После работы и в выходные на строительных площадках часто появлялся и Алесь Калан. Кстати, это он через свое ведомство разыскал пенсионера-строителя Андрея Христофоровича Бычкова. Было ему далеко за шестьдесят, но прыти еще хватало. И не скажешь чтоб молодился - просто натура такая. Андрей Христофорович много курил. От этого усы под носом приобрели желтовато-бурый, какой-то ядовитый цвет. Марина как-то его спросила:
      - Андрей Христофорович, почему вы не бросите эту заразу? Не щадите вы своего здоровья.
      - К чему организм привык, - отшучивался Бычков, - этого его грех лишать. Может, курение мне и сил прибавляет.
      - Что вы такое говорите, Андрей Христофорович? Как может никотин прибавить сил, если одна его капля убивает лошадь?
      - А что вы скажете, милая Марина, на такой факт. Капля змеиного яда может убить человека. И тем же змеиным ядом лечат многие болезни. И это не какое-нибудь шарлатанство, а вполне научный метод лечения.
      Что тут возразишь? Марина не нашла слов. Вот если бы на ее месте была Наталья Николаевна. На выручку пришел Алесь Калан. На нем, как на заправском каменщике, была спецовка, поверх ее - рабочий передник. Умело орудуя остроносой кувалдой, он откалывал острые углы камня, придавал ему нужную форму и потом укладывал в траншею. Вгоняя камень тяжелой трамбовкой в грунт, говорил с расстановкой:
      - Ты, Марина, не те доводы приводишь. Ими Андрея Христофоровича не проймешь. Скажи лучше, что если б он бросил курить, то прожил бы еще столько же.
      А Марина и рада, что Алесь включился в разговор. У нее как-то все не было случая задать ему один щекотливый вопрос.
      - А что же вы сами не строитесь, товарищ старший лейтенант? Работать работаете, а на кого?
      - Так участки ведь дают только молодоженам, - ответил Алесь. Потом немного подумал и в шутку добавил: - Женился бы на тебе, да, видно, не судьба. Миша Ведерников проворнее оказался. Видишь, как посматривает на меня?
      - Ой, так уж и женились бы?
      - А что? Девушка ты красивая. Запросто мог бы сватов заслать.
      - А мне тогда, значит, бросай работу? - приняв шутливый тон, ответила Марина.
      - Зачем? - не понял Алесь.
      - Ну а как же? Кое-кому это было бы как нож в сердце.
      Наконец Алесь сообразил, что Марина намекает на Наталью Николаевну.
      - Ничего ты, Марина, не знаешь. И разбираешься в женских сердцах, наверное, не лучше, чем я.
      - Я-то не разбираюсь? - почти с обидой спросила Марина. - Да все я знаю, товарищ старший лейтенант. Все. Только вы, извините, не понимаете нас. Мы, женщины...
      - Вот-вот, - перебил Алесь. - Так говорит и Оксанка: "Мы, женщины..."
      - Да я же серьезно, товарищ старший лейтенант. Нужно вам строиться. Между прочим, когда-то я даже загадала: поправитесь и останетесь у нас. Так и получилось.
      27
      Наталья собиралась идти в сельсовет, но в последнюю минуту в больницу прибежала Марфа Сидоровна Царь:
      - Наталья Николаевна, спасите моего непутевого! Помирает.
      У Натальи было к Марфе Сидоровне какое-то смешанное чувство брезгливости и жалости. Когда опускается мужчина, нехорошо. Но когда это происходит с женщиной, вдвойне отвратительно. Женщина! С нею связано все прекрасное. А Марфа? На ней какая-то замызганная, давно не стиранная кофта, такая же юбка. На голове не волосы, а колтун, который ни пригладить, ни расчесать.
      - Опился, наверное? - спросила Наталья.
      - Я уж и не знаю. Сказывал, стеклоочистителя выпил. А сейчас лежит, как, не ровняя, покойник. Спрашиваю: "Что болит?" - не отвечает. Серый весь.
