Алексей Иванович Пантелеев
      (Л.Пантелеев)
      Ночные гости
      Комедия в одном действии
      из времен Великой Отечественной войны
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
      Дед Михайла.
      Марья, жена его.
      Дуня Огарёва, комсомолка, командир
      партизанского отряда.
      Немецкий офицер.
      Его вестовой.
      Староста.
      Партизаны.
      Изба деда Михаилы. Налево - часть русской печи. Направо
      - входная дверь. Темнеет.
      За окном бушует метель. У стола бабка Марья собирает
      ужинать. С улицы входит Михайла. Он с ног до головы
      запорошен снегом.
      Марья. Ну, слава тебе, господи, наконец-то!..
      Михайла. Ох, и метет же нынче, мать, - не приведи бог! Фу!.. (Отряхивается.)
      Марья. Я уж и то гляжу - только и гулять в этакую-то пору. Эвона, поглядите, какой снегирь!.. И где тебя, старого лешего, носит?! Я уж думала - тьфу, тьфу, тьфу - не в полицию ли его потащили...
      Михайла (сбивая с валенок снег). Ну, да! На шута я им сдался. Нужен им этакой старый хрен. (Бросил веник, проходит к столу.)
      Марья. Садись, ешь...
      Михайла (стоит, потирает руки). У Маслюковых, понимаешь, засиделся. Мужики собрались. Побеседовали. То да се. Все-таки оно на людях как-то и дышать легче. (Садится, оглядывается.) Слыхала, мать? Наши-то, говорят, опять наступают.
      Марья (испуганно). Тс-с-с... "Наши"! (Оглянулась.) За "наших"-то нынче, знаешь, головы снимают.
      Михайла. А шут с ним! Пускай снимают. Тоже не жизнь. (Берет ложку, ест.) Н-да. А еще такой слух есть, что будто опять к нам в село каратели едут.
      Марья. О господи! Это кто ж тебе говорил?
      Михайла. Да волостной этот, черт, сказывал как будто. Если, говорит, партизан не найдут, - ни одного человека в живых не оставят.
      Марья. Ох уж эти мне партизаны!.. Тьфу на них! И так уж никакого житья нет, а они, колоброды...
      Михайла. Ну, ну, помолчи, матка... Ладно. Не понимаешь, так и молчи. (Ест.)
      Марья. Только народ баламутят... Это все Дунька эта, Огарёва... Статное ли дело - девчонка, комсомолка, с немцами воюет! Из-за нее, проклятущей, все семейство ихнее постреляли. Сколько народу погибло...
      Михайла. Ладно, ешь, помалкивай... (Вдруг вспомнил что-то, хлопнул себя по лбу.) Эх, старая дубина!
      Марья (испуганно). Ты что?
      Михайла. Да забыл совсем... (Поднимается.) Иду сейчас, понимаешь, мимо Кочетковых, а тут этот... как его... Володька, что ли? Сони-то Минаевой, которую повесили, братишка. Сунул чего-то: "Вам, - говорит, - дедушка, телеграмма..."
      Марья. Какая телеграмма? От кого?
      Михайла. Н-да. Сунул и говорит: "Читать, - говорит, - можно, только осторожно". (Идет к дверям, роется в карманах своего драного зипунишки.)
      Марья. А, брось ты!.. Небось пошутил над тобой, старым...
      Михайла. Да! Хорошие теперь шутки... (Достает записку.) Вот она! Эвона! А ну-ка, старуха, засвети огонька, почитаем.
      Марья, что-то сердито бурча, раздувает огонь и зажигает
      маленькую керосиновую лампочку-фитюльку. Старик достает
      из-за божницы очки, напяливает их и привязывает
      веревочками.
      Марья. О господи, господи... Тьфу! Погибели на вас нет. Уж и так второй год без карасина живем, а тут - на всякие глупости...
