Мои друзья-налогоплательщики и я некогда финансировали один из самых чудовищных проектов в северо-западной части городского центра. А именно: собрали благотворительные взносы, не облагаемые налогом, а губернатор Томпсон направил 180 миллионов долларов из них на возведение главного административного здания штата Иллинойс. Созревший в шальной голове архитектора Хельмута Джана проект вылился в небоскреб, составленный из двух концентрических стеклянных кругов. Внутренний представляет собой ротонду, открытую семи ветрам во всю высоту здания. Таким образом, мы все разорились не только на реализацию проекта, но и на обогрев либо охлаждение практически ничем не защищенного помещения. Тем не менее шедевр снискал почтенные архитектурные лавры премии 1986 года, что, на мой взгляд, позволяет однозначно судить о компетенции и вкусе критиков и жюри конкурса.
      Я поднялась на лифте – почти сплошь из стекла – на восемнадцатый этаж и углубилась в коридор, опоясывающий ротонду. Двери всех кабинетов открывались в этот коридор. Похоже, у штата не хватило денег именно тогда, когда дело дошло до установки дверей, а потому служебные обязанности осуществляются в этаких полухоллах. Вероятно, это рассчитано на то, чтобы создать атмосферу максимальной открытости между слугами народа и самим народом. Но если у вас на руках ценные бумаги или вы работаете в поздние часы, то, вероятно, ностальгически мечтаете о более надежной преграде, поставленной на пути разного люда, кишащего по вечерам в Лупе.
      Очутившись наконец перед табличкой «Департамент экологических ресурсов», я вошла в некое подобие приемной, представилась чернокожей матроне, сказав, что меня ждет доктор Барнс.
      Матрона испустила досадливое «уф-ф» – свидетельство неудовольствия занятого человека, которого насильно отрывают от неотложных дел, и набрала номер. Не глядя на меня, объявила:
      – Доктор Барнс сейчас вас примет. Посидите немного.
      Присев, я тщательно изучала плакат, описывающий симптомы СПИДа, а также другой, предупреждающий о проблемах, с которыми сталкиваешься на ранней стадии беременности, но тут появилась Барнс, высокая стройная женщина примерно лет пятидесяти. Она была до невозможности чернокожа. Короткая стрижка, открытая тонкая шея делали Филиппу похожей на черного лебедя. У нее были плавные движения, как у существа, чья природная стихия – вода. Она пожала мне руку, взглянув на золотые часики.
      – Мисс Варшавски? Я только что говорила с Хершель. Она рассказала мне об умершей девушке и об иске... Извините, мне приходится принимать вас между двумя важными встречами, поэтому будем кратки. Я хочу направить вас к Айлин Канделериа, она – общественная сестра милосердия и именно она обычно назначает экстренные проверки на местах.
      Мы с Филиппой были почти одного роста, но мне понадобилось чуть ли не бежать, поспевая за ней. Из кольцевого коридора открывался помпезный вид на Центральный автовокзал компании «Грэйхаунд». Да, наших миллионов чуть-чуть не хватило ни звукоизоляцию: рев автобусов с легкостью долетал до самых верхних этажей.
      У доктора Барнс был стандартный канцелярский стол, заваленный бумагами. Она села во вращающееся хлорвиниловое кресло, тщетно пытаясь освободить от документов хоть немного места. Барнс вызвала сестру по внутреннему телефону и, пока мы ждали, бегло обрисовала деятельность департамента.
      – На нашем учреждении лежит огромная ответственность. Мы не только выдаем сертификаты и лицензии больницам, но и следим за экологической охраной школ, предупреждаем загрязнение асбестовой пылью, смогом и так далее. Персонально я занята в отделе здравоохранения и оказания населению медицинских услуг... Я проходила практику у Лотти Хершель по акушерскому делу, но теперь в моем ведении надзор за государственными клиниками и госпиталями. У нас есть еще один заместитель, он занимается контролированием и апробацией школ. Сестра Канделериа назначает инспекционные бригады, направляемые туда, где, по нашему мнению, требуются проверки.
      Сестра Канделериа располагала к себе умным волевым лицом, в ее глазах искрился неподдельный юмор. Она принесла толстую папку, начав прямо с порога:
      – Синди сказала мне, Фил, что ты хотела поговорить о «Дружбе», вот я и принесла их досье. Какие проблемы?
