Да, тут любые доводы бессильны. Маленьким детям не нужно много времени, чтобы привязаться к тем, кто по-матерински о них заботится, болеет за них душой так же, как настоящая мать.
      Вера услышала-таки разговор на площадке. Открыла дверь, бросилась, обливаясь слезами, к Оксанке:
      - Доченька! Что ты, доченька? Не узнаешь свою маму?
      Вспомнила-таки Оксанка мать, все вспомнила. Или, может, на нее подействовали слезы? Как бы там ни было, но она доверчиво приняла руку матери и прошла вместе с нею в открытую дверь.
      33
      Наталья шла по улице и вдруг остановилась, заметив вроде бы знакомое лицо.
      - Косарева! - вспомнила фамилию бывшей одноклассницы Наталья. - Ты что, не узнаешь?
      - Титова?
      - То-то же. А я уже было подумала, что возгордилась, задрала нос и не хочет узнавать школьных подруг.
      Наталья смотрела на одноклассницу и думала, как все-таки быстро может измениться человек. Была типичная деревенская девчонка. А теперь... Будто родилась и выросла в городе. Волосы схвачены широкой лентой с каким-то замысловатым орнаментом, на куртке, как на туристском чемодане, сплошь блестящие застежки и бляшки, юбка так сужена, что и хотела бы, да не побежишь.
      - Ой, Титова! Мир тесен. Где ты теперь?
      Наталья улыбнулась, вспомнив, что и в школе они почему-то называли друг друга по фамилии. Так, между прочим, ведется даже в некоторых семьях. Забавно!
      - Здесь, дома.
      - А работаешь где?
      - В больнице, в Поречье. А ты?
      - В газете.
      - В районной?
      - Бери выше.
      - В областной?
      - Еще выше.
      - Неужто в республиканской?
      - В республиканской тоже надо кому-то работать. - Косарева и прежде не отличалась ложной скромностью.
      - Так ты, значит, в командировке по своим газетным делам?
      - Ясное дело. Ну а у тебя как с работой?
      - По-всякому бывает. А в общем нормально.
      - Подожди-подожди, - припомнила Косарева. - Что-то я слышала о Поречской больнице. Был какой-то разговор на коллегии вашего министерства?
      - Возможно.
      - Слушай, Титова. Это же очень интересно. Расскажи-ка о себе, о твоей работе.
      - Пока нечего рассказывать. Ничего толкового мы не сделали. Правда, пытались сделать, да только осрамились. Людям теперь стыдно в глаза смотреть...
      У кого что болит, тот о том и говорит. И Наталья рассказала о решении, принятом на сходе сельчан, и о том, как райисполком отменил это решение.
      - Слушай, - заинтересовалась Косарева. - Это же прекрасный газетный материал. Тут есть о чем порассуждать: с одной стороны, вроде и перегиб, а с другой, - воля народа... Ты не будешь против, если я приеду в Поречье? Где тебя искать?
      - Я же тебе говорила: в больнице.
      - Сегодня переговорю по телефону со своим завом, а завтра утром прямо к тебе. Идет?
      - Что ты надумала, если не секрет?
      - Какой же тут секрет? Ты сама говорила, что нужно прижать ваших алкоголиков.
      - И ты думаешь, что твоя статья кого-нибудь переубедит?
      - Да нет, на это я не рассчитываю. А вот задуматься кое-кого заставит.
      Наталья задумалась. Не заварит ли эта газетная статья такую кашу, что не расхлебать им вместе с Заневским?
      - Ты о чем загрустила, Титова?
      - Не знаю, как тебе и сказать. Бывает два хороших дела, и нужно их решать, не откладывая в долгий ящик. А дела эти, хотя они и хорошие, хватают друг друга за горло. И не знаешь, что нужно делать, чтобы они решились по-хорошему.
      - Я тебя не понимаю. Объясни.
      - Нам нужно кое-что построить. А кто нам даст деньги на строительство после твоей статьи? Председатель райисполкома? Держи карман шире. Да он после этого и знать меня не захочет. Секретарь райкома? Думаю, и ему влетит. Так что запросто могу оказаться, как Одиссей между Сциллой и Харибдой.
