1

В Строй их не послали, что, в общем, и совпадало с желанием Скадли. В Строю требуется мужество и выносливость – это для новичков, а личное мастерство показать сложнее. Правда, боевых догов не хватало и Второго пришлось отдать, но Лакхаараа Скадли отстоял как вожака Группы, так что боеспособность почти не упала. К тому же теперешний Второй был еще молод и недостаточно обучен: только три месяца назад он заменил первого Второго, получившего смертельную рану в одной из мелких стычек. Как-то он будет держаться в Строю? Хотя для этого нужна меньшая выучка. А все-таки отличный парень, хороший щенок. Года через два сможет сдавать экзамен на вожака – тогда, если разрешат, можно будет организовать вторую Группу. Учитывая известные обстоятельства, вряд ли разрешат. Хотя… А кем и где ты будешь через два года, будешь ли ты вообще? И где он будет? Ранят, убьют… Даже где он сейчас, неизвестно. Скадли сосредоточился и попытался нащупать Второго, заведомо зная, что это бесполезно. Но ярость Строя бушевала так, что невозможно было даже отличить собаку от человека, одиночку – от Группы, – у подножия холма словно кипела сплошная бешеная волна.

Свой Строй он воспринимал как оранжевую дугу (время от времени на его фоне желтыми звездами вспыхивали смертные искорки – обрывалась чья-то борьба и жизнь). Ларские ряды представлялись ему бурым пятном постоянно меняющихся очертаний. Странно, но искорки, рассыпающиеся по этому пятну, были точь-в-точь такими же.

Скадли упустил момент, когда оранжевый клин вошел в бурую массу и тут же превратился в трезубец. Потом два боковых отростка по всем правилам начали изгибаться в стороны, забирая врага в кольцо, а средняя часть, все более разбухая, прошла насквозь и тут же выпустила ветви, как ствол дерева. Золотые искорки часто-часто засверкали по коричневому.

Тугой рокот барабанов заставил его открыть глаза и вскочить на ноги. Пришло время действовать Группам.

Строй может разбить чужую армию, но не уничтожает ее. Известная ларская тактика: при неудаче рассыпать легионы и малыми отрядами, а то и поодиночке, выбираться к себе. Через горы и лес от погони уйдут не все, но многие. А тот, кто дойдет, предоставит Лару не только себя как боевую единицу, но и большее. Сведения! Ими воспользуется знаменитая Школа Полководцев и потом, через год, пять, сорок… Такое уже было с другими народами.

Но на это и существуют Группы.

Так как Группа должна быстро передвигаться, легкие доспехи полагались только вожакам. По этой же причине у Скадли не было никакого оружия, только меч-кинжал, короткий и почти бесполезный без щита. Щит тоже не полагался – сковывает движения.

Лакхаараа ровно трусил рядом со Скадли. Спиной он доставал ему почти до подмышки, а во время учений на полигоне настигал летящего галопом всадника и в прыжке валил его вместе с лошадью. Лучшего пса армии сейчас придерживал Скадли за шипастый ошейник, лучшего вожака Группы. Самой обычной, рядовой Группы. Хотя, если бы не имя… Да, если бы не имя, но об этом ни слова больше.

В беге Группа ориентировалась на Нюхача, самого медлительного из всех. Никто не любит эту породу – у нее и впрямь дрянные данные и еще худший характер. Только нос и хорош. Тем не менее, без нюхачей не обойтись: если пойдет дождь или преследуемые далеко оторвутся…

Они уже миновали место боя, но Скадли все еще не мог выбрать достойный объект преследования. Пару раз попадались ларские солдаты, которые бежали, даже не выбирая пути, – лишь бы подальше от яростного рыка и оскаленных пастей. Думали, что бегут: много набегаешь после шестичасового смертоубийства! Скадли даже не задерживался на них. Просто одна или несколько собак отставали, потом догоняли остальных.

