ГРИГОРИЙ ПАНЧЕНКО
      ПРАВО СЛАБОГО
      Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. (Фраза, сказанная человеком ни разу в своей жизни не использовавшим возможность реализовать этот принцип.)
      Как ни странно, команда прозвучала вполне знакомая: - Прошу встать! Суд идет. Солдат даже не повернул головы - он остался сидеть как сидел облокотившись о барьер впереди себя и уронив подбородок на сплетенные кисти рук. Ему было все ясно. В этом фарсе он участвовать не собирался. Боковым эрением он уловил резкое движение сержанта. Тот вскочил и вытянулся, замирая по стойке смирно. Проделано это было с такой быстротой и четкостью, что левую щеку сидящего овеяло струйкой потревоженного воздуха. Солдат покосился на своего напарника не скрывая неудовольствия. - Не трепыхайся - сказал он уголком рта. Сержант не ответил. Мелкие капли пота, выступившие у него на лице, множились и росли набухая с каждой секундой. Так проступает масло сквозь поры свежего фильтра. Или - сукровица сквозь бинт перевязки... Сам он такого не наблюдал, но сравнение ему показалось уместным. Впрочем, не бывает в современной войне маслянных фильтров, да и бинтов не бывает... Если уж на то пошло, то фактически не бывает и раненых: экипаж погибает весь и сразу, захлебнувшись в ледяной пустоте или огненной вспышке. Разве что при планетарных бомбежках... Но судьба пока что хранила от них. Не всех и не всегда, но - хранила. "Нашел время баловаться красивыми фразами, идиот!" - рядовой вдруг разозлился сам на себя. Он украдкой оглядел конвоиров. Нет, те явно не собирались хватать его за локти или за что еще там, выпрямлять, поднимать насильно. И то слава богу... Что-то в позе конвойных царапнуло его внимание, но тогда он не осознал этого. Потому что страх, тщательно замаскированный, загнанный в глубь души и прикрытый отнюдь не показной бравадой, вдруг обозначился где-то в груди, холодным лучиком кольнув сердце. В трибунале не существует апелляций. И после вынесения приговора - а каков будет этот приговор, сомнений нет ни малейших - жить им осталось не более двух суток. "Интересно, наши сутки имеются в виду или их ящерные? Тогда это не 48 часов, а где-то под 60. Впрочем это тот самый хрен, который не слаще редьки... завры проклятые!" Под "заврами" солдат имел в виду членов трибунала. Конечно, произносить этот термин вслух, мягко говоря не рекомендовалось. Вообще-то это, пожалуй получилось случайно, но случайность выглядит весьма символической:лишь один из четверых судей - человек. И именно он пытается взять на себя функции адвоката. Создается пакостное впечатление, что без него даже видимость защиты не была бы обеспечена. Вот именно что видимость... Сержант уже отвечал на какой-то вопрос мешая чеканный металл фраз устава с жалким лепетом там, где этих фраз не хватало. Потом вопрос был задан и солдату - но он промолчал. - Встань! - рявкнул на него конвойнный. Нет, он не рявкнул - прошипел еле слышно, явно не желая, чтобы его голос донесся до судейского стола или даже до его напарника, замершего в странной позе по другую сторону скамьи подсудимых. - Встань! Не губи себя... - Не дождешься, пресмыкающееся,- процедил солдат. Вообще-то он собирался выдать более сложный каламбур - вроде "Не дождаться вам, пресмыкающееся, чтобы человек перед вами пресмыкался!". Но слова застряли у него в горле. К тому же охранник просто не понял бы его. Да, в далеком - очень далеком! - прошлом предки завров передвигались ползком, "пресмыкаясь" в самом прямом смысле этого слова. Так же, как и предки людей, если уж на то пошло... Но эволюция давно выпрямила тело - и у тех, и у других. Вернее будет сказать, что пресмекается сейчас самый "прямостоящий" из всех кто находится в эдании суда именно потому, пресмыкается, что выпрямился в строевой стойке. Вот, вот он снова что-то лепечет в свое оправдание... дубина стоеросовая. Солдат вдруг понял, что именно показалось ему необычным в позе охранников. Вот именно сама именно сама поза и показалась. Они не стояли, а словно сидели, хотя сидеть им было не на чем, изогнув тело в воздухе причудливым зигзагом. Да, анатомия у них все-таки не человеческая... Нелюди...
