ИСТОРИИ О ДРАКОНАХ

Взошло солнце, и его тёплые лучи, проникнув в щель между ставнями, коснулись лица Эрагона. Он сел в постели, протирая глаза, потом спустил ноги на пол. Сосновые доски показались очень холодными. Эрагон с наслаждением потянулся, распрямил усталые, стёртые в кровь ноги и встал, зевая и почёсываясь.

На полках рядом с кроватью он разместил свою «коллекцию»: особым образом изогнутые и переплетённые ветки и корни, раковины, куски скальной породы, внутри которых виднелись сверкающие кристаллы, пучок целебных трав… Больше всего он любил узловатый корень, части которого так переплелись, что невозможно было определить, где конец, а где начало, этот корень ему никогда не надоедало разглядывать. Ещё в комнате имелся маленький прикроватный столик да небольшой комод.

Эрагон надел башмаки да так и застыл, глубоко задумавшись и уставившись в пол. По рассказам дяди он знал, что ровно шестнадцать лет назад его мать, которую звали Селена, вернулась в Карвахолл — беременная и без мужа. Она ушла из дома шесть лет назад и за все это время ни разу даже весточки не прислала. Известно было лишь, что она предпочитала жить в больших городах. И вот через шесть лет она вернулась домой — в богатой одежде, с жемчугами в волосах — и попросила у своего брата Гэрроу разрешения пожить у него, пока не родится ребёнок. Через пять месяцев на свет появился её сын, и тут Селена, заливаясь слезами, обратилась к брату и его жене Мэриэн с новой просьбой: воспитать мальчика. Когда они спросили, почему она хочет оставить сына, она лишь горше заплакала и сказала: «Я должна так поступить». Селена так отчаянно молила их, что они наконец согласились. Назвав мальчика Эрагоном, она уже на следующее утро покинула Карвахолл и никогда больше туда не возвращалась.

Эрагон хорошо помнил, как Мэриэн перед смертью рассказала ему об этом. Его тогда больше всего потрясло то, что Гэрроу и Мэриэн не являются его настоящими родителями. Казалось, зашатались и рухнули сами основы его бытия. Вскоре, впрочем, он научился как-то жить с ощущением «брошенного ребёнка», но его и до сих пор мучили подозрения, что для собственной матери он просто оказался недостаточно хорош. Наверное, думал он, у неё были веские причины, чтобы так поступить, но мне бы очень хотелось знать, каковы они, эти причины!

И ещё одно не давало ему покоя: кто его отец? Селена никому не сказала о нем ни слова, и кто бы ни был этот человек, он никогда не приходил в селение в поисках сына. Эрагону очень хотелось узнать хотя бы его имя и откуда он родом.

Он вздохнул и принялся тщательно умываться, вздрагивая, когда капли ледяной воды попадали ему на шею и на спину. Приведя себя в порядок, он вытащил из-под кровати синий камень и положил его на полку. Утренний свет ласково коснулся его гладкой поверхности, отбрасывая на стену синеватые блики. А Эрагон поспешил на кухню, где Гэрроу и Роран уже сели завтракать. На завтрак был цыплёнок. Эрагон поздоровался, и Роран с улыбкой поднялся ему навстречу.

Роран был на два года старше своего двоюродного брата. Крепкий, мускулистый, ловкий, он, казалось, не делал ни одного лишнего движения. Они с Эрагоном были удивительно близки, больше чем многие родные братья.

— Хорошо, что ты вернулся! — воскликнул Роран. — Как охота?

— Плохо, — мотнул головой Эрагон, жадно вгрызаясь в кусок цыплёнка. — А дядя тебе не рассказал, что со мной у мясника случилось?

— Нет, — удивился Роран, и Эрагону пришлось поведать всю историю с самого начала.

Роран потребовал, чтобы Эрагон немедленно показал ему камень. Сперва он долго восхищался удивительным самоцветом, а потом, словно опомнившись, встревоженно спросил:

— А с Катриной-то ты поговорить сумел?

— Нет. Куда уж тут — после такой-то ссоры с её отцом! Но она будет ждать тебя, когда прибудут купцы. Я попросил Хорста все ей передать, и он, конечно же, мою просьбу уже выполнил.

