Едва Макс замолчал, как прибыл Мюррей. Рыжая борода блестела от пота. По-видимому, еще днем он распустил галстук и расстегнул все пиджачные пуговицы. Рубашка, сшитая на заказ с учетом необъятного живота, выбилась из брюк. Подходя к столику, он делал безуспешные, отчаянные попытки заправить ее за пояс.
      – Какой еще там блестящий молодой человек? – требовательно заорал он вместо приветствия. – Надеюсь, это вы не меня отпевали?
      Я представила его Максу, уточнив:
      – Друзья Мюррея очень пекутся о нем, говорят, что он чересчур застенчив и стыдлив. Как тут выживешь в джунглях журналистики?
      Мюррей ощерился:
      – Да, это большая проблема.
      Подбежала официантка, Мюррей заказал бутылку пива.
      – А лучше принесите сразу две, – добавил швед. – И что-нибудь закусить. Один из ваших изысканных сыров, а также фрукты... Я вас не заставляю ждать, ребята?
      – Нам было не до еды, – покачала я головой. – Но пора и закусить. Как вы считаете, Макс?
      Он согласно кивнул и сказал:
      – Лотти вряд ли захочет чего-либо существенного. Но давайте отведаем паштеты, они лучше всего подойдут к сыру.
      После того как принесли пиво «Хольстен», мы пересказали Мюррею предшествующий разговор. Его глазки возбужденно заблестели. Он держал бокал в левой руке, а правой лихорадочно записывал что-то в блокнот.
      – Вот это бомба! – радостно воскликнул он, закрывая блокнот. – Я уже влюблен в статью. Так-так... Заголовок – «Жажда наживы толкает на зверское умерщвление девочки-подростка: такова цена прибыльности?».
      – Вы это не напечатаете, – сказала Лотти. Вид у нее был понурый.
      – Но почему? Это же потрясающая статья!
      Лотти основывала свое утверждение на том, что грех нарушать покой Консуэло. Мюррей не был в этом убежден. Подождав, когда они утихнут, я убедительно сказала:
      – Да, это очень важная часть программной статьи. Но у нас нет неопровержимых доказательств.
      – Я же все это поставлю в кавычках. Суд не придерется, если мы будем цитировать «очень надежный источник информации». – Мюррей провокационно подмигнул мне. – Не так ли? Подчеркиваю: очень надежный.
      – Согласна, что в качестве обвинения суду это предъявлять бесполезно. А вот Лотти придется объясняться. Ее обвиняют в преступном небрежении, в отказе лечить Консуэло. А досье было украдено во время разгрома клиники...
      Я хлопнула себя по лбу.
      – Конечно. Ну, не опростоволосилась ли я? Как же так?! Смотрите: Хамфрис подбивает Дитера на организацию марша протеста. Затем подсылает своего человека в ряды громил и заставляет украсть досье. Кто бы ни был этот человек, особенно разбираться ему на месте некогда, он сгреб все бумаги, где значилась фамилия Эрнандез. И ясно, что искали также отчет Малькольма. Вот почему адвокат «Дружбы» взял на себя защиту Дитера Монкфиша. Отношение Хамфриса к абортам тут вообще не имеет никакого значения. Это – частичная оплата долга Дитеру.
      – Ну а нападение на Малькольма? – грустно спросил Макс.
      Я заколебалась на какой-то миг, поскольку не могла себе представить, что Хамфрис или Питер могли убить кого-то. Но если это было так, если «Дружба» старалась таким образом скрыть неспособность и нежелание оказать всестороннюю акушерскую помощь, которую они столь яро рекламировали…
      Не ответив, я резко повернулась к Мюррею.
      – Ну а ты что сегодня раскопал?
      – Ничего более жареного, чем у тебя, деточка. – Он снова полез в блокнот. – Так, Берт Мак-Майклс, заместитель директора департамента экологии и людских ресурсов. Возраст – 50 лет, на государственной службе очень давно. Сначала работал в сфере экологии, потом – в здравоохранении, причем его подсадили на эту лошадку в последнем туре конкурса. Особой поддержки в медицинских кругах у Мак-Майклса нет, зато обширные связи в государственных учреждениях, сфере финансов, правительстве штата и так далее.