      - Ладно, на месте посмотрим и решим.
      - А что там решать, - махнула рукой Наталья. - Бог не выдаст, свинья не съест, как говорит моя мама.
      На следующий день Косарева, как и обещала, приехала в Поречье. Зашла в больницу.
      - Во-первых, - сказала Наталье, - хочу просить, чтобы ты достала мне машину. Такая возможность, коль ты главврач, надеюсь, у тебя есть?
      - Попробую. - Наталья позвонила Заневскому, сказала, что в больнице сейчас корреспондент столичной газеты и что она, корреспондент, готова помочь поречанам в одном очень важном для них деле, нужна только машина.
      Виктор Сильвестрович - человек догадливый. Он не только прислал машину, но и сам на ней приехал. Косарева, едва познакомились, сказала:
      - Виктор Сильвестрович, я в курсе всех ваших дел. Поэтому, если у вас найдется часок времени, давайте подъедем в сельсовет. Мне хотелось бы ознакомиться с протоколами заседаний и сельсовета и общего собрания жителей Поречья. А потом уж в магазин: посмотрим, как там идут дела.
      - Я бы советовал, - сказал Заневский, - сделать все наоборот. Протоколы никуда от нас не денутся. А вот в магазин нужный сигнал могут послать.
      - Согласна, Виктор Сильвестрович.
      Приехали, когда магазин уже был открыт и очередь до этого доходившая почти до угла переулка, наполовину втянулась в помещение. Шла бойкая торговля. Покупали только водку: она обычно кончалась часам к двенадцати. Сухие вина и коньяк пользовались меньшим спросом.
      - Некоторые даже острить начали, - рассказывал после посещения магазина Заневский. - Приходит покупатель в магазин без четверти час и просит продавщицу отпустить ему бутылку водки. Продавщица отвечает: "Нет". - "Так еще же только без четверти час". - "Вы бы еще в час пришли", - упрекнула продавщица покупателя. Это в том понимании, что водку быстро разбирают и приходить за ней даже в половине первого уже не имеет смысла. Среди местных пьяниц есть у нас и другие острословы. Стоит в очереди такой вот бражник и спрашивает у другого: "Ты слышал про "у-2" и "у-7"? - "Нет. А что это такое?" - "Задавали этот вопрос умным людям. Те думали-думали и ничего другого придумать не могли. Ответили: "Это, наверное, какое-нибудь секретное оружие". - "Ну и что же это в самом деле?" - "У два открывают, у семь закрывают", - хохочет бражник. Вот такие у нас невеселые дела, товарищ корреспондент.
      В сельсовете нашли аккуратно подшитые протоколы, решение общего схода жителей Поречья. На письменный запрос председателя сельсовета, как быть с этим решением, имелся во "Входящих" ответ председателя райисполкома: "В соответствии с разъяснением председателя облпотребсоюза сообщаю, что план реализации спиртоводочных изделий, утвержденный магазину Поречского сельпо, остается в силе. Время отпуска указанных изделий определено известными вам законодательными положениями".
      - Вот так, товарищ корреспондент. За пьяниц, как видите, горой стоят: разъяснение председателя облпотребсоюза, письменное указание председателя райисполкома, ну и, как разъясняют эти товарищи, "известные законодательные положения".
      - Но это же черт знает что! - захлопнула папку Косарева. - Вот так взять и отмахнуться! Да хоть бы попытались что-то разъяснить, доводы привели.
      Гром с ясного неба - иначе не назовешь статью, появившуюся в республиканской сельской газете под названием "Как помогли оздоровить поречан". И хотя подписи Титовой под статьей не было, все, кто был в курсе поречанских событий, были уверены, что вся эта каша заварена именно ею. Статья начиналась с самых, казалось бы, будничных вопросов. Молодой главврач больницы пытается внедрить в практику ряд ценных начинаний. Его поддерживают в министерстве здравоохранения республики: из нового выпуска врачей направляют на работу четырех специалистов. Все вроде бы хорошо. Но дальше разговор пошел такой, что от него, наверное, зачесались затылки не у одного руководителя. Сами жители Поречья решили: не нужно завозить в их магазин спиртных напитков. А председатели облпотребсоюза и райисполкома говорят: "Нет, пейте! От вина и водки здоровье только крепчает". Выходит, высшее демократическое право человека: хочу выпить - вынь да положь! А воля большинства, высказанная на сходе, - это пустяки, массовое заблуждение.