      Михайла. Ладно, старая, не ворчи. Не тужи, будет тебе еще карасин. (Развернул записку.) А ну, почитаем давай, что за телеграмма такая. (Читает по складам.) "Дя-дя Ми-хай-ла, се-год-ня ве-че-ром я, ес-ли мож-но, приду к вам ночевать..."
      Марья. Чего? Кто придет? Это кто пишет?
      Михайла. Постой, постой... (Читает.) "Если вы позволите и если у вас все в порядке, поставьте, пожалуйста, на окошко огонек. Я приду так около семи часов..."
      Марья. Это кто же пишет?
      Михайла (чешет затылок). Гм... "Ога-рё-ва Дуня".
      Марья. Что-о-о?! Дунька?!! Да она что - очумела? К нам ночевать просится?
      Михайла. Тихо, старая, тихо. Значит, у нее дело есть, коли просится. Без дела бы небось не пошла.
      Марья (кипятится). Да что это она, в самом деле, бессовестная!.. Стыда у нее нет?! Мало, что сама в петлю лезет, и людей туда же тянет!..
      Михайла (чешет затылок, смотрит на ходики). Н-да. В семь часов. Сейчас без десяти. (Берет лампочку, потом, подумав, ставит ее обратно на стол.)
      Марья. И так уж никакого житья от этих немцев проклятых нет. Уж второй год не живем, а одну муку-мученическую принимаем. У кого все хозяйство разорили, у кого девку повесили... Там, слышно, убили, там - сожгли, там на каторгу угнали. Только нас одних, стариков, кажись, и не трогают. Ну, и сиди спокойно, и радуйся. Дожить бы до смертного часа и - аминь, слава тебе, господи...
      Михайла (чешет затылок). Эх, баба! Эх, дура ты, баба! Эх, какие ты, баба, неумные слова говоришь. "Не трогают"! А сердце твое - что? - не трогает, что по нашей русской земле поганые немцы ходят?!
      Марья (тихо). Мало ли... (Берет лампочку, держит ее в руке.) Терпеть надо.
      Пауза.
      И чего это она, в самом деле, к нам вдруг полезла? Что уж - по всей деревне и ночевать ей, кроме нас, негде? Тут у нее крестный живет, там тетка... Тоже, скажите пожалуйста, свет клином сошелся...
      Михайла. Нет, это не говори, это она хитро придумала. Это она, девка-то, сообразила. У других - что? У кого сын в Красной Армии, кто сам у немцев на подозрении. А мы с тобой вроде как два старых грыба живем, век доживаем.
      Пауза.
      А может, и верно? А? Избенка-то у нас махонькая, и спрятать негде. У людей хоть под полом можно ночь переспать.
      Марья (ехидно). Да? Вот как?! Под полом? Это зимой-то? Эх ты - мужик! Дурак ты, мужик! Девка из лесу придет, намерзла небось как цуцик, а ты ее в подполье! Вот и всегда вы так, мужики, к нашему женскому сословию относитесь... Нет уж, извиняюсь, не бывать по-твоему! (Ставит на окно лампочку.) Вот! Милости просим!
      Михайла (смеется, обнимает жену). Эх, матка, матка... Хорошая ты у меня, матка...
      В окошко стучат.
      Марья. Эвона! Уже! Легкая она на помине.
      Михайла (заглядывая в окно). Кто? Что? Иду, иду, сейчас...
      Уходит и почти тотчас же возвращается. В избу
      вваливается запорошенный снегом немецкий офицер,
      обер-лейтенант. За его спиной - с автоматом у живота
      немецкий солдат.
      Офицер. Хайль Гитлер! Шприхьт хир йеманд дойтч? Найн? (К Михайле.) Ду! Шприхьст ду дойтч?"*
      ______________
      * Привет! Говорит тут кто-нибудь по-немецки? Ты! По-немецки говоришь? (Нем.)
      Михайла (машет рукой). Нет, нет, не бормочу я по-вашему. Извиняюсь, ваше благородие.
