Очарованный дембель - Сила басурманская

      – Ну, ладно, ладно. Допустим. Меня мнимый слепец ножом проткнул и запер, а вы и рады забыть друга старого, помощника ценного, сироту круглую… – Волшебное дитя покойных Сусекских-Скреби жалобно захныкало. – Меня крысы чуть не сожрали!
      – Откуда нам знать было про слепца-то? – проныл Егор, восстановив дыхание.
      – И на что разум человеку даден? – будто бы про себя принялся рассуждать каравай, оставив намеки на плач. – Агнцы сущие… Ладно, в Эрэфии с дурачков спросу не бывает. Прощаю вас, горемык.
      – Как же ты освободился? – поинтересовался Иван.
      – Вестимо как. Я ж ото всех уйти могу.
      Парни рассмеялись.
      – Искали хотя бы немножко-то? – все еще дуясь, спросил Колобок.
      – Да, конечно! – горячо заверил его Старшой.
      Хлебец недоверчиво хмыкнул и посмотрел на Егора:
      – Так дело было?
      – Ну, на самом деле… мы… – Увалень почесал макушку
      Иван процедил сквозь зубы:
      – Знаешь передачу «Самый умный»? Так вот, ты, наоборот, самый честный.
      Колобок простил братьям и это вранье. Все же караваю нравились богатыри. Слишком долго Хлеборобот странствовал без цели. Потом его выручил из магического плена Старшой, в котором круглый разумник ясно видел спящего волшебника. Так каравай получил возможность наблюдать за подвигами диковинных парней. Вроде бы рассеяне, но «не от мира сего». Чудные какие-то. Любопытно.
      Емельяновы рассказали про задание Юрия Близорукого, и Колобок вызвался идти с ними.
      Вскоре они миновали пресловутый МОТ. Мозговская кольцевая поражала шириной. Князь воистину не поскупился.
      Город остался позади, начались деревеньки да поля с рощами. Часа через два дорога привела братьев да каравая к здоровенной надписи.
      Надпись была вырезана на дубовой доске, приколоченной к дереву. Чувствовалось, делали надолго: «Тракт Мозгва – Легендоград. Путник, стерегись Одноглазого Лиха, кое промышляет в наших краях!» Ниже была прибита стрелка, указывающая вправо: «Объезд через Дверь».
      Емельяновы сразу заметили, что кружной путь был свежее, хотя никакой двери не узрели.
      – А ты по какому прикатился? – спросил Иван Колобка.
      – По длинному. Там, с легендоградской стороны, тоже такая вывеска красуется, народ стращает. Вот будет потеха, коли нечисть одноглазая боится людей не меньше, чем они его.
      – Блин, ищи его теперь, – пробурчал Старшой и ступил на заросший травой тракт.
      Спутники молча последовали за ним.
      Иван размышлял: «Куда бы ни шел богатырь – всегда его ждут минимум две дороги. Помнится, к Тянитолкаеву путь Соловей разбойник обрубил. Ловко мы его тогда… И ведь в том же составе действовали, с Колобком. Надеюсь, и в этот раз все ловко устроится»…
      Кстати, о Соловье. Действительно, Емельяновы расчистили дорогу между Легендоградом и Тянитолкаевым. Время путешествия сократилось. Честь и хвала богатырям-героям! Но были люди, которые вовсе не торопились сказать братьям спасибо. Это корчмари. Стоило поганому свистуну исчезнуть, и народ повалил по короткому маршруту, лишая владельцев многочисленных харчевен и постоялых дворов прибыли. Вот и получается, что у любого, пусть и самого добрейшего деяния есть хоть чуточка негативного остатка.
      Лихо Одноглазое поселилось в окрестностях легендоградско-мозговского тракта недавно. Объездной путь еще не успел обрасти гостиными хозяйствами, поэтому здесь близнецы вряд ли ущемляли чьи-то интересы. Оставалось как следует ущемить интересы самого Лиха.
      «Значит, это кикимороидальное существо имеет один глаз, насылает порчу, бродит, где попало, – в сотый раз перетряхнул скудную информацию Старшой. – Как его прищучить?» Нет, не торопился гениальный ответ посещать умную голову Ивана.
      – Зато, братан, здесь вряд ли встретишь бандитов с мешками на башках.
      Егор согласился.