И вдруг он увидел. В четырех полетах стрелы, впереди, справа. И псы тоже замерли, одновременно осадив бег.

И пришла мысль, единая для всей Группы: дело будет тяжелое, но упускать такой случай нельзя.

Отряд гвардейцев рысью уходил по боковому ущелью. Над головами мерно колыхались поставленные вертикально копья, тускло сверкало запыленное железо панцирей. Все в полных доспехах, что редкость даже среди гвардии, боезапас не растратили… мечи длинные, что тоже редкость. Личная охрана. Чья же? На Беседе вчера вечером им вскользь намекнули, что, по данным разведки, во главе войска стоят «самые высокие силы Империи». «Самые-самые»? Нет, наверное, не Отец Империи. Но, может быть, Сын?

– Как, песики, – шепнул Скадли, обнимая двух ближайших собак за шею. – Проверим?

Группа бурно выразила свое согласие. Но пока что Скадли пришлось сдержать ее энтузиазм и несколько минут выждать, давая всадникам углубиться в долину. С этого момента в ущелье не стало людей, а появились преследуемые.

К гвардейцам прибилось двое конных солдат на измученных лошадях. Им дорога давалась труднее всего, но они не смели просить передышки, робко поглядывая на окруженного всадниками юношу в высоком шлеме. Собственно, их и не прогоняли только потому, что в личной охране Сына не хватало чуть ли не половины состава. Но что поделаешь, если эти проклятые псы…

Как это могло случиться?

На сей раз как будто все было предусмотрено. Правда, не все в Совете одобряли идею похода, но по таким вопросам возражать Отцу было нельзя. Ну, не то чтобы нельзя – не стоило. Да и в самом деле – сколько можно терпеть предательское поведение этих юго-западных варваров с их идеей «своего пути»! Какой путь – пес их разберет (слишком часто о псах думаешь, друг мой…). Все-таки провинция – пусть даже бывшая провинция – должна думать не только о своих интересах и собственном пути. Собаки! (Опять?) Начальник Разведки, который едет сейчас впереди, когда-то удачно выразился, что вынести это не легче, чем взрослому мужчине стерпеть прищепку на…

Лошадь под Начальником Разведки вдруг резко остановилась, и Сын оборвал свою мысль.

– Что случилось?

– Не знаю.

Одиннадцать гвардейцев уже рассыпались полукругом, держа копья наготове. Сын присмотрелся. Перед ним была чахлая поросль невысокого кустарника и ничего более.

– Так в чем же дело? – Он раздраженно покосился на солдат, не догадавшихся занять место в строю.

– Я уже сказал, Господин Великий, что не знаю. – Начальник Разведки свел седеющие брови. – Лошадь что-то почуяла.

– Ну, лошадь. Если ты своей кляче веришь больше, чем глазам… Здесь ведь даже одному человеку не укрыться.

Солдаты наконец поняли, что от них требуется и встали рядом с гвардейцами лицом к зарослям.

– Человеку – да. А собаке?

Сын открыл было рот, но ничего не ответил.

– И имей в виду, Господин Великий. – Начальник, хмурясь, глядел в землю. – Сейчас главный в отряде – я. Я должен выбирать путь и предусмотреть возможные опасности. И если я скажу, что нужно спешиться и идти, даже ползти, даже по ноздри залезать в грязь, – придется всем это выполнить. Всем! Если вернемся вместе, можешь меня казнить, но если я вернусь без тебя, меня казнят наверняка. Ну, чего стали, рыбьи головы! прикрикнул он на замерший конвой. – Вправо, по три, рысью марш! Копья на руку!

Отряд двинулся в обход зарослей.