      * * *
      Это был давний спор. Ни разу никому не удавалось переубедить своего оппонента, поэтому в обычной обстановке, когда у каждого было чем заняться, они бы не стали возобновлять безнадежный диспут. Но все дела уже были сделаны, небо медленно заполнялось чернотой и на нем проступал узор незнакомых созвездий. - Слышь, студент...- сержант с хрустом потянулся. - Вот ты мне скажи - как это так получается? А, студент? Вроде мы высшие, так меня помнится, учили...А? Сначала - рыбы, лягушки и прочая фигня водоплавающая. Потом - ящеры. И уж потом - потом - потом ...- Высшие существа, млекопитающие... Я, правда, никого пока еще грудью не кормил, так что млекопитающим себя не ощущаю, но все-таки... Можно было не отвечать. Нужно было не отвечать! Каждый вечер уже говорилось об этом, с добавлением более или менее соленых шуточек насчет млекопитания либо откладывания яиц. Каждый вечер меня демонстративно называли "студент", хотя обычное название было "доктор". Хорошее прозвище, без издевки, даже с некоторой долей уважения - помнят, что попал я на службу с медицинского факультета, сопляки! (Это было, пожалуй, тяжелее всего: вдруг оказаться - когда заслуженно, когда нет - на вторых ролях по сравнению со вчерашними подростками. Но приходилось терпеть...) - А, зверем ты себя представляешь? - спросил я чуть более резко, чем следовало. - Что-о? - Ничего. Просто это слова-синонимы. "Млекопитающее" и "зверь", маммал и терий. Впрочем, этот термин тебе тоже вряд ли известен. Да и что такое синоним ты, конечно не знаешь. - Вот наглет-то не надо бы; а, доктор?! - полуугрожающе произнес кто-то (не сержант) из темноты дежурки. - Ты хочешь показать какие мы все серые и волосатые? Не стоит... Тебя спросили - так давай отвечай! Да, пожалуй я перегнул палку... Как сказал какой-то вымерший мудрец, "Старайся быть умнее других, но не показывай им это". Я начал обьяснять. Про относительность эволюционных понятий, разные темпы развития... про возникновение самого названия "завры" говорил... говорил и о Великом Постулате Равенства... Последнее, кстати, оказалось труднее всего: и так у всех уже в зубах навязло, поди отыщи нужные слова, особенноо когда и сам не очень уверен в их правильности. (Да, не уверен, хоть стыдись этого, хоть нет! И вообще, наш теперешний разговор - в точности зеркальная калька институтских споров с моим участием. Именно зеркальная: тогда я занимал диаметрально противоположную позицию. Видно, судьба моя такая: переть против течения...) - Повторяешься, доктор! - было сказано мне в ответ. Ну, хорошо хоть "доктор", а не "студент". - Ты уже вчера все это говорил, доктор. Точно такими же словами. И позавчера и... - Так нечего спрашивать все время одно и тоже! - Ну ладно, ладно... Некоторое время мы молчали. Потом опять заговорил тот же голос из темноты: - Я так думаю, о равенстве говорят скорее потому что это хорошо. Чем потому что это истинно. - Кому хорошо? - переспросил я. - Да нам же, кому еще... Первыми нам уж никак не быть по сравнению с ними. Так будем хоть равными, что нам еще остается... Я даже вздрогнул - словно в открытую рану тальцем ткнули. Это же мысль крутилась где-то в глубинах моего сознания, но до сих пор я не мог сформулировать ее с такой точностью. Не мог - или не решался? Кто же это додумался до такого, из наших "серых-волосатых"?? Я хлопнул в ладоши - датчик сработал и дежурку залило светом. Но мои сослуживцы вповалку лежали на койках и разобрать, кто из них только что говорил не было никакой возможности. - Выключи свет, доктор - лениво сказал кто-то. Тот же голос? Нет, другой... Нежно прошелестел зуммер. Потом еще раз. Сержант потянулся к наушнику. - Слушаю.- сказал он вяло. И вдруг подскочил: - Слушаюсь! Вас понял! Так точно! Есть - в течении получаса! Сонное царство зашевелилось: кое-кто сел, иные даже поднялись на ноги. Запахло какой-то переменой. - Что там - "в течении получаса"? Перебазируют нас, что ли? Сержант опустил наушник. Вид у него был обалдело-торжественный. - Доктор, собирай манатки. Отправляешься в тюрьму. Я только рот раскрыл без звука. - В тюрьму, в тюрьму. Но вместе со мной. И не как заключенный, а как охранник. Зачем-то понадобились двое: я и еще один по моему выбору. Вот я тебя и выбрал. Сержант явно наслаждался произведенным эффектом. - Зачем? Куда? - Куда - не знаю. Но, кажется, на Землю! По толпе прошел удивленно-завистливый гул. - ...