      – Там погибли мать и новорожденная...
      – Когда это произошло, мисс Варшавски?
      – Завтра четыре недели будет. Вы посылали туда инспекционную бригаду? Могу я взглянуть на отчет?
      Госпожа Канделериа поджала губы.
      – Я получила уведомление об этих смертях две недели назад, назначила проверку на конец этой недели. – Но Том сказал, что произведет инспекцию сам, отменил мое распоряжение да и бригаду тоже. Я хотела поговорить с ним на следующий день, но его не оказалось на службе.
      – Это – Том Коултер, – уточнила Барнс. – Выдает сертификаты госпиталям и специализируется главным образом на здравоохранении, хотя и не медик. Отсутствие диплома доктора медицины придает ему комплекс неполноценности, поэтому он не в ладах с женщинами-профессионалами.
      Она быстро нажала кнопки телефона.
      – Говорит доктор Барнс. Синди, попроси мистера Коултера...Том! Не мог бы ты заглянуть ко мне? У меня есть вопрос, касающийся «Дружбы»... Ну и что, что ты занят? Я тоже занята. У меня здесь двое граждан, ты бы не мог облегчить им жизнь, подойдя ко мне?.. Да побыстрее.
      Она положила трубку.
      – Бюрократия в таком месте, как здесь, смертоносна. Если бы я стояла во главе всей программы...
      Чтобы доказать, что он не подчиняется требованиям чиновницы, равной ему по рангу, Том заставил нас ждать добрых десять минут. Айлин хмурилась, просматривая досье «Дружбы». Филиппа воспользовалась паузой и занималась корреспонденцией. Я сидела в неудобном креслице, стараясь не задремать.
      Коултер, одетый в легкий летний костюм, элегантно вплыл этаким бризом.
      – В чем дело, Фил?
      – Материнская и детская смертность в родильном отделении «Дружбы-5» в Шомбурге. Четыре недели назад, Том. Когда мы сможем взглянуть на описание обоих случаев?
      – Знаешь, Фил, мне непонятно, почему тебя это интересует. Филиппа указала на меня:
      – Мисс Варшавски, адвокат, представляющая одну из сторон, вовлеченную в этот конфликт. У них вполне достаточные основания ознакомиться с вашим отчетом.
      Коултер, бросив на меня взгляд, нагло улыбнулся.
      – Судебное преследование, так я полагаю? Иск «Дружбе» уже предъявлен?
      Я постаралась, как можно рельефней воспроизвести адвокатскую заносчивость Дика.
      – Но я еще ни с кем не провела ни одной беседы в этом госпитале, мистер Коултер.
      – Слушай, Фил, – заявил Том. – Я там тоже еще не был, но ты не беспокойся, мы держим это на контроле.
      Она окинула его испытующим взором:
      – Мне нужны точные данные. Ставлю срок: в конце этого дня.
      – Ну конечно, Фил! Сейчас же скажу Берту, что тебе необходимы эти данные.
      Она хлопнула карандашом по столу.
      – Постарайся сделать это, Том!
      Не глядя на нее, Коултер обратился ко мне:
      – Итак, кто же ваш клиент?
      Не успела я слова вымолвить, как вмешалась Барнс:
      – Я покажу госпоже Варшавски, как тебя найти, если ты хочешь поговорить с ней до ее ухода.
      Она вымолвила это так категорично, что Коултеру ничего не оставалось, как удалиться. Правда, он вновь одарил меня наглой улыбкой:
      – Я тут за углом, налево. Загляните по дороге... Пока. Заметив твердо сжатые губы Филиппы, я спросила:
      – Что все это значит?
      – Берт Мак-Майкле – наш общий босс. Он добрый старый малый, а Том его излюбленный дружок-собутыльник. Не понимаю, почему Том так затягивает визит в госпиталь, но, видимо, я не смогу представить никаких документов для Лотти в ближайшее время... Извините, я должна поторопить вас, меня ждут посетители. Передайте Лотти мои извинения.
