Глава 1

Звон бокалов казался Мадлен Виньи нестерпимо громким, а запах дорогих духов был просто удушающим. Весь день она не знала, куда деться от головной боли, ей хотелось только одного — перестать бороться с усталостью и поскорее добраться до постели. Но не могла же она уйти с вечера, устроенного в ее честь.

Она отошла от стойки бара и стала протискиваться сквозь толпу, вежливо улыбаясь именитым членам хьюстонской литературной ассоциации, а голова продолжала раскалываться от боли.

В свои двадцать семь лет Мадлен уже была хорошо известна как автор детективных романов, и поводом для сегодняшнего вечера послужил выход ее последней книги — «Скрипучая башня». Она только что вернулась из поездки, где встречалась с читателями, и сразу же обнаружила дома присланные редактором тридцать страниц рукописи с просьбой срочно внести дополнительные исправления. Она просидела весь день не вставая, сделала всю работу, и только теперь почувствовала, насколько устала. Сейчас у нее было одно желание — проглотить таблетку аспирина и лечь спать.

Взгляд ее бледно-зеленых глаз скользнул по собравшимся в комнате, ей стоило больших усилий не сомкнуть веки. Под цвет глаз она подобрала несколько легкомысленный наряд — нечто вроде облегающей туники на узких лямках с глубокими разрезами по бокам, соблазнительно обнажавшими загорелые бедра. Бледно-зеленый цвет красиво оттенял золотисто-рыжие волосы, высоко поднятые и собранные в свободный узел на затылке ее изящно посаженной головки. Когда она распускала их, они золотым руном покрывали ее плечи и спину до самой талии. Не без кокетства она часто заводила разговор о том, что собирается обрезать их, и каждый раз встречала осуждающий взгляд Джона, который тут же начинал ее отговаривать. Он был большой мастер убеждать людей — почти всех людей вокруг, отметила Мадлен, — поступать именно так, как он считал нужным. Этим, скорее всего, и объяснялся грандиозный размах его нефтяной империи. За последние пять лет ему удалось выиграть две серьезнейшие битвы за влияние, битвы, которые обычно заканчивались крахом даже для старых, закаленных опытом бизнесменов, и, таким образом, он сохранил контроль над «Дуранго-ойл». Большой Джон всегда получал то, что хотел. От всех, кроме Мадлен Виньи.

Она увидела его в дальнем конце комнаты — судя по всему, он уже успел попасть в стальные лапки маленькой хрупкой блондинки с глазами хищницы. Первое, что пришло в голову Мадлен — какой уж раз, — что никто из мужчин и в подметки не годится Большому Джону Дуранго. При росте шесть футов четыре дюйма и мощном мускулистом торсе в тридцать девять лет на его теле не было ни жиринки. Прямые черные волосы были зачесаны назад над широким лбом настолько гладко, что у нее вечно чесались руки взъерошить их. Глаза на расстоянии казались черными, но вблизи было видно, что на самом деле они темно-серые. Нос его явно был когда-то сломан. Аккуратно подстриженные черные, как и волосы, усы над неожиданно нежным чувственным ртом и квадратная челюсть, свидетельствующая о решимости и сильной воле, дополняли портрет. И хотя они с Джоном вот уже больше двух лет были друзьями, добрыми друзьями, Мадлен никогда не забывала о том, что перед ней мужчина. Джон в своем темном вечернем костюме привлекал внимание многих женщин, и Мадлен, которая вдруг почувствовала, как у нее холодеют ноги, не была исключением. Может быть, упрямо думала она, это сработал защитный механизм. Один лишь Бог ведает, как ей нужна эта защита от Джона.

Она поднесла к губам бокал с коньяком и медленно отпила глоток. Глаза ее ни на минуту не отрывались от Джона и блондинки, и ее больно кольнула досада. Очевидно, их тесная дружба с нефтяным магнатом в какой-то мере оправдывала этот невесть откуда взявшийся собственнический инстинкт.

Другой причины быть не могло — Джон никогда не давал ей повода думать, что их связывает нечто большее, чем дружеские узы. Он знал, сколько душевных сил стоил ей неудачный роман с Алленом. Они с Алленом были помолвлены — так, во всяком случае, она думала. Но наутро, после ночи, проведенной вместе, она узнала, что у этого незадачливого писателя есть жена и ребенок.

Джон с первой минуты увидел, что творится в ее душе, и потом с пониманием относился к ее страху перед физическим сближением и никогда не пытался перейти границу, ни разу. Мадлен не была заинтересована в его деньгах, а это означало, что он мог доверять ей. Она догадывалась, что после смерти Эллен он никому не мог полностью довериться. Он знал, что нравится Мадлен сам по себе, а не потому, что она чего-то ждет от него.

Она вздохнула и отпила еще глоток. Последнее время в их отношениях что-то переменилось. С Джоном ей всегда было удивительно легко, он был ее лучшим другом. Но вот уже несколько недель он был слишком раздражителен, едва ли не груб с ней. Все началось с того, что один из его ковбоев, напившись во время работы, стал приставать к ней.

Мадлен всегда хорошо относилась к Джеду, но без всякого флирта, просто по-дружески. Когда она ждала Джона в конюшне, Джед неожиданно схватил ее и попытался поцеловать. Тут откуда ни возьмись появился Джон и одним мощным ударом кулака отбросил парня так, что тот со всего маху рухнул на землю.

— А теперь убирайся! — прорычал Джон. — Забирай свои деньги, и чтоб ноги твоей больше не было в Большой Сабине!

Мадлен, лишившаяся дара речи от потрясения, изумленно уставилась на Джона — таким она его еще не видела: в глазах холодный блеск, лицо жесткое, словно из гранита. Он вдруг показался ей чужим. Милый товарищ этих двух лет вдруг исчез.

Джон молча стоял, пока ковбой не поднялся с земли и, бросив взгляд на Мадлен, не пошел по направлению к конторе.

— Бла… благодарю тебя, Джон, — сказала Мадлен, заикаясь. Она начала тереть грязные пятна на блузке, чтобы хоть как-то успокоиться. Она не знала, что Джед пьян, до тех пор, пока он не приблизился к ней. И, не появись Джон в эту минуту, история могла бы иметь более плачевные последствия, чем просто грубый натиск и поцелуй, запечатленный где-то возле ее рта.

Джон повернулся к ней, держа в руке только что зажженную сигарету. Мадлен испугалась выражения его глаз — их блеск был не менее устрашающим, чем вся огромная масса его тела.

— Когда же ты наконец усвоишь разницу между поведением дружеским и поведением, провоцирующим нечто? — спросил он сурово.

— Я никого не провоцировала, — запротестовала она. — Джед всегда ко мне хорошо относился. И я никогда бы не подумала…

— Он был отличный работник… непьющий. Мне очень жаль его терять, — продолжал Джон, нисколько не смягчившись.

Непривычная резкость тона, голос, медленно чеканящий слова, осуждающий взгляд — все это больно ранило.

— Не сердись на меня, — сказала она тихо и, как бы прося прощения, коснулась его бронзовой от загара руки чуть повыше запястья.

Она почувствовала, как сократились у нее под пальцами мышцы его руки, как они напряглись до предела, каждая мышца в отдельности, и превратились в туго натянутый трос. Видно было, что ее прикосновение для него невыносимо, но все же Мадлен не ожидала последовавшей за этим реакции.

— Не надейся обвести меня вокруг пальца, Ласочка, — грубо выкрикнул он, назвав ее им же придуманным прозвищем. Он всегда говорил, что она движется вкрадчиво и мягко, как ласка. — Если хочешь развлекаться, ищи другое ранчо.

Это уже было слишком. Его резкие слова ранили: как он смеет обвинять ее в том, что она завлекает его рабочих! Она пришла в бешенство.

— Боже, с какой радостью я буду обходить твое ранчо за сто миль, Джон Дуранго! — крикнула она в ярости, зеленые глаза метали искры. — Последнее время с тобой невозможно иметь дело. Я и не пыталась обвести тебя вокруг пальца. Я лишь хотела поблагодарить тебя.

И, не сказав больше ни слова, она направилась к машине. С тех пор они ни разу не виделись и не разговаривали.

Теперь же она раскаивалась и хотела помириться с ним. Но эта падкая на деньги маленькая блондинка стояла на ее пути, не давая возможности подойти к Джону, да и он не делал поползновений оставить ее.

Хуже всего было то, что Мадлен узнала ее. Ее звали Мелоди — фамилии она так и не вспомнила, — в хьюстонских высших кругах она была известна как охотница за кошельками пожилых толстосумов. В прошлом году ее имя склоняли в связи с какими-то весьма неприглядными историями, связанными с двумя хьюстонскими бизнесменами. Господи Боже мой, неужели Джон не понимает, с кем имеет дело? Неужели он так слеп, что не видит ничего за маской ласкового котеночка? Она хмуро глядела на темноволосую голову, низко склоненную к белокурой головке, чувствуя, как в груди растет боль, непонятно откуда взявшаяся.

— Ну, не смотрите туда так свирепо, любовь моя, — раздался за ее спиной знакомый голос.

Она с улыбкой обернулась и увидела мальчишески озорное лицо Донадда Дуранго.

— Разве я похожа на тигрицу? — в том же насмешливом тоне отпарировала она.

— Уж не ревнуешь ли ты его к ней?

— Мы с Джоном друзья, и не больше, — сказала она резко.

— Конечно, раз ты так утверждаешь. А разве может столь восхитительное создание, как ты, лгать?

— Ты льстишь мне, — улыбнулась ему она. Она постоянно удивлялась тому, как мало похож он на своего двоюродного брата. Джон был высокий, крупный, мощного телосложения, тогда как Доналд, наоборот, стройный, даже худощавый. Джон — смуглый от загара, с пронзительными серебристыми глазами и почти черной шевелюрой, а Доналд — блондин с ясными голубыми глазами.

Но, несмотря на внешнюю несхожесть кузенов, оба были прекрасными бизнесменами, оба могли быть одинаково безжалостными, когда того требовали обстоятельства. И не было более свирепых соперников. Одна давняя, глубоко личная ссора сделала их врагами, готовыми вцепиться друг другу в глотку. Доналд часто проявлял изощренную изобретательность, чтобы доставить неприятность Джону. И что удивительно, позиция Джона была скорее оборонительной. После смерти отца Доналд затеял долгую, некрасивую тяжбу с кузеном, когда тот унаследовал большой пакет привилегированных акций компании «Дуранго-ойл». Отец Доналда, дядя Джона, который помог племяннику встать на ноги, многих удивил своим завещанием. Но Джон был сильнее своего кузена и благодаря более острой деловой сметке выиграл битву. Однако война между братьями была объявлена, и Доналд никогда не упускал случая досадить Джону, хотя бы тем, что всячески поддерживал отношения с Мадлен.

— Не возражаешь провести со мной остаток вечера? — ухмыльнувшись, предложил Доналд. — Это убережет тебя от гнусных посягательств и неискренних похвал.

— А кто меня убережет от тебя? — спросила она, многозначительно улыбаясь. Бросив взгляд в сторону Джона и Мелоди, она снова помрачнела. — Если эта девица подойдет к нему еще ближе, он рискует, что она растает у него на пиджаке.

— Разумеется, богатые холостяки не часто встречаются на земле в наши дни, — сказал Доналд. — А она весьма недурна собой.

Но Мадлен почти не слышала его. Ей так хотелось вылить содержимое бокала на эту обесцвеченную перекисью голову.

— Я должна спасти его, — пробормотала она. — Мой долг как бывшего члена женской организации скаутов вытащить твоего кузена из липких клещей этой охотницы за деньгами.

И она направилась прямо к ним. Ей повезло, так как Мелоди захотелось что-нибудь выпить и Джон, улыбнувшись, пошел за пуншем. Воспользовавшись моментом, Мадлен подстерегла его на пути.

— Мы как с тобой, разговариваем? — спросила она как ни в чем не бывало. — Если нет, помотай головой, и тогда я прокрадусь в угол, сделав вид, что с тобой незнакома.

Раньше бы он рассмеялся, услыхав ее шутливое предложение, но сейчас лицо его даже не смягчилось, а в глазах был серебристый лед.

— Я поражен тем, что ты покинула общество моего кузена, — медленно произнес он приглушенным голосом.

— Его, кстати, зовут Доналд, — напомнила она. Мадлен была выше среднего роста, но даже в туфлях на высоких каблуках-шпильках едва доставала ему до подбородка. — Я, между прочим, никогда не слышала, чтобы ты хоть раз назвал его по имени. И, кроме того, у меня нет привычки игнорировать людей и не отвечать, когда ко мне обращаются. Ты же будто и не слышишь, — добавила она ядовито.

Он высокомерно глянул на нее сверху вниз; густые черные усы делали его старше и мужественнее, что, в общем, соответствовало действительности.

— Я не бегаю за женщинами, в этом нет нужды, — процедил он с затаенной злобой, бросив взгляд в сторону Мелоди.

Ее охватило бешенство. Чтобы не выдать его, она крепко сжала бокал с коньяком и сказала спокойно:

— У нее известная репутация. Ты об этом знаешь? Ее только что бросила одна из ее жертв. И теперь она ищет нового простака с тугим кошельком.

Он пристально смотрел на нее, лоб над глубоко посаженными глазами прорезала хмурая морщинка.

— Я согласен платить за то, что мне нравится. Могу себе позволить, — сказал он тихо.

Мадлен хотелось заплакать от его циничных слов. Он так никогда и не поверит, что может нравиться женщинам. Казалось, он совершенно не понимал, насколько он привлекателен. Но Мадлен, глядя на него, осознавала это как никогда: густые темные брови, серебристые глаза, твердый абрис лица и красиво очерченный чувственный рот под аккуратно подстриженными усами. Рот… Губы ее невольно раскрылись. Ей в голову пришла странная мысль: интересно, что бы она почувствовала, если б разрешила ему поцеловать себя?..

— Что ты так пристально на меня смотришь, Ласочка? — спросил он тихо. — Ищешь трещин в моем панцире? Не пытайся, все равно не найдешь.

— Ты уверен?

Она нарочно придвинулась ближе, играя с перламутровой пуговкой на его рубашке. Сквозь белый шелк просвечивали черные волосы, сплошь покрывавшие мощную грудь и плоский живот. Она чувствовала тепло его тела, и от этой близости у нее задрожали колени, она была потрясена своей реакцией. Только что ей захотелось дотронуться до него, и страстная сила этого желания была для нее неожиданной. Но было совершенно ясно: он не хочет, чтобы она его касалась. Он взял ее пальцы и мягко отвел от себя.

— Заигрываешь со мной? — спросил он хмуро.

— Кто? Я? — Она обхватила бокал обеими руками. — У меня нет склонности к самоубийству.

— Не беспокойся. До самоубийства я тебя не доведу. За два года я выучился держать дистанцию. — Его слова кололи как иглы.

— Ты же знаешь, как я все это воспринимаю…

Нетерпеливый вздох прервал ее.

— О Господи, нельзя же из-за одной неудачной попытки становиться монашенкой.

Она застыла на месте от неожиданности, а потом, оттопырив нижнюю губу, выкрикнула:

— Ты все это время ведешь себя как медведь с дурной башкой, Джон Дуранго! Если ты голоден, съешь что-нибудь, там полно закусок. Я не желаю, чтобы сегодня вечером меня ели по кусочкам.

Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за обнаженный локоть. И как всегда, от прикосновения его теплых сильных пальцев у нее перехватило дыхание и сердце забилось сильней; такая реакция, казалось бы, должна была ее встревожить, но у нее так ни разу и не возник вопрос, почему из всех мужчин ее вызывает только Джон.

— Не убегай от меня, — прошептал он ей в самое ухо. Он был так близко, что она спиной чувствовала жар и мощь его большого тела.

— Не знаю, что еще мне остается, — печально проговорила она. — Ты холоден как лед со мной, ведешь себя так, будто тебе невыносимо мое присутствие, и дергаешься как ужаленный, когда я до тебя дотрагиваюсь. — Она подняла на него встревоженный взгляд. — Я думала, мы с тобой друзья.

Он внимательно поглядел на нее.

— Так и есть. Будь со мной потерпеливее. Она посмотрела на его осунувшееся лицо, беспокойные глаза и смягчилась.

— Мне совсем не безразлично, что с тобой происходит, — сказала она тихо. — Что с тобой? Что тебя беспокоит? Расскажи мне, в чем дело?

— Тебе меньше, чем кому-либо другому, дорогая. — Бесстрастной рукой он пригладил выбившийся из ее высокой прически рыже-золотой локон. — Чего ты так скручиваешь волосы? Терпеть этого не могу.

— Но я ведь не цыганка. К распущенным волосам требуются босые ноги, а это шокировало бы нашу хозяйку.

— Ну так шокируй ее. Давай, попробуй, — все так же шепотом предложил он, и впервые за время их сегодняшнего разговора темные усы дрогнули в улыбке.

— Если ты помнишь, последний раз, когда ты меня так подстрекал, я прыгнула в речку во всем, что на мне было, к немалому изумлению целого автобуса туристов. — Она рассмеялась, а потом вздохнула и потерла висок. — Сегодня я не склонна развлекать публику. Голова раскалывается, ноги не держат от усталости. Я мечтаю лишь о том, чтобы добраться до дома и лечь спать.

— Так в чем же дело? — спросил он удивленно.

— Уйти со своего собственного вечера, когда я туг и часу не пробыла? Ты считаешь, это будет вежливо? Элизе он стоил стольких хлопот…

— К чертям дипломатию, — пробормотал он и, еще раз взглянув на ее бледное лицо, добавил:

— Я отвезу тебя домой.

— И бросишь свою жертву? — спросила она, взглядом указав на Мелоди, которая во все глаза смотрела, на них, не замечая усилий молодого человека — вдвое моложе Джона — привлечь ее внимание. — Нет, не надо. Спасибо. Я попрошу Доналда.

Ничего более неудачного сказать она не могла и сразу же поняла свой промах. Глаза его мгновенно потемнели.

— Черта с два ты поедешь с ним, — прорычал он.

Он вдруг наклонился и подхватил ее на руки так неожиданно, что она и охнуть не успела.

— Закрой глаза и стони, — отрывисто бросил он. Тон был настолько повелительным, что она забыла про всю свою независимость и подчинилась ему. Она чувствовала силу его больших рук, тепло великолепного молодого тела, запах одеколона и не могла понять, почему ее бьет дрожь.

— Что с Мадлен? — услыхала она возглас Элизы.

— Перетрудилась, — бросил он на ходу, не замедляя шага. — Я отвезу ее домой. А утром пришлю Хосито забрать машину. Спасибо, Элиза, прекрасный вечер. Доброй ночи.

— А… Доброй ночи. — Элиза даже слегка заикалась от волнения. — Я позвоню завтра узнать, как она себя чувствует.

Джон прошел прямо к выходу, и она слышала, как он говорил с кем-то, кто помогал ему открыть дверь. Наконец они вышли из дома, и ночная прохлада окутала их. Мадлен была благодарна ему за тепло его рук в этом пронизывающем весеннем холоде. Шаль ее они благополучно забыли, но маленькая сумочка на длинном тонком ремешке, что весь вечер болталась у нее на запястье, была при ней.

— Теперь уже можно открыть глаза, — сказал он насмешливо.

Она взглянула на него широко раскрытыми глазами.

— Какой ты сильный. — Слова вырвались непроизвольно и смутили ее.

Он довольно рассмеялся, что делал не часто в последнее время.

— Я еще не вышел в тираж, моя радость, да и канцелярской крысой меня тоже не назовешь.

Что правда, то правда. Он все еще работал на ранчо, чтобы не потерять форму, и мог дать сто очков форы большинству своих ковбоев.

Она пошевелилась и удобно обхватила его руками за шею, почувствовав, как он весь напрягся, когда ее грудь коснулась его груди. Она улыбнулась.

— Ничего не скажешь, оригинальная идея пришла тебе в голову. Что можно взять с женщины, хлопнувшейся в обморок? — Но вдруг ее улыбка погасла, а в глазах застыл испуг. — Боже! Боже мой!

— Что такое?

— Все подумают, что я беременна, — простонала она.

Глава 2

Он остановился возле своего черного «феррари», открыл дверцу и, прежде чем посадить Мадлен в машину, на минуту опустил ее на согнутое колено, скользнув взглядом по ее стройному телу.

— Ну и что тут такого! — сказал он беспечно. — Считается, что у писателей нет предрассудков.

Он обошел машину спереди и сел рядом с ней.

— А с кем я провожу почти все свободное время? — спросила она ехидно. — Теперь скажут, что это твой ребенок.

Он тихо засмеялся и включил зажигание.