А зачем - тоже не знаю. Но говорят...- Сержант конфидициально понизил голос: - Говорят, что... Впрочем, тебе знать пока что ни к чему. Там обьяснят. Одно скажу - ох и находишься ты строевым шагом! А походочка - то у тебя как у газели - кажется, именно так называется земная тварь с земным хоботом? Он захохотал совершенно искренне, но в абсолютном одиночестве: это тоже была одна из его коронных шуточек, повторяющихся ежевечерне, и она успела приесться не только мне.
      * * *
      - Не дождешься, пресмыкающееся... И тут же солдат пожалел о сказанном. Охранник, конечно, мог не быть посвящен в глубину замысла тех, кто устроил это судилище. И даже наверняка не был посвящен. "Зря я его так он ведь помочь хочет. Извиниться, что ли? Обойдется и без извинений... Все они одним миром мазаны - и судьи-завры, и завры-охранники". А самое главное - бесполезно это. Не убедить. Не упросить. Не оправдаться. И вообще, если уж оправдываться, упрашивать, убеждать - то не к охраннику же обращаться, пусть даже самому доброжелательному.
      "...Судья обратился к Осужденному Убийце со следующими словами: - Подсудимый, имеете ли вы что-нибудь сказать в отмену вынесенного приговора? - А то, что я скажу, повлияет на ход дела? - осведомился Осужденный Убийца. - Да нет, вряд ли,- в раздумье проговорил Судья.- Нет. Никак не повлияет. - В таком разе,- сказал Осужденный,- мне хотелось бы отметить, что второго такого болвана, как вы, не найдете в семи штатах и во всем округе Колумбия."
      Это написал три с лишним века назад странный, мудрый и грустный писатель Амбруз Бирс, о существовании которого наверняка не подозревал никто из сослуживцев солдата. Впрочем, во времена Бирса смертная казнь существовала не только в военное время, и назначалась за уйму преступлений, иногда даже не очень серьезных и уж вовсе несоизмеримых с ценностью человеческой жизни. Да и войны тогда происходили не только в космосе но и на самой планете. Кажется, только на самой планете они и происходили: не было тогда выхода в космос. "Да и сейчас не все дела в космосе делаются... кому, как не тебе, знать это?! И хватит. И незачем вспоминать прецеденты из литературы, истории, космонавтики. Главное уже сказано: НЕ ПОВЛИЯЕТ. Встать, что ли, и назвать судью "несусветным болваном"? Зачем, какой смысл..." Что ни говори охраннику, судье, да и вообще кому бы то ни было - на ход дела это не повлияет. НЕ ПОВЛИЯЕТ. Так зачем говорить? "Это ты сейчас такой умный, дружок - пришла непрошенная мысль,- умный оттого, что все-таки надеешься. И будешь продолжать надеяться, даже втайне от самого себя. Будешь искать дружбы конвоира, который встанет у дверей твоей камеры после того, как тебя уведут из этого зала... И будешь просить о дружбе, о милости, хотя бы о сочувствии тех людей - или завров? которые пройдут за тобой, когда...) А вот это солдат предпочел не додумывать. Хотя вроде бы и нацелился он на беспощадную искренность. - ...Послушайте, юноша! - председатель трибунала говорил на земной интерлингве без малейшего акцента - Вы хоть отдаете себе отчет в том, что вы натворили? - Так точно! - вскочил с места сержант, хотя председатель явно обращался к нему. Солдат угрюмо поднял глаза на председателя. Пожилой, даже какой-то блеклый от старости завр (по боеспособности он, конечно, даже сейчас превосходит дюжину командос с Земли - что да, то да, в этом ящерам не откажешь...). Смотрит как будто даже с участием, словно ждет чего-то. Впрочем, поди разберись в выражениях их чешуйчатых лиц... морд... Судья может, конечно, позволить себе милосердие на бытовом уровне. Равно как и охранник. Но - именно на бытовом. - Да понимаю я, все я понимаю. Даже больше понимаю, чем вы думаете...солдат так и не поднялся. Председатель мигнул. При других обстоятельствах это выглядело бы даже забавно: полупрозрачная перепонка, выдвинувшись из уголка глаза, на секунду закрыла его, словно бельмо. Ну, ладно...- сказал он изменившимся голосом.