      Написана статья была зло, с хлесткой иронией. В конце автор задавал руководителям органов местной власти еще один вопрос. Коль министерство в целях накопления передового опыта помогло значительными силами и средствами Поречской участковой больнице, то не долг ли советских и партийных органов поддержать это начинание, помочь молодым врачам жильем, а больнице выделить средства для постройки лабораторного отделения и операционного блока?
      Первым откликом на появившуюся статью был телефонный звонок председателя райисполкома Орлика Корзуну:
      - Иван Валерьянович, кто у нас исполняет обязанности главврача?
      - Пока я, Семен Юлианович. - У Корзуна сразу вспотела шея. Он знал, что начинается крайне неприятный для него разговор. - Но я именно исполняю обязанности.
      - Вот оно что. Значит, по-настоящему руководить здравоохранением района не собираетесь?
      - Что значит, не собираюсь? - обиженно спросил Корзун. - Я готов.
      - А если готовы, то почему у вас такой бедлам?
      "О каком бедламе он толкует?" - мысленно спросил себя Корзун (газеты просмотреть он еще не успел).
      - Семен Юлианович, - неуверенно начал объясняться Корзун. - Прививочная работа у нас ведется. Заболеваемость...
      - Какая в черта прививочная работа?! - взорвался Орлик, поняв, что статьи Корзун не читал. - Вы хотя бы иногда заглядываете в газеты?
      - Обижаете, Семен Юлианович. Читаю регулярно, и почти все.
      - Так вот возьмите республиканскую сельскую газету и прочтите статью "Как помогли оздоровить поречан". Потом позвоните.
      Корзун разыскал статью, бегло пробежал текст, потом вернулся и прочитал уже внимательно. Понять, откуда подул ветер, кто дал корреспонденту критический материал, большого труда для Корзуна не представило. "Ну и стерва! Ну и карьеристка!" Набрал телефон председателя райисполкома.
      - Семен Юлианович?.. Прочитал эту подлую статью. Слов не нахожу...
      - Что намерены делать?
      - Может, вызовем Титову к вам и дадим понять, что она не ко двору?
      - Основание?
      - Какие еще нужны основания? Не считается с исполнительской властью раз, вносит дезорганизацию в работу финансовых органов - два, ну и, наконец, подрывает авторитет руководства с чисто карьеристской целью. Вы считаете, этого мало?
      - Она коммунистка?
      - Нет.
      - Вызывайте.
      Получив телефонограмму из райисполкома, Наталья сказала Люде Каледе и Лине Мезенцевой:
      - Вот и дождались. Приглашают на беседу. О чем беседа - догадаться нетрудно. Вопрос только в том, что они там решили: строгий выговор или сразу предложат сдать дела другому главврачу.
      В райисполкоме Наталью ждали. Не ей пришлось, как обычно, ждать, а ее ждали. Председатель райисполкома взглянул на вошедшую с откровенной враждебностью. Иван Валерьянович казался внешне бесстрастным. Но и на его лице нет-нет да и проскользнет едва заметное выражение злорадства: "Попалась-таки, птичка. Увяз коготок". Наталья была готова к худшему и поэтому вела себя спокойно, с достоинством.
      - Ну садитесь, рассказывайте, - начал Орлик.
      - О чем? - не скрывая иронии, спросила Наталья.
      - О том, что написано в статье.
      - Вы же читали. Мне нечего добавить.
      - Вы уже совсем ни во что не ставите руководство?
      - Какое руководство?
      - Ну хотя бы главного врача района Ивана Валерьяновича Корзуна. Почему, прежде чем писать в газету, не посоветовались с ним?
      - В газету я не писала.
      - Но материал корреспонденту дали вы?
      - Я.
      - Так вот я и спрашиваю: почему вы не посоветовались с главврачом?
      - Это обязательно требуется?
