Лива Петровна была на удивление моложава. Издали ее принимали за юную девушку. Толстая коса (своя ли?) и тонкая талия вводили в заблуждение. Выдавали ее истинный возраст лишь морщинки в уголках глаз. Но их можно рассмотреть только вблизи. Прежде Иван Валерьянович видел Ливу Петровну разве что издали, из зала заседаний областного медицинского совета. Теперь он сидел напротив нее за столом.
      - Так что же вас привело ко мне? - спросила Лива Петровна.
      - Прежде всего - скромный букетик цветов, - ответил Корзун, доставая из портфеля и разворачивая розы.
      - Какая прелесть! - восхитилась Лива Петровна, принимая цветы и погружая в них лицо. - Божественный запах.
      - Из моего огорода, - не моргнув глазом, соврал Корзун. - А вам они идут.
      - Вы дамский угодник, Иван Валерьянович. Вы опасны.
      - Нет, что вы. Дарить людям прекрасное... Разве можно за это осуждать?
      - Нет, конечно. Вы что же, только с тем и пришли, чтобы подарить мне эти розы?
      - Да нет. Хотя беспокоить вас я не собирался. Ехал в аптекоуправление. Хотел у них выяснить, за что нас разоряют.
      - Как это разоряют?
      - Заставляют купить платидиама на семь тысяч рублей. Ну что мы с ним будем делать?
      - Понимаете, Иван Валерьянович, нас тоже прижимают. Главное аптечное управление республики. Покупайте, и все. Где-то кто-то закупил за рубежом лекарство, толком не разобравшись, нужно оно нам или без него можно обойтись. И вот мы перед фактом. Что делать?
      - Да, положение. Лива Петровна, а нельзя ли сколько-нибудь там скостить?
      - Ладно. Пять тысяч я вам верну. А на остальные две вашему Якову Матвеевичу все же придется раскошелиться. Кстати, как он там? Не собирается на пенсию?
      - Собирается, да никак замену себе не найдет.
      - Замену? В резерве же числитесь вы...
      - Резерв, как известно, в расчет можно и не принимать.
      - Э, нет, сейчас так не делается. Или, может быть, вы сами не хотите?
      - Почему же. Нет, я не отказываюсь. Но это зависит не только от меня.
      - Прибедняетесь. Этот вопрос, можно сказать, решен. Хотя вам не очень-то позавидуешь: у главврача ни выходных, ни проходных. Кстати, чем вы занимаетесь в выходные дни?
      - По-разному. Охоту люблю.
      - На зайцев?
      - Не только. Случалось добыть и кабана. - У Корзуна мелькнула мысль: расстараться где-нибудь чучело вепра и привезти его Ливе Петровне. Ах, как хорошо получилось с цветами! Они проторили тропинку. Конечно, в ее словах уже есть обещание, поддержка. Они уже почти друзья, а друзья, как известно, помогают друг другу. Интересно, какая у нее семья? Эти чиновные дамы часто бывают одиноки. Она старше его, Ивана Валерьяновича, лет, наверное, на пять. Ну и что? Помнится, он был в составе медицинской комиссии при райвоенкомате. Как-то райвоенком ему сказал: "Сейчас к нам войдут два молодца. Обратите на них внимание". Иван Валерьянович заинтересовался. Парни как парни. Рослые, краснощекие, одного года рождения. "Ну что? - спросил райвоенком. - Как ребята?" - "Они что, братья?" - в свою очередь спросил Корзун. "Как бы не так. Отец и сын. А точнее - отчим и пасынок".
      Вспомнил Иван Валерьянович об этом случае и, кажется, понял, что может заставить молодого человека пойти на такой брак. Да окажись Лива Петровна вдовой или даже просто разведенкой, тут было бы о чем подумать. Во-первых, хороша собою, во-вторых, молодо выглядит и, в-третьих - положение. Но это, как некоторые говорят, гипотетическая ситуация. Как узнать ее адрес? Взять да спросить? Неудобно. Лучше потом, через справочное бюро. Чтобы закрепить достигнутое, добавил:
      - Первый же трофей ваш, - и, чтобы отвести возражения, поспешил перевести разговор на другое: - А вы, простите, разбираетесь в охоте?
