- Вот так духота! Как в кочегарке.
      Этому человеку я был до пояса. Следя за его рукой, которая никак не могла расстаться с серым платком, я заметил в его кармане толстый бумажник и после этого от кармана не мог оторвать глаз. Несколько раз пытался запустить туда руку, но она предательски дрожала, а глаза... Недаром говорят, что ничего на свете нет жаднее глаз, они готовы были сами влезть в карман.
      Что ж тут было делать? Карман великана вогнал меня в пот, теперь я тоже все время вытирал лицо рукавом.
      И вот случай... Вожатый резко затормозил вагон, пассажиры повалились сначала вперед, а потом назад, и в это время моя рука успела нырнуть в карман великана. Нырнуть-то, конечно, нырнула, но...
      Володя Гончаров в дни наших странствий всегда говорил: "Чужой карман широк тогда, когда в него просовываешь руку, но, когда из него вытаскиваешь ее, оказывается очень узким. Уже бутылочного горлышка". Карман великана мне показался не бутылочным горлышком, а капканом. Когда я стал вытаскивать* бумажник, великан своими клешнями так сжал мою руку, что она сразу онемела, я застонал и чуть не крикнул. Но попробуй крикнуть! О! Я знаю, сейчас же тебя заклюют люди.
      В общем, я попался.
      "Ну, Ванятка, - подумал я, - крышка пришла тебе, сейчас этот верзила схватит, прижмет, и дух из тебя, как из футбольного мяча, выйдет пшиком".
      Но пока что он только держал в своем кармане мою руку да по-прежнему вытирал свою багровую шею, лицо и как будто в ладони своей не чувствовал моей руки. Но зато я очень чувствовал его руку: она так сжимала мою кисть, что мне приходилось на носочках танцевать возле него, как заправской балерине.
      Человек, попавший впросак, всегда ждет скорейшей развязки.
      "Скорее бы уж остановился трамвай или уж стукнул бы он меня по голове!"
      Но вот трамвай остановился. Поджимая друг друга, люди заспешили к выходу. Так же, не глядя на меня, тронулся великан. За ним, конечно, поневоле и я. У выхода кто-то подтолкнул великана, он отпустил мою руку. Почувствовав свободу, я хотел птицей вылететь из трамвая, но он на лету снова схватил мою руку и спокойным тоном сказал мне:
      - Не торопись, дружище, мы еще с тобой успеем сойти.
      Через несколько минут мы уже сидели с ним на садовой скамейке небольшого скверика, и он таким же спокойным тоном спрашивал меня:
      - Зачем же ты залез в карман?
      - Есть очень захотелось, - ответил я.
      - А ты бы попросил лучше.
      - Попросить, конечно, лучше было бы, да только очень уж неудобно.
      - А воровать удобно?
      На этот вопрос я не сумел ответить.
      - Нехорошо, малый, нехорошо, - продолжал он.- Ты чуть не обидел меня, я как раз еду по такому делу... Сын у меня умер в Москве, если бы ты вытащил бумажник, что бы я стал делать без документов и денег? А сын у меня тоже такого роста был, - внезапно переменив разговор, с грустью произнес великан.
      Мы некоторое время молчали. Где-то за кустами акаций закричала женщина:
      - Пирожки кому, горячие пирожки с ливером!
      Ее крик меня даже приподнял с места. Мужчина-великан, заметив это, сказал:
      - Пойдем-ка, где-нибудь покушаем, я тоже еще не завтракал сегодня.
      Он завел меня в столовую, заказал обед и после этого спросил:
      - У тебя родители есть?
      - Нету, - ответил я.
      И я рассказал ему о своей жизни в колонии, в деревне и о том, как дядя Гордей меня бросил на железнодорожной станции.
      Мужчина покачал головой и снова спросил:
      - А теперь куда держишь курс?
      Я сначала замялся, а потом ответил: разыскиваю колонию.
      - И, как видно, на дорогу у тебя нет денег. Так?
      - Какие у меня деньги, я с самого места в собачьих ящиках еду.
