– Все правильно: «непонятка».
      – Признали?
      – Ага. И подтвердили.
      – А чего так долго?
      – Объясняться они не обязаны. – Карбид скомкал ленту и швырнул ее на пол. – Ни вашим, ни нашим, Ясень. – Помолчал. – Разочарован?
      Вместо ответа Виктор демонстративно посмотрел на часы:
      – Четырнадцать минут. Он не вернется.
      – Вернется, – пообещал Герман. – Ручной Привод и не таких возвращал.
      Карбид подошел к немаркированному шкафу, открыл его, повернув ручку на дверце, и посмотрел на спрятанный внутри рычаг.
      – Черепаныч, слышал?
      – Да, Карбид. У меня все готово.
      – Ставлю на возврат.
      Герман резко дернул рычаг, опустив его до предела вниз, и привычно поморщился, услышав хорошо знакомый скрежет.
 
      И в этот миг что-то на Земле изменилось. Что-то важное, но незаметное. Бесценное и обычное. Вплелся в ткань новый рисунок, стало чуть светлее и…
 
      Рука выскользнула из-под простыни, пальцы сжались в кулак.
      Разжались.
      Сжались снова.
      В слабый, едва обозначенный кулак, но ведь не это главное. Не драться собирался владелец руки, не сжимать что-то. Он просто двигался. Он…
      – Он жив! – Задержавшаяся в операционной медсестра выскочила из комнаты. – Вагит Рустемович, он жив!
      Неотключенные еще приборы подали голос. Врачи бросились к столу:
      – Работаем!!
 
      – Четырнадцать минут… – Ясень покачал головой. – Плохо.
      – Бюрократия, – повторил Карбид, закрывая немаркированный шкаф.
      – У них бюрократия, а у нас нездоровые сенсации. – Виктор постучал указательным пальцем по символу биологической опасности: – Применялось?
      – Желтой прессе никто не верит, так что на сенсации всем плевать. – Герман посмотрел на привлекший внимание напарника шкафчик, прищурился, припоминая, после чего покачал головой: – Локально.
      – Когда?
      – Было.
      – Ух, ты! – У Ясеня вспыхнули глаза. – А…
      – Журнал читай.
      – Ну, расскажи! Жалко, что ли?
      – Тараканов на Подстанции травили.
      – Э-э… – Виктор понял, что продолжения не будет. – Ясно.
      И чертыхнулся. Карбид хмыкнул. Ясень смутился еще больше и, подумав, продолжил прежнюю тему:
      – Короче, эти воскрешения могут нам боком выйти.
      – Напиши докладную.
      – Пожалуй… – Виктор внимательно посмотрел на Германа. – А поможет?
      – Нет.
      – Там тоже всем плевать на желтую прессу?
      – Ага.
      Добро пожаловать в реальный мир. Где всем на всё и на всех плевать. И поэтому это «всё» катится куда попало как придется.
      – Я не думал, что наши относятся к этому столь несерьезно.
      – Гораздо серьезнее они относятся к дележу «искр». Никто не хочет уступать.
      – И как ты справляешься?
      – Я не справляюсь. – Карбид снова закурил. – Я просто делаю свою работу.

* * *

      – Ну, давай, давай, – бормотал Олег, лихорадочно нажимая на кнопки клавиатуры. – Теперь сюда… Прячься, придурок!
      Тяжеловооруженный боец несся по лабиринту, отважно расстреливая попадающихся по дороге врагов. Монитор полыхал зарницами, колонки плевались перестрелкой и бодрой музыкой, тихонько подвывал DVD-привод. Очередная «стрелялка», один из последних уровней, и Олег, с детства обожающий подобные игры, был полон решимости пройти его в ближайшие двадцать минут.
      Дождь за окном, делать нечего, почему бы не поиграть?
      – Что, гады, попались?!
      В колонках загрохотали выстрелы, забабахали разрывы гранат и послышались крики умерщвляемых врагов. На секунду даже показалось, что единственную комнату небольшой квартиры затянуло пороховым дымом. Лежащая на тахте Юля прикрыла ладонью микрофон телефонной трубки и попросила:
      – Олег, сделай, пожалуйста, тише.