      - Что вы! Где вы видели женщин-охотниц? Рыбачки бывают, да. Я слышала, в Минске завоблздравотделом даже зимой рыбачила мужикам на зависть. А насчет охоты... Мы если и разбираемся, то разве что в охотничьих рассказах. И то больше принимаем на веру.
      "Вот и отлично, - подумал Корзун. - До чего же это у меня ловко получилось, насчет трофея. И почему - чучело? Она женщина практичная, скорее оценит кабанью тушу".
      Уезжал Корзун домой в приподнятом настроении.
      Надо сказать, в последнее время отношения между ним и Ребеко обострились. Правда, проявлялось это несколько даже забавным образом. Вроде игры в гляделки. Раньше, бывало, как? Яков Матвеевич, если ему нужно что-нибудь уточнить, скажет: "Иван Валерьянович, голубчик, съезди, пожалуйста, в Поречье и разберись в делах этого курятника". Сейчас это же звучит иначе: "Вы не контролируете работу участковых больниц. Вчера я звонил в Коровичи. В шестнадцать часов. А там уже никого не было. Разберитесь и доложите. Срок - два дня". Корзун ехал, разбирался, но с докладом не спешил. Проходила неделя. Главврач вызывает Корзуна: "Разобрались?" "Разобрался". - "Почему до сих пор не доложили?" - "Ждал вашего вызова". Ребеко поднимет голову и долго смотрит в глаза своему заместителю. Пусть. Иван Валерьянович выдержит этот взгляд. Как и вопросики вроде: "Вы знали, что вчера дети остались без молока?" - "Знал". - "Почему же не приняли никаких мер?" - "Эти меры должен принимать ваш заместитель по хозяйственной части. Я же занимаюсь лечебными вопросами". - "А детское питание - не лечебный вопрос?" - "Питание - лечебный вопрос. Но его доставка - забота хозяйственников". Вот так. Пусть знает, что Корзуна голыми руками не возьмешь.
      По возвращении Иван Валерьянович обошел своих больных. Взял истории болезни, чтобы заполнить дневники. Эту часть работы он делал в своем кабинете. Не успел сесть за стол, как кто-то постучался.
      - Войдите.
      В кабинет протиснулся, озираясь, мужчина средних лет. В нем Корзун узнал больного, которого оперировал две недели тому назад. Операция прошла удачно, и теперь больного готовили к выписке.
      - Что случилось?
      - Я на одну минуточку, - шепотом ответил мужчина. - Вы не знаете, Иван Валерьянович, как я вам благодарен. Замучила было грыжа - спасу не было. А теперь я человек.
      - Ну и хорошо. Мы это выяснили во время обхода. Что еще?
      - За мое здоровье выпьете, - ответил мужчина, ставя на пол за столом сверток так, чтобы его нельзя было заметить со стороны двери.
      - И вам не стыдно, - Корзун заглянул в историю болезни, - Павел Васильевич?
      - Да какой же тут стыд? Не ворованное. От души.
      - Где вы работаете, Павел Васильевич?
      - Егеря мы. В Полевановском лесничестве. Может, слыхали?
      - Как не слыхать. Там же участковая больница.
      - Вот-вот. Из этой больницы меня и направили к вам.
      Корзун отложил в сторону истории болезни, сцепил руки на животе и, откинувшись на спинку стула, сказал:
      - Значит, егерь? Целые две недели вели разговоры о вашей болезни, а я только сегодня узнаю, с каким интересным человеком встретился.
      - Да я человек простой.
      - С простыми людьми интереснее. А у вас вообще редкая профессия. Если приеду, примете?
      - Как самого дорогого человека.
      Нет, поистине у него, у Корзуна, сегодня удачный день. Теперь под упрочение добрых отношений с Ливой Петровной подведена, так сказать, материальная база. А он-то корил себя: зачем ляпнул сдуру про охотничьи трофеи? Все будет выглядеть благопристойно. Выходит, не сдуру.
      18
      Ядька-чулочница, она же Ядвига Эдуардовна Плескунова, гостей не ждала. А они тем не менее нагрянули. Видные гости: новый участковый уполномоченный старший лейтенант милиции Калан, медсестра Марина Яворская и учительница Алла Захаровна Довнар.
