего те, кто был наиболее изменяем. С самого начала несколько вене специально заразили себя, чтобы попробовать выработать иммунитет к болезни, а затем передать его другим. Это обычная практика, но на этот раз все было по-другому.
– Они погибли.
– Они погибли. Все. Вирус распространялся с фантастической скоростью. Успели только изолировать детей и беременных женщин, а остальные… Когда решение было найдено, половина населения Эль-онн была уничтожена. На всю планету вряд ли осталась дюжина вене. А над нашими домами летали штурмовые корабли оливулцев.
– И вы вышвырнули их вон.
Вышвырнула вон – это очень мягкое описание того, что я тогда сделала. Но вдаваться в подробности мне не хочется. Тем более что за пять лет воспоминания совсем не стерлись, не потускнели.
– Это ведь были вы, Антея-эль. Вы нашли лекарство от вируса.
Он не спрашивает. Утверждает все так же спокойно, между делом.
Стыд, боль, вина, отчаяние так свежи, словно и не было этих безумных лет. Да, это я нашла лекарство. Мой позор, который никогда не может быть прощен.
– Нашла? Д-да. Можно и так сказать. Возлюбленная дочь Ауте, лучшая танцовщица Эль-онн, я нашла его. Слишком поздно. Если бы хоть на час раньше…
Боль, тоска, вина. Напрасно, все напрасно. Его больше нет, нет навсегда. Нет его рук, чтобы поддержать тебя, нет тела – согреть тебя. Его нет, некому больше охранять твои сны.
– Вы потеряли мужа?
Ничего: ни сочувствия, ни даже равнодушия. Ни следа эмоций. Будто его здесь нет, будто я разговариваю сама с собой.
– Я потеряла вторую половину своей души. Хотя, помимо всего прочего, он еще был и моим мужем.
Не знаю, почему я говорю. Все это уже не имеет никакого отношения к князю, по всем законам я давно имела право послать его в Ауте вместе с его вопросами. Я бы так и сделала, заметь хоть тень понимания, хоть след сочувствия. Заподозри я его хоть на мгновение в жалости, и дуэли не миновать. Но нет ни понимания, ни сочувствия, ни жалости. Холодные, точно дыхание смерти, щиты отсекают все знакомое, что могло быть в этом странном существе. Просто явление природы, пара ушей, которые слышат, губы, задающие вопросы, и ничего живого за ними.
И, как ни странно, это хорошо. Я могу сказать все, что угодно, и знать, что не встречу жалости. Жалости, которая для меня хуже всего остального. И я говорю.
– Я была беременна, дочь уже начала проявлять признаки сознания. Первые уроки изменения должны даваться еще до рождения и требуют уединения. Нас отправили наверх, на уровни, где обучали детей, когда все это началось. Естественно, детские уровни тут же запечатали. Не могло быть и речи о том, чтобы я принимала участие в танце. Несколько дней благовоспитанно не волновалась, чтобы не повредить ребенку. Потом… Потом узнала, что в нашем клане не осталось ни одного здорового эль-ин. Ни одного.
Я считала себя лучшей. Не без оснований, но… Я решила, что могу распоряжаться своей жизнью и жизнью дочери как считаю нужным. Без него моя жизнь все равно не имела бы смысла, а дочь… Я ускользнула из-под охраны, прилетела домой и начала танцевать. Наверное, это был великий танец, не знаю, там не было никого, чтобы оценить. Мы танцевали, нерожденный, но уже мыслящий ребенок, и я, танцевали, как никогда раньше. Мы опоздали всего на час. Он умер, и уже ничего нельзя было сделать. Хотя мы все-таки успели помочь моим родителям и многим другим.
Молчу.
Внутри пустота, выжженная пустыня. Горечь, вина – все, что преследовало меня эти годы, куда-то исчезает, вымытое потоком слов. Так пусто. Ничего не осталось. И я наконец смогла произнести слово «умер». Примирилась? Нет, никогда.
Только сейчас замечаю, что все это время я лежала, свернувшись в жалкий комочек. Неприкрытая боль. Эль-ин не скрывают своих чувств, не умеют. Если они не желают их показывать, то просто не чувствуют. Аррек был первым созданием, рядом с которым я позволила себе расслабиться и быть тем, что я есть. Чистой болью.
Впиваюсь пальцами в ладонь.
Боль.