— Ты рассказал о нас Хорсту? — возмутился Роран. — Да как ты мог! Если б я хотел, чтобы о наших отношениях знали все вокруг, я и сам запросто растрезвонил бы об этом. Теперь Слоан никогда больше не позволит ей со мной видеться!

— Хорст никому ничего не скажет, — заверил его Эрагон. — И не позволит Слоану обижать ни её, ни тебя. Причём тебя-то в первую очередь!

Роран, похоже, не очень-то поверил словам брата, но спорить с ним не стал, и оба снова принялись за еду, а Гэрроу молча на них поглядывал. Когда все было съедено подчистую, они быстро убрали со стола и отправились в поле.

Солнце в небе казалось каким-то на редкость бледным и холодным, и проку от него было мало. Под его недреманым оком они трудились весь день: убрали с поля оставшийся ячмень, перенесли в амбар тыквы, срезав их с колючих вьющихся стеблей, потом выкопали брюкву, свёклу и турнепс, разложили все это на просушку и перенесли в кладовую уже собранные и посушенные стручки позднего гороха и бобов. Лишь поздним вечером они наконец смогли выпрямить ноющие от усталости спины и с облегчением вздохнули: с уборкой урожая было покончено.

В последующие дни они только и делали, что солили и мариновали овощи, лущили горох и бобы, заготавливая продукты на зиму.

Через девять дней после возвращения Эрагона с охоты ветер переменился и принёс с гор противную пелену мокрого снега, затянувшую все вокруг, и вскоре снег уже валил вовсю, укрывая землю белым покрывалом. Метель поднялась такая, что из дому выходить не хотелось — разве что за дровами да покормить животных. Все трое сгрудились у очага, слушая, как воет ветер и стучат под его порывами тяжёлые ставни. Непогода бушевала несколько дней, а когда метель наконец улеглась, за порогом, казалось, раскинулся новый мир — мир белых снегов и безмолвия.

— Ох, боюсь, купцы в этом году и пройти к нам не смогут, уж больно снег рано выпал да такой глубокий, — заметил Гэрроу. — Они уж и так задерживаются. Ну да, может, ещё придут, подождём несколько дней. Но если они так до Карвахолла и не доберутся, придётся нам в деревне все покупать, а это куда дороже. — В голосе Гэрроу слышалась тревога.

Прошло несколько дней, но купцы так и не появились. В доме воцарилась мрачная тишина.

На восьмой день с утра Роран все же вышел на дорогу и вскоре получил подтверждение: купцы в Карвахолл не приходили. Весь день Гэрроу готовился к походу в деревню за припасами, с мрачным видом прикидывая, что можно там продать или обменять. Вечером, уже ни на что не надеясь, Эрагон решил на всякий случай снова сходить к дороге. И, к своей великой радости, обнаружил в снегу глубокие колеи и отпечатки конских копыт. Он тут же бросился домой, чтобы сообщить приятную новость Гэрроу и Рорану: купцы наконец прибыли!

Повеселев, они сложили часть урожая, приготовленную на продажу, в тележку, чтобы ещё до восхода солнца двинуться в путь. Гэрроу надел на пояс кожаный кошель с несколькими монетами, а Эрагон пристроил синий камень, бережно завёрнутый в тряпицу, между мешками с зерном, чтобы он ненароком не скатился на ухабистой дороге.

На скорую руку позавтракав, они впрягли в тележку лошадь и по расчищенной заранее тропе выехали на дорогу. Повозки купцов уже проложили в снегу довольно плотную колею, так что ехать было нетрудно, и к полудню они должны были до Карвахолла непременно добраться.

Карвахолл был самой обыкновенной небольшой деревней, но сейчас, когда прибывшие купцы раскинули вокруг него свои палатки, он казался гораздо больше. Повсюду слышались смех и крики детей. На свежевыпавшем снегу яркими пятнами выделялись многочисленные повозки и костры. Особенно впечатляли четыре пёстрых шатра, где устроились бродячие артисты. Между деревней и палаточным лагерем тянулся непрерывный человеческий поток.