      Офицер (ломаным русским языком). Э-э-э... кто есть хозяин?
      Михайла. Я хозяин.
      Офицер. Это есть деревня Ифановка?
      Михайла. Так точно, Ивановское село.
      Офицер. Где имеет жить староста?
      Михайла. Староста... он, ваше благородие, туточки вот, около белой церкви, в большом доме живет.
      Офицер (приказывает). Проводит меня!
      Михайла. Проводить? Ну что ж, это можно. Проводим... (Не спеша одевается.)
      Офицер. Шнелер! Бистро!
      Старик, одеваясь, делает жене какие-то знаки. Та
      растерялась, не понимает.
      Михайла (офицеру). Пойдем, ваше благородие.
      Немцы и Михайла уходят. Старуха испуганно смотрит им
      вслед. Слышно, как хлопнула калитка.
      Марья (лицом к зрителю). О господи... Владычица... Помяни царя Давида... Спаси и сохрани, царица небесная! (Крестится.)
      Легкий стук в окно.
      Марья (подбегая к окну). Что еще? Кто?
      Бежит к дверям и сталкивается с Дуней Огарёвой. Девушка
      в белом овчинном полушубке и в шапке-ушанке.
      Дуня (запыхавшись). Здорово, бабушка!
      Марья (машет на нее руками). Ох, девка, не в добрую ты минуту прилетела!
      Дуня. А что?
      Марья. Да ведь чуть-чуть ты кошке в лапы не угодила. Немцы у нас были. Только что.
      Дуня (свистит). Фью... Откуда их нелегкая принесла?
      Марья. Карательный, говорят, отряд. Вас, одним словом, ловить приехали.
      Дуня. Та-а-ак. Ну что ж. Молодцы, ребята! Ловите!.. А дядя Михайла где?
      Марья. К старосте его повел. Офицера-то...
      Дуня (с досадой). Н-да. А я думала - завтра. Ну что ж, ладно - и сегодня можно. Поиграем еще в кошки-мышки.
      Марья. Это как же, милая, понимать надо?
      Дуня. А так, бабушка, понимать, что если от немецкой кошки один только хвост останется - так мы и на хвост наступим. (Смеется, протягивает руку.) Ну, бабуся, прощай, мне здесь делать нечего.
      Марья. Опять в лес?
      Дуня. Русская земля большая, бабушка. Место для нас найдется.
      Марья. Холодно ведь.
      Дуня (многозначительно). Ничего. Не бойся. Холодно не будет. (Подумав.) Н-да. А у меня к тебе, бабушка, просьбица. (Расстегивает полушубок, достает из полевой сумки блокнот и карандаш.) Ты Володю Минаева знаешь? Моей подруги Сони, которую повесили, брата? Я ему записку напишу, - ты снесешь?
      Марья. Пиши давай.
      Дуня (подходит к столу, пишет). Если сегодня вечером доставишь молодец будешь.
      Хлопнула калитка. Во дворе, а потом и в сенях - голоса.
      Старуха испуганно вздрагивает.
      Марья. Ой, девка, никак идет кто-то!..
      Дуня. Что? Где? (Сунула блокнот в сумку.)
      Марья. А ну, прячься.
      Обе мечутся по избе.
      Марья. А ну... живенько... скорей... лезь на печь. (Подсаживает ее, и Дуня прячется на печь.)
      Появляются Михайла, русский староста, тот же немецкий
      офицер и немецкий солдат. У солдата в руке чемодан.
      Староста. А это вот, ваше благородие, самая, так сказать, подходящая фатера для вас лично. Тут у нас, имею честь вам сказать, проживают самые безобидные старики-единоличники. Обстановочка у них, правда, неважная, но зато, так сказать, вполне безопасно. И тепло. (Трогает рукой печку.) Печку топили. Если не побрезгуете, ваше благородие, можете на печечку лечь. (К Михайле.) Клопов нет?