      Он отхлебнул пива, вытер губы ладонью и продолжал:
      – Ну, ладно. Для вас, ребята, конечно же представляют интерес его связи в Спрингфилде. Так вот, Берт тесно связан с Клэнси Мак-Доуэллом. Это средней руки депутат от северо-западного округа. Но у него масса шакалов-лоббистов. Они собирают ему голоса избирателей, а он пристраивает их на теплые местечки. Таким образом, он и сам становится значительным поставщиком голосов, а потому у него очень крепкое положение в правительстве.
      Лотти пыталась что-то возразить, но Мюррей поднял руку:
      – Я понимаю, это отвратительно. Ужасно. Шокирует безмерно. Такому типу, как Мак-Майклс, нельзя давать возможность решать вопросы об организации больниц или выдаче им лицензий. Но, увы, тут вам не какая-нибудь Миннесота. Это – Иллинойс.
      Казалось, он не очень-то расстраивался по этому поводу. Да и как можно убиваться по ситуации, привычной еще со школьных лет?
      Мюррей говорил не останавливаясь. Уж зачем он при этом то и дело сверялся с блокнотом, неизвестно. Все ведь и так знал наизусть. Может, таким приемом утверждал себя как журналист...
      – Как бы то ни было, – заявил он, – ваши приятели в «Дружбе» внесли весомый вклад в переизбрание Клэнси Мак-Доуэлла в течение компаний 80, 82 и 84-го годов. Каждый раз по десять тысяч монет. Конечно, не ох какие суммы, но дороже депутат и не стоит, главное – сама идея, конструкция. – Он с треском захлопнул блокнот. – Хочу что-нибудь съесть. И еще пива.
      «Дортмундер» не блещет быстротой обслуживания, поэтому считается подходящим местом для неспешного семейного ужина. Вас не стараются побыстрей спровадить, а вы не поднимаете крик, если блюдо приносят через какой-то часок...
      Лотти была очень подавлена.
      – Я понимаю, что вы и Вик считаете это в порядке вещей. А я не могу воспринимать все с такой легкостью. Да как они смеют – подкупать политического деятеля с целью сэкономить пару долларов?! Да еще подвергать риску жизни людей! Такой подход к медицине? Ну, знаете, это все равно как если бы автомобильная компания решила выпускать машины без тормозов...
      Все промолчали из уважения к ее чувствам. Какой удар для нее – наткнуться на гниль в своей гуманной профессии. И никогда ей не укрыться под панцирь цинизма!
      В конце концов Макс нерешительно сказал мне:
      – А вдруг это дружки Клэнси или Берта решились убить Малькольма? Чтобы не допустить разоблачения, не рисковать лицензией? Или, возможно, права полиция – спонтанный, неспровоцированный взлом?..
      – Не думаю, – возразила я. – Сомневаюсь, чтобы Мак-Майклс пошел на такой риск, даже из-за лицензии. Он же присягнет, что принял рекламу клиники за чистую монету либо его обманули. Нет, тут ставку делали сами люди из клиники. Они не могли допустить, чтобы отчет Малькольма попал на глаза Лотти. Когда не нашли его дома, устроили налет на клинику...
      И все-таки, где этот отчет? Мы нашли диктофон, но без пленки... Так кто же в действительности убил Малькольма? Вряд ли Хамфрис решился бы на такую грязную работу. Тем более Питер, с его чувствительностью и комплексами...
      Макс снова взял Лотти за руку.
      – Дорогая, сколько раз я говорил тебе: обращайся ко мне, если очень трудно пришлось. Я знаю, где отчет.
      Мы хором потребовали, чтобы он объяснился, но тут подплыла официантка с подносом, где возвышались сыры, салями, паштеты и фрукты. Мюррей немедленно воспользовался оказией, чтобы потребовать пива, а я сказала Максу, что выпью еще вина.
      Он любезно согласился.