В самом деле, как можно было забыть о собаках! После первого похода не вернулся никто, так и остались неизвестными обстоятельства гибели двенадцатого и семнадцатого легионов. Из трех легионов, посланных через год, вернулись живыми меньше десятка, но от них почти не удалось добиться толку. При расспросах они в основном зеленели и начинали нести чушь о железных зверях и огненных драконах. Правда, судя по рассказам ларов никанской колонии, репатриированных по договору лет пять назад, можно было сделать вывод, что за никанскими войсками могут следовать стаи специально обученных собак, довершая разгром.

Кто же знал, что все обстоит как раз наоборот, что малочисленная пехота и конница укрываются за шеренгами одетых в сталь громадных зверей. Как они всем этим управлять умудряются, как все организовать сумели? Они ведь всегда были никчемными воинами! Правда, этот их тип, который сейчас всем заправляет… Как его? Что-то связанное с дружбой…

– Начальника Разведки – ко мне.

(Начальника… Начальника Развед… – зашелестело по колонне. Ну да, правильно: ни к чему шуметь.)

– Я, Господин Великий!

– Напомни мне, что известно об их теперешнем правителе.

Тот даже не удивился. Видимо, у него мысли развивались в схожем направлении.

– Первые сведения о нем появляются вскоре после падения Колесницы Богов, в Далакте. Подлинное имя неизвестно, среди сторонников сначала назывался Друг, потом, когда он вошел в число Правящих – Ближайший Друг. Судя по внешности, возможно, полукровка – светлее большинства местных.

– Ублюдок.

– Да, скорее всего. Он возглавил тогда какое-то их движение – ты же знаешь, Господин Великий, у них этого добра, как мух на падали. Особого внимания тогда на это не обратили. – Начальник Разведки закусил губу: он-то был как раз среди тех, кому должностью полагалось обратить внимание. – А потом его сторонники как-то разом взяли верх. Несколько лет, пока они соблюдали лояльность, это тоже не вызывало опасений, а затем… Ну, ты знаешь. Вообще, во всей этой истории много непонятного.

– Это он собачьи войска придумал?

– Нам мало известно о… – Начальник разведки снова замялся. – Нет информаторов. Но так или иначе все это, конечно, связано. И собаки, и то, что называется «огненными драконами». И даже некоторые детали конской сбруи – помнишь, ты вчера видел у пленного? – те железные петли для ног, что позволяют на лошадь взбираться без подсадки.

Все это время они ехали рысью, но теперь, сберегая силы коней, перешли на шаг.

– Как они доспехов на всех напаслись… – задумчиво произнес Сын.

Не то чтобы его это очень сейчас волновало, но надо же что-то сказать.

– Я забыл, Господин Великий: Дело Металлов у них тоже сейчас поставлено на новый лад. Равно как и Школьное Дело. Да и все остальное. Их уже не узнать, Господин Великий. Тут все меняется быстрее, чем языки огня.

– Головастый ублюдок. Нам бы такого… Где эта Далакта?

Начальник Разведки стал объяснять, но Сын слабо ориентировался в границах Нико. Лишь когда он упомянул, что это ближайший город к месту падения Колесницы, все встало на свои места.

Час за часом кони трусцой несли их вверх по дну ущелья, но только земляные крысы с испуганным писком шарахались из-под копыт.

– Останови, я хочу напиться.

Начальник Разведки неодобрительно промолчал – опять задержка! – но он уже исчерпал резерв неповиновения. Один из гвардейцев, на ходу откупоривая флягу, скатился по травянистому откосу к ручью. В половодье это, надо думать, была река, но сейчас вода едва сочилась где-то далеко внизу, в непролазных зарослях бурьяна и кустарников.

И тут начались чудеса.

Буквально через несколько шагов гвардеец скрылся из виду, его движение прослеживалось только по шуму раздвигаемых стеблей. Внезапно, как оборванный, прекратился и этот звук. Когда оставшиеся забеспокоились и начали кричать (негромко и с опаской, чтобы не выдать себя), ответа им не было. Кто-то было рванулся следом, но Начальник Разведки, угрюмо набычившись (так, что даже Сын не решился возразить), запретил. Гвардеец либо мертв, либо дезертировал, что не исключено, так как трудно умелого воина взять совсем уж без борьбы. В любом случае разыскивать его не стоит: сейчас есть вещи поважнее, чем карать изменника.