      Я поблагодарила обеих за потраченное на меня время; куда бы я ни обращалась, дружелюбие и любезность у меня всегда при себе... Выйдя из кабинета, я состроила гримасу и пошла на поиски Коултера. Контраст его кабинета с офисом Филиппы был разительным. Модная мебель из добротного дерева располагалась на красно-черном шведском ковре ручной работы, словно демонстрируя мужское превосходство. Коултер представлял собой тип чиновников, исповедующих древнее правило: письменный стол должен быть таким же пустым, как мысли его владельца.
      Он звонил по телефону и, бодро сделав мне ручкой, пригласил сесть. Я выразительно посмотрела на свои часики. После того как Том минуты три демонстрировал свою занятость, я встала, сказав, что он может узнать номер моего телефона у Филиппы Барнс.
      Он схватил меня за руку при выходе из кабинета.
      – О, простите, мисс Варшавски! Кого вы представляете? Ведь не госпиталь же?
      Я улыбнулась.
      – Мои клиенты тотчас потеряли бы ко мне всякое доверие, узнай они, что я болтаю об их делах на публике. Разве не так, мистер Коултер?
      Он игриво похлопал меня по руке.
      – Вот уж не знаю. Уверен, что такой красивой, очаровательной леди они простили бы все.
      Я продолжала улыбаться.
      – Вы угодили в самую точку, мистер Коултер. Не смею возражать, когда мне говорят, что я красива. И все же, даже если ты умопомрачительно красива, это не дает повода использовать такое преимущество для пренебрежения законами. Согласны? Или нет?
      Он замигал, испустив короткий смешок.
      – А что, если я приглашу вас позавтракать и вы мне все это разъясните более подробно?
      Я оглядела его с ног до головы: что же он хочет узнать?
      – Решено, но только в темпе.
      Мы спустились на лифте в холл; полы его пиджака развевались, как паруса корвета, набирающего скорость. По пути он объяснил, причем заговорщически подмигнув: в здании не имеется укромного места для приватной беседы. Что, если отправиться в уютный ресторанчик, совсем неподалеку?
      – Мне вовсе не требуется никакое особое место для разговора с вами, мистер Коултер. Да и времени в обрез. Я заинтересована только в вашем засвидетельствовании смерти Консуэло Эрнандез в Шомбурге. Постмортем. Или в объяснении, почему вы не хотите его составить?
      – Ну, ну, ну... – Он под руку вывел меня из лифта. Свободной рукой я хлопнула по сумке с револьвером так, что, качнувшись, она ударила Коултера в бок. Он выпустил мою руку, с подозрением посмотрел на меня, и мы направились к дверям, выходящим на Кларк-стрит.
      Здание, занимаемое администрацией штата, соседствует со штаб-квартирой властей графства, унылой бетонной коробкой, растянувшейся на квартал, а также с автовокзалом и его адской толкучкой, образуемой толпами алкашей, шлюх, сутенеров, безумцев... Я справедливо предположила, что поблизости просто нет подходящего места для взыскательного Коултера, и оказалась права: он предложил взять такси и поехать на север.
      – Нет у меня времени, – отказалась я. – Обойдусь какой-нибудь закусочной.
      Мы прошли пешком два квартала, Коултер оживленно разглагольствовал, затем свернул к маленькому ресторанчику. В нем стоял гул голосов и плавал густой табачный дым.
      Разведя руками, Коултер спросил:
      – Вы уверены, что здесь будет удобно?
      Я дерзко взглянула на него:
      – Послушайте! Что именно вы от меня хотите, мистер Коултер?
      Он снова нагловато улыбнулся.
      – Хочу знать, с какой целью вы притащились в наш департамент. Вы же частный сыщик, а не адвокат, мадам. Не так ли?
      – Я юрист, мистер Коултер. Член коллегии адвокатов штата Иллинойс со всеми необходимыми полномочиями. Можете справиться, позвонив туда. И мне действительно требуется заключение о кончине Консуэло и ее новорожденной дочери.
      Взъерошенный официант в грязном фартуке усадил нас посреди зала, бросил на стол меню и умчался. Другой официант подъехал с каталкой, уставленной закусками. Бутерброды с ветчиной, картофель-фри... Я предпочитаю завтрак, богатый протеинами, – масло, сало, обильный белок. Решилась и на сыр по-деревенски. После того как сделали заказ, Коултер не прекращал щериться в бесстыдной усмешке:
      – Но вы же не практикующий юрист! Разве не так? Стало быть, что-то расследуете. Я хочу знать что.