      Мужчина вытащил из кармана бумажник и положил передо мной деньги.
      - Вот, - сказал он, - тут тебе хватит денег и на дорогу и на питание. Смотри только не обманывай меня.
      Затем неразборчивым почерком написал какую-то бумажку и сказал:
      - Как устроишься, напиши мне письмо, я буду ждать. Напишешь?
      - Напишу.
      - Вот и хорошо. Значит, будем знакомы. А воровством больше не занимайся. Ну, до свидания, желаю успехов.
      Положив деньги в карман, я подумал:
      "Ну, теперь я на море. Вот уж, наверное, ахнет этот великан, если однажды он получит письмо с фотокарточкой моряка! Я ему не пошлю письма до тех пор, пока на меня не наденут матросскую форму".
      Да, я твердо решил стать моряком. И теперь ехал на море, к белокрылым чайкам. Но рассказывать об этом первому встречному не стал.
      Я заранее представил себе, как великан открывает письмо и долго смотрит на фотокарточку, а сам шепчет: "Где же я видел этого моряка? Да неужели это тот самый мальчик, который..."
      Он рассказывает обо мне своим соседям, товарищам по службе... Наверное, уж этот великан работает каким-нибудь начальником конторы - вон ведь каким почерком написал свой адрес, его не сразу-то прочтешь.
      За размышлениями я не заметил, как очутился снова около железнодорожного вокзала. Шелестя новенькими кредитками, я подошел к билетной кассе. Не успел спросить о поезде, который пойдет к морю, как ко мне подошли два парня.
      - Куда едешь?
      - Куда?
      Собственно, я еще не мог ответить, в какой город еду, но, прихлопывая ладошками деньги, я твердо сказал:
      - На море.
      - Слушай, дружище, - обратился ко мне один из них, - ты нас не выручишь?
      - Чем?
      - Не купишь ли у нас шарманку?
      - А зачем она мне?
      - Чудак ты человек, это же старинная вещь, любой музей у тебя схватит с руками. Изготовлена еще при царе Дормидонте.
      - А почему вы сами не понесете в музей?
      - Умный ты парень, и горько от тебя слышать такие слова! Разве не видишь, какая печаль написана на лице моего товарища? У него умерла бабушка, любимая бабушка, ему срочно надо ехать домой, он сейчас не только шарманку - готов последнюю рубашку с себя продать.
      У товарища действительно вид был очень скорбный, он то и дело морщил свой широкий нос, а его большой треугольный кадык ходил, как колено шатуна на паровой машине. Кажется, вот-вот заголосит разнесчастный детина.
      Мне стало смешно.
      - Ты чего гогочешь? - спросил парень.
      - Мой друг Петька, когда что-нибудь продавал на базаре, тоже всегда говорил, что у него умерла бабушка, и тоже делал такое жалостливое лицо.
      - Так, понятно, - уже другим голосом заговорил парень, будем считать, что наш сундук не нравится тебе.
      - Очень нравится! - воскликнул я.
      Шарманка действительно понравилась мне, она была больше, чем приходилось видеть на базарах, и разрисована диковинными цветами и птицами. Может, и правда старинная! Я крутнул ручку. Из ящика полилась чудесная музыка.
      После пропажи концертино я все время мечтал приобрести какой-нибудь музыкальный инструмент, и вот...
      - Если нравится, - обрадовался парень,- чего ты смотришь, бери, а до места как-нибудь доедешь. Стоит ли такому орлу об этом думать? Наверное, не одну сотню километров отмахал зайцем по железным дорогам.
      Я кивнул:
      - Ладно, давайте.
      Когда парни ушли, я отошел от кассы, потому что теперь нечего было делать возле нее.
      Я сел на расписной ящик и задумался: "Зачем я взял эту шарманку? На что она мне на море?"
      Вдруг надо мной раздался голос:
      - О чем задумался, шарманщик?
      Я поднял голову и увидел мальчика-оборвыша лет пятнадцати. Он так участливо смотрел на меня, что я не мог не рассказать, о чем я думал.