— Ты даже можешь назвать его в мою честь. Мысль о том, что у нее мог бы быть ребенок от Джона, вызывала какое-то странное ощущение. Удивленно глядя на его профиль, она пыталась совместить это новое чувство с тем, что она испытывала раньше, — доброй дружбой, которая незаметно исчезала. Что с ней происходит?

Он молча курил, ни на мгновение не отрывая глаз от дороги. Выехав на 610-ю ветку, опоясывающую Хьюстон, он свернул на Монтроуз и двинулся вдоль улицы, где находился маленький домик Мадлен в викторианском стиле.

Это была старая часть города, многие дома там были заново перестроены и выглядели очень нарядно. Мадлен получила дом в наследство от двоюродной бабушки, которая заботилась о нем как наседка. Дом, хоть и старый, был в отличном состоянии, и Мадлен также старалась поддерживать его, тратя вначале свои скромные средства, а потом, по мере того как литературное ремесло стало приносить доход, не жалея никаких денег.

— Как идет новая книга? — спросил он, сворачивая к ее дому.

— Медленно. Я говорила, что мне предлагают экранизировать «Скрипучую башню», если она по-прежнему будет иметь успех у читателей и заслужит одобрение критиков? — Глаза ее радостно заблестели. — Я сперва даже не поверила от волнения и хотела позвонить тебе, а потом вспомнила, что мы не разговариваем.

Он заглушил мощный мотор спортивной машины и, повернувшись к ней вполоборота, стал пристально вглядываться в ее лицо, освещенное фонарем у входа в соседний дом. Мисс Роуз всегда оставляла свет для Мадлен, когда та поздно возвращалась домой.

— Я вышел из себя, — сказал он тихо. — Я вовсе не хотел порывать с тобой таким образом!

Она понимала, что для него это почти извинение. Мало для кого он снизошел бы до такого. Она едва заметно пожала плечами.

— Поверь, Джон, я не давала ему никакого повода. — Она подняла глаза и прямо взглянула ему в лицо. — Стоит ли повторять тебе, как я вообще отношусь к мужчинам?

Он внимательно посмотрел на ее вспыхнувшие щеки.

— Может быть, тебе это и поможет, если станешь повторять это через каждые пятнадцать минут, — сказал он загадочно. — Особенно если собираешься носить платья, подобные этому.

— Эту старую тряпку? — Она коснулась складок своей туники. — Она стоила мне куска небольшой главы.

Он тихо рассмеялся. Огонек сигареты мягко освещал его лицо.

— Ты все оцениваешь книгами, — сказал он удивленно. — Машина — одна книга, платье — глава…

— Моя машина, конечно же, не стоит книги. Я купила подержанную, но у нее прекрасная скорость, и она мне нравится.

— Я не имею ничего против того, чтобы использовать технику до полного износа.

Она с трудом подавила смех, вспомнив, до какого состояния он способен довести трактор или комбайн.

— Это-то я знаю.

Взгляд его проследовал туда, где обычно стоял ее маленький «фольксваген», и остановился на росшем около дома огромном дубе.

— Дерево надо срубить, — сказал он в который раз. — Оставлять его опасно. Достаточно хорошего ветра — и оно рухнет прямо на твою гостиную. Не забывай, сейчас время штормов. В прошлые годы мы получили свою порцию торнадо.

— Я не дам рубить дуб бабушки Джесси, Его посадил ее дед, — сказала она запальчиво.

— Какой еще к черту дед? Она ведь была сиротой.

Мадлен тряхнула головой так, что чуть не испортила свою хитрую прическу.

— Не правда!

— возмущенно крикнула она. — Я знаю наверняка, что она была незаконной дочерью морского капитана янки и моей прабабушки Сарри.

Он усмехнулся.

— Скандальная история. Скажите, а все ли в вашей семье так же горячи, мисс Виньи?

Она взглянула на него из-под опущенных ресниц.

— Что вы себе позволяете, сэр! Мисс Роуз будет шокирована. Именно она рассказала мне эту историю, а слышала она ее от моей двоюродной бабушки, с которой они прожили по соседству двадцать лет.

Он докурил сигарету и загасил окурок о дно пепельницы.

— Утром Хосито привезет твою машину. — Он повернулся и сел прямо. — Или же я попрошу его захватить тебя с собой, и тогда попозже ты сама отвезешь ее домой.

— Это следует считать приглашением? — спросила она. Он кивнул.

— Мы можем прогуляться верхом. Я так давно не катался.

Она отвела глаза.

— Не уверена, что мне захочется еще хоть раз подойти к твоей конюшне. Ты, похоже, думаешь, будто главная цель моей жизни — совращать твоих рабочих на ранчо, всех подряд.

— Прекрати! — Он взял ее за подбородок и резко повернул к себе. Глаза его бешено сверкали. — Я не желаю видеть, как тебя лапают мужчины. Тем более мои парни в пьяном виде. — Глаза его обшарили ее тело, дюйм за дюймом, — так он еще никогда на нее не смотрел. Рука его сжимала ей подбородок, глаза совсем потемнели. — Хочу, чтобы никто, ни один мужчина… не дотрагивался до тебя. — Его дыхание стало прерывистым.

Она беспомощно смотрела ему в глаза, изучая жесткое лицо, прямой нос, густые усы над твердым ртом. Она ощущала его дыхание и чувствовала слабость во всем теле, с макушки до пят, от той силы, что исходила от его пальцев, стиснувших ее мягкие щеки и подбородок.

Пальцы ее непроизвольно потянулись к его лицу и коснулись усов над точеным ртом. Он отпрянул всем телом, сжав железной хваткой ее запястье.

— Не смей этого делать! — бросил он резко. — Пойми же, наконец, я не хочу, чтобы ты дотрагивалась до меня.

Нижняя губа ее задрожала, но все же ей удалось сдержать нервный смех.

— Я все усвоила, мистер Дуранго, — заверила она его. — Если отпустишь мою руку, я с радостно уйду, а ты сможешь вернуться на вечер к Элизе и подобрать свой трофей.

Он, однако, продолжал держать ее руку, не отводя настороженных глаз.

— Ты сегодня усиленно кокетничала со мной. Ласочка, — очевидно, для того, чтобы вызвать ревность моего кузена… — вкрадчиво произнес он.

Она остолбенела, не в силах скрыть изумления.

— У меня не те отношения с Доналдом. Мы с ним просто друзья, как и с тобой.

— Ты называешь наши отношения дружбой? — спросил он каким-то непривычно глухим голосом.

— Конечно. — Разговор принимал странный оборот, он вызывал у нее чувство тревоги и скрытой опасности. Запястье горело там, где он сжимал его.

— Значит, тебе все равно, если я стану спать с Мелоди? — спросил он, по-прежнему не отрывая от нее взгляда.

У нее перехватило дыхание. Джон и эта корыстная маленькая блондинка вместе в постели… Распущенные светлые волосы вперемешку с черными жесткими волосами на его обнаженной бронзовой груди, и его губы, скользящие по ее гладкому молодому телу…

Вскрикнув, она отшатнулась от него — лицо вдруг побелело, в широко раскрытых глазах застыло негодование.

— Может быть, ты против секса, но я-то нет, — проговорил он медленно, а глаза, острые, как у коршуна, следили за каждым ее движением. — И то, что я никогда не дотрагивался до тебя, еще не означает, что я евнух.

Она боялась взглянуть на него и только тихо сказала:

— Трудно предположить такое, глядя на тебя.

Она услышала резкий нетерпеливый вздох и щелчок зажигалки.

— Ты слишком много куришь, — мягко упрекнула она его.

— И не только курю, — сказал он, взглянув на нее почти с ненавистью.

— Например, еще соблазняешь блондинок, — сорвалось у нее с языка.

— Для того чтобы соблазнить тебя, нужна, наверное, вспышка молнии.

В глазах ее загорелись зеленые искорки.

— Он причинил мне боль, — напустилась она на Джона. — Ты ведь мужчина. Где тебе понять, что чувствует женщина?..

— Он причинил тебе боль, потому что ты была девственна, — сказал он мрачно. В голосе его, как и в глазах, была горечь. — И еще потому, что ему нужно было лишь твое тело, а не ты сама, с твоими чувствами и переживаниями. Ни один мужчина, действительно любящий женщину, не мог бы так с ней обойтись. Он оставил раны, которые не затянулись даже за два года. Он нанес тебе глубокую травму. — Резким движением он выхватил из пачки очередную сигарету. — Господи, мне следовало убить его!

Она смотрела на него, пораженная этим взрывом, столь нехарактерным для него.

— Но ты ведь даже и фамилии его не знаешь, — только и смогла вымолвить она.

— Это я-то не знаю?! — Усы дрогнули в улыбке, а глаза загорелись торжеством. — Это было совсем нетрудно выяснить, моя дорогая. Стоило лишь позвонить в писательский клуб, где ты его встретила.

Она застыла на месте, отказываясь что-либо понимать.

— Так ты что… виделся с ним?

Он кивнул.

— Ну и что же?

Он, нахмурившись, молча курил.

— Джон! — окликнула она его упавшим голосом.

Он выпустил облако дыма.

— Когда падаешь с лошади, нет лучшего способа преодолеть страх, чем снова взобраться на нее, — сказал он как бы в пространство, словно ее нет рядом.

Она почувствовала, что страшно устала.

Подхватив сумочку, она взялась за ручку двери.

— Я думаю, на сегодня с меня хватит. Спокойной ночи!

— Ласочка!

Она подчинилась этому властному низкому голосу и обернулась.

— Если бы я решил сделать тебе предложение, мне бы следовало сделать это два года назад. И перестань, в конце концов, обижаться на каждое мое слово.

— Мне казалось, все обстоит как раз наоборот, — сказала она резко. Она нервно теребила сумочку, в широко распахнутых глазах застыла боль. — Господи, Джон, что с нами происходит? — грустно проговорила она. — Мы были такими близкими, хорошими друзьями, и вдруг все это куда-то ушло. — Она протянула руку и тут же испуганно ее отдернула, вспомнив, что ему нестерпимо любое ее прикосновение. — Я… я ведь не очень легко схожусь с людьми, — сказала вдруг она без обычной иронии. — Я всегда кажусь немного странной, замкнутой… Но… но с тобой я всегда могла разговаривать, ты меня понимаешь. Я не хочу этого терять.

— Ты всегда будешь моим другом, Ласочка, — тихо сказал он и невесело рассмеялся. — Тебе не приходило в голову, что и у меня друзей считай что нет, ни среди мужчин, ни среди женщин? Эта сегодняшняя блондинка подвернулась случайно. Она любит дорогие безделушки, а я богат. Она хочет забраться ко мне в постель, надеясь получить что-нибудь взамен.

— А зачем ты ее поощряешь? — спросила она, неожиданно разозлившись.

Забытая сигарета медленно тлела, а он по-прежнему не отрывал взгляда от ее лица.

— Почему тебя так волнует эта тема? Тебе неприятно сознавать, что большинство женщин не ледышки?

Лицо ее залилось краской. Второй раз он позволил себе намек в ее адрес. С нее хватит… Ей захотелось ударить его. Зеленые глаза сверкнули, рука поднялась.

— Попробуй, — тихо посоветовал он. В серебристых глазах мелькнул опасный огонек, когда он увидел движение ее руки. — Ну давай, моя радость, попробуй.

Это было первый и единственный раз, когда ей захотелось ударить его, и он сам на это нарывался. Но у него был вид человека, готового дать отпор, и она не знала, какую форму он может принять.

Она постаралась успокоиться.

— Нет, благодарю, — сказала она сухо. — Твое право иметь свое мнение обо мне. Я чувствую, оно нынче снизилось на порядок.

Он затянулся сигаретой и спокойно продолжал изучать ее лицо.

— На секунду холодная маска, которую ты всегда носишь, соскользнула, и тебе захотелось ударить меня. Я не ошибся?

— Нет, — сказала она, отводя глаза.

— Так почему же ты этого не сделала? Она беспокойно заерзала на сиденье.

— Потому что ты не похож на того, кто способен подставить вторую щеку.

— Я бы никогда не мог ударить тебя в ответ, если ты это имеешь в виду. — Он потянулся, чтобы открыть ей дверцу, и она почувствовала, как он локтем случайно задел ее грудь. Она замерла, пока он не убрал руку.

— А что бы ты сделал? — спросила она.

Он задумчиво смотрел на нее сквозь струйки дыма.

— А ты как думаешь? — Вопрос был явно двусмысленным.

— Думаю, что уже поздно.

— Даже позднее, чем ты предполагаешь, дорогая. Я пришлю за тобой Хосито около семи.

Идет?

Она посмотрела на него, пытаясь прочесть его мысли, но выражение его глаз озадачило ее еще больше. Его взгляд вызывал беспокойство, пугал ее.

— Мы сделаем это неторопливо, осторожно, — произнес он тихо, а глаза придавали словам новый, волнующий смысл.

Она густо покраснела, и сердце ее забилось так часто, что казалось, оно вот-вот разорвется.

— Может быть, лучше не стоит, — пробормотала она шепотом.

— Не бойся меня. Мы ведь всегда доверяли друг другу. Ласочка.

Она рассмеялась неловко.

— Должно быть, я вымоталась сильнее, чем предполагала. Не понимаю, что сегодня со мной творится.

— Не понимаешь, дорогая? Она опустила свои длинные ноги на землю и выбралась из машины.

— Спасибо, что довез меня домой, — напряженно проговорила она.

— Ты в порядке? — В его голосе звучало искреннее беспокойство.

— Ну конечно, — заверила она его. — Мне не нужна нянька. Ты же знаешь, я человек независимый.

— Как и я. Но кто просидел возле меня две ночи, когда у меня был грипп?

Она покраснела, вспомнив, как помогала Хосито смачивать ему лицо и грудь мокрой губкой во время его необычной болезни. Джон почти никогда не болел, но в ту ночь ему было по-настоящему плохо. Они вдвоем с трудом удерживали его в постели, не давая вскакивать, пока не упала температура. Она ясно помнила его жесткие волосы на груди…

— Хосито было бы трудно управиться одному. Он улыбнулся так спокойно и по-доброму, что ей захотелось броситься ему на шею.

— И я для тебя сделал бы то же самое. — Он улыбнулся и, подмигнув ей, добавил:

— Но если говорить откровенно, мне было страшно приятно.

От мысли, что его руки могли бы прикасаться к ней так, как касалась его она, когда обтирала губкой, у нее вдруг задрожали колени.

— Езжай домой, — сказала она и захлопнула дверцу машины.

Она двинулась по дорожке, нащупывая ключ в сумочке.

— В семь утра ровно! — крикнул он через окно машины.

Она повернулась, сделала достойный принцессы реверанс, и он, рассмеявшись, с шумом укатил.

Глава 3

По техасским стандартам ранчо Джона было совсем небольшим, но оно и не было главным источником его доходов, основным была нефть. А ранчо было скорее хобби, чем серьезным бизнесом. Здесь выращивали племенных быков, которые шли по высокой цене на рынке. За его призовых быков, чьи фотографии украшали стены конторы и рабочего кабинета хозяина, давали по полмиллиона долларов за голову.

Даже молодые быки благодаря родословной приносили хорошие деньги.

Мадлен скакала рядом с Джоном между аккуратными невысокими белыми заборами, которые ограждали пастбища, тянущиеся до горизонта, и думала о перемене, происшедшей с ним за ночь. В простой хлопчатобумажной рубашке, высоких сапогах и потрепанной черной шляпе, которую он всегда носил на ранчо, он был совсем не похож на элегантного господина в вечернем костюме, что отвез ее домой накануне вечером.

— Что ты так пристально смотришь на меня? — спросил он, искоса поглядывая на нее, зажав в длинных загорелых пальцах неизменную сигарету.

— Я подумала о том, что здесь ты совсем другой.

Он окинул взглядом ее стройную фигуру в галифе и зеленой ситцевой блузке с короткими рукавами. Было пасмурно и даже немного прохладно, но ей очень не хотелось надевать свитер. Джону, наверное, тоже: рукава его рубашки были закатаны по локоть.

— Тебе идет зеленое, — сказал он задумчиво. Она улыбнулась и, тряхнув головой, отбросила назад распущенные волосы, с удивлением заметив, с каким восхищением он наблюдает за ней.

— Говорят, это неспокойный цвет, — пробормотала она.

— Как раз то, что мне нужно, — возразил он. — Я почти не спал сегодня.

Ее улыбка погасла. Она дернула поводья и сдавила сильнее бока маленькой кобылки, заставив ее перейти на легкий галоп. Она ездила не хуже Джона. Подумаешь, какое себялюбие — упрекать ее в том, что недоспал одну ночь! Его крупный мерин легко нагнал ее.

— Что с тобой, черт побери? — прорычал он.

— Ничего, — сказала она и, чтобы переменить тему, тут же спросила:

— Это что, новые коровы?

— Нет, не новые. Ответь, пожалуйста, на мой вопрос.

Метнув в него сердитый взгляд, она низко пригнулась и пустила лошадь во весь опор. Ветер хлестал ей в лицо, трепал волосы. Ей необходима была разрядка, элемент опасности, и только скорость могла это дать.

Она неслась по широкой грязной дороге и громко смеялась, а волосы развевались по ветру.

Теперь-то уж он ее не догонит!

Но он уже был рядом. Большая сильная рука выхватила у нее поводья и заставила кобылу сначала перейти в легкий галоп, потом пойти шагом и затем окончательно остановиться. Они были в стороне от дороги, на лугу рядом с ореховой рощей, где-то близко от шоссе.

Мадлен наконец решилась взглянуть на него.

— Это было так приятно!..

— Ты чуть не сломала себе шею, — оборвал он ее. Он был бледен, твердое лицо казалось как никогда жестким. — Клянусь Богом, Мадлен, когда ты совершаешь такие безумства, я готов из тебя душу вытрясти. — Он слез с коня и резким движением сдернул ее на землю. Глаза его метали искры. До боли стиснув ей плечи, он грубо встряхнул ее.

— Джон! — возмутилась она. — Я ведь просто каталась… Я и раньше это делала!

Он продолжал сверлить ее взглядом, как вдруг неожиданно все вокруг завертелось, и вселенная растворилась для нее в паре серо-стальных глаз.

Она сама не заметила, как уперлась руками ему в грудь. Пальцы медленно, как бы сами собой, двигались вверх и внезапно коснулись теплой, чуть влажной кожи.

Он дернулся, как от удара, зрачки расширились, густые брови соединились над переносицей.

Она почувствовала в нем что-то новое, какую-то почти болезненную уязвимость, и медленно просунула руки под рубашку, осторожно гладя ладонью его грудь. Губы ее раскрылись, когда она ощутила под руками прерывистые и неожиданно сильные удары сердца.

Глаза его, казалось, вот-вот испепелят ее, пальцы по-прежнему больно сжимали ей плечи, все мышцы его тела напряглись. Ей никогда не доводилось видеть, как он теряет самообладание, ведь Большой Джон Дуранго всегда великолепно владел собой. Сейчас же у него был такой вид, будто он взорвется, но опасная игра, которую она затеяла, только раззадорила ее. Она придвинулась к нему еще ближе, глаза внимательно изучали линию рта, в то время как пальцы становились все смелее.

Внезапно он отвел ее руки.

— Хватит! — крикнул он грубо. — Какой дьявол в тебя вселился?

Пока она обдумывала, как ей поступить, шум приближающейся машины заставил его отвести суровый взгляд от ее лица.

— Ах, черт, туристы, — с досадой сказал он, глядя на большую машину с двумя дамами на переднем сиденье.

Машина затормозила неподалеку, и пожилая блондинка, сидевшая за рулем, высунулась из окна.

— Привет! — крикнула она, весело улыбаясь.

— Привет, — медленно протянул Джон.

— Это дорога на Хьюстон?

— Только в том случае, если вы сами проторите ее, — сказал он шутливо. — Это ранчо Дуранго.

— Неужели? — Огромные голубые глаза, точь-в-точь как васильки на ее ситцевой блузке, стали еще больше. Она пошепталась со своей соседкой и затем спросила:

— Неужели это ранчо Большого Джона Дуранго? — переспросила она.

Джон лукаво усмехнулся.

— Что-нибудь слышали о нем?

— Господи, конечно! Я недавно отошла от дел, но продолжаю регулярно читать финансовую прессу. Ну как же, когда поднимался шум в газетах вокруг нефти, Джон Дуранго был на первых страницах. Такой красивый мужчина, да к тому же еще и магнат!

Джон выслушал все это с убийственно скромным видом. Сдвинув назад шляпу, он спросил заинтересованно:

— А чем занимались вы, мэм?