      – Только не «Кло д'Эстурнель», Вик. Меня с души воротит, когда ты его глотаешь, словно воду.
      Он поднялся и торжественно прошествовал к стеллажу с бутылками, а Лотти набросилась на меня:
      – Сумасшедшая! Зачем тебе потребовалось вино? Ты же знаешь, что он теперь провозится там целую вечность...
      Я отхватила добрый кусок паштета по-деревенски и принялась уплетать его с горчицей и корнишонами. Лотти обкусывала яблоко, она так нервничала, бедная, что ей было не до еды. Мюррей уже слопал чуть ли не полкило сыра «бри» и с вожделением поглядывал на «чеддер».
      Макс принес бутылку бордо. Пока официантка священнодействовала, открывая его, он распространялся на тему, как следует правильно и научно вкушать тонкие вина.
      – Ты выбрал не ту профессию, – съязвила Лотти, когда официантка удалилась. – Тебе бы в актеры надо было податься. Довести людей до безумия и держать их в напряжении. Теперь серьезно: если предсмертные записки Малькольма у тебя, то почему я их не видела?
      – Но, Лотти, я же не сказал, что они находятся у меня. Я знаю, вернее подозреваю, где они. Малькольм принес пленку в «Бет Изрейэль», чтобы ее переписать на машинке. Удивлен, что ты об этом не подумала. Скорее всего копия сейчас в канцелярии, в конверте на его имя. Ждет, когда Малькольм ее заберет.
      Лотти вознамерилась тотчас ехать в «Бет Изрейэль», но я ее удержала, напомнив:
      – Мы же хотим узнать, что Сид Хэтчер выяснил об Эберкромби. А Мюррея попросили пока не публиковать материал.
      Голубые глаза Мюррея гневно сверкнули:
      – Слушай сюда, Варшавски. Я очень ценю подсказки и наводки. Но ты не мой редактор и не ты редактор газеты. Мои сегодняшние изыскания и сведения, почерпнутые у вас, это же сенсация, первополосная, с гигантскими заголовками и продолжением на всю следующую неделю.
      – Ну, будет, будет, Мюррей. Ведь недаром говорят, что поляки – упрямцы. Иисусе! Ты только подумай своей головой. Вот – Лотти, ее тащат в суд за преступную халатность. Раз. Два: мы незаконным путем добыли разоблачительные документы. Ты печатаешь статью, и что? Они уничтожают оригиналы записей Питера, отрицают все на свете, и тогда мы беззащитны. Тебе это подходит?
      Я отпила вина. Оно не было таким густым, как «Кло д'Эстурнель», поэтому я приготовилась проглотить его залпом, как «Кул-Эйд», не потому, конечно, что этот напиток очень нравился мне. Затем я вернулась к своим аргументам:
      – Конечно, есть шанс, что они пока оставили досье Консуэло. Но если что-либо напечатаешь, оно исчезнет быстрей, чем демократия в Чили. А я хочу застать их врасплох.
      – Все правильно. – Мюррей ершился недолго: его добрая душа и здравый рассудок взяли верх. – Но что ты все-таки собираешься делать, ловкачка?
      – Есть у меня одна идейка. – Я пропустила мимо ушей его ехидство и отправила в рот кусочек паштета. – Макс! Они знают фамилию Лотти, но не твою, устраивают конференцию по эмболии, или как ее там, в эту пятницу. Ты можешь им позвонить и записаться? И сказать, что приведешь с собой еще четверых. Ты пойдешь, Лотти? А ты – Мюррей?
      Макс улыбнулся.
      – Разумеется. Почему нет? Скажу с ужасающим акцентом, что звоню из Нью-Йорка, вылетаю сразу же...
      – А тебе и не надо там показываться, – сказала я. – Просто зарезервируешь пять мест. Пойдем под псевдонимами, не дай Бог, Питеру вздумается заранее просмотреть состав участников. Он знает меня и Лотти, а Мюррея и детектива Роулингса – нет.
      – Роулингс? – переспросил Мюррей. – Зачем нам там полиция? Она вечно все портит.