– А ваша дочь?
– Моя дочь была убита моей глупостью еще до своего рождения.
Вот так. То, что я есть. Неприкрытая правда.
* * *
Больше он ни о чем не спрашивает. Наверное, всему есть предел. И правде, которую можно вынести за один раз, тоже. Не знаю. Я чувствую только опустошение.
Потом Аррек заговорил сам:
– Младший сын такого влиятельного дома, как арр-Вуэйн, – этот титул предполагает мало власти, но много… обязательств. Честь твоего дома – это оправдывает все. Даже потерю твоей собственной чести. Все эти государства и политические группировки Ойкумены… Наш постоянный нейтралитет – более реальная гарантия нашей безопасности, чем наша незаменимость для них. Но иногда его сохранение требует отказа от себя.
Около пятидесяти лет назад у меня была жена, из одного из диких миров. Целительница. Богиня местного кочевого племени или что-то вроде этого. Потом ее племя столкнулось с более развитой религией, борющейся с… «демонами». Их перебили. Туорри поймали, пытали, должны были принести в жертву. Я вытащил ее практически из-под ножа, до сих пор не знаю почему. Обычно мы в таких случаях не вмешиваемся. Она… Она была намного слабее меня, но… Туорри научила меня всему, во что я верю, открыла, что жизнь не ограничивается твоим Домом и его проклятой Честью. Она заставила меня развивать свой собственный дар Целителя, заставила поверить в себя. Она для меня была… всем.
Туорри любила долгие странствия без цели и причины, любила смотреть, как один пейзаж сменяет другой. И никогда не вспоминала ни свой мир, ни те шрамы, которые он на ней оставил. Но когда это отвратительное место оказалось примерно в той же ситуации, что и ваш Эль-онн, она… не могла не вмешаться. Ее честь, ее долг богини, или кем она там была, требовали от нее заботы о собственных палачах. Туорри не стала даже просить меня о помощи, хотя, употреби я свое влияние арр-Вуэйна, может быть… Но я не стал бы этого делать, не стал бы вмешивать свою личную жизнь в высокую политику и ставить под угрозу Дом Вуэйн.
Она не считала себя вправе вмешиваться в вопросы моей чести. А я… Я поймал ее и запер, чтобы вмешательство моей жены не было интерпретировано как воля Эйхаррона. И она убила себя.
* * *
Он замолкает, и по-прежнему в его чертах нет ничего. За непроницаемыми серыми глазами скрывается ураган чувств, но внешне это никак не проявляется.
Зачем он рассказал мне это? Потому что, как и я, не мог больше молчать? Бред, этот дарай не позволил бы себе такой слабости, как невысказанная вина. Уж что-что, а это я за время нашего знакомства успела усвоить. Никакой слабости. Да и меня вряд ли можно назвать приятным слушателем – на его слова я реагировала с острой непосредственностью. И каждую мою эмоцию, каждый сен-образ он мог ясно видеть, почти ощущать на вкус.
Дар, слишком ценный, чтобы уронить, слишком ранящий, чтобы держать в руках.
Закрываю глаза, расслабляю уши. Медленно, плавно начинаю плести пальцами сложный безымянный узор. Все, что я сумела уловить за щитами князя, все, что всколыхнули во мне его слова, вкладываю в сен-образ. Тонкие пальцы Туорри, запах мяты от ее кожи, свет тысячи лун в сине-зеленых глазах. Скорбь и ужас диких миров, изощренная жестокость миров цивилизованных. Тонкие пальцы Туорри, бледные и безжизненные, окрасились кровью, свет навсегда ушел из бездонных глаз.
Замешательство, интерес, зависть, насмешка, ирония, одобрение, понимание, ужас, сочувствие, негодование. Жалость. Даже жалость к странному и непонятному существу, что зовется Арреком из Дома Вуэйн, – я все вкладываю в этот образ.
Затем сворачиваю его не в иероглиф, а в нечто на порядок сложнее и набрасываю сверху легкую структурирующую паутину смысла. Честь и честь. Потом снова сворачиваю. А затем откладываю в безопасный и тихий уголок памяти, чтобы рассмотреть позже.
Встречаюсь взглядом с дарай-князем, нет, с Арреком. И понимаю, что все сделала верно.
Оставшееся время просидим молча. И каждый будет усиленно притворяться, что другого не существует.