      - А куда ты едешь? - спросил оборвыш.
      - На море.
      - На море? А в какой город?
      - А все равно в какой.
      - Тогда едем со мной.
      - А ты куда едешь?
      - Тоже к морю.
      - Что ж, поедем. А шарманка?
      Оборвыш покрутил ручку, раздалась мелодия веселого марша.
      - Смотри-ка, она хорошо играет, да главное - марш, - сказал он. - Ну что ж, под этот марш давай и пошагаем.
      - Пешком? - спросил я.
      - А что ж, и пешком.
      - И на ходу можно играть на этой машине?
      - Почему же нельзя. Конечно, можно.
      - Айда за город.
      По широкой кубанской степи льется веселая шарманная музыка. Под эту музыку по пыльной дороге шагают два мальчугана: один худой, длинный, как прут, а другой, наоборот, приземистый, как грибок.
      - Ну, теперь уж скоро дойдем и до моря, - говорит длинный приземистому.
      - Пора уж, наверное, - отвечает приземистый: - третий месяц пошел, как мы тронулись с места.
      Длинный - это Сережа Шушпанов, славный голубоглазый мальчик с черной кудрявой шапкой волос и вечно веселым лицом. Полгода назад этому мальчугану по секрету сообщили, что где-то за киргизскими горами есть пещера, из которой золото выгребают прямо лопатами, Сереже очень захотелось посмотреть на эту пещеру, он покинул детдом, где воспитывался, и пустился недальнюю дорогу,
      Я не буду рассказывать о его странствованиях, потому что они мало чем отличаются от путешествий нашей четверки, но только скажу, что он все-таки добрался до этой пещеры, там в самом деле добывали золото, но только черное, и оно называется углем. Ему не солгали и насчет выгребания лопатами. Действительно, это золото выгребали лопатами...
      И вот теперь Сережа Шушпанов под шарманную музыку шагает снова в детдом. А приземистый мальчик - я. Я, как известно, все еще путь держу на море.
      В один прекрасный день, выйдя из небольшой горной долины, мы увидели море. Оно было точно такое, как о нем рассказывала тетя Дуняша. Такое ласковое, как глаза любящей матери, и накрыто колпаком-небосводом, чтобы не засорилось.
      - Ну, Ванятка, вот мы и дошли до моря, - сказал Сережа, теперь наши дороги, пожалуй, разойдутся. Тебе в эту сторону, в город, а мне в противоположную - в Кабардинку, в детдом. Может быть, пойдешь со мной?
      - Нет, пока нет, - сказал я.
      - Ну, в общем, тебе с горы виднее. В случае чего приходи к нам в Кабардинку. Заведующий у нас хороший, не откажет, примет... Да, - спохватился он, - перед детдомом надо навести чистоту. Начну-ка это, пожалуй, с ног. Когда я приду в детдом, - говорил Сережа, - ноги свои буду класть на подушку: сколько они, бедные, из-за дурной головы прошагали!
      Сережа скинул с ног драные ботинки и собрался уже полоскать свои портянки.
      - Не смей этого делать! - закричал я. - Не смей! Иначе сейчас тебя изобью.
      - Что такое? Что с тобой случилось? - с удивлением глядя на меня, спросил Сережа.
      - Нельзя в такой красоте полоскать портянки.
      - Ну что ж, нельзя, значит, не будем. Тогда прощай, дружище, - проговорил Сережа, - до свидания. А шарманку пока не бросай, с ней веселее идти. Видишь, сколько километров оттопали под ее музыку.
      - Нравится она тебе?
      - Неплохая вещь.
      - Тогда возьми, дарю ее тебе, а мне она не нужна.
      - Ну что ж, спасибо, я ее буду хранить как память, а в случае чего ты все же приходи к нам в Кабардинку, - сказал он.
      Мы пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.
      В ПОИСКАХ МАТРОССКОЙ РАБОТЫ
      Город, в который я прибыл, расположен в виде подковы на берегу моря. Середина подковы заполнена водой, ее называют бухтой. В бухте уйма разных судов и суденышек. Я уже на многих успел побывать, и, куда ни приходил, почти всюду меня встречали такими словами:
      - Мальчик, не слоняйся без дела, уходи давай.