      * * *
      Я понимал все, и прежде всего цель, ради которой был затеян этот суд. А возможно - даже был подстроен инциндент, который привел нас в суд. Правда, в это было трудно поверить, но не верить с каждым днем становилось все труднее и труднее. Впрочем, это теперь мне было все ясно. А две недели назад, когда нас с сержантом на каком-то захудалом транспортном звездолете везли к новому месту службы, я и не догадывался ни о чем. Даже предчуствий никаких не было. Или были все-таки? Выданные нам в части проездные документы предписывали транспортной администрации высокую степень содействия, но транспортировки и вправду были бессильны: свободных кораблей на базе не оказалось. Так что у нас был выбор: или два места на стором рейсовике, чуть ли не в товарном классе или вполне прилиная каюта, но через трое суток локального времени. Поскольку те же документы диктовали нам максимальную поспешность, выбора, фактически, не оставалось. Звездолет был старый, тряский, выходя на джамп-режим, он ломился сквозь Пространство, словно кабан сквозь кусты, а так как мы находились в отсеке без амортизаторов, то главная забота у меня была - постараться не откусить себе язык при очередном толчке. Наконец, наше корыто вошло в Большой Прыжок и тряска, разумеется, стихла. Теперь у нас имелось около девяти часов абсолютно свободного времени. В самый раз, чтобы как следует выспаться. Сержант сразу же растянулся на койке - и это был самый разумный из всех возможных для нас поступков. Но мне не спалось. - Слушай, ты хоть в общих чертах знаешь, зачем нас вызвали? - Не знаю, не знаю... пробормотал сержант, устраиваясь поудобнее. - Ну не можешь же ты совсем ничего не знать, не говори неправду,а? Хоть по какой теме наша поездка проходит - тебе, как командиру, говорили ведь? Этот подход оказался правильным. Сержант испытывающе посмотрел на меня - и не выдержал: - В штабе сказали: тема поездки. - "Армагедон" - он, со значительным видом поднял палец.- Название это в наших документах не значится, так что делай выводы. - Серьезно...- я даже, привстал - Да, название страшненькое. Надо думать, не для увесительной прогулки его припасли! - Я же сказал - делай выводы... А теперь заткнись! Я заткнулся. Но минут через двадцать обнаружил, что сержант все-таки не спит, посматривает на меня сквозь полусомкнутые веки. Когда глаза наши встретились, он сел на койке. - Расскажи что-нибудь, Доктор - попросил он вдруг почти жалобно. - Хочешь, стихи почитаю? - предложил я совершенно неожиданно для себя. - Чего ради? - Да так, к слову пришлось... - К слову... Стихи чьи? Твои, небось? - Нет...- Поспешно соврал я - Черта с два - "нет"! Твои, твои... Ну ладно, читай, раз уж взялся! Он откинулся на лежанку, но глаза все-таки не закрыл. Я помедлил минуту. Однако что делать - сам вызвался!