— Общее право, — ответила она с улыбкой.

— Сложная профессия.

— На самом деле не очень. Здесь в основном нужна практика.

Затаив дыхание Мадлен смотрела на Джона и думала о том, сколько в нем шарма. Светловолосая дама не сводила с него широко раскрытых глаз.

— Как вы думаете, мы могли бы хоть издали взглянуть на мистера Дуранго, когда поедем обратно к шоссе? — спросила она.

— Все дело в том, мэм, что его трудно держать в узде. Вы, надеюсь, понимаете, о чем я? Вот и сейчас он, скорее всего, устраивает оргии в бассейне со своими девицами. Меня он заставляет делать всю работу, а сам только и заботится о том, чтобы поддерживать имидж плейбоя.

Мадлен, чтобы не прыснуть со смеху, зажала рот рукой.

— Вы здесь работаете? — спросила блондинка.

— Да, мэм, как мул, а этот человек не платит мне зарплату.

— Но нельзя же такое оставлять безнаказанным! Нужно подать на него в суд.

— Это было бы хорошо, мэм, но я сам должен ему большую сумму денег.

— Вы должны… ему? — Глаза туристки стали еще больше. — За что?

— Это как бы небольшой кредит. Ну, например, аренда этой лошади.

Блондинка пришла в ужас, а Мадлен едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

— Он заставляет рабочих платить за аренду лошадей… своих собственных лошадей, с тем чтобы они обслуживали его же скот! — возмутилась блондинка.

— Скот, надо сказать, приносит ему не так уж много, и поэтому, очевидно, он всячески исхитряется добывать деньги любым другим способом. Нетрудно понять, отчего он богатеет, если посчитать, сколько у нас скопилось не выплаченных ему карточных долгов…

— Карточных долгов?

— Да, к сожалению, мэм, — продолжал как ни в чем не бывало Джон. — Он спаивает нас каждую пятницу после работы и обманом вовлекает в игру. Я, слава Богу, должен ему меньше, чем другие, часть я уже выплатил, и мне осталось еще немногим более двадцати тысяч долларов.

— Бог мой! — испуганно воскликнула туристка.

Джон добродушно покачал головой. — Могло быть и хуже, — заверил он ее.

— Куда уж хуже!

Джон совсем разошелся:

— Он мог бы заставить меня ночевать в палатке с парнями. А тут змеи водятся в десять футов длиной, здоровые, с мою ногу. — Он шлепнул себя по широкому бедру, обтянутому холщовыми штанами. — Так и не нашлось хорошего ружья пристрелить этих гадов — поэтому только и остается, что приручить их, но ко мне змеи не так привыкают, как к другим парням, потому-то Большой Джон и разрешил мне ночевать в доме.

У блондинки возникли подозрения.

— Змеи в десять футов длиной? — недоверчиво переспросила она. — Уж не техасские ли это байки?

— Нет, что вы, мэм, я вру, только когда мне Большой Джон велит, когда налоговые инспектора задают вопросы о его поездках в Европу и о тридцати иждивенцах, которые, как он утверждает, его незаконные дети. Вы только представьте себе, мэм, его младшей дочери уже двадцать лет.

Блондинка вдруг расхохоталась. Она смеялась так, что по щекам у нее катились слезы. Спутница ее тоже начала смеяться, а что касается Мадлен, то она наконец перестала сдерживаться и присоединилась к общему хохоту.

— Благодарю за краткий биографический очерк, мистер Дуранго, — проговорила блондинка сквозь смех. — В следующий раз, когда я прочитаю о вас в каком-нибудь журнале, я буду среди немногих избранных, кто знает, что вы за негодяй. Брать с рабочих арендную плату за лошадей!..

Он усмехнулся.

— Я иногда об этом подумываю. — Он достал бумажник и протянул ей визитную карточку. — У меня всегда найдется работа для хорошего адвоката. Если соскучитесь без дела, позвоните. — Он подмигнул ей. — Дорогая, вы так чертовски молоды, вам еще рано на покой.

Мадлен была готова расцеловать его, увидев, как вспыхнуло лицо пожилой женщины.

— Спасибо, — сказала та прочувствованно. — А теперь расскажите, как нам добраться до Хьюстона.

После того как туристки уехали, Джон вскочил на лошадь и подождал, пока сядет Мадлен. Затем он спокойно зажег сигарету и направился к амбару, где лучшие быки жили истинно по-королевски, с кондиционером и отоплением в зимнее время.

— Эй, негодяй! — шутливо окликнула его Мадлен, пытаясь вывести его из мрачного состояния, в которое он снова впал.

Но он даже не удостоил ее взглядом. Он по-прежнему был в ярости, а она не знала, как лучше объяснить ему свой поступок, который и сама толком не могла понять.

— Расскажи, что за человек был твой отец? — неожиданно попросила она, поравнявшись с ним.

Он внимательно поглядел на нее.

— С чего ты вдруг спрашиваешь? Она пожала плечами.

— Сама не знаю. Ты никогда о нем не говорил. И я… просто мне интересно.

Он сделал глубокую затяжку и задумчиво устремил глаза вдаль.

— Он был несгибаемый, жесткий. Очень организованный и целеустремленный. В детстве он был лишен всего и поэтому решил показать всему миру, что способен делать деньги не хуже других. Он служил на флоте до того, как купил Большую Сабину и начал бурить нефть. — Он горько ухмыльнулся. — Сначала отец нашел совсем немного, но мы все это скрупулезно выжали, купили еще земли. И тут нам повезло.

— А твоя мать? — спросила она осторожно.

— Она умерла, когда я родился.

— Прости, я не знала. — Мадлен уставилась на рыжие спины быков. — А ранчо назвали в честь битвы?

— Да, битвы в ущелье Сабина, где родился мой отец. Когда в 1863 году во время Гражданской войны войска сторонников федерации пытались войти в Техас через это ущелье, два лейтенанта, Ричард Доулинг и Н. Г. Смит, защищали тамошнюю крепость, имея всего шесть пушек и сорок два солдата. И оборонялись они так успешно, что никто больше уже не пытался пробраться через это ущелье.

— Я не сомневаюсь, что твоему отцу понравилась бы эта история. Я права? — Она улыбнулась ему.

— Эти чудаки? — Он задумался. — Пожалуй, что да. Единственное, что ему не нравилось, так это отцовство. Первые двадцать лет моей жизни он только и делал, что винил меня в смерти матери. Так что никакой трагедии не было, когда он пошел служить и оставил меня у дяди.

Она с любопытством смотрела на его четкий профиль. Ей хотелось знать, что за обстоятельства сделали из него такого человека, каким он был.

Он спешился, поставил ногу в высоком сапоге на нижнюю перекладину забора и, облокотившись о верхнюю, стал смотреть, как неуклюже топчется на своем одиноком пастбище крупный племенной бык.

Мадлен тоже слезла с лошади и присоединилась к нему. Каким большим и сильным он вырос, снова удивилась она, думая об одиноком мальчике, каким, очевидно, он был. Она рада была встать поближе к нему, оправдываясь перед собой тем, что стало свежо, а от Джона всегда исходило тепло. Она окинула его взглядом, снизу вверх — от длинных сильных ног до широкого кожаного пояса на тонкой талии, массивной груди и мускулистых рук. Руки его, темные из-за волосков, что густо покрывали все тело, были удивительно красивые — широкие, загорелые, с длинными пальцами. Ногти всегда были тщательно подстрижены и безупречно чисты, несмотря на то что ему приходилось много трудиться на ранчо. Он носил лишь тонкие золотые часы, никаких колец.

— Ты что, решила взяться за кисть? — бросил он раздраженно. — По-моему, за столько времени мой портрет уже должен был бы отпечататься в твоей памяти.

Она перевела взгляд на быка.

— Я просто думала, — сказала она.

— Думала о чем? Об очередной жертве преступления?

Это была первая капель в леднике, который он возвел вокруг себя. И она ответила ему робкой улыбкой.

— Не совсем. Думала, какие гнусные орудия мне могут для этого понадобиться, и о кое-каких деталях, весьма устрашающих.

Он тихо рассмеялся и наклонил голову, чтобы зажечь сигарету.

— А в кого на этот раз всадят топор? Она бросила на него быстрый взгляд.

— Я подумывала, а не убить ли мне самого сыщика?

— Твои поклонники повесят тебя на первом же суку.

Он поглядел на ее слегка растрепанные рыже-золотые волосы, горящие щеки и огоньки в зеленых глазах. Зрачки его сузились.

— Ты так мало похожа на убийцу… — пробормотал он.

Она дерзко улыбнулась.

— Я всегда любила детективы, — возразила она. — Следить, как распутываются преступления. Я хотела идти работать в полицию, но в журнале было дел невпроворот.

— Не скучаешь по ним? — В вопросе звучало живое участие.

— Ты имеешь в виду репортерскую деятельность? — Она задумалась, вспоминая то время, когда была единственным репортером и фотографом еженедельника в маленьком провинциальном городишке. — Не знаю. Иногда мне кажется, все бы отдала, чтобы только вернуться обратно. Все было так просто по сравнению с тем, что я делаю сейчас. Мне не нужно было сочинять новости, надо было только сообщать о них.

— Думаю, это не так уж трудно — изыскивать новые способы убийства людей. — Он насмешливо поглядел на нее.

Она рассмеялась.

— Тебя это удивит, но конкуренция — жестокая штука, а я была новичком. Поэтому и приходилось выжимать из себя все — иначе окажешься за бортом.

— Мне понравилась «Скрипучая башня», — сказал он.

— Спасибо.

Он ухмыльнулся.

— У героя я обнаружил некоторые… ну, скажем, знакомые черты.

Она почувствовала, что краснеет, вспоминая своего сыщика: высокий, широкоплечий, с усами, любитель шотландского виски, никогда не расстающийся с вещами до тех пор, пока они окончательно не развалятся. Чего греха таить, она списала его с Джона, но тем не менее никак не ожидала…

— Собираешься возбудить против меня дело? — спросила она кротко.

— Какой может быть суд, я польщен. — Он еще ниже надвинул шляпу, скользнув по ней взглядом. — А героиня в чем-то… напоминает тебя.

Она взглянула на него и почувствовала, как дико запрыгало сердце. Ей это не приходило в голову.

— Правда? Тебе так показалось?

Ее смущал его темный неподвижный взгляд.

— Почему ты унеслась от меня перед тем, как появились те туристки? Не потому ли, что я сказал тебе о ночи, проведенной без сна, а ты вообразила, будто я провел ее с Мелоди?

У нее перехватило дыхание. Как безошибочно он угадывает ее мысли! Она сглотнула слюну.

— Я… Я просто захотела прокатиться немного быстрее. И ничего больше.

— Правда? — Он небрежно протянул руку и, зацепив пальцем за вырез блузки, слегка притянул ее к себе. Но он, видно, не осознавал, какую бурю чувств вызвал в ней. Этот длинный, сводящий с ума палец медленно нащупывал путь между холмиками ее грудей под тонкой тканью. Она вдруг со смущением вспомнила, что на ней нет лифчика. По напряженному выражению его смуглого лица она поняла, что он уже это заметил.

Ее реакция на легкую ласку была слишком очевидна и не могла укрыться от его серебристых глаз, которые неотрывно следили за каждым ее вздохом.

Он перевел взгляд на ее лицо, ловя в глазах искры вспыхивающего возбуждения. Ей хотелось прекратить эту муку, но Джон обхватил свободной рукой ее спину и с силой прижал к себе.

— Не надо, милый, не надо, — шептала она, в то время как его большая ладонь легла ей на шею, касаясь одновременно ключиц и груди. — Джон, что ты делаешь? — Она сжала пальцами его мощное запястье и попыталась оттолкнуть от себя.

— А как ты думаешь, что я делаю? Пристаю к тебе. Как тебе это нравится?

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, завороженная, испуганная, дрожащая так, будто он раздел ее и прикасался к обнаженной коже.

— Ты раньше никогда этого не делал… — прошептала она.

— Потому что ты этого не хотела. — Его руки скользили по ее ягодицам, прижимая к себе ее бедра. Она должна была бы воспротивиться этой близости, но не смогла. — До вчерашнего вечера, — добавил он.

— Я и вчера не хотела, — не очень уверенно возразила она.

— Ты была слишком ослеплена ревностью. — Руки его все сильнее прижимали ее бедра. — Нашла к кому ревновать! Иди сюда…

Он наклонил голову, и впервые за все время его твердые теплые губы коснулись ее рта. Усы щекотали, а губы становились все настойчивей, вынуждая ее приоткрыть рот. Она чувствовала дразнящее движение языка, тогда как его руки, проникнув под блузку, мягко гладили ее спину.

У нее перехватило дыхание, из горла вырвался прерывистый стон, тонкие пальцы еще крепче впились в огромные руки. От него пахло сигаретным дымом и дорогим одеколоном; тело, там, где он прижимал ее к себе, было чуть влажным. Все это казалось невероятным — страстные поцелуи, интимные объятия средь бела дня…

— Ну, поцелуй же меня, — потребовал он, глядя на ее дрожащие губы. — Тебе ведь так хотелось коснуться меня, сделай это сейчас. Перестань сдерживать себя, расслабься, черт возьми!

Слова, как брызги холодной воды, проникали сквозь огненную пелену страсти. Она смотрела на его лицо, напряженное от желания, видела жадный блеск в серебристых глазах.

Она помотала головой, чтобы стряхнуть наваждение.

— Нет, нет, — вырвалось у нее, но сама она не поверила своим словам. Рот больно горел от неистовости его губ, ноги подкашивались. — Нет, давай… давай останемся только друзьями.

Он взял ее руку и прижал ладонь к своему бешено бьющемуся сердцу.

— Чувствуешь, что ты делаешь со мной? Постоянно. Просто друзья? Да какая тут к черту дружба!

— Нет! — Она вырвалась из его объятий и, отбежав подальше, попыталась перевести дыхание. — Я не хочу, чтобы это случилось. Не хочу…

— Но это уже случилось, — сказал он, окинув взглядом ее вздрагивающую фигуру, острые кончики грудей, вздымающиеся в такт учащенному неровному дыханию.

Издав невнятный вопль, в котором смешались боль и обида, она повернулась и побежала к лошади. Этого не могло произойти, только не с Джоном, человеком, которому она так доверяла. То, что он предлагал ей, было слишком неожиданно.

— Мадлен! — окликнул он. Но она уже вскочила на лошадь, бросив на него затравленный взгляд.

— Поздно бежать от этого, — сказал он тихо, темные глаза смотрели спокойно.

— Нет, не поздно! — Она задыхалась. — Мы больше не будем видеться.

— Будем, — все так же тихо возразил он. — Того, что сейчас произошло между нами, все равно недостаточно… Ни для меня, ни для тебя.

Едва сдержав резкие слова, готовые сорваться с языка, она дернула поводья и сразу же пустила лошадь галопом. Ветер трепал ей волосы, но Мадлен было все равно. Никогда, лихорадочно думала она, никогда, Джон Дуранго! Она гнала от себя воспоминания о его твердых уверенных губах, об испытанной ею радости. Но хуже всего было то, что он оказался прав — всего этого было недостаточно.

Глава 4

Весь остаток утра Мадлен ходила как в тумане, без конца размышляя о том, почему так молниеносно изменились их отношения с Джоном. Ее смущало ее собственное поведение и то смутное желание, которое он в ней пробуждал. После короткого неудачного романа с Алленом Мадлен решила, что она фригидна и уж в любом случае застрахована от новых увлечений.

Аллен… Она давно не вспоминала о нем, но сегодня, когда сидела за пишущей машинкой и следила за струями дождя, стекавшими по оконному стеклу, неожиданно вернулась боль, хотя уже и не такая острая, как прежде.

Это случилось около двух лет назад. Она встретила Аллена на собрании писательского клуба. Архитектор по профессии, он мечтал написать роман, а Мадлен поддержала его. Только что вышла ее первая книга, у нее было время помочь ему. Но он так и не смог заинтересовать издателей своим замыслом — к сожалению, ему не хватало таланта отстаивать свои честолюбивые планы. Мадлен все больше привязывалась к нему, пока они работали вместе, а он поощрял ее чувства, обещая счастье, счастье на всю жизнь. Он был так настойчив, что в конце концов добился своего.

Наутро после того, как уступила ему, она проснулась с чувством скорее неудовлетворенности, чем радости, но все же с надеждой на более счастливые ночи впереди. И вот тогда-то он и подбросил бомбу. Он стал рассказывать ей о жене, о том, что связан по рукам и ногам, так как у них есть сын. Он умолял простить его, говорил, что потерял голову, что безумно хотел ее и не представлял, что она девственница.

Она оторвалась от машинки и принялась бесцельно ходить по комнате. Нахлынули печальные воспоминания. В тот день она была близка к самоубийству. Она помнила, как спокойно выслушала Аллена, проводила его и молча закрыла за ним дверь. Потом она приготовила себе кофе и с остервенением проработала остаток дня. Вечером, выпив несколько коктейлей, она решила прогуляться под дождем до оперного театра, до которого идти было не одну милю, а после не могла даже вспомнить, как попала туда. Под проливным дождем она шла по шоссе и вдруг услыхала за спиной скрежет тормозов. Высокий разъяренный человек в темном вечернем костюме и белоснежной рубашке вышел из белого «роллс-ройса», собираясь обрушить на нее град проклятий.

Так произошла ее встреча с Джоном Камероном Дуранго. Он вдруг смолк на полуслове и бережно усадил ее на переднее сиденье своей элегантной машины.

Он привез ее к себе на квартиру, в которой жил, когда задерживался в городе, дал ей сухую одежду, напоил ароматным черным кофе, гулял с ней, пока у нее не заныли ноги, а затем уложил спать в комнате для гостей. Это было началом их странной и прекрасной дружбы — духовная близость, возникшая между ними в ту ночь, не исчезла со временем. У них оказалось много общего в восприятии и понимании сотни вещей, и это понимание росло: нередко бывало, что Джон начинал фразу, а она ее заканчивала. Он, похоже, с легкостью мог читать ее мысли.

Она снова и снова перебирала в памяти события вчерашнего вечера и сегодняшнего утра, удивлялась своему странному поведению на приеме. Она ревновала Джона к маленькой блондинке и поэтому кокетничала с ним больше обычного.

За эти два года ее не раз одолевало любопытство узнать, что бы она испытала, если б он поцеловал ее? И вот теперь она знала. Еще как знала…

Ее тянуло к нему, и это влечение пугало ее. Она дала слово не подпускать к себе ни одного мужчину, чтобы никто больше не причинил ей боль. Но в то же время она понимала, что не сможет держать на расстоянии Джона Дуранго: он был упорней и опытней ее. Он, как и она, любил и утратил свою любовь. Мадлен познакомилась с ним уже после смерти его жены Эллен. С тех пор его постоянно видели в окружении самых разных женщин, пожалуй, за исключением последних полутора лет.

С недавнего времени он стал очень разборчив — казалось, имидж вечного плейбоя стал ему надоедать. Вокруг него ходили самые невероятные слухи, все гадали, не появилась ли какая-нибудь новая женщина в его жизни. Но частная жизнь Джона была действительно частной, он не посвящал в нее никого, кроме Мадлен. Но и для Мадлен многое оставалось тайной. Ей было бы интересно узнать о его отношениях с женщинами, о его браке, но она никогда не спрашивала его об этом, так как не была уверена, что ей понравится ответ.

Неожиданно раздался звонок. Она вскочила и бросилась к телефону со слабой надеждой, что это Джон, хотя вряд ли он стал бы ее искать так скоро.

Дрожащими руками она схватила трубку, сердце бешено заколотилось.

— Алло? — едва слышно прошептала она. Голос, совсем не похожий на голос Джона, со смехом произнес:

— Боже милостивый, чьего звонка ты ожидала? Я вынужден буду сообщить кузену Джону, что у него появился соперник.

Усилием воли она взяла себя в руки.

— Ах, Доналд, привет, — сказала она. — Как дела?

— Прекрасно. Ты так неожиданно исчезла вчера вечером, что я даже не успел передать тебе приглашение на сегодняшний ужин. Как ты к этому отнесешься? Я попрошу Мэйзи приготовить бифштекс с перцем и персиковый коктейль.

Это звучало соблазнительно.

Она поглядела в окно, на капли дождя, стекающие по стеклу, и настроение резко упало.

— Право, даже не знаю. Погода ужасная, к тому же обещают сильную грозу…

— Ты отказываешься из-за погоды? Или из-за того, что Джон может взорваться, если узнает о проведенном со мной вечере?

— Не говори глупостей, — оборвала она его. — Я не боюсь Джона, и он мне не указывает, с кем общаться.