      – Что?!
      – Тише сделай!
      – А… Сейчас!
      – Олег!!
      Однако девушке пришлось подождать, пока молодой человек не разнесет в пух и перья очередную толпу нарисованных злодеев – до этого он просто не мог оторвать пальцы от клавиатуры. Расправившись с врагами, довольный Олег поставил игрушку на паузу и, потянувшись, уменьшил громкость.
      – Пожалуйста.
      – Спасибо! – саркастически отозвалась Юля и вернулась к телефонному разговору: – Так когда, говоришь, это случилось? Сегодня днем? Да, очень интересно…
      Олег побарабанил пальцами по столешнице, задумчиво глядя на монитор, однако продолжать игру не стал, дождался, когда Юля закончит разговор, после чего с улыбкой посмотрел на поджавшую губы девушку:
      – Я немного увлекся.
      Фраза прозвучала извинением. Которое, впрочем, не было принято.
      – Ты постоянно увлекаешься!
      – Согласен, бывает.
      Юля, демонстрируя обиду, уткнулась в экран ноутбука. Олег помялся.
      – Пожалуйста, не дуйся, я ведь не заметил, что тебе позвонили.
      – Ты вообще ничего не замечаешь.
      – Неправда. – Олег осторожно пристроился на краешек тахты.
      – Даже меня!
      – Я только на тебя и смотрю.
      Он не обманывал подругу: худенькая девчонка с коротким каре каштановых волос давным-давно похитила сердце молодого человека. Выпуклый лобик, тонкий нос, чуть припухлые губы и большие васильковые глаза – Олег мог любоваться ею часами. И, как это обычно бывает, совершенно не понимал, что он в ней нашел? Почему другие девчонки вызывали лишь поверхностный интерес на ночь или месяц встреч, а Юлька прикипела к сердцу так, что не вырвешь? Почему она? Вечный вопрос любого мужчины.
      – Извини.
      Тишина. Девушка делала вид, что полностью поглощена текстом.
      – Пожалуйста, извини… – Олег нежно погладил Юлю по ноге.
      – Отстань!
      – Юла, пожалуйста, не обижайся.
      Ласковый голос и мягкие движения Олега постепенно сделали свое дело: мир был восстановлен, скреплен несколькими крепкими поцелуями, и…
      Через некоторое время Олег и Юля в обнимку лежали на тахте, бездумно разглядывая потолок. Хотелось курить, но они давным-давно договорились не дымить в единственной комнате квартиры – оба не любили спать в прокуренном помещении.
      – Кто звонил? – поинтересовался Олег.
      – Ревнуешь?
      – Просто интересно.
      Однако такой ответ Юлю не устроил:
      – А в принципе ревнуешь?
      – В принципе, разумеется, ревную, – признался Олег.
      Признался абсолютно серьезным тоном, ибо глупо сообщать женщине, что ты уверен в ней на сто процентов.
      Юля поерзала, поудобнее устраиваясь в объятиях Олега, и ответила:
      – Ольга звонила. Помнишь, Костик ее в клуб приводил?
      Костика, двоюродного брата Юли, Олег знал хорошо, а вот образ его подружки из памяти выветрился.
      – Костик вроде с Женей сейчас? – неуверенно протянул молодой человек.
      – А раньше была Оля.
      – Гм… возможно. – Олег зевнул. – Ты с ней до сих пор дружишь?
      – Я ведь журналистка, – напомнила Юля.
      – Будущая, – уточнил молодой человек, напоминая, что подруге еще предстоит окончить университет.
      – Не важно. – Юля прищурилась. – А поскольку я журналистка, то должна везде искать источники информации. На будущее пригодится. Это аксиома, мой дорогой Ольгерд.
      Девушка частенько переделывала имя молодого человека то ли на фэнтезийный, то ли на скандинавский манер. Иногда Олег поправлял подругу, иногда нет. Сегодня решил не обращать внимания, в конце концов, только-только помирились.