Они опять шли рысью, хотя лошади уже хрипели, роняя пену. Но еще через час вдруг из задних рядов донесся крик – не крик, а вопль. Это был кто-то из солдат.

– Смотрите! – вопил он.

Сзади, во многих полетах стрелы от них, по крутому горному склону бежал собаковод. Блестели доспехи на гигантском псе, чуть ли не с лошадь ростом, рыжей пылью вились за ним несколько псов поменьше, вился на ветру защитный плащ собаковода… Даже с такого расстояния в прозрачном воздухе было видно, что он очень молод, почти мальчик, и видно было как ровен и вынослив его небыстрый бег. Значит, это он догнал их у ручья. К ночи снова догонит.

– Что будем делать? – Сын повернулся к Начальнику Разведки.

– Делать можно. Сделать нельзя.

Но это сказал не Начальник Разведки, а тот солдат.

Начальник Разведки тут же занес плеть (хорошо, что не меч), но Сын неожиданно для самого себя властным движением остановил его. Солдат даже не покосился на них: взгляд его все еще был устремлен туда, где, перебежав открытый участок, скрылись в зарослях собаки и человек.

Сын впервые разглядел его. Рослый, светловолосый, типичный солдат Армии Лара, но с какой-то странной тоской в глазах. Непонятный парень.

Подъем стал круче, и Скадли на некоторое время потерял их. Собственно, он и до этого мог самостоятельно нащупать только солдат с их кожаными шлемами, поскольку металл на голове гвардейцев напрочь отсекал от внешнего мира мысленный рисунок. Солдаты, впрочем, его мало интересовали: не они принимают решения – и на них даже не стоило тратить сил; поэтому Малый скрытно бежал чуть впереди конного отряда, а так как он при этом оказался ниже всадников, то кое-что мог улавливать через их неприкрытые лбы и лица. Скадли, в свою очередь, держал связь уже через него. Конечно, при двойной передаче многое искажалось, но общую картину все же можно было оценить.

Среднего он присоединил к Малому лишь однажды, возле ручья. Вообще-то Малый может одолеть человека и сам: обессилить его внимание ложными выпадами, многократно рассечь мышцы и сухожилия, выпустить кровь. Но он не сумеет сделать этого в одну хватку – сразу и не дав крикнуть…

Но теперь даже небольшая собака не смогла бы укрыться в почти исчезнувшей высокогорной растительности. Впрочем, это не так важно запах-то свой они никуда не денут. Да и дорога им всего одна. А скоро в ущелье упадет ночь, столь же непроницаемая для глаз, как гвардейский шлем для мысли…

Когда стемнело, Начальник Разведки приказал скрытно разбить лагерь на небольшой поляне в кольце ощетинившихся шипами кустов, довольно высоко на склоне, вдали от ручья. Лошадей привязали к корявому деревцу посредине поляны. Бедные: отдохнут, но не попасутся. Ничего, еще на сутки их хватит (днем-таки удалось напоить), а там уже граница недалеко. Костер не разжигали – опасно.

Спал только Сын. Время от времени кто-либо из гвардейцев задремывал, но плеть Начальника Разведки будила его. Сам старик словно только что принял холодную ванну, а не скакал весь день, закинув лодыжки к подвязанному конскому хвосту.

Ночью лошади внезапно пришли в такой ужас, что разбудили Сына. Он встал, похлопал своего жеребца по морде, успокаивая. Где там – от страха тот готов был спрятаться ему в сапог.

– Не спишь, Господин Великий?

Сын обернулся. Да – тот самый солдат.

– Что тебе нужно?