      Я покачала головой:
      – А я хочу знать, почему вам это интересно.
      Мне было также любопытно, где и как он выяснил, что я частный детектив, но, если бы я спросила в лоб, то в ответ получила бы удовлетворенную ухмылку. Только и всего.
      – На этот вопрос нетрудно ответить, – сказал он. – Наш департамент придерживается строгой конфиденциальности. И я не имею права разрешить вам рыться в документации, пока сам ее не просмотрю.
      Я удивленно подняла брови:
      – А я и не подозревала, что доктор Барнс работает под вашим началом.
      Он быстро оправился от смущения:
      – Не она. Айлин Канделериа.
      – Мой клиент проявляет настойчивую заинтересованность в вашей проверке госпиталя «Дружба-5». Если это досье подпадает под действие Билля о свободе информации, я убеждена, что смогу отозвать его судебной повесткой. И очень любопытен тот факт, что вы не только отменили внезапную инспекцию, входящую в обязанности сестры Канделериа, но и сами не собираетесь ее проводить. Это создает почву для всякого рода предположений. Уверена, что смогу заинтересовать в этом одну из газет. Не многим известно, что государство обязано строго следить за материнской и детской смертностью. Но материнство – это весьма волнующая и пикантная тема, и ручаюсь, что «Геральд стар» и «Трибюн» конфетку из нее сделают. Как жаль, что у вас одутловатое лицо, оно не будет хорошо смотреться на фотографиях...
      Официант шлепнул на стол блюда с едой. Коултер едва притронулся к своей порции и озабоченно посмотрел на часы:
      – Рад, что вы отказались от более дорогого ресторана. Я вдруг вспомнил, что должен повидаться с одним человеком. Было приятно поболтать с вами, мисс Варшавски...
      Он вышел, оставив меня рассчитываться за завтрак...

      Около двух часов я снова позвонила Бургойну. Он уже пришел из операционной, но говорил по другому телефону; дежурная сестра сообщила мне это бесстрастным голосом. Я сказала, что подожду.
      – Но он будет долго занят, – предупредила сестра.
      – Тогда я буду долго ждать.
      Я сидела у себя дома перед горой необработанной корреспонденции, а потому в ожидании занялась тем, что отделяла страховую и прочую рекламу от деловой почты. Четыре-пять писем.
      Голос у Питера был хриплый, что свидетельствовало о его усталости.
      – У меня сейчас нет времени для разговора, Вик. Позвоню позже.
      – Что-то подсказывает мне, что ты вообще не настроен со мной разговаривать. Но это займет немного времени. История болезни Консуэло. Ты можешь найти ее сегодня? В противном случае Лотти придется обзавестись судебным ордером, чтобы взглянуть на бумаги.
      – Ох, – голос у него совсем сел, – к нам уже поступило утром требование – представить постмортем. И поэтому досье Консуэло занесено в разряд конфиденциальных и держится под замком. Боюсь, что у Лотти Хершель есть только один путь для ознакомления с ним – судебная процедура.
      – Под замком? Ты имеешь в виду, что власти штата или кто-то еще пришли и заперли его в сейфе?
      – Нет, – нетерпеливо отозвался он. – Мы сами это делаем. Берем из регистрационной и убираем, чтобы никто не мог прочитать рапорт.
      – Ну что же, извини за беспокойство. Сдается, что тебе лучше всего лечь и поспать.
      – Я просто должен это сделать. Я тебе позвоню, Вик. Через несколько дней.
      – Питер! Подожди-ка, последний вопрос... Насколько близко ты знаком с Ричардом Ярборо?
      Он слишком долго медлил, прежде чем ответить:
      – Как ты сказала – Ричард Ярборо? Боюсь, ничего о нем не слышал, никогда...
      Повесив трубку, я сосредоточенно рассматривала стол. Спрятали, а? Надо же! Не медля позвонила Лотти:
      – Ты можешь сегодня со мной пообедать? Хочу поговорить о досье Консуэло.
      Она заказала столик в ресторанчике «Дортмундер» – погребке в отеле «Честертон». Условились на семь.