      – То есть Ольга для тебя источник информации?
      – Ага.
      – И что за источник? Она секретарь президента?
      – Ольга окончила медицинский и сейчас работает в Михайловской больнице.
      – Крутой источник.
      – Зря смеешься, между прочим. Во-первых, больницы – это в принципе кладезь информации, а такая известная, как Михайловская, – тем более. А во-вторых, Ольга уже сообщила мне интересный факт.
      – Какой?
      – Все тебе расскажи.
      – Не хочешь – не надо, пойду еще пару монстров убью.
      – Я тебе пойду! – Юля вздохнула и улыбнулась. Она и сама прекрасно знала, что не удержится, расскажет Олегу о том, что ее увлекло. – Одним словом, Ольга рассказала, что в Михайловской больнице самый высокий по стране процент возвращений после клинической смерти.
      – Каких еще возвращений? – не понял молодой человек.
      – После клинической смерти, – повторила Юля. – Пациент умирает на операционном столе или еще где-нибудь, спасти его не могут, записывают в покойники, а потом проходит некоторое время, и он воскресает.
      – Такое бывает? – недоверчиво спросил Олег.
      – Бывает.
      – Я понимаю, что бывает все… – Молодой человек покрутил головой. – Но ведь без кислорода мозг умирает. То есть они возвращаются овощами?
      – Нет, возвращаются нормальными, иначе кому это интересно? – Девушка почесала кончик носа. – После смерти есть сколько-то времени до того, как мозг погибнет, несколько минут, кажется… я спрошу у Ольги. Одним словом, такие ситуации случаются, а в Михайловской их больше всего. Я статистику видела.
      – Ну и что?
      – Это же интересно! Загадка! Почему так много возвращений в одной больнице?
      Олег изобразил на лице скептическую гримасу.
      – Где-то больше, где-то меньше. Если все так, как ты рассказала, то процент возвращений зависит исключительно от самих людей, в смысле от пациентов. Если врачи зафиксировали смерть, то воскреснуть могут только сильные люди с сильным организмом. Получается, в Михайловскую привозят крепких ребят.
      – Если бы все зависело только от людей, не было бы такой статистики, – не согласилась Юля. – В Михайловской возвращаются на двадцать процентов больше, чем в среднем по стране. Прикинь, на двадцать процентов! Это аномалия!
      – И ты хочешь ее расследовать?
      – Ага.
      Последний курс журфака, а что дальше? Родители Юли связей не имели, толстым кошельком похвастаться не могли, приходилось рассчитывать только на свои силы, а чтобы заметили, чтобы обратили внимание, помимо всего прочего нужно принести «в клюве» хороший материал. В издательствах и крупных телекомпаниях это любят.
      – Я, конечно, мало чего в вашей кухне смыслю, – медленно произнес Олег. – Но мне кажется, что ничего интересного ты с этой мистикой не добьешься. Ну, воскресают, ну, многие воскресают, ну и что? Обычное дело: крепкие больные, хорошие врачи. К тому же, если я правильно помню, Михайловская рядом с большим парком находится, у реки, экология в том районе нормальная, даже несмотря на то, что центр, – вот и возвращаются пациенты. Опять же, люди рядом с Михайловской живут не бедные, им есть зачем возвращаться. Жить им нравится.
      – А тебе не нравится?
      – Мне… – Молодой человек пожал плечами. – Мне тоже хорошо. С тобой хорошо… Но ведь я говорю о тех, кто… там.
      Девушка рассмеялась, но тут же приняла серьезный вид:
      – Не доверяешь моему чутью?
      – У тебя еще нет чутья.
      – Хм… – Ссориться с Олегом по-настоящему Юле тоже не хотелось, а потому, подумав, она не стала протестовать против столь низкой оценки ее профессиональных способностей. Вместо этого игриво прижалась к другу и проворковала: – Что же мне тогда делать? Как найти хорошую работу?
      – Придумай что-нибудь другое, – предложил молодой человек.