Краем глаза Сын заметил, что Начальник Разведки уже стоит у него за спиной.

– Думаю.

– Думаешь? Ты что, член Совета, законник или философ? Я здесь думаю, в крайнем случае – он.

– Слушаюсь! – вскочил солдат, но глаза его выражали не бравую готовность, а все ту же тоску. Тоску и боль.

– О чем? – внезапно спросил Сын. («Он ведь мой одногодок» – пришла незванная мысль.)

– За все нужно платить. Мы – платим.

Это было настолько неожиданно, что Сын от нахлынувшей почти детской обиды ввязался в спор:

– Платить?! Твоя родина…

– Моя родина здесь.

– Так ты из никанских ларов?

Солдат не ответил. Теперь все было ясно. Ларские граждане, родившиеся и выросшие в провинции Нико (когда это была еще провинция), подразделялись на две примерно равные по численности категории. Одни из них, сполна испив вина изгнания, бились за возврат к родным очагам яростно и беспощадно, и им здесь не было цены. Из них, и только из них, формировался состав лазутчиков: все они знали местные условия, многие – язык, да и внешность кое у кого была подходящая (в мирное время на «черненьких» косились, но тем больше усердия они проявляли сейчас). А другие… Ну, вот он стоит другой. Гнида. Здоровая белобрысая гнида, как назло, внешне – будто копия с барельефа богов-основателей Лара.

– Из никанских ларов, репатриант?

– Ты – сказал, Господин Великий.

Сын услышал, как у Начальника Разведки перехватило дыхание. Тут же сзади что-то звякнуло – клинок о ножны? И снова он останавливающе махнул рукой.

– Да, до пятнадцати лет я жил здесь. Здесь я начал дышать и мыслить, здесь у меня были друзья. И первым языком для меня был «общий» колониальная мешалка. Я даже начал было ходить в Школу Собаководства, так что повернись все иначе…

Помолчали. Сын уже засомневался, не прав ли Начальник Разведки, который стоит сзади с прямым белым блеском в руке? Правда, сейчас не время и не место, чтобы терять одного из возможных защитников, да и старик чересчур много командует.

Словно во сне он увидел, как маленькая серая тень неслышно продвинулась между часовыми (дремлют?), помедлила и вдруг оказалась рядом. Собака… Конечно, не боевой пес – маленький, ниже колена. Бродяжка. Что ей надо?

– Берегись, Господин Великий!

Солдат оглянулся и тут же занес копье, но опоздал. Серая тень пружинисто рванулась к лошадям, одна из них завизжала от боли – и натянувшийся повод с сырым звуком лопнул. Лошадь исчезла в темноте. Рычание, конский топот, звон оружия, одновременность боя и бегства…

Все были начеку и мгновенно выстроились в круг, сомкнув щиты. Не сразу они поняли, что все излишне. Пес исчез, исчезла раненая лошадь (та, что визжала). Исчез и один гвардеец – в первые мгновения суматохи он вскочил в седло и погнал лошадь галопом, стремясь настичь собаку. Он пропал в ночи, а потом до утра было слышно, как где-то вдалеке дикие звери урчат и огрызаются над добычей. Дикие ли?

Итак, всего за ночь потеряли одного человека и двух коней.

Много.

Скадли, расположившись гораздо выше них, задумчиво покусывал травинку. Вообще-то он мог взять их в эту же ночь, да и днем, если на то пошло, но для этого пришлось бы положить больше половины Группы. Спешить их тоже ничего не стоило. Однако пеших, как ни странно, собаками брать труднее. Он и Малого-то послал скорее для того, чтобы увидеть преследуемых его глазами, ощутить их страх. Страх действительно был, но не паника, и это ему не понравилось. Видно, там есть один-два с твердой душой… Впрочем ночью удалось нанести им дополнительный урон, а заодно накормить Группу мясом (Лакхаараа притащил кусок и ему, но он не настолько проголодался, чтобы есть сырую конину. К тому же это вполне могла быть и не конина… Скадли передернуло). Так что вылазка принесла пользу.