      Переглянулись. Как осадить эту девчонку? Сказать: "Да, обязательно" не скажешь. Тут нужен другой довод.
      - Вы писали...
      - Я не писала, еще раз вам говорю.
      - Ну хорошо, - поправился Орлик. - Не писали. Но вы говорили корреспонденту, что вам нужны ассигнования для пристроек. Вы с этим вопросом к кому-нибудь обращались?
      - Нет.
      - Так какого же черта, - сорвался на крик Орлик, - вы растрезвонили на всю республику о том, с чем вы ни к кому не обращались? В чем вам никто не отказывал?
      - Я попросила бы не кричать. - Наталья закусила удила.
      - Извините, - почел за благо взять себя в руки Орлик. - Но ведь, товарищи, - обратился он к Корзуну почему-то во множественном числе, - как можно понять эту писанину? Это же явное стремление опорочить всех без малейших на то оснований.
      - А чего вы так всполошились, Семен Юлианович? - спросила Наталья. Разве за это статья кого-нибудь критикует? Там говорится только, что инициатива могла бы исходить от райисполкома. Высказывается пожелание...
      - Вам это кажется пожеланием. А всем остальным - палкой в колеса. А чего стоит ушат грязи, вылитый на нашу торговлю?! Мы что, продаем водку в неурочные часы? Нет. Все делается так, как и везде. Как в Минске и других городах. Так в чем же тогда дело? Иван Валерьянович! - повернулся к Корзуну. - Как справляется Титова со своими прямыми обязанностями?
      - Не блестяще, Семен Юлианович.
      - А именно?
      - На днях мне сообщили из обкома партии, что к нам выезжает комиссия по проверке жалобы на Титову.
      - Что за жалоба?
      - В самых общих чертах. По вине Натальи Николаевны погиб механизатор Антон Терехов. Его жена не перенесла смерти мужа и заболела раком. Она в тяжелом состоянии. Чтобы как-то выгородить себя, Титова взяла на воспитание их дочь...
      Наталья смотрела на сидящих перед ней людей, слушала их и недоумевала. Да неужели же они в самом деле верят в то, что говорят? Ну, Корзун понятно, этот выдаст белое за черное и глазом не моргнет. Но председатель райисполкома? Ведь его же избирали депутатом. Он выслушивал наказы своих избирателей, обещал честно трудиться, быть справедливым, чутким, отзывчивым. Ну, покритиковали его в газете. Так возражай, если ты прав, или принимай меры, исправляй свои ошибки. Э, нет, вопрос, оказывается, ставится иначе. Председатель райисполкома - номенклатура. Его рекомендовал на этот пост обком партии, обкому он и подотчетен в своих решениях и действиях. И уж во всяком случае не какой-то там Титовой. За сознательный подрыв авторитета руководителя советской власти в районе она, Наталья, должна понести наказание. Так и только так нужно ставить вопрос.
      - Словом, готовьте материалы, Иван Валерьянович, а выводы сделаем вместе.
      - Мне можно идти? - спросила Наталья так, будто наперед знала, что все так и будет.
      - Идите. И зарубите себе на носу, что принцип коллегиальности - главное в нашей работе.
      В автобусе ни с кем не хотелось разговаривать. Всю дорогу смотрела в окно. Моросил дождь. Уныние тяжким грузом лежало на душе у Натальи. Она понимала, что один Корзун это бы еще полбеды. Но когда в упряжку с ним становится еще и председатель райисполкома, ей этого натиска не выдержать.
      34
      Якова Матвеевича выписали. Выписали в сносном состоянии, но прежних сил, хотя бы тех, что были до инфаркта, чувствовал, уже не вернуть. Занимать кресло в кабинете главврача? Нет, это не в его правилах. Нужно уступить место здоровому, энергичному, знающему и, главное, порядочному специалисту. Кого рекомендовать на это место? Корзуна? Ни за что, загубит дело. Тогда кого? Некого.