      – Придется с кем-нибудь переспать.
      – Правильно, – одобрил Олег. – Так надежнее.
      – Так ты врал, что ревнуешь!
      – Ревную, – признал молодой человек. – Но сейчас мы не о развлечениях говорим, а о бизнесе. А это совсем другое дело.
      – Бестолочь!
      Они любили подкалывать друг друга подобным образом, шутили, смеялись, но никогда не говорили в открытую, что сейчас – по крайней мере сейчас! – за этими словами ничего нет и быть не может. Сейчас они смотрели только друг на друга. И им это нравилось.
      Олег поцеловал девушку в щеку и тихо сказал:
      – Не жалеешь, что отказалась от предложения НТВ?
      – Быть светским репортером? Нет, не для меня.
      – Опыта набралась бы. Нужные знакомства завела.
      – Нужно сразу штурмовать серьезные крепости, Олег. С хорошим материалом.
      – Честно говоря, эти возвращения не кажутся мне серьезной темой.
      Юля упрямо выпятила нижнюю губу:
      – Посмотрим.

* * *

      Фургон «Шевроле» с орегонскими номерами, цельнометаллический, темного цвета – словно взятый напрокат из дешевого голливудского боевика, – стоял у тротуара, напротив дверей навсегда закрытой прачечной. Двигатель машины тихонько урчал на холостом ходу, выплевывая тоненькую струйку выхлопа, однако свет был выключен, а «дворники», несмотря на довольно сильный дождь, не работали. И даже те двое, на передних сиденьях, переговаривались тихим шепотом, словно опасаясь привлечь к себе лишнее внимание прохожих.
      – Погода как испортилась, а? Прямо на глазах, – пробормотал водитель. – А ведь еще утром жара дикая стояла.
      – Нам же, мать твою, лучше, – с характерной техасской тягучестью отозвался второй. – Гребаных свидетелей не будет.
      – А если клиент сегодня не появится?
      Водитель, судя по всему, слегка нервничал.
      – Как это не появится? – с легким пренебрежением пробурчал техасец. – Зря, что ли, мы его пасли целую неделю? – Он почесал указательным пальцем левую бровь. – Никуда, мать твою, клиент не денется: сорок минут назад закончилась смена, получается, с минуты на минуту будет здесь.
      – А если в бар зайдет по дороге?
      – Подождем лишний час и возьмем пьяным.
      Водитель кивнул, отвернулся, провел рукой по рулю, однако успокоиться ему не удалось, уверенность, что сквозила в голосе техасца, на шофера не действовала.
      – Хорошо, что он одинокий, да? Получается, никто не станет его искать до завтрашнего вечера.
      Техасец покачал головой, но, верно оценив состояние напарника, смеяться над ним не стал: зачем дергать человека, с которым идешь на опасное дело? Лишь кивнул:
      – Верно.
      – Вот и я говорю, – оживился водитель. – А еще…
      – Тихо!
      В правом зеркале заднего вида, на которое периодически поглядывал техасец, появилась фигура мужчины.
      – Он?
      – Он.
      – Лицо его помнишь?
      На этот раз пренебрежения в голосе техасца было значительно больше:
      – Разумеется, помню, мать твою.
      – Ну, тогда…
      – А он не спешит.
      – Кто не спешит? – не понял водитель.
      – Клиент не спешит, – прищурился техасец.
      Остановившийся в нескольких шагах от фургона мужчина принялся раскуривать сигарету. Получалось у него не очень ловко, поскольку одновременно приходилось удерживать зонтик.
      – Закуривает, – сообщил техасец.
      – Остановился?
      – Угу.
      Водитель нервно погладил рулевое колесо.
      – Может, он нас заметил?
      – Даже если и заметил, что с того? Наш клиент – обычный, мать его, лох, живущий тихо и размеренно. Ему и в страшном сне не может присниться, что кто-то собирается его похитить.
      – Тогда почему он остановился?
