- Застрелить ее надо!
      - Стреляй в нее, атаман!
      Я думаю: "Ну, что ж! Сейчас застрелят".
      Зажмурилась даже. Потом говорю:
      - Я ж не нарочно.
      И заплакала.
      Атаман меня за плечо схватил, в глаза посмотрел и говорит:
      - Так, значит, ты говоришь, плотина - там, в той стороне?
      - Там, - говорю. - Вот честное слово - там.
      Он говорит:
      - А ну, становись на колени.
      Я не подумала - стала.
      - Перекрестись, - говорит.
      Я и перекрестилась.
      Тогда он саблю обратно вложил, по рукоятке ладошкой похлопал и говорит:
      - Если обманешь, сам на месте тебя вот этой саблей зарублю.
      Потом на коня вскочил и кричит:
      - Эй, вы, черти окаянные, поворачивай!.. Конные вперед, переменным аллюром - за мной!..
      Гикнул, свистнул и вдруг коня придержал, нагнулся, схватил меня под мышки и - к себе в седло.
      - А ну, - говорит, - показывай нам дорогу.
      Потом еще раз свистнул, лошадь рванула, и я чуть из седла не вылетела.
      НАЗАД В ГОРОД
      Я даже кричать не могла. Я будто вся деревянная стала. Лошади в холку вцепилась, зажмурилась и глаз не разжимаю.
      А меня так и кидает, так и подкидывает.
      Соколовский орет:
      - Гей! За мной! Вперед! Не отставай!..
      Сзади свистят, улюлюкают, плетки щелкают, копыта стучат.
      Я глаза приоткрыла - вижу: мы уже лесом несемся.
      Над головой только темные ветки мелькают.
      Я думаю:
      "Куда же мы едем? В город? Ведь там же красные. Ведь папина дивизия пришла. А может быть, - думаю, - и не пришла никакая? Может быть, я дурака сваляла? Может быть, я в безоружный город бандитов веду?"
      Подумала об этом, и даже холодно стало, будто мне снегу за шиворот насыпали.
      ВСТРЕЧА
      Но до города мы так и не доехали. Не успели. Только, я помню, мы с бандитами из лесу выскочили, - у меня над головой что-то как засвистит.
      И не успела я голову наклонить, а уж слышу - Соколовский кричит:
      - Стой!..
      Лошадь под ним на дыбы взвилась. Удилами зазвенела. Задние на него налетели. Все смешались.
      А уж где-то впереди слышу:
      - Ура-а! Ура-а! Ура-а-а!
      Я лошадь за шею обхватила, высунулась и вижу: бегут нам навстречу люди. И хоть они и далеко еще, а уж вижу, что это не просто люди, а военные: в шинелях, с винтовками со штыками... И столько их там бежит, что и сосчитать нельзя.
      А впереди на коне командир скачет и наганом над головой размахивает...
      Я его еще и разглядеть не успела, а уж у меня дух захватило и сердце в груди заколотилось.
      Я, как угорь какой-нибудь, из седла выскользнула, на землю спрыгнула и - бегом навстречу.
      - Папа! - кричу. - Папочка! Папка!
      А за спиной слышу:
      - Стой! Гадина!
      Оглянулась - несется ко мне атаман Соколовский.
      Весь изогнулся, чуть из седла не валится. Лицо у него злое. Глаза горят. Оскалился.
      - Стой! - кричит.
      И вижу, саблю надо мной поднимает.
      Я съежилась. Присела. Потом у меня что-то в ушах затрещало. Что-то грохнуло. Ноги у меня подкосились. И я память потеряла.
      ЗОЛОТАЯ САБЛЯ
      Очнулась - кто-то мне голову гладит.
      А голове больно. В голове шумит.
      Где-то как будто стреляют. Где-то "ура" кричат.
      А я даже и вспомнить не могу, что со мной, где я... Носом поглубже дохнула: папоротником пахнет. Глаза приоткрыла - что такое? Кто это надо мной?
      Я даже головой замотала.
      - Уйди! - говорю.
      Страшно мне стало.
      А потом посмотрела получше и узнала: Ноченька это, корова наша... Нагнулась ко мне, сопит и тепленьким своим языком плечо мне вылизывает.
      Я у нее, помню, спрашиваю:
      - Ноченька! Милая! Где это мы с тобой? А?
      А потом голову повыше подняла и вижу: поляна или опушка лесная. Луна светит. Елочка растет. Около елочки конь какой-то гуляет, уздечкой звенит. А рядом со мной вижу: лежит человек. Лежит на спине, руки раскинул. На правой руке кровь. А в руке сабля с золотой рукояткой.
      Я тут и вспомнила все. И Соколовского - атамана - узнала.
      Думаю:
      "Вот оно что. Значит, не убил ты меня? Значит, самого убили!.."
      А в голове больно-пребольно. Прямо трещит голова.
      Встать хотела - не могу. Все крутится, качается, будто я целый час на одной ножке вертелась.