      Настолько Якова Матвеевича огорчала эта мысль, что он места себе не находил, успокаивался только с помощью лекарств. Как же так? Работал не покладая рук, из последних сил. Но, выходит, этого мало. Дальновидный руководитель должен всегда думать о резерве. А он разве не подумал? Подумать-то подумал, да промашка вышла. Ну чем его взял этот Корзун? Ошибся в человеке, вовремя не разглядел червоточины. А когда разглядел, оказалось уже поздно. Что ж, как бы там ни было, надо поправлять дело. Надо идти к Федору Васильевичу.
      Шел не с обидой на Корзуна, а с болью за будущее медицины в районе. Секретарь поднялся ему навстречу:
      - Садись, дорогой Яков Матвеевич. Садись и говори, в чем нужна наша помощь.
      - Спасибо, Федор Васильевич. Не за помощью я к тебе пришел. Все, что нужно, у меня есть. О другом душа болит. Признаться, тут я и сам виноват.
      - Не пойму я тебя, Яков Матвеевич. Давай-ка лучше по порядку.
      - По порядку так по порядку. Я, как ты знаешь, уже не работник. Вопрос теперь, кому передать кормило. Так абы-кого назначать нельзя. Горько мне будет, если все пойдет вкривь и вкось. Не личная обида, нет. Душевная боль за людей.
      - А Корзун? Разве он не твой выдвиженец.
      - Да мой, мой, Федор Васильевич. В том-то и беда.
      - А не ошибаешься ты, Яков Матвеевич, насчет Корзуна? Не перегибаешь? спросил Федор Васильевич.
      - Дорогой ты мой, - улыбнулся Ребеко. - Да разве же я решился бы настаивать, беспокоить тебя, если б, в больнице лежа, все не обдумал?!
      - Н-да... - Федор Васильевич, убегая взглядом, посмотрел в окно. Давай решим так. Я буду стараться отстаивать твою точку зрения. Хотя, откровенно сказать, не уверен, что мое слово будет решающим. Ты знаешь, есть инстанции и повыше. И от них зависит подчас больше, чем от нас.
      Такой вот получился разговор. А дня через три из облздравотдела пришел приказ о назначении главным врачом районной больницы, а значит, и всего района Ивана Валерьяновича Корзуна. Первой пришла поздравить его Алина Павловна Мазур.
      - Рада за вас, дорогой Иван Валерьянович. Мы все так ждали этого назначения.
      - Спасибо, Алина Павловна, - ответил, не скрывая торжества, Корзун. Теперь вы мой официальный заместитель.
      - Спасибо за доверие. Постараюсь оправдать.
      С поздравлениями шли и шли. Но были и такие, кто под предлогом занятости от этого ритуала уклонились. Больше всех, пожалуй, был огорчен Ребеко. Узнав о приказе, Яков Матвеевич пошел в сад. Думал, успокоится. Но не получилось. Вернулся в дом, принял лекарство и лег на кушетку. Невеселые мысли сдавили сердце. Как же так? Ведь Федор Васильевич обещал сделать все, что от него зависело. А от него многое зависит. Неужели он не поверил? Неужели подумал, что в нем, в Ребеко, говорит личная обида? Да нет, видно, не удалось и ему. Значит, в облздравотделе есть кто-то, кто крепко подставляет спину Корзуну. А может, и в самом обкоме партии.
      Недоволен был новым назначением и Павел Павлович Линько. Сказать об этом Корзуну, когда тот вызвал его, не сказал, но и не поздравил, как другие. Корзуна это задело. Поставить его на место? Нет, пожалуй, еще рано. Настрочит заявление об уходе - ищи тогда хирурга. А такого специалиста, как Пал Палыч, с руками оторвут в любом другом месте. Скрепя сердце, Корзун сделал вид, что поздравительному церемониалу значения не придает. Более того, считает, что это вовсе ни к чему.
      - Пал Палыч, - начал Корзун, - надеюсь, вы понимаете, что я не всегда смогу быть в отделении и, значит, сполна отрабатывать свои полставки ординатора.
      - Что вы мне объясняете? Так было, когда вы были заместителем главврача. А теперь тем более.
      Корзун с удовлетворением отметил: ага, Линько не только знает, что он, Иван Валерьянович, главврач, но и признает за ним некоторые привилегии.
      - Я бы без разговоров отказался от совместительства, - продолжал Корзун, - но мне, понимаете, не хочется терять квалификацию. Администратор это, знаете, такое дело: сегодня ты фигура, а завтра - никто. Верно я говорю?
