– Абсурд! – Взволнованно продолжал он. – Ни одна душа не знает его, но все только и говорят о нем. Дамы из Сен-Жерменского предместья, точно так же, как гризетки из Пале-Рояль – у всех лишь он на уме. Мужчина, которого они никогда не видели. Мужчина, не первый год объявленный погибшим, – он вынул белый кружевной платок и промокнул себе лоб. – Дьявол! И знаете, в чем состоит все его колдовство? Нет? Я вам продемонстрирую, – он отступил на шаг назад, изобразил, что у него в руке шпага, и молниеносно, так же, как незадолго до этого, когда она тайком наблюдала за ним, наметил в воздухе два удара крестом.
Его тело, его движения дышали мужественностью. Однако в этом мужском теле, подумалось Каролине, похоже, живет дух кокотки. Весь его облик свидетельствовал о каком-то женском франтовстве: серебристо-серые облегающие панталоны, шелковый сиреневый сюртук, под ним жилетка из серебряной парчи со сверкающими, отделанными бриллиантами пуговицами из опала, а кроме того, бросающийся в глаза солитер на мизинце левой руки и крупный бриллиант, украшающий искусно уложенное кружевное жабо.
Он проделал свой трюк, и четверо офицеров несколько вымученно засмеялись, было видно, что они не первый раз видят эту сцену. Своими длинными ухоженными руками щеголь сделал жест, дававший понять, что он избавился от постылой работы.
– Вот уж никогда бы не подумал, что буду снова брать уроки у своего старого учителя фехтования, – он расправил кружевные рюши на своих рукавах. – Но если уж я себе что-нибудь вобью в голову, меня не остановишь.
– Как мило, что вы все же нашли время почтить своим присутствием наш праздник.
– Для меня это большая честь. Но если бы мой парикмахер и мой портной не были готовы оказать мне свои услуги в эти варварские времена, я бы пропал. Как бы я предстал перед вами? – Он обвел ее восхищенным взглядом. – Позвольте спросить, кто автор сего произведения искусства?
– Отгадайте!
Платье Каролины из матового белого шелка было простого и в то же время смелого покроя: широкий вырез с изогнутыми краями, высокий пояс под грудью, обшитый сапфирами и аметистами; строгая узкая юбка, по подолу которой сверкали бесчисленные бриллианты. Ко всему этому Каролина надела свадебные украшения своей матери. Голубые сапфиры, сиреневые аметисты и бриллианты образовывали дивные экзотические цветы и звезды. На ее смуглой коже драгоценности смотрелись естественно, утратив всю свою напыщенную холодность.
– Держу пари, что это – Леруа! – сказал он.
– Браво! – Каролина зааплодировала.
Из большого зала донесся сигнал, приглашавший к столу. Он предложил ей свою руку. Когда они вошли в торжественно убранный зал, перед ними появился граф.
– Дорогой граф, что, черт подери, вы сделали со своим домом? Я не узнал его, – он перешел на шепот и шутливо погрозил пальцем: – Не выбрасывать! Бюсты и портреты Наполеона – в Англии по ним с ума сходят. У меня огромный список заказов, надеюсь, я могу рассчитывать на вас? Насколько помню, у вас были превосходные экземпляры.
Он что, серьезно? Что это: насмешка, глупость или хитрость? Этот человек становился Каролине все непонятнее. Они поклонились друг другу. Отец повел Каролину к столу, накрытому для ста двадцати гостей в форме подковы.
– Кто это был? – спросила она отца.
– Герцог Сирилл Микеланж Беломер, его имя ты сама включила в список. – Каролина хотела что-то сказать, но граф произнес, не мигая глядя перед собой: – Не подавай виду! Я только что получил известие. Это правда: император отрекся. Нам надо будет потом поговорить с тобой.
Гул голосов перекрыла торжественная музыка. Под звуки «Импровизации на трубе» Джеремии Кларка потянулась процессия шестидесяти пажей с яствами. Почти беззвучно, одинаково грациозными движениями они ставили тарелки и блюда на длинный стол, за которым сидели гости.