      – Я не уверена, что Роулингс пойдет, – нетерпеливо отозвалась я. – Но мне бы хотелось, чтобы он увидел картину своими глазами. Уж слишком она невероятна. Ну как, сделаешь, Макс?
      – Обязательно. И хочу сам присутствовать. Вдруг там фейерверк будет, а я не полюбуюсь? Плюс к сему – великолепная возможность увидеть тебя в деле. Всегда был любопытен.
      – Никакого триллера не будет, Левенталь, – заявил Мюррей. – Вик относится к расследованию, как классный игрок в кегли. Сильнейший удар по противнику – бац! – и смотрит, кто остался на ногах. Если вы рассчитываете насладиться рафинированной интеллектуальной работой в стиле Шерлока Холмса, забудьте.
      Спасибо за характеристику. – Я церемонно поклонилась. – Она будет по достоинству оценена и послана Муамару Каддафи, который конечно же с энтузиазмом откликнется... Как бы то ни было, Мюррей, ты можешь отказаться. Я просила Макса включить тебя из чистой любезности. – Ну уж нет! Пойду! Если основные события начнут разворачиваться в пятницу, хочу быть на месте этих событий. Кроме того, мне надо настроиться на статью, найти нужную тональность, поймать момент, когда твой дружок Бургойн взглянет на тебя честным, но смущенным взором и провозгласит: «Вик! Ты убедила меня сдаться!» Впрочем, вдруг он зовет тебя Викторией? Или так: О Ты, Которой Все Должны Повиноваться.

      Наше появление в госпитале «Бет Изрейэль» и поход в регистрационный центр канцелярии вызвали чуть ли не парализующий эффект. Операторы ночной смены были поражены столь поздним визитом Макса. Громкие смешки и язвительное хихиканье, доносившиеся в холл, пока мы подходили к регистрационному центру, мгновенно смолкли. Каждая сотрудница воззрилась на экран своего дисплея с напряженностью, характерной для операторов, следящих на радарах за неуклонно приближающимися межконтинентальными баллистическими ракетами.
      Макс вел себя так, будто приход главы учреждения в офис глубокой ночью был самым естественным явлением на свете. Он попросил старшую дать все документы, принадлежащие Малькольму Треджьеру. Та отправилась к стеллажу с досье, нашла букву «Т» и вытащила папку с конвертом и именем Малькольма на бирке.
      – Мы-то удивлялись, почему он за ним не идет. Ведь висит уже целый месяц.
      Я взглянула на Лотти, ей стоило огромных усилий сохранять самообладание.
      – Он мертв, – отрывисто выговорила она. – Возможно, вы здесь прохлопали эту новость, а также разговоры в госпитале.
      – Ой, Боже мой, простите. Мне в самом деле очень жаль. Он был прекрасный человек, с ним так славно работалось...
      Когда Макс направился к выходу, унося папку с конвертом, старшая нерешительно сказала:
      – Извините, мистер Левенталь, пожалуйста. Нам велено передавать копии только тем, кто их надиктовывал. Не могли бы вы оставить маленькую расписку? Для моей начальницы. Ну, знаете, с указанием, что Малькольма Треджьера нет в живых и вы берете ответственность за сохранность бумаг на себя.
      – Вот уж никак не думал, – иронически пробормотал Макс, – что руковожу столь высокодисциплинированным персоналом.
      Однако послушно взял кусочек бумаги и расписался в получении папки.
      Мы шли за ним по пятам, стараясь не выглядеть крадущимися за газелью тиграми. По пути Макс вынул бумаги из папки и стал их разглядывать.
      – Вот оно! Здесь. Консуэло Эрнандез. Далее следует: «По просьбе доктора Хершель я поехал в госпиталь „Дружба“ 29 июля, куда в 13 часов 52 минуты была доставлена Консуэло Эрнандез. По утверждению дежурной сестры, она была в коме, у нее шли схватки...»
      Макс передал бумагу Лотти.
      – Я не понимаю, – пробурчал Мюррей, – почему ребятки из «Дружбы», если уж так сильно хотели убить Малькольма только из-за этих записей, попросту не приехали сюда, так же как вы, и не забрали их...