      Линько неопределенно хмыкнул. Достал носовой платок и, деланно откашлявшись, вытер им рот.
      - Работать мы, надеюсь, будем дружно, - не дождавшись ответа, вел дальше свою линию Корзун. - Я всегда и во всем готов вас поддерживать.
      - Я не очень понимаю, к чему этот разговор. Мы что, до этого работали недружно? Или у нас были какие-то неразрешимые проблемы?
      "Ершист, - подумал Корзун. - Хочет показать, что он ни в чьей поддержке не нуждается. Что ж, пусть тешит себя иллюзиями. Меня от этого не убудет".
      - Пал Палыч, вы меня не так поняли. Конечно же, работа как шла, так и будет идти. Я только к тому, что меня будут вызывать в райком партии, в райисполком. Поэтому я не всегда смогу присутствовать на обходах. Только и всего.
      - Я могу идти?
      - Пожалуйста, Пал Палыч, - миролюбиво кивнул Корзун.
      35
      В последнее время Вера Терехова стала раздражительной, нервной. Думала, что успокоится, как только заберет к себе Оксанку. Ан нет, не получилось. Привела ее Наталья Николаевна, а назавтра девчонка давай хныкать: "Хочу к бабушке Марье". Пришлось прикрикнуть. Она в плач. Тут уж не выдержали нервы. Отстегала сгоряча. Грозилась добавить, если та не перестанет реветь. Вроде бы и перестала. Только все всхлипывала да вздрагивала. После этого как-то замкнулась, забросила даже игрушки. Сядет у окна и, будто взрослая, задумается, долго-долго смотрит на пустынную улицу и мокрые от дождя стволы деревьев. И зачем, зачем она, Вера, выбросила куклу Таню, которую принесла с собой Оксанка? Вначале ни о чем таком и не думала. А потом, когда Оксанка начала ныть, проситься к бабушке Марье, решила, что кукла будет только тревожить девочку, напоминать ей о Титовых. Со злостью, с каким-то ожесточением поотрывала у куклы ноги и выбросила в мусорный ящик. Как на это смотрела Оксанка!
      А на днях наведалась к ним Пашучиха.
      - Я к тебе, касатка, с доброй весточкой. Вернулся мой младшенький и спрашивает: "А как Тереховы?" Я ему как есть: "Похоронили, - говорю, Антона". - "Как, - спрашивает, - похоронили? Он же был такой молодой и здоровый". - "Молодой-то молодой. Да, видно, судьба у него такая. Ранение ноги он получил". - "От этого сейчас не умирают. Медицина у нас не таких выхаживает". - "Так это ж если выхаживать по совести. А когда у докторши ветер в голове, то медицина не помогает". Все ему и рассказала. "Ну, говорит, - поквитаюсь я с этой стервой и за Антона и за мово брательника Миколу. Если будешь видеть Веру, скажи ей, что зайду. Помогу что по хозяйству. Трудно ей, поди, да еще и с малолеткой". - "Девочку забрали Титовы", - говорю ему. Я тогда еще не знала, что Оксанка уже у тебя.
      - Не хотели отдавать, - сказала Вера.
      - Это ж как не хотели? Закона у нас нет такого, чтоб, значит, отнять у родной матери дитя. Нет, Вера. Ты как хочешь, а прощать такое Титовым нельзя. Да если ты будешь молчать, они тебе на голову сядут.
      - А что я могу сделать?
      - Я ж говорила: писать, касатка, писать. Прокурору или еще кому. Как думаешь: почему кругом такая несправедливость?
      Вера повела плечами: этого, мол, она не знает.
      - И знать тут нечего, - начала растолковывать Пашучиха. - Потому что молчим. Не пишем куда следует. А написали бы, смотришь, Наталке и прижали бы хвост.
      - Тетя Наташа хорошая, - сказала молчавшая до этого Оксанка.
      - Вот оно, Вера, их воспитание, - зло улыбнулась Пашучиха. - Заморочили девочке голову разными там конфетками, и мать для нее уже не мать.