      Легла я и голову уронила.
      Вдруг, будто сквозь сон, слышу, кричат:
      - Вот она!
      Я опять голову через силу подняла, вижу: люди бегут на полянку. Впереди Вася, братишка, бежит. За ним дядя Федор, охотник. А за ними с конем в поводу - папа!
      Я только "папа, миленький" и успела сказать. А уж он меня на руки подхватил, обнимает, целует и в лоб, и в нос, и в глаза, и куда попало...
      - Живая? - говорит.
      - Живая, - говорю.
      - Ну и молодец. Нам больше ничего и не надо.
      А что дальше было, я уж не помню. Потому что я опять память потеряла. И как меня в город везли - не знаю. Говорят, меня папа сам на своем коне довез. А Вася и дядя Федор будто бы сзади бежали...
      ВЫРОСЛА
      Ну, а дальше и рассказывать нечего.
      Бандитов, конечно, всех переловили. В тюрьму посадили.
      Мост новый построили.
      А я только три денька всего и повалялась в постели.
      У меня ведь ничего страшного не было. Ведь Соколовский меня зарубить не успел. Папа, когда увидел, что он на меня с саблей летит, выстрелил и пробил ему руку. Сабля только тупым концом и ударила меня по затылку. Зато у меня до сих пор лысинка на этом месте осталась на память.
      А я лежала - не жаловалась. Чего мне жаловаться? Со мной ведь папа рядом сидел!
      Правда, нам с папой даже и поговорить как следует не дали. Уж столько народу, столько людей меня навещать в эти дни приходило, что даже неловко было.
      Все они на меня глядели, удивлялись: вот, дескать, храбрая какая девочка - бандитов не испугалась!
      А я хоть и молчала, а сама думаю:
      "А вы почем знаете, что не испугалась? Еще как испугалась-то".
      Папа у нас неделю только и погостил. А потом опять воевать уехал.
      А через день или через два меня в комсомол приняли.
      Как-то вечером возвращаюсь с Ночкой из стада - вижу, ребята идут. Комсомольцы. И с ними наш Вася.
      Увидели меня - честь отдают.
      - Здорово, - говорят, - товарищ военный инвалид. Мы к вам.
      Я говорю:
      - Ну что ж, милости просим.
      Привела, усадила, спрашиваю:
      - В чем дело?
      - Дело, - говорят, - такое. В комсомол хочешь?
      А я хоть и обрадовалась до полусмерти, а сама и виду не подаю. Отвернулась даже. Говорю:
      - Я же - маленькая...
      Тут Вася мой подскочил, кулаком по столу ударил и говорит:
      - Ну, ну! Не фасонь! Ты! Матрена Ивановна! Маленькая, да удаленькая...
      Ребята смеются...
      - Правильно, - говорят. - Об чем разговор? Пиши заявление.
      Тогда я подумала и говорю:
      - Ну, хорошо, ладно. Вот с коровой управлюсь и сяду писать...
      А сама думаю:
      "Чего мне писать? У меня уж все написано и переписано".
      У меня ведь заявление-то месяца три уж под подушкой лежало. Уж и пожелтело небось... Всё дожидалось, пока я вырасту.
      1940
      ПРИМЕЧАНИЯ
      РАССКАЗЫ О ДЕТЯХ
      Эти рассказы давно уже стали классикой, на них воспиталось не одно поколение читателей. Они издавались в сериях "Библиотека пионера", "Золотая библиотека", в сборниках, представляющих советскую детскую литературу за рубежом. Дети, их судьбы, характеры всегда волновали писателя. В каждом из ребят, независимо от возраста, Л.Пантелеев видит личность, с уважением и пониманием относится к трудностям, с которыми они сталкиваются на нелегком пути взросления. Какими же представляет своих героев Л.Пантелеев? Он считает, что самые лучшие человеческие качества - честность, храбрость, достоинство - проявляются не только в исключительных обстоятельствах, но и в самой обычной, будничной обстановке. Вот почему написанный в мирные дни рассказ "Честное слово" о верности маленького мальчика данному слову так актуально прозвучал в первые дни войны. Его не только опубликовали, но и читали по радио.
      Осень и зиму 1941-1942 годов Л.Пантелеев провел в осажденном Ленинграде. Наряду со взрослыми судьбу блокадного города разделяли дети. Вместе с ребятами писатель дежурил на крыше, тушил зажигалки, дети окружали его и на Каменном острове в больнице, куда его привезли в состоянии крайнего истощения. "Присутствие детей, - пишет Л.Пантелеев, - подчеркивало великий человеческий смысл нашей борьбы". О мужестве ленинградских детей в дни войны и блокады написано большинство рассказов этого раздела.
      НОЧКА
      Первая публикация: "Ночка", журнал "Костер", 1940, № 6. Отдельное издание: "Ночка". М.- Л.: Детгиз, 1948.
      Г.Антонова, Е.Путилова