      Михайла. Пока не было.
      Офицер. Хорошо. Я буду сдесь. (Солдату.) Ду бист фрай. Векке мих ум драй ур*.
      ______________
      * Можешь быть свободным. Разбуди меня в три часа. (Нем.)
      Солдат (ставит чемодан). Яволь! Ум драй ур. Гут нахт*.
      ______________
      * Так точно. В три часа. Спокойной ночи! (Нем.)
      Откозырял, поворачивается на каблуке и уходит. Михайла,
      заметив на окне лампочку, вздрагивает. Поспешно ставит
      лампочку на стол.
      Офицер. Что?!
      Михайла. Тут посветлее будет, ваше благородие.
      Марья (многозначительно). Опоздал! Поздно уж.
      Офицер. Что ты говоришь? Опоздаль? Кто опоздаль?
      Марья. Говорю - поздно. Темно, говорю, на дворе-то...
      Офицер снимает шинель и, расстегивая полевую сумку,
      проходит к столу.
      Староста. Так что ж - я пойду, ваше благородие?
      Офицер (не глядя на него). Да. Иди. Утром придешь.
      Староста (кланяется). Будьте покойнички, приду... Приятного сна, ваше благородие. Советую на печечку. Так сказать, и тепло, и не дует... (Хозяевам.) Прощайте, старики.
      Михайла кивнул. Староста уходит. Офицер закуривает,
      раскладывает на столе бумаги, просматривает их. За его
      спиной - старики. Марья показывает на печь. Старик не
      понимает.
      Офицер (повернув голову). Кто там стоит?
      Михайла. Это мы стоим, господин офицер.
      Офицер. Что вы стоить? Дайте мне есть!
      Михайла (разводит руками). А вот уж есть-то, извиняюсь, и нечего, ваше благородие. Как говорится, хоть шаром покати.
      Офицер. Шаром? Что есть такое "шаром"? Хорошо, дать мне шаром.
      Михайла. Гм... По какому же месту вам, ваше благородие, дать-то? (Старуха толкает его в бок.)
      Офицер. Я не понимать. Ну, бистро! Дать хлеп, яйка, молёко!
      Михайла (жене). Молоко у тебя есть?
      Марья. Полно, господин, какое нынче молоко. Молока ведь без коровы не бывает, а наших коровушек всех ваши солдатики скушали.
      Офицер (ругается). А доннер-веттер!..
      Михайла (жене). Ну, чаю хоть согрей.
      Марья. Чаю-то? Это можно. Пожалуйста. (Берет ведро, уходит в сени.)
      Офицер (сидит за столом, пишет). И сделать мне скоро постель. Я должен скоро ложиться спать.
      Михайла. Н-да. Где же прикажете, ваше благородие? На печи или...
      Офицер. А-а!.. Все равно.
      Михайла. На печи-то, я думаю, все-таки оно сподручнее. И тепло, и мешать никто не будет.
      Марья (приоткрыв дверь). Михайла!
      Офицер (испуганно). Кто? Что?
      Михайла. Меня это, - старуха зовет. Ну, чего тебе? (Уходит в сени.)
      Офицер пишет. С печи выглядывает Дуня. Офицер бросает
      карандаш, поднимается. Дуня поспешно прячется. Офицер
      ходит по комнате, ерошит волосы, снова садится, снова
      вскакивает, подходит к печи, греет руки. Потом снова
      садится за стол и пишет.
      Возвращается Михайла. Он взволнован. Он только сейчас
      узнал, что Дуня у него в доме. Он смотрит на печь, чешет
      в затылке, качает головой. На одну секунду опять
      показалось лицо Дуни Огарёвой.
      Михайла (кашлянув). Гм... Ваше благородие...
      Офицер. Да? Что?
      Михайла. Извиняюсь... Этого... вам по каким-нибудь специальным делам пройтись не требуется?