Талейран склонился к Каролине:
– Так вы и в самом деле въехали в Париж переодетой казаком, как все говорят?
Пока пажи сервировали закуски, Каролина начала свой рассказ. Однако она была рассеянна. То и дело ее взгляд скользил на другую сторону стола, где сидел герцог Беломер рядом со старой дамой, своей бабушкой. Она мало что знала о нем, лишь то, что он был известен своим богатством, модной экстравагантностью, на которую тратит кучу денег, и страстным коллекционированием антиквариата. Человек, без которого не обходится ни один праздник. Поэтому она и включила его в список гостей. Каролина наблюдала за странной парой: старуха с властными чертами лица и седыми волосами, гладко зачесанными назад и собранными на затылке в искусный узел, а рядом – франт, словно сошедший со страницы модного журнала.
Талейран быстро обнаружил, что так приковывало внимание Каролины.
– Я завидую герцогу Беломеру. Похоже, он одержал новую победу.
– Нет, просто меня занимает, как может быть мужчина таким расфуфыренным.
По лицу Талейрана скользнула многозначительная улыбка.
– Никогда не следует судить о человеке лишь по его маске, – он произнес эти слова как бы между прочим. – Осознанно или неосознанно все мы скрываем свое истинное лицо. Прежде ваш отец носил маску генерала. Теперь он надел новую. Вы простите мне некоторую недоверчивость, хотя я и приветствую такое превращение. Это ваших рук дело?
– Вы считаете меня способной на такое?
– Женщины на многое способны. Как на хорошее, так и на плохое. То, что я выступаю за мир, – заслуга женщины, графини Перигор. Поэтому я был бы рад, если бы ваше влияние было столь же велико.
Пажи убрали тарелки из-под закусок, принесли дичь и рыбу. Плоские фаянсовые подносы были заранее разогреты, чтобы горячие кушанья не остывали. К ним подавались экзотические овощи, маринованные фрукты, вина со всего света. Талейран взял позолоченной вилкой кусочек филе косули по-петербургски, таявшее во рту.
– Мой комплимент вам, графиня. Вы преподадите урок Парижу. Мы почти забыли здесь, как хорошо есть горячее – и не спеша.
Каролина прекрасно поняла намек на холодные и торопливые обеды Наполеона. Улыбнувшись, она ответила:
– Моя мать была австрийкой, а в Вене приготовление пищи считают искусством.
Талейран постучал по своему бокалу, все затихли. С легким поклоном в сторону Каролины он поднял его:
– За прекрасную хозяйку!
С быстротой и беззвучностью, граничащими с волшебством, столы были убраны, сдвинуты к стенам и превращены в холодный буфет. Вмиг все было уставлено новыми батареями бутылок и бокалов. Появились вина, шампанское, ликеры, кокосовое молоко, фруктовые соки, пирожные, торты, фрукты и большие овальные блюда с малюсенькими пикантными закусками.
Каролина подала знак капельмейстеру, и зазвучала чарующая музыка вальса. Все устремились назад в праздничный зал, но никто не решался первым начать этот новый и скандальный танец. Через весь зал прямо к Каролине шел герцог Беломер.
– Разрешите, графиня!
Каролина никогда не танцевала вальс, но не раздумывала ни секунды. Сияющей улыбкой она ответила на поклон – и полетела, поплыла в его руках по волнам музыки, закружилась в ее стремительном ритме. Слегка откинувшись назад, она полулежала в крепких объятиях, с удивлением чувствуя, что они движутся в унисон. Когда музыка оборвалась, какой-то миг она еще была вся во власти танца и, прислонившись к Беломеру, слышала биение его сердца – и откуда-то издалека аплодисменты вокруг.
– Немного освежимся? – Он подал ей руку.
Музыка заиграла снова. Обойдя танцующих, он вывел ее в небольшой спокойный салон.