      - Под ко всему равнодушной луной Скачут меж облаками Конь алый, конь бледный и конь вороной С их призначными седоками...
      (- Где ты луну - то видел, студент? - пробормотал сержант. Вообще-то замечание было правильным: на орбите планет, где располагалась наша база, луны не имелось. Так же, впрочем, как и на иоей родной планете. Но уж это-то он едва ли знает!)
      - ...Три всадника мчаться в предутренней мгле, Прозрачны и смутны, как тень на стекле, Как горе над давней могилой, Но близок тот час, когда воля судьбы Под хриплые стоны последней трубы Одарит их плотью и силой
      И Первый, клочья тумана с плеч Стряхнет - и двумя руками, Взметнет окровавленный длинный меч Над спящими городами
      И, властно швыряя стрелу в полет На запах тепла людского, Короткую песнь тетива пропоет Из согнутых пальцев Второго.
      (Я не знал, сержант - из числа верующих ли? Не принято об этом спрашивать. Я и о себе-то этого с уверенностью не знал, по правде говоря... Правда, к полковому священнику я заглядывал довольно часто, но он был мужик умный и образованный, так что - поди разбери, вера меня влекла или возможность интеллигентной беседы? Конечно, не обязательно быть верующим, чтобы представлять себе, ччто такое Апокалипсис. Но тут я засомневался. Быть может, для моего теперешнего командира это лишь название темы? Знает ли он вообще - хоть веруя, хоть нет - что это за звери такие: конь ал (или рыж), конь блед, конь черен? И всадники, одному из коих дан длинный меч, другому же - большой лук, а третьему...)
      - А третий скрывит тонкогубый рот, Подобный обескровной ране, И что-то в деснице его взблеснет, А что - не понять в тумане.
      Что дальше случится в предутренней мгле Никто из живущих на грешной Земле Вовеки не сыщет ответа Но лучника насквозь пропорет стрела На грани рассвета и Света
      И третий всадник над ними замрет Огромной конной химерой Он медленно прядь с лица отведет В руке затиснутой мерой
      Потом каблуками тронет коня И тихо поедет куда-то В такт шагу о луку седла звеня, Тем, что в руке зажато.
      Закончив читать, я бросил взгляд на своего напарника. Я был уверен, что он заснул. Но сержант не спал. Тогда я стал ждать хоть какого-нибудь комментария - хоть насмешливого, неважно. И опять не дождался. Вообще, за все девять часов полета мы больше ни разу не заговорили друг с другом.
      * * *
      А по прибытии в пункт назначения. Я сразу же отыскал тамошнего священника, благо он как раз оказался в штабе. И, пока оформлялись документы, успел прочитать ему то, что в рейсовом звездолете читал сержанту, а до этого ни единой живой душе. И тут меня пожидал удар. Оказывается, согласно ортодоксальному богословию мера в руках третьего из всадников - это не символ измерения, меры всех вещей, меры греха, и праведности, воздания и кары. Символ это - голода, дороговизны хлеба, который стал на вес золота. Карчет Господь людишек гладом и мором, мечем и луком... Полковой батюшка был в полном восторге от этой моей ошибки и с упоением взялся меня просвещать. Однако я, кажется, не дослушал его, потому что оформление документов как раз закончилось. И вот тут-то мы узнали, что кроется за шифром "Апокалипсис".
      * * *
      Может быть, это и есть - предчувствие?