      Тому, что говорят алкоголики, верить особенно не приходится. Но рассказ Марфы Сидоровны вызвал у Натальи сильную тревогу. Картина серьезного отравления. Позвонила Заневскому. Его на месте не оказалось. Лепешко, выяснилось, тоже уехал по делам. Выручил главный инженер: прислал машину. Считай, что повезло. Добираться пешком пришлось бы добрых полчаса. Кто знает, что могло за это время случиться. Ну, скажем, обошлось. Так опять же: Царя, скорее всего, нужно везти в больницу. Снова бежать за машиной? Нет уж, лучше сразу.
      Приехали. Видела Наталья, как зарастают нежилые дворы. Видела в запустении и двор Царей. Но то было раньше. А теперь лебеда, лопухи, конский щавель так вымахали, что не видно даже окон. Лишь узенькая тропка тянется от покосившейся калитки до крыльца.
      Сам Царь лежал на полу. Под ним была рваная дерюга, покрывавшая охапку высохшей травы. В нос Наталье ударил неприятный запах. Пощупала пульс. Как ниточка. Расспрашивать о том, как все это случилось, не имело смысла: Царь был в бессознательном состоянии и ни на какие вопросы не отвечал.
      - Давайте его в машину. Только вначале приведите хоть немного в порядок, - распорядилась Титова.
      В приемном покое, куда доставили Царя, Наталья очистила и промыла ему желудок, начала переливать жидкости против отравления, вводить сердечные. Больше часа боролись за жизнь Петра Лукановича. Были моменты, когда надежд почти не оставалось. Но мало-помалу с опасностью справились. И когда Царь пришел в сознание, восстановилось дыхание и стала нормальной работа сердца, Наталья вытерла полотенцем лоб и сказала дежурной медсестре:
      - Кажется, пронесло. Теперь, Екатерина Мирославовна, только поддерживать. На этом листке выписаны все назначения. Проверяйте и выполняйте их в срок. А мне нужно в сельсовет.
      Знал бы Петр Лукьянович Царь, что ему предстоит еще одно нелегкое испытание.
      Собрания у поречан не такое уж частое дело. А что до обсуждения мер борьбы с пьянством, такого, пожалуй, никто и не припомнит. Ну поговорят, бывало, о ком-нибудь на собрании (не специально, а так, как бы мимоходом), этим дело и кончалось. Даже когда первый раз оштрафовали Ядвигу Плескунову, то об этом знали немногие. Лишь через пару недель известие разошлось по селу, как расходятся обычные рядовые новости. Вот выездная сессия народного суда действительно многим запомнилась. Но и тогда судили-то не пьянство, а пьяницу-преступника да самогонщицу, все ту же Плескунову. А вот теперь замахнулись не на одного выпивоху, а на пьянство как явление и на то, что его порождает. Оповестили и по местному радио, и объявления вывесили, и так передавали друг другу. В зальчик Дома культуры, где обычно демонстрировались кинофильмы, народу набилось - яблоку негде упасть. К моменту открытия собрания сизый табачный дым стоял сплошной пеленой. Женщины разгоняли дым руками и честили курильщиков: "Начадили, хоть топор вешай". "Так ведь это одни только разговоры, - отшучивались курильщики. - Без винного и табачного запаха бабы мужиков не признают". - "Вот сейчас за винный запах вас так распишут, что будете бежать от него как черт от ладана". - "Да уже расписывали. А толку? Сказывают, во многих государствах уже вводились сухие законы. А потом их приходилось отменять. А все почему?" - "Потому что дуракам закон не писан", - отвечала другая сторона. Такие разговоры, сдобренные прибаутками, возникали тут и там в зале, пока за столом президиума не появилась председатель сельсовета Портнова:
      - Курящим предлагаю выйти из помещения. Совсем совесть потеряли.
      Замечание подействовало. В зале возникло движение. Нет, никто не выходил. Один сплюнет в ладонь и к мокрому месту приложит конец горящей сигареты, другой положит ногу на ногу, чтобы каблуку можно было прижать окурок. А некоторые просто бросали недокуренную сигарету на пол, придавливали ее ногой и растирали.