      Как подобралась такая компания? Да в общем-то просто.
      В Поречье ни для кого не было секретом, кто снабжает пьяниц самогоном. В числе первых называли Ядьку-чулочницу. До поры до времени с этим мирились, как мирятся с затяжной ненастной погодой. Но после несчастья с доктором Титовой многие словно протрезвели. Пошли разговоры: сколько же можно терпеть алкоголиков и тех, кто на них наживается. Но разговоры, наверное, так и остались бы разговорами, если бы не Марина Яворская, которая в силу своей неугомонной натуры сразу перешла от слов к делу. С чего начинать? С корня. Такой корень, считала Марина, - Ядька-чулочница. Пошла в сельсовет и первым делом наткнулась на дверь с табличкой: "Участковый уполномоченный". Ага, он-то ей и нужен! Постучалась. Ответил знакомый голос. Вошла. За столом сидел старший лейтенант Калан и перебирал какие-то бумаги.
      - Ой, Александр Петрович. А вы что тут делаете?
      - На службе я, Марина.
      - Здесь же был другой старший лейтенант.
      - Был другой, верно. А теперь я. Что, не подхожу?
      - Нет, почему же. Еще и как подходите. Просто неожиданно.
      - Это смотря для кого. Я ждал этого назначения месяц.
      Марина рассказала Калану, с чем она пришла. Алесь смотрел на Марину и думал, как же она кстати подвернулась. А он-то ломал голову, как приступить к делу. И вот он, ответ.
      - Ты уверена, что нам удастся схватить за руку эту самогонщицу?
      - Конечно.
      - Тогда нам понадобится еще один человек.
      - Мы что, сами не справимся?
      - Справиться-то справились бы. Но по закону нужно не меньше двух понятых и санкция прокурора. Прокурора я беру на себя. Завтра за дело.
      Марина пошла домой. Открыла дверь своей комнаты и остолбенела: за столом вся в слезах сидела Галина Чередович. Плакала тихо, беззвучно.
      - Ты что, Галка?
      - Ничего, - ответила та, утирая слезы. - Так просто. Тоскливо отчего-то стало, вот и развела сырость.
      - Так просто не бывает. Что случилось?
      - Да говорю же тебе: тоска нашла.
      - Ладно. Не хочешь - не говори. А чтобы развеять тоску, завтра пойдешь со мной.
      - Куда?
      - Куда, куда... Потом расскажу.
      - Никуда я не пойду.
      - Но ведь дело-то какое. Мы с новым участковым решили вывести на чистую воду Ядьку-чулочницу. Но нужно, чтоб было двое понятых. Вот ты и будешь второй понятой.
      - Не могу я быть ни второй, ни первой. Тяжело у меня на душе, Марина. Так тяжело, что хоть в петлю лезь.
      Марина поняла, что дело не в беспричинной тоске. Если девушка заговорила о петле, то тут что-нибудь одно: либо безответная любовь, либо коварный обман. Насчет безответной любви вряд ли. Марина знала бы, у них до этого друг от дружки секретов не было. А вот обмануть Галку кто-то мог. Девчонка она доверчивая, да к тому же еще и слабохарактерная. Кто бы это мог быть? Кто-нибудь из механизаторов? Марина не знает такого. Может, Иван Валерьянович? Он так смотрел на Галку во время собрания. Даже Екатерина Мирославовна сказала: "Как кот на сало". Но не слыхать было, чтоб они встречались. Тогда кто же он? Нет, видно, девке сейчас не до ответа.
      - Ладно, Галка, не переживай. С нашей сестрой не такое бывало. А насчет второго понятого - найду кого-нибудь. Вернусь - мы еще посоветуемся.
      Но кого же найти вторым? Тут сразу и не придумаешь. С кем дружит Наталья Николаевна? С Довнар, с Аллой Захаровной. Вот к ней и надо идти. Марина познакомилась с Аллой Захаровной, когда у той заболела дочь Света. Рожистое воспаление после ветрянки не такое уж редкое осложнение. А осложнения, как известно, более опасны, чем сама болезнь. Конечно, Алла Захаровна помнит Марину хорошо. Никто так не благодарен за помощь детям, как их матери.