      Офицер. Что? Какой деля?
      Михайла. Ежели что, так я провожу, покажу.
      Офицер. Уходи, не мешать мне. (Поднимается, держит в руке бумагу.) Стой!
      Михайла. Да?
      Офицер (Смотрит на него в упор). Где женчин?
      Михайла. Чего-о? Какой? Какая женщина?
      Офицер. Ну... твой жена! Хозяйка.
      Михайла. А-а-а... Жена? (Зовет.) Марья!
      Марья входит с полным ведром.
      Марья. Ну, что?
      Офицер. Ты где быль?
      Марья. За водой ходила.
      Офицер. На дворе часовой стоит?
      Марья (мрачно). Как же... стоит, ирод.
      Офицер. Что?
      Михайла. Стоит, говорит, ваше благородие.
      Марья возится с самоваром.
      Офицер. Слюшать меня! Будем иметь маленький разговор. (К Михайле.) Скажи мне, ты знаешь немножко, зачем я и мои зольдат приходиль в ваша деревня?
      Михайла. Гм... Значит, уж дело есть, ваше благородие, коли пришли. Не гулять небось.
      Офицер. Да, да. Гулять нет. Слюшать меня! Я и мои зольдат имейть искать в ваша деревня русский партизан! А? Что ты говоришь?
      Михайла. Как? Не понимаю я чего-то, ваше благородие.
      Офицер. Я знать, что ви не понимать. Ви добрий старый люди и ви не иметь никакой деля с партизан. Я хотел иметь ваш маленький зовьет. Слюшать, я буду читать один приказ, который я написал ваш мужик! (Читает.) "Воззвание! Командованию германской армии иметь бить известно, что в район деревня Ивановка опэрирует партизанский отряд и что выше... упо... упомятунотый партизански группа руководит русский женщина Еудокия Огарьёва, или, как ее имеют называть, товарищ Дуня". (Пауза.) Что? Ты знать о такой Дуня? Нет?
      Михайла. Дуня? Гм... Чего-то я слыхал. Только ее, по-моему, ваше благородие, давно уж и в живых нет.
      Офицер. О, нэт! Живое еще... (Вздыхает.) Очень живой. (Заглядывает в бумагу.) Дальше... (Читает.) "Командование германской армии объявляет: всем, кто имеет указать место нахождения русской партизан Огарьёва, а также кто иметь будет ее нахождению немецким войскам способствовать, иметь полючить от немецкий военный штаб награда: один тысяча рублей и живой корова". (Михайле.) А? Это хорошо?
      Михайла (чешет затылок). Н-да... Еще бы... Корова - это я тебе скажу! Это - премия! Только вы бы, ваше благородие, мой вам совет, - еще бы и теленочка приписали.
      Офицер. Как? Теленочек? Что есть такое "теленочек"? А-а, маленький корова?!!
      Михайла. Во-во... Уж тогда, я думаю, вам не одну, а десять этих Дунек сразу приведут.
      Офицер. Да? О, это идэе... (Пишет.) "Живой корова и плюс живой маленький теленок"... Так. Дальше... "Тот же, кто иметь будет содействоват партизан, укрывать их в своем доме или способствовать их побегу или не-на-хож-дению - того германская армия будет безжалостно наказать, он сам, а также его семья - отец, мать и маленький дети - будут полючать смертный казнь через повешение". (Кончил читать.) А?
      Михайла (мрачно). Н-да.
      Пока офицер читал, Дуня выглядывала с печи. В руке у нее
      блеснул револьвер, но, по-видимому, она не решилась
      выстрелить. Офицер кончил читать, и она снова
      спряталась.
      Марья (ставит на стол самовар). Нате, хлебайте.
      Офицер (весело). Так. Ну, хорошо. Теперь я буду хлебать чай, а затем буду немножко спать.