      Лотти на секунду оторвалась от чтения.
      – Они не знали, что Малькольм здесь в штате, – сказала она. – Знали, что он мой партнер, и только. А я об этом тогда не подумала. Обычно мой секретарь, миссис Колтрейн, печатала надиктованные им материалы о пациентах клиники. Мне и в голову не приходило, что он давал ей не все записи и пленки. Конечно, глупо с моей стороны, но у меня просто мозги не работали после его смерти и погрома в клинике. Не узнай я об иске, до сих пор не ожидала бы получить его записи о Консуэло...
      Мы прошли в кабинет Макса; он закрыл дверь и зажег свет. Комфортабельное помещение, хотя далеко не такое роскошное, как у его коллеги Алана в «Дружбе», но заполненное всякими изящными вещицами, безделушками и предметами искусства, собиравшимися всю жизнь. Здесь тоже был персидский ковер, но старый и изрядно потрепанный. Когда Максу было двадцать пять лет, он купил его в какой-то лондонской комиссионке. Полки уставлены книгами, многие из них по организации здравоохранения и финансам, но были также и посвященные искусству Востока, которые он любил.
      Лотти сидела в выцветшем кресле, читала. Мюррей не отрывал от нее взгляда, будто хотел телепатически поглотить материал. Усталость накатилась на меня: слишком много вина, слишком много еды, горькие мысли о Бургойне... Я закрыла глаза и, когда Лотти наконец-то заговорила, так и не открыла их.
      – Здесь есть все. Часовое промедление с началом лечения. Скорее всего они приступили к инъекциям сульфата магния лишь после того, как ты, Вик, предупредила, что к ним едет Малькольм... А он пишет: ему сказали, что давали ей ритодрин... Он мне это и по телефону говорил. Но Малькольм приехал туда вскоре после первой остановки сердца. Его беспокоило, чем это вызвано... И вот, уже возвратясь в «Бет Изрейэль», он позвонил главной медсестре и добился от нее истины: сестра была так озабочена состоянием Консуэло, что не могла ни отпереться, ни смолчать... Наоборот. Эберкромби приехал сразу же вслед за Малькольмом. В шесть.
      – Эберкромби? – насторожился Мюррей.
      – О да. А вы не знаете? Он специалист в области патологических родов; «Дружба» рекламно возвещает, что он состоит в их штате. На самом же деле, Эберкромби занят также в одном из учебно-медицинских комплексов в Баррингтоне. А в «Дружбе» элементарно расписывается в получении денег после вызова...
      Все некоторое время молчали. Я заставила себя очнуться, думать, открыть наконец глаза.
      – У вас сейф есть? – спросила я Макса. Он кивнул. – Я буду лучше себя чувствовать, если все сведения окажутся под замком. Но сначала надо сделать фотокопии... Мюррей, сможешь изготовить 35-миллиметровые слайды отчета Малькольма и записок Бургойна?
      – Так я и знал, – зловеще сказал он. – Это влетит в кругленькую сумму. Работа на сутки. А техническая возня! Ой-ой. У тебя шестьсот долларов есть, Варшавски?
      Не было их у меня. И он это прекрасно знал. Но тут слово взял Макс.
      – Мы используем нашу проекционную и сделаем слайды, мистер Райерсон.
      Я поднялась.
      – Спасибо, Макс. Я это никогда не забуду... Но пора и домой, слишком уж день затянулся. В голове пусто.
      – Ты поедешь со мной, дорогая, – постановила Лотти. – Тебе нельзя вести машину. И мне не хочется, чтобы ты тащилась к своему пепелищу. Кроме того, взломщики могут полагать, что у тебя найдется еще что-нибудь разоблачительное. Мне будет легче, если ты останешься, у меня.
      Вот уж никто не застрахован от гибели, если Лотти ведет машину, да еще ночью, но сама идея была неплоха. Мысль о мучительно одиноком вползании домой по лестнице не давала покоя. Мы подождали, пока Макс снимал фотокопии. У него в столе был крохотный сейф (хотя, по словам Макса, абсурдно противодействовать городской преступности), однако сегодня он сослужил хорошую службу.