      – Он чует, – объяснил техасец. – Они всегда чуют. Как быки перед бойней. Только быки, мать твою, понимают, а эти – нет. У быков, мать твою, инстинкты, а у этих – телевизор, пиво и мысль, что они никому на … не нужны. Мысль, мать твою, правильная. Они с ней живут. Привыкают. Верят. И никогда, мать их, от нее не откажутся. У нашего лоха, мать его, небось мурашки по коже и внутри холодно. Ему бежать надо, а он стоит и ни черта не понимает. Сделает пару затяжек… – Мужчина шагнул вперед. Техасец усмехнулся. – И тупо пойдет на бойню.
      – Он идет?
      – Идет.
      В тот момент, когда мужчина поравнялся с фургоном, техасец спокойно открыл свою дверцу – никаких резких движений! – и дружелюбно произнес:
      – Извините, сэр, мы из службы доставки, немного заплутали в вашем районе, вы не подскажете дорогу?
      – Дорогу куда? – осведомился мужчина.
      – Тут у меня написано.
      Техасец взял в руку лист бумаги, медленно вышел из кабины фургона и приблизился к мужчине.
      – Кажется, какой-то «драйв», но почерк у нашего диспетчера тот еще! Как курица лапой!
      – Дайте я посмотрю.
      Мужчина сделал шаг вперед, и в этот момент техасец нанес классический «прямой встречный в голову», умело поймав жертву на движении. Мужчина даже не вскрикнул – нокаут, просто обмяк, начал оседать и рухнул бы на землю, не подхвати его техасец под мышки.
      – Двери!
      – Уже!
      Боковая дверца съехала в сторону, и два бандита, дожидавшиеся своего часа в чреве фургона, ловко втащили тело внутрь.
      Техасец подхватил упавший зонтик, закрыл его и вернулся в кабину. Водитель надавил на газ, «Шевроле» быстро отъехал от тротуара и через несколько мгновений растворился в дождливом вечере, оставив после себя лишь сигарету, медленно умирающую на мокром тротуаре.

* * *

      Михайловской эту московскую больницу называли по старой памяти, в честь графа Михайлова, выстроившего общедоступную лечебницу еще в восемнадцатом веке и завещавшего потомкам поддерживать заведение вечно. Потомки, надо отдать им должное, волю предка соблюдали неукоснительно, до самого переворота не жалели денег на больницу, не приносящую им никакой выгоды, кроме благодарности простых людей. Но разве это мало – благодарность? Разве мало для нормального человека, который любит свою землю, свою страну и свой народ? Для того, кто чувствует себя их частью? Третьяков, Морозов, Михайлов… Они остались в памяти не только потому, что хотели остаться и стремились к этому, а потому, что делали то, что считали правильным. А когда не мыслишь себя вне страны и народа, совесть сама подскажет, что правильно, а что нет. Ибо совесть появляется, когда живешь не только ради себя.
      После Октябрьского переворота, унесшего в небытие графов Михайловых, больница несколько раз меняла название. Сначала стала «городской № 3», затем – «им. тов. Нахамсона», который то ли лечился в ней, то ли командовал ею. Но тут получилась неувязка: тов. Нахамсон оказался плохим тов. То есть сначала он был тов. как тов. – зверствовал во время Гражданской войны не хуже других тов. За рвение получил высокую должность, ездил на длинном автомобиле, жил в отнятой у «эксплуататоров» квартире и украшал супругу отнятыми у «эксплуататоров» бриллиантами. Однако в какой-то момент врожденный флюгер тов. Нахамсона неправильно указал направление ветра, результатом чего стало звание «врага народа» (вполне заслуженное, учитывая «шалости» тов. Нахамсона во времена Гражданской), и больницу вновь пришлось переименовывать. Причем спешно. Ей выделили порядковый номер, однако в памяти народной больница навсегда осталась Михайловской, и даже через сто лет после исчезновения графского рода упрямые москвичи продолжали называть ее только так, и никак иначе.
      Ольга предупредила Юлю, что пробиться на прием к главврачу окажется не простой задачей:
      «Он у нас академик, еще советский академик. Искренне считает, что над ним только Господь Бог стоит».
