ГЛАВА ПЕРВАЯ

За его спиной перешептывались и усмехались, а он, делая вид, что не замечает, и с трудом сдерживая улыбку, шел по коридору к кардиологическому отделению. Теперь всей больнице Святой Марии, да что больнице — всему городу, стало известно, что он, всемирно известный кардиохирург, доктор Рамон Кортеро, неравнодушен к рок-группе «Десперадо». Утром на местном телеканале вышло в эфир интервью, где он разоткровенничался и поведал: песни этой группы поддерживают его и помогают проводить операции.

И вот сейчас, отвечая на все насмешки и издевки лишь хитрым и очень выразительным взглядом карих глаз, он направлялся на встречу с женой своего пациента.

Операция была уже позади, на сердце поставлен новый клапан, и сообщить такую новость всегда радость для хирурга.

Однако женщины в приемной не оказалось. Должно быть, дежурная сестра что-то перепугала и по ошибке отправила ту в другое отделение больницы.

А ситуация выдалась не из легких: бригаде пришлось сильно постараться, когда на операционном столе оказался пожилой господин с дисфункцией клапана, к тому же осложненной пневмонией. Но Рамону к больным в критическом состоянии не привыкать, и он снова сумел совершить чудо, зато каково же сейчас было его разочарование, когда оказалось, что обрадовать некого.

Вдруг двери лифта открылись, и в коридоре появилась дама преклонных лет в окружении многочисленной родни. Женщина была вне себя от страха и горя: глаза ее покраснели и припухли от слез и выражали полное отчаяние.

Увидев ее, Рамон шагнул ей навстречу и широко улыбнулся, отвечая на вопрос, который замер у нее на устах.

— Ваш муж в порядке. Господь подарил ему сильное сердце.

— Слава Богу! — прошептала она. — Спасибо, доктор! — Женщина пожала Рамону руку.

— Рад, что удалось помочь, — произнес тот добродушно.

Лицо кардиолога, стоявшего за его спиной, тоже озарилось счастливой улыбкой: именно он встретил эту женщину в приемной и в общих чертах рассказал о проведенной операции. Она с благодарностью пожала руку и ему.

Однако доктор Вэн Копланд лишь пожал плечами:

— Это наш долг. Сейчас вашего мужа поместили в отделение интенсивной терапии. Как только подключат оборудование, вас пропустят в его палату, и вы сможете побыть с ним.

Снова слова благодарности, снова слезы, и вот уже все семейство удалилось вслед за санитаркой. Бэн подошел к Рамону:

— Случаются же чудеса. Я бы и на чашку кофе не поспорил, что у больного был хоть один шанс.

— Точно, — сухо согласился тот. — Но иногда нам в самом деле везет. — Потянувшись, Рамон зевнул. — Думаю, я мог бы проспать целую неделю, но дежурство еще не закончилось. А ты небось домой сейчас пойдешь? — (Вместо ответа Бэн расплылся в улыбке.) — Везет же людям!

Помахав другу на прощанье рукой, Рамон Кортеро направился проверить состояние двух других пациентов. Судьба к нему сегодня была поистине благосклонна: три срочных операции за одно воскресное дежурство и все три с благополучным исходом.

Он проверил своих больных, раздал санитаркам поручения, переоделся и отправился в городскую больницу, находившуюся на другой стороне улицы. Там тоже лежали несколько человек, которых он недавно прооперировал. Затем маршрут доктора пролегал в больницу Университета Эмори, где он должен был осмотреть перед выпиской одного пациента. И только затем — домой.

Его просторную квартиру скорее можно было назвать жилищем отшельника, чем домом процветающего, богатого хирурга. Однако Рамона такое положение вещей вполне устраивало. Еще в детстве, в Гаване, родители научили его ценить простоту и скромность.

С грустной улыбкой он взял с полки томик Пио Барохи. «Рамону от Изадоры, с любовью».

Пио Бароха-и-Неси (1872-1956) — испанский писатель, автор 66 романов, объединенных в циклы: «Земля басков», «Фантастическая жизнь», «Города» и др.