      Я отшвырнула почту. Закрывая за собой дверь, услышала телефонный звонок. Это был Дик, кипящий от злобы.
      – Какого черта ты напустила на меня газеты?
      – Дик, разговор с тобой всегда очень возбуждает! Ты мне звонил так часто лишь в ту пору, когда я давала тебе списывать конспекты лекций. Пятнадцать лет назад!
      – Да будь ты проклята, Вик. Ты сказала этому паршивому шведу из «Геральд стар», что досье Дитера у меня. Ведь ты сказала? Ты?
      – По-моему, еще и шести часов не прошло, как ты звонил мне и обвинял в том, что досье находятся у меня. И зачем так убиваться, если кто-то предъявил тебе такое же обвинение?
      – Не в этом дело. Досье моих клиентов конфиденциальные. Так же как сами клиенты и их проблемы.
      – Да. Для тебя. Но, сердце мое, я же не сотрудница твоей фирмы. Я не обязана хранить их секреты...
      – Раз уж мы заговорили о секретности: это ты, прикинувшись моим секретарем миссис Харриет, звонила сегодня Алану Хамфрису в «Дружбу»?
      – Харриет?! Ты же всегда твердил, что она – Терри. Или ты у нее третий?
      Я в буквальном смысле слова почувствовала, как по проводам ко мне устремился поток его бешенства, и улыбнулась.
      – Ты отлично, знаешь, черт бы тебя побрал, что Харриет – моя секретарша. И Хамфрис в полдень поинтересовался, почему она ему не перезвонила. А потом мы определили, что она вообще никуда не звонила. Боже, как бы мне хотелось увидеть тебя в суде привлеченной за кражу досье «Ик-Пифф»!
      – Да на здоровье. Если у тебя есть хоть какой-нибудь шанс это доказать. И я с наслаждением полюбовалась бы «Дружбой», дающей показания, что они вернули всю эту канцелярию тебе. – Я выговорила свою тираду с большим энтузиазмом. – А уж газеты отметят этот день красной краской в своих календарях. Большой день! Им столько работы будет – ой-ей-ей!.. Суди сам: ты обвиняешь меня, а твои старшие партнеры меня защищают. Каково? Или Фримэн удалится от дел на это время? Ну-ка, переключи меня на него, я заранее узнаю, пока ты не...
      Он оборвал меня на полуслове, я просто захохотала от счастья. Несколько минут с надеждой смотрела на аппарат, и он конечно же зазвонил.
      – Мюррей, – сказала я в трубку, не дожидаясь, пока абонент что-нибудь произнесет.
      – Вик! Ох, не нравится мне это. Не люблю, когда ты дергаешь кукол за ниточки, пусть, мол, танцуют. Как ты догадалась, что это я?
      – Психическая мощь, волевая потенция, – легкомысленно откликнулась я. – Ну, если без шуток, то я только что разговаривала со своим бывшим муженьком. Он был несколько удручен агрессивностью твоих вопросов и учтиво назвал тебя «проклятым шведом».
      – Ярборо – твой экс-супруг?! Боже, никогда бы не подумал, что ты была замужем. И за такой патентованной сволочью? Ты потому меня на него и натравила? Месть за мизерные алименты?
      – Знаешь, Мюррей, мне бы трубку надо бросить. Ну к чему такая безвкусица? Пошли алименты моей тете Фанни. И, кстати, мы уже десять лет как в разводе.
      – О, ты знаешь куда больше, чем хочешь сказать, розанчик.
      Проведать о том, что документы Дитера у Ярборо, не составило бы труда для газетчика, он выудил бы это у его секретарши, не имеющей опыта общения с прессой. Но я должен быть в курсе всех событий. Ведь его реакция оказалась сверх всяких ожиданий. Начать с того, что он обвинил тебя в краже документов! Можешь прокомментировать, прежде чем я отдам полосу под пресс?
      Я чуточку поразмыслила:
      «Мы застали мисс Варшавски, знаменитого частного детектива, в ее элегантном офисе после обеда. Услышав о подозрениях, выдвинутых адвокатской конторой „Кроуфорд, Мид“, госпожа Варшавски откликнулась классическим латинским из-, речением „Уби аргументом?“ – „Где доказательства?“. И предложила, чтобы ее ученые коллеги не доверяли ушам своим»...