      Несмотря на то что я уже языком на верхней губе нащупывал пушок, меня еще не называют парнем. Я слоняюсь по морскому берегу и ищу хотя бы маленький катерок, куда бы я мог поступить. В поисках матросской работы проходит день, другой, третий, четвертый и наконец я сбиваюсь со счета и теряю надежду быть моряком. Однажды возле большого серого здания я увидел объявление: "Требуются матросы и кочегары".
      - Что это за дом? - спросил я у человека, проходившего мимо меня.
      - Что это за дом? - почесывая затылок, переспросил он. Кажется, это контора.
      Когда я поднялся по красивой каменной лестнице, у широких двустворчатых дверей увидел надпись: "Отдел кадров управления порта". У меня от радости занялся дух.
      "Вот куда сразу мне нужно было обратиться, - подумал я, а не на пристани околачиваться".
      Приемная отдела кадров похожа на фойе кинотеатра.
      Даже буфет есть. Стены оклеены плакатами, какими-то списками и объявлениями.
      - Здесь принимают в моряки? - спросил я у человека, одетого в морскую форму,
      - Здесь. Как видно, наниматься пришел? - оглядывая меня, спросил он.
      - Да.
      - И кем же?
      - Кем? Конечно, матросом.
      - А-а, ну, тогда пройди к тому окошечку.
      - Мальчик, что ты толкаешься! - закричали на меня сразу несколько человек.
      - Мне нужно узнать...
      - Всем тут нужно узнать, становись в очередь.
      Я занял очередь, а сам подошел к окошечку. Мне очень хотелось услышать, какие там ведутся разговоры.
      Подходит здоровенный парень, ну прямо богатырь.
      Спрашивает его из окошечка девушка, которая принимает на работу:
      - Кем?
      - Матросом хотел бы поступить, - отвечает парень.
      - Работали на кораблях?
      - Нет.
      - Принять не можем.
      - Почему?
      - Нам нужны только квалифицированные работники, - отвечает девушка.
      Парень говорит: дескать, медведей и то учат, а я человек, как-нибудь уж научусь на корабле работать.
      - Нет, нет, - машет головой девушка. - Подходите следующий.
      Следующий работал на море, но только на катерах.
      Оказывается, его тоже не могут принять. Девушка ему говорит почти то же самое:
      - Нам нужны в данное время очень квалифицированные работники.
      Постепенно у окошечка людей становится все меньше и меньше, наконец очередь доходит до меня. Я самый крайний, за мной больше никого нет.
      - Ну, что скажешь, молодой человек? - спросила меня девушка.
      - Я пришел в моряки... это самое, поступать матросом.
      - Да ну-у! - воскликнула девушка,
      - Да, честное слово.
      - На море когда-нибудь работали? - видимо, по привычке спросила она и сразу же после своего вопроса рассмеялась.
      - А как же, - ответил я.
      - Значит, все же работали?
      - Работал.
      - А на каком море?
      Вот на каком - это большой вопрос. Я кашляю, шмы* гаю носом, а сам думаю, на каком же ей сказать. Если на Черном, то она спросит, на каком корабле, на Азовском - то же самое, на Каспийском - она также спрашивала у стоявших впереди меня людей. Даром что она молодая, а знающая.
      - На Аральском, - сказал я.
      "Там уж, наверняка, не знает названия кораблей", - подумал я.
      - И долго там работали? - подперев рукой подбородок, спросила она.
      - Долго.
      - Очень долго?
      - Ну, как сказать, порядочно.
      Девушка, видя, что, кроме меня, у нее нет посетителей, сказала:
      - Ну, что ж, коли долго работали на море, должно быть, у вас было очень много приключений.
      - Что? Приключения? А-а, да, бывали.
      - Расскажите что-нибудь.
      Я тут же ей начал выкладывать все, что слышал от Володи о капитане Куке, Магеллане и других мореплавателях.