      Михайла. Так где же вам, ваше благородие, спать-то устраивать? Знаете, вижу я, что хороший вы человек, - ложитесь-ка вы на нашу постель, а мы со старухой - на печь.
      Офицер. А?
      Марья. Правильно. Ведь, вы знаете, господин, у нас на печке-то... это самое...
      Офицер. Что?
      Марья. Тараканов много.
      Офицер. Как ты сказать? Таракани? Что есть такое "таракан"? А-а, маленький клёп! Э, глюпости!.. У немецкий зольдат много свой есть - и клёп, и вошка, и блёшка... (Пьет чай. Михайле.) Принеси мне... как это называется? Много-много солёма!
      Михайла. Чего принести?
      Марья. Соломы, говорит, принеси.
      Михайла. А, соломы... (Мрачно.) Ну что ж, соломы - это можно. (Уходит.)
      Офицер кончает пить чай, встает, потягивается, снимает
      мундир, кладет на стол пистолет, потом садится и
      начинает стягивать сапоги. Марья, скрестив на груди
      руки, стоит у печи, смотрит на него.
      Марья (подходит к офицеру, оглядывается). Послушай... ты... как тебя... ваше преподобие. Чего я тебе скажу. Это вы насчет коровы-то - сурьезно или как?
      Офицер. Что? Корова? О, да, да. Это серьезно. (Поспешно натягивает сапог, поднимается.) А что? Ты знать что-нибудь?
      Марья. И... и теленочек, значит?
      Офицер. Да, да. И теленочек. И один тысяча... Даже два тысяча рублей. Ты знаешь, да, где иметь быть Еудокия Огарёва?
      Марья (подумав, кивнула). Знаю.
      Офицер (напяливает мундир). Ну!
      С огромной охапкой соломы появляется Михайла.
      Марья (приложив палец к губам). Тс-с-с. (Делает офицеру знак молчать.)
      Михайла, став на приступку, бросает на печь солому.
      Марья и офицер наблюдают за ним.
      Он уминает солому, потом спускается вниз и тяжело
      вздыхает.
      Михайла. Ох-хо-хо!
      Офицер. Слюшай... ты! Ходи, принеси еще солёма! Больше солёма! Это очень мало.
      Михайла. Солому-то, ваше благородие, всю снегом замело.
      Офицер. А-а... (Нетерпеливо.) Ну, бистро!
      Михайла. Ладно, принесу... (Вздыхает.) Ох-хо-хо! (Уходит.)
      Офицер (к Марье). Ну?
      Марья. Уж и не знаю, как... О господи!..
      Офицер (стучит кулаком по столу). Ну, говорить! Бистро! Я слушать тебя. Где она?
      Марья. Тут она... близко.
      Офицер. Где?
      Марья. Тут, одним словом... в одном доме... около колодца.
      Офицер. Как?
      Марья. Говорю, тут они, партизаны-то, по ночам собираются в одном доме. Слыхала, будто и Дуня там тоже бывает. Идем, одевайся, я тебе покажу.
      Офицер (набрасывает на плечи шинель). Как ты сказать? У колёдца?
      Марья. Да, да, у колодца. Идем, покажу тебе. Только ты не один иди. Ты солдат с собой ваших побольше возьми. Всех, какие есть, бери...
      Офицер (задумавшись). Гм... Зольдат? О, найн. Нет! (Сбрасывает шинель.) Мы будем делать с тобой так. Ти бистро тихонько идет туда один. Все узнавать и приходить сказать мне.
      Марья (смущенно). Это как же одна? Почему одна?
      Офицер (нетерпеливо). Да, да, я уже тебе сказать. Ходи осторожно... так... без всякий деля. Смотри туда-сюда... Сколько там имеет быть человек... кто там есть. И все приходи рассказать мне.
      Марья (подумала, одевается). Ну что ж, ладно...
      С охапкой соломы появляется Михайла.
      Михайла (застревая в дверях). О! На! баба! Ты куда это собралась?
