Алексей Иванович Пантелеев
      (Л.Пантелеев)
      Фенька
      Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу - кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.
      "Что, - думаю, - такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, - дождем и не пахнет..."
      Повернул я голову, посмотрел - ничего не видно. На локте привстал тоже не видно. Прислушался - как будто тихо.
      Лег я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.
      "Фу, - думаю. - Что такое?"
      Надоело мне, встал я, бросил газету, подошел к окну и - глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне - во сне снится, что ли? Вижу - за окном, на узеньком железном карнизе, стоит - кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали.
      Ростом она будет поменьше самого маленького мальчика с пальчика. Ножки у нее босые, платье все изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щетке.
      Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что что какой-то зверек. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.
      А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.
      Я у нее через стекло спрашиваю:
      - Девочка! Тебе что надо?
      А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!
      Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил ее в комнату.
      Я говорю:
      - Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.
      А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:
      - Я в дверь не умею ходить.
      - Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?
      - Да, - говорит, - не умею.
      "Вот так, - думаю, - чудо-юдо ко мне привалило!"
      Удивился я, взял ее на руки, вижу - она вся дрожит. Вижу - боится чего-то. Оглядывается, на окно посматривает. Лицо у нее все заплаканное, зубки стучат, а в глазах еще слезы поблескивают.
      Я у нее спрашиваю:
      - Ты кто такая?
      - Я, - говорит, - Фенька.
      - Какая такая Фенька?
      - Такая вот... Фенька.
      - А где ты живешь?
      - Не знаю.
      - А где твои папа с мамой?
      - Не знаю.
      - Ну, - я говорю, - а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?
      - Нет, - говорит, - не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.
      - Какие собаки?
      А она мне опять:
      - Не знаю.
      Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:
      - Не знаю, не знаю!.. А чего же ты тогда знаешь?
      Она говорит:
      - Я есть хочу.
      - Ах вот как! Это ты знаешь?
      Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я ее на диван, "посиди", говорю, а сам пошел на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем ее кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипяченого молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.
      Прихожу в комнату, смотрю - где же Фенька? Вижу - на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:
      - Феня! Феня!
      Никто не отвечает.
      Я опять:
      - Феня! А Феня?
      И вдруг слышу откуда-то:
      - Я тут!
      Нагнулся - она под диваном сидит.
      Рассердился я.
      - Это, - говорю, - что за фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?
      - А я, - говорит, - не умею.
      - Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?
      - Нет, - говорит, - это умею.
      - Ну, так садись, - говорю.
      Посадил ее за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.
      - Ешь, - говорю.
      Только вижу - не ест. Вижу - сидит, ковыряется, носом сопит.
      - Что? - говорю. - В чем дело?
      Молчит, не отвечает.
      Я говорю:
      - Ты же есть просила. Вот - ешь, пожалуйста.
      А она покраснела вся и вдруг говорит:
      - Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?
      - Как повкуснее? Ах ты, - я говорю, - неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?
      - Ах нет, - говорит, - что вы, что вы... Это тоже невкусно.
      - Так чего же тебе? Мороженого?
      - Нет, и мороженое невкусное.
      - И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи пожалуйста, хочется?
      Она помолчала, носиком посопела и говорит:
      - Нет ли у вас немножко гвоздиков?
      - Каких гвоздиков?
      - Ну, - говорит, - обыкновенных гвоздиков. Железненьких.
      У меня даже руки от страха затряслись.
      Я говорю:
      - Так ты что же это, значит, гвозди ешь?
      - Да, - говорит, - я гвоздики очень люблю.
      - Ну, а еще что ты любишь?
      - А еще, - говорит, - я люблю керосин, мыло, бумагу, песок... только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички...
      Я думаю:
      "Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается?"
      "Ладно, - думаю. - Давай проверим".
      Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.
      - На, - говорю, - ешь, пожалуйста!
      Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она - раз-раз, хруп-хруп весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:
      - Еще!..
      Я говорю:
      - Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, - бумаги, пожалуйста, могу дать.
      - Давай, - говорит.
      Дал ей бумагу - она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок - она и спички в два счета скушала. Керосину на блюдечко налил - она и керосин вылакала.
      Я только смотрю и головой качаю. "Вот так девочка, - думаю. - Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счета. Нет, - думаю, - надо гнать ее в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!"
      А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюет: спать, значит, хочется.
      И тут мне ее, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек съежилась, нахохлилась, - куда ж ее, думаю, такую маленькую на ночь глядя гнать. Ее ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: "Ладно, так уж и быть, - завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнет, а завтра утречком - до свиданьица, иди откуда пришла!.."
      Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку - еще подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл ее вместо одеяла салфеткой.
      - Спи, - говорю. - Спокойной ночи!
      Она сразу и захрапела.
      А я посидел немножко, почитал и тоже спать лег.
      Утром, как только проснулся, пошел посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю - на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки... Вижу - лежит моя Фенечка под стулом, подушка у нее под ногами, голова на полу, а салфетки - так той и вовсе не видно.