      * * *
      ...Однако это было давно, с тех пор прошло больше недели. Тогда я, если говорить военным языком, "не обладал всей полнотой информации". Так что если я и в самом деле недогадывался тогда ни о чем - а пожалуй, что так ничего постыдного в этом нет. О чем там можно догадываться, если информации нет! Но три дня назад, когда и случилось то, что привело нас в трибунал, я уже знал все. А значит, все и понимал. ...Мы с сержантом как раз вывели Этого на прогулку в тюремном дворике. "Этот" - его называл так земной персонал. Нам их имена не выговорить. Хотя они, между прочим, наши выговаривают свободно. Способный народ, ох какой способный... сволочи... А может быть, здесь подсознательно действовало еще и что-то вроде табу, запрета на имя. Очень уж страшным было то, что связывалось с его именем. Он ковылял впереди, а мы держались в двух шагах за ним. Опасности никакой не предвиделось, нам, собственно даже не обязательно было выдавать оружие. Хотя оружие у нас все-таки имелось : примитивнейшее, чуть ли не пороховые еще автоматы позапрошлого века.Потому что стрелять из разрядника в данном случае - все равно, что отгонять от себя комаров топором. Луч пойдет километра на три и сумеет натворить бед: город же все-таки. Я не испытывал к Этому персональной ненависти: как-то все было уж очень умозрительно. Ну да, да, знал я о всех его делах, и об ударах по населенным планетам (именно по планетам, а не по космическим силам прикрытия), нашим, завроским и еще пары разгульных рас - тоже знал. Знал я и о готовившихся но не осуществленных проектах. И прекрасно представлял себе, чем могло в конце-концов это все завершиться, если бы не завровская спецгруппа захвата (они тоже, кстати, чуть не половину своего личного состава потеряли). Но сейчас перед нами было несчастное, обреченное существо, скованное самым жестоким образом. И все им содеянное, несмотря на глобальность масштабов а может быть, как раз из-за этой глобальности - не умещалось у меня в мозгу. - Ишь, лапками перебирает-то, ящер...- задумчиво протянул сержант. У него в мозгу тоже не умещалось все это. Впрочем, мы с ребятами не раз шутили, что единственная извилина на очень сером мозговом веществе младшего из наших начальников - в действительности не извилина, а след от скафандрового подшлемника. Конечно, это была шутка. Хотя бы потому, что скафандр ему приходилось надевать не чаще, чем рядовым - то есть три - четыре раза за весь срок службы. На всякий случай я поддакнул. Сержант же все-таки начальство - хотя это он лишь с первогодками вроде меня да с арестантами такой смелый... - Тоже мне - гнида сгорбленная! Как подумаешь, что это величайший преступник сотни планет и двух столетий... Нам вообще-то не полагалось переговариваться - ни друг с другом, ни, тем более с нашим подконвойным. Впрочем, с ним мы и не заговаривали. Это он сам заговорил с неми. Я как раз смотрел на него, на его лицо - или морду? - когда Этот вдруг приостановился, обернувшись к нам. Взгляд его был тускл: глаза закрывала мигательная перепонка третьего века. - Что, ребята приятно быть холуями моих соплеменников? - спросил он устало. (Ему конечно, тоже было запрещено говорить с нами - не меньше, чем нам с ним. Но ему-то терять было нечего. А нам надо было сразу же оборвать разговор. Надо было...) Сержант побагровел. - Не понял... Это ты о чем, пресмыкающееся?! - переспросил тот с угрозой. - А вот...- Этот демонстративно встряхнулся . Сталь оков звякнула. Это были самые настоящие кандалы - еще более древние, чем автоматы в наших руках. Стальные цепочки сковывали запястья и щиколотки. Мало того - между ними была натянута дополнительная цепь, соединяющая верхние и нижние оковы. Она не давала телу Этого выпрямиться, позволяя передвигаться лишь в полуприсяде. ...Вот тут бы нам как раз вспомнить о запрете вступать с арестантом в беседу, если уж раньше об этом не вспомнилось! Вместо этого мы с сержантом заговорили одновременно: - Да, не сладко Но ты же сам виноват, согласись! - сказал он. - А с чего ты взял, что мы выслуживаемся перед твоими, завр? - сказал я. Этот, конечно, уже все продумал наверняка, обо всем позаботился. Не случайно же именно сейчас он заговорил с нами - впервые за все время, что мы "пасли" его. Да, он был не чета двум лапоухим солдатикам вроде нас, срочно пересланным через половину галактики и наспех выслушавшим инструктаж о правилах охранно-конвойной службы!... (Инструктор, кстати, сам мямлил и сбивался, вспоминая пункты древнего устава. А что делать, если на Земле военное ведомство такими делами уже несколько поколений не занимается?! У завров, вероятно, есть соответствующая служба - но охранять Этого до суда должны земляне, пусть даже не с Земли родом. Вот так-то!) - ...