      Офицер. Ну, ну, бистро!
      Михайла. Ты куда, я говорю?
      Марья (не смотрит на него). К Минаевым я... за молоком.
      Офицер. Да, да, молёко... (Михайле.) Ты! Слюшать! Принеси... это... еще солёма!
      Михайла (растерянно чешет затылок). Еще? Гм... Ну что ж, можно и еще. (Испуганно поглядывая на Марью, выходит.)
      Офицер (Марье). Ну! Бегом! Я буду ждать.
      Марья (набрасывает на голову платок). Ладно... (Уходит.)
      Офицер, волнуясь и нервничая, ходит по комнате,
      посвистывает, смеется, потирает руки.
      Прислонившись спиной к печке, потягивается, громко
      зевает. Возвращается Марья.
      Офицер. Что?!
      Марья. Да не пускает.
      Офицер. Кто не пускать?
      Марья. Да ваш часовой не пускает. Орет чего-то. Меня чуть ружьем, сволочь, не запорол...
      Офицер. А, глюпости! Идем, я сказать ему. (Идет к выходу.)
      Марья (садится на скамеечку, разувается.) Ладно, иди, ваше благородие. А я - сейчас. Переобуюсь только.
      Офицер. Что?
      Марья. Переобуюсь, говорю. Валенки надену. Снегу на дворе много.
      Офицер. А! Ну, бистро! (Уходит.)
      Марья (поднимается, громким шепотом). Дуня!
      Дуня (выглядывая с печи). Да?
      Марья (сбрасывая с себя зипун). Быстро - одевайся.
      Дуня спрыгнула с печки, сняла с себя белый полушубок,
      старуха - свой зипун.
      Дуня (переодеваясь). Ох, бабушка, милая... Знаешь, ведь я его убить хотела... Только вас пожалела.
      Марья. Полно ты... Нас жалеть.
      Дуня. Нет, уж бить так бить. Будем бить оптом, всех сразу.
      Марья. Ладно, молчи. Беги в сени скорей. Там темно. Он не узнает.
      Дуня (обнимает ее, звонко целует). Ну, бабуся... золотце мое... спасибо...
      Марья (отталкивает ее). Да ну тебя! Беги!.. Живо! (Кидает на печь Лунину одежду.) Стой! Подсади меня! (Лезет на печь. Дуня ей помогает.) Ну, и - беги! Прощай!
      Дуня. Увидимся еще, бабушка... Скоро!
      Дуня заметила на столе пистолет обер-лейтенанта, взяла
      его, потом раздумала, вынула из пистолета обойму, а
      пистолет положила обратно на стол. Все это очень быстро.
      Шаги и голоса. Дуня метнулась к дверям, потом нагнулась,
      надевает валенок. Появляются - Михайла с охапкой соломы,
      за ним офицер. Михайла узнал Дуню, отпрянул.
      Офицер. Ну, всё польний порядок. Ты можешь ходить, я сказаль.
      Михайла (загораживая от него Дуню). Ну, иди, иди, чего ковыряешься!..
      Дуня (глухо). Иду, иду. (Запахнувшись в Марьин зипун, юркнула в сени.)
      Офицер подходит к столу, замечает пистолет, прячет в
      карман. Михайла, бросив на пол солому, вытирает
      вспотевший лоб, озирается - где же Марья?
      Офицер. Ты что? А?
      Михайла. Устал.
      Офицер. Усталь? (Усмехнулся.) Солёма тяжелый?
      Михайла. Ох, тяжелая! (Озирается.) Раньше-то она, ваше благородие, словно бы и полегче была, солома-то... А нынче... (Про себя.) Куда ж это Марья девалась?
      Офицер. Твоя жена - умный женчина.
      Михайла. Жена-то? Умная, ваше благородие. С умом.
      Офицер (смеется). Она умеет нос показать. (Показывает "нос".)
      Михайла. Умеет, ваше благородие. Ох, умеет!