      - Это еще что, - увлеченный рассказом, говорил я. - А вот еще один случай со мной был...
      И стал рассказывать эпизод из книги Жюля Верна "Пятнадцатилетний капитан". Но вдруг в комнате, где сидела девушка, скрипнула дверь, вошел какой-то человек.
      Мне его не видно было, но я вынужден был прервать рассказ, так как он сразу спросил:
      - Как ваше здоровье, Галина Федоровна?
      - Спасибо, хорошо, Григорий Николаевич, - сразу обратилась к нему девушка. - Вам ведь нужен хороший матрос?
      - Да, очень желательно, - ответил тот.
      - У меня есть замечательный человек, опытный матрос, можно сказать, матрос еще со старого парусного флота, и столько пережил, просто страшно слушать. Не возьмете ли его к себе на корабль?
      - Вы смеетесь, Галина Федоровна. Он, наверное, глубокий старик.
      - Наоборот, очень молодой.
      - Где же он?
      - А вот он стоит у окошка.
      Человек высунулся в окошечко, и я обомлел. Это был тот самый великан, у которого в трамвае я вытащил деньги.
      - О! Да этого специалиста я знаю! - воскликнул он.
      В себя я пришел лишь тогда, когда великан, стоя рядом со мной, говорил девушке:
      - За квалифицированного специалиста вам большое спасибо, Галина Федоровна. Я его возьму. А человека, который мне требуется, все-таки дайте.
      Великан так же, как и в трамвае, схватил меня за руку, посадил на диван, стоявший неподалеку от окошечка, и сказал:
      - Как же это получилось, дружище: ехал в колонию, а попал на Черное море?
      Что тут мне было делать? Пришлось во всем сознаться.
      Великан, внимательно выслушав меня, задумчиво сказал:
      - Значит, надумал моряком стать?
      - Да. У меня где-то тут и тетка морячит - ватажница она.
      - Не обманываешь опять?
      - Нет, нисколько не обманываю.
      - Ну, ладно уж - поверю, - сказал он.
      Через четверть часа с направлением на сухогрузное судно "Тайфун" я шагал по улице вслед за великаном. Но только почему-то он вел меня не к пристани, а совсем в противоположную сторону.
      "Не в милицию ли?" - мелькнуло в голове.
      Но опасения мои оказались напрасными, великан остановился у подъезда красивого трехэтажного дома и сказал мне:
      - Судно, на которое ты получил направление, дорогой друг, сейчас находится в море, придет в порт не раньше завтрашнего дня. Я догадываюсь, что ты еще не успел ни заказать номер в гостинице, ни нанять уютную квартиру, поэтому до прихода корабля я осмелюсь пригласить тебя к себе на квартиру. Прошу не стесняться.
      Он добродушно улыбнулся и протянул руку в сторону дверей.
      НА БОРТУ "ТАЙФУНА"
      Только мы с великаном вошли в подъезд, как под моими ногами что-то загромыхало, я чуть не свалился на пол. Присмотревшись к полутьме, увидел несколько ржавых ведер, оббитую эмалированную кастрюлю и старый, бездонный таз. Вся эта рухлядь у входа была расставлена строго в шахматном порядке.
      - Товарищ капитан, - раздался из темного угла мальчишеский голос, - в наши воды зашли линкор и легкий катер. Катер налетел на мины, подорвался, а линкор продолжает продвигаться вперед. Что прикажете делать?
      - Задержать! - из-под лестницы, ведущей на верхний этаж, донесся голос девочки.
      Из темного угла выскакивают два мальчугана с бутылками без донышек, видимо служившими им вместо подзорных труб, и отчеканивают.
      - Дядя Гриша, вас капитан приказал задержать, потому что вы зашли в чужие воды.
      - Да ну-у! - удивляется великан. - А по каким же водам мне добираться до своей квартиры?
      - Не знаем, спросите у капитана.
      - А где ваш капитан?
      - В своей каюте. Провести вас к капитану? - показывая под лестницу, спросили они.