Возле ярких палаток и прилавков толпились люди. Испуганные шумом, ржали лошади. Снег был утрамбован до блеска, а в иных местах снег до земли растопили горящие костры. Запах жареных орехов перекрывал все прочие разнообразные и соблазнительные ароматы, висевшие в воздухе.

Гэрроу нашёл местечко для своей тележки, привязал лошадей и, вынув из кошелька несколько монет, протянул их Рорану и Эрагону:

— Вот, можете немного развлечься. Ты, Роран, сразу по своим делам отправляйся, но к ужину чтоб был у Хорста. А ты, Эрагон, бери свой камень и ступай за мной. — Эрагон подмигнул Рорану и сунул деньги в карман, уже зная, как их потратит.

Роран тут же ушёл, лицо его выражало чрезвычайную решимость. А Гэрроу с Эрагоном нырнули в толпу. Женщины, сбившись в стайки, выбирали ткани и одежду, а их мужья поодаль изучали новые замки, рыболовные крючки и сельскохозяйственный инвентарь. Дети так и шныряли взад-вперёд, вопя от возбуждения. В одном ряду торговали ножами, в другом — специями, в третьем красовались сияющие горшки и кастрюли, а в четвёртом — конская упряжь.

Эрагон с любопытством смотрел на купцов. Дела у них, похоже, шли не так хорошо, как в прошлые годы. Их дети насторожённо, даже испуганно посматривали на покупателей, одежда на них была вся в заплатках. Сами же торговцы, худые и мрачные, были опоясаны мечами и кинжалами, с которыми явно не расставались. Даже их жены носили на поясе небольшие клинки.

Чего это они так вооружились? — думал Эрагон. Купцы всегда были людьми весёлыми и добродушными, но теперь от их добродушия не осталось и следа, и Эрагон с удивлением посматривал на них, продираясь вслед за Гэрроу сквозь толпу. Гэрроу искал Мерлока, ювелира, у которого местные модницы обычно покупали всякие побрякушки.

Наконец они его обнаружили за одним из последних шатров; он показывал женщинам новые брошки, то и дело вызывая у них восторженные возгласы. Судя по всему, вскоре должен был опустеть не один кошелёк. У Мерлока, похоже, торговля шла хорошо, каждый раз он привозил все больше самых разнообразных товаров. Одетый в добротное платье, потряхивая козлиной бородкой, он добродушно и слегка презрительно подшучивал над женщинами и все время смешил их.

Возбуждённые покупательницы не давали Гэрроу и Эрагону подойти поближе к прилавку, и они пока присели в сторонке, решив немного отдохнуть. Увидев, что Мерлок наконец освободился, они поспешили к нему.

— А вам, господа мои, что будет угодно? — вежливо спросил Мерлок. — Амулет или, может, какой-нибудь приятный пустячок для дамы? — И он изящным движением выложил на прилавок серебряную розу, сделанную с удивительным мастерством. Эрагон уставился на розу, точно заворожённый, и Мерлок, заметив это, сказан: — Между прочим, за этот дивный цветок я прошу всего лишь три кроны, хотя сделали его знаменитые резчики Белатоны.

— Мы, господин мой, хотели не купить, а продать, — тихо промолвил Гэрроу.

Мерлок тут же спрятал розу и с новым интересом посмотрел на них.

— Понятно… Ну что ж, если вещь у вас достаточно ценная, так, может быть, вы захотите её обменять на эту розу или на что другое из моих прекрасных изделий. — Он вопросительно умолк, но Гэрроу и Эрагон тоже смущённо молчали, так что Мерлоку пришлось самому продолжить разговор: — Итак, ваша драгоценность при вас?

— Да. Но мы бы предпочли показать её тебе где-нибудь в другом месте, — твёрдо заявил Гэрроу.

Мерлок удивлённо приподнял бровь, однако ласковый тон его ничуть не переменился:

— В таком случае позвольте пригласить вас в мою палатку.

Он собрал свои побрякушки, бережно сложил их в окованный железом сундук, запер его на замок, а затем повёл своих гостей в лагерь. Они долго петляли меж палатками, пока не добрались до той, что стояла несколько на отшибе. Верхняя часть палатки была алой, а нижняя — чёрной, их края, выполненные в виде треугольников, как бы пронзали друг друга. Мерлок откинул полог палатки и пригласил их войти.