      На звонок открыл муж Аллы Захаровны:
      - Вам кого, девушка?
      - Здравствуйте, Франц Петрович. Не узнали?
      - Марина? Похорошела так, что и впрямь не узнать. Проходи, проходи. Дорогой гостьей будешь.
      Ишь ты, похорошела... Такова уж природа людей. Если что-то забывают, то причиной этого может быть что угодно, только не их собственная забывчивость.
      Алла Захаровна управлялась на кухне. Увидев Марину, сполоснула под краном руки, поздоровалась.
      Конечно, ей не понадобилось ничего объяснять. Когда Марина сказала, что новый участковый уполномоченный ждет их у себя, Алла Захаровна заторопилась:
      - Раз ждет, значит, надо идти. Ты, Франек, справляйся по хозяйству сам. Выбирал меня в депутаты - теперь помогай.
      В рабочей комнате уполномоченного было, по существу, уточнено только одно: идут они не к какой-то там Ядьке-самогонщице, а к гражданке Плескуновой Ядвиге Эдуардовне, каковой она значится в семи милицейских протоколах, обнаруженных Алесем в сейфе и составленных его предшественником.
      - Прошу вас, Марина, не называйте Плескунову Ядькой-чулочницей. Узнает, что мы ее так честим, еще жалобу на нас накатает.
      - Не буду, не буду, товарищ старший лейтенант.
      Назавтра они втроем входили во двор Плескуновой. Дом недавно отремонтирован. Щепа на кровле заменена шифером. Обновлены оконные наличники. Со стороны огорода - небольшая пристройка в виде закрытой веранды. На веранде баллон со сжиженным газом и плита. Живет Ядвига Эдуардовна одна. Летом наезжает из города на своей машине сын. Погостит с женой и двумя детьми выходные дни, загрузит машину овощами, домашними продуктами и - домой, в город. Ядвиге Эдуардовне за пятьдесят. Но женщина она еще крепкая. С соседями ведет себя по-соседски. Если кому нужно помочь деньгами, дает взаймы, не скупится. Оттого, может быть, еще не было случая, чтобы кто-нибудь написал, как это иногда бывает, на нее анонимку. Застали Ядвигу Эдуардовну за приготовлением обеда. Встретила гостей приветливо. Приглашая их в дом, говорила:
      - Живу одна. Сын и внуки иногда навещают. Налоги плачу исправно.
      - Мы не по поводу налогов, Ядвига Эдуардовна, - не стал тянуть волынку Калан. - Поступил сигнал, что вы занимаетесь самогоноварением.
      - Клевета. Как есть клевета, товарищ начальник.
      - Что, так никогда ни разу и не гнали?
      - Да зачем же она мне? Сама я не пью. А людям - борони бог.
      - А штрафовали вас за что?
      - Так это же когда было. Я себе не враг. Понимаю, что за такие дела власть не жалует.
      - Не будете возражать, если мы все-таки проверим?
      - Пожалуйста. Найдете - хоть на каторгу пойду.
      - На каторгу?
      - К слову пришлось. Вы уж простите старую женщину. Язык что помело. Ляпнет, не задумываясь.
      Для Калана поиск самогонных аппаратов дело новое. И тут он полагался больше на своих спутниц, чем на самого себя. Особенно - на Марину. Она, помнится, из села, к тому же молода, обоняние тонкое. Если в доме где-нибудь припрятан самогон, она должна его найти. По запаху. Самогон не водка. В нем много таких примесей, которые за несколько дворов начинаешь чувствовать. Марина ходит вокруг стола, поднимает полу скатерти, заглянет под стол, и везде пусто. Отойдет подальше, походит-походит и вновь вернется к столу. Что за чертовщина? Вроде бы слабый запах самогона. Откроет ящики в столе, перероет разный хлам, и хотя бы тебе что-нибудь нашлось. Вышла на веранду. Там, как во дворе. Разве что запахи от варившегося супа. Вернулась в комнату. Нет, ее снова тянет к столу.
      - Может, у вас были гости и вы угощали их самогоном? - спросила Ядвигу Эдуардовну Марина.
      - Какие гости? Какой самогон? - обиделась Плескунова.