      – Довольно, Вик. Что стоит за обществом Монкфиша? Почему такой дорогой адвокат представляет интересы нищего замухрышки Дитера?
      «Конституция США дает право на защиту каждого гражданина», – трубно начала я.
      Мюррей тут же прервал меня:
      – Знаешь, Варшавски, ты мне этим юридическим дерьмом голову не морочь. Я хочу переговорить с тобой строго по делу. Увидимся в «Голден глоу» через полчаса.
      Бар для вдумчивых пьяниц «Голден глоу» – место моих конфиденциальных встреч. Сэл Бартель – хозяйка – подавала двадцать сортов пива, почти столько же виски, а также непременно что-нибудь экзотическое. Стойко продержавшись с таким ассортиментом года два, она сдалась: обзавелась минералкой «Перрье», но никогда сама не подавала ее. Только через официанток.
      Сэл восседала за подковообразной стойкой красного дерева и читала «Уолл-стрит джорнэл». Она серьезно относится к своим капиталовложениям, поэтому так много времени проводит в баре, тогда как давно могла бы удалиться от хлопот и жить в деревне. Она намного выше меня ростом, и у нее поистине царственная осанка. Никому даже в голову не придет повысить голос, если Сэл на своем рабочем месте...
      Я подошла к ней, мы немного поболтали в ожидании Мюррея. Между ним и Сэл вспыхнула горячая симпатия в первый же раз, когда я его сюда привела. У нее есть запас пива «Хольстен», специально для него... Войдя, он поздоровался, лицо пылало жаром над курчавой рыжей бородой.
      Мы унесли за наш столик напитки – пару бутылок пива для Мюррея, стакан воды и двойную порцию виски для меня. На столике включили лампу с широким абажуром, разбрасывающую вокруг мягкие блики, – подлинный Тиффани, действительно «Золотое сияние».
      – Господи! – простонал Мюррей, вытирая лицо, – подумать только: конец лета! Когда-нибудь эта проклятая жара спадет?
      Я выпила воды, потом виски – желанное тепло разлилось по телу.
      – Ничего, – сказала я. – Зима не за горами. Так что наслаждайся погодой, пока можно.
      Какая бы лютая жарища ни стояла в Чикаго, я прекрасно чувствую себя летом. Наверное, жароустойчивые итальянские гены моей матери берут верх над генной структурой отца-поляка. Мюррей опустошил бутылку едва ли не одним глотком.
      – О'кей, мисс Варшавски. Я требую правды, всей правды и ничего, кроме правды. А не те ее жалкие крохи, кои ты соблаговолишь мне бросить.
      Я отрицательно покачала головой.
      – Да нет ее у меня, этой правды. Я ею просто не владею. Что-то раскручивается подозрительное, да. Но я только уцепилась за один рычажок, чтобы прокрутить для себя всю мизансцену. И если я тебе кое-что расскажу, то не для печати. И ты мне это пообещаешь. А нет – давай лучше поговорим о погоде.
      Мюррей слегка отхлебнул пивка из второй бутылки.
      – Двое суток!
      – Нет. Не для печати до тех пор, пока у меня не будет полной ясности, что в действительности происходит.
      – Хорошо, неделю. Но если «Трибюн» или «Сан таймс" первыми получат от тебя информацию, мы тебе никогда больше ничего не дадим из нашего морга1.
      Не очень-то мне это понравилось, но я нуждалась в его помощи и поэтому согласилась:
      – Договорились. Неделя... Ну, так вот. Тебе известно, что Дитер возглавил крестовый поход против клиники Лотти. Я поехала в ночной суд, чтобы вызволить моего донкихотствующего соседа, мистера Контрераса. И наблюдала за тем, как Дик вытащил из-за решетки Дитера Монкфиша... Как ты гениально выразился, Дик абсолютно не по карману этому замухрышке. – Сделав большущий глоток виски – напиток не по такой породе, – я продолжила: – Какой-то добрый ангел оплачивал его счета, и мне стало весьма любопытно: кто именно? Попробовала выцарапать сведения из конторы Дика, а также из общества Дитера. Никто не сказал ни полслова. Вот тогда-то я проникла в офис Дитера и стащила все досье в надежде наткнуться на разгадку. Разумеется, я собиралась вернуть их обратно...