В палатке было ещё несколько сундучков с товаром, довольно странное округлое ложе и три сиденья, сделанные из древесных пней с корнями. На белой подушке лежал кривой клинок, рукоять которого украшал крупный рубин.

Мерлок опустил полог палатки и повернулся к гостям:

— Прошу вас, садитесь и, наконец, покажите мне то, ради чего затеяли этот разговор с глазу на глаз.

Эрагон развернул тряпицу и положил камень на пол между двумя старшими мужчинами. Глаза Мерлока хищно блеснули, он протянул было руку к самоцвету, потом отдёрнул её и спросил:

— Можно посмотреть?

Гэрроу молча кивнул, и Мерлок, положив камень на ладонь, нагнулся и достал из узкого ящичка медные весы со множеством маленьких гирек.

Взвесив камень, Мерлок принялся внимательно изучать его поверхность в лупу, потом слегка протёр камень шерстяной тряпочкой и провёл по нему острым краем какого-то маленького прозрачного камешка. Затем тщательно измерил длину камня и его диаметр, записывая цифры на грифельной доске, и долго задумчиво смотрел на них. Наконец, точно очнувшись, спросил:

— А вы знаете, сколько он стоит?

— Нет, — признался Гэрроу, нервно дёрнув щекой, и от смущения заёрзал на жёстком сиденье.

— К сожалению, и я этого определить не могу, — усмехнулся Мерлок. — Но вот что я могу вам сказать точно: эти белые прожилочки — точно такой же минерал, что и сам камень. Просто у них цвет другой. А вот что это за минерал — понятия не имею. Я такого ни разу в жизни не встречал. Он прочнее даже алмаза! Не знаю уж, какой ювелир его обрабатывал, но инструменты у него были просто небывалые. А может, он и магией пользовался. Да, но самое главное то, что камень этот полый внутри!

— Как это? — воскликнул Гэрроу.

И Мерлок с некоторым раздражением пояснил:

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы цельный камень издавал такой звук? — Он схватил кинжал, лежавший на белой подушке, и плашмя ударил клинком по камню.

Возник чистый звук, похожий на звон колокола, и медленно угас. Эрагон даже вскочил, опасаясь, что Мерлок повредил камень, но ювелир подтолкнул камень к нему и заявил:

— Ни малейшей царапины мой клинок на нем не оставил! Сомневаюсь, что этому камню можно вообще нанести хоть какой-то ущерб, даже если стукнуть по нему молотком.

Гэрроу скрестил на груди руки и, задумавшись, долго молчал. Эрагон озадаченно поглядывал то на него, то на ювелира. «Мне тоже показалось, — думал он, — что в Спайне этот камень оказался не случайно… Но неужели он был обработан с помощью магии? Интересно, для чего? Или для кого?» Наконец Эрагон не выдержал и прямо спросил:

— А сколько он стоит-то? Хотя бы примерно.

— Не могу сказать. Не знаю, — ответил Мерлок и горестно покачал головой. — Но я не сомневаюсь, что кое-кто все на свете бы отдал, лишь бы этот камень заполучить. Только здесь вы таких людей не найдёте. Для этого вам на юг надо ехать, в большие города. А для местных жителей твой камень, мальчик, не более чем занятная безделица, никто не станет тратить на неё деньги, когда нужно купить ещё столько куда более необходимых вещей.

Гэрроу неподвижно смотрел куда-то вверх, словно игрок, подсчитывающий свои шансы на успех.

— Значит, ты его покупать не будешь? — спросил он наконец.

Купец ответил мгновенно:

— Не хочу рисковать. Возможно, я и смог бы найти для него достаточно богатого покупателя, но уверенности в этом у меня нет. Даже если бы я его и нашёл, вы-то денег все равно раньше следующей весны не получили бы — я ведь до весны больше сюда не приеду. Кстати, интересно было бы знать… Но скажите, почему вы так настаивали на том, чтобы разговор наш сохранить в тайне от других?