– Где, ради всего святого, вы научились танцевать вальс? – спросил он, протягивая фужер шампанского.
– Нигде, – она засмеялась, – или, если хотите, только что, у вас, герцог.
– Дьявол, я знал, что буду завоевывать вас штурмом.
Его тщеславная, самодовольная улыбка отрезвила Каролину. Никогда она не смогла бы полюбить мужчину, над которым чувствовала свое превосходство. Она была рада, когда австрийский офицер склонился перед ней и пригласил на следующий танец.
В Париже уже светало, когда слуги во дворце графа де ля Ромм-Аллери тушили свечи. Каролина стояла в холле перед высоким зеркалом. Праздник был позади, но в ее жилах продолжали пульсировать музыка, шампанское, танцы, нашептываемые нежности, настойчивые просьбы. Ода была абсолютна трезва и одновременно одурманена. Прошлое и будущее стали несущественны, отступили на второй план. Для нее теперь будут существовать только Здесь и Сейчас.
Она наклонилась к зеркалу. На затылке развился локон. Легкая бледность придавала ее красоте что-то страстное, буйное и неукротимое. Отец стоял позади нее в нескольких шагах и наблюдал немой диалог дочери с зеркалом. Наконец он подошел поближе и положил руки на ее плечи.
– Ты была великолепна!
– Праздник был великолепным, – с улыбкой сказала она.
Благодаря тебе, – настаивал отец. Ему было жаль вращать ее к действительности. Но это было неизбежно. – Послушай, Каролина, у меня есть вести из Фонтенбло. Император действительно отрекся, но что побудило его к этому, я не знаю. Однако могу предположить, что его вынудили маршалы.
– Что ты задумал? Что ты еще собираешься предпринять?
– Фуше на нашей стороне, а такой человек, как Фуше, может многое. – Он взял в руки подсвечник. – Пойдем в мой кабинет, я объясню тебе свой план.
Каролина молча пошла рядом. В мыслях она все еще была на празднике. В левой руке у нее была зажата записка, которую на прощание сунул ей герцог Беломер. Граф открыл свой рабочий кабинет, замкнул дверь и поставил подсвечник на письменный стол.
– Что за человек, собственно, герцог Беломер? – Каролина почувствовала испытующий взгляд отца и спохватилась, что уже второй раз спрашивала его о герцоге Беломере.
Он помедлил.
– Для многих женщин он полубог и, как говорят, обходительный любовник. Для многих мужчин тщеславный, пустой франт. Для меня он трагическая фигура, человек, делающий вид, что он забыл то, что не вправе забывать, – он вновь посмотрел на нее. – Может, и хорошо, что ты спрашиваешь меня о нем. Может, ты лучше поймешь меня, если узнаешь его историю. Ибо он сделал то, чего бы никогда не смог сделать я, – он изменил самому себе.
Каролина редко видела своего отца таким серьезным. Она почувствовала, как мало она его, в сущности, знает. Ее вдруг охватил страх, страх перед тем днем, когда отца не станет.
– Я была бы рада понять тебя, – произнесла она.
– Герцоги Беломеры были самыми богатыми и гордыми в Бургундии, – начал он. – Их владения в окрестностях Лиона были красивейшими во всей Франции, их шелкопрядильни – самыми крупными в Европе, их корабли – маленькой морской державой. Родовой замок хранил такие сокровища, которым завидовали короли. Они были настолько всесильны, что даже революция не посмела тронуть их. Вплоть до 1793 года, пока конвент Фуше не потребовал покарать мятежный Лион. И Фуше проделал это на свой манер. Гильотина была для него слишком медленной. Он приказал сотнями гнать жертвы на равнину Брото, по другую сторону Роны, под пушечный и ружейный огонь. Трупы сбрасывали в реку. – Граф нервно прошелся по комнате, потом продолжил: – Вся семья Беломер была истреблена – в один день. Сирилл Микслаиж, тогдашний четырнадцатилетний герцог, также появился в списках мертвых, но как оказалось позже, он чудом остался жив, ему удалось бежать в Англию, к своей бабушке, с которой он и был у нас в гостях. Вот его история.