ГЛАВА 6
Замечаю, что дарай чем-то занят. Вероятности вокруг нашего убежища точно сошли с ума, вход оплетен потоками такой силы, что у меня мороз прокатывается по коже. Так, похоже, мой спутник несколько пришел в себя.
Наконец мир вокруг приобретает некое подобие стабильности, но это уже другой мир. Бездонно-синее ясное небо, огромное, жаркое солнце, бескрайние морские просторы.
Красиво.
Аррек высовывается из убежища и группируется, готовясь к прыжку. В последний момент хватаю его за одежду.
– Дарай арр-Вуэйн, как мы будем передвигаться по водной поверхности? – Мой голос мрачен от нехорошего предчувствия.
– Мы поплывем. Тут недалеко.
– Поплывем? – Наверное, все, что я думаю, ясно отражается на моем лице, потому что арр вдруг внимательно смотрит на меня.
– Вы ведь умеете плавать, не так ли?
– Естественно. Но ведь это открытое море. – Делаю многозначительную паузу, но дарай, кажется, не понимает, что я пытаюсь ему сказать. – В нем может водиться все, что угодно. А мы будем уязвимы.
Он успокаивающе качает головой:
– Не беспокойтесь, здешние воды безопасны.
И ласточкой ныряет в эти самые воды. Меня обдает брызгами. Позер.
Поплывем. О, Ауте.
Неуклюже выбираюсь из нашего домика, съезжаю к воде. Волна окатывает ноги, заставляя судорожно поджать их.
Жидкость. Так много жидкости. Дома я такое видела только в ванне. В большой-большой, похожей на озеро, но – ванне.
Аккуратно, точно боясь, что она меня укусит, опускаю босую ступню в воду. Теплая. Новая волна окатывает меня с ног до головы, запускаю когти в стены нашего хрупкого убежища, которое уже тонет. Ауте!
Отфыркиваясь, замечаю князя, с интересом наблюдающего за мной. Ему весело! Поднимающаяся злость смывает все сомнения.
Отпускаю руки и соскальзываю вниз. Первое мгновение – слепая паника. Вода такая плотная, такая неподатливая. Движения в ней замедленные, неуклюжие. Ничего не вижу на расстоянии носа. И ничего, что говорило бы о наличии дна. Леди Непознаваемая, я этого не вынесу!
Расслабляю мышцы, отпускаю мысли. Сознание на мгновение гаснет… Соленый вкус на губах, мягкие прикосновения волн к телу. Звуки, вибрации здесь передаются на невероятное расстояние. Море кажется нежным и заботливым, не несущим никакой опасности.
Напрягаюсь – и тело стрелой несется к поверхности. Через мгновение выныриваю возле обеспокоенного арра. А плавать, оказывается, вовсе не так страшно. И удивительно приятно. Почти как летать, только медленнее.
Посылаю заметно побледневшему Арреку свою самую очаровательную улыбку. В ответ он слегка приподнимает брови и позволяет себе иронически улыбнуться. Затем разворачивается и мощными гребками направляется в известном одному ему направлении. Мне остается только догонять.
Волны подбрасывают вверх и вниз, брызги летят в лицо. Мир как будто умылся, краски стали свежими и очень насыщенными, движения быстрыми и уверенными. Океан во мне, в пульсе моей крови, в ритме моего дыхания. Почему мне раньше не приходило в голову, что он может быть столь же естественен для нас, как и воздух?
Переход.
* * *
Это атакует внезапно. Еще мгновение назад под нами были лишь толщи воды, а в следующую секунду это соткалось из ничего и бросилось к нам, барахтающимся в пене водоворота. Меня отшвыривает в сторону, тянет вниз. Всей кожей ощущаю внезапный наплыв жара – дарай-князь наконец принимает ответные меры. Эй, так ведь можно сварить не только монстра!
Выгибаюсь в немыслимой дуге, посылая тело к мерцающей светом поверхности. Жадно хватаю ртом воздух, горьковатый, с запахом гари. Что-то вцепляется мне в ногу и тащит вниз. Руки сами собой, независимо от моей воли, обнажают меч и всаживают клинок в это что-то. Заряд силы – не моей, а гораздо более старой и опытной силы – пробегает по рукам и ударяет в извивающуюся плоть твари. Ллигирллин!
Спасибо.
Всегда пожалуйста.