      - Товарищи, - продолжала властным голосом Портнова. - По постановлению исполкома нашего сельсовета решено провести общий сход жителей Поречья. Какие будут предложения насчет президиума?
      - Директора! Заневского Виктора Сильвестровича!
      - Кого еще?
      - Доктора Наталью Николаевну.
      - Так, - сделала паузу Портнова. Она надеялась, что первой назовут ее, председателя сельсовета. Ведь кто власть в Поречье? Она, Портнова. Как же можно ее обходить? Еще теплилась надежда, что назовут и ее фамилию. Поэтому-то и сказала:
      - В президиум выбирают нечетное число людей. Надо еще одного человека.
      - Учительницу. Довнар Аллу Захаровну.
      Портнова даже не ставила выдвинутые кандидатуры на голосование, не пригласила названных товарищей за стол президиума. Хмуро сошла со сцены и села в первом ряду. Пусть, мол, руководят другие. Первое время царило как бы безвластие. Наконец поднялся Заневский. Пройдя за стол, он уважительно сказал:
      - Прошу вас, Наталья Николаевна. И вас, Алла Захаровна. - Потом, когда обе заняли места в президиуме, продолжал: - Вам, товарищи, известно, что разговор у нас будет об одном: как выкорчевать пьянство.
      Он, наверное, произнес бы длинную речь, если б из зала не донеслась реплика, задавшая тон всему сходу:
      - А пускай пьянчуги покажутся перед народом.
      - Верно, - ухватился Заневский. - Мы просим всех, кто сидит в первом ряду, уступить место любителям спиртного. Пусть будут вроде как в президиуме. Пожалуйте, товарищи любители! Петр Луканович, это и вас касается. И вас, Марфа Сидоровна.
      - Не пойдем! - крикнула Марфа Сидоровна.
      - Воле народа надо подчиняться. Иначе что получится? Сейчас вы не хотите выполнить решение схода, завтра не пожелаете выйти на работу. Если решили не иметь с коллективом никакого дела, что ж, насильно мил не будешь. Отпустим. Ищите другое место работы.
      Между супругами возникла короткая перебранка: "Не кочевряжься, пошли! это Петр Луканович жене. - Все равно заставят". - "Иди ты, гнилая колода", огрызнулась Марфа Сидоровна, но все же поднялась и потянулась вслед за мужем. Поименно "пригласили в президиум" еще пятерых завсегдатаев магазина.
      - Вот он, дорогие товарищи, можно сказать, "цвет и гордость" нашего села... Да вы не стыдитесь, посмотрите людям в глаза, - говорил Заневский тем, кто сидел в первом ряду. Что с ними делать? Посоветуйте, товарищи.
      - Предупредить в последний раз, а потом по всей строгости закона! послышался женский голос из середины зала.
      - Так и поступим, - сказал, как о решенном, Заневский. - Кто допустит прогул по причине пьянства или выпьет на работе, того временно в разнорабочие, лишить всяких премий, в том числе и годовой. А повторится будем ставить вопрос об увольнении. Хватит нянчиться. Теперь что касается самогонщиков. Есть предложение: в недельный срок все аппараты сдать в сельсовет. После этого мы проведем рейд. У кого будет обнаружен несданный аппарат, пусть пеняет на себя.
      - А если свадьба? - спросил кто-то.
      - Свадьба? А вы помните хоть одну свадьбу без пьяной драки? Я лично не припоминаю. Что, по-вашему, будем продолжать и дальше? Нет, товарищи, пора кончать со скверными традициями. Ну а теперь последний вопрос. Как быть с продажей спиртных напитков? По новому Указу ее полагается ограничить. А в сельсовете так решили: не завозить, не продавать никаких вин и никакой водки. Как думаете, товарищи?
      По наступившей тишине можно было догадаться, что некоторые ожидали чего угодно, только не этого. И таких, видно было, немало. Кто-то даже спросил:
      - Значит, идти против Указа?
      - Кто же против него идет?
      - Сельсовет. Указ за то, чтобы не весь день продавали, ну и еще там кое-что. А вы чтоб отменить. Начисто.