– Но он показался мне весьма легкомысленным.
– Да, это вечно улыбающийся, подтрунивающий над всеми щеголь. Он никогда не вспоминает о прошлом. Похоже, что он все забыл, словно этого никогда и не было. Я не хочу судить, но я не понимаю его. Он должен был бы мстить. Я бы на его месте поступил именно так. Франция до сих пор не забыла Фуше эту бойню и никогда не простит ему, лишь он один…
Каролина слушала отца с опущенной головой.
– И с этим Фуше ты теперь заодно? Ты ведь так сказал?
Граф ответил не сразу. Потом он медленно произнес:
– Я всего лишь использую его. Иногда приходится идти на сделку и с самим чертом.
На следующее утро после праздника салон Каролины был заполнен цветами. На серебряном подносе лежала гора приглашений на различные торжества, просьбы о свидании.
Каролина наслаждалась волнующей и запутанной игрой, в центре которой она неожиданно оказалась. Весь Париж добивался ее благосклонности, и она с удивленной улыбкой позволяла это. В течение одной недели она добилась того, что имя Ромм-Аллери никто больше не связывал с самым верным наполеоновским генералом, а все вспоминали лишь девушку с черными как смоль волосами и загадочными серыми глазами, чарующую мелодию ее движений, ее смех…
Дни пронеслись как одно мгновение. Когда Каролина поздним апрельским вечером вернулась из театра, ее в холле ждал отец. Она без слов поняла его и молча проследовала за ним в его кабинет.
Он показал на карту, разложенную на письменном столе.
– Это путь следования Наполеона – двадцатого апреля он отправится из Фонтенбло на Эльбу. Ты перехватишь его двадцать первого в Невере. Он путешествует инкогнито, под именем Кэмпелл, – граф замолк и посмотрел ей в лицо. – Каролина, теперь все в твоих руках. Ты должна убедить императора, что мы готовы. Если он появится здесь, мы ударим.
Каролина кивнула. Она все еще не могла забыть бурный скандал, разразившийся во время последнего акта «Британика» Расина в театре.
– Ты кое-что пропустил сегодня вечером, – сказала она. – Произошла настоящая битва между сторонниками Бурбонов и Наполеона.
– В театре?
– Да, из-за декорации – с золотым орлом. Приверженцы короля почувствовали себя оскорбленными этим наполеоновским символом и прервали спектакль. Публика моментально разделилась на два лагеря. Людовик XVIII, который тоже там был, покинул свою ложу.
– Если бы в этот миг появился Наполеон, Париж принадлежал бы ему. И он будет принадлежать ему, скажи императору, что мы готовы. – Он обнял ее. – Симон ждет тебя. И помни, если здесь что-то произойдет, ты ничего не знаешь. Ты была в Руане, у твоего дяди. Счастливого пути! – Они поцеловались, и Каролина поспешила в свою комнату, чтобы собраться и переодеться в дорогу.
9
Сверху донизу пропыленная карета со скрипом остановилась у постоялого двора «К золотому павлину» на выезде из Невера. Симону стоило немалых усилий остановить лошадей. Они были словно оглушены теплым ураганным юго-западным ветром, против которого им пришлось тянуться несколько часов подряд.
Стоило Каролине выйти из кареты, как вихрь тут же сорвал капюшон с ее головы. Она раскинула и стороны руки, наслаждаясь силой бури; это было не хуже освежающей ванны после бесконечного пути, от которого у нее одеревенело все тело. Она посмотрела на вытянутое, облупившееся строение с серой, выступающей вперед гонтовой кровлей и высокими каминами, из которых в черное небо вылетали искры. Факелы по обе стороны ворот задул ветер. Лишь из щелей в закрытых ставнях просачивался свет.