      - А почему же такой самогонный запах?
      Плескунова принюхалась и, сделав вид, что что-то вспомнила, сказала:
      - Вы уж простите старую женщину. Забывать стала. Закончили мы ремонт дома, ну и надо ж было хоть чем-то угостить мастеров. Обычай такой.
      - Тогда другое дело, - будто успокоилась Марина. Она зашла за стол со стороны улицы, села на деревянный диван и наклонила голову, упершись локтями о стол. Потом словно встрепенулась. Приблизила лицо к стоящему на столе самовару и сказала:
      - Ядвига Эдуардовна, у вас чашка найдется?
      - Да этого добра у нас хватает, - ответила ничего не подозревавшая Плескунова.
      Марина взяла чашку, подставила ее под кран самовара и, поворачивая ручку, сказала:
      - Не предлагаете нам чаю, так сами напьемся.
      Ядвига Эдуардовна побледнела, схватилась за сердце и села на рядом стоявший стул. Подошли Калан и Алла Захаровна. Наступила тишина. Слышно было, как в чашку струйкой льется прозрачная жидкость. Закрыв кран, Марина пододвинула чашку ближе к Калану и сказала:
      - Товарищ старший лейтенант, не хотите отведать чаю?
      Калан взял в руки чашку, поднес ее к своему лицу и понюхал.
      - Чересчур крепко заваренный. А, Ядвига Эдуардовна?
      Плескунова молчала.
      - А говорили "хоть на каторгу". Как же вы так, Ядвига Эдуардовна? А хозяйство на кого же? - Калан, иронизируя, начал открывать крышку самовара. Не тут-то было. Крышка, как в обычных самоварах, не открывалась. Пришлось Алесю помозговать, прежде чем удалось ее снять. Внутри самовара была целая система для охлаждения паров браги.
      - Вот это да. Научно-технический прогресс, как видно, коснулся и самогоноварения, - рассуждал про себя Алесь. - Сами придумали, Ядвига Эдуардовна, или по спецзаказу сработано?
      - Купила.
      - В каком же магазине такое чудо техники продается?
      - Не в магазине.
      - А где же, если не секрет?
      - Случайно. Один знающий человек похвалился.
      - Кто же этот знающий человек? Может, дадите адресок?
      - Говорю же, случайно. Встретились, сошлись по цене, и до свидания. Он меня не знает, я его не знаю. Это дело такое: чем меньше знаешь, тем меньше отвечаешь.
      - Ну а где продукцию храните?
      - Никакой продукции у меня нет. Если, бывает, и сгоню, то только для себя.
      - Вы же сказали, что сами не пьете, а людям - борони бог.
      - Людям для продажи - борони бог. А так, кто поможет по хозяйству надо же угостить. Кто задаром будет делать?
      - Ну а если поищем продукцию, не будете возражать?
      - Как на исповеди говорю: нет у меня никакой продукции. Можете искать.
      На лице Ядвиги Эдуардовны такая была невинность, что старший лейтенант начал было сомневаться. Ну где можно хранить самогон, если бы он был? Скорее всего, в погребе. Побывал там Алесь. Осмотрел все. Даже пол простукал. Ничего не нашел. Посоветовались. Алла Захаровна сказала:
      - Самовар - это для отвода глаз. В нем не выгонишь столько, сколько нужно для продажи. А что продает - сомневаться не приходится.
      - Для дела с размахом нужны бочки. А где ты их спрячешь на подворье?
      - А в лесу? - Марина кое-что знала о повадках самогонщиков. - Тут до леса рукой подать.
      Решили осмотреть опушку леса. Пригласили и Ядвигу Эдуардовну.
      - А чего я туда пойду?
      - Придется, Ядвига Эдуардовна, - потребовал старший лейтенант. - Дело серьезное. Так что собирайтесь.
      Ничего не поделаешь, пришлось идти и Плескуновой. В огороде на грядках уже зеленели всходы петрушки, лука, гороха. Вдоль забора росли сливы и вишни. Между деревьями и забором поднимались густые заросли шиповника. Кто-то хорошо продумал планировку сада: залезть сюда не так просто. В конце огорода в заборе была калитка, за которой начиналось поле. Озимь уже отошла от зимней спячки и, набирая силу, тянулась вверх, наливалась весенними соками. От калитки к самому лесу вела тропинка, проторенная прямо по озими. Видно было, что ростки не раз придавливались к земле, но они упрямо выпрямлялись и вновь тянулись к солнечному свету.