      - А ты плохая, - насупилась Оксанка.
      - Ты у меня получишь! - прикрикнула на дочь Вера.
      - Прости ты ее, Вера, - елейно поджала губы Пашучиха. - Разума в ней, видишь, никакого. Испортили ее Титовы.
      Долго сидела в раздумье Вера. Что сделалось с девочкой? Почему она не тянется к матери так, как бывало раньше, до того, как пришлось отвести ее к Титовым? Зельем приворотным ее там опоили? Ишь ты: "Хочу к бабушке Марье". Взрывается, выходит из себя Вера, когда слышит эти слова. И такая поднимается в душе злоба против Титовых! Да, Наталья помогала ей как могла, приезжала с Оксанкой в Минск. Но это же все тонкий расчет, хочет отнять у нее дочь. А зачем? Что, сама она не может выйти замуж? Не может родить? Может. Молодая. Да и лицом не хуже других, а то и лучше. Тогда в чем же дело? О чем это толковала Пашучиха? А-а, боится Наталья Николаевна, чтоб из-за Антона не прижали ей хвост. Сделала вид, что она благородная, взяла к себе на трудное время Оксанку. Кто же после этого ее упрекнет? И хочет, чтоб, значит, пока она, Вера, жива, девочка оставалась у них. А как только умрет, ребенка, ясное дело, - в приют. Нет, правильно советовала Анисья Антиповна. Нужно все это описать и отправить куда следует. Настроившись решительно, Вера разыскала чистый лист бумаги, шариковую ручку, села за стол и вывела первое слово: "Прокурору..."
      36
      Первыми жителями Молодежного района стали Куприяновы. Но вот пришла очередь и Марины Яворской, теперь уже Ведерниковой.
      Вся она светилась от счастья. Что брать с собою? Да, считай, нечего брать. Разве что чемодан с разными там женскими мелочами да пару вешалок с платьями, костюмчиком и пальто. Мебелью она не обзаводилась. Все, что есть в комнате, больничное. Да если бы и было что? В новый дом старую рухлядь? Нет, ни к чему. Они с Мишей соберутся - пусть не сегодня и, может быть, даже и не завтра - и купят себе новый мебельный гарнитур. Такой, чтоб был и удобен, и красив, и моден. Ведь это на всю жизнь.
      Галина Чередович оставалась одна. Она, конечно, радовалась за подругу, но радость была пополам с горечью. Улыбалась, но улыбка была какая-то жалкая, вымученная. Будто ей приказали: "Ну улыбнись же! Хоть самую малость".
      Все уже знали, что она беременна. Скрывать дальше уже было нельзя. Но кто, кто отец ее будущего ребенка? Странная эта Галина: не скажешь, чтобы была с характером, а вот, поди ж ты, до сих пор никому ничего не сказала. Даже своей лучшей подруге - Марине. Сколько раз Марина пыталась выведать ее тайну, но так ничего и не добилась.
      - Ну телка ты, Галина. Одно слово - телка, - пожимала Марина плечами. Сколько ты получаешь?
      - Восемьдесят. А с добавочными дежурствами - сто.
      - И ты собираешься на них прожить?
      - Живут же люди. И детей растят.
      - Так они хоть алименты получают.
      - Стыдно мне, Марина, выпрашивать.
      - А не стыдно будет держать ребенка в тряпье?
      - Не будет он в тряпье.
      - Боже, какая же ты все-таки дура!
      - Не обижайся, Марина, - просила ее Галина на прощанье. - Может, я и правда делаю что-то не так. Но иначе не могу. Счастья вам с Мишей.
      И вот Галина осталась наедине со своими невеселыми думами. Теперь ей уже некого стесняться. Упала на свою кровать, зарылась головой в подушку, залилась слезами. Потом постепенно успокоилась и не заметила, как уснула. Это только кажется, что сон - вычеркнутая страница из книги жизни. Ого, как бы не так! Не будь сна, организм разладился бы в самое короткое время. Известно, например: чем в старости меньше человек спит, тем быстрее он дряхлеет.