Эта надпись всегда стояла у него перед глазами, он знал ее досконально, цвет чернил, каждый изгиб до боли знакомого почерка. Его жена два года назад умерла от воспаления легких, умерла, когда он был за границей, умерла по чудовищной случайности, по недосмотру. Двоюродная сестра оставила ее одну на всю ночь, и высокая температура, лихорадка, отек легких сделали свое черное дело. Судьба сыграла злую, шутку: его не было дома именно в тот единственный раз, когда в нем действительно нуждались. Он оставил Изадору с молоденькой кузиной, Норин, дипломированной медсестрой, считая, что опасаться нечего, что та сможет обеспечить ей необходимый уход и заботу. Но — ошибся. Когда Рамон вернулся, было уже слишком поздно — дома его ждало страшное известие о смерти жены. Норин пыталась вымолить его прощение, пыталась что-то объяснять, только горе было слишком велико, а ее вина так очевидна, что он не смог, заставить себя даже выслушать ее. И не он один — родители Изадоры тоже не находили племяннице никаких оправданий.

Нежно похлопывая книгу по обложке, он отложил ее в сторону.

Бароха, известный испанский прозаик начала двадцатого века, тоже был врачом. Рамон чувствовал в этом авторе родственную душу и коллекционировал книги о нем, о его жизни в Мадриде. Бароха жил еще до изобретения антибиотиков. Его творчество, полное боли, ужаса, трагизма одиночества и в то же время надежды, вызывало у Района интерес. Он так же, как и герои его любимого автора, умел надеяться. Когда жизнь не оставляла ничего другого, он продолжал верить во Всевышнего и молиться о чуде. Сегодня оно свершилось для пожилой дамы, мужа которой Рамон оперировал, и чужое счастье согревало его душу. Крепкий брак, взаимная любовь, как было когда-то и у них с Изадорой. По крайней мере, с этого начиналось…

Вздохнув, он зашел на кухню и открыл холодильник. В это время прозвучал телефонный звонок.

Рамон возвратился в прихожую, поднял трубку:

— Кортеро.

После непродолжительной паузы раздался тихий голос:

— Рамон?

В ту же секунду лицо его окаменело, стало жестче.

— Да, Норин, — ответил он холодно, — что тебе нужно?

Снова молчание, потом:

— Тетя просила узнать, придешь ли ты к дяде на день рождения.

Странно слышать такие слова от Норин. Она и раньше была не так уж близка со своей родней, а после смерти Изадоры дистанция только увеличилась. Во всяком случае, все семейные праздники проходили без нее.

— Когда?

— Ты знаешь.

Он сердито вздохнул.

— Если не буду дежурить в воскресенье, то приду. А ты придешь? — добавил он сухо.

— Нет, — в интонации звучали ледяные нотки. — Я занесла подарок сегодня. До конца недели их не будет в городе, поэтому меня и попросили связаться с тобой.

— Хорошо. Еще одна пауза.

— Я передам тете, что ты придешь. — И повесила трубку.

Его пальцы чувствовали холодную пластмассу телефона — холодную, как его сердце после ухода Изадоры из жизни. Сколько ни старался, он никогда не мог отделить воспоминания о ее смерти от образа Норин, которая спасла бы его жену, останься дома. Вероятно, он не имел права так злиться, и подсознательно понимал это, только поделать с собой ничего не мог: его злоба, его гнев и ненависть, казалось, заглушали боль и безысходность от потери жены. Он заставил себя забыть, что и Норин любила Изадору, что и ее горе и утрата ничуть не меньше. Он чувствовал к ней лишь жгучую ненависть и не старался это скрыть.

Надо отдать eй должное: Норин никогда не обвиняла его в несправедливом отношении. Она просто старалась не попадаться ему на глаза, хотя и работала через дорогу от больницы Святой Марии, где чаще всего проходили его операции. Дипломированная медсестра, она дежурила в интенсивной терапии и иногда следила и за его пациентами, но во время обходов он относился к ней как к пустому месту. Она окончила университет и могла бы даже стать врачом, но так и не сделала карьеру. И так и не вышла замуж. Сейчас ей двадцать пять — сдержанная, собранная и одинокая, как и Рамон теперь.