      Заневский по привычке повертел в руках карандаш, посмотрел на Титову и Довнар. Будто оказался в трудном положении и не знал, как из него выйти. Откашлялся и сказал:
      - Если народ решит полностью запретить у нас продажу спиртных напитков, то это будет если не по букве, то в духе Указа.
      - Не согласны! Полине тогда нечего будет делать в магазине, - выкрикнул кто-то.
      - А ну, покажись, чтоб хоть знали, кто у нас не согласен, - стукнул легонько карандашом о стол Заневский.
      Не тут-то было. Вообще, в зале нашлось немало если не пьяниц, то тех, кто не считал предосудительным в меру отметить праздники, дни рождения, а то и просто поднять настроение в выходные дни.
      - Дайте мне слово, - поднялась Наталья. - Один мудрый человек сказал: у человека много преимуществ перед животными. Но и у животных есть преимущество перед человеком. Они никогда ничего не делают во вред себе. Поднесите, к примеру, сигарету или стакан водки собаке. Да она убежит от вас на версту. А ведь всему этому вы учите своим примером ваших детей. Неужели же вы не хотите, чтобы они были здоровыми, радовались жизни? Вы же люди. Я думаю, Виктор Сильвестрович, что несогласные товарищи поймут. Так жить дальше нельзя...
      Когда голосовали, дружно взметнулись вверх руки женщин. Мужчин с поднятыми руками было меньше.
      - Так, - подсчитал голоса Заневский. - Подавляющее большинство. "Членов президиума", думаю, можно не считать: у них только совещательный голос.
      Несколько дней после этого собрания были как праздники. Но праздники на то и есть праздники, что они не продолжительны. После них наступают будни с их обычными заботами и уже веками установившимся укладом жизни. Первым сигналом наступления этих будней был случай появления на работе Царь Марфы Сидоровны в подвыпившем состоянии. Может, это осталось бы и незамеченным, если бы с ней не столкнулся Заневский. Не поверил он своим глазам. Да как же это могло быть? Всего несколько дней прошло после собрания и - на тебе. Спросил: "У кого брала спиртное?" - "В магазине", - ответила Царь. "Как в магазине?" - не мог поверить Заневский. "А так, Виктор Сильвестрович. Полина сказала, что Указ нельзя никому нарушать. Над сельсоветом есть и выше". Горячая была пора. Но делать нечего. Надо узнать, не путает ли чего Марфа Сидоровна. "С тобой, Марфа, - сказал Заневский, - разговор будет особый. Но это потом. Сейчас поеду узнать, в чем там дело". Приехал в магазин. И действительно. Все оказалось так, как было и раньше. Торговля вином и водкой шла так же бойко, как и до Указа. Разозлился не на шутку. "Ты что же это, каналья твоя душа, народ спаиваешь? Разве ты не знаешь про решение собрания?" - зло спросил Полину, заведующую магазином. "Была на нем, знаю. Да люди мы подневольные. Что нам скажут, то мы и делаем". - "Слово-то какое откопала. "Подневольные". Кто же это тебя неволил продавать этот опиум?" "Хозяйка наша, председательша сельсовета". - "Да ты что?" - "А зачем мне возводить на женщину напраслину?" Не верил Виктор Сильвестрович, что Портнова могла пойти на такое. Но верь не верь, а узнать надо. Не через кого-то, а лично от нее, Зинаиды Станиславовны. Люди могут и набрехать. Такие случаи бывают. Приехал Заневский в сельсовет и прямо к Зинаиде Станиславовне. Так, мол, и так. "Подвели тебя, Зинаида". - "Кто в чем меня подвел?" - спросила Портнова. "Сказали, будто ты разрешила продажу спиртного". - "Разрешила", - спокойно ответила Зинаида Станиславовна. До последней минуты надеялся Виктор Сильвестрович, что в этой злополучной продаже хмельных напитков кто-то что-то напутал, и Портнова здесь ни при чем. Выяснилось же, что все-таки она, председатель сельсовета, отменила решение сельской сходки. "Как же ты могла такое сделать и зачем?" поразился Заневский. "Это вы спрашивайте председателя райисполкома, ответила Портнова. - Полина поехала в райпотребсоюз за товарами, а ей водку. "Решение общего собрания вино и водку у вас не брать", - сказала на базе райпотребсоюза Полина. "Как не брать?" - удивились на базе. "Так, не брать, и все". Те к председателю райпотребсоюза. И пошло-поехало. А вчера вызывает меня сам председатель райисполкома и говорит: "Ты у нас, Зинаида Станиславовна, работаешь не первый год и должна знать наши порядки. В Указе не сказано, чтоб переходили на сухой закон. А ты превысила свою власть и пустила под откос выполнение плана товарооборота. А чем это пахнет, должна сама понимать". В общем пришлось брать вино и водку, торговать ими. Так-то, Виктор Сильвестрович. Как видишь, не сама я все это сделала. Заставили". Заневский немного успокоился. Хоть Портнова тут ни при чем. Но почему же в районных организациях не посчитались с решением сходки сельчан? "Да", выдохнул Виктор Сильвестрович, и этим он как бы ответил на все вопросы.