Наверх, надо наверх, но где, во имя всего святого, здесь верх?
Слышу крик, человеческий крик. Аррек! В панике тянусь куда-то в глубь себя, натыкаюсь на запрещающую стену, тут же ломаю ее, вскрикиваю, глотаю мутную соленую воду… Обжигающие волны энергии прокатываются по спине, охватывают руки. Трансформирую ее в ускорение, посылаю тело вперед, бросок, удар, бросок, хватаю чрезмерно увлекшегося кромсанием монстров князя за шкирку, пробиваем поверхность, взлетаем в воздух. Разворачиваю крылья, несколько мгновений – и мы уже на недосягаемой высоте.
Отпускаю Аррека. Отфыркивающийся князь сначала падает на несколько метров, затем быстро набирает потерянную высоту. Вниз летит мощный импульс Вероятности, Вселенная раскалывается на две части, причем хорошенько прожаренные монстры остаются в одной, а мы оказываемся в другой. Да, и еще в нашей части имеется остров, вполне устойчивый на вид. Туда-то мы и направляемся.
Пытаюсь лететь, но легкие содрогаются, кашель одолевает меня, это дает о себе знать вода, которой я наглоталась во время короткого, яростного боя. В результате меня качает из стороны в сторону, высота прыгает вверх-вниз. Со стороны это, должно быть, выглядит очень смешно. Но пусть Ауте поможет дараю, если ему вздумается сейчас еще и засмеяться.
Тяжело плюхаюсь на горячий песок и сгибаюсь в приступе кашля. Бьющиеся в бессильных судорогах крылья взметают маленькие бури. Ауте, да что это со мной? Кости ломит, температура тела резко повышается. Яд? Готова кричать от режущей боли в груди. Кашляю уже кровью. На спине обеспокоенно вздрагивает Ллигирллин.
Сильные руки приподнимают меня за талию, поддерживают во время очередного приступа. Боль уплывает в сторону, оставляя ощущение теплоты, позволяя доверчиво плыть в потоке силы. Целитель что-то тихо и ласково говорит на неизвестном языке. Не понимаю ни слова, но это и не важно. Позволяю себе на мгновение расслабиться, поддаться тихому ритму укачивания, затем снова напрягаюсь. Меня тут же отпускают, бережно усаживают на песок.
Аррек не делает ни единого движения, чтобы помочь встать, да я и не позволила бы ему этого. Между нами установилось своеобразное равновесие: он помогает, когда я слишком слаба, чтобы сопротивляться, и не лезет, пока еще могу самостоятельно держаться на ногах. Даже если меня при этом шатает из стороны в сторону.
Выпрямляюсь, подставляя лицо солнцу. Перед глазами все плывет. Ауте, что же такое было вместо крови у этих созданий, чтобы пронять эль-ин? Наверняка не яд – с этим я бы быстро справилась. Чистая кислота уже ближе к правде. Хотя какая разница?
Внимательно прислушиваюсь к своим ощущениям. Скорее всего, я ослабела не из-за яда, а из-за того, что слишком рано, рывком, устранила последствия удара дз-зирта. И в результате стала уязвима. Зато сейчас я наконец по-настоящему восстановилась. И снова могу летать.
Летать.
Летать!!!
Разворачиваю крылья, поднимаю их вверх… Крылья эль-ин – это нечто особенное. Наполовину состоящие из чистой энергии, наполовину из сплетенных в густые жгуты почти твердых потоков воздуха, они могут сворачиваться до полного исчезновения или разлетаться на несколько метров. Мои – всплески бледного золота, пронизанные жемчужно-серыми молниями. Мягким, искрящимся облаком оборачиваю их вокруг тела наподобие плаща. Слишком слаба, чтобы лететь. Ауте, когда же это кончится? Небо, хочу в небо, надоело таскаться по земле!
В ярости дергаю ушами. Аут-те!
Поворачиваюсь к дарай-князю. Он сидит на горячем песке, задумчивый и непроницаемый, такой раздражающе красивый. Автоматически представляю, на что сейчас похожа я сама, и тут же подавляю желание убежать и спрятаться. Ну, страшна, как смертный грех, что же в этом нового?
– Значит, «безопасны»?
Намек он игнорирует, резко меняет тему.
– Всегда хотел спросить, Антея-эль, как вы летаете? Эль-ин не используют телепортацию или что-то в этом роде, не играют с гравитацией без крайней необходимости. Как вы умудряетесь оставаться в воздухе?