— Он был бы не прочь, особенно если это касается меня.

— Да, ты как бельмо у него на глазу, — рассмеялась она. — Он совсем не ценит твой ум и огромное обаяние — так, как я, но, видит Бог, я много раз пыталась ему помочь.

Доналд вздохнул.

— До некоторой степени это и моя вина. Если бы я не так часто виделся с Эллен… Джон очень изменился после ее смерти. Ну а все-таки, как насчет ужина?

Ее неожиданно больно задело небрежное упоминание о жене Джона. Эллен, несомненно, была очень дорога ему — они любили друг друга еще с детства. Мадлен знала из газет о Джоне Дуранго задолго до того, как познакомилась с ним. Он был легендарной фигурой в Техасе, как в политике, так и в бизнесе.

— Насчет ужина? — рассеянно переспросила она. — Я не против.

— Я заеду за тобой примерно в половине шестого.

— Отлично. До встречи. — Она повесила трубку и долго сидела, глядя на телефон.

Джон, конечно, не обрадуется, узнав, что она ужинала с его кузеном, но ведь она всегда была независима, в отличие от тех женщин, каких он знал. У нее своя жизнь, свои привычки.

Она смотрела бессмысленно на клавиши машинки, а тело горело от воспоминаний о прикосновении горячих губ Джона, его жадных от страсти рук.

— Уходи, Джон, дай мне работать, — произнесла она громко. Его образ неотступно преследовал ее. Неужели так будет всегда?

Было совсем темно и дождь хлестал как из ведра, когда подъехал Доналд в своем большом «линкольне».

— Я рада, что ты заехал за мной, — сказала она.

Он на мгновенье взглянул на нее голубыми мальчишескими веселыми глазами.

— Это понятно… Сейчас не лучшее время для прогулок.

Она откинулась на сиденье, отчего ясно обозначились контуры ее стройного тела в облегающем черном брючном костюме. Она вздохнула.

— Забавно: у тебя «линкольн», а у Джона «феррари». Это так не соответствует вашим характерам. Вам бы следовало поменяться машинами.

— Дорогая моя, Джон только кажется консерватором. — Он ухмыльнулся. — На самом деле консерватор я. Машины нам вполне подходят. А твое утверждение лишь доказывает, что ты знаешь Джона хуже, чем предполагаешь.

— Явная недооценка, — пробормотала она, вдруг отчетливо вспомнив его поцелуй, нарушивший ее душевный покой.

— Главная твоя беда, милая барышня, состоит в том, что ты закомплексована. Тебе нужен мужчина.

Она поморгала с шутливым недоумением.

— В виде чучела или в виде статуи? Он рассмеялся, не скрывая восхищения.

— В виде писателя, — ответил он, осторожно объезжая глубокую лужу посреди дороги.

— Или художника, — возразила она, взглянув на него смеющимися глазами. — Кстати, чем ты сейчас занимаешься?

— Готовлюсь к очередной выставке. Поэтому-то мне и хотелось заполучить тебя к ужину. Ты поможешь мне отобрать двадцать лучших полотен. Я уже принес мои самые любимые из студии в гараже и развесил их в гостиной для твоего обозрения.

— Я польщена. Он взглянул на нее.

— Так и должно быть. Немногим я показываю свои работы до выставки. Она улыбнулась.

— Не понимаю, почему ты тратишь столько времени и сил на живопись. Ты, конечно же, очень талантлив, но, помимо всего прочего, еще и непристойно богат.

— Просто чешу там, где чешется, — ответил он беспечно и затем, ухмыльнувшись, добавил:

— А кроме того, Джон выходит из себя, когда я устраиваю выставки в банке, где он держатель контрольного пакета акций.

— Неужели тебе это нравится? — возмутилась она.

— Еще как! — Он лукаво глянул на нее. Она невольно рассмеялась, представив себе, в какое бешенство впадает Джон. И не то чтобы он не любил искусство, но он терпеть не мог ситуаций, где должен был держаться в рамках приличий по отношению к кузену. Но даже сам глава «Дуранго-ойл» не мог позволить себе устраивать сцены в фойе весьма консервативного банка — это нанесло бы урон компании. Подобная стычка, помимо всего прочего, могла привести к тому, что держателем контрольного пакета акций стал бы Доналд.

— Вы с Джоном хуже этих двух конкурентов бизнесменов из телешоу, которое сейчас все смотрят. Вы случайно не берете у них уроки?

— Коли об этом зашла речь, придется сознаться, что я кое-что отметил для себя.

Она со вздохом откинулась на спинку сиденья.

— Кажется, мне тоже придется поучиться у милой особы, что всегда разнимает этих дурней.

— По-моему, ты только этим и занимаешься, — съехидничал Доналд. — Только не попадайся под горячую руку.

— Не буду, — пообещала она. Она встревоженно взглянула на особенно яркую вспышку молнии. — Ну и погодка! Последний раз такая гроза сопровождалась торнадо.

— На этот раз ничего не случится, — успокоил ее Доналд. — Это просто небольшая молния. Не стоит беспокоиться.

Он свернул на дорогу, ведущую к его загородному дому. Остановив машину перед неуклюжим кирпичным зданием, он выключил мотор.

— Ну как, принести зонтик или рискнешь проверить надежность своей очаровательной шляпки?

Она тронула поля бежевой непромокаемой шляпы под цвет плаща и улыбнулась.

— Я лучше быстренько добегу до двери. А то я вечно спотыкаюсь о зонты или раскрываю их прямо в машине.

— Как хочешь. Тогда беги!

Ужин был превосходным. Маленькая пышечка Мэйзи крутилась как белка в колесе: приносила новые блюда, подливала кофе в чашки, уносила пустые тарелки — и все это так ненавязчиво, что ни разу не нарушила ленивого хода их беседы.

После обеда Мадлен прошла за Доналдом в гостиную. Она внимательно разглядывала его восхитительные пейзажи. Неяркие пастельные тона придавали картинам особое, неповторимое волшебство. Один из таких пейзажей висел у Мадлен дома на самом видном месте — над каминной полкой; и когда она бывала чем-то сильно взволнована, у нее появлялось желание войти в этот безмятежный мир.

— Все это очень странно, — пробормотала она, разглядывая изящно написанный розовый сад с бельведером. — Сколько покоя в твоих картинах — покоя, которого в тебе нет.

— Все мы время от времени нуждаемся в покое, — сказал он тихо.

Она приподняла полотно.

— Особенно здесь это чувствуется… Ой, что это?

Она подскочила от яркой вспышки молнии, такой сильной, что сразу же погас свет и весь дом содрогнулся от удара грома. Она едва не выронила картину от неожиданности, когда комната погрузилась во мрак.

— Что произошло? — испуганно спросила она.

— Где-то порвана линия, — пробурчал он в ответ, после чего раздался страшный грохот, сопровождаемый приглушенным чертыханием:

— Здесь только что был фонарь. Ага, вот он. Я сейчас его включу… Черт возьми! — Что-то звякнуло. — Нет батареек. — Затем последовал глубокий вздох, и что-то со стуком упало на пол.

— А как насчет свечи? — поинтересовалась она.

— Ах, да. У меня тут рядом целых две.

— Ну так зажги хотя бы одну. Она съежилась, обхватив себя руками, — ей было холодно и страшно в темноте.

— И чем же мне ее зажечь? — вежливо осведомился Доналд.

— Спичкой, умник.

— Но я не курю, — последовал ответ.

— Ну потри один мольберт о другой, чтобы высечь огонь. Прояви изобретательность.

— Тогда подойди и поцелуй меня! — В голосе была наигранная веселость. — Дом тут же запылает.

Она рассмеялась, признавая свое поражение.

— Ну хорошо. Тогда… Ой! Свет снова ярко загорелся, и она вздохнула с облегчением.

— Быстро справились, — пробурчал Доналд, потирая ушибленную коленку.

— Ненавижу Хьюстон весной, — сказала она, облокотившись о стол. — Мало дождя и сырости, так тут еще и грозы. Это уж совсем невыносимо…

— Аминь. Теперь мы можем вернуться к нашим занятиям, мой ангел.

Прошла неделя, бесконечная унылая неделя, во время которой она начала собирать материал для своей новой книги и встретилась с приятелем из департамента полиции, чтобы получить недостающие сведения об убийствах, наркотиках и наркобизнесе.

Но что бы она ни делала, из ее растревоженного сознания не уходил Джон, его руки, крепко обнимавшие ее, его твердые губы… Она не находила себе места, без конца спрашивая себя, что было бы, если б она расстегнула у него на груди рубашку и коснулась его, как ей того хотелось, если б она уступила и поцеловала его в ответ. Она все еще не понимала, что с ней происходит, но чувствовала, что постепенно теряет самообладание.

Все утро в пятницу она сидела, уставившись на телефон, почти возненавидев его за то, что он молчит. Возможно, Джона нет в городе. А вдруг он просто не собирается звонить ей. Она ведь сама сказала, что больше не желает его видеть. Но, может быть, он не принял ее слона всерьез.

Она покусывала нижнюю губу, не отрывая глаз от телефона, затем, не выдержав, подняла трубку и набрала номер Джона, презирая себя за слабость. Но ей необходимо было выяснить отношения.

Ей ответил Хосито.

— Это вы, сеньорита? — в голосе звучало удивление.

— Привет, Хосито. Джон где-нибудь поблизости?

— Да, — последовал не совсем уверенный ответ.

— Он что, куда-то уехал?

— Нет, сеньорита, он здесь на ранчо. Разве он не звонил вам?

— Нет, не звонил. Так где же он? Хосито довольно рассмеялся.

— Боюсь, вы мне не поверите, сеньорита.

— Даже так? Любопытно. И все-таки где он? Ну же, Хосито, если ты мне скажешь, то узнаешь, в кого первого всадят нож в продолжении романа «Скрипучая башня».

— Правда скажете?!

Она знала, что он страстный любитель ее романов, и ясно представила себе, как просияло его лицо.

Он засмеялся.

— Хорошо, идет! Он помогает рабочим убирать сено.

— Джон?! — изумилась она. — Он же ненавидит возиться с сеном, ему легче рыть ямы для столбов. Почему вообще им надо помогать? Ведь у него есть эта его погрузочная машина. И всего-то нужно двое мужчин.

— Дело в машине, она не работает, — радостно сообщил Хосито. Она вздохнула.

— Снова не работает? Ну и ну! Я уверена, у механиков уже слов не хватает для нее. И что же он делает? Скатывает сено в большие тюки?

Хосито вздохнул.

— Делает все по-старинному, как всегда.

— Я должна поглядеть на это зрелище!

— О да, сеньорита. А теперь, — решительно проговорил он, — кто же заработал нож?

— Рэгинс, — ответила она и рассмеялась, услышав, как он ахнул. — Поделом старому черту, верно?

— Да, конечно. Кто-кто, а уж он-то точно заслужил.

— Я тоже терпеть не могу этого мерзавца, — сказала она. — Подумать только, он получает удовольствие от убийства! Явно что-то неладное творится в мире, где трагедию превращают в развлечение. Тебе не кажется, Хосито?

— Это разговор для философов, сеньорита, не для меня.

— Ну хорошо. Я намерена повидать Джона. Как его настроение? — попыталась узнать она.

— Ужасное. Полный мрак, сеньорита. Одна надежда, что оно когда-нибудь исправится. Всякая охота пропадает стараться. Потратишь, например, кучу времени, чтобы приготовить отличное суфле, а оно летит в суп оттого, что немного примято сбоку.

— Быть этого не может!

— Очень даже может. А после этого он выплеснул кофе под каучуковое дерево — мол, совсем не крепкий.

— Бедное каучуковое дерево, — пожалела она.

— Это я бедный, — поправил он ее. — Сеньорита Виньи, если вам нужна жертва для следующей книги…

— Но неужели ты захочешь, чтобы я укокошила своего друга?

— Никому он не друг в таком состоянии, — проворчал Хосито. — Бизнес, наверное, слишком тяжелая штука, что делает людей такими несносными.

— Попробую поднять ему настроение, чтобы тебе стало полегче, — пообещала она. — Спасибо, Хосито.

По дороге она купила упаковку из двенадцати банок пива. Жара стояла как летом. Джон, конечно, не один, и, насколько она могла представить себе, каково сейчас работать в поле, народ должен был обрадоваться прохладительному напитку.

Упаковочный аппарат прессовал желто-зеленое сено в аккуратные тюки, из которых на поле постепенно выстраивались длинные ряды. Грузовик медленно ехал между рядами, а рабочие поднимали и забрасывали в него сено. Это был тяжкий, изнурительный труд, куда тяжелей, чем работа с агрегатом, который собирал и складывал сено. У Джона, конечно, была такая машина, но старушка постоянно грозила развалиться, а он никак не желал расстаться с ней, потому что механики все еще умудрялись чинить ее.

Когда Мадлен наконец добралась до ранчо, она увидела, как двое парней с разгоряченными лицами возились с разобранной машиной, отпуская крепкие словечки. Джон же с доброй половиной работников ранчо бросали тюки с сеном на грузовики. На горизонте зловеще сгущались грозовые тучи, и Мадлен вдруг поняла, почему так много рабочих собралось в поле: сено необходимо было убрать до дождя.

Она поставила свой маленький желтый «фольксваген» у начала одного из рядов и пересчитала рабочих: пива должно было хватить на всех.

Джон заметил ее в первую же секунду и сразу направился к ее машине. Он был без рубашки, его густо заросшая грудь и плоский живот, словно из полированной бронзы, лоснились от пота, старая, видавшая виды шляпа упала на глаза, на ходу он стаскивал с рук грубые рабочие рукавицы. Лицо его было мрачнее собирающихся вдали туч.

Он открыл переднюю дверцу и опустился на сиденье рядом с ней. Аромат сена и терпкий мужской запах наполнили маленькую машину, когда он, облокотившись о спинку сиденья, повернулся к ней лицом.

— Привет, — сказала она, немного нервничая. Ее вдруг сковала непривычная робость.

— Привет! Что ты здесь делаешь? Она смотрела на него и вспоминала вкус его губ, прикосновение колючих усов, слегка царапающих ее чувствительную кожу, и жадный блеск серебристых глаз.

— Да так, ищу материал для следующей книги. — Она указала ему на банки с пивом. — Отравленное пиво. Нужны волонтеры, чтобы проверить смертоносное действие.

Усы его невольно дернулись; он смотрел на ее улыбающееся лицо так, будто не видел ее целую вечность.

— Пару волонтеров я тебе найду. — Он глубоко вздохнул и стянул с себя шляпу, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Боже, какая жарища!

— Выпей пива, — она потянулась за покрытой инеем высокой банкой.

Он мягко схватил ее запястье и посмотрел ей прямо в глаза, отчего улыбка на ее лице сразу же погасла.

— Нет, не хочу, — сказал он тихо. — Пока, во всяком случае. Ты ведь не любишь запаха пива?

Она покачала головой, глядя, затаив дыхание, на него.

Он бросил шляпу на пол и наклонился к ней, его потемневшие глаза остановились на ее полных раскрытых губах.

— Сперва я тебя поцелую. — Он снова перевел дыхание и, протянув руку, откинул ее голову на спинку сиденья. — Я не мог думать ни о чем другом все эти дни.

Зарывшись пальцами в его густые волосы на затылке, она притянула его к себе.

— Я боялась… что ты… сердишься на меня.

— Не говори ничего, — пробормотал он хрипло, его губы раскрылись прежде, чем он коснулся ее губ.

Поцелуй потряс ее, как удар электрического тока. Она невольно вскрикнула и сильнее прижалась к нему, не отрывая глаз от его лица.

— Боже мой, ты хотела этого не меньше, чем я, правда? — прошептал он.

Он вновь прильнул губами к ее рту, властно проникая языком внутрь и еще сильнее вжимая ее в сиденье. Она застонала от неистовства его желания, усы щекотали ее, пока опытные губы уверенно завладевали ее ртом. Кончик языка дразнящим движением прошелся по губам изнутри и прикоснулся к небу, вырвав у нее стон. Пальцы его медленно спускались к низкому вырезу ее желтого летнего платья, их легкие ласкающие движения сводили ее с ума. Губы щекотали, дразнили, возбуждали, а пальцы осторожно скользили вдоль глубокого выреза, едва касаясь нежной кожи. Она выгнулась ему навстречу, и негромкий вскрик ее был заглушен его жадными губами.

— Я не могу так ласкать тебя здесь, на глазах у моих парней, — прошептал он, оторвавшись от ее воспаленных губ. — Ты ведь хочешь, Ласочка, чтобы мои руки ласкали тебя без платья, обнаженную?

— Джон! — вскрикнула она, уткнувшись ему в плечо. Потянувшись руками к его груди, она с наслаждением ощущала под пальцами жесткие волосы и железную силу его мускулов.

Она утонула в его объятиях. От отчаянной попытки вновь обрести контроль над собой ее вдруг пронзила острая боль — какая-то незнакомая, необъяснимая боль, проникшая в самую душу.

— Я не должен был этого делать, — прошептал он. — Мы оба слишком изголодались.

Она слегка откинулась назад, глаза, влажные от слез, искали его взгляда.

— Какое-то странное ощущение, — проговорила она.

— И у меня. Никогда мне не было так больно, обожгло не только тебя.

Она всматривалась в бездонную пылающую глубь его глаз.

— Мне так тебя недоставало, — сказала она неожиданно для себя самой.

— Я знаю. Мне тоже тебя недоставало. — Он ласково отвел с ее щеки случайно выбившийся локон. — Я думал, что до смерти запугал тебя, и не знал, что с этим делать.

Она провела рукой по его твердо очерченным губам. Было удивительно и непривычно касаться его, не опасаясь, что он оттолкнет ее.

— Если хочешь, я сбрею усы, — проговорил он, целуя ее пальцы.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Зачем? Мне нравится. — Улыбка вдруг стала озорной. — Я даже подумываю, не завести ли и мне усы, закрученные вверх… Я бы надевала их по торжественным случаям.

— Только не при мне, — заявил он решительно. — Я и брюки на тебе не очень-то люблю.

— Да ты просто старый закоренелый консерватор, — рассмеялась она. Оказалось достаточно одного страстного поцелуя, чтобы растопить былую напряженность.

Он ничуть не смутился.

— У тебя великолепные ноги, — заметил он, окинув взглядом ее обнаженные икры.

— И у тебя не хуже, — ответила она, улыбнувшись.

Он ухмыльнулся.

— Запомнила с того случая, когда обтирала меня губкой?

Она рассмеялась.

— Волосатые, правда, но тем не менее великолепные. У большинства мужчин ноги некрасивые — бледные, тощие. А у тебя стройные, загорелые и мускулистые.

Он широко улыбнулся ей, в серебристых глазах вспыхнул огонек.

— Какое признание! Кто бы мог подумать? Ты даже заметила, что у меня есть тело…

— Довольно трудно не заметить, — ответила она.

Погрузив пальцы в ее распущенные волосы, он притянул ее к себе. Широко раскрытые глаза ее мечтательно блуждали, рот, сладко намученный им, слегка припух.

— Поцелуй меня, — прошептал он, наклоняясь к ней и касаясь ее губ. Она обняла его за шею, ощутив легкий, неторопливый поцелуй. В его прикосновении больше не было угрозы, не было ничего пугающего, просто нежная теплая ласка.

Он откинулся назад и улыбнулся.

— А как насчет «Лебединого озера»? — спросил он. — У меня есть билеты на вечер. Она просияла.

— С удовольствием!

— Я заеду за тобой около шести. А после спектакля поужинаем у меня. Попрошу Хосито приготовить что-нибудь особенное.

Она кивнула, с любопытством вглядываясь в него.

— Ты сегодня совсем другой, — сказала она. Встретив ее взгляд, он глубоко вздохнул.

— Как и ты, дорогая. Но в тысячу раз прелестней, о таком я даже и не мечтал. Она отвела глаза.

— А теперь иди пей отравленное пиво и грузи свое сено. Бедная, измученная старушка, — добавила она, взглянув на полуразвалившуюся машину, которую пытались привести в чувство механики. — Если у тебя осталась хоть капля жалости, устрой ей достойные похороны и купи себе новую.

— Ни за что, пока она окончательно не выйдет из строя, не могу же я выбрасывать прекрасно работающую машину.

— Ей уже десять лет!

— Ну и что же? Моей лошади тоже десять лет, а бегает она дай Бог каждому.

— Она, очевидно, смертельно боится, что ты напустишь на нее этих механиков.

Он наклонился и крепко поцеловал ее.

— Увидимся позже.

Затем он открыл дверцу и вышел, держа в руках банки с пивом. Она смотрела ему вслед, на его широкую спину; он поднял над головой ледяные банки, к явному восторгу рабочих.