С чего ты взял, что мы выслуживаемся... Наш подконвойный не ответил. Собственно, ответ напрашивался сам собой. Ну ладно, то что его - здесь и у нас - охраняет целый корпус завров - это хотя и не приятно, но по крайней мере объяснимо. Дополнительная гарантия. Зато все остальное... Даже все эти кандалы, заставляющие узника скорчиваться в три погибели. Не земного, а завровского образца вещичка... Черт его знает, зачем, но к этой конструкции, предназначенной явно для того, чтобы причинять максимальные мучения, был прикомандирован специальный человек...тьфу, завр. И каждый день дважды - до прогулки и по ее окончании - он лично проверяет замки кандалов, словно думая, что мы их разомкнем. Ей-богу, стоило бы сделать это - хотя бы для того, чтобы посмотреть , как вытянется его физиономия... Хотя у них, кажется, физиономия не вытягивается. - А ну, поворачивайся! - сержант озлился. Перехватил мой удивленный взгляд - и озлился еще сильнее: - Все! Прогулка окончена! Поворачивай, я сказал! Наверно, мне стоило воспротивиться. Во всяком случае, напомнить, что распорядок дня утвержден не нами. Но я не стал этого делать Не нами - а кем? Вот именно. Ими. Утвержден - где? На нашей планете, а не на их. Вот то-то и оно. Этот - в нашей юрисдикции. Так уж получилось. И зла он нам причинил не меньше, чем им. А предпочтительного права на него они не имеют, во всяком случае - не должны иметь: мало ли, что сам он завр - свое подданство Этот, по всем законам, давно потерял. Так почему же.. Мы еще не успели подойти к воротам, ведущим во внутреннее помещение, как створки открылись и прикомандированный-к-кандалам шагнул нам навстречу. Должно быть, он тайком наблюдал за нами. Это меня окончательно взбесило. А завр этот, черт его побери, сперва не сказал ни слова, даже не посмотрел на нас. Он медленно наклонился, ощупал замок среднего отрезка цепи - того самого, что соединил верхние и нижние пары браслетов. Замок, разумеется, был в порядке. Только после этого проверяющий соизволил заметить нас. Предупреждаю вас,- тягуче начал он, -Предупреждаю, что с особым вниманием вы должны заботиться о ... Меня чуть наизнанку не вывернуло. Сержанта тоже. Что ж, теперь он, во всяком случае, понимает, каково это - изо дня в день выслушивать одно и то же. - ...Заботиться о целости... Какой черт меня дернул? Но так или иначе ... - О целости - чего? - перебил я завра. - Вот этого хлама, да?!. И ткнул прямо в замок стволом. Грохот ошеломил всех троих. Даже четверых, включая Того (хотя - кто знает? не был ли он к этому готов?). Очевидно, что-то разладилось в сложном и неверном механизме моего древнего оружия. Или сам я на что-то нажал по ошибке? Из автоматического дула тонкой струйкой поднимался дымок. Цепь, которую больше ничто не удерживало со звоном легла на плиты двора. Прикомандированный-к-кандалам сделал какое-то молниеносное движение кажется, он собирался броситься на арестанта, пригнуть его к земле. Но это движение так и осталось незавершенным, потому что сержант, шагнув вперед, встал между ними: - А ну, не командуй тут, чешуйчатое твое рыло! На звук выстрела уже бежали завры, охранявшие внутренний дворик. Они остановились в нескольких шагах от нас, выстроившись стеной. Что-то странное было в этом - в том, как остановились они, и в том, как медленно отступал назад прикомандированный-к-кандалам. Как будто не спеша, но с неуловимой для глаза плавностью Этот выпрямился во весь свой не такой уж большой рост. Сержанту он доставал до плеча, мне - до мочки уха. Белесая пленка отодвинулась, открывая зрачок. Впервые я увидел его глаза, не прикрытые третьим веком. Именно туда - зрачок в зрачок - сейчас смотрел ствол моего оружия и оно не дрожало в руке. Это было явно излишним, особенно при наличии живой стены в двух-трех метрах от нас. Но все же ... Но все же это не помогло. Наделив рептилию разумом, природа не отняла у нее страшную силу нечеловеческих мышц, быстроту и гибкость, внезапность непредсказуемых движений. Он сделал с нами то, что только завр может сделать - один против двоих, безоружный против вооруженных. Закованный - против свободных. Старый - против молодых. Почему он не убил нас? Не знаю ... Скорее всего, это было чуть-чуть дольше и сложнее, чем просто вывести из строя. Я даже сознание не потерял просто лежал и чувствовал, что не могу пошевелиться. Автомат был в его скаванных цепочкой руках. Мой автомат? Или сержанта? Это не имело значения и это ничего не решало. Вокруг стояли существа, равные пленнику от рождения по силе и быстроте - но молодые, свободные с оружием на изготовку. И было их много. Несколько десятков. Я так до сих пор не знаю, вправду ли все было, как мне увидилось, или воображение услужливо подсовывает невероятную картину.