Когда был объявлен дневной привал, одна из лошадей уже пала и солдаты сидели вдвоем. Но все были веселы и шалили как мальчишки, даже Сын не удержался, забыв о своем высоком положении. С самого утра путь их лежал по голой скалистой местности (лишь сейчас, когда они уже прошли перевал, начиналось высокотравье), где устроить засаду было абсолютно негде. Собаковод либо устал, либо не решился преследовать их открыто; так или иначе, погоню он явно бросил.

Они спешились и быстро пообедали всухомятку. Даже сейчас Начальник Разведки не ослаблял бдительность, хотя дежурить со щитами и дротиками наизготовку уже было не нужно. Но мало ли что…

– Приготовиться к выходу! – раздался голос старика.

– Может, отдохнем? – робко предложил кто-то, покосившись на Сына.

– Нет. Первое отделение – на коней, второе – подсаживает. Солдаты со вторым, – Начальник Разведки без посторонней помощи взлетел на хребет затанцевавшей лошади и сверху внимательно огляделся вокруг. – Следующую ночь в горах нам не пережить…

Скадли, лежавший в высокой траве в нескольких шагах от места привала, понимал ларскую речь с пятого на десятое, но при этих словах он усмехнулся. Он еще утром перевалил через гребень, безошибочно рассчитав единственный путь отступления и теперь давно уже успел дать собакам отдых и приладить каждому псу стальные наклычники. Точно сказано – следующую ночь им не пережить.

И этот день им не пережить.

Даже эту минуту им не пережить.

Все!

По неслышной команде шесть собак во главе с Верным с ревом вылетели из травянистых джунглей справа от отряда, а мгновенье спустя, когда головы и копья дернулись в их сторону, пять во главе с Лакхаараа – беззвучно слева.

Ну минуту, может, они и проживут.

Движение опередило мысль, поэтому Начальник Разведки понял, что пришло время убивать и умирать уже после того, как его копье ударило в спину исполинскому псу. Только загудело – вдоль хребта чешуей тянулись броневые пластины. Наконечник ударился о железо и расплескался как грязь.

Момент для атаки был выбран идеально, и он где-то на дне сознания почти восхитился точностью замысла – отряд в эти мгновения не был ни конным, ни пешим. Всего несколько человек успело закрепиться на спинах рослых коней (эх, были бы никанские ножные петли…), и они, эти несколько, ничего не могли сделать. Вот упал и скрылся в пыли высокий шлем Сына, рядом полегли те, кто старался его защитить… Начальник Разведки попытался пробиться туда и сразу понял, что это невозможно: так страшно бились там, сливаясь в одном мельканьи, человеческие, конские и собачьи тела.

Одно из двух оставшихся коротких копий-дротиков он метнул в пса поменьше – рыжего и без доспехов. Оно летело точно, но ударило в землю: рыжий зверь сделал неуловимое движение и тут же заметался вокруг его лошади, нанося ей раны. Тогда Начальник Разведки, перебросив дротик в левую руку, правой выхватил длинный меч…

Все смешалось. Скадли видит, как Лакхаараа, легко взметнув громадное тело в воздух, бьет гвардейца по плечам и тут же, оттолкнувшись от него, прихватывает всадника за левую руку чуть выше щита. Хруст разрываемой плоти – гвардеец, по-лягушачьи дрыгнувшись, летит из седла – и дог, не останавливаясь добивать, исчезает в водовороте схватки.

Нюхача и Малого, не очень пригодных для такой битвы, Скадли было оставил возле себя для охраны, но они не удержались. По возвращении он им задаст.

Вот наконец, взмахнув руками, рухнул тот, в высоком шлеме, и вокруг упавшего заструились средние. Кто-то, отделившись, во весь опор скачет в горы – за ним погнались сразу две собаки. Никуда ему не деться на усталой лошади.