Мадлен завела мотор и поехала обратно, радуясь тому, что сидит за рулем — она не смогла бы идти пешком, так как ноги бы точно подвели.

Глава 5

«Лебединое озеро» никогда еще не казалось ей таким восхитительным. Балерины, словно феи-волшебницы, парили по сцене, и вообще весь первый акт был чудом эстетического совершенства. И разумеется, ее восторженное состояние никак не было связано с тем, что Джон еще в самом начале спектакля мягко взял ее руку и держал, не выпуская, до самого антракта.

Он молча курил во время перерыва, не спуская с Мадлен беспокойного взгляда. Она была и впрямь очень хороша в своем золотистом шелковом платье и вряд ли могла оставить равнодушным хоть один мужской взор.

— Тебе идет этот цвет, — тихо сказал он. — Он оттеняет золотые искорки в твоих глазах. Она улыбнулась.

— Сам ты тоже неплохо выглядишь. — Она окинула глазами элегантную фигуру в черном вечернем костюме. — Брюнетка, через ряд от нас, ни разу не взглянула на сцену — она только и делала, что смотрела на тебя.

— Неужели? — Усы дрогнули в косой ухмылке. — Ты мне ее покажешь?

— Ни за что, — возмутилась она, вдруг ощутив прилив ревности. Нахмурившись, она отвернулась. — Нам не пора?

Он приподнял ее лицо за подбородок, заставив взглянуть ему в глаза.

— Будь собственницей, — сказал он. — Мне это нравится.

У нее перехватило дыхание от его волнующего низкого голоса и сверкающих глаз.

— Я не собираюсь ничем стеснять тебя, Джон, — сказала она спокойно. — Помнишь, ты как-то говорил, что не терпишь, когда люди приближаются к тебе слишком близко?

— Другие, но не ты, — возразил он. — Боже праведный, не бойся, подходи так близко, как только захочешь, я не оттолкну тебя.

— По-моему, ты только это и делал. — Подняв голову, она посмотрела ему в глаза.

— Ты так и не поняла почему? — спросил он, горько усмехнувшись.

Вспоминая то, как он целовал ее, как смотрел на нее, касался ее, она постепенно начала многое понимать в его поведении.

Она отвернулась, смущенная воспоминанием о том, как они оба поддались порыву внезапной безудержной страсти утром в поле. Отношения их изменились так внезапно, что она не успела до конца все осознать. Теперь, при всем желании, она не могла бы думать о нем платонически. Ей хотелось, чтобы губы его мучили ее губы, чтобы руки касались ее обнаженного тела, а глаза жадно пожирали всю ее…

Мимо нее шли люди, обрывки разговоров смолкали по мере того, как они проходили в зал. Глаза ее были прикованы к глазам Джона, а ноги неожиданно приросли к полу.

Забытая сигарета дымилась в его руке, колечки серого дыма поднимались к потолку.

— Все правильно, смотри на меня, — проговорил он хрипло. Он не спускал с нее взгляда — казалось, пытался разгадать, что кроется за пристальным любопытством этих зеленых глаз, изучающих его твердое лицо.

— На… на тебя очень приятно смотреть, — вырвалось у нее.

— Это не совсем то, что я имел в виду. — Грудь его тяжело вздымалась. — Ты ведь только сейчас начинаешь видеть во мне мужчину. Разве не так?

Их разговор начинал беспокоить ее. Она теребила сумочку, избегая его взгляда.

— Я всегда видела, — тихо проговорила она.

— Не совсем. Не так, как в последние несколько недель. — Он, слегка улыбнувшись, поднес сигарету к губам. — Любопытно, что стоит за этим внезапным желанием дотронуться до меня?

Глаза ее метнули зеленые искры.

— Я живой человек, — ответила она едва слышно.

— Черта с два. Ты никогда ни к кому не прикасаешься, ни к женщинам, ни к мужчинам. Я сразу это заметил. Ты очень разборчива.

— Я ведь не знала матери, — напомнила она. — А отец никогда не проявлял внешне своих чувств, хотя мы были с ним близки.

— Я не жду объяснений, я просто хочу знать, почему тебе нравится касаться меня.

Она судорожно стиснула сумочку. Может быть, если бы все было гладко с самого начала…

— Спрашивается, какого черта я затеял этот разговор, — сказал он, подняв глаза к потолку. — Ты все еще хочешь смотреть балет или, быть может, поедем домой? Возможно, Хосито уже приготовил ужин. — Усы дрогнули в улыбке. — Пива, что ты привезла, хватило ненадолго. А больше ничего за целый день я не ел.

— Джон, ты даже не завтракал? — ужаснулась она.

— Не было времени. Проклятая машина сломалась, да и дождь собирался пойти. Когда мы все закончили, я бросился домой, принял душ, побрился и переоделся к театру.

— Почему ты мне не сказал об этом? Ничего бы не случилось, если б мы пропустили спектакль, уверяю тебя. Идем, пока ты не умер с голоду и мне не пришлось выволакивать тебя отсюда за ноги.

— Это может навести на весьма любопытные размышления, — заметил он.

Все вошло в привычную колею — ей снова было легко смеяться и подшучивать над ним.

— Мне всегда везет. Какой-нибудь из моих читателей непременно увидит нас и решит, что я обыгрываю сюжет следующей книги. — Она заговорщически понизила голос:

— Тащу мою самую последнюю жертву к могиле после того, как нанесла ей смертельную рану каким-нибудь необыкновенным оружием, определить которое невозможно.

— Как той сосулькой в «Скрипучей башне»? — ухмыльнулся он.

— То была огромная сосулька, — напомнила она, зловеще улыбнувшись. — Ее никак нельзя было выявить, не было никаких следов, только большое мокрое пятно на рубашке жертвы. Помнишь?

— Которое твой неустрашимый сыщик Мэт Мак-Дункан сразу же заметил. И как только он обнаружил мокрое пятно на жакете одного из подозреваемых, он тут же понял, кто преступник.

Она весело рассмеялась.

— Я боялась, что это будет слишком очевидно, но читатели проглотили.

— Поклонники, как правило, снисходительны, — заметил он. — Я и то простил тебе нелепое замечание насчет того, что Мак-Дункан печатает на машинке, где не хватает пяти клавиш, потому что он, видите ли, никогда не пользуется этими буквами.

Они направились к машине, ускорив шаг, когда упали первые крупные капли дождя. Он заботливо усадил ее на переднее сиденье.

— Прости, Джон, — сказала она, все еще продолжая смеяться, — но ты и в самом деле мастер использовать технику до последнего.

Он сел рядом с ней, завел мощный мотор и выехал на шоссе, уверенно ведя машину рукой опытного гонщика, каким он и был в ранней молодости.

— Старые привычки застревают надолго, дорогая, — сказал он. — Когда мы поселились вместе с отцом и начали бурить нефть, нам пришлось пользоваться временным оборудованием, чтобы не вылететь в трубу, и держать машину в сарае вместе с проволокой и шпильками для волос.

— А теперь ты можешь позволить себе иметь «феррари» и «роллс-ройс», — сказала она и, улыбнувшись, добавила:

— Держу пари, ты скучаешь о былом.

Он зажег сигарету.

— Ты права. — Откинувшись на спинку сиденья, он неторопливо вел машину. — У меня было время ездить верхом каждое утро, как это делали мы с тобой на прошлой неделе. — Он бросил на нее взгляд.

— И направлять заблудившихся туристок в кишащие змеями бараки, — добавила она, рассчитывая вовлечь его в шутливую полемику. Он коротко рассмеялся.

— Ну, положим, она сначала поддалась на обман…

— Пока ты не упомянул про десятифутовых змей и дом, где некуда деваться от незаконных детей…

— Немало женщин побывало в моем доме, — признался он. — До того, как я женился на Эллен.

Она беспокойно заерзала на сиденье.

— А потом? — Ей не хотелось говорить о его жене.

— Мадлен, мне в сентябре стукнет сорок. — Голос был непривычно серьезный. — Бизнес отнимает фактически все время, а мне иногда надо и поспать. Именно это я имел в виду, когда говорил о ностальгии по прошлому. Денег было мало, но зато была уйма свободного времени.

— Ну вот, заговорил как Мафусаил, — проворчала она, окинув взглядом его могучую фигуру. — Бог мой, да ты можешь дать сто очков форы всем своим вице-президентам.

— Вот тут ты ошибаешься, — ответил он. — У большинства из них есть дети, а общение с ними позволяет им сохранять активность. — В голосе зазвучали горькие нотки.

Повернув голову, она пристально смотрела на его четкий профиль.

— Тебе хочется иметь детей? — неожиданно спросила она.

— Как ты думаешь, кому я оставлю Большую Сабину и «Дуранго-ойл» после смерти? — Он въехал в подземный гараж дома, где находилась его хьюстонская квартира. — Моему кузену? — добавил он, бросив на нее недобрый взгляд.

Она отвела глаза.

— Значит, тебе следует жениться. — От этой мысли ей стало не по себе. Джон с женой, с детьми…

Он мрачно рассмеялся.

— Очень свежая идея. Можно даже составить такой контракт: икс долларов в обмен на женское тело и ребенка мужского пола.

— Прекрати! — Ее передернуло от его циничности. — Ты так хладнокровно об этом говоришь.

— Вполне допускаю. — Он запарковал машину и выключил мотор. Лицо его в полумраке гаража казалось еще жестче. — Если я стал циником, то только потому, что таким меня сделала жизнь. — Он взял прядь ее золотых волос, выбившуюся из прически, и притянул к себе. — Я тебе как-то говорил, что готов платить за свои желания. Это правда, но все имеет свои границы. Я не могу платить женщине за сына — дети должны рождаться от любви.

— Ты неисправимый романтик, — улыбнулась она.

Он хмуро взглянул на нее.

— А ты сама никогда не хотела иметь детей? Она отвернулась. Вопрос задел ее.

— Я уже стара для этого, — ответила она сухо.

— В двадцать семь лет?! — воскликнул он. — Господь с тобой, женщины рожают и в сорок. — Он задумался, нахмурив брови. — Слишком большая ответственность, так? Ты можешь порвать с мужчиной, если захочешь, но отказаться от ребенка — никогда.

Она смущенно улыбнулась.

— ТЫ ведь знаешь меня.

— Не так хорошо, как хотелось бы, и не с той стороны, с какой бы хотелось. — Глаза его неожиданно загорелись.

— С какой стороны? — вырвалось у нее. Но он отвернулся и вышел из машины, так ничего и не ответив.

— Ты действительно боишься секса? — по-прежнему не глядя на нее, спросил он, когда они шли к лифту.

Вопрос шокировал ее. Она недоуменно подняла на него глаза.

— Боюсь? — переспросила она, передернув плечами под ажурной золотистой шалью. — Право, не знаю. Однажды я попыталась, ты ведь знаешь, и сильно обожглась.

— Да, он причинил тебе много боли.

— Для него это было всего лишь развлечение, — сказала она, с горечью мысленно возвращаясь к событиям двухлетней давности. Поежившись, она плотнее закуталась в шаль. — Я была по уши влюблена, впервые в жизни. Или, может быть, мне казалось, что я влюблена. Но теперь-то я неуязвима. Спасибо Аллену, он много для этого сделал.

— Ничего он не сделал. — В серебристых глазах вспыхнул огонек.

Они вошли в лифт, и он резко нажал кнопку.

— Ты всю жизнь собираешься прожить так, как ты живешь? — спросил он, не сводя с нее горящего взгляда.

Зеленые глаза широко раскрылись.

— А как я живу?

— Одна.

Она прислонилась к стенке лифта.

— Но ты ведь тоже один.

— Не всегда, — произнес он многозначительно.

— Я не верю в случайные связи. Я никогда бы не пошла на это из любопытства или же ради удовлетворения физиологических потребностей.

— Ну а если бы это был человек, который тебе не безразличен и которому не безразлична ты? — спросил он тихо.

Она встретилась с ним взглядом.

— Не знаю, — так же тихо ответила она.

— А что, если бы это был я? — Голос вдруг стал низким, глубоким.

Она посмотрела на него так, словно он предлагал ей зажарить себя на костре, разведенном прямо на полу холла. Недоумение на ее лице вызвало у него довольную улыбку.

— А что… что у нас на ужин? — спросила она, пытаясь уйти от ответа, при этом щеки ее пылали почти так же, как ярко освещенные рыжие волосы.

Он тихо засмеялся.

— Наберись терпения — и увидишь.

Хосито приготовил им изысканный ужин — мясо по-бургундски, салат из свежих овощей, домашние булочки, превосходный портвейн и сырный пирог на десерт. Джон ел с нескрываемым удовольствием, а Мадлен, едва притронувшись к угощению, рассеянно смотрела в окно на то, как вспышки молнии высвечивают горизонт, причудливо изрезанный городскими зданиями. Ее взволновал их разговор в лифте. Несмотря на их влечение друг к другу, она никогда не думала о Джоне как о любовнике. Теперь же он вынуждал ее вообразить его в этой роли, и это предложение удивило ее.

Взгляд ее невольно то и дело возвращался к нему — жесткое лицо, рот, еще недавно так властно искавший ее губ. Она почти могла представить себе его в постели: бронзовую кожу под ее руками, жадный рот, целующий всю ее, дюйм за дюймом, ищущие руки.

— Ты что, совсем не голодна? — спросил он, откинувшись на спинку стула уже со второй чашкой кофе в руке.

— Я? Не очень… нет, — проговорила она. + — У тебя такой растерянный вид. — Он, прищурившись, пристально смотрел на нее. — Это из-за вопроса, что я задал тебе в лифте? Ты думала когда-либо о том, что мы можем стать любовниками?

Она выронила из рук чашку с кофе. Горячая жидкость потекла по скатерти, залив остатки сырного пирога и салфетку. Мадлен охнула и отскочила, чтобы спасти платье.

— Ну что ж, хороший ответ, — проговорил Джон со злорадной улыбкой и позвал Хосито. Тот сразу же прибежал, маленький человечек в белом кителе, и стал успокаивать Мадлен, что ему ничего не стоит вывести пятна со скатерти, а затем попросил их перейти в гостиную, пока он не приведет все в порядок.

Джон, еще продолжая смеяться, снял пиджак и галстук и растянулся в большом мягком кресле.

— Бог мой, что за реакция! — пробормотал он, расстегнув несколько верхних пуговичек гофрированной рубашки.

— Просто чашка неожиданно выскользнула из рук, — упрямо проговорила Мадлен. Скинув туфли, она устроилась на диване, не сводя с Джона внимательных глаз.

— Охотно верю. — Он зажег сигарету и подложил подушку под ноги.

Мадлен уставилась на свои скрещенные на коленях руки.

— Просто я никак не ожидала предложения, — сказала она, вздрогнув от очередного раската грома.

Он вскинул брови.

— Я и не понял, что сделал тебе предложение, — произнес он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

— А что же, по-твоему, это было? — спросила она.

— Прямой, честный вопрос. — Он сделал затяжку. — Мне хочется знать, могла бы ты вообразить меня своим любовником?

— Зачем?

Он наклонился и резким движением загасил сигарету.

— Потому что назад пути нет, я убежден в этом. Теперь, когда я ощутил вкус твоего тела, я понял, что мне мало. — Он смело выдержал ее взгляд. — Такова человеческая природа, дорогая. И ты не больше защищена от меня, чем я от тебя.

— Не торопи меня…

— Торопить тебя? О Боже, Мадлен! — Он вскочил на ноги, большой, сильный, наполовину расстегнутая рубашка обнажила мощную загорелую грудь. — У тебя было целых два года!

— Я не желаю быть придатком к «феррари», ранчо и нефтяной компании! — воскликнула она.

Он вздохнул с явным раздражением.

— Что тебя заставляет так думать?

— Ты собственник, Джон, — сказала она, избегая его взгляда. — Ты хочешь обладать всем.

— Тобой обладать я бы хотел, не скрою. — Его голос зазвучал совсем иначе. — Всей тобой, вплоть до маленьких изящных ножек.

— Тише! — шепотом предупредила она его, глазами указав на кухню. — Хосито услышит.

— Хосито ничего не услышит из-за грозы, — ответил он. — Но если тебя это беспокоит… — Он направился в кухню. Послышались приглушенные голоса, потом наступило молчание, и вскоре появился Джон, а за ним Хосито.

— Спокойной ночи, сеньорита. — На губах Хосито играла озорная улыбка. — Я приду попозже, сеньор Дуранго, — добавил он и затем вышел, плотно закрыв за собой дверь.

— Ну что ты наделал. — Она попыталась сесть прямее на диване. — Теперь Хосито будет думать, что ты собираешься соблазнить меня.

— Я и собираюсь, — ответил он спокойно.

— Это ты так считаешь, — сказала она, отыскивая ногами туфли. — А я еду домой.

Он схватил ее за плечи, как только она встала, и стал пристально вглядываться в ее лицо.

— Я понимаю, — вздохнул он. — Я слишком тороплю события.

Подняв голову, она смотрела на него, чувствуя себя совсем маленькой без высоких каблуков. От рук, лежащих на ее плечах, ей стало тепло и, как ни странно, спокойно.

Она вдруг нервно рассмеялась и взглянула на его широкую грудь, туда, где были расстегнуты пуговки его тонкой рубашки, белизна которой подчеркивала смуглость его кожи.

— Я чувствую себя точно девочка-подросток на первом свидании, — неожиданно вырвалось у нее. — Да и веду себя, наверное, соответственно. Я уже целую вечность не оставалась наедине с мужчиной.

— А то, что между нами происходит, так необычно, — добавил он, улыбнувшись. В ее глазах вспыхнул лукавый огонек.

— Уверена, что для тебя это будет неожиданностью.

Он удивленно поднял брови.

— Что именно?

— То, что одно из твоих потенциальных завоеваний собирается удрать от тебя. — Она коснулась его рубашки, наслаждаясь шелковистой гладкостью ткани. — Тебе, очевидно, приходилось в большинстве случаев отбиваться от них палкой.

— Некоторые даже прятались под кроватью, — усмехнулся он. — Но ты не подходишь под категорию «завоеваний», еще меньше — под «девушек на одну ночь» или же «случайных связей».

Она внимательно посмотрела ему в глаза — Тогда под какую же?

Он глубоко, неторопливо вздохнул, еще крепче прижимая ее к себе.

— Совсем особую, ты должна была это понять. Я доверяю тебе, как никому другому. Она рассмеялась, добавив многозначительно:

— И я привыкла тебе доверять.

— Тебе ведь понравилось целоваться со мной, — сказал он с вызовом, кончики усов дрогнули. — Именно потому ты и убежала как сумасшедшая. Но тебя хватило ненадолго, не так ли?

— Так, — призналась она, уткнувшись лбом ему в грудь. — Мне стали ненавистны наши отношения в последнее время, все эти ссоры, холодность… Я решила навсегда порвать с тобой, но не смогла. — Пальцы ее теребили ткань рубашки, глаза прикрылись. — Мне нужно было знать, не сердишься ли ты на меня.

— И поэтому ты примчалась с упаковкой пива в разгар рабочего дня?

— Точно. — Она вздохнула, а затем вдруг весело рассмеялась. — Когда я увидела тебя, то никак не могла решить, просто ли отдать их или же швырнуть ими в тебя. Вид у тебя был устрашающий.

— И не только вид. Спроси Хосито — он тебе расскажет, каков я был все это время.

— Как же, наслышана о том, что твое каучуковое дерево открыло список жертв.

— Хосито, насколько я понимаю, уже успел поплакаться тебе в жилетку.

— Не придирайся к нему. Он хороший.

— Я тоже хороший, пока ты рядом. Она слегка откинулась, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Не всегда, — прошептала она, стараясь разгадать тайну, скрытую в глубине темных зрачков.

Он нежно коснулся пальцами ее губ.

— Мужчины, как известно, не очень хороши, если их раздразнить.

— Я бы не осмелилась перечить такому, — заявила она. — Скажи, могу я выпить чашечку кофе или же ты намерен тащить меня в свое логово за волосы?

Он ухмыльнулся.

— Я не посмел бы вырвать у тебя ни одного волоска, сколько бы мне за это ни предложили. — Он зарылся пальцами в ее волосы. — Мне нравится их шелковистость, их тонкий запах, точно аромат полевых цветов.

— Стихи? Это откуда? — спросила она шепотом.

Он встретился с ней взглядом. Глаза его были теперь совсем близко, она ясно видела складку на переносице, густые темные ресницы. Грудь его тяжело вздымалась там, где покоились ее руки.

— Единственные строчки, которые приходят мне на ум, — это из «Атаки легкой кавалерии»[1].