Симон молча принялся распрягать лошадей. Он был против путешествия в Невер, это было видно по нему без слов, и даже Каролина на какое-то мгновение почувствовала себя неуверенно. Но потом она решительно надвинула на лоб капюшон своей синей дорожной накидки, подобрала юбки и вступила на вымощенную камнем дорожку.
Из темной ниши выскользнула фигура и распахнула перед ней дверь. Густой табачный дым, смешанный с запахом вина и пропотевшей одежды ломовых извозчиков, кругом сидевших на скамейках, наполнял низкое помещение со сводчатым белым потолком. Шум голосов мгновенно затих, как только Каролина начала пробираться между столами к длинной, пестро расписанной деревянной стойке. Ее словно прогнали сквозь строй шпицрутенов под этими назойливыми взглядами и нескромными замечаниями подвыпивших мужчин.
Хозяину с засученными рукавами и в фартуке цвета ржавчины было около пятидесяти лет. Глубокий шрам пересекал его лоб. Он удивленно разглядывал ее своими выпученными глазами.
– Чем могу служить?
– Я жду своего мужа, господина Кэмлелла. – Это был условный пароль.
Физиономия хозяина осталась непроницаемой. Но его шрам говорил сам за себя. Отец, под началом которого тот служил во многих походах, в точности описал его ей. Хозяин повернулся к раздаточному окну из толстого зеленого стекла и раздвинул его. Каролина увидела черную печь огромных размеров и густой белый пар от кипящих медных чанов. Крупная женщина с пылающим от жары лицом растирала между ладоней сушеные стебли тимьяна над бараньими кострецами, нанизанными на вертел вместе с двумя вальдшнепами по бокам. Хозяин что-то крикнул ей, однако женщина никак не отреагировала. Покачав головой, он задвинул окно. Потом взял палку, прислоненную в углу.
– Пойдемте, – сказал он.
Хозяин шел впереди. Каролина следовала за ним на небольшом расстоянии, взбудораженная путешествием из Парижа в Невер. Известие о «бегстве» императора распространилось с быстротой слухов, и почти в каждой деревне собиралась вооруженная камнями и палками толпа.
Перед ней снова всплыла в памяти виселица, поставленная на лугу. Соломенная кукла, висевшая на ней, чертами напоминала Наполеона.
Каролина сняла свою дорожную накидку. Перед засиженным мухами зеркалом на комоде она привела в порядок волосы. В зеркале она увидела стоявшего к ней спиной у камина императора, гревшегося у огня. Стол был накрыт, кровать в алькове застелена свежим бельем.
Каролина повернулась и подошла к столу. Она не ждала, что он что-то скажет, понимая, что каждое слово стоит ему сейчас больших усилий.
– Давайте поедим? – предложила она.
Медленными шагами он подошел к столу и сел. Хозяева постоялого двора вытащили для знатного гостя свой парадный сервиз: большие темно-синие тарелки с круглыми крышками, ручки которых были сделаны в виде позолоченных павлинов. Рукоятки приборов и оба подсвечника на три свечи были также из синего фарфора. Каролина сама взяла блюдо с латунной печи, сняла с него крышку и поставила на стол. Пряный аромат горчичного соуса, в котором лежало белое мясо сома, наполнил комнату. Хозяин сам поймал сома в Луаре, днем, еще до начала бури, о чем он успел шепнуть Каролине. Механическими движениями император подцепил пару кусочков, выпил глоток вина и опять впал в задумчивость.
Все то время, что она была в комнате, он ни разу не посмотрел на нее. Он сознательно избегал ее взгляда. Вот, значит, каким было их свидание! В этой неуютной комнате с выцветшими занавесками, потертым ковром и коричневыми от сырости стенами. Ей непроизвольно вспомнилась та ночь в Фонтенбло, роскошная комната, шелковые портьеры, мягкие ковры, изысканные яства. Но она чувствовала, что все это совсем не важно, во всяком случае для нее.
– Меня послал мой отец, – сказала она. – Все подготовлено… для вашего возвращения!
Он поднял голову и с сомнением посмотрел на нее.