Он вернулся на кухню и сварил кофе. Спал он мало, всю жизнь посвящая работе, которая одна поддерживала его на плаву и давала силы после гибели Изадоры.

Он улыбнулся, воссоздав в памяти образ жены: ее утонченную красоту, светлые волосы, теплые огоньки в живых голубых глазах. Норин казалась лишь неудачной копией с божественного оригинала: тусклая блондинка с серыми глазами, ничего особенного. А Изадора была красавицей, тонкой и элегантной. И происходила из очень богатой семьи. Теперь все имущество достанется Норин — единственной наследнице Кенсингтонов. Но ей и деньги-то ни к чему: никаких нарядов, даже в свободное время, маленькая квартирка на окраине города — в общем, жизнь от зарплаты до зарплаты. Норин никогда и ничего не просила у родственников. Интересно, что бы они ответили, если бы она обратилась к ним с просьбой, подумал Рамон и удивился, что задает себе такие вопросы.

Шесть лет назад он вошел в семью Кенсингтонов и познакомился с двумя сестрами: веселой, общительной и всегда находившейся в центре внимания Изадорой и гадким утенком Норин. Та была загадкой: никогда не появлялась на людях, как мышка в норке, сидела за учебниками, стремилась получить диплом и подчинила всю жизнь одной этой цели.

Рамон нахмурился. Черт возьми, как женщина, до такой степени увлеченная медициной, могла быть столь беспечной по отношению к своей сестре?! Норин всегда так внимательно следила за пациентами, интересовалась даже тем, что выходило за рамки ее непосредственных обязанностей.

Может, она просто ревновала Изадору?

Но Рамон прогнал от себя эту мысль: ему не хотелось весь вечер посвящать Норин.

В следующее воскресенье, в свой выходной, он отправился в гости к Кенсингтонам. Холу, отцу Изадоры, он приготовил в подарок золотые часы.

У порога Рамона встретила Мэри, мать его покойной жены.

— Рамон, как мило, что ты пришел! — Она энергично пожала ему руку. — Прости, что попросила Норин позвонить тебе. Благотворительность отнимает так много времени…

— Все нормально, — ответил он автоматически. Мэри вздохнула:

— Норин — крест, который нам суждено нести до конца дней. Хорошо, что мы встречаемся с ней только на Рождество и Пасху, да и то лишь в церкви.

Он удивленно поднял глаза:

— Вы же ее вырастили.

— Да, но это не означает, что я должна испытывать к ней какие-либо чувства, — Мэри холодно рассмеялась. — Она дочь единственного брата Хола, и мы были обязаны взять девочку, когда ее родители умерли. От нас ничего не зависело. Бедняга, по-видимому, так и останется старой девой… Понимаешь, она одевается старомодно, на вечеринках на всех нагоняет тоску… Она и в детстве была такой же. Ее с Изадорой и сравнивать нельзя: та такая ласковая, любящая, с самой первой минуты украшала собой нашу жизнь, а эта… Знаешь, пока бабушка не умерла, она не отходила от нее ни на шаг, все время проводила с ней… — Мэри поежилась. — В общем, Норин всегда была обузой: раньше и теперь.

Как ни странно, Рамон вдруг пожалел маленькую девочку, которой пришлось жить фактически с чужими людьми.

— Вы не любите Норин? — вдруг спросил он.

— Дорогой мой, как ее можно любить? — ответила Мэри вопросом на вопрос. — Это же настоящая пародия на женщину! К тому же я никогда не забуду, что она стоила нам Изадоры. Уверена, ты тоже, — добавила она, сжимая его руку. — Нам так ее не хватает…

— Да, — согласился он.

Их затянувшееся приветствие нарушил подошедший Хол.