      Офицер. А солёма ты можешь уносить. Я спать не буду.
      Михайла. Нет?
      Офицер. Нет, нет... (Зевает.) Хотя... Айн веник цу шляфен*... Да! (Снимает мундир.) Я буду немножко лежать, отдыхать. (Пытается влезть на печь.) Если я буду засипать и если приходить твой жена, тотчас меня будить! (Не может взобраться на печь.) Эй! Слюшай! Ты! Помогать мне немножко.
      ______________
      * Немножко поспать! (Нем.)
      Михайла подсаживает его. Почти тотчас же офицер
      вскрикивает и кубарем скатывается вниз.
      Офицер. О, таузенд тойфель.* (Стучит зубами.) Кто там есть?
      ______________
      * А, тысяча чертей! (Нем.)
      Михайла (испуганно). Чего? Никого нет, ваше благородие.
      Офицер. Там кто-то живой! (Выхватывает револьвер.) А ну, посмотреть!
      Михайла. Боюсь, ваше благородие.
      Офицер (машет револьвером, кричит). Ну!..
      Марья (садится на печи, свесив босые ноги). Э, ладно, чего там прятаться. Это я, ваше преподобие! Здрасте!
      Офицер (в ужасе). Ты?!! Как ты попаль? Ты уходиль на колодец!
      Марья. А ты и поверил...
      Офицер. О, доннер-веттер! Эс ист айне гроссе фальш!*. (Кидается к Марье с пистолетом. Старуха спрыгивает с печи.) Кто уходиль? Говорить мне живо, кто уходиль из дом?! (Машет пистолетом.) Ну! Говорить! Я буду стрелять!..
      ______________
      * Это обман! (Нем.)
      Михайла (делая шаг к офицеру). Тихо, ваше благородие, не кричи, тихо...
      Офицер (визжит). А-а-а!.. И ви - тоже! Все как один! Русский свинья! Полючай! (Стреляет.)
      Михайла грудью своей заслонил жену.
      Офицер. На! (Стреляет еще раз, замечает, что пистолет не заряжен.) А, ферфлюхте тойфель!* (Отбросив пистолет, схватил табуретку, замахнулся.)
      ______________
      * А, дьявольщина! (Нем.)
      За полминуты до этого на улице застучал пулемет,
      послышались голоса. Распахнулась дверь. На пороге
      Дуня. За ее спиной несколько партизан.
      Дуня (в руке у нее револьвер). Стой! (Стреляет.)
      Офицер выронил табурет, вскрикнул, схватился за
      простреленную руку.
      Дуня. Хэнде хох!*
      ______________
      * Руки вверх! (Нем.)
      Офицер поднимает сперва левую, потом - медленно - правую
      раненую руку.
      Офицер (к Михайле). Это кто есть?
      Михайла. А это вот, ваше благородие, Дуня Огарёва и есть, за которую ты, сволочь, живую корову с теленком обещал.
      Дуня. А ну... (Показывает рукой, дескать - пошел вон.)
      Два паренька с автоматами наизготовку заходят - один
      справа, другой слева. Офицер медленно идет к выходу.
      Марья (стоит, по-прежнему прислонившись к печке). Эй! Стой! (Офицер остановился.) Ну-ка, дай я на тебя погляжу в последний раз. (Качает головой.) Ведь надо же! А? Вы подумайте, люди честные... Краденой коровой думал русского человека купить... Эх, и дурак же ты, я тебе скажу, ваше сковородие... (Махнула рукой.) Иди!..
      На улице громче застучал пулемет.
      Занавес
      ПРИМЕЧАНИЯ
      НОЧНЫЕ ГОСТИ
      Пьеса написана в 1944 году. Впервые опубликована в журнале "Дружные ребята", 1945, № 1, затем в собр. соч. в 4-х т. Т. 3. Л., 1972.
      Г.Антонова, Е.Путилова