– Вас ждут, ваше величество. Фуше на вашей стороне. И многие другие. Они все перейдут на вашу сторону, если вы решите вернуться в Париж. Париж ждет вас!
– Ждет меня? – произнес он едва слышно. И добавил: – Никто не нуждается во мне, никто не хочет меня.
Каролина заговорила снова, настойчиво пытаясь убедить его. Да слушал ли он вообще ее? Она чувствовала, что ее слова не доходят до него. Тогда она встала и подошла к нему. Она повиновалась женскому инстинкту, который говорил ей, что не слова сейчас нужны этому мужчине. Почти робко она обняла его, прижала склоненную голову к своей груди – и когда тихо прошептала его имя, все отчуждение между ними вмиг исчезло. Она закрыла глаза и запрокинула голову, когда он порывисто притянул ее к себе. Блаженство пронизывало ее. Прежде она противилась властной самоуверенной силе, исходившей от этого мужчины, не доверяя ей. Но теперь больше не существовало ничего, что бы разделяло их.
Каролина проснулась в объятиях мужчины от первого тусклого утреннего луча, пробившегося через занавески. Она продолжала лежать тихонько, чтобы не разбудить его, и наслаждалась близостью его тела. Прислушавшись к ровному дыханию, она нежно коснулась жестких, спутанных волос.
Каждая секунда прошедшей бурной ночи все крепче привязывала ее к этому человеку, к новой, неизведанной любви.
В коридоре раздались голоса. Чей-то кулак забарабанил в дверь.
– Пять часов, ваше величество! Пора ехать!
С молниеносной готовностью воина, проведшего полжизни на полях сражений, он проснулся.
– Ваше величество поедет сейчас со мной в Париж? – спросила она с улыбкой.
– Я приеду в Париж, – ответил он. – Но не теперь. Париж увидит меня вновь – императором!
Она с восхищением посмотрела на него. Он будто преобразился. Смирения, апатии как не бывало.
– Тогда возьмите меня с собой на Эльбу.
Он покачал головой, став вдруг очень серьезным.
– Я мечтал о том, чтобы вы этого захотели! Но это невозможно. Возвращайтесь назад, по крайней мере, Париж обретет свою императрицу.
Тем временем почти окончательно рассвело. Безжалостный свет сделал комнату еще более убогой. О, какой же тусклой и незначительной была эта дневная действительность по сравнению с той, ночной.
Расставание также было блеклым: его последний поцелуй, последнее объятие на глазах у ждущих офицеров, и вот уже за ним захлопнулась дверь, смолкли удаляющиеся шаги. Она отошла от окна, когда кареты исчезли за поворотом дороги. Стук в дверь прервал ее мечтания. Это был Симон, принесший завтрак. Он подвинул стол к кровати и поставил на него поднос. Аромат кофе и свежего хлеба окончательно вернули ее на землю.
– Спасибо, Симон, – она улыбнулась, глядя на его сосредоточенное лицо.
– Запрягать лошадей? – официально спросил он.
– Да, через четверть часа я буду готова.
– Слушаюсь, графиня. – Он повернулся, чтобы уйти.
– Симон, в чем дело? Что случилось?
Он покачал головой. Взгляд его был озабоченным, как у внимательного отца.
– Ничего, графиня. Ничего особого. Но у меня такое чувство, что мы не должны терять времени.
10
На обратный путь у них ушло два дня, хотя они часто меняли лошадей. Теперь поторапливала Каролина. Она была рада, когда в полдень на второй день они сделали последнюю остановку перед Парижем, на постоялом дворе в Порт-Ройяль-де-Шан. Немного передохнув, они собирались уже двинуться дальше, но неожиданно в окно кареты Каролина заметила мчащегося к ним по открытому полю всадника. Она узнала форму казацкого офицера, а когда он подскакал поближе, то смогла уже разглядеть и его лицо.
– Филипп!
Каролина выскочила ему навстречу и горячо обняла брата.