— Рамон! Рад тебя видеть! — Он тепло пожал руку своему зятю.

— Я кое-что тебе принес. — Рамон протянул тестю небольшую коробочку.

— Как мило, — пробормотал Хол и принялся развязывать ленточку. Когда подарок был извлечен из упаковочной бумаги, он воскликнул: — Замечательные часы! Именно о таких я и мечтал! Самое оно для яхт-клуба. Спасибо.

— Рад, что тебе понравилось.

— А Норин подарила ему бумажник, — пренебрежительно заметила Мэри.

— Из крокодиловой кожи, — добавил Хол, покачав головой. — У бедняжки отсутствует воображение.

Рамон вспомнил, где живет Норин, как одевается. Вероятно, у нее не слишком много денег, ведь медсестры получают небольшое жалованье, а такие бумажники стоят недешево. Интересно, на чем ей пришлось экономить, чтобы купить дяде подарок, к которому он так высокомерно отнесся?

Ему вдруг пришло в голову, что так было всегда. На свадьбу Норин принесла Изадоре хрустальную вазочку, на которую та даже не обратила внимания. В это время она восхищалась ирландской льняной скатертью — подарком подруги. Норин молча проглотила обиду, но ее спутник, кто-то из больницы, громко заметил, что девушке пришлось отказаться от пальто, чтобы купить модную безделушку для своей неблагодарной кузины. Услышав это, Изадор» покраснела и принялась расхваливать вазочку. А Норин продолжала стоять с гордо поднятой головой, лишь глаза ее были полны невыразимой грусти…

— Рамон, ты слушаешь? — требовательно произнес Хол. — Я предлагаю морскую прогулку в выходные.

— С удовольствием, если будет время, — ответил он без энтузиазма.

В семье тестя Рамон чувствовал себя неловко: тут привыкли оценивать людей по размеру их банковского счета и положению в обществе. Его здесь приняли лишь потому, что он стал знаменитым. А тот Рамон Кортеро, который в десятилетнем возрасте бежал с Кубы вместе с родителями, пришелся бы им не ко двору. Он и раньше понимал это, а сейчас почувствовал еще острее. В гостях у родителей Изадоры он задержался ненадолго.

Возвращаясь домой, Рамон никак не мог избавиться от ощущения пустоты, охватившего его впервые после похорон жены с такой небывалой силой. Наверное, это усталость, решил он. Видимо, стоит немного отдохнуть, взять отпуск и на недельку уехать куда-нибудь, например на Багамы. Полежать на песочке, расслабиться…

За окном автомобиля малиновые лучи заходящего солнца пронизывали темное небо, и он опять вспомнил Изадору, ее великолепный профиль на фоне заката. Она была сама нежность, но однажды строго отчитала Норин за то, что та плохо сложила в шкаф ее вещи. Норин молча убрала одежду и выскользнула из комнаты, даже не взглянув на Рамона.

Изадора же рассмеялась и пожаловалась, как трудно найти действительно хорошую помощницу. Он заметил, что это звучало слишком цинично по отношению к двоюродной сестре, но Изадора лишь продолжала смеяться. Она и ее родители видели в Норин больше прислугу, нежели родственницу. Она всегда что-то готовила и убирала, кому-то звонила, организовывала приемы и рассылала приглашения. Требования и просьбы сыпались на нее нескончаемым потоком. Даже когда Норин сдавала экзамены, ее никак не могли освободить от домашних дел.

Рамон однажды намекнул, что ей нужно много заниматься, и все Кенсингтоны наградили его удивленными взглядами: никто из них не учился в университете. Норин выполняла свои обязанности, не надеясь на благодарность. Когда, после свадьбы Изадоры, она стала жить отдельно и сняла себе квартиру, ее тетя наняла домработницу.

Но тут он вновь вспомнил о невнимательности Норин, и злоба с новой силой нахлынула на него. Можно пожалеть бедняжку, которую никто не любил, но простить смерть Изадоры… Нет, он никогда не забудет, что по вине Норин лишился самого дорогого человека!