Хочешь услышать или же предпочтешь, чтобы я продолжал в том же духе?

Прикосновение его большого теплого тела, как всегда, лишило ее рассудка. Губы раскрылись в ожидании, как только он наклонил голову.

— Это… это как наркотик, — прошептала она.

— Что именно? — пробормотал он, касаясь губами ее щек, век, носа.

— Поцелуи. — Пальцы ее потянулись к пуговицам на рубашке, ей вдруг нестерпимо захотелось ласкать его.

— Умм… — только и мог ответить он. Он почти не слышал ее слов, так как губы его сосредоточенно изучали ее лицо.

Вдруг он наклонился и подхватил ее на руки.

— Не спеши, — умоляюще прошептала она, уткнувшись ему в шею. — Прошло и так много времени.

— Для нас обоих, — ответил он загадочно. Он сел, держа ее на коленях, она прижималась щекой к его плечу. — Ты не против, чтобы все было просто, без прикрас? Я здорово выдохся. За сегодняшний день я сделал работы больше, чем иногда за неделю. А завтра нужно встать в шесть, чтобы поспеть на деловую конференцию за городом. Легкая близость — все, на что я способен в данный момент, хотя я до сумасшествия хочу тебя, стоит лишь тебе дотронуться до меня.

Она немного расслабилась, но в глазах осталась тревога.

— Куда мы с тобой идем? — спросила она неуверенно.

Он мягко убрал волосы с ее глаз, разглядывая ее как произведение искусства.

— В неведомое. Впереди нас ждут открытия и сюрпризы. Не бойся.

— Тебя? — Она улыбнулась ему. — Ты ведь мой друг. Я все на свете готова для тебя сделать. — Улыбка погасла, когда она взглянула в его внезапно потемневшие глаза. Она провела рукой по его губам, ощущая бархатистость усов. — Все на свете, Джон.

Она слышала совсем близко громкие удары его сердца, видела беспокойные глаза, чувствовала его сильные руки на своей талии. Оба не замечали, как за окном бесчинствует стихия.

— Я не смогу относиться к тебе как прежде, — тихо сказал он. — Надеюсь, ты это понимаешь? Я не стану принуждать тебя делать то, чего ты не хочешь, но отныне ни о каких платонических отношениях между нами не может быть и речи.

Она покрутила перламутровую пуговку на его рубашке.

— Да, я знаю. — Она опустила голову на твердую мускулистую руку и, не мигая, уставилась на него. Во всем ее теле было странное ощущение какого-то радостного ожидания, она понимала, что это новый, нетерпеливый прилив страсти.

Бессознательно, как котенок, она потянулась и слегка выгнулась, отчего четко обозначились линии ее тела, грудь поднялась, плотно обтянутая золотистой тканью платья.

— Бога ради, не делай этого! — Он хрипло дышал, глядя на нее.

— Почему? — спросила она слегка обиженно, глаза наполовину закрыты.

— Прекрасно знаешь почему, моя рыжеволосая колдунья. — Он наклонил голову, и рот его жадно и властно приник к ее раскрывшимся губам.

Она шевельнулась в кольце его рук и изо всех сил прижалась к нему, обняв за шею, пока он целовал ее мягкий податливый рот. Она слегка вскрикнула, когда он, забывшись, зубами задел нижнюю губу. Он поднял голову, глаза блуждали, дыхание было тяжелым, как после бега.

— Я, кажется, сделал тебе больно, — пробормотал он виновато.

— Ничего-ничего, неважно. — Она снова потянулась к нему. — Не бойся, делай мне больно…

Пальцы ласкали ее шею, пока он целовал ее, медленно, осторожно проникая языком в желанную сладостную глубину ее рта. Она напряглась, почувствовав его твердые пальцы у выреза платья, однако они не сделали попытки проникнуть дальше. Они только дразнили, лениво двигаясь вдоль выреза и мучая ее плоть, пока она не выгнулась всем телом ему навстречу с легким стоном.

— Что-нибудь не так? — спросил он сердито. Она спрятала лицо у него на плече, дрожа от желания, которое он так легко вызвал.

— Джон, ласкай меня, пожалуйста… — прошептала она.

— Так, Ласочка? Так тебе нравится? — Голос его прерывался от волнения, а пальцы с невероятной нежностью скользили вдоль высокой линии груди, прикрытой лишь тонкой тканью.

Она застыла, вздрогнув от непривычной ласки, на которую сама напросилась, и впилась пальцами ему в шею от бури эмоций, вызванной этим возбуждающим прикосновением.

— Взгляни на меня, — нетерпеливо прошептал он. — Ну, взгляни же…

Она подняла на него глаза, и он со всей ясностью увидел, какое пылающее неистовство он породил в этом стройном теле.

— Какой-то фейерверк, — сказала она, голос сбивался, как и дыхание.

— Значит, ты это ощущаешь так? — проговорил он тихо, затем взял ее тонкую руку и приложил к своей груди. — Дотронься — и увидишь, что произойдет со мной.

Пальцы не сразу справились с пуговицами, но наконец она расстегнула рубашку. Жадным взглядом она окинула его широкую бронзовую мускулистую грудь.

— Ради всех святых, ласкай меня. — Он прижал ее ладони к своей теплой, слегка влажной коже.

Она смотрела на него, завороженная радостью, которая проступала в каждой черточке его сурового лица, когда ее длинные пальцы щекотали его кожу, прочесывали густые волосы, гладили тугие мышцы. Ни разу в жизни ей не хотелось дотронуться подобным образом ни до одного мужчины или же ощутить под руками его мускулы и кожу. Но упругое тело Джона притягивало своей великолепной силой, ей нравилось все — его поджарость, бронзовый загар и даже запах.

Она почувствовала, как он неожиданно вздрогнул, и в глазах ее сразу же отразилось недоумение.

— Ты удивлена? — спросил он, прижав ее руки еще сильнее к себе, и стал, едва касаясь, целовать ее рот, глаза, нос, уголки губ. — Но ведь то же самое происходит и с тобой, когда я тебя ласкаю.

— Да, — ответила она. — Но ты ведь мужчина…

— А мужчины не должны показывать своих чувств, так? — Он отодвинулся, чтобы поглядеть на нее, — голова ее покоилась в изгибе его руки. — Я совершенно теряю рассудок от твоих прикосновений, — сказал он тихо. — И не в состоянии скрыть это. Не могу описать, как ты действуешь на меня.

Она следила за ним глазами, полными нежности и желания, а тело находилось в тревожном нетерпеливом ожидании.

— Я ощущаю то же самое с тобой, — застенчиво призналась она.

Он внезапно помрачнел.

— А с ним? С ним было так же? — спросил он.

Он имел в виду Аллена, и нотка ревности в его низком голосе поразила ее.

— Нет, — сказала она. — Ничего подобного. Я вообразила, что влюблена в него, Джон, но я никогда по-настоящему не хотела его. Может быть, именно потому мне было так мучительно… — Она отвернулась, чтобы скрыть внезапно выступившие слезы. — Я была такой дурой! — воскликнула она, ударив его по груди ладошкой. — Такой слепой безмозглой дурой.

— Ну-ну, успокойся, — прошептал он, прижимая ее к себе и укачивая, словно испуганного обиженного ребенка. — Прости, я не хотел этого сказать. Я бы никогда не посмел причинить тебе боль, ни душевную, ни физическую. — Он целовал ее волосы. — Как бы я хотел знать тебя раньше, как бы я хотел, чтобы в первый раз… это было со мной, — » — произнес он, еще сильнее сжимая ее в объятиях. — Я бы сумел сделать из этого настоящий праздник.

Она покорно прижалась к нему, чувствуя себя спокойно и уютно в его крепких руках и наслаждаясь исходившей от них нежностью.

— Ты так добр со мной, Джон Дуранго, — прошептала она. — Я… я люблю тебя.

— И я тебя… тоже, — ответил он, помолчав, как бы с трудом произнося слова, будто никогда раньше этого не делал.

Скорее всего, именно так и было — женщины интересовали его лишь с одной стороны, и это, конечно, была не любовь.

Она вдруг рассмеялась едва слышно.

— Наконец пришло время признаний? — В ее голосе звучала легкая ирония. Он рассмеялся в ответ.

— Похоже на то.

Снова уронив голову ему на руку, она с ленивой улыбкой поглядела на него.

— Почему бы тебе еще раз не поцеловать меня?

Медленным завораживающим движением он провел пальцем по ее шее, шелковистому контуру грудей, следя за непроизвольной реакцией ее тела на эту чувственную ласку.

— Потому что я терпеть не могу делать что-либо вполсилы.

Он долго смотрел на нее, лицо вдруг стало серьезным и жестким.

— Мы когда-нибудь непременно будем вместе, — заявил он, лаская ее снова, но теперь несколько иначе, и внимательно наблюдая за ней. — Понимаешь? Совсем вместе. Мы слишком возбуждающе действуем друг на друга, чтобы все это происходило от случая к случаю.

— Но только… не сейчас, — умоляюще попросила она.

— Конечно же, не сейчас, дорогая, не сегодня. Я едва стою на ногах, а завтра самолет в семь утра. Как-нибудь потом.

Наступила пауза, и она посмотрела ему в глаза.

— А что будет после? — спросила она беспокойно.

— Не стоит загадывать. Она прижалась к нему.

— Я не хочу снова терять тебя, — тихо сказала она.

— Это исключено, — отрезал он резко, и тут же она оказалась лежащей на спине на диване, а он сел рядом, подложив руки ей под голову. — Я этого просто не допущу, Мадлен.

Ее дыхание участилось.

— Ты не часто называешь меня по имени.

— Ласочка тебе подходит больше. — Сильные теплые руки скользнули ей под спину и расстегнули молнию платья до талии.

— Джон… — запротестовала она, ухватив его за жесткие пальцы, когда он попытался спустить платье с плеч. — Я ничего не ношу внизу, — добавила она шепотом.

— Я заметил, — ответил он, усы дрогнули в дьявольской усмешке.

— Но ты ведь сам сказал, что не любишь ничего делать вполсилы, — напомнила она.

— Может быть, у меня открылось второе дыхание. Пусти. — Он убрал мешающие ему пальцы и, не давая ей отвести глаза, спустил платье до самой талии. Он посмотрел на нее, и взгляд этот она ощутила всем своим существом. У нее закружилась голова от его немигающих глаз, от того выражения, с каким он изучал каждую линию, каждый изгиб ее нагого тела.

— И какую же оценку ты мне ставишь?

— Ты такая красивая, — задыхаясь от нежности к ней, проговорил он. Он взглянул ей в глаза и, обняв ее одной рукой, коснулся другой ее обнаженной кожи. Она вздрогнула, задохнулась от неожиданного прикосновения. — Не бойся, — уговаривал он, нежно касаясь пальцами мягких медово-золотистых изгибов высоких твердых грудей. — Мы ведь так давно с тобой знакомы.

— Но ты никогда не делал ничего подобного, — прошептала она, едва дыша.

— Но я всегда хотел именно этого. Он наклонился, чтобы ощутить губами эту упоительную кремовую плоть. Она застонала и невольно схватила его за волосы, пытаясь решить, то ли ей оттолкнуть его, то ли прижать.

— От тебя пахнет розами, — пробормотал он, рука снова скользнула под спину, чтобы притянуть ее к своим жадным губам. — Розами, медом и вкуснейшими конфетами. Боже, Ласочка, я могу съесть тебя!

Его зубы нежно покусывали кожу, и она, внезапно задрожав, выгнулась дугой — золотисто-розовая жертва, отданная на заклание. Сердце бешено билось, казалось, оно вот-вот разорвется.

Губы его медленно скользили по ее груди, шее, плечам и наконец отыскали ее губы. Он опустился радом с ее обнаженным телом, чуть влажная кожа на его груди охладила ее горячую кожу, когда он, тяжелый, чувственный, прижался к ней.

Она обвила его руками, испытывая почти райское блаженство. Она радовалась его близости с новым чистым чувством, от которого щемило сердце.

Губы его, едва тронув щеку, ткнулись в ухо, и вдруг он резко дернулся.

— Джон! — окликнула она его обеспокоенно. Он перевернулся на диване, увлекая ее за собой, крепко прижал к своему вытянутому во весь рост телу и снова начал целовать, долго и нежно.

Она ощущала его трепет, явный знак нарастающей страсти, и так же нежно ответила на его поцелуй, от него шел жар, завитки волос на груди кололи ей кожу, усы щекотали губы.

— Я вижу, я… очень тебе нужна, — с усилием произнесла она, поглядев ему в глаза.

— Я справлюсь, — коротко ответил он, но с его лица тем не менее не сходило напряженное выражение и обнимающие ее руки слегка дрожали.

Она глубоко вздохнула. Ее переполняли чувства, которые не умещались в груди. Больше всего на свете ей хотелось дать ему то, чего он так отчаянно желал.

— Ты… так сильно устал? — спросила она осторожно.

— Да, я устал, но ничего. — В голосе прозвучало беспокойство. — Это даже к лучшему, потому что я вынужден буду дольше пробыть с тобой. — Он поцеловал ее тихо и нежно. — Дай мне себя, детка, — прошептал он срывающимся голосом, — Позволь мне любить тебя. Позволь показать, какая это радость, когда два человека… так близки друг другу.

Она вздрогнула.

— Мне так хочется, чтобы тебе было хорошо, — сказала она тихо. — Я хочу дать тебе… все, все.

— И я хочу дать тебе все… Мне не нужен просто секс. Я хочу любить тебя, обладать тобой и отдаться тебе. Брать и давать. Хочу, чтобы был полный союз ума, души и тела… с тобой, только с тобой… — Губы впились в ее рот, он трепетал от страстного желания. Она с нежностью обняла его, она хотела его, любила его, теперь не осталось места ни для страха, ни для раздумий.

— Только с тобой, — повторила за ним она, но слова ее заглушил ливень. Он поднял ее на руки, и она мягко прижалась губами к его губам, когда он нес ее через длинный темный холл в спальню.

Глава 6

Дождь все еще лил, когда такси, в котором ехала Мадлен, свернуло с шоссе на улицу, где она жила. Она даже подалась вперед, с ужасом глядя на груду обломков и поломанные деревья — свидетельство ночного урагана.

— Это что, район новой застройки? — ухмыльнувшись, пошутила она.

— Что проклятый ветер наделал, — посетовал пожилой шофер. — Да еще с какой молнией. Уверен, что это все молния. Смотрите, что тут творится! — Он кивком головы указал на маленький желтый «фольксваген», расплющенный обрушившимся стволом мощного дуба, который теперь лежал посреди гостиной Мадлен.

— О Боже, нет! — простонала она. Пальцы с силой сжали маленькую сумочку под цвет ее вечернего платья. — О Боже, это же мой дом!.. Пожалуйста… пожалуйста, остановитесь здесь, я перейду улицу. Скажите, сколько я вам должна.

Она расплатилась, и пожилой шофер посмотрел ей вслед, сочувственно качая головой.

Она чувствовала, как по ее щекам, вперемешку с дождем, льются слезы. Машина погибла безвозвратно. Да и дом, судя по всему, вряд ли удастся спасти.

Она была не из слабых, на ее долю выпадали и более тяжкие испытания, включая смерть отца, но сейчас мир вокруг казался таким беспросветным, что ей захотелось, чтобы Джон Дуранго был рядом, а не летел на деловое совещание в Денвер.

Она обхватила себя руками и, всхлипывая, смотрела на обвалившийся фасад дома. Джон предупреждал ее, что дерево может упасть. Казалось, будто чья-то мощная рука расколола ствол дуба. Она понимала, что не сможет одна устранить следы разрушения и привести все в порядок.

— Мадлен!

Она обернулась и увидела Доналда Дуранго, спешившего ей навстречу от соседнего домика мисс Роуз. С рыданием она бросилась ему в объятия.

— Слава Богу, жива! — сказал он со вздохом облегчения. — Я уже голову потерял. Где ты была?

Она не готова была отвечать на этот вопрос.

— Это неважно, — всхлипнула она. — Погляди, что с моим домом! Что сталось с моей бедной маленькой машиной! Доналд, милый!.. — Она вытерла слезы. — Я собиралась пойти сделать себе чашку кофе, — сказала она, растерянно взглянув на дом. Шок, который она испытала, вызвал оцепенение.

— Поедем ко мне, — предложил Доналд. — У меня ведь есть квартира в гараже, и в ближайшее время она мне не понадобится. Ты можешь воспользоваться ею, пока из твоей гостиной не вытащат дерево. Все будет хорошо, — добавил он, улыбнувшись.

— А машина? — И она снова зарыдала.

— Тебе давно пора завести новую, — сказал он. — Мотор совсем износился.

— Ничего подобного, — проворчала она, насупившись. — Его хватило бы еще на сотню миль по крайней мере.

— Чувствуется, что ты проводишь много времени с Джоном. Машина твоя годится только в утиль.

Она взглянула на свое платье.

— У меня нет никакой одежды с собой, — сказала она.

— Постой здесь. Я пороюсь там в доме и принесу тебе что-нибудь. Похоже, что дерево задело только гостиную.

— Может быть, лучше не стоит? Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за пары платьев. Я могу купить себе что-нибудь.

— Все будет в порядке.

— А мисс Роуз? — вдруг вспомнила она и с тревогой перевела взгляд на соседний дом.

— Там все отлично, — сказал он. — Я влетел к мисс Роуз как сумасшедший несколько минут назад, решившись наконец поехать сюда и узнать, все ли в порядке. — Он вздохнул с явным облегчением. — Я звонил тебе всю ночь, но никто не отвечал. Мисс Роуз сказала, что тебя вчера увез в «феррари» какой-то мужчина и ты не вернулась. — Он внимательно изучал ее внезапно вспыхнувшее лицо. — Приметливая дама мисс Роуз. И неисправимый романтик. Она убеждена, что вы с Джоном сбежали и обвенчались.

Ее бросило в жар при одной мысли об этом.

— Не совсем так, — ответила она уклончиво и отвела глаза.

— Ну ладно. В конце концов, это не мое дело, — сказал он, однако любопытство в глазах не погасло. — Пойду погляжу, что еще можно спасти.

Она стояла под холодным дождем и глядела ему вслед, а в душе все бурлило. Потрясение было настолько сильным, что она все еще не вышла из оцепенения. Прямо из теплой постели Джона — в этот ужас!

Она закрыла глаза и попыталась отогнать от себя воспоминания о прошедшей ночи. Она все еще ощущала руки Джона под своей спиной, нежно приподнимавшие ее, его губы, касающиеся ее обнаженной кожи, мягкие, как бархат, усы. И упругое мощное тело совсем рядом, его специфический, чисто мужской запах, хрипловатый страстный шепот…

Сегодня утром все между ними переменилось, исчезло даже легкое товарищество последних лет. Утром он был до странного сдержан, а она боялась обронить неосторожное слово, и ее искренне смущал его пристальный взгляд, от которого она пыталась укрыться под коричневыми простынями и полосатым шоколадно-кремовым одеялом.

— Мы поговорим, когда я вернусь из Денвера, — сказал он.

— Хорошо, — ответила она тихо.

Он посадил ее в машину и вернулся к дом, даже не взглянув на нее.

— Я спросил, готова ли ты ехать? — Доналд показал ей чемодан. — Я запер комнаты, которые не пострадали, чтобы их не залило дождем. Повреждена лишь гостиная, и ее нетрудно будет отремонтировать. Главная проблема — это убрать дерево.

— Я вызову кого-нибудь потом, — сказала она. Платье насквозь промокло и неприятно прилипало к телу. — Мне бы хотелось поскорее переодеться во что-нибудь сухое.

— Тогда поехали. Я оставил машину у дома мисс Роуз.

Она послушно пошла за ним и остановилась лишь для того, чтобы успокоить мисс Роуз и перекинуться с ней несколькими словами. Та была счастлива видеть ее живой и невредимой, но тут же полюбопытствовала, где она была. Мадлен дипломатично перевела разговор на другую тему и исчезла до того, как мисс Роуз осознала, что ее вопрос остался без ответа.

— Где же ты все-таки провела ночь? — продолжал пытать ее Доналд, когда они уже ехали в машине к его дому. — Вряд ли с Джоном целую ночь. Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы этому поверить.

Знал бы ты правду, усмехнулась она про себя. Пожав плечами, она улыбнулась.

— Тебе так хочется знать? Может быть, я совершила убийство, чтобы добыть материал для следующей книги.

Он театрально вздохнул.

— И теперь ты сделала меня сообщником, рассказав мне об этом.

— Я знаю хорошего адвоката, он возьмется защищать нас обоих.

— Ну разумеется, у тебя-то должен быть адвокат.