      – Между прочим, в Легендограде наслышаны о сих разбойниках, – встрял Колобок. – Там их называют котами в мешках. Дерзкие парняги! И вообще, Егорий, возьми меня на руки. Трава мешает. Сами-то, ишь, на кобылах. О себе только и печетесь.
      Ефрейтор Емеля подхватил Хлеборобота, усадил на плечо.
      Вверху, в чуть приправленном облачками небе, растерянно курлыкали журавли. Они полетели было на юг, но тайное, неподвластное людям чувство подсказывало, что морозы не придут. Теперь сбитые с толку птицы возвращались домой.
      По-прежнему царила жара.
      Чем дальше ехали братья, тем тревожней становилось на душе у Ивана.
      Вроде бы и солнце светит, и дорога ясна, никакого тебе бурелома да криков истошных. Птички чирикают, Колобок что-то Егору рассказывает, мир и благоденствие, а вот поди ж ты, неспокойно.
      Старшой считал себя вполне вменяемым гражданином. На навязчивые идеи не жаловался, частой сменой настроений не страдал. Тяжелые предчувствия посещали его единственный раз, когда чуть было не погиб Рарожич, вещая птица, живущая в Легендограде. Но в тот момент придавило всех, все-таки сыграла свою роль магическая мощь Рарожича. А так Иван был типичным оптимистом, предпочитающим действовать, а не раскисать. Почему же сейчас ему не хотелось встречаться с Лихом?
      Через какое-то время беседа Емельянова-младшего с караваем сошла на нет. Егор заерзал в седле, волнение передалось и флегматичному тяжеловозу. Кобылка затрясла головой, принялась всхрапывать. Жеребец Старшого затанцевал, заозирался. Лишь Хлеборобот оставался невозмутимым. Что с него взять – искусственный интеллект.
      – Черт, такое ощущение, словно Джек Потрошитель в душе ножичком ковыряется, – хмуро признался Иван.
      – Угу. – Егор на всякий случай держался за рукоять кривой сабли, висящей на армейском ремне.
      Видок у воронежского богатыря был живописный – форма контрастировала с клинком, спрятанным в добротные дорогие ножны. Подарок Торгаши-Керима.
      – Ну, соколики, почуяли Лихо? – хихикнул Колобок.
      – Такого у меня даже перед встречей с драконом не было, если мне память не извиняет… – проговорил ефрейтор Емеля.
      – Изменяет, – поправил Старшой, и ему странным образом стало спокойнее, ведь не он один разволновался.
      – У существ наподобие Одноглазого Лиха такая странная природа, – начал разглагольствовать хлебец, открывая братьям подробности, которых не знал даже Неслух-летописец. – С одной стороны, оно как бы баба. А с другой – мужик. На деле – ни то ни другое. В смутные времена, когда землю покидали последние боги, здесь случались невероятные вещи. Ляжет человек поспать возле кумира Велеса – утром просыпается человекобыком. Заболеет мальчонка, станут его лечить травами, а он в лешего обратится. Тогда же и шуликуны в большом числе распространились. Откажется мамка от ребятенка, бросит на морозе, тут силы нечистые и вдохнут в него дух Пекла.
      – Видали мы твоих шуликунов, – отмахнулся Иван. – Вредные, но вполне управляемые.
      Хлеборобот хмыкнул:
      – Лихо – это тебе не шуликуны. Это воплощенное в Яви горе. Раньше оно привязывалось к человеку и преследовало его до самой кончины. А нонче, сами видите, к целому княжеству присосалось. Народ ропщет, я по пути наслушался. Говорят, темные времена грядут. Всякая бяка повылезла, наглеть стала. Вот вы вроде прищемили хвост Злебогу, но Лихо, слуга его, вольготно себя на главном тракте Эрэфии чувствует.
      – Бросай политинформацию, Колобок, – подал голос Егор. – Лучше объясни, как с ним справиться.
      – А я откель знаю? – Каравай захлопал глазками. – Его ж никто еще ни разу со свету не сживал.
      Старшой скривился, хотя и предполагал услышать от Колобка нечто подобное, а Емельянов-младший неожиданно сменил тему:
      – Давайте тогда поедим, а то в моем богатырском брюхе уже полдня урчит.
      – Что, брат, не терпит природа пустоты? – улыбнулся Иван. – Привал!
      Елось как-то механически, без удовольствия. Егор и вовсе подавился, а потом долго и мучительно откашливался. Сказывалось влияние Лиха. Прав был Хлеборобот: враг был силен, поле его воздействия плотно подавляло всякие намеки на радость.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.