      - Хворост ношу на растопку, - предупредила Ядвига Эдуардовна вопрос Калана. Она могла бы промолчать, но тропинка-то вела не куда-нибудь, а прямехонько к ней во двор.
      Калан ничего не сказал. Прошли поле. Тропинка привела к чистому криничному ручью. Дальше никаких следов. Кругом сплошные заросли орешника.
      Шедшая впереди Довнар внезапно остановилась. Прислушалась. Наверное, ей с Каланом пришла в голову одна и та же мысль.
      - Что посоветуете, Алла Захаровна? - спросил ее Калан.
      - Дрозд поет, - будто самой себе сказала Довнар. Она смотрела в густые заросли орешника и зачарованно слушала.
      Дрозд - отменный певец. Удивительно чисты и звонки переливы его песни. Она то взметывается до тончайших тонов и на них почти замирает, то как бы падает вниз, становится звонкой, будит в лесу многоголосое эхо.
      Что нужно для самогоноварения? Холод. Зимой снега или льда навалом. А как быть весной, тем более летом? Холодная вода! А что может быть холоднее родниковой воды? Значит, надо искать аппарат по ходу ручья, может быть, у самого родника.
      - Эх, Ядвига Эдуардовна, показали бы вы нам свое производство, и делу конец. Зря не теряли бы времени ни мы, ни вы. Может, покажете? - спросил Калан.
      - Было бы что, - обиженно ответила Плескунова.
      Пробирались вдоль ручья с трудом.
      - Глядите! Да тут же следы трактора, - крикнула Марина.
      Действительно, впереди было что-то вроде просеки. Поломанные кусты и следы колес. Дальше - небольшая поляна. Подошли по просеке к поляне, в центре которой находилось маленькое озерцо. От него-то и начинался ручей. Было здесь и еще кое-что. По бокам озерца на прочных металлических опорах стояли две большие бочки, от которых тянулись к длинным корытам трубы. В корытах трубы извивались, напоминая спящих змей. Да, дело тут поставлено на поток. Два заводских цеха, которые могут работать одновременно. Наливай в бочки брагу, раскладывай под ними костер, подставляй под выведенные из корыт концы труб посуду и получай самогон. Вначале идет первач, продукт, можно сказать, высшего качества. Плесни ложку такого самогона в костер - он вспыхнет синим пламенем. Дальше идет основная часть хмельного зелья, годная для широкой продажи. Под конец - остатки. Их обычно выливают в бочки для повторной перегонки. Ядвига Эдуардовна, видно, так и делает. У нее товар, по прежним сведениям, самый конкурентоспособный: либо первач, либо вроде того. Недалеко от бочек стоят две копны сена. Что бы это значило? Алесь проверил. В копнах тоже бочки. В них дозревает брага. Но как все это можно было завезти? А следы трактора? Значит, тут хозяйничает целая артель. Интересно, признается ли теперь Плескунова?
      - Ядвига Эдуардовна, что вы скажете на все это?
      - А что сказать? Лес-то не мой, откуда мне знать, кто тут чем занимается?
      - А тропка?
      - Что тропка? Я уже сказала, что хожу за сухими ветками.
      - Для растопки?
      - Ага, для растопки.
      - Под этими бочками?
      - Не докажете.
      - Докажем, Ядвига Эдуардовна, докажем. Но тогда уже одним штрафом, как раньше, не отделаетесь.
      Что же делать со всей этой техникой? Оставить в лесу? Завтра ее уже не будет. Перепрячут так, что и следов не найдешь. Разбить тем, что есть под рукой, не разобьешь. Без помощи директора совхоза не обойтись. Алесь написал записку и попросил Марину передать ее Заневскому. Пусть пришлет пару рабочих с трактором.
      Марина вернулась вместе с директором. Пришел-таки сам посмотреть на самогонный цех. А спустя еще некоторое время приехал и трактор с двумя рабочими. Составили протокол, подписались. Первым делом ликвидировали завод. Разобрали копны сена, вытащили из них бочки с брагой. Кувалдами погнули и эти бочки, погрузили все вместе на прицепную тележку и повезли в хозяйство.