      28
      Заведующему Петришковским фельдшерско-акушерским пунктом Лещинскому Федору Тарасовичу недавно исполнилось пятьдесят. Федор Тарасович считал, что образование образованием, а опыт - всему голова. К заведующим такими же фельдшерско-акушерскими пунктами с небольшим стажем работы он относится снисходительно, как, бывало, относились старослужащие матросы к новичкам. "Эй, салага! - подшучивали над новоприбывшим. - Сбегай на клотик. Посмотри, все ли там в порядке". Откуда новичку знать, что клотик - набалдашник, который насаживается на верх мачты или флагштока. Он, новичок, бывало, побегает-побегает, посмотрит вокруг. Вроде бы все в порядке. А спросить, что такое клотик, стыдно. Вернется к бывалому матросу и скажет: "Ничего". - "Что ничего? Я куда тебя посылал?" - "На клотик". - "Где он, этот клотик?" "Там", - неопределенно кивнет головой новичок. Бывалый матрос к этому времени соберет ватагу таких же, как и он, и потешается: "Видишь вон тот набалдашник?" - "Вижу". - "И ты туда мог залезть?" - "Нет", - смущенно отвечал новичок. "А если нет, то зачем же меня обманул. Сказал "ничего"?" Новичок краснеет, а бывалые матросы гогочут. Но это матросы, которых хлебом не корми, а дай только посмеяться. Федор Тарасович не такой. На новичков он смотрит хотя и свысока, но серьезно-снисходительно. В дни, когда заведующие фельдшерско-акушерскими пунктами приезжают в районную больницу на совещание, Федор Тарасович всегда садится в первом ряду в центре. Бывало, кто-нибудь из совсем молодых займет его место, Федор Тарасович вальяжно подойдет, молча постоит, пока новичок не встанет.
      Совсем недавно в Петришковский ФАП прибыло пополнение. Приехала на работу совсем молоденькая акушерка Лариса Завойкова. Прочитав ее направление на работу, Федор Тарасович спросил:
      - Замужем?
      - Нет, - немного смущенно ответила Лариса.
      - Значит, скоро будешь. - Лещинский знал, что хорошенькие девушки в Петришкове долго не засиживаются. Недалеко расположена воинская часть. Лейтенанты быстро добывают информацию обо всем, что касается их мужского внимания. А Лариса - совсем еще молоденькая девушка. Многие считают молодость недостатком. Но лейтенанты почему-то отдают предпочтение именно этим недостаткам и меньше уделяют внимания таким преимуществам, как опыт. Федор Тарасович решительно против такого отношения к специалистам. "Опыт всему голова", - любит повторять Лещинский.
      - Вы будете жить в этом же доме, где и наше учреждение. Вот ваш угол, показал Ларисе комнату Федор Тарасович. - А это ваше рабочее место.
      - А вы разве не здесь живете?
      - Я, Лариса Остаповна, работаю здесь уже тридцать лет. Так что заслужил, чтоб жить, как другие. Мой дом рядом с нашим учреждением, Лещинский всегда называл фельдшерско-акушерский пункт "нашим учреждением".