Следующую неделю Рамон провел на Багамах. Он поселился в маленькой гостинице на пустынном далеком острове и наслаждался полным одиночеством. Гулял по берегу, предаваясь болезненным воспоминаниям о безмятежно-счастливых днях медового месяца, когда-то проведенного здесь. Хотя их отношения с Изадорой не всегда были гладкими, он никак не мог привыкнуть к жизни без нее.

Однажды, разглядывая свое отражение в зеркале, он заметил пробивающуюся седину и впервые задумался о возрасте. Необходимо завести семью, вырастить сына, решил Рамон. Изадора не хотела иметь детей, а он не настаивал — ведь впереди была целая жизнь. По крайней мере, так казалось. Но теперь все иначе и, по-видимому, пришло время освободиться от прошлого. Мечты о любящей жене и веселых ребятишках, играющих в прибрежном песке, все сильнее овладевали Рамоном.

Вернувшись, он приступил к работе с большим рвением, чем когда-либо раньше.

Как-то раз после нескольких трудных операций, проведенных им в разных больницах, он получил вызов от дежурной сестры к больному в интенсивную терапию.

Дежурила Норин. Она холодно встретила его в ординаторской.

— Не знал, что ты сегодня здесь, — бросил ей Рамон.

— Я там, где следует быть. Твоего пациента, мистера Харриса, постоянно рвет. Он не может принимать лекарства.

— Где лечебный лист?

Она подошла к двери палаты, вытащила его из плетеной корзинки на стене и протянула ему. Рамон нахмурился.

— Тошнота началась во время прошлого дежурства. Почему до сих пор ничего не предприняли? — возмутился он.

— Сестры, если помнишь, работают по двенадцать часов, а в отделение за день поступило еще четверо больных. Все в критическом состоянии.

— Это не оправдание.

— Да, сэр, — ответила она автоматически и протянула ему шариковую ручку. — Напишите, что делать сейчас.

Рамон отправился взглянуть на пациента, потом составил инструкцию. Передавая ее Норин, он обратил внимание на яркий румянец ее щек при болезненной бледности лица. Ему вдруг пришло в голову, что так обычно выглядят пациенты-сердечники.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — выдавил он вопрос.

И девушка моментально сжалась в комок, приняла неприступный вид и словно бы отгородилась от него непроницаемой стеной.

— Немного устала, как и все в сегодняшней смене, — коротко бросила она. — Спасибо, что посмотрели мистера Харриса, сэр.

Он пожал плечами.

— Сообщите мне, если рвота продолжится.

— Да, сэр. — Ответ по-прежнему холодный, сдержанный.

Карие глаза Рамона сузились.

— Ты меня терпеть не можешь? — спросил он прямо.

Раздался ледяной смешок.

— Это зависит от меня? — Она отвернулась и снова приступила к работе.

Дежурство закончилось, и Рамон ушел из больницы. Но всю дорогу что-тр подтачивало его изнутри, не давало покоя. Отпуск обычно помогает расслабиться, а у него, по-видимому, этого не получилось.

Оставшаяся в клинике Норин тоже с трудом приходила в себя. Она пыталась успокоиться после разговора с тем, кому давным-давно отдала свое сердце. Он никогда не знал об этом и никогда не узнает. Изадора привела красавца Рамона в дом, и сердце Норин раскололось на две половинки. Ей не предназначались ни теплый взгляд его карих глаз, ни полная нежности улыбка, хотя она была готова отдать жизнь за один его поцелуй. Свой секрет девушка хранила вот уже шесть долгих лет. Особенно трудно ей пришлосв в последние два года, когда на нее обрушился целый шквал обвинений.

Норин знала: ее сердце, истерзанное переживаниями, могло остановиться в любую минуту. Но какое это имело значение! Ее жизнь предназначена для жертв и лишений. Она забыла, что такое любовь, когда умерли ее родители. Одиночество стало постоянным спутником Норин. Даже приютившие ее родственники не подарили ей ничего взамен. Влюбившись в мужа Изадоры, она ничем не выдала своих чувств, ибо была слишком гордой. А теперь ей и вовсе не на что рассчитывать:

Рамон ненавидит ее, обвиняет в том, в чем ее вины нет.