      Проснулась, когда солнце уже было высоко. Полежала в раздумье. Потом, будто решилась на что-то очень серьезное, быстро встала, умылась холодной водой, надела свое выходное платье и - на автобусную остановку. Села в проходящем автобусе на заднее сиденье, чтобы поменьше обращали на нее внимания, и снова ушла в свои мысли.
      Как же это она решилась поехать к Ивану Валерьяновичу? Ясно даже не представляла, что ему скажет. Так, какой-то безотчетный порыв. Посмотрит на него. Это ей нужно, чтобы знать, как жить дальше. Догадается же, с чем она к нему приехала.
      Иван Валерьянович был у себя в кабинете. Села в приемной на стул. И тут вдруг от ее решимости не осталось и следа. Он может подумать, что пришла к нему чего-нибудь просить. Да не нужна ей никакая его помощь. А что нужно? Она и сама не знает.
      Секретарь-машинистка раз и другой посмотрела на Галину, наконец спросила:
      - Вам к Ивану Валерьяновичу?
      - Нет-нет, - поспешно ответила Галина. Поднялась и хотела было уже уходить, как вдруг открылась дверь кабинета и на пороге показался сам Корзун. Всмотрелся в лицо, узнал.
      - Вы ко мне?
      - Да... То есть нет...
      - Зайдите, - уловив нерешительность Галины, сказал Корзун.
      Неуверенно вошла. Глаз у Ивана Валерьяновича наметанный, еще в приемной заметил: беременна. И претензии, естественно, к нему. Что ж, и по времени совпадает, и вообще водится за ним такой грех, не зря хвастал приятелям: "Иду вдоль забора и боюсь, что каждая доска от меня забеременеет". Знать бы, что она никому о нем не сказала и что готова все перенести молчаливо и безропотно - прошел бы мимо. Но все женщины болтливы, как сороки. С какой стати эта будет исключением? Чертовски неприятно! Не успел стать главным врачом, как уже дал повод для сплетен. Главный врач района - это как-никак фигура, и нельзя допускать, чтобы о нем болтали в подворотнях.
      - Вас, помнится, Галиной зовут? - спросил Корзун, усадив ее напротив.
      Вопрос, казалось, был рассчитан точно: сразу указать этой простушке расстояние. Но Иван Валерьянович переборщил: Галина беззвучно заплакала, потом встала и направилась к двери. Корзун проворно выскочил из-за стола. Не хватало, чтобы сейчас ее увидели: беременную женщину, которая вышла заплаканной из кабинета главврача. Что случилось? Догадаться нетрудно. И кроме того, он, Иван Валерьянович, не выяснил главного: знает ли о нем еще кто-нибудь?
      - Ну хорошо, - перешел Корзун с официального тона на дружеский. - Ты кому-нибудь говорила о... Ну, о том, что между нами было?
      - Нет.
      - Умница, - обрадовался Корзун. - У тебя родители есть? Где они?
      - В Брашинском районе.
      - Тебе было бы лучше поехать к ним.
      - Не могу.
      - Почему?
      - Стыдно. Меня там все знают.
      - А еще куда-нибудь?
      - Кто меня такую на работу примет?
      - Да, тут есть сложность. Что же нам делать? - спросил Корзун не столько Галину, сколько себя. Жениться? Чепуха! В его теперешнем положении это конец всему. Раньше - да. А теперь это уже совсем другое дело. Вынужденная женитьба. О таких вещах отзываются не очень похвально. Нет-нет, о женитьбе не может быть и речи. Но и отмахнуться теперь не отмахнешься. Что же все-таки придумать?
      - Как у тебя с жильем?
      - Комната в больничном доме. Жили с подругой. Но теперь она вышла замуж и съехала. Осталась я одна.
      - Ну, хоть с этим все в порядке. Комната останется за тобой. Подселять к матерям-одиночкам теперь не имеют права. А сколько ты получаешь?
      - Восемьдесят рублей. Иногда чуть больше.
      - Сколько тебе еще нужно?
      Это, наверное, опять был перебор. Галина поспешно вытерла слезы, слегка подсушила пудрой лицо.
      - Извините, - сказала. И вышла.
      Корзун не знал, торжествовать ли ему победу или бранить себя. Все-таки решил, что Галина будет хранить молчание. Гордая...