      У Мюррея был весьма сосредоточенный вид. Для него не секрет, что когда я знаю, о чем говорю, то говорю это серьезно, а потому он не прерывал меня своими обычными остротами.
      – Два человека знали, что досье у меня. Мой сосед Контрерас и врач из северо-западного пригорода. Так, легкий флирт, встречаемся иногда. Доктору все очень не понравилось – взлом помещения, незаконное проникновение в него, кража досье... Он пригласил меня прогуляться на яхте по озеру. Вернувшись к себе рано утром в субботу, я обнаружила, что квартира взломана. Контрерас, пытаясь остановить налетчиков, получил сотрясение мозга, а все досье «Ик-Пифф» исчезли.
      – Врач? – сказал Мюррей. – Или, возможно, Контрерас, которого втянули в заговор?
      – Ты бы на него посмотрел. Ему под семьдесят, машинист на пенсии. А его идеал действий – жахнуть кого-нибудь стальным шлангом. Нет, это, должно быть, доктор. И вот утром я, назвавшись секретарем Дика, позвонила в госпиталь «Дружба-5» и наткнулась на сногсшибательную информацию: оказывается, они – клиенты конторы «Кроуфорд, Мид». И оплачивают счета Дитера Монкфиша.
      Рыжие брови Мюррея резко сдвинулись:
      – Но с какой стати?
      – Не знаю. Кроме того, есть еще кое-что похлеще. Я в общих чертах обрисовала ситуацию с иском против Лотти, требование к ней представить историю болезни Консуэло, которую похитили из ее клиники.
      – Таким образом, я отправилась в департамент здравоохранения и узнала, что они даже не планируют расследовать обстоятельства смерти, а ведь обязаны проводить его в любом подобном случае. Один тамошний лощеный тип, Том Коултер, знаком с людьми из «Дружбы». Он также знает, почему не организована проверка.
      Я прикончила свою порцию, но отказалась от второй, предложенной Сэл: мне предстояло ужинать с Лотти. Мюррей выпил еще бутылку «Хольстен». Но он – здоровенный малый, истинная пивная бочка.
      – Так что же все-таки происходит? Существует какая-либо связь, соединительная ткань между досье Дитера и небрежением властей? Что, Мюррей, что?
      Принимаясь за третью бутылку, он очень серьезно посмотрел на меня.
      – Я ничего не вижу. Мрак, неизвестность. Пока мы не выясним с достоверностью все детали, нет никакого смысла давать материал...
      Я была счастлива услышать местоимение «мы». Мне требовалась лишняя пара ног.
      – Как ты смотришь на мою поездку в «Дружбу»? Постараюсь разобраться на месте в этом деле. А ты за это время сможешь установить, знаком ли Том Коултер с Питером Бургойном? И если это так, то с какой стати он оказывает ему такие деликатные услуги?
      Тебе стоит лишь приказать, о Ты, Которой Должны Повиноваться Все. Конечно, сделаю это. Но не хотелось бы, чтобы хоть струйка пара вылетела из чайника раньше времени...

      Лотти должна была ждать меня в ресторане «Дортмундер». Я поехала домой – принять душ и переодеться, но кончилось тем, что свалилась в постель и наверстала три часа недосыпания. Затем, наскоро облачившись в шелковую блузку и легкую юбку, направилась в ресторан. Стены погребка в отеле «Честертон» увиты виноградными гроздьями, дюжина деревянных столов разместилась посреди зала. Виски в жаркий полдень отбили у меня желание выпить вечером, и я наотрез отказалась от вина.
      Лотти с недоверием посмотрела на меня:
      – Должно быть, тебе нездоровится, дорогая. Впервые вижу, что ты легко обходишься без алкоголя.
      – Благодарю вас, доктор. Весьма рада видеть, что вы обрели свойственный вам боевой дух.
      Я не доела днем сыр по-деревенски, а потому позволила себе пиршество, фирменное блюдо ресторана – отбивную телятину с картошкой, обжаренной до хруста, но тающей во рту. Лотти заказала салат из омара и кофе.
      Во время еды я посвятила ее в мои дневные изыскания.
      – Как ты считаешь, могут они спрятать историю болезни, если на них заведено дело?