      - Спасибо за беспокойство, я все равно не пролезу, пусть уж лучше ваш капитан выйдет сюда.
      Из-под лестницы, обвешанная с головы до ног паутиной, выходит лет одиннадцати-двенадцати девочка.
      В ней я ничего примечательного не нашел, она белоголовая, конопатенькая, нос у нее курносый.
      "И на капитана-то нисколько не походит, - подумал я, хотя бы из пакли или из лошадиного хвоста усы, что ли, приклеила".
      А дядя Гриша-великан, увидев ее, воскликнул:
      - Ах, это, оказывается, мордовочка командует тут! Что же ты, дружище, меня на старости лет на минах подрывать вздумала?
      - А вы, дядя Гриша, разве старый?
      - Старый не старый, а все же...
      Девочка укоризненно посмотрела на мальчиков и сказала:
      - Разве не видели, что идут свои корабли?
      - Да мы... да мы... - замыкали мальчики.
      - Открыть заграждение, пропустить корабли в порт, - строго скомандовала она.
      Мальчики тут же бросились к ведрам.
      - Дядя Гриша, - уже другим голосом заговорила девочка, показывая на меня, - а это чей мальчик?
      - Это моряк с "Тайфуна", - сказал дядя Гриша.
      От его слов я стал совсем большим. Но девочка пренебрежительно посмотрела на меня и сказала:
      - Прямо уж там с "Тайфуна"!
      Она сделала преглупейшую рожу: задрала голову вверх и раскрыла рот, что значило: "Этот ротозей разве может быть моряком!" Эх, если бы со мной рядом не стоял великан, я бы дал взбучку этой чумазой девчонке!
      Пришлось только украдкой погрозить ей кулаком.
      Дядя Гриша улыбнулся, покачал головой и повел меня наверх по лестнице в свою квартиру.
      На квартире у дяди Гриши мне пришлось провести только одну ночь. Но спал я неспокойно, все думал о неизвестном мне корабле, и во сне увидел "Тайфун". Дядя Гриша несколько раз будил меня и с тревогой спрашивал:
      - Ванятка, что с тобой, что ты кричишь?
      А я поднимал голову от подушки и шептал:
      - Дядя Гриша, а "Тайфун" большой корабль?
      - Большой, - отвечал он.
      - А капитан на нем строгий?
      - Капитан? - Он садился рядом со мной, закуривал трубку и спрашивал: - А как по-твоему, я строгий?
      - Вы? Нет!
      - Ну, и он тогда не строгий.
      Я вскакивал с постели, щупал в кармане своих брюк направление: цело ли оно, при свете луны рассматривал его.
      - Ну что ты волнуешься? - говорил дядя Гриша,
      - Дядя Гриша, а по этой бумажке меня примут самым настоящим матросом?
      - Ах, какой ты беспокойный! Да спи ты, пожалуйста, теперь уж обязательно будешь матросом.
      Я встал около шести часов, но, несмотря на раннее время, дяди Гриши уже не было в постели, да и вообще его дома не было. Куда же он ушел?
      - Ты что, милый, так рано проснулся? - послышался из другой комнаты старушечий голос.
      Это была бабушка Пелагея. От нее я узнал, что дядя Гриша одинок, около двух лет назад умерла его жена, а за несколько дней до нашей первой встречи после какой-то тяжелой болезни умер сын. Сейчас за его квартирой присматривала бабушка Пелагея.
      - А где же дядя Гриша? - спросил я.
      - Кажется, ушел в порт, толком-то не знаю. Вот он оставил тебе записку. Сказал, как только ты проснешься, чтобы обязательно отдала.
      В записке было написано:
      "Ванятка, как встанешь, обязательно как можно плотней покушай, а затем приходи в порт. "Тайфун" вернулся из рейса".
      После такого известия до еды ли мне было? Я быстро оделся и выскочил на улицу.
      - Эй, малый, да ты куда же не евши побежал? - из окна кричала бабушка Пелагея. - Слухай, вернись-ко...