Скадли снова увидел Лакхаараа, когда тот рванулся на одного из спешенных. Этот был без панциря – солдат, а не гвардеец. И вел он себя как-то по-дурацки: стоял себе опустив голову, словно происходящее вокруг его не касалось. И тут случилось странное: дог уже в воздухе нелепо изогнулся, словно пытаясь изменить направление прыжка. Изменить не сумел, двинул солдата корпусом и, не тронув более, бросился на кого-то другого. Да что он, с ума сошел?! Ну, ничего, – на упавшего уже наскочил Четвертый. Ничего…

Чье-то копье впилось в землю и задрожало, словно от ужаса.

Почти рядом со Скадли повалилось сразу два всадника. Одному из них лошадь придавила ногу, и Скадли, до пояса высунувшись из травяной стены, несколько раз поспешно ткнул его в промежуток между шлемом и панцирем. Но краем глаза уловил сбоку блеск стали и резко обернулся.

Второй всадник. Тусклый свет плеснул из его глаз под седыми бровями. Он уже занес клинок, и Скадли бы не защититься, но тут лицо гвардейца исказилось страшной судорогой: это Верный, вожак средних, кубарем подскочив сзади, вырвал у него меч вместе с тем, что его сжимало. Потом он припал к земле у ног Скадли. Охранять будет. Правильно, но лучше бы еще в бою поучаствовал. Или боя уже нет?

Когда дикая боль обожгла правую кисть Начальника Разведки, он, не разобравшись, с левой послал назад копье и куда-то попал, но неточно и слабо, а затем правой… Но правой руки больше не было, она рвано кончалась у запястья. И тут же фонтаном хлынула кровь, унося жизнь из его тела, как вино из прохудившегося бурдюка.

Зажав уцелевшей рукой обрубок, Начальник Разведки слепо побрел куда-то. Звуки сражения за спиной исчезли – то ли все кончилось, то ли угасал слух. Но это уже не имело значения. Все – долг, честь, даже непрекращающаяся боль, даже маленькая, как лепесток, трехлетняя внучка где-то на дальнем краю Империи – перестало иметь значение. Во всей Вселенной больше не осталось ничего, кроме него и его смерти.

Он искал на склоне клочок травы, помягче, куда он упадет.

Да, боя уже не было, хотя за это время участники его рассеялись по ущелью на много полетов. Поэтому Скадли закрыл глаза (теперь, при Верном, он не боялся нападения, да и некому было нападать) и стал нащупывать Группу.

Так, Малый и Нюхач занялись ранеными, эта работа как раз по ним… пятого немного помяли, но ничего страшного. Лакхаараа крутился возле груды трупов на месте начала стычки, почему-то встревожен, но невредим. Третий и Шестой возвращаются, у Шестого рассечена губа. Опять боевой шрам! И заметный. Четвертый цел, а Седьмой? Ага, вот он… Тоже не уберегся, прихрамывает. На занятиях в Школе ребята, хвастаясь друг перед другом, с гордостью раздвигали шерсть собак, показывая следы пик, мечей и прочей металлической дряни, специально выдуманной для сокращения средней продолжительности жизни. Скадли относился к этому скептически: в самом деле – тот еще славный знак! Куда почетнее ускользнуть от удара, чем потом всю жизнь гордо носить его метку. И если возникал такой разговор, он спокойно возражал, что в его Группе меньше шрамов, но – не успешных боев. Однако не заживающие бесследно раны были и у его псов – у всех, кроме Верного (кстати, а где Верный?), сегодня их еще прибавилось.

Действительно, где Верный? Скадли помнил, что тот лежит у его ног, он даже чувствовал левой щиколоткой его короткую шерсть, но… Что случилось?!