      - Надо же! - сокрушался Виктор Сильвестрович. - Можно сказать, под самым боком устроились. Бочки приволокли. И чем? Совхозным трактором. Стыд и позор! Накручу я хвост завгару. Будет он помнить эту дату, как день своего рождения.
      - Ядвига Эдуардовна отпирается, говорит, что об этом цехе знать ничего не знает, - подошел к Заневскому Калан.
      - Верьте ей. Да она же с ее размахом заткнет за пояс наш сельмаг. Вы хорошо проверили ее потайные места?
      - Вроде бы да.
      - И ничего не нашли?
      - Ничего.
      - Пойдемте вместе поищем.
      Возвращались той же тропинкой, по которой шли в лес. Впереди Заневский. Остановился перед сарайчиком, начал присматриваться. И что-то разглядел. От основной тропинки отделялась другая, едва заметная. Вела за сарайчик. Между его стеной и забором тропинка упиралась в пустой ящик. Заневский отодвинул его ногой. Ничего особенного. Обычный мусор, скапливающийся годами в углах подворья. Вот разве что прошлогодние листья шиповника. Казалось, хозяйка сгребла их в кучу да так и оставила. Виктор Сильвестрович разгреб листья ногой. Под ними оказались какие-то доски. Постучал по ним - пустота. Возможно, тайник. Открыли и ахнули: три двадцатилитровые канистры и несколько литровых бутылок. Заневский достал одну из них. Холодная, запотевшая.
      - Не иначе как первач, - откупоривая бутылку, сказал Заневский. - Так и есть: экспортный вариант. Любую конкуренцию выдержит.
      Тем временем Калан достал канистры и остальные бутылки. Спросил Плескунову:
      - Столько самогону и все для себя? А, Ядвига Эдуардовна?
      - Так никто ж задаром ничего не сделает. Вот и приходится угощать.
      - Да, действительно. Без угощения трактор в лес не пойдет. А знаете ли вы, Ядвига Эдуардовна, что ваши клиенты чуть было не убили Наталью Николаевну Титову? И все из-за этого вот, что в канистрах.
      - Я тут ни при чем.
      - Суд разберется, кто при чем, а кто ни при чем.
      19
      Виктору Сильвестровичу Заневскому нет еще и сорока. Директорствует он в совхозе немногим больше трех лет. Принял хозяйство, можно сказать, добитое до ручки. Трудно, очень трудно было ставить его на ноги. Но теперь, кажется, перелом наметился.
      Вернувшись в контору, Виктор Сильвестрович вдруг вспомнил, что с того, будь он неладен, вечера он еще ни разу не видел Титову. А надо бы проведать, подбодрить. Как-никак он теперь ей что-то вроде крестного отца. Кто знает, что сталось бы с Натальей Николаевной, не случись ему тогда проезжать мимо. Вызвал Мишу Ведерникова, попросил раздобыть букет цветов и, как будет все готово, дать ему знать. Потом попросил к себе секретаря парткома Антона Кондратьевича Лепешко.
      - Вызывали, Виктор Сильвестрович? - приоткрывая дверь, спросил Лепешко.
      - Не вызывал, а просил зайти.
      - Что-нибудь случилось?
      - Случилось. Ты знаешь, где я только что был? В лесу.
      Антон Кондратьевич вскинул густые, чуть нависавшие рыжие брови.
      - Грибы в лесу если и есть, то разве что в беличьих тайниках, отшутился. - Да и не до грибов сейчас.
      - Грибов в лесу, ты прав, сейчас нет. Но мы нашли кое-что другое. И знаешь что? Это вроде бы и по твоей части.
      - Не темни, Виктор Сильвестрович. Выкладывай, что там у тебя.
      - Прибегает ко мне с запиской симпатичная медсестричка. Мариной ее зовут. Записка от нашего нового участкового уполномоченного. А в ней: так и так, присылайте трактор и двух рабочих. Уполномоченный - человек серьезный и игрушками, думаю себе, заниматься не будет. Дал я команду трактористу, а самого такое любопытство разобрало, что решил лично узнать, в чем дело. Да и провожатая при мне.