Норин качнула головой и переключилась на работу, отгораживаясь от прошлого, от обид и боли. Как и прежде, она будет покорно нести свой крест.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Закончив дежурство, Норин, как всегда, поехала к себе — в свою пустую квартиру. Автомобиль у нее был подержанный, но служил пока исправно, и это радовало девушку, поскольку в материальном плане ей приходилось едва сводить концы с концами.

Раньше, когда Норин жила с Кенсингтонами, ей не доводилось испытывать финансовые затруднения — недоставало лишь душевного тепла. Теперь же ей не хватало и того, и другого, но она, по крайней мере, была независима, и это служило девушке слабым утешением.

Она вспомнила, что и Рамон переехал на новую квартиру после трагической гибели Изадоры. Несколько раз Норин пыталась рассказать ему всю правду, но, обезумевший от горя, он не давал ей вымолвить ни слова…

А еще она вспомнила, как впервые увидела его. Он вышел из автомобиля, остановившегося перед особняком ее дяди. Лучи солнца переливались в густых черных волосах Рамона. В сером костюме, высокий, атлетического сложения, он казался самим совершенством. Взгляд его живых карих глаз, брошенный в сторону Норин, лишил ее чувств.

Сердце у нее в груди будто остановилось, щеки налились румянцем. Однако Рамон держался непринужденно — наверное, он привык производить такое впечатление. Бросив на Норин удивленный взгляд, когда их представляли друг другу, гость весь вечер не сводил глаз со своей обожаемой Изадоры.

— Не думай, что он обратил на тебя внимание, — шутила тогда кузина, — несмотря на твои коровьи глаза. — Она едва сдерживала смех.

— Знаю, он принадлежит тебе, Изадора, — не поднимая взгляда произнесла Норин.

— И никогда не забывай об этом! — последовал резкий ответ. — Я выйду за него замуж.

— А он знает? — не удержавшись, задала Норин мучивший ее вопрос.

— Конечно, нет, — процедила сквозь зубы Изадора. — Но все равно будет по-моему.

Так и случилось два месяца спустя. Подружкой невесты решила быть сама тетя.

Накануне венчания, когда Изадора с матерью примеряли свадебные наряды, а Норин возилась на кухне с пирожными, туда пришел Рамон. Он остановился на пороге и, широко улыбнувшись, поинтересовался, будет ли она завтра участвовать в свадебной церемонии.

— Я? — изумленно переспросила девушка, мокрая от идущего от плиты жара.

Он оглядел ее с ног до головы.

— Вы когда-нибудь носите что-нибудь, кроме джинсов и этих… — Рамон сделал жест рукой, — маек?

Она опустила глаза и прошептала:

— В них удобно работать по дому.

Даже отвернувшись от него, Норин спиной чувствовала, что он следит за каждым ее движением. Как она перекладывает пирожные на фарфоровую тарелку, как убирает противень в раковину.

— Изадора не любит готовить, — внезапно заметил Рамон.

— Думаю, вы сможете нанять кого-нибудь, — пролепетала Норин. — Изадора слишком красива, чтобы заниматься домашним хозяйством.

— Вы ее ревнуете? — вдруг спросил он. — Ну, потому что она красива, а вы нет?

Этот насмешливый тон вывел Норин из себя, в ее серых глазах сверкнули молнии, и хотя она обычно не реагировала на такие замечания, тут не сдержалась.

— Спасибо, что напомнили! Но я и сама пока еще в состоянии посмотреть на себя в зеркало.

— А вы не такая уж бесхарактерная! — с улыбкой бросил Рамон, и его улыбка была полна иронии.

Спустя год Норин испытала крайнее замешательство, когда Рамон прислал за ней машину, — он приглашал ее приехать к Кенсингтонам на торжество по случаю первой годовщины их свадьбы с Изадорой.