      * * *
      Солдат встряхнгулся. Слова доносились до него, словно проходя сквозь вату. - ...Получив частичную свободу действий вследствии преступного легкомыслия своих сопровождающих, ...(последовал совершенно непроизносимый звуковой ряд, состоящий чуть ли не из одних согласных. Надо полагать, так звучало имя Этого.) - ...Завладев оружием и перебив охрану, пытался захватить... Значит, так и было. Замершие в неподвижности завры (стоят во весь рост, полуотвернувшись, оружие в опущенных руках) один за другим падают от выстрелов - не пытаясь стрелять в ответ, не шевелясь, не оборачиваясь даже. Впрочем все это происходит мгновенно - длинная очередь, опустошившая магазин. Для завров не существует понятия "перестрелка": любая видимая мишень поражается мгновенно и безошибочно ... ...Невысокий пожилой завр со скованными руками идет к стене (часовые на башнях тоже замерли, полуотвернувшись - но это же дикость, это же немыслимо, что это с ними со всеми?!). Мелким перешагиванием, потому что щиколотки его тоже скованы, поднимается по скобам лестницы, ведущей к взлетной площадке, на которой расположены в ряд несколько флаеров ... (Не должно их быть там, равно как и лестницы, да и самой взлетной площадки. Но кто же знал ...Вот уже несколько десятилетий эта тюрьма использовалась не по прямому назначению. Собственно, это был музей и площадка была сделана для удобства туристов.) ...Но подъем ему оказывается не по силам. Лишь один раз остановился Этот, видимо, зацепившись за одну из скоб ножными сковами, нагнулся, стараясь их освободить - и тут же вновь звучит автоматная очередь, длинная, хлесткая ...Но теперь стреляет не он, а в него - еще и еще, со всех вышек ... Между прочим, остановили его уже на самом конце лестницы, непосредственно перед фаером. Еще немного, и он бы... Бред. Сумасшествие какое-то. Занятый этими мыслями, солдат как-то не уловил момент, когда в зале суда повисла звенящая пауза. Приговор? Приговор. Сержант уже стоял, вытянувшись в струнку. С гораздо большей охотой он, вероятно, рухнул бы к ногам судей - но это было еще страшней. Так иногда бывает страшней убежать, чем остаться на месте. Первым встал председательствующий. За ним поднялись остальные судьи впервые поднялись они за все заседение. Судья - человек, чуть замявшись, встал последним, позже чем его коллеги-завры. Приговор... Солдат слышал тонкий писк, доносящийся из горла своего напарника. И еще один звук он услышал - какое-то журчание. Резкий запах аммиака ударил его по ноздрям: на брюках сержанта расплывалось влажное пятно. Это сфинктер мочевого пузыря, слабейшая из мышц, расслабившись, испускала содержимое. - Гнида, падаль, а ну, прикрати! Не унижайся, слышишь?! - задохнувшись от ярости, солдат выкрикнул эти слова так, что у него самого заложило барабанные перепонки. Но сержант едва ли слышал этот крик - все его внимание уходило на то, что говорил председатедьствующий.