Эрагон сперва бережно завернул камень и убрал его за пазуху, а уж потом осторожно ответил, опасаясь, что после его слов и Мерлок взорвётся от гнева, как Слоан:

— Потому, что я нашёл его в Спайне! И кое-кому здесь это очень не нравится.

Мерлок как-то странно на него посмотрел и сказал:

— А ты знаешь, почему и я, и остальные купцы в этом году так задержались? (Эрагон молча покачал головой.) Дело в том, что нас весь год преследуют несчастья. Похоже, в Алагейзии наступило царство хаоса. Мы постоянно страдали от болезней, от бандитских налётов и вообще от невезения. Из-за участившихся нападений варденов Гальбаторикс заставляет население городов посылать все больше и больше солдат в приграничные полки, вынужденные теперь сражаться ещё и с ургалами. Эти твари отчего-то мигрируют на юго-восток, по направлению к пустыне Хадарак, и никто не знает, почему это происходит. На это, в общем, можно было бы и не обращать внимания, если бы их маршрут не пролегал по густонаселённым местностям. Их видели и на дорогах, и близ больших городов. Но хуже всего, что поступают сведения о том, что в Алагейзии все чаще появляются шейды. Правда, сведения эти пока не получают должного подтверждения — ведь после встречи с этими тварями мало кто остаётся в живых.

— Но почему же у нас никто об этих событиях даже не слышал? — воскликнул потрясённый Эрагон.

— Это началось относительно недавно, всего несколько месяцев назад. — Мерлок заметно помрачнел. — Порой жителям целых деревень приходится сниматься с насиженных мест, потому что ургалы вытаптывают их поля и уничтожают урожай и людям грозит голод.

— Ерунда, — проворчал Гэрроу, — мы тут никаких ургалов давным-давно не видели. Когда-то, правда, побывал тут один, так теперь его рога украшают таверну Морна. Мерлок, презрительно приподняв бровь, заметил:

— Может, оно и так, да только у вас селение небольшое, горное, сюда редко кто заглядывает. Ничего удивительного, что вы и ургалов могли не заметить, если они стороной прошли. Хотя вряд ли тут все так и останется. Я ведь и заговорил-то об этом только потому, что и здесь уже очень странные вещи творятся, раз ты, парень, в Спайне такой камень нашёл. — И Мерлок умолк, намекая, что им пора уходить. Он проводил их до выхода из палатки, поклонился, но на устах у него играла лёгкая усмешка.

Гэрроу решительно зашагал обратно в Карвахолл. Эрагон плёлся сзади, едва за ним поспевая.

— Ну, и что ты об этом думаешь? — спросил он дядю.

— Хочу сперва ещё людей поспрашивать, а уж потом решим, что делать дальше. Ты камень в повозке спрячь и до обеда можешь делать что хочешь. Встретимся у Хорста.

Эрагон тут же нырнул в толпу, пробираясь к их повозке. Торговля и обмен займут у дяди несколько часов — за это время можно успеть повеселиться всласть. Эрагон спрятал камень под мешками и, чрезвычайно довольный собой, бодрой походкой направился к торговым рядам.

Он переходил от одного лотка к другому, прицениваясь и рассматривая товары, хотя денег у него было негусто. Беседуя с купцами, он получил полное подтверждение словам Мерлока о том, что в Алагейзии неспокойно. Снова и снова он слышал одно и то же: с прошлого года стало опасно бродить по дорогам и, похоже, стране грозят новые беды.

Эрагон купил себе несколько солодовых леденцов и очень горячий пирожок с вишнями. Поесть горячего после нескольких часов, проведённых на снегу, было очень приятно. Он с наслаждением облизал перепачканные липким вишнёвым соком пальцы и хотел было купить ещё пирожок, но передумал и, присев на ступеньку какого-то крыльца, сунул в рот леденец. Рядом для собственного развлечения боролись двое парнишек из Карвахолла, но Эрагону почему-то совсем не хотелось к ним присоединяться.