      - А если нужна будет помощь, к кому мне обращаться?
      - Нашим учреждением заведую я. Стало быть, и за помощью нужно обращаться ко мне. У меня все-таки опыт. А опыт - всему голова.
      - Понятно.
      - Только вот что... Наше учреждение медицинское. А в медицинских учреждениях, как вы знаете, должна быть стерильность. Я к тому, что вы молодая. У вас будут, а может, уже и есть, поклонники. Поэтому, вы сами понимаете, - что значит "сами понимаете", Лариса пока не могла понять. Посвятить себя целиком служению медицине, так это она уже давно решила. Отказаться от того, что ей самой природой предназначено, отказаться от человека, которого она, может быть, полюбит? Но какое отношение имеет служение медицине к ее личным делам? Они друг другу не мешают. Скорее, наоборот. Видя вопросительный взгляд Ларисы, Федор Тарасович добавил: Посторонние люди могут заносить в наше учреждение микробы.
      - А как же посетители, которые приходят к нам на прием?
      Действительно, как это он, Лещинский, не сообразил, что посетители тоже могут заносить микробы?
      - Посетители - это посетители, - не придумав ничего другого, ответил Федор Тарасович.
      - И кроме того, - перебила Лещинского Лариса, - вход в мою комнату отдельный. Так что микробы в наше учреждение заноситься не будут.
      - Будут, - безапелляционно сказал Федор Тарасович. - Вирусы и разные там бактерии, они, знаете, такие.
      - Ну а если приедет моя мама?
      - Мама - это вопрос другой.
      Такой ответ Федора Тарасовича мало удовлетворил Ларису. Из курса микробиологии она твердо усвоила, что разные микробы бывают и там, куда не проникают даже пылинки. Но, может быть, Петришковский ФАП - особое медицинское учреждение? Знакомясь с расположением комнат ФАПа, Лариса убедилась, что они такие же, как и во многих других фельдшерско-акушерских пунктах. Небольшая ожидалка с пустующей сейчас вешалкой для одежды, кабинет, в котором ведет прием посетителей Федор Тарасович, и комната, где должна принимать женщин акушерка. Есть еще одна небольшая комнатушка, в которой стерилизуются инструменты. Чистоту в помещении поддерживает приходящая уборщица. Вот, пожалуй, и все, если не считать стульев, стола в кабинете Лещинского и специального кресла в комнате акушерки. Так что Петришковский ФАП не какое-нибудь там особое медицинское учреждение, а обычный пункт, в котором работают фельдшер и акушерка. А бывает, что только один фельдшер или только одна акушерка. Так что "стерильность" ФАПа, казалось, должна быть одинаковая во всех случаях: и когда на пункт приходят посетители, и когда Ларису навещает в ее жилой комнате кто-нибудь из знакомых. Но Федор Тарасович говорит, что у него опыт. А опыт, как утверждает тот же Федор Тарасович, всему голова. Веру Ларисы в опыт Федора Тарасовича, да и в свои знания тоже, поколебала непростительная ошибка в лечении одного заразного заболевания. Вскоре после того, как Лариса приступила к работе, к ней на прием пришла молодая женщина из Петришково Тамара Козич.
      - Грудь у меня, - пожаловалась она акушерке.
      - Болит? - спросила Завойкова.
      - Не то что болит. Тянет.
      - Давно?
      - С неделю.
      - Показывайте.
      Тамара сняла кофточку, расстегнула лифчик, оголила правую грудь.
      - Да что вы меня стесняетесь? - упрекнула акушерка Тамару. В училище студентам не раз напоминали, что нельзя осматривать только одну руку, только одну ногу или только одну грудь. Известное философское изречение "все познается в сравнении" как нельзя более применимо в медицине. Сравнивая одно с таким же другим, начинаешь понимать, что и как изменилось, а значит, и что могло быть причиной этих изменений. У Тамары грудь, на которую она жалуется, как грудь. Ну разве что небольшое покраснение кожи. А вот когда ощупываешь пальцами, в ней ясно ощущается какое-то болезненное затвердение. Лариса измерила температуру тела. Оказалась немного повышенной. Как тут не вспомнить то, о чем не раз говорилось на лекциях и практических занятиях: воспаление - это боль, покраснение и жар. У Тамары Козич все эти признаки налицо.