Она откинулась на сиденье.

— Спасибо, что предложил пожить в твоей квартире. Ты уверен, что она тебе не понадобится для визитов… ну, скажем, приятельниц?

— А как ты считаешь, кто ты?

— Я знаю только, кем я буду, когда Джон Дуранго найдет меня, — простонала она, закрыв глаза. Он позеленеет от ярости, она в этом не сомневалась и не очень понимала, как ему все объяснить, учитывая зыбкую почву их нынешних отношений.

— Мисс Роуз тебе предлагала комнату в ее доме, — сказал Доналд с иронией.

— Мисс Роуз — член Исторического общества военных вдов.

— Ну и что?

Она повернулась к нему.

— А то, что они не только вспоминают войну, но и разыгрывают иногда батальные сцены. Он похлопал глазами.

— С лошадьми, саблями и всем прочим? — спросил он насмешливо.

— Не глупи, — проворчала она. — Не ту войну.

— А какую?

— Первую мировую. Они поминают ее, читая вслух стихи, исполняя военные песни и все такое. Маленькие старушки, по-твоему, носятся на лошадях и размахивают саблями?.. — Она подавила готовый вырваться смех.

— Зная мисс Роуз, я бы не удивился, — возразил он. — Ничуть не удивился бы.

Если по-честному, я бы тоже не удивилась, подумала она, но не произнесла этого вслух. Она пожалела о том, что приглашение мисс Роуз было сделано в ее отсутствие и она им не воспользовалась. Оно было бы очень кстати. Но, с другой стороны, прими она его, она тем самым признала бы, что боится реакции Джона на то, что она поселилась в доме Доналда. К тому же вся эта суета вокруг еженедельных собраний военных вдов — писать в такой обстановке вряд ли было бы возможно. Мисс Роуз ко всему прочему была большой любительницей поговорить, умолкала она лишь затем, чтобы послушать свои программы по радио, включая его на полную громкость, так как была глуховата. Ничто не могло заставить ее пропустить местные новости или некрологи.

Поэтому оставалась либо студия Доналда, либо мотель. Но Мадлен не хотела уступать Джону. Она не стала его собственностью, даже после ночи, проведенной вместе. И не собиралась пополнить коллекцию его вещей, о чем уже ему говорила.

Квартира в гараже, как раз на одного жильца, находилась в двух шагах от черного хода нелепого кирпичного дома Доналда. Она состояла из жилой комнаты типа студии, со складной кроватью, большой ванной и комбинированной кухни-столовой. Комната была вся заставлена банками с краской и мольбертами, но Мадлен это мало беспокоило. Она собиралась работать, и ей было не до обстановки.

Она распаковала чемодан, который собрал Доналд, огорчаясь каждый раз, когда не находила нужных вещей. Впопыхах он всунул брюки, блузки и даже пару немнущихся платьев, но белья не было. Типичный холостяк… Не подумать о том, что женщины что-то носят под платьем… Проблему можно решить, как только у нее будет машина. Она обнаружила, что Доналд не вспомнил о пишущей машинке. Это заставило ее принять окончательное решение. Ей просто необходима машина, чтобы свободно передвигаться.

Она переоделась в джинсы и голубую майку, сделала несколько звонков и пошла поговорить с Доналдом.

— Могу я ненадолго воспользоваться твоей машиной? — обратилась она к нему без всякого предисловия. — Мне необходимо найти замену моему «фольксвагену».

Доналд взглянул на ее озабоченное лицо.

— Что за спешка? — спросил он. — Ты можешь пользоваться «линкольном», пока ты здесь.

— Слишком велик для меня, — вздохнула она, покачав головой. Но истинной причиной ее отказа было желание ни от кого не зависеть. — Я ведь все равно должна буду потом на чем-то ездить. Как насчет того, чтобы посмотреть со мной машины? Конечно, если у тебя есть время.

— Для тебя — все что угодно, — сказал он и коротко объяснил домоправительнице, где его искать, затем проводил Мадлен к огромному «линкольну». — Прыгай, — сказал он весело, открыв дверцу. — Что ты задумала купить? «Фиат», «феррари»?

— «Фольксваген», — сказала она твердо. Повернув голову, он пристально посмотрел на нее.

— Ты ведь теперь уже не бедная писательница, — съязвил он.

— Просто мне нравятся «фольксвагены». У них прекрасная скорость, хорошее ускорение, и вообще они милые.

— Боже! Последнее, что мне требуется от машины, — это чтобы она была милой.

— «Линкольны», мне кажется, тоже милые. Он завел мотор.

— Ради всех святых, поехали, а не то, чего доброго, ты еще начнешь с ней разговаривать.

Она наконец нашла то, что хотела, когда Доналд отвез ее в шестой магазин, — маленький желтый «фольксваген», который был точной копией ее погибшей машины, разве что на пять лет моложе и без выбоин на крыльях.

— Эта?! — пренебрежительно воскликнул Доналд, оглядев ее.

— Не оскорбляй мою новую машину, — сказала она, погладив ее по крыше. — Смотри, какая милашка.

Доналд в ответ только покачал головой.

— Ты звонила страховым агентам насчет старой машины?

— Конечно. Я еще звонила ремонтным мастерам. Думаю, они уже там.

— Прости меня за то, что вмешиваюсь, но, может быть, лучше вначале оценить стоимость работ?

— Я знаю Билла Гоннелса с детства. Мы вместе ходили в школу. Он строительный подрядчик и, к моему счастью, взялся за ремонт.

— Я тоже знаю Билла. Квартира в гараже, где ты сейчас живешь, — его рук дело, — сказал, улыбнувшись, Доналд. — Ну а как быть с деревом?

— Волонтеры из гражданской обороны должны первым делом убрать его с поврежденных проводов, — сказала она. — Они собираются распилить его и устроить дровяную лотерею, а на вырученные деньги купить нужные инструменты для аварийного отрада.

— Бог мой, какая рациональность!

— Мне ведь не нужны дрова, — сказала она. — А так они пойдут на благое дело — я пообещала сделать сообщение для печати.

— Твои вечные благие дела, — вздохнул Доналд.

— Трудно избавиться от старых репортерских привычек. Я с огромным уважением отношусь к добровольцам-пожарным, полицейским и людям из аварийных служб. Они тратят на тренировки свое свободное время, покупают оборудование за свой счет и готовы ехать на вызов в любое время суток. Правда, рабочие, получающие за это плату, надо отдать им должное, трудятся не менее самоотверженно.

— Как часто ты сражаешься с ветряными мельницами? — насмешливо спросил Доналд.

— Только один раз в день, — ответила она. — Очевидно, я старею.

Она подъехала к своему дому, чтобы взять машинку и черновые записи; пробираясь мимо работающих там аварийной команды и бригады подрядчиков, она с благодарностью улыбнулась им. Ее маленький желтый «фольксваген» стоял уже без крыши, которая лежала тут же рядом на земле, похожая на расколотую дыню. Машину вот-вот должны были отвезти на свалку, и Мадлен казалось, будто она прощается со старым другом.

Она остановилась, положила руку на помятое крыло, вспоминая, сколько было смеха и веселья, когда Джон впервые сел за руль этой машины, и тот день сенокоса, когда он опустился рядом с ней на сиденье и целовал ее так страстно.

Нахмурившись, она двинулась к дому, быстро собрала необходимые вещи и тут же отправилась обратно.

Прошло два дня, а от Джона не было ни слуху ни духу. Мадлен сидела за машинкой и упорно пыталась набросать характеры и места действия ее следующего романа — продолжения «Башни пыток». У нее выпала целая неделя, и теперь ей было адски трудно заставить себя писать.

В какой-то мере ей было легче писать вечерами, когда она работала в редакции газеты. Тогда она разумнее распределяла свое время. Но как только она полностью посвятила себя литературному труду, у нее появилось много дурных привычек, и едва ли не самая худшая — ранняя поездка на почту за газетами и письмами. Это означало, что она садилась за стол лишь поздним утром, а перерыв на второй завтрак окончательно выбивал ее из колеи.

Воспоминания тоже мешали ей сосредоточиться. Воспоминания о долгой бурной ночи, проведенной в объятиях Джона Дуранго.

Она склонилась над машинкой, мысли путались, все тело горело, когда она начинала думать о нем. Даже будучи неискушенной в отношениях с мужчинами, она почувствовала, что у него давно не было женщины. Он был с ней нежен, терпелив и держал себя в узде до тех пор, пока не вызвал в ней ответной реакции — она полностью отдалась ему, когда они наконец медленно слились воедино. Но и тогда он продолжал держать себя в руках, хотя давалось это ему нелегко и пот градом лился с него. А когда во второй раз в порыве страсти он утратил над собой контроль, то извинился перед ней, что ее немало удивило.

Она не ожидала такой дикой мучительной радости, которую он дал ей. Память о когда-то испытанной боли была все еще сильна и побудила ее поначалу сопротивляться, однако его голос успокоил ее, а руки заставили смягчиться так умело, что при одном воспоминании об этом у нее перехватывало дыхание. Он гладил, ласкал и целовал ее, пока она сама не стала умолять его кончить эту сладкую пытку.

Он ни разу не пошутил, не посмеялся над ее полной капитуляцией или же над ее мольбой. Он обращался с ней как с бесценным сокровищем, нежно лаская ее, пока сквозь занавеси не пробился рассвет, сменивший ночь, полную дождя, ветра и молний.

Джон не проспал и часа, когда резко и настойчиво зазвонил будильник, призывая его торопиться на деловое совещание в Денвер.

Еще не совсем проснувшись, она смотрела, как он одевался, не решаясь выбраться из постели под его пристальным взглядом. Он это понял и оставил ее одну.

Они не сказали друг другу и десяти слов, когда он посадил ее в такси, и во взгляде, брошенном ей вслед, как в зеркале, отразилось чувство вины, сожаления и странной тревоги.

Она покачала головой, бессмысленно уставясь на один-единственный абзац — плод ее утренних стараний. Накануне вечером он был совсем другим: нежным, внимательным.

«Не позволяй мне делать тебе больно, — шептал он. Голос его дрожал от страстного желания, а руки, приподнимающие, направляющие ее, двигались медленно и мягко. — Я хочу, чтобы между нами все было идеально… Абсолютно идеально».

«Боже, это так прекрасно», — прошептала она в ответ, голос ее сорвался, не справившись с накалом эмоций. Затем новое, незнакомое чувство пронзило ее, наполняя безудержной радостью, граничащей с безумием.

Ее знобило от воспоминаний. Она закрыла глаза, удивляясь тому, что живому человеку дано испытать такое наслаждение. Впервые она поняла, почему французы называют апогей страсти маленькой смертью.

Она встала и опустила крышку машинки. Бессмысленно сидеть так. И вообще, как можно надеяться что-то написать, когда мысли о Джоне не дают ей покоя.

Она решила передохнуть и сделать себе поджаренный бутерброд с сыром и чашку кофе, уповая на то, что, может быть, ей удастся заполонить свою музу позднее.

Но и потом она не продвинулась дальше первого абзаца. Шел десятый час, она встала из-за машинки и пошла принять душ. Самое лучшее было, наверное, лечь пораньше и попытаться уснуть.

Кожа оживала под жалящими струями душа. Она намылилась душистым мылом и прикрыла глаза, вновь и вновь чувствуя неторопливую ласку его рук, вспоминая его голос, нашептывающий ей о том, как она божественно хороша, и снова глядя в эти сверкающие серебристые глаза в мягком свете ночника, который они позабыли выключить…

Она раздраженно смыла с себя пену. Ей не хотелось все это помнить. Теперь, когда она проявила слабость один раз, он будет думать, что это в порядке вещей, а там всего только шаг до полного подчинения ему. Она не собирается быть его любовницей, это исключено. Несмотря на то что она рано осталась без матери, в ней сохранилось старомодное понятие о добродетели, исключающей подобные отношения. Она и без того позволила себе слишком много — отдалась бушующему пламени, которое он зажег. Но она не станет выставлять напоказ свою слабость перед всем Хьюстоном.

Выйдя из-под душа, она стала растираться пушистым голубым полотенцем, затем стянула с себя купальную шапочку с рюшами, и золотисто-рыжие волосы волнами легли ей на плечи.

Она все еще беспокоилась о том, как ей объяснить свое пребывание в этом доме Джону, когда тот вернется из Денвера. Она знала о его отношениях с Доналдом — хотя и не совсем ясно понимала причину их вражды — и поэтому осознавала, как трудно будет ей найти оправдание своим действиям. Хотя, конечно, она достаточно взрослая. И несмотря на свою растущую… привязанность… к Джону, она еще не стала его собственностью. И никогда не станет.

Привязанность. Она остановилась с полотенцем в руках и задумалась над значением этого слова. Оно не имело отношения к ее настойчивому желанию доставить ему радость, что-то дать ему, разделить с ним — она никогда еще не испытывала ничего подобного.

Нахмурившись, она откинула назад свои длинные волосы. Это все равно ни к чему ее не приведет.

В глубокой задумчивости она, как была обнаженная, вошла в спальню-гостиную, волоча за собой полотенце. Внезапно раздался стук, затем шаги, и, прежде чем до нее дошло, что она не одна, дверь распахнулась и в комнату ворвался Джон Дуранго с лицом, искаженным от бешенства.

Глава 7

Мадлен смотрела на него широко раскрытыми глазами, забыв на мгновенье, что на ней ничего нет.

— Ждешь моего кузена? — спросил он ледяным тоном, оценивающе смерив ее взглядом.

Застигнутая врасплох, она похолодевшими дрожащими руками попыталась завернуться в полотенце.

— Я… Я никого не жду, — нервно пробормотала она.

— Тогда какого дьявола ты здесь делаешь? — осведомился он тоном, которым, очевидно, разговаривал на собраниях правления акционеров, когда хотел грубо обрезать кого-либо из подчиненных.

Она гордо выпрямилась — волосы рассыпались по плечам, глаза загорелись зеленым огнем.

— А какого дьявола тебя это касается?

— И ты можешь об этом спрашивать после того, что между нами было? — Он задыхался от негодования.

Она, вспыхнув, отвела глаза.

— По-твоему, достаточно одной ночи, чтобы я стала твоей собственностью? — спросила она возмущенно.

— Перестань отвечать вопросом на вопрос. — Он потянулся за сигаретой и, обнаружив, что карман пуст, произнес нечто, чего она, к счастью, не разобрала.

— Ты знаешь, что с моим домом? — спросила она, плотнее закутываясь в полотенце. — Ты видел, что произошло?

— Да. Я заезжал к тебе, — сказал он тихо, и она впервые заметила, что он непривычно бледен. — Могла бы оставить на двери записку. Я вынужден был поднять с постели мисс Роуз, чтобы узнать, жива ли ты, чем привел ее в изумление. — Голос все еще был злой. — Она, похоже, была уверена, что мы собирались сбежать и тайно обвенчаться.

Мадлен старалась не смотреть на него.

— Мисс Роуз безнадежный романтик, — проговорила она.

По его тону можно было решить, что их свадьба — вещь совершенно немыслимая, и это оскорбило ее.

— Ты что, не могла найти минуту, чтобы позвонить и рассказать обо всем Хосито?

— Я виновата, прости меня. Я была слишком расстроена, чтобы о чем-либо думать. Мне пришлось купить новую машину и договориться о ремонте… И еще найти место, где жить, — добавила она, взглянув на него. — Дерево пробило крышу.

— Но никакого дерева там не было.

— Естественно, не было. Аварийная служба уже увезла его.

— В твоем объяснении все равно черт ногу сломит, — заметил он и добавил:

— И все-таки ты мне так и не сказала, как ты очутилась здесь.

— А почему я должна перед тобой отчитываться? Я свободна, не замужем, и поэтому никто, слышишь, никто не может мне указывать, как мне поступать.

— Ты так думаешь? — Он холодно улыбнулся.

— Я это знаю. — Ей был неприятен этот разговор. — Джон, я не хочу ссориться с тобой.

— Ты живешь с ним? Это взбесило ее.

— Что еще тебе взбредет в голову? Разумеется, нет — что обо мне тогда подумают!

— Уже думают, — сказал он сухо. — Или ты воображаешь, что никто ничего не замечает? От растерянности она невольно закрыла глаза.

— Должна же я была где-то жить, — сказала она едва слышно.

— А чем тебя не устраивал дом мисс Роуз?

— Тем, что там Историческое общество военных вдов.

— Ты могла бы переехать ко мне. Она побледнела от одной только мысли об этом. Находиться с ним под одной крышей, сидеть рядом с ним за столом, проводить с ним все свободное время, жить с ним одной жизнью…

Он придвинулся ближе, и, хотя лицо его было по-прежнему суровым, глаза, пристально вглядывающиеся в нее, чуть-чуть смягчились. Большие теплые руки легли на ее обнаженные плечи.

— Нет… не надо, — прошептала она обеспокоенно. Его мускулистые руки творили волшебство, лаская ее.

— Живи со мной, — прошептал он в ответ. Он наклонился, отыскивая ее губы и мягко целуя ее, в то время как она пыталась вырваться, боясь потерять самообладание.

— Не могу, — почти выкрикнула она, задыхаясь.

— Но ты же хочешь, разве нет? — Он схватил ее на руки, приник в страстном поцелуе к ее раскрывшимся губам и понес к постели. — Ты ведь помнишь, как было в прошлый раз, Мадлен? — шептал он сладострастно. — Помнишь, как ты просила меня…

— Нет! — Она продолжала вырываться, ненавидя себя за слабость, за его легкую победу. Стоило ему лишь дотронуться, как она сдалась.

— Да, — настаивал он. Она почувствовала постель под спиной, всей массой тела он вдавил ее в матрац, его жадный рот приник к ее рту, лишив ее возможности сопротивляться.

Она ощутила приятную слабость, когда его руки отбросили полотенце и принялись медленно и нежно выводить узоры на ее обнаженной спине, бедрах, ягодицах.

— Ты… тяжелый, — прошептала она застенчиво, когда он наконец оторвался от ее припухших губ.

— Это все проклятая одежда, — он слегка улыбнулся, — вовсе не я. — Он целовал ее закрытые веки, нос, щеки, уголки губ. — Ты пахнешь полевыми цветами, — прошептал он, — а на вкус ты слаще меда. — Дыхание его участилось, его губы ласкали ее шею, ключицы, шелковистую кожу плеч, спускаясь все ниже — к округлой плоти, которая предательски напряглась от его ласки. — Помоги мне раздеться, — прошептал он дрожащим от страсти голосом.

Она дотянулась до его лица и повернула так, чтобы видеть его глаза. Они были темны от разгорающегося желания.

— Нам надо поговорить, — сказала она срывающимся голосом, тело ее мучительно трепетало от его близости.

— Мы можем с успехом обойтись и без слов, — проговорил он хрипло. Его длинные пальцы прошлись вдоль нежной линии ее рта. — Господи, как я истосковался по тебе! Все это время я не мог думать ни о чем другом, кроме как о нас с тобой, о твоем теле рядом с моим, о том, как ты вскрикивала…

— Не надо! — простонала она, отворачиваясь, ей хотелось заплакать от воспоминаний.

Он замер на мгновение и заставил ее взглянуть себе в глаза.

— Ты стыдишься того, что было? — услышала она его изумленный шепот.

Она закрыла глаза, губы невольно задрожали.

— Да, стыжусь, — с болью выкрикнула она. — Пусти меня, Джон! Ну пожалуйста.

Без единого слова он перевернулся и встал на ноги с чисто кошачьей грацией. А она завернулась в полотенце и села, лицо ее пылало.

Засунув руки в карманы, он спросил:

— Черт с ним со всем! Объясни мне наконец, чего ты должна стыдиться?

Она уставилась на ковер, ненавидя себя, ненавидя его.

— Наша дружба была редким сокровищем, и вот теперь все разлетелось в пух и прах. Зачем ты это сделал? — Голос сорвался. — Зачем ты сделал все, чтобы ее разрушить?

— Я не насиловал тебя… — Голос был ледяной.

— Нет, — согласилась она. — Ты просто воспользовался моим чувством к тебе. Ты ничем не отличаешься от большинства мужчин, Джон Дуранго, и думаешь только о том, чтобы получить то, что хочешь. Меня удивляет, как у тебя хватило терпения ждать меня два года, когда вокруг куча девиц, сгорающих от желания отдаться тебе.

Видно было, как побледнело его лицо под темным загаром и как напряглось мощное тело.

— Значит, только это имело для тебя значение?

Мадлен невесело рассмеялась.