      Мюррей схватил копии с остервенением голодного волка, напавшего на овцу. Я с трудом удержалась от смеха, увидев его крайне разочарованную мину, когда он пытался что-либо понять в документах. Да уж, жаргон профессионалов кладет некомпетентных на обе лопатки...
      – Вот черт, – сказал он. – Если бы вы с Лотти столько не распинались, что это – опасные для жизни документы, я бы сам ни за что не догадался. Но надеюсь, Варшавски знает, что делает. Да предъяви мне такие бумажонки, ни за что не поднимусь со скамьи подсудимых и не провозглашу трубно со слезой: «Судите меня. Это я убил Малькольма Треджьера».
      – Ну а разве не благо взорвать эту петарду в газете «Стар» наряду с другими фактами? – гнусным голосом спросила я. – Да и вообще, я не уверена, что убил Питер. Не знаю кто.
      Мюррей живо изобразил крайнее удивление:
      – Как, ты еще не все выдумала?
      Макс с наслаждением любовался нами, но Лотти сочла нашу перепалку непристойной. Она с трудом выставила нас за дверь, едва не забыв помахать Максу рукой на прощание.
      В машине Лотти я вновь дала волю апатии. Если она избрала эту ночь специально для того, чтобы вмазаться в столб, уж мой-то страх ее никак не остановит. Мы молчали. Где-то в самой глубине подсознания я ощутила потребность Лотти в покое и комфорте. Да с ее знаниями и умением любая клиника предложила бы ей баснословный оклад. Но – нет. Свое мастерство она сделала досягаемым для любого, кто нуждался в ней.
      Иногда, когда Лотти уж слишком меня разозлит, я упрекаю ее в приверженности сверхценным идеям. Она, видите ли, считает своим призванием спасение нашего мира. И я подозреваю, что ее цель – действительно очищение общества от зла, оздоровление человека. У меня, частного детектива, таких высоких идеалов нет. И я не только не считаю, что могу спасти мир, но всерьез полагаю: переделать человека нельзя. Кто я? Просто мусорщик, разгребаю кучи грязи; глядишь, кусочек мира и очистится... Или тут, или там. Взять того же Бургойна... Он знал, что виновен в смерти Консуэло. Был ли причиной тому метод лечения, который он применил, мне невдомек, я не настолько компетентна, чтобы судить с предельной точностью. Но вот работая в этой клинике, участвуя в бесстыдной рекламе неприменяемых методов, он создал ситуацию, которая привела к смерти...
      В свое время он был хорошим врачом, весьма многообещающим. Это, кстати, было отмечено председателем корпорации, когда Бургойна приглашали на работу в «Дружбу». Вот, очевидно, по какой причине он сохранил свои записи о ходе болезни Консуэло – самобичевание. Он знал бы, что именно следовало предпринять, будь он таким врачом, как Лотти. Но у него духа не хватило признать свою некомпетентность в этом сложном случае, свою неправоту. А потом терзался в одиночестве не исповедуясь. Мистер Контрерас прав: Питер был слабаком.

      Засыпая в благоухающей лавандой постели Лотти, я вспомнила о номере телефона, найденном в бумажнике Алана Хамфриса. Шатаясь, встала, набрала его. После пяти гудков я уже собиралась повесить трубку, как вдруг откликнулся заспанный женский голос.
      – Извините, я звоню вам от Алана Хамфриса, – сказала я.
      – Кого? – переспросила она. – Не знаю такого. – Она говорила с испанским акцентом, было слышно, как где-то в комнате настырно кричал младенец.
      – Мне нужно поговорить с человеком, который помогал Алану Хамфрису.
      Короткая пауза. Судя по звукам в трубке, женщина с кем-то тихо переговаривалась. Когда она опять заговорила, ее голос звучал тревожно и беспомощно.
      – Он... Его сейчас здесь нет. Вам придется перезвонить позже.