      «Все врачи так считают».
      «В общем, да. Но над Иваном Алексеевичем действительно – только Бог».
      Тем не менее в главный корпус подруга Юлю провела. Назвала этаж, на котором находился кабинет главврача, показала, где лифт, и ушла: «Дальше сама».
      Сама так сама, не привыкать. Пусть профессионального опыта у Юли действительно маловато – тут Олег прав, – но как проникнуть к нужному человеку, девушка представляла. Умела войти без доклада, начать разговор так, чтобы не выгнали – нахальства и уверенности хватало. А вот над тем, как преодолеть главный барьер – секретаршу, нужно думать, ибо на эту должность настоящие, выросшие еще в советские времена, академики брали исключительно стерв. Понимали, что это их главная линия обороны, что только опытная секретарша способна с одного взгляда определить, следует ли пускать посетителя к небожителю или пусть со своим вопросом идет в какой-нибудь отдел. Собственно, именно по тому, кто сидит в приемной: длинноногая «Ниночка, сделайте кофе» или холодная «Валентина Петровна, посмотрите, пожалуйста, кто у нас следующий?» – можно сделать вывод о том, что из себя представляет хозяин кабинета. Секретарша главврача, по словам Ольги, являла собой идеал второго типа, защищала шефа, как Брестскую крепость, и преодолеть ее означало сделать даже не полдела, а девять десятых. Ибо наивный вид, который блестяще умела напускать на себя Юля, мог растопить сердце любого монстра, да и нравится дедам оказывать услуги молоденьким девочкам.
      Но как пройти секретаршу?
      И тут Юле сказочно повезло. Едва она подошла к дверям с табличкой «Приемная академика Митина И.А.», как из них вышла высокая полная женщина в строгом деловом костюме.
      «Она!»
      Женщина внимательно посмотрела на Юлю – примерно таким взглядом Зевс разглядывал копошащихся под Олимпом людишек – и осведомилась:
      – Вы сюда?
      – Нет, – пискнула сообразительная девушка. – Секретариат ищу.
      – Новенькая?
      – Стажировка.
      – Прямо по коридору, третья дверь направо.
      Не удостоив Юлю прощальным взглядом, женщина повернулась и царственной походкой направилась к уборной.
      «Отлично!»
      Юля дождалась, пока мегера скроется за дверями туалета, даже пару шагов сделала по направлению к секретариату, после чего проскользнула в приемную и, вежливо постучавшись, приоткрыла дверь в кабинет самого.
      – Иван Алексеевич?
      – Кто там еще?
      Хозяин кабинета встретил девушку, сидя во главе монументального стола, раскинувшегося во всю длину далеко не маленькой комнаты. «Советский еще» академик оказался невысоким, кругленьким стариком, абсолютно лысым и ушастым, что делало его похожим на постаревшего Чебурашку. На Юлю он смотрел недовольно, но без раздражения – наличие во взгляде этой эмоции девушка умела улавливать мгновенно.
      – Юлия Соболева, корреспондент. – Пока девушка дошла до кресла, она успела выбрать, а самое главное – натянуть на лицо подходящее случаю выражение: «Смелая девчушка № 2». – Добрый день, Иван Алексеевич.
      И протянула руку. Причем ладонью вниз.
      Академик замешкался, с сомнением разглядывая девичью руку, после чего вздохнул и поинтересовался:
      – Вам назначено?
      – Не припоминаю.
      – Я тоже.
      – Но ведь вы меня не выгоните, правда?
      – Почему? – оживился Митин. – Я, знаете ли, человек занятой. Вот возьму и выгоню.
      И даже пальцами пошевелил, демонстрируя, что не чурается физических упражнений.
      – Раз я сумела к вам прорваться, вы должны признать поражение и уделить мне десять минут. Иначе получится нечестно.
      Выражение лица Юли говорило о том, что она искренне верит в хороших людей, и отказать ей в такой малости, как десять минут, значит полностью перевернуть мировоззрение замечательной девчонки. Какой злодей способен на такую пакость?