      Я повернулся, хотел помахать старушке рукой, но в другом окне увидел белоголовую девочку, она мне показала язык, я погрозил кулаком и крикнул:
      - Спасибо скажи, что я ухожу в море, а то бы я тебе показал, кто я такой! - и побежал в порт.
      Подходя к порту, за молом я увидел громадное судно. Оно входило в бухту. Судно было до того громадное, что даже само не могло развернуться.
      Вот, оказывается, на каком корабле я буду плавать!
      Минут через двадцать я уже стоял на пристани и рассматривал это чудовище, которое называлось "Тайфуном". Налюбовавшись судном, я поднялся на палубу и спросил матроса:
      - Где можно увидеть капитана?
      - Иди в кают-компанию, - равнодушно ответил вахтенный.
      "Ага, - подумал я, - если он в ту сторону махнул рукой, значит, кают-компания будет там".
      - А-а! Матрос прибыл, - входя в кают-компанию, услышал я голос дяди Гриши.
      В кают-компании было так чисто и красиво, что я не сразу решился пройти к столу, за которым сидело несколько человек.
      - Ну, что же встал у двери? Проходи, не стесняйся, - снова проговорил дядя Гриша.
      - Мне бы капитана... - запинаясь, проговорил я. - Ему нужно передать направление.
      - Если капитана, то капитан - это я.
      - Вы? - удивленно воскликнул я.
      Я подошел к нему и отдал свое направление.
      - А насчет направления, - сказал капитан, - придется его передать старпому. Я ведь еще отпускник, пока не командую судном.
      Старший помощник капитана взял мою бумажку, расписался на ней, вызвал боцмана и сказал:
      - Получай, Алексеевич, себе пополнение. - Затем он что-то пошептал ему на ухо, видимо делал какие-то наставления, потому что все время строго грозил пальцем.
      Боцман кивнул головой и вывел меня из кают-компании. В первую очередь он привел меня в каюту, на дверях которой было написано: "Боцман", и сказал:
      - Будешь жить со мной.
      Потом стал водить по палубе и рассказывать о шпилях и браншпилях. Провел меня по всему кораблю и сказал:
      - Ну ладно, для начала хватит. Гуляй пока, а придет время, я с тобой подзаймусь как следует.
      И наконец я расхаживаю по палубе один.
      "Вот сейчас увидел бы меня цыганенок Петька, наверное, от зависти лопнул бы! - думал я. - Жаль, что нет поблизости моих друзей".
      Ко мне подходит небольшого роста матрос.
      - Здравствуй, парнище! - важно говорит он. - Ты что тут ходишь?
      - Как - что? Матросом меня сюда прислали.
      - Ах, вот как! А почему же тогда об этом никто не знает?
      - Как - никто? Помощник капитана сам сказал боцману...
      - Это помощник капитана и боцман знают, а вахтенный о твоем приходе на судно доложил команде? Ты о чем-нибудь спрашивал у вахтенного?
      - Нет,
      - ВОТ ТО-ТО И ОНО.
      Матросу, видимо, нечего было делать, поэтому он с удовольствием точил со мной лясы.
      - Когда новый матрос приходит на судно, - продолжал он, то он прежде всего спрашивает... Что спрашивает?
      Я молчал. Откуда я мог знать, что должен спрашивать новый матрос?
      - Он сначала спрашивает, где находится камбуз, - отвечал сам себе матрос, - а потом - гальюн, или ты, может быть, уже видел-перевидел разных судов, что тебе надоело и спрашивать? Бывает и так: проработает человек до седых волос на море, и уже равнодушно относится к морским законам, - глядя на мой облупленный нос, говорил он.
      - Да, я уже прилично работаю, еще со старого парусного флота, - повторил я слова девушки из отдела кадров.
      И как повернулся мой язык сказать такое, прямо не знаю! Вот так всегда он у меня держится, держится на своем месте, а потом как сорвется да ляпнет что-нибудь, потом хоть стой, хоть падай. У юркого матроса даже глаза загорелись, и мне показалось, что он подпрыгнул на месте.
      - Ну вот, я же вижу, что дело имею с бывалым матросом! воскликнул он.