      - Что же у меня, Лариса Остаповна? - с надеждой спросила Тамара.
      - Воспаление груди. Где-то продуло на сквозняке.
      - Что же теперь делать?
      - Лечить.
      - Как?
      - Выпишу я вам мазь и антибиотики. Через неделю покажитесь, - Лариса знала, что надо всегда проверять свои назначения. Точнее, результаты назначенного лечения. Козич надо было бы и предупредить. Если, мол, станет хуже, чтобы немедленно дала об этом знать ей, акушерке. Но с другой стороны, предупредить человека, а он тут же и подумает: "Значит, докторша не уверена, что ее лечение мне поможет. Мало опыта". Ну как тут быть? Не предупреждать? Можно, конечно, и так. Ну а если окажется, что человек этого лекарства не переносит? Бывают же такие случаи? Сколько угодно. Вот и разберись в этих противоречиях. Надо будет посоветоваться с Федором Тарасовичем. Ведь у него большой практический опыт. Прошла неделя. Пришла на повторный прием и Козич.
      - Ну как самочувствие? - спросила акушерка.
      - Как было, так и есть, - ответила Тамара.
      "Что же делать?" - мысленно спросила себя Лариса. Простое воспаление после такого лечения обычно проходит. Правда, бывают и затяжные случаи. Их причина в том, что воспаление вызвано либо "очень злыми" микробами, либо ослабленной сопротивляемостью организма человека. Злыми, оказывается, могут быть и микробы, а не только сорняки, собаки, люди. Так как все-таки лучше поступить? Продолжить назначенное лечение или же посоветоваться с Федором Тарасовичем? А заодно и спросить, нужно ли предупреждать больных о возможных побочных действиях лекарств? Надо все-таки посоветоваться. Хотя она, Лариса, кончила с ним, Федором Тарасовичем, одно и то же фельдшерско-акушерское училище, разница между ними немалая. Привела Завойкова женщину к фельдшеру и спросила:
      - Федор Тарасович, не пойму, в чем тут дело. Вроде и антибиотики сильные, а движения никакого.
      - Сколько дней?
      - Воспаление?
      - Лечение.
      - Неделя.
      - Мы все делаем теперь только по науке. А про народную медицину, про опыт, забываем. А опыт - всему голова. Нужны водочные компрессы. А еще лучше в виде припарок.
      Завойкова подумала, что припарки вряд ли тут помогут. Не зря же так неуважительно говорят о них в народе. Но сказать об этом Федору Тарасовичу Лариса не решилась. Припарки так припарки.
      - Федор Тарасович, - спросила акушерка, когда Козич уже ушла, - а как мне лучше: предупреждать больных, чтобы они приходили на повторный прием, когда им станет хуже, или не предупреждать?
      - Почему хуже? - не понял Лещинский.
      - Ну если человек не переносит лекарства.
      - Это бывает редко.
      - Пусть редко. Но бывает же?
      - Бывает, - согласился Федор Тарасович. - Но хуже если и становится, то постепенно. Острые случаи бывают только при уколах. Так что если уж что-нибудь и случится, то больной сам прибежит к вам. Без предупреждений. Лечить нужно уверенно. Чтоб больной смотрел на нас, как на бога. А этой Тамаре Козич скажите, чтоб следующий раз шла прямо ко мне. У меня, знаете, правило: если уж взялся за что-нибудь, то доводи до конца.