      – Вам говорили, что вы очень шустрая мамзель? – осведомился Митин.
      – Да, Иван Алексеевич, – радостно подтвердила Юля.
      – Вас не обманывали.
      Академик привстал, элегантно поцеловал Юле руку, после чего вернулся в кресло и прохладно сообщил:
      – Десять минут.
      Хватка у этого Чебурашки была железной.
      – Спасибо огромное, Иван Алексеевич!
      – Время пошло.
      Девушка расположилась напротив главврача.
      – Иван Алексеевич, только вы способны ответить на вопрос, который мучает меня целый месяц.
      – В вашем возрасте это срок, – кивнул Митин. – У меня, к примеру, есть вопрос, который мучает меня уже двадцать три года.
      – Какой? – навострила уши Юля.
      – Из тебя получится хороший журналист, шустрая мамзель, – рассмеялся академик. – Спрашивай, а то время закончится.
      – У меня есть кое-какая статистика. – Юля положила перед главврачом лист с таблицей. – Обратите внимание на цифры. Показатели вашей больницы выделены красным маркером.
      Несколько секунд Митин изучал распечатку, после чего поднял взгляд на девушку и пожал плечами.
      – В чем вопрос?
      – В вашей больнице чрезвычайно высокий процент возвращений.
      – И о чем это говорит?
      – Я всю голову сломала.
      – Сочувствую, – улыбнулся академик. – Что-нибудь надумали?
      – Ничего.
      – Я не удивлен.
      Юля проглотила иронию главврача. Продолжила внимательно смотреть Митину в глаза, показывая, что терпеливо ждет ответ. Академик развел руки.
      – Юля, возможно, факт аномально высокого числа возвращений в моей больнице меня и заинтересовал бы, но есть одно «но»: здесь работают лучшие хирурги города. А возможно, я подчеркиваю: возможно, у меня работают лучшие врачи страны. – Митин откинулся на спинку кресла и довольно улыбнулся. – Поймите, шустрая мамзель, я потратил годы, чтобы собрать этих ребят. Одних вел с института, других сманивал… Я ведь командую здесь, понимаете, и я должен делать все, чтобы в моей больнице пациенты получали самое лучшее лечение. В этом смысл моей жизни, шустрая мамзель. Вам знакомо понятие: смысл жизни? – Ответа академик не ждал. – Ну, по крайней мере, вы его слышали. Так вот, я не хочу быть министром здравоохранения, понимаете? И советником президента по здравоохранению не хочу быть. Я уже академик. Я горжусь тем, что сделал. И еще я горжусь тем, что выше меня только звезды и Господь Бог. Потому что я здесь спасаю жизни. И делаю это, скажу без ложной скромности, неплохо. И не надо меня перебивать. Вы за интервью пришли или дискутировать? Дискутировать будете со сверстниками. А если вам нужно интервью, то слушайте.
      – Я и хотела сказать, что у вас очень хорошо все получается, – пробормотала Юля.
      – У меня в каждом отделении доктора наук и кандидаты. У меня любая медсестра в разы лучше и опытнее любого врача из районной поликлиники. И вы, шустрая мамзель, удивляетесь, что у нас частенько оживают пациенты? Это наша работа, вот и все. – Митин помолчал, давая возможность Юле усвоить сказанное, а потом, подумав, добавил: – Да и не воскрешения это вовсе.
      – А что?
      По выражению глаз академика девушка поняла, что время пропаганды закончилось и сейчас она услышит главную мысль. Слишком умен Митин, чтобы аномальная статистика прошла мимо его внимания. И убеждать самого себя в профессионализме врачей академик не будет, это для журналистов. Для себя Иван Алексеевич на этот вопрос уже ответил. И теперь не прочь поделиться им с «шустрой мамзелью».