      - Узнала бы о провожатой Зоя Михайловна, перепало бы тебе на чай.
      - Жена у меня сознательная и зря семейных сцен устраивать не станет. Так вот, привела меня эта сестричка в лес. А там, не поверишь, настоящий завод. Гонят самогон по двум конвейерным линиям. И нашли ж шарамыги место. Для охлаждения бражного конденсата поставили змеевики у самого родника. А вода там, скажу тебе, - зубы немеют. Плохо это все. Дали мы волю самогонщикам. Но еще хуже, что сами оказались их пособниками.
      - Как это понимать? - насторожился Лепешко.
      - А так вот и понимай. У кого в Поречье трактора?
      - У кого же они могут быть, кроме как в нашем хозяйстве.
      - Значит, наши?
      - Да говори ты, Виктор Сильвестрович, толком.
      - А я и говорю, что туда привезено трактором четыре бочки, не считая мелкой утвари. А раз привозил все это трактор, значит, мы им помогали. Строим свинокомплекс, техника вся на строгом счету. А мы затеяли внеплановый объект - самогонный завод. Верховодит там всем известная самогонщица Плескунова. Но кто-то же в ее артели и из наших? Я все это к чему говорю? Не пора ли нам провести сход сельчан да строго спросить кое с кого.
      - А как доказать, что верховодит Плескунова?
      - Шестьдесят четыре литра самогона нашли у нее. Хотя перед этим божилась, что ничего, мол, нет. За эти дела ее уже штрафовали.
      - Согласен, Виктор Сильвестрович. Пора нам браться за самогонщиков серьезно. Для начала на первом же заседании парткома поставим этот вопрос.
      Во дворе засигналила машина.
      - Хочу навестить Наталью Николаевну, - сказал Заневский. - Может, и ты со мной?
      - Если возьмешь.
      - Пошли.
      Заневскому приходилось бывать в кабинете главврача и раньше. Кабинет как кабинет. Разве что сразу видно: здесь обосновалась женщина. Больничная кушетка аккуратно заправлена. Подушка с узорчатой накидкой. У изголовья на тумбочке - ваза с букетом распустившихся тюльпанов. Сама Наталья Николаевна сидела за столом и просматривала журнал.
      - С чем пожаловали, дорогие гости? - спросила она. С того злополучного вечера прошло немногим больше двух недель, а следов от ушибов как не бывало. Разве что, когда неловко повернется, по лицу пробежит гримаса боли. Дает о себе знать перелом ребер.
      - Решили проведать нашего доктора, который всегда помогает другим. В любую погоду, в любую пору, в любое время дня и ночи.
      - Да что вы, Виктор Сильвестрович, даже неловко.
      - Не скромничайте, Наталья Николаевна. Она, эта скромность, хороша, когда в меру.
      - А все-таки, зачем пожаловали, если не секрет?
      - Да честное слово, проведать. Вот и цветы в доказательство.
      - Ну спасибо, коли так.
      Виктор Сильвестрович рассказал Наталье о недавних событиях, о Плескуновой и о том, что было обнаружено в ее тайнике.
      - Нам нужно, Наталья Николаевна, как-то перестраиваться, объединять наши силы, что ли, - начал делиться своими планами Заневский. - Одному человеку это зло не одолеть. Подумать только, Терехова Антона загубил зеленый змий. Один наш пьянчуга угробил почти новый трактор и теперь замаливает свои грехи там, куда редко заглядывает солнце. Мерзавец Пашук тоже... Решили мы с Антоном Кондратьевичем обсудить этот вопрос сперва на парткоме, а потом и на общем сходе. Рассчитываем на вашу помощь. - Заневский пригладил рукой свои рыжие усы, взял по привычке из пластмассового стаканчика, что стоял на рабочем столе, карандаш и принялся крутить его в пальцах. Наталья смотрела на вращавшийся карандаш и думала, почему многие при разговорах теребят что-нибудь в руках. Наверное, это помогает сосредоточиться, снимает напряжение. Заневский заметил взгляд Натальи и, словно устыдившись своего несерьезного занятия, положил карандаш на место: