Потом Саманта вспомнила о письме, и Трилби забрала его. К тому времени Торн уже ушел из дома, и она забеспокоилась о том, что он случайно мог увидеть письмо. Теперь она была уверена, что ее самые худшие опасения подтвердились.

Она посмотрела на него через стол, сжав руками спинку стула.

— Торн, ты видел письмо, не так ли? — нерешительно начала она.

Он приподнял брови, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Ты, конечно, хотела, чтобы я увидел его? Можешь ему ответить, если хочешь, — он выдвинул стул и опустился на него. — Мне все равно…. поскольку в постели твое тело жадно желает моего, — Торн посмотрел прямо в ее шокированное лицо, его глаза насмешливо сверкали, хотя гнев и боль заполнили все его мысли. — Я очень хочу твое тело, Трилби, и, возможно, сына, — добавил он. — В то время, когда я обладаю твоим телом, твое сердце принадлежит Бейтсу.

Она сильно побледнела. Если бы она не держалась за спинку стула, то могла бы упасть.

— Что? — спросила она тонким от волнения голосом.

— Ты слышала, — Торн развернул салфетку, положил ее на колени и стал есть суп, который Трилби подала ему в фарфоровой супнице. — Есть масло к хлебу? — спросил он небрежно.

Трилби достала масло из ящика со льдом, ее руки дрожали, когда она положила его на стол и сняла салфетку, которой оно было накрыто. Она чуть не уронила на пол нож, подавая его.

— Спасибо. Ты сама ела?

— Я поужинала с Самантой. Ты не против положить посуду в раковину, когда закончишь? Я вымою ее утром.

Он взглянул на нее со сдержанным гневом.

— Ты пока не против, если я приду к тебе, Трилби? Или твоя голова по-прежнему забита мечтами о Бейтсе? Я обещаю, если ты уснешь, я не войду к тебе. Я не стану будить тебя. Возможно, теперь он захочет жениться на тебе, но ты моя жена до тех пор, пока я сам тебя не отпущу.

Она смотрела на него, словно не узнавая.

— Ты открыл письмо! — воскликнула она, приложив руки к горлу. — Ты прочитал мое письмо!

— Да, я прочитал его, — гневно ответил Торн. — Не потому ли ты была так щедра в моих объятиях, Трилби, чтобы смягчить меня и спокойно получить развод? — он почувствовал, как гнев охватывает его, но сдерживаться был уже не в силах. — Черт возьми, сколько писем до этого ты получила?

— Ни одного, — быстро ответила она, — ни одного, Торн, клянусь тебе!

Торн вскочил, опрокинув стул, и схватил ее, его глаза сверкали, он весь дрожал.

— Боже мой, Трилби, сегодня ночью ты не сможешь думать о нем! Клянусь, не сможешь!

Его губы жадно впились в ее рот. Он грубо схватил ее на руки и понес через холл, не отрывая жадных, настойчивых губ от ее рта.

Трилби пыталась сопротивляться, но его сила была пугающей. Он отнес ее в свою спальню, бросил на постель и запер дверь.

— Бейтс считает меня дикарем, — он стоял над ней, лицо его было каменным. — Ты всегда тоже считала меня дикарем. Возможно, наступило время подтвердить твое представление обо мне.

Закончив говорить, он опустился на колени, его руки были требовательны, глаза светились страстью. Последней мыслью Трилби было, что он ведет себя скорее, как уязвленный и ревнивый любовник, чем как человек, вступивший во второй брак.

Первый луч солнца проник через кружевные занавески, когда Трилби, поморщившись, открыла глаза. Не было ни одного места на ее теле, где она не ощущала бы губы или руки Торна. Их страсть всегда была нежной и удовлетворяющей, но в это утро она чувствовала себя так, будто ее изнасиловали и избили. Она покраснела, вспомнив, что он делал с ней ночью.

Возможно, он хотел быть жестоким, но это было совсем не так. Он был совершенно бесстыден, когда его сильное тело овладело ею. Но самое стыдное было то, что она испытала от этого еще более острое удовлетворение, чем до сих пор.

Его боль и ее желание уменьшить ее создали такое напряжение, близкое к потере рассудка, пока его властное тело не привело их обоих к экстазу. Она вспомнила, как зарыдала, когда достигла удовлетворения, и она не помнила себя от сладостной боли.

Торн испытывал то же самое. Она чувствовала это. Один раз не удовлетворил его. Он овладевал ею снова и снова, его страсть не утихала, не прерывалась на протяжении всей длинной ночи. Только когда уже полное изнеможение сделало продолжение невозможным, он оторвался от нее и, наконец, уснул. Трилби заснула мгновенно, ее обнаженное тело лежало поверх простыней.

Проснувшись, она огляделась, но Торна в комнате не было. Один из шкафов был слегка приоткрыт, на туалетном столике лежала записка. Она с недоумением смотрела на нее, размышляя, что там может быть.

Она не могла знать, что Торн проклинал себя с самой первой минуты, как только проснулся в то утро, задолго до ее пробуждения. Он продолжал ругать себя, одеваясь, смотря на обнаженное тело Трилби и видя следы своих пальцев и губ на ее белоснежной коже. Вина и ревность, безнадежность и боль терзали его. Он проклинал и стыдил себя за бесстыдство, за свою уязвимость и несдержанность. Началось с того, что он рассердился, а кончилось тем, что он полностью потерял контроль над собой, испытывая то, что не испытывал никогда в жизни. Он понимал, что женщина такого воспитания никогда не сможет простить то, что он сделал с ней этой ночью. Даже если она и любила кого-то еще, то не могла противостоять ему.

Это случилось потому, что он хотел ее любви, думал он, чувствуя себя совсем несчастным. Он любит ее бесконечно, до боли в сердце. А она любит Бейтса. Трилби никогда не будет счастлива с ним, потому что Бейтс, наконец, понял, что любит ее и нуждается в ней. Это разрушило их брак.

Единственный благородный поступок, который он может совершить сейчас, чтобы хоть как-то загладить свое немыслимое поведение, — это позволить ей уехать к человеку, которого она действительно любит. Да, решил он, наконец, с горьким сожалением, больше ему ничего не остается.

Он взял бумагу с письменного стола, сел к окну и написал несколько слов, перечитал написанное, подписался и, посмотрев на Трилби долгим взглядом, положил письмо на туалетный столик и вышел из комнаты.

Он уходил, как трус, но ничего не мог с собой поделать. Он знал, что увидит только презрение и недовольство на ее лице, и это лишало его мужества. Он просто не смог бы посмотреть ей в глаза после того, что сделал с ней ночью…

— Доброе утро, senor, — приветствовал его Джордж. — Вы немного раньше, чем обычно, — он нахмурился, увидев в руках Торна дорожную сумку.

Торн направился к машине.

— Senor, вы собираетесь уезжать?

— Да. В Тускон. Хочу взглянуть на скот, который я договаривался купить в прошлом месяце.

— А-а, тот скот. Да. Но я так понял тогда, что вы решили не покупать его?

Торн посмотрел на него покрасневшими, воспаленными глазами.

— А теперь решил купить, — коротко сказал он.

— Поехали, отвези меня на вокзал, а затем вернешься на машине домой.

— Да, senor, — Джордж согласно улыбнулся. Он хорошо знал характер патрона и не осмелился возражать.

— Присматривай за миссис Вэнс, пока она будет здесь. Я уже сказал ей, что она может оставить Саманту у своих родителей, если это ей понадобится по какой-то причине.

Джордж озадаченно нахмурился.

— Да, senor.

— Я вернусь через несколько дней, — Торн открыл дверцу машины, забросил сумку на заднее сиденье и сел впереди, ожидая, пока Джордж сядет и заведет машину. Он не оглядывался на дом, так как был уверен, то если оглянется, у него не хватит сил уехать.

Трилби дрожащими руками взяла записку и прочитала. Сердце ее замерло от боли.

«Я прошу у тебя прощения за прошлую ночь, — писал Торн, — то, что я сделал, совершенно непростительно. Единственное, что может исправить положение, — это дать тебе полную свободу. Можешь оставить Саманту у своих родителей. Я положил некоторую сумму денег на туалетный столик, чтобы ты могла взять билет домой, на свою родину. Так тебе будет легче развестись со мной. Скажу своему адвокату, что он может прислать мне чек на развод. Я глубоко сожалею о боли, причиненной тебе. Я знаю, что с Бейтсом ты будешь счастливее, чем со мной».

Письмо было написано черными чернилами и специально оставлено на видном месте. Трилби тяжело опустилась на стул, на котором, должно быть, он сидел, пока писал письмо. Он думал, что она любит Ричарда и хочет уехать!

Трилби закрыла лицо руками и горько, безудержно расплакалась. Почему она не сказала ему правду? Она любит его всем сердцем. Она совсем не притворялась. Она осталась с ним, потому что он был для нее всем на свете. Когда по ночам она лежала в его объятиях, то чувствовала себя, как в раю. А вчера, когда пришло письмо от Ричарда, она как раз была за домом. Уже третье утро подряд ее тошнило после завтрака. Она была почти уверена, что беременна. Несмотря на плохое самочувствие, головокружение и слабость, она была счастлива и хотела рассказать о своих предположениях Торну, но в это время подъехал ее отец.

Они сразу же уехали вдвоем. Трилби решила, что обрадует Торна, когда он вернется. Она была уверена, что тот будет счастлив. Эти дни Торн меньше вспоминал о Сэлли, проявлял нежность не только в постели, но и все время в обращении с ней. Она начала уже надеяться…

Но почему? Почему Ричард полюбил ее именно тогда, когда она поняла, что любит своего мужа и уже носит его ребенка? Как это несправедливо!

Разбитая морально и физически, она с трудом оделась, выпила кофе, но ее почти сразу же стошнило.

Мысль о дальней поездке в Луизиану заставила ее сердце болезненно сжаться. Она совершенно не хотела уезжать.

Но в записке Торна было ясно сказано, что он хочет, чтобы она уехала. Он даже уехал сам, чтобы не видеть ее, и дал распоряжение в отношении дочери.

Трилби понимала, что могла бы остаться, несмотря на записку. Она могла бы просто отказаться уехать. Ну, и что бы из этого вышло? Прошлой ночью он не один раз подчеркнул, что чувствует к ней лишь желание, но только не любовь. Даже если он, возможно, сожалеет о своей бесстыдной страсти прошлой ночью, он все равно хочет развестись с ней, чтобы она могла уехать к Ричарду. Если бы он любил ее, то, конечно же, боролся бы за то, чтобы удержать ее. Это было так непохоже на Торна — отказываться от чего-то без борьбы. Да, если бы он любил ее, то боролся бы за нее.

Эта мысль заставила ее решиться на отъезд.

Трилби была теперь убеждена, что Торн сам хотел ее отъезда. Он отказался от нее, как от надоевшей безделушки.

Она разрыдалась. Но у нее останется его ребенок, думала Трилби, немного успокоившись. Для нее это было утешением. Он никогда не узнает о нем. Трилби поморщилась. Она уедет далеко, у нее будет его ребенок, а он никогда не узнает об этом. Да нет, конечно, узнает, думала она, потому что ее родители расскажут ему. Она едва ли сможет выйти замуж за Ричарда — она совсем не любит его.

Решившись, Трилби отправилась упаковывать вещи, отложив свои переживания до Луизианы. Саманту можно отвезти родителям под предлогом, что ей нужно совершить покупки, подумала она, составляя план. Затем с железнодорожного вокзала она позвонит им и сообщит об отъезде в последнюю минуту, чтобы они не смогли ничему помешать. Она не могла остаться с Торном, зная, что он не испытывает к ней никаких чувств, кроме животного желания и, возможно, жалости. Но Трилби не могла представить себе, как она сможет жить без него. Он уже стал смыслом ее жизни.

Был четверг, тринадцатое апреля, но все складывалось так, будто это была пятница, тринадцатое, думала Трилби.

Джордж совсем растерялся, когда senora сообщила, что уезжает, и следом за senor Вэнсом попросила отвезти ее в город. Она не сообщила ему, что ей нужно на вокзал, а только сказала, что поедет за покупками, и что Саманта останется с ее родителями, пока ее не будет.

— Мне нравится Тедди, — весело сказала Саманта, когда они подъехали к ранчо Лэнгов. — Он очень хорошо относится ко мне.

— Тед хороший мальчик, — подтвердила Трилби, поцеловав Саманту в щечку, и посмотрела на нее долгим печальным взглядом. — И ты тоже хорошая девочка. Я очень люблю тебя, Саманта.

— Я тоже люблю тебя, Трилби, — ответила девочка, нахмурившись. — Ты очень бледна. С тобой все в порядке?

— Конечно, — Трилби заставила себя улыбнуться. — Слушайся бабушку и дедушку, хорошо? Я ненадолго.

Саманта вышла из машины, вместе с Трилби они вошли в дом.

— Спасибо, что присмотрите за ней, мама, — Трилби старалась говорить как можно спокойнее.

— Это совсем не трудно. И Тедди обожает ее. Посмотри.

Тедди учил Саманту играть в шарики. Голос его был возбужденным и доброжелательным. Саманта смеялась над тем, как он высовывал и прикусывал язык, когда ему нужно было попасть в один шар из кучки.

— Я рада, что они подружились.

Мери нахмурилась.

— Ты плохо выглядишь. Не хочешь поесть немного?

— Со мной все в порядке. Я только хочу купить ткань для летних платьев. Тебе нужно что-нибудь? — быстро говорила Трилби, стараясь скрыть свои истинные намерения.

— Нет, дорогая, я сама потом съезжу и посмотрю все, что хочу купить. Тебе нужно надеть шляпу.

— Она в машине. Я не буду долго. Я вернусь до наступления темноты.

— Хорошо, хорошо, будь осторожнее, Джордж.

— Да, senora, — он засмеялся, прижимая шляпу к груди и открывая дверцу машины для Трилби.

Слава Богу, подумала та, что сумки лежат внизу, и Мери не видит их. Но Джордж, конечно видел, и поэтому всю дорогу до Дугласа сидел, нахмурившись. Происходило что-то серьезное. Он ясно чувствовал это.

Трилби не хотелось, чтобы он вез ее на вокзал, но на улицах Дугласа машину до вокзала найти было невозможно. У нее не было выбора. Идти по такой жаре пешком, учитывая ее самочувствие, было неблагоразумно.

Странно, как много народу в городе, думала она, и как много вокруг солдат. Если бы Трилби не была так расстроена, то обратила бы внимание на возбужденное беспокойство окружающих. Когда Трилби сообщила Джорджу, что ей нужно на вокзал, тот сильно опечалился, но ничего не сказал, пока она не оказалась с вещами на платформе в ожидании носильщика.

— Senora, вы не должны уезжать, — умолял Джордж. — Senor Вэнс будет очень несчастен.

— Не думаю. Совсем не будет, — сухо ответила Трилби. — Он сам хочет, чтобы я уехала, — добавила она, чуть не плача.

— Но он обожает вас, — возразил мексиканец. — Senora, он говорит о вас так, будто вы луна на ночном небе, с такой нежностью и любовью. Если он приказал вам уехать, должно быть, у него плохое настроение, и он об этом скоро пожалеет. Вы ни в коем случае не должны уезжать.

— Я должна, Джордж, видишь ли…

Они не заметили, что вдруг вокруг них появилось много людей в военной форме, послышались крики, стрельба из ружей.

— Уходите в укрытие! — закричал один из солдат. — Началось!

Трилби пыталась понять, что началось. Джордж быстро проводил ее в здание вокзала и закрыл дверь. Вдруг рядом разбилось стекло, Джордж схватился за грудь и упал. Он лежал на спине с открытыми глазами, в которых был ужас, из плеча текла кровь.

— Джордж! — воскликнула Трилби и бросилась к нему, но не успела сделать и шагу, как группа плохо одетых вооруженных мексиканцев ворвалась через дверь в здание вокзала и окружила изумленных пассажиров.

Беглый огонь испанских ружей раздавался повсюду. Один из мужчин схватил Трилби за руку.

— Вы поедете с нами. Вам не причинят вреда, — он говорил на очень плохом английском, с сильным акцентом. — Быстрее!

Перепуганную Трилби и еще двоих мужчин вывели и посадили в машину, которая была наполнена оружием и военной амуницией. Машина помчалась к мексиканской границе.

Чуть позже Трилби поняла, что мужчины, возможно, мадеристы, с захваченным оружием старались скрыться от преследования американских войск. Несколько офицеров в большой машине, а также одетые в военную форму всадники бросились за ними в погоню: Трилби не слышала ни сильной ружейной пальбы, ни суматохи, когда их машина пересекла границу, — она потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, они уже были в Мексике.

Серьезное сражение произошло в Агва Приете. Федералы и правительственные войска в щеголеватой новой форме противостояли небольшим отрядам полковника Бланко, которые передвигались по улицам на машинах и лошадях, а также висели на подножках поезда, на котором прибыла первая волна мятежников из Накозари.

Стрельба велась повсюду, выстрелила пушка, и Трилби увидела клубы дыма, кровь и крики.

Ей стало плохо. Она боролась с тошнотой с тех пор, как ее посадили в вагон поезда. Не в состоянии даже сидеть прямо, она положила голову на руку и судорожно хватала ртом воздух, стараясь перебороть тошноту.

— Senora, мне очень жаль, — встревоженно сказал высокий мексиканец, остановившись рядом с ней. — Эти люди, которые захватили вас, не из моего отряда, это просто сочувствующие. Они захватили вас в плен, чтобы солдаты вашего правительства не стреляли в них, когда они везли оружие. Но это недостойно мужчин — прятаться за спину женщины. Я приношу извинения за причиненное вам неудобство. Как вас зовут?

Трилби не знала, должна ли она называть свое имя, но была слишком слаба, чтобы думать.

— Трилби Вэнс. Миссис Торн Вэнс. Я плохо себя чувствую, — тошнота снова подкатила к горлу.

— Dios! — офицер процедил что-то сквозь зубы. Он с удивлением уставился на нее. — Senora Вэнс, вам плохо?

— Я… у меня будет ребенок, — прошептала она в ужасе.

Он изменился в лице, затем снял шляпу.

— Ay demi! — воскликнул он. — Жуан, aqui, pronto!

Подбежал человек небольшого роста.

— Si, mi general?

Офицер говорил по-испански. Трилби не могла следить за его речью из-за тошноты и страха, но солдат сразу же посмотрел на нее с уважением.

— Я сказал этому солдату, что он отвечает за вас жизнью, senora, — сказал офицер. — Не бойтесь. Вам не причинят никакого вреда. На этом поезде вы в безопасности. Даю вам слово.

Трилби даже не в силах была поднять головы, чтобы рассмотреть его лицо.

— Спасибо вам, senor, — еле удалось ей выдавить из себя.

— Оставайся с ней!

— Si, mi general.

Жуан держал шляпу в руках.

— Senora, чем я могу вам помочь? Может, принести воды?

— Это было бы очень хорошо.

Сказано, сделано. Он бросился прочь и принес фляжку с водой. Трилби было все равно, сколько человек до нее пили из этой фляжки, она только чувствовала, что вода прохладная и освежающая, она жадно пила, не думая о том, лучше ей станет или хуже. Она смочила свой кружевной носовой платок и приложила его к губам, прежде чем вернула флягу. Живя в пустыне, она научилась беречь воду.

— Что случилось? Что сейчас происходит? — спросила Трилби, услышав, что стрельба усилилась.

Она выглянула в окно. Сквозь дым и пыль трудно было что-либо понять, кругом сновали люди, одетые в различную форму, ездили автомобили.

— Мы сейчас атакуем Агва Приету, — гордо сказал Жуан. — Мы освободим его от федералов и провозгласим нашим городом. Красный Лопес — бывший крестьянин, он сочувствует нашим целям и сейчас руководит военными действиями.

— Федералов очень много…

— А нас еще больше, senora. Наконец мы добились такого положения, что сможем потребовать вернуть нам то, что принадлежало нам испокон веков. Эти свиньи больше не будут владеть нашей землей и нашими домами. Мы перестанем быть рабами в своей собственной стране. Теперь они будут вынуждены бежать отсюда, но мы все равно схватим их, как бы далеко они ни убежали.

Трилби внимательно посмотрела на стоящего рядом с ней человека. Она никогда раньше их не видела, но поняла, за что борются эти люди. Они фермеры и пастухи, а не солдаты. Но они взялись за оружие, потому что устали от иностранцев, строящих свое богатство на эксплуатации их земли и их самих. У них были семьи, которые голодали. Их дома были непригодны даже для скота, но и они не принадлежали им. Как рабов в старой Англии, их приобретали вместе с землей, которую они возделывали, они работали, чтобы положить деньги в карманы людей, которые приехали в Мексику из других стран.