– А как в воздухе держатся птицы?
– У них очень большая площадь крыльев.
– У меня тоже. Кроме того, у эль-ин полые кости и очень легкие ткани, да и телосложение вряд ли можно назвать крепким. Вес обычно не превышает пятнадцати – двадцати килограммов.
– А это не делает вас излишне… – Он обрывает себя, с опасением поглядывая на меня.
– Хрупкими? Нет. Запас прочности в наших костях на порядок больше человеческого… хотя здорово уступает аррам, и тем более дараям. – Внезапно пришедшая в голову мысль вызывает кривую усмешку. – Во всяком случае, если бы эти рыбки умудрились-таки мной пообедать, они вряд ли могли рассчитывать на большое количество калорий. – Прилив раздражения и гнева поднимается резким всплеском, окатывая кожу жидким огнем.
На этот раз он соизволяет ответить:
– Простите, Антея-эль. Мне следовало прислушаться к вашим словам.
И такое искреннее раскаяние в голосе. Ну-ну. Иронично шевелю ушами.
– Я сержусь не на вас, дарай-князь. Это я проявила непростительную беспечность. Все мои инстинкты, все, что есть во мне от Ясновидящей, буквально кричало об опасности, но я предпочла проигнорировать эти сигналы, изменила психику так, чтобы не воспринимать предупреждений. Это такой поступок простителен девчонке, едва вышедшей из возраста вене, но никак не взрослой женщине. Глупость из глупостей.
Он несколько мгновений рассматривает меня. Внимательно. Пристально. Затем обескураженно качает головой. Мне хочется сделать то же самое.
Похоже, в спорах о том, кто виноват во всех наших неприятностях, мы никогда не придем к согласию.
Ладно, проехали.
– Я так понимаю, нам все равно нужно как-то передвигаться по этому океану?
– Да. Если бы дело было в том, чтобы переместиться в определенную точку этого мира, то я просто телепортировал бы нас туда. Но здесь требуется каскад перемещений по параллельным уровням Вероятности, соприкасающимся именно в море. Причем короткий путь теперь закрыт. Придется идти в обход, а это дольше.
Незаметно напрягаю крылья. Легкие, мышцы спины и шеи отзываются болью. Ауте, девочка, ты едва можешь стоять, о чем ты думаешь? «Дольше». О, проклятье. Разве у меня есть выбор?
– Мы могли бы полететь.
Дарай очень внимательно смотрит мне в лицо. Он не говорит вслух, что я слишком слаба для этого, но мы оба прекрасно это понимаем. Поднимаю руки в защитном жесте.
– Я справлюсь. Правда. У нас нет времени ждать. Совсем нет. – Даже для меня это звучит как извинение и сбивчивая просьба. Проклятье.
Аррек отворачивается. Он явно принял важное для себя решение, но я не понимаю какое. Я вообще не понимаю, что происходит.
– К сожалению, я не так хорош в полетах, миледи. К тому же у нас есть средство передвижения.
Отворачивается. Щиты почти мерцают в воздухе. Да что это с ним?
Встает. Идет к морю, останавливается у самой линии прибоя. Некоторое время смотрит на изумрудно-синюю гладь. Вдруг вспоминаю, что у его жены глаза были именно такого цвета. Сине-зеленые, удивительно глубокие. Как море.
Снимает что-то, висящее на груди на цепочке. Напрягаю глаза – маленький, не больше ногтя кораблик, отлитый из незнакомого мне металла. От него веет такой магией, что у меня волосы встают дыбом, а по крыльям пробегают золотистые молнии. Ауте! Разве арры владеют искусством заклинателей?
Размахивается и бросает кораблик в море.
Маленькая сверкающая искорка летит по плавной дуге, касается волн… Вспышка огромной силы заставляет меня поспешно отвернуться, закрыть глаза ладонью. Когда зрение наконец восстанавливается, решаю, что оно все-таки пострадало. На изумрудной глади покачивается белый парусник потрясающе лаконичных, легких очертаний. Маленькая яхта, не несущая отпечатка ни одной из известных мне цивилизаций. Совершенство, воплощенное в мечте. Без всякого удивления отмечаю, что произведение корабельного искусства может путешествовать не только по морю, но и в открытом космосе, и в междумирье, и в хронопотоке, и еще Ауте знает где. Универсальное средство передвижения.