День начинал клониться к вечеру; купцы стали расходиться, чтобы продолжить деловые переговоры за обеденным столом. Эрагон с нетерпением ждал вечера, зная, что тогда из своих шатров выйдут жонглёры и сказители, будут показывать фокусы, рассказывать старинные истории, устроят представление. Он обожал слушать сказки о волшебниках, древних божествах и особенно о Всадниках, повелителях драконов. В Карвахолле имелся, правда, и свой сказитель по имени Бром — они с Эрагоном были хорошими приятелями. Но истории Брома за эти годы всем здорово поднадоели, а бродячие артисты всегда исполняли что-нибудь новенькое, и деревенские жители слушали их с наслаждением.

Эрагон каблуком сбил с крыльца сосульку и вдруг увидел совсем рядом с собой Слоана, который, не замечая его и как-то боязливо втянув голову в плечи, спешил к таверне Морна. Эрагон, разумеется, тут же пошёл за ним следом.

В таверне было жарко, под низким потолком висел жирный неприятный дым от сальных свеч. Над дверью красовались чёрные блестящие рога ургала, между их изогнутыми остриями было не меньше сажени. В одном конце вытянутого пивного зала была стойка, за которой возвышался и сам Морн в рубахе с закатанными по локоть рукавами. Нижняя часть лица у Морна казалась какой-то стёсанной, словно он случайно приложился подбородком к вращающемуся мельничному колесу. Людей за дубовыми столами было полно; все слушали двух купцов, которые, пораньше закончив свои дела, зашли к Морну выпить пива.

Морн мыл кувшин и сразу заметил Эрагона:

— Здорово, парень! А дядя твой где?

— Покупает, меняет, — пожав плечами, ответил Эрагон. — Он хочет сегодня со всем покончить.

— И Роран здесь? — спросил Морн, вытирая кувшин чистой тряпицей.

— Ага. В этом году у нас все животные здоровы, вот никому и не пришлось на ферме оставаться.

— Хорошо, хорошо.

Эрагон, указав Морну на тех двоих, спросил:

— Кто они?

— Скупщики зёрна. Несут всякие небылицы, будто повсюду им зерно за бесценок продавали. Надеются, что и наши им поверят.

«Ну что ж, всем деньги нужны», — рассудительно подумал Эрагон, понимая, что в этих купцах так злит Морна.

— И что же ещё они рассказывают? — спросил он. Морн фыркнул:

— Говорят, будто вардены заключили союз с ургалами и собирают армию, чтобы напасть на нас. И вроде бы мы только милостью нашего короля и живём до сих пор в безопасности — как будто Гальбаториксу есть до нас какое-то дело! Да ему плевать, даже если все наши селения дотла сгорят! Пойди, если хочешь, сам послушай. А у меня и без их брехни забот хватает.

Первый купец был такой толстый, что даже не помещался в кресле, выползая из него, как тесто из квашни, и при каждом его движении кресло начинало жалобно и протестующе скрипеть. На лице у толстяка не было и намёка на растительность, а пухлые ручки были младенчески нежными. Он, причмокивая толстыми губами, пил пиво и постоянно улыбался. Второй купец, как бы в противоположность первому, был чрезвычайно худ и мрачен. Его обветренное красное лицо было покрыто какими-то неприятными гнойными прыщами, возникшими, видимо, от грязи.

Толстяк, тщетно пытаясь устроиться поудобнее в узковатом для него кресле, с воодушевлением говорил:

— Нет, вы просто не понимаете! Вы здесь в безопасности только благодаря неустанной заботе нашего короля. Только благодаря ему вы ещё живёте спокойно и даже можете спорить с нами. Но если он в милосердии своём все же лишит вас своего покровительства — тогда горе вам! Помяните моё слово!

Кто-то насмешливо крикнул ему в ответ:

— Вот уж врёт и денег не берет! Может, ты ещё расскажешь нам, что и Всадники вернулись? А сами вы с приятелем по сотне эльфов убили? Ты что же, думаешь, мы, как дети, тотчас сказкам твоим поверим? Ты за нас не волнуйся, мы и сами отлично можем о себе позаботиться!

Вокруг дружно засмеялись.

Купец хотел было возразить, но тут вмешался его тощий приятель. Он поднял руку, и безвкусные, но дорогие перстни блеснули у него на пальцах.