— Я думаю, вы должны выиграть эту борьбу, — Трилби посмотрела на Жуана.

— Мы это сделаем, senora, я уверен.

— Трилби!

Голос был знакомый. Трилби повернула голову и увидела Наки. Он был поражен, увидев ее в поезде, который захватили его люди.

— Ну, разве не странно? Как ты здесь оказался? — спросила она слабым голосом.

Он присел рядом с ней, как и на всех вокруг, на нем была мексиканская солдатская форма.

— С тобой все в порядке? Ты не пострадала?

— Слава Богу, нет, — она постаралась улыбнуться. — Один очень приятный офицер приказал Жуану умереть, защищая меня. Нет, мне не причинили вреда. Они захватили меня в Дугласе, когда я ожидала поезда. Кажется, они захватили и этот поезд, но он не двигается.

— А где Торн? — спросил Наки, оглядываясь.

Ее лицо напряглось.

— Он в Тусконе. Покупает скот.

— А почему ты здесь?

— Он сказал, чтобы я уезжала, — коротко сказала она. — Я еду в Луизиану, чтобы развестись с ним.

— Но вы не можете сделать этого, senora, — Жуан покачал головой. Он взглянул на Наки. — Senora embuazada, — сказал он по-испански.

— Что?! — вскричал Наки, его глаза стали круглыми.

— Теперь ты расскажешь об этом всему миру? — Трилби укоризненно посмотрела на Жуана. Она сильно покраснела.

— Lo siento, senora. Вы не должны покидать senor Вэнса, — продолжал Жуан, нисколько не смущенный. — Мужчина должен иметь сына, разве я не прав?

Наки с трудом приходил в себя. Он изучающе смотрел на Трилби.

— Жуан прав.

— Вы оба с Жуаном можете отправляться воевать, — резко ответила она, вставая. — Вы не имеете права вмешиваться в мои дела. Торн сказал мне уезжать, и я уехала.

— Послушай, а почему он это сказал?

Наки толкнул ее на сиденье, в это время пуля влетела в открытое окно и со свистом врезалась в противоположную стену.

— Знаешь, это совсем не идеальное место для дискуссий, — запротестовала Трилби.

— Вынужден согласиться, — Наки вынул пистолет из кобуры. — Жуан, cuidado, si?

— Si.

— Оставайся здесь. Я вернусь, как смогу.

— Кто побеждает?

— Кто может это сказать? — усмехнулся Наки. — Похоже, что мы.

Шум за окном снова усилился, было понятно по крикам, что отряды и снаряжение передислоцируются. А вообще, Трилби совершенно не могла понять, что там происходит, но заметила, что в отряде Бланке много иностранцев. Революция привлекла к себе много людей со стороны, симпатизирующих Мадеро и его сторонникам. За то короткое время, которое Трилби провела здесь, она видела немца, французского легионера, бывшего техасского рейнджера. Все они сражались на стороне мятежников. Возбуждение, здесь царившее, было чрезвычайно заразительным. Утонченная мисс Лэнг, которая когда-то с трудом переносила окружение грубых людей, попала в самый центр сражения, в этот бурлящий котел.

Когда Трилби увидела, что в вагон вносят раненых, она вдруг вспомнила, что бедный Джордж ранен во время перестрелки в Дугласе. Она ничего не понимала в ранах и могла только молиться за его безопасность и выздоровление. В данный момент ее собственное благополучие и безопасность ее будущего ребенка волновали ее больше всего, но, кажется, она была в безопасности под охраной Жуана. И поезд защищал от пуль, по крайней мере, частично.

Стрельба была очень интенсивной и была где-то совсем рядом. Трилби положила руку на свой живот. Здесь она была совсем одна, хотя Жуан и Наки старались ей помочь. Торн был в Тусконе. Когда стрельба усилилась, Трилби заволновалась. Если ее вдруг убьют — к ее ужасу, одна пуля попала в вагон и ранила солдата, — то Торн так ничего и не узнает. Затем она поняла, что, может быть, никогда его больше не увидит, и слезы покатились по ее щекам. Почему она не послала его к черту с его ультиматумом. Она могла бы сейчас находиться на кухне и печь для Саманты булочки и печенье. Затем она вспомнила, что Саманта сейчас в доме ее родителей. И никто ничего не знает о Трилби!