      Уверенность Лещинского в своих действиях Ларису подкупала. Она, эта уверенность, передается и больному. Наоборот, колебания, сомнения сеют в человеке такие же колебания и сомнения, заставляют его обращаться к другим медицинским работникам, а то и просто к знахарям. Лариса из лекций знала, что там, где это можно, противовоспалительное лечение нужно проводить с учетом вида микробов, которые вызвали воспаление. И не только вида микробов, но и их чувствительности к антибиотикам. Бывает, что микробы совсем не "обращают внимания", скажем, на пенициллин. Тогда какой смысл назначать этот антибиотик? И мы, все же назначая пенициллин, потом удивляемся, почему воспаление не поддается лечению. Вот и с Тамарой Козич так же. Сказала, было, Лариса Федору Тарасовичу, что нужно проверить чувствительность микробов к антибиотикам. Выяснили бы, какой из них наиболее подходящий. Вот тогда, пожалуйста, и назначайте лечение. А так получается вроде бы вслепую. Гадаем: поможет не поможет. И что же на это сказал Федор Тарасович? "У нас не городская клиника, не районная и даже не сельская больница. У нас все иначе. Да и в сельской больнице не делают. А чем мы лучше больницы, где есть врачи? Я по опыту знаю, что воспаление нужно лечить теми антибиотиками, которые есть. Ну и, конечно, народная медицина". Что остается делать Ларисе? Верить тому, что опыт - всему голова?.. Можно, конечно. Но зачем тогда теория, зачем было слушать лекции? А их было немало. Хотела возразить Федору Тарасовичу. Но потом подумала, что переубедить человека с большим практическим опытом дело почти безнадежное. Особенно тому, кто только начинает работать.
      Прошло больше месяца с тех пор, как Лариса начала лечить Тамару Козич. Около трех недель ее лечил Федор Тарасович. Увидела как-то Завойкова Тамару в ожидалке, поинтересовалась, как идут дела.
      - Вот уже дней десять, как прорвало. А заживать не заживает, - ответила Козич.
      - После того, как Федор Тарасович сделает вам перевязку, зайдите ко мне, - попросила Лариса.
      Уважила-таки Козич просьбу Завойковой, зашла к ней в кабинет.
      - Температура спала, а заживать не заживает, - начала рассказывать Тамара, снимая кофточку. - Я-то не разбираюсь в этих делах. Но почему прорвало вначале в одном месте, а сейчас в трех местах сразу?
      Лариса осмотрела воспалившуюся грудь, увидела несколько гноившихся свищей. Вспомнила, что такое бывает при чем угодно, но только не при простом воспалении.
      - Знаете, Тамара, давайте я вас направлю в Поречскую больницу.
      - А что у меня? - забеспокоилась Козич.
      - Воспаление. Но только его лечить надо по-особому.
      - А Федор Тарасович назначил мне мазь. Чтоб через день.
      - Раз назначил, значит, делайте. Одно другому не помеха. Но посоветоваться с врачом нужно. Разве Федор Тарасович будет против?
      Вот с этого и началось то, чего Лариса никак не ожидала. Она считала, что если у человека что-нибудь не получается, он должен посоветоваться с другим. Завойкова лечила Тамару Козич неделю. Улучшения не наступило. Посоветовалась с Федором Тарасовичем. Тот лечил Тамару не неделю, а целых три. И тоже никаких результатов. Даже хуже стало, появились свищи. Что в таких случаях надо делать? Посоветоваться? С кем? С опытными специалистами? Так у Федора Тарасовича опыта хватит на тридцать таких специалистов, как Лариса. Но Завойкова считает, что в некоторых случаях нужен не только опыт, но и более глубокие знания. Вот она и решила направить Тамару к Наталье Николаевне. Как-никак Титова не просто врач, а главный врач больницы. Ведь на этот пост назначают не лишь бы кого, а самых знающих специалистов. Все, казалось бы, так и должно быть. Но Федор Тарасович думал иначе. Расценил поступок Ларисы как подрыв его авторитета. Можно, конечно, в чем-то не соглашаться даже с самим Федором Тарасовичем. Но если уж к кому-то и обращаться за помощью, то по крайней мере с разрешения заведующего ФАПом. У Федора Тарасовича - авторитет. С ним вежливо здороваются. А мужчины постарше, особенно в преклонном возрасте, приветствуя, даже снимают фуражки. Потому что знают: у заведующего пунктом - большой практический опыт. Как же поставить Завойкову на место? Для начала вызвал ее к себе и, барабаня пальцем по столу, спросил:
      - Лариса Остаповна, кто в нашем медицинском учреждении заведующий?