      Я разбудил ее, говорю:
      - Где салфетка?
      Она говорит:
      - Какая салфетка?
      Я говорю:
      - Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.
      Она говорит:
      - Не знаю.
      - Как это не знаешь?
      - Честное слово, не знаю.
      Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем - нету салфетки.
      Вдруг Фенька мне говорит:
      - Слушайте, не ищите, ладно. Я вспомнила.
      - Что, - я говорю, - ты вспомнила?
      - Я вспомнила, где салфетка.
      - Ну, где?
      - Я ее нечаянно скушала.
      Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.
      - Обжора ты этакая, - говорю, - утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрешь.
      Она говорит:
      - Я не нарочно.
      - Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?
      Она говорит:
      - Я ночью проснулась, мне есть захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.
      Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушел на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху все это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю - моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу - нет, лицо вытирает.
      Я у нее спрашиваю:
      - Ты где воду брала?
      Она говорит:
      - Какую воду?
      Я говорю:
      - Такую воду. Одним словом, - где ты мылась?
      Она говорит:
      - Я еще не мылась.
      - Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?
      - А я, - говорит, - всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.
      Я только рукой махнул.
      - Ну, - говорю, - ладно, садись, ешь скорей и - до свиданьица!..
      Она говорит:
      - Как это "до свиданьица"?
      - Да так, - говорю. - Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.
      И вдруг вижу - моя Феня как задрожит, как затрясется. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазенок слезы так и текут.
      - Не гоните меня, - говорит, - пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего - ни одного гвоздика, ни одной пуговки без спросу не съем.
      Ну, одним словом, мне ее опять жалко стало.
      Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: "Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, - думаю, - погостит у меня немножко. А там видно будет".
      - Ладно, - говорю, - так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня...
      Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.
      Потом я ушел на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.
      На работе я все время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли чего-нибудь?
      Прихожу домой - Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.
      - Ой, - говорит, - наконец-то! Как я рада!
      - А что? - говорю. - Скучно было?
      - Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!
      Взял ее на руки. Говорю:
      - Есть, наверно, хочешь?
      - Нет, - говорит. - Ни капельки. У меня еще три гвоздя от завтрака осталось.
      "Ну, - думаю, - если три гвоздя осталось, значит, все в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела".
      Я похвалил ее за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.
      Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу - чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.
      - А ну, - говорю, - Фенька! Иди сюда!
      Она прибегает.
      - Да? - говорит.
      Я говорю:
      - Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?
      - А что?
      - Да ничего. Знаешь или не знаешь?
      Она говорит:
      - Если вы ругаться не будете, тогда скажу.
      - Ну?
      - Не будете ругаться?
      - Ну, не буду.
      - Я их выпила.
      - Как выпила?!! Ты же мне, - я говорю, - обещала...
      Она говорит:
      - Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, говорит, - опять сами виноваты. Зачем вы мне таких соленых гвоздей купили? От них пить хочется.
      Ну вот - поговорите вы с ней! Опять я виноват.
      Я думаю: что же мне делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь. Думаю: надо ей какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями занимается. А когда я ее работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять.
      И вот на другой день утром я ей даю метелку и говорю:
      - Вот, Феня, я ухожу на работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри. Сумеешь?
      Она даже засмеялась.
      - Эва, - говорит, - невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.
      Вечером я прихожу, смотрю: в комнате - пыль, грязь, на полу бумажки валяются.
      - Эй, Фенька! - кричу.
      Она из-под кровати вылезает.
      - Да! - говорит. - В чем дело?
      - Ты почему это пол не подмела?
      - Как это почему?
      - Вот именно: почему?
      - А чем, - говорит, - его подметать?
      - Метелкой.
      Она говорит:
      - Нету метелки.
      - Как это нету?
      - Очень просто: нету.
      - Куда же она девалась?
      Молчит. Носом сопит. Значит, дело неладно.
      Я говорю:
      - Съела?
      - Да, - говорит. - Съела.
      Я так на стул и упал. Я даже рассердиться позабыл.
      Я говорю:
      - Чудовище! Да как же это ты умудрилась метелку слопать?
      Она говорит:
      - Я, честное слово, даже сама не знаю. Как-то незаметно, по одному прутику...
      - Ну, что же, - я говорю, - мне теперь делать? Железную метелку для тебя, что ли, заказывать?
      - Нет, - говорит.
      - Что "нет"?
      - Нет, - говорит, - я и железную съем.
      Тогда я подумал немного и говорю:
      - Ладно. Я знаю, что я с тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?
      - Нет, - говорит, - не съем. Он пыльный. Вымойте его - тогда съем.
      - Ну нет, - говорю. - Спасибо. Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.
      И на другой день я посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего - не плакала, не пищала. Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.
      Я взял ножницы и сделал три дырки. И с тех пор Фенька так там и живет, у меня в чемодане.
      Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь с указательный. Но живется ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в ее домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький - вот такой - телевизорчик там стоит.
      Так что вы ее не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю.
      1938-1967