— А что еще? — спросила она, хотя сердце ее разрывалось на части, когда она облекла сокрушительную, неповторимую радость той ночи в эти презрительно брошенные слова. Она не могла допустить, чтобы он заметил, как она уязвима, не могла согласиться стать его очередным завоеванием и быть отброшенной потом за ненадобностью. Все это время он без конца твердил, что никогда больше не женится. Хотя, как она убеждала себя, она вовсе и не собирается выходить за него замуж.

— А как ты очутилась здесь? — спросил он после минутной паузы, оглядывая комнату. — Он что, сидел на пороге и ждал тебя?

Она устало вздохнула.

— Я вернулась домой и обнаружила, что машина разбита, а дерево лежит посреди моей гостиной. Ты был уже на пути в Денвер, а Доналд сидел на пороге дома мисс Роуз и ждал меня. Он предложил мне кров. Что я могла сказать?

— Ну а как насчет «нет, спасибо»? — предложил он по-прежнему ледяным тоном. — Ты афишировала свои отношения с моим кузеном с самого начала вашего знакомства. Я это терпел во имя нашей дружбы. Но жить у него — это совсем другое. Этого я принять не могу.

— Твое доверие не имеет границ.

— Дело не в доверии, — устало возразил он. — Я думал, между нами складывается нечто серьезное и постоянная, а не просто случайная связь. Но ты, очевидно, придерживаешься другого мнения. Ты знаешь, что из себя представляет мой кузен и какие чувства он питает к тебе. Раз ты хочешь жить рядом с ним, значит, разделяешь его чувства. Я старался не верить этому, но все настолько очевидно, разве что слепой не заметит.

— Я не испытываю страсти к Доналду, — отпарировала она.

— Ну так докажи это. Переезжай ко мне. Она гордо вскинула голову:

— Нет.

— Этим все сказано, не так ли? — Глаза разгорались злым огнем, готовым вот-вот вырваться наружу. — Из нас двоих ты выбрала его.

— Это не правда! — крикнула она, вскочив на ноги. — Джон, все совсем не так. Я не сплю с ним, ты слышишь, не сплю!

Гневным презрительным взглядом он смерил ее с головы до ног, отчего ей захотелось провалиться сквозь землю.

— Ты и мой кузен… — прошипел он.

— Доналд, — поправила она его. — Его зовут Доналд. Почему ты никогда не называешь его по имени?

— Я не ослышался? Кто-то произнес мое имя. — В дверях стоял Доналд в халате, наброшенном поверх пижамы. В руках он держал бутылку шампанского и два бокала, на губах его играла недобрая улыбка. — Прости, дорогая, я задержался.

И тут Джон взорвался. Мелькнул кулак, и Доналд шлепнулся посредине ковра. Бокалы разлетелись вдребезги, но бутылка шампанского чудом уцелела.

— Не очень-то вежливо, кузен Джон, — простонал Доналд, потирая челюсть.

Джон не удостоил его ответом. Его испепеляющий взор был направлен на бледное, полное изумления лицо Мадлен. В глазах его, в последний раз окинувших ее, а затем и Доналда, было одно лишь презрение. Не говоря ни слова, он повернулся и вышел из комнаты.

Мадлен возмущенно взглянула на Доналда.

— Что на тебя нашло? — спросила она холодно, кивком головы указывая на осколки.

— Я слышал, как он спрашивал у Мэйзи, где ты, и решил, что было бы неплохо по-дружески побеседовать, — ответил он, осклабившись. — Не сердись, ангел мой. Я просто очень импульсивен — время от времени, независимо от моей воли, у меня возникает желание подразнить кузена Джона. — Он снова ухмыльнулся. — Видела его лицо? Ухх! Я еще дешево отделался — свернутая челюсть и пара шатающихся зубов.

— Если тебя не затруднит, вынеси, пожалуйста, последствия своей импульсивности из комнаты, — попросила она тихо. Все внутри у нее онемело и как бы отмерло. Он подмигнул ей.

— А может, все-таки выпьем шампанского? Или, если ты предпочитаешь… — на лице появилась хитрая улыбочка, — мы могли бы с тобой искупаться в нем.

Она подошла к стенному шкафу и натянула поверх полотенца халат.

— Спокойной ночи, Доналд, — сказала она. Вздохнув с сожалением, он поднял с пола бутылку.

— Утром велю убрать все это безобразие. Смотри, будь осторожна, не поранься. Спокойной ночи.

Она не ответила. Как только он ушел, Мадлен, как была в халате, забралась в постель, а по щекам струились жгучие слезы. Почему она не подумала в ту ночь, когда отдалась Джону, что это погубит все то хорошее, что было между ними?

И теперь больше никогда не будет прогулок верхом солнечным днем, не будет вечеров в балете, они больше не будут смотреть вместе телешоу с актером, так похожим на него. Не будет поздних ночных телефонных звонков, когда он чувствовал себя одиноким и ему хотелось поговорить. Уходит часть ее жизни, часть, которая, как она поняла, значила так много.

Так ли это было бы ужасно — жить с ним на его условиях? Засыпать каждую ночь в его теплых сильных руках? Быть частью его жизни?

Она зарылась лицом в подушку. Что толку думать, когда уже поздно, ее гордыня все решила за нее. Вместо того чтобы признаться ему и любви, она вытолкнула его из своей жизни, а Джон не из тех, кто прибежит назад. Для этого он слишком горд.

Люблю. Всего пять букв, одно слово могло бы все изменить. Она любит Джона. Но почему, почему она не поняла этого раньше, до того, как он отнес ее в постель? Почему не поняла, что это чувство неизбежно?

Но уже поздно. Джон думает, что она обманывает его с презираемым им кузеном, а потому он никогда не простит ее. Теперь у нее есть ее драгоценная свобода и независимость. Но все это пустое, такое же пустое, как жизнь без Джона Дуранго.

Утром, собираясь встретиться со своим приятелем из полиции, она надела узкое белое платье. Взглянув на себя в зеркало, она пришла в ужас — бледная, под глазами синяки… И только с помощью искусно наведенного макияжа удалось вернуть лицу краски.

Она направилась за своим маленьким желтым «фольксвагеном», как вдруг появился Доналд, который, очевидно, ждал ее.

— Доброе утро, — сказал он. — Прости меня за вчерашнее. Ты в порядке?

Она не могла устоять перед этой улыбкой, хотя еще несколько часов назад готова была убить его.

— В порядке, — ответила она. — Может, это даже и к лучшему. Мы с Джоном последнее время несколько расходимся во взглядах.

— Ты умница. Куда держишь путь?

— К «Рено». — Она назвала ресторан « деловой части города на огромной площади с целым кварталом магазинов и подземным гаражом. — Я собираю материал для следующей книги.

Тень прошла по его лицу.

— Надеюсь, для тебя не секрет, что этот ресторан — одно из излюбленных местечек моего кузена?

Она побледнела. Только этого еще не хватало — наткнуться на Джона Дуранго! Но ей уже не успеть позвонить сержанту Маллигану и изменить место встречи. Она должна быть там ровно через десять минут. Ничего не попишешь — придется рискнуть.

— О Боже, какое глубокомысленное выражение! — поддразнил ее Доналд. Она невесело рассмеялась.

— Я вовсе не думаю, я молюсь. Ну а как шампанское?

— Превосходное. Выдул целую бутылку. Ну что ж, желаю удачи!

— Спасибо. Она была бы очень кстати.

Мадлен познакомилась с сержантом Джеком Маллиганом, еще когда работала репортером, и с тех пор он был для нее бесценным источником информации. Он служил в отделе расследований убийств, и за долгие годы через его руки прошло столько дел, что и не вспомнить. Он охотно делился тем, что знал, не считая, конечно, сведений, не подлежащих огласке, или же данных о текущих расследованиях.

— Вы даже не представляете себе, как я вам благодарна, — сказала Мадлен. Она пригласила его отобедать после того, как целый час расспрашивала о деле, которое ее интересовало. — Особенно благодарна за то, что вы согласились встретиться в свой выходной день.

Его лицо, суровое от профессиональной привычки слышать и видеть то, чего другие не замечают, осветила улыбка. Он пригладил серебряные волосы.

— Всегда рад. Никогда не забуду того, что вы посвятили мне книгу. Жена достает ее и показывает всякий раз, когда у нас гости.

— Это самое малое из того, что я бы хотела сделать для вас. — Она маленькими глотками отхлебывала кофе, беспокойно поглядывая на входящих.

— Что еще вас интересует? — спросил Маллиган.

Она улыбнулась.

— Честно говоря, мне могут понадобиться сведения о наркобизнесе в нашем городе. Действие разворачивается вокруг банды наркоманов, и поэтому я хочу знать о них все, и как можно точнее. Мне очень помогло Управление по борьбе с наркотиками — они просто молодцы. Но нужно еще выяснить и местные особенности. Любопытно, как ведет себя тайный агент?

— Очень просто. Первое, что он делает, — перестает бриться и принимать ванну, а затем учится изображать из себя наркомана, перенимая их повадки и тусклый, ничего не выражающий взгляд.

Она с удивлением поглядела на него, вилка застыла в воздухе над почти нетронутой тарелкой спагетти с аппетитным густым томатным соусом.

— Простите, не поняла…

Он положил вилку.

— Хорошо, мадам сыщик, я расскажу поподробнее.

И он принялся медленно растолковывать ей структуру наркобизнеса; он перечислил ей виды марихуаны, рассказал о том, откуда они приходят, как их импортируют, кто продает наркотики, кто покупает и как их курят. Она лихорадочно записывала все в свою черную записную книжку, рассчитывая расшифровать свои каракули потом, а сейчас схватить как можно больше.

— Увлекательно, правда? — спросил он, помолчав. — Это все до сих пор держит меня, ведь я проработал на этих улицах без малого двадцать лет. Грязное дело, и, пожалуй, самое грязное в этом — каждый раз убеждаться, что финансируют его честные граждане. Корни коррупции очень мощные и уходят глубоко, поэтому и приходится вести борьбу постоянно, чтобы хоть как-то их выкорчевать. Главная трагедия в том, что большинство дельцов хорошо известны полиции, как и часть источников поступления наркотиков. Но ты не можешь арестовать человека без улик, а чтобы добыть их — снова лезь в гору.

— Но ведь получить обвинительный акт не так уж и трудно?

— Нет. Но добиться признания виновности чрезвычайно сложно. — Он улыбнулся улыбкой уставшего от жизни человека. — Нужно биться неделями, выстраивая цепь доказательств для того, чтобы арестовать какого-нибудь дельца, и когда наконец тебе удастся все устроить и довести дело до суда — вот тут-то соболезнующие присяжные отпустят его с миром, отыскав чисто формальную причину.

— Поэтому, наверное, полицейские о многом предпочитают умалчивать?

— Не совсем так. Нам приходится еще больше трудиться. — Он отхлебнул кофе. — Это напомнило мне недавний случай: ребята из спасательного отряда очень обрадовались, когда вы отдали им дерево для лотереи.

— Я надеюсь, она пройдет успешно. Дровяная лотерея поздней весной…

— Раньше осени лотереи не будет. — Он улыбнулся. — Придется им пока сложить поленницу.

Она рассмеялась.

— Мне бы следовало это знать. — Но улыбка ее погасла, когда, подняв голову, она внезапно встретилась с искрометным взглядом высокого господина с твердым, будто высеченным из камня лицом, в светло-серой тройке, который только что вошел в ресторан с тремя другими бизнесменами.

— Охх, — выдохнула она. Сержант Маллиган проследил за ее взглядом.

— Ваш друг? — спросил он.

— Вопрос по существу, — ответила она. Джон Дуранго, извинившись перед своими спутниками, большими шагами направился прямо к столику Мадлен, держа в руках шляпу. Он приближался как неотвратимый рок, и она приготовилась к неприятностям. Но все же, может быть, он не решится устраивать скандал!..

— Вздумала играть со мной в игры? — набросился он с ходу, едва взглянув на ее спутника. — Я же сказал: все кончено. Зачем ты преследуешь меня?

Она задохнулась от негодования.

— Преследую тебя?

— А почему ты оказалась именно здесь, в моем любимом ресторане? — прорычал он, презрительно глядя на нее.

— Я обедаю с другом, а не охочусь за тобой, — сказала она холодно. — Я вообще не охочусь за самодовольными мужчинами, которые считают, что они подарок для женщин.

— Однако ты, как я вижу, не очень разборчива, — сказал он, бросив взгляд на Маллигана. — Думаю, он староват для тебя. Нет?

— Мои седые волосы, молодой человек, вводят вас в заблуждение, — сказал сухо Маллиган, — а между тем я только что окончил среднюю школу.

Но Джон даже не улыбнулся. Казалось невероятным, что на этом лице могла хоть когда-нибудь появиться улыбка. Он снова поглядел на Мадлен.

— Ну уж коли отчаяние заставило тебя искать меня, так и быть, давай поговорим. — Он сел рядом с Мадлен, положив шляпу на свободный стул. — Кончай со своим другом, и мы потолкуем.

— И не подумаю. Нам не о чем говорить, — резко сказала она, а внутри что-то заныло от его холодности. Джон никогда раньше не позволял себе говорить с ней в таком тоне или же обвинять ее в неразборчивости. А теперь он смотрит на нее как на ловкую корыстную девку.

— Нет? — Он смерил взглядом Маллигана. — Вы что, очередной представитель преступного мира, из которых она качает сведения?

У нее перехватило дыхание.

— У меня нет знакомых среди преступников, — сказала она.

— Ах, скажите пожалуйста, нет! А как насчет отставного контрабандиста, с которым ты переписывалась?

— Может быть, ты замолчишь? — выкрикнула она, с опаской поглядев на Маллигана, который с трудом удерживался от смеха.

— Я не удивлюсь, если в свите твоих приятелей окажется какой-нибудь наемный убийца. — Он в упор поглядел на нее. — Ты ведь общаешься со всяким сбродом.

— Да, но твоих друзей тоже не назовешь сливками общества, — возразила она. — Взять хотя бы дурно пахнущего алкоголика, которого ты привел ко мне на обед в Рождество.

— Он был первым авиамехаником моего отца, а что касается дурного запаха, так это был мой одеколон, которым он воспользовался. — Он свирепо раздул ноздри. — И он не был пьян.

— А как ты назовешь его попытку скормить печеночный паштет моей сосне с острова Норфолк? — запальчиво спросила она.

— Он пытался пристроить куда-нибудь эту жуткую гадость, только бы не есть ее.

— Но ты же ел.

— Черта с два. Я запихнул ее в карман.

Она не находила слов.

— Я столько часов потратила, чтобы его приготовить.

— Хосито тоже пришлось потрудиться, чтобы отчистить мой карман, — заявил он.

Она смотрела на него в упор, глаза метали молнии. Ей было ненавистно его высокомерие, его безупречная аккуратность: волосок к волоску; и, как всегда, две дамы за соседним столиком, не стесняясь, пялятся на него.

— Этот разговор ни к чему не приведет, — сказал он отрывисто после минутной паузы. — Давай пообедаем вместе и поговорим о вчерашнем вечере.

— Я не желаю обедать с тобой, — сказала она.

— А придется, — заявил он тоном, не допускающим возражений.

Она натянуто улыбнулась.

— Если ты настаиваешь, я могу поделиться с тобой своим.

Продолжая улыбаться, она взяла тарелку со спагетти и неторопливым движением вывалила ее содержимое ему на колени — красный томатный соус начал медленно растекаться на светлой ткани штанов его дорогого костюма.

Джек Маллиган все еще смеялся, когда они спустились в подземный гараж под рестораном. От смеха у него выступили слезы.

— Никогда не забуду выражения лица Дуранго, — сказал он. — Буду знать, что вас опасно выводить из себя.

Теперь, когда уже все было позади, она тоже смеялась.

— Не знаю, что было хуже — спагетти с томатным соусом или же его обвинения в ваш адрес. Кстати, ни с одним наемным убийцей я не знакома, — добавила она, уголком глаза взглянув на Маллигана.

— Рад это слышать, — сказал он, ухмыльнувшись. — Жаль только, что вы остались без обеда. Не хотите пойти и еще раз попробовать поесть в другом месте?

Она покачала головой.

— Спасибо за предложение, но у меня пропал аппетит. Я так благодарна вам за вашу помощь, Джек. Если бы я могла хоть что-нибудь сделать для вас…

— Вы уже сделали, — сказал он, улыбнувшись. — Я не помню, когда в последний раз так смеялся.

Позже, разбирая свои записи, она задавала себе вопрос, хорошо ли было с ее стороны игнорировать все его попытки к примирению. Может быть, он хотел извиниться за свои несправедливые обвинения? Или же ему просто хотелось снова затащить ее в постель? Это было невыносимо — думать о том, что она для него всего лишь очередное увлечение. Правда, он просил ее поселиться с ним, хотя и не в качестве жены, а между тем она постепенно пришла к заключению, что больше всего на свете хотела бы быть с ним рядом: рожать ему детей и любить его, пока она существует. Но она не желала, чтобы ее прятали в угол, будто дурную привычку, в которой он боится открыто признаться. Стать его любовницей — к этой роли она не была готова.

С тяжелым вздохом она поднялась из-за стола, временно приспособленного под письменный, и из окна поглядела на дом Доналда. Если все так пойдет и дальше, Джон угробит ее раньше, чем она успеет кончить книгу. В ее жизни, пожалуй, еще не было столь мрачного и столь пустого периода. А впереди она не видела ничего, кроме одиночества.

Подавленное состояние длилось несколько дней, и ей приходилось напрягать всю силу воли, чтобы не позвонить Хосито и не справиться о Джоне. Но теперь это все уже не имело значения: он не собирался звонить ей, это было ясно. Вот и сейчас он, наверно, где-нибудь в городе, возможно, с Мелоди, и не вспоминает о том, что она ушла из его жизни. Что ему, когда вокруг так много женщин, жаждущих забраться к нему в постель. И теперь она пополнила их ряды, а у него не осталось ничего, кроме презрения из-за легкости, с какой она уступила ему. Он, наверное, потерял последние крупицы уважения к ней.

В пятницу вечером Доналд, видя отчаяние в ее глазах, пригласил ее в дискотеку.

— Тебе понравится, — пообещал он. — Отличный бифштекс на ужин и музыка такая громкая, что забудешь, как тебя зовут. Заведение только что открылось, сейчас это любимое место молодых людей.

Она с удивлением поглядела на него.

— Насколько молодых? — спросила она.

— Если мы соответственно оденемся, никто даже не заметит, — ответил он, слегка смутившись.

— Ну спасибо, — сказала она ворчливо. — Неужели я так старо выгляжу?

— Почти так же, как и я, мы ж ровесники, — напомнил Доналд. Она вздохнула.

— Последнее время кажется, что мне все сорок. Эх, ушла моя весна… Ну да ладно, рискнем. У меня как раз есть потрясающее серебряное платье специально для дискотеки, надеть которое так и не представилось случая. Заеду домой, возьму его.

Он улыбнулся.

— Умница моя!

Она должна была бы задуматься, почему Доналд, будучи поклонником Верди и Вагнера, пригласил ее в дискотеку. Но она этого не сделала. И только когда они сели за столик лицом к танцевальному залу с его пульсирующим светом и четкой ритмичной музыкой, ей стало все ясно. Оглядевшись вокруг, она увидела всего через четыре столика от них Джона Дуранго и Мелоди, сидящую почти что у него на коленях.

Вилка застыла в воздухе.

— Я убью тебя, — сказала она притворно ласковым голосом. — Как-нибудь ночью подсыплю тебе страшный яд, который нельзя распознать, и ты умрешь в мучениях от удушья.

Глаза у Доналда заблестели.

— Нет, ты этого не сделаешь, — заявил он уверенно, потягивая вино. — Ты ведь бредила им все это время, я позвонил Хосито и спросил, где находится Джон, то есть я попросил Мэйзи позвонить. Все очень просто.

— Вот и у меня все так же просто; ты отвезешь меня домой прямо сейчас? — Она бросила на стол салфетку.

— Нет, скорее всего, не смогу, — сказал он добродушно. — Если ты сейчас направишься к двери, он поймет, что ты ревнуешь…

— Я не рев… — Она понизила голос. — Я ни капли не ревную. Он улыбнулся.

— Нет, ревнуешь.

Она почувствовала на себе сверлящий взгляд и прямо взглянула в глаза Джону. Он откровенно, не таясь, смотрел на нее, и от этого взгляда все внутри переворачивалось. Губы его были крепко сжаты, а лицо было злым и жестким.

— О Боже, какой жуткий взгляд, — усмехнулся Доналд. — Он в ярости, тебе не кажется?

— Ты прекрасно знаешь, что я бы не одну милю отшагала, лишь бы только избежать встречи с Джоном.

— Но верно и