– Вот так сюрприз! Что ты здесь делаешь? Его лицо сильно осунулось с того дня, когда они вместе въезжали с союзниками в Париж.
– Я с сегодняшнего утра поджидаю вас, – серьезно произнес он.
Каролина вопросительно посмотрела на Симона, взявшего в руки поводья его лошади.
– Никто не знал нашего маршрута, – заметила она.
– Я был уверен, что вы не выберете прямой путь из Невера в Париж.
– Хорошие же у тебя шпионы, – попробовала пошутить она, однако от дурного предчувствия у нее перехватило горло.
– Хотел бы я, чтобы у вас были такие же хорошие.
Она схватила его за руку:
– Что случилось, Филипп?
– То, что и должно было случиться, – отец арестован!
– Нет! – почти закричала она. – Кто? Кто его арестовал? И почему?
Филипп покачал головой.
– Было бы куда лучше для тебя, если бы ты всего этого не знала. Они забрали его вчера вечером, комиссар Тибо и его люди.
Тибо! Каролине вспомнился полный молодой человек, ворвавшийся тогда со своими полицейскими в их парижский дом, чтобы арестовать отца. Ненависть захлестнула ее – и в голове родилось безумное решение.
– Куда они отвезли отца? – нетерпеливо спросила она.
– В Винсенн.
– Я еду туда.
Ее отвага восхищала брата.
– Попробуй, только никому не рассказывай, где ты провела последние дни.
– Я была в Руане, у дяди Мориса.
– Надеюсь, тому есть свидетели, ведь такая женщина, как ты, бросается в глаза.
– Филипп, ты должен мне помочь!
– Что я мог, я сделал: я тебя известил и предупредил. Больше я не могу ничего сделать и не сделаю.
– Речь идет об отце. Он тогда не колебался, когда спасал тебя.
Его лицо замкнулось.
– Разве? Он в самом деле это сделал? Если бы не ты, он бы оставил меня гореть в старой башне, лишь бы спасти то, что он называет своей честью.
– Я вижу, ты не хочешь мне помочь. – Она повернулась к Симону. – Поехали!
– Каролина, пожалуйста, пойми меня! Для тебя я на все готов, – он сунул ей в руку записку. – Если я тебе понадоблюсь, вот мой адрес.
Каролина отвернулась и села в карету.
Тяжелые, обитые железом ворота укрепленного замка Винсенн захлопнулись за Каролиной. Медленной, усталой походкой она пересекла площадь и свернула в боковую улочку, где ее ждал Симон с каретой. Она ничего не добилась. Ничего. Обещание коменданта передать отцу письмо было мало обнадеживающим. Скорее всего оно уже подшито в дело графа де ля Ромм-Аллери. Она оглянулась и еще раз посмотрела на решетчатые окна в толстых, закопченных каменных стенах тюрьмы. Симон слез с козел, подошел к ней и протянул руку. Она покачала головой.
– Они не пустили меня к нему! – Бессильная ярость охватила ее, в глазах вспыхнул огонь. – Если бы я была мужчиной!
– Силой двери этих застенков не откроешь, – отечески заметил Симон. – Только хитростью. Мы должны выведать, какие доказательства есть против графа, тогда будет видно.
Они посмотрели друг другу в глаза, и Каролина кивнула. Симон был прав. Тибо. Она представила его близко посаженные глаза со сросшимися над ними черными бровями, массивный жесткий подбородок; вспомнилась его назойливая болтовня… Но другого пути не было.
– Едем в министерство полиции, – решительно объявила она.
– Комиссар Тибо ждет вас! – Лысый полицейский произнес это с непроницаемой миной чиновника.
Каролина тщетно пыталась что-то прочесть в ней.
Когда она вошла, Теофиль Тибо не поднял глаз от стола. Повсюду у стен стояли выкрашенные в темно-серый цвет шкафы. Тибо читал какой-то документ, время от времени делая пометки на полях. Каролина не составила себе план сражения. Как всегда, она полагалась на первый момент, на свою интуицию. Наконец он оторвался от бумаг. Его притворное удивление было плохо сыграно.