      – Когда до людей доходит, что мы не шутим, что на кону их жизнь… Вся их жизнь: прошлое, настоящее, будущее, всё, одним словом. Так вот, когда люди это понимают, то меняются кардинально. Зубами цепляются, лишь бы остаться. Лишь бы на солнышко еще раз посмотреть. Любовью заняться. На речку сбегать… Жажда жизни, она ведь в каждом из нас крепко сидит. И некоторым удается остаться. – Митин демонстративно посмотрел на часы. – Ваши десять минут истекли, шустрая мамзель.
      – Спасибо, Иван Алексеевич.
      – Не за что.
      Юля поднялась.
      – Иван Алексеевич, вы позволите мне походить по больнице?
      – Зачем?
      Девушка вздохнула:
      – Ну, раз не получилось с возвращениями, попробую сделать материал для газеты.
      «А может, еще чего разузнаю».
      Спросила Юля потому, что разгуливать по территории просто так, – это одно, а если: «со стариком все согласовано», то это уже совсем другое.
      – Пожалуйста, – пожал плечами Митин. – Хорошей прессе мы всегда рады.

* * *

      В солнечную погоду посетители Михайловской больницы предпочитали встречаться с родственниками в парке. Одни оккупировали многочисленные скамейки, другие располагались прямо на траве, третьи прогуливались по дорожкам. Кто-то громко смеялся, кто-то тихо обсуждал последние новости, а некоторые молчали, держались за руки и молчали, поддерживая друг друга теплом прикосновений. Потому что этим некоторым говорить было не о чем.
      Большая часть пациентов встречала посетителей на небольшой площади с веселым фонтаном, у главного, самого вместительного и современного корпуса больницы. По выходным здесь было особенно многолюдно, что делало площадь идеальным местом для злых каверз.
      – Как тебе вон те?
      Бандера указал на двух мужчин лет сорока, судя по всему – близнецов, компанию которым составляла пара женщин.
      – Слишком серьезные, – покачал головой Бизон. – Не пройдет.
      – Как скажешь.
      Вышедшие на охоту парни специально привлекали к себе внимание толпящихся на площади людей. Задевали плечами, извинялись, улыбались… Бизон в докторском халате и шапочке, на шее стетоскоп, в руках – тонкая папка с украденным из регистратуры списком больных, Бандера в зеленоватых брюках и рубашке санитара, на первый взгляд – что может быть обыденнее для больничного двора? Однако спины обоих украшала крупная надпись: «Морг», которая заставляла окружающих коситься. В этом заключалась первая часть плана приятелей – показать надпись как можно большему числу людей. Пусть все видят, кто они такие.
      – Как тебе эти?
      Пожилая женщина опирается на трость и держится за руку взрослого мужчины, судя по всему – сына.
      – Дряхлая старушка пришла навестить такого же дряхлого мужа. Если у нее сердце не выдержит, Карбид нас с потрохами съест.
      – А эти?
      Женщина лет пятидесяти, тяжелый лоб, тяжелая челюсть – очень характерная внешность, подтверждающая теорию Дарвина. Отчаянно похожая на нее женщина лет тридцати с субтильным спутником примерно того же возраста.
      Бизон внимательно изучил кандидатов и кивнул:
      – Берем.
      Бандера плотоядно улыбнулся.
      Парни напустили на себя сосредоточенный вид и быстрым шагом подошли к жертвам.
      – Добрый день, – сухо и мрачно произнес Бизон.
      – Э-э… драсьте, – добавил Бандера.
      – Добрый день, – настороженно отозвалась старшая женщина.
      – Мы тут разыскиваем кое-кого, – печально продолжил Бизон. – Вы, извините, к кому пришли?
      – К Поликарпову.
      Бандера судорожно вздохнул. Женщина побледнела. Дочь вцепилась в руку мужа, тот поправил очки.
      – Поликарпов… – Бизон углубился в списки.
      – Вы нас искали?
      – Вы господину Поликарпову жена? – участливо поинтересовался Бандера, не позволяя женщине мешать приятелю.
      – Да.
      – Зовут вас?
      – Елена Сергеевна.
      – Ох…
      – Что?
      – А меня Бандера. – Каверзник потряс похолодевшую руку женщины. – Будем знакомы.