      Детские крики усилились. Внезапно в моей памяти ожили куски давнего разговора... «О, я теперь женатый человек, Варшавски... У меня прекрасная жена, прелестный ребенок...»
      Неудивительно, что женщина чувствовала себя крайне встревоженной и беспомощной. Ангельская красота Серджио когда-то, очевидно, нокаутировала ее. Теперь ее муж такой важный человек, дома почти не бывает – дела, на короткой ноге с полицией, они постоянно его вызывают. Ну и большие деньги, которые он приносит в дом и о происхождении которых она и заикнуться не смеет!..
      – А нельзя ли застать его дома завтра, миссис Родригез?
      – О-о, не знаю, право... Я... Я думаю, что да. Повторите, от кого вы звоните?
      – Алан Хамфрис.
      Хорошо, что я не забыла положить трубку, а то так бы и свалилась в постель. Когда проснулась, солнце уже пробивалось сквозь гардины. Я почувствовала, что судорога отвращения опять сжала желудок. Питер Бургойн. Райское яблочко с виду, однако сгнившее внутри до кожуры. Но это Хамфрис, а не Питер вызвал Серджио, навел на квартиру Малькольма, организовал охоту на диктофон. Возможно, избиение Малькольма до смерти было финальным аккордом самого Серджио, не предусмотренным программой, не включенным в прейскурант всего предприятия.
      Я схватила часы – половина восьмого. Рано звонить Роулйнгсу. Поднялась и прошла в кухню, где Лотти уже сидела за чашечкой кофе, просматривая свежий номер «Нью-Йорк таймс". Лотти никогда не делает зарядку, полагаясь на силу воли и строжайшую диету. Она уже позавтракала и вымыла посуду. Я нацедила чашечку себе и присела.
      – Как себя чувствуешь? – справилась Лотти, отложив газету.
      Я улыбнулась:
      – Все о'кей. Правда, на душе не очень-то весело. Не люблю иметь дело с людьми, которые используют тебя ради корысти.
      Она похлопала меня по руке.
      – Ты – человек, Виктория. Разве это плохо?.. А теперь поделись планами на сегодня.
      Я сделала легкую гримаску.
      – Пока буду ждать. Узнаю, поедет ли Роулингс на конференцию. Да, кстати, можешь сделать для меня одно одолжение? Подержи Контрераса в больнице до субботы. Его дочь жаждет заполучить его к себе, вырвав из смертоносного города. А он упирается, как бык, не хочет и нервничает, боится, что доктора заставят. Я сказала, что забрала бы его к себе для присмотра, но не хочу то и дело дрожать: как бы в мое отсутствие он не сцепился с Серджио.
      Она пообещала выполнить просьбу, взглянула на часы, охнула и заторопилась. Лотти всегда появляется в клинике до утреннего врачебного обхода.
      Я несколько удрученно бродила по квартире. Я – гуманна? Я – человек? Наверное, она права, это не так уж и плохо. Будь я сама более покладистой, мне было бы легче относиться к людским слабостям. В принципе ее слова звучали шикарно, но сомнительно... Я поехала домой переодеться. В десять позвонила секретарь Макса, сказала, что для конференции все подготовлено.
      – Он записал вас так: Виола да Гамба. – Секретарша повторила имя по буквам. – Такое может быть?
      – Да, – угрюмо подтвердила я. – Надеюсь, они глупы именно до такой степени, как считает Макс. А под каким именем идет Лотти?
      В голосе секретарши прозвучало еще большее сомнение:
      – Доменика Скарлатти.
      Я решила, что у меня не хватит душевных сил для препирательства с Максом, а потому попросила секретаря поблагодарить его и напомнить, что тонут обычно наилучшие пловцы.
      – Я ему это передам, – вежливо-сухо сказала она. – Конференция состоится в аудитории на втором этаже главного крыла «Дружбы». Подсказать, как туда пройти?
      Я ответила, что разберусь сама, и повесила трубку. Роулингс оказался на своем рабочем месте.
      – Что вам угодно, дражайшая мадам Вик?