Верный действительно лежал у его ног именно так, как лежат вожаки у ног ведущего. Только перевернув его, можно было заметить небольшую рану на шее – там, где проходила главная жила. Не рану даже – царапину, порез. Слепой укол Начальника Разведки сделал свое дело.

У Верного не было боевых шрамов.

Скадли с рыданием приник к его теплому еще телу. Он не видел как вокруг постепенно собираются другие псы, яростные и торжествующие, как при виде мертвого вожака их торжество сменяется тоской и болью, а у Третьего, который станет теперь вожаком и получит имя дополнительно к номеру, – еще и властной уверенностью. Но внезапная волна горя (не то чтобы более глубокого, чем его собственное, но пришедшего откуда-то со стороны) проникла в мозг и заставила поднять голову.

Лакхаараа. Он стоял в полусотне шагов от них и выл, задрав морду к небу. Тщательно вытерев глаза (Лакхаараа – главный вожак Группы, почти равноправный партнер, и он не должен видеть ведущего в слабости), Скадли подошел к догу. Тогда пес завыл еще протяжнее, а потом схватил его за край пятнисто-зеленого плаща, подтащил к одному из лежащих и закружился вокруг, хрипло рыча и повизгивая. Сейчас прямо заговорит!

Скадли встал на колени рядом с трупом. Да (он уже догадался), это был солдат. Ну и что же? Солдат вообще-то двое было, вон еще один валяется, почему же именно с этим Лакхи уже второй раз ведет себя как щенок? Как щенок…

Зубы среднего сошлись под нижней челюстью, на горле, и лицо, охваченное светлой бородкой, оставалось нетронутым.

Да, Скадли видел его пять лет назад, когда еще не было этой бороды. И войны не было. Раньше тоже видел, почти каждый день, но пять лет назад – в последний раз. И тогда, как и теперь, глаза его были мокры от слез.

…Их дома в Нико соприкасались стенами, словно подталкивали друг друга локтями. Семьи не очень-то ладили, но сыновья-первенцы сначала не осознавали разницы между ларами и никанцами, а когда с возрастом уловили ее, не охладели друг к другу. Возможно потому, что оба были помешаны на собаках. В столице как раз открывались первые Школы – кто мог тогда знать, с какой целью они закладываются… Моурнианнэ (или Морни, если говорить на «общем») был двумя годами старше, но именно Скадли первым принес в дом неуклюжий жесткошерстный комочек, который тогда еще трудно было назвать догом, тем более – боевым. Впрочем, слово «боевой» тогда и вовсе не употреблялось. Морни тоже нацелился было на Школу, и кажется, он обладал способностями щупача (вот было бы здорово – два щупача в двух соседних домах!); но и в Школе не проявили восторга – Скадли тогда не понял, почему, – и отец, узнав, избил его до полусмерти за увлечение «варварскими игрищами».

Потом… Потом – события в Кандикаре и признание независимости «Нико, страны и города», нарушенное через год… Договор о репатриации никанской колонии… Ряд телег на улице и непроницаемо-каменное лицо соседа, отца Морни, и его каменная же ладонь, которая опустилась на плечо растерянного подростка, обрывая его прощание с остающимся младшим другом, почти младшим братом…

Щенка они вместе назвали Лакхаараа, что переводилось с ларского как «Тот, кто имеет два сердца». Разумеется, это прямой перевод, действительное значение было нечто вроде «Неуязвимый». Это имя Скадли ему сохранил, хотя раскаты ларской речи вводили в шок каждого Проверяющего, который посещал Школу, и они настоятельно советовали назвать вожака как положено. Сохранил даже после второго похода, когда ненависть к ларам кипела у него в груди, как расплавленный свинец. Сохранил, потому что имя псу дается один раз в жизни и перемены он не примет.

И имя Моурнианнэ в прямом переводе звучало как «На бегу стреляющий в скалу». Это тоже что-то значило, но тогда Скадли этим не интересовался, а сейчас – и подавно.