Хол и Мэри бурно поприветствовали Норин перед гостями и забыли о ее существовании на остаток вечера. Изадора же пришла в бешенство и, улучив минутку, затащила Норин на кухню.

— Что ты здесь делаешь? — прошипела она, впившись в нее наманикюренными ноготками. — Я не звала тебя на мой праздник!

— Рамон настоял, — ответила Норин сквозь зубы, — он прислал машину.

Тонкие светлые брови кузины изогнулись дугой.

— Вот оно что, — протянула она и, ослабив мертвую хватку, добавила с хриплой усмешкой: — Он злится, что я ужинала с Ларри во время его поездки в Нью-Йорк. Но что же мне делать, если мужа почти не бывает дома? Сидеть взаперти, что ли? — Ее злой взгляд пронзал Норин насквозь. — Не думай, что он тает, когда видит тебя, милочка, — закончила она резко. — Рамон сделал это, чтобы я поревновала.

У Норин перехватило дыхание.

— Это же безумие, то, что ты подумала! — Ее голос дрожал. — Ради Бога, Изадора, твой муж не обращает на меня никакого внимания!

Голубые глаза кузины превратились в щелочки.

— Ты что, ничего не понимаешь? Совсем ничего? — спросила она сухо.

— Чего не понимаю?

В этот момент на кухне появился Рамон.

— О чем ты здесь шепчешься? — резко спросил он у Изадоры. — У нас же гости.

— Ну да, конечно, — она одарила кузину многозначительным взглядом. — Пойду проведаю Ларри. — Глаза Рамона бешено сверкнули, но Изадора уже проскользнула у него под рукой и направилась в комнату, предоставив ему возможность излить свою злобу на Норин.

Так он и поступил.

— Чертовка, — процедил Рамон, разглядывая ее джинсы и майку. — Ты что, не могла по такому торжественному случаю надеть платье?

— Да не хотела я приходить, — выкрикнула она, — ты меня заставил!

— Бог знает зачем, — ответил он, еще раз холодно оглядев ее с головы до ног.

Возразить Норин ничего не могла: никакие слова и объяснения не шли ей на ум, она лишь смутно понимала, что совершенно не вписывается в окружающую обстановку, и чувствовала себя не в своей тарелке.

Он вдруг приблизился к ней, и она отступила назад.

— Я тебе противен? — произнес Рамон, продолжая приближаться, пока она не прижалась спиной к раковине. — Странно, что такое подобие женщины, как ты, отказывается от знаков внимания со стороны мужчины, даже вызывающего отвращение.

Она беспомощно скрестила руки на груди и выдавила:

— Женатого мужчины.

Слова достигли желаемого эффекта — Рамон больше не сдвинулся с места, хотя его глаза продолжали пытливо изучать Норин.

— Мастерица на все руки, — ухмыльнулся он, — повар, горничная и умелица-рукодельница. Не надоело быть святошей?

— Я пойду. Пожалуйста, пропусти, — пробормотала она.

— И куда же ты пойдешь? Подальше от меня?

— Ты женат на моей кузине, — произнесла она сквозь зубы, изо всех сил борясь с колдовством его чар.

— Конечно, женат, солнышко. Эта очаровательная, обворожительная женщина с восхитительным лицом и не менее восхитительным телом принадлежит мне. Окружающие умирают от зависти, глядя на нас. Изадора, потрясающая, красивая, с моим кольцом на пальце…

— Да, она… милая, — пролепетала Норин.

Гнев Рамона слегка поутих, и он отошел в сторону — с вежливостью и галантностью истинного джентльмена.

— Я вырос в Гавану, — сказал он тихо. — Мои родители с трудом получили образование, перебрались в Штаты, где мы разбогатели и достигли высокого положения, но я никогда не забывал, откуда вышел. И часть меня презирает этих людей, — он кивнул головой в сторону гостиной, — занятых лишь своими клубами и развлечениями и не представляющих, что делает с душой бедность.

— Почему ты рассказываешь это мне? — удивилась Норин.