– О, графиня Ромм-Аллери! – Он поднялся. Жестом, который должен был выглядеть как великосветский, предложил ей стул, потом опять занял свое место за письменным столом. – Что привело вас ко мне?
Каролина прямо посмотрела на него.
– Вы это прекрасно знаете. Я пришла из-за своего отца.
– Верно, его арестовали. Печально. Весьма сожалею.
Глаза Каролины сузились.
– Вы приказали его арестовать.
Тибо поднял руки в наигранном сожалении.
– Я лишь выполняю приказы. Для этого я и существую.
– Этот приказ основан на недоразумении.
Тибо подался вперед и сказал как бы между прочим:
– И вы хотите, чтобы я устранил это недоразумение? Вот видите, как хорошо знать Теофиля Тибо, – его взгляд стал липким. – Вы стали еще красивее, графиня. Такая прогулка за город творит чудеса. Вы были у своего дяди, как я слышал?
На какое-то мгновение Каролине показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Но потом она услышала свой собственный спокойный голос:
– Я не хочу отнимать ваше драгоценное время. Можете ли вы и хотите ли вы мне помочь?
– Никому другому я не хотел бы помочь так сильно. Но обвинение…
– Как звучит обвинение?
– Обвинение? Собственно говоря, я должен был бы молчать об этом. Но разве так уж трудно догадаться? Государственная измена, заговор, антигосударственные происки… Что-нибудь подходящее подберут, когда дело дойдет до суда.
– До суда дело не дойдет, – сухо произнесла Каролина, – мой отец невиновен.
– Собранные нами доказательства никто не сможет опровергнуть.
– А если эти доказательства больше не существуют? – Она спросила себя, не слишком ли далеко заходит. Но выбора у нее не было. – Деньги для нас не играли бы роли.
Она увидела, как алчно зажглись его глаза, и даже подумала, что почти достигла цели. Но она неправильно расценила его улыбку.
– Деньги? – пренебрежительно протянул он. – Деньги мне могут предложить многие. В вашем случае деньги меня не привлекают. – Он выдержал подчеркнуто искусственную паузу и понизил голос до шепота. – Но быть может, мы сговоримся иначе.
У Каролины по спине побежали мурашки. Лишь теперь ей стало ясно, во что она ввязалась. С трудом сдерживая брезгливость, она дала ему поцеловать руку.
– У меня есть предложение, – сказал он. – Эта обстановка мало подходит для таких деликатных разговоров. Приходите сегодня вечером ко мне. Там мы можем поговорить спокойно и без свидетелей. – Он протянул ей записку со своим адресом. – Скажем, в девять?
На губах Каролины заиграла загадочная непроницаемая улыбка.
– Я приду.
Каролина подняла трехсвечный канделябр и осветила циферблат высоких напольных часов в холле. Серебряные стрелки с красно-золотой гравировкой показывали восемь. Еще час. Мерцающий свет свечей превращал знакомую обстановку в зловещий лабиринт, в котором даже тиканье часов таило мрачную угрозу. Она была одна в доме. Челядь после ареста графа разбежалась, а Симона она полчаса назад отослала с каким-то несущественным поручением. Теперь она немного жалела об этом, может, надо было все же довериться ему.
Шелест просторной темной муаровой накидки сопровождал се как таинственное перешептывание, когда она вышла из холла. Перед кабинетом отца Каролина остановилась и повернула ключ в замке.
Того разора, что учинили люди Тибо при аресте графа, больше не было. Все было опять на своих местах: картины, которые они в поисках скрытых в стене тайников сорвали с крюков; книги, которые они переворошили в поисках отягчающих вину документов; ящики письменного стола, содержимое которых они вытряхнули на пол. Каролина нажала ногой на педаль конторки в нише возле двери и открыла крышку. Здесь отец хранил свою печать, темно-красный сургуч, песок для присыпки, птичьи перья.