      Но вдруг по палубе забегали вахтенные, и боцман крикнул юркому матросу:
      - Чапига, готовься, переходим к элеваторной пристани.
      - Боцман, для перехода можно использовать свободных людей? - спросил мой собеседник,
      - Можно, все равно сейчас вахту менять.
      - Ну, старина, - сказал мне Чапига, - тебе карты в руки.
      - Чего? - спросил я.
      - Слышал, что сказал боцман? Сейчас судно будет отчаливать.
      - На бак! - кому-то крикнул боцман.
      - Слышишь? Эта команда уже относится к тебе, - сказал Чапига.
      А где находится бак, бог его знает, но, если боцман кивнул в сторону носовой части, думаю я, значит где-то там. Прихожу в носовую часть судна, а там ни баков, ни ведер ничего нет. И надо ведь случиться такому несчастью, только успел ступить на палубу, и вот тебе, судну, как назло, нужно переходить к другой пристани. Стою на носовой части и слышу: боцман что-то свистит и свистит.
      "И что он свистит?" - думаю я.
      Вслед за свистом слышу его брань.
      "Что такое? Что случилось?"
      - Что там, оглохли, что ли? - кричат с мостика. - Руби носовой!
      "Что рубить, где рубить?" - думаю я.
      Ко мне подбегает тот же юркий матрос Чапига, отталкивает меня в сторону, раскайловывает с кнехта канат, на берегу с пушки снимают гашу, и лебедкой матрос подбирает конец. В этом и заключается морская команда "Рубить носовой".
      Нужно сказать, морские команды, как ни странны на первый взгляд, просты и лаконичны. Вместо того чтобы кричать: "Отпусти стопор левого якоря и считай, сколько пройдет больших звеньев якорного каната", моряки говорят: "Левый якорь на грунт, считать на клюзе!" Или, вместо того чтобы кричать: "Эй! Отойди, смотри, падает на тебя, убьет!", - моряки говорят кратко: "Полундра!".
      Я тогда не понимал морских команд, а только стоял да хлопал глазами.
      Пока мы переходили от лесной пристани к элеваторной, я так устал, что не мог шевелить руками, хотя во время перехода не стукнул палец о палец. Вероятно, это от сильного нервного напряжения.
      Из-за своего языка я прославился на корабле в первый же день. Почти вся команда меня называла матросом со старого парусного флота, а я, не зная, что давным-давно нет парусного флота, продолжал гордиться, когда меня так называли.
      Матросы, видя, что я еще глуповат, стали надо мной подстраивать разные шутки. В первый раз якобы от имени боцмана заставили меня драить до зеркального блеска старый, заброшенный якорь. Это случилось на второй день, а на третий мне сказали, что меня вызывает капитан.
      - А где он? - спросил я.
      - Да на клотике чай пьет, - ответили мне.
      Я постеснялся спросить, где клотик, потому что корчил из себя бывалого моряка, и стал искать капитана.
      Искал, искал, разумеется, не нашел, а клотик-то, оказывается, находился на самом верхотурье мачты, там прикреплена клотиковая лампочка.
      На четвертый день от имени капитана послали меня искать боцмана, который, по их словам, сидит в шпигате и бреется. Шпигат - это отверстие, через которое с палубы стекает за борт вода, в него и кулак не пролезет.
      И, наконец, меня чуть не ошпарили.
      Как-то подбегает один матрос и говорит мне:
      - Ты что, не слышал аврала?
      - Нет, - говорю.
      - Вот дьяволы эти кочегары! До того подняли пар, что у них вылетел манометр, того и гляди, разорвется котел, - ворчал матрос. - Бери, - говорит, - мешок и дуй в кочегарку, сейчас пар будем выносить на палубу.
      Я схватил у него мешок - и в кочегарку. Там спрашивают меня:
      - Зачем пришел?
      Я говорю:
      - Пар выносить на палубу.
      Они сначала улыбнулись, а потом в шутку сказали чумазому парнишке:
      - Мишка, наполни его мешок паром.