Его лицо слегка смягчилось.

— Потому что тебе знакома нищета, — ответил он, давая понять, что многое о ней знает. — Твои родители ведь были фермерами?

Она кивнула.

— Они не очень-то ладили с тетей Мэри и дядей Холом. Если бы не общественное мнение, я предпочла бы отправиться в детский дом после смерти родителей.

И он догадался, что она хотела этим сказать.

Доктор Рамон Кортеро никогда не отказывал бедным пациентам, не поворачивался спиной к нуждающемуся в помощи. Норин, во всяком случае, еще не встречались более щедрые и бескорыстные люди, чем он, и она не могла им не восхищаться.

Изадора же приходила от этого в бешенство.

— Ты представляешь, мой муж раздает нищим на улице деньги! — возмущалась она на Рождество, на втором году их совместной жизни. — И из-за этих бродяг мы разругались. Нельзя так разбрасываться деньгами!

Норин не нашлась, что ответить: она и сама часто приносила сэкономленные гроши в приют для бездомных, а в выходные даже помогала там по хозяйству.

Однажды она совершенно неожиданно столкнулась в приюте с Рамоном. Повязав фартук поверх костюма, он с половником в руках стоял у плиты.

— Ничего странного, — пояснил он, заметив удивление на ее лице. — Персонал просто разрывается на части, вот я и решил помочь.

Целый час они вместе разливали суп по тарелкам. Толпы замерзших и голодных людей приходили в приют — единственное место, где они могли получить чуточку тепла и доброты. Норин, понимая, что она может немногое сделать для этих бедняг, изо всех сил старалась принести им хотя бы какую-то пользу. Глаза девушки переполнились слезами, когда женщина с двумя маленькими детьми принялась горячо благодарить ее за порцию горячей еды, доставшейся им за весь день.

Рамон протянул Норин носовой платок.

— Не могу представить, — пробормотала она, смахивая слезы безукоризненно белым платком с экзотическим ароматом, — чтобы ты когда-нибудь плакал.

— Да? — Он мягко рассмеялся и в ответ на ее изумленный взгляд продолжил: — Я очень часто переживаю за моих пациентов. Я же не каменный…

Она отвела взгляд и стала усердно разливать суп по тарелкам.

Перед уходом, решив отдать Рамону платок, Норин в очередной раз натолкнулась на ледяную стену его насмешек.

— Спрячь его под подушку, — ехидно ухмыльнулся он, — может, этот платок подарит тебе массу прекрасных снов, которые как-нибудь скрасят твое одиночество.

От возмущения она потеряла дар речи, а в ее глазах застыли боль и ужас.

Рамон, кажется, впервые понял ее состояние, и ему стало неудобно.

— Прости, — бросил он на ходу и со злостью сунул платок в карман брюк.

В последующие годы постоянно что-то случалось. Однажды Норин стала свидетелем бурного объяснения между Изадорой и Рамоном.

Девушка приехала за Изадорой, чтобы отвезти ее в город, однако уже с порога была встречена доносящимися из гостиной криками.

— Буду тратить, сколько захочу! — вопила Изадора. — Бог свидетель, я заслужила хоть какие-то радости в жизни, если у меня нет мужа! Ты все время проводишь в больницах! Мы не обедаем вместе! Мы даже не спим вместе!..

— Изадора! — громко позвала Норин.

— А она что здесь делает? — услышала Норин голос Рамона, замерев в дверном проеме.

— Она везет меня в парк, — огрызнулась Изадора, — раз ты не в состоянии! — И прикрикнула на сестру: — Да входи же, не стой как пень!

Одного выразительного взгляда Рамона на Норин было достаточно, чтобы понять: он не в восторге от ее одежды. Наступила пауза. Потом Изадора зло произнесла:

— В самом деле, Нори, разве у тебя нет ничего более приличного?

— А мне больше ничего не нужно, — ответила она, решив не вдаваться в объяснения, что ее зарплаты едва хватает на оплату квартиры и бензина для машины.