      – Вы в пятницу утром свободны? – спросила я как можно более беззаботно. – Не хотите ли съездить за город, поработать на природе?
      – Что это вы затеваете, Варшавски?
      В пятницу в Шомбурге будет проходить медицинская конференция. Предчувствую, они обнародуют интересные статистические данные, касающиеся смертности и заболеваемости.
      – Заболеваемости и смертности? Не запутывайте меня. Я уверен, что вы говорите конкретно о смерти. И вам кое-что известно об убийстве Фабиано. У вас есть улики, вы их скрываете от правосудия, а это уголовное преступление, Варшавски. Вам надлежит это знать.
      – Я ничего не скрываю насчет Фабиано. – Боже, а ведь я про него совсем забыла... Я помолчала, с трудом стараясь попасть в прежнее русло... А вдруг Серджио застрелил Фабиано, подумав, что тот его обвел вокруг пальца?.. Затем продолжила: – Нет. Речь о Малькольме Треджьере. И детали мне тоже неизвестны. Все наугад. Но на конференции может открыться один интересный документ, который, возможно, прольет свет на истинный ход событий: что в действительности произошло с Малькольмом.
      Роулингс тяжело задышал в трубку.
      – Ха, возможно, прольет?! А возможно, и не прольет. Так?
      – Вот я и подумала, что уж лучше бы вам поехать в Шомбург. Совершенно случайно я внесла вас в список участников. Начало в девять, кофе и пирожки в полдевятого. Бесплатно.
      – Будь проклято ваше ослиное упрямство, Варшавски. Да мне двух центов не понадобится, чтобы притащить вас сюда как свидетельницу.
      – В таком случае вы прохлопаете конференцию, детектив, да так и сойдете в могилу, не будучи уверенным, что установили нечто реальное в деле об убийстве Треджьера.
      – Да, неудивительно, что Бобби Мэллори багровеет при одном упоминании вашего имени. Его беда в том, что он слишком джентльмен, чтобы применить к вам полицейские методы... Так вы говорите, в девять, в Шомбурге? Заеду за вами в семь тридцать.
      – Я буду уже там. Но почему бы вам не подвезти Лотти Хершель. А она отведет вас прямо в конференц-зал.
      – У вас несокрушимая логика, госпожа Варшавски, – проворчал Роулингс.
      – Всегда готова исполнить свой гражданский долг – оказать всемерную помощь полиции в поддержании правопорядка, детектив! – торжественно заявила я.
      Мне оставалось только одно – ждать. Я использовала время, чтобы закончить восстановительные работы в квартире. Один из друзей, помогавших мне в этом предприятии, вызвался приделать к двери еще один стальной засов. Всего, знаете ли, за какие-то пятьсот долларов...
      Я нацепила солнцезащитный козырек и побежала на пляж, где провела остаток дня. Сентябрь был уже совсем близко, и в эту пору озеро штормит, вода становится холодной для купания. Однако я воспользовалась последним теплом и, наслаждаясь, долго плавала на спине.
      В четверг днем позвонила секретарь Макса, сообщив, что слайды готовы. Я поехала за ними в «Бет Изрейэль». Макс заседал на каком-то совещании, но специально оставил для меня аккуратно запечатанный конверт.
      Вечер. Четверг. Снова вырядилась в «официальную» одежду. Правда, сверху накинула докторский халат, взятый у Лотти. Сегодня я заблаговременно уложила дорожную сумку и заказала номер в отеле «Мариотт». Лотти и Роулингс встретят меня в восемь тридцать утра. Макс и Мюррей договорились ехать вместе и присоединятся к нам у входа в «Дружбу».
      В полночь я проникла на территорию госпиталя. Прежде чем заехать на стоянку, долго кружила, дабы убедиться, что «максимы» Питера там не было. Затем, вся в белом, профессиональным шагом прошла через парадный ход и поднялась на второй этаж. Конференц-зал находился в конце коридора, как раз над служебной автостоянкой. Входные двери были закрыты, но я вновь прибегла к помощи моего стандартного наборчика и с легкостью их отомкнула. Закрыв за собой двери, посветила фонариком.