Аррек не дает мне долго любоваться этим чудом. Мягкий телекинетический толчок, и я стою на палубе, белый песок осыпается с босых ступней прямо на гладкие доски. Дарай с каменным лицом проходит мимо и поднимается к штурвалу. Прикасается к отполированному камню, вставленному в белизну дерева, смотрит на бескрайний горизонт. Паруса натягиваются будто сами собой, но это не они заставляют нас мчаться с умопомрачительной скоростью. То, что с виду кажется допотопным парусником, на поверку оказывается этаким маленьким технологическим чудом, да еще с магической приправой.
Уже через минуту ощущаю первое перемещение. Небо становится фиолетовым, сразу три солнца сияют на нем, но море все то же. Яхта летит, едва касаясь волн. Ветер треплет волосы, рвет крылья у меня за спиной. Я наконец расслабляюсь.
Пробираюсь на самый нос, сажусь на – как называется эта штука? – в общем, на такое бревно, выступающее над самой водой, и закрываю глаза. Ощущение полета. Соленые брызги щекочут лицо. Возмущенно фыркаю и улыбаюсь. На такой скорости ветер должен был давно сбить меня с ног, но это по-прежнему только легкий и приятный бриз. Протягиваю руку – так и есть, защитное поле. Улыбаюсь еще шире.
* * *
Врываемся в ночь, затем, прежде чем глаза успевают привыкнуть к темноте, оказываемся в закате. Нежно-зеленого цвета. Смеюсь.
Оглядываюсь на дарай-князя. Все так же стоит на мостике, точно безжизненная статуя. Что же это все-таки за корабль? Прикасаюсь к мягкой белизне дерева. Запах мяты и ветра запутался в светлых, почти серебряных волосах. Тонкие пальцы держат цепочку, к которой подвешен белый парусник, маленький, не больше ногтя, но очень тщательно сделанный. Магия, более древняя, чем жизнь, стекает по изящным рукам в талисман. Свадебный подарок.
Поспешно отдергиваю пальцы. Что, полюбопытствовала? Виновато смотрю в сторону дарай-князя. Мостик пуст. Испуганно застываю, обнаружив Аррека облокотившимся рядом со мной на перила. Кровь приливает к ушам. Человек смотрит на изумрудный закат. Затем поворачивается ко мне. Непроницаемый и спокойный.
Чувствую себя маленькой напроказившей девочкой.
Меньше всего мне хочется сидеть тут и краснеть непонятно по какой причине. Кажется, Аррек, если не знает, что сказать, начинает допрос. Ну что ж, я тоже могу попробовать.
– Извините, дарай арр-Вуэйн, можно задать вам вопрос?
Видите, я даже вежлива.
– Да!
– Почему вы называете нас эльфами?
– Что?
– Люди с первого дня, как наткнулись на эль-ин, зовут их эльфами. Почему? Я исследовала вашу мифологию – у нас мало общего с этими созданиями. Откуда такие ассоциации?
Улыбается. Искренне так. Легко.
– Если приглядеться, то действительно, ничего общего. Но когда сталкиваешься с эль-ин в первый раз, эльфы – первое, что приходит на ум.
– То есть?
– Прежде всего, внешний вид. Высокие, изящные и гибкие существа, чужая грация, чужие жесты. Четко очерченные скулы. Огромные, на пол-лица, миндалевидные глаза с вертикальными зрачками. Остроконечные уши. И конечно, с чисто эстетической точки зрения… Эль-ин считают самыми удивительными и прекрасными созданиями в Ойкумене. Не без причины.
Удивленно смотрю на дарай-князя. Это похоже на изощренное напоминание о моем жалком, далеком от определения «прекрасный» виде, но тон говорит о комплименте. Что он имеет в виду?
Аррек не замечает моего замешательства или не хочет замечать.
– Потом некоторые особенности вашего поведения. Эль-ин способны бросить любое самое важное дело и – начать танцевать, или петь, или заниматься чем-то уж совсем непонятным. Это сбивает с толку. И раздражает. Вы… не вписываетесь ни в какие рамки, придуманные людьми. Вы настолько чужды и непонятны, что это даже не каждый может осознать. Гораздо проще назвать вас дикарями, потерявшими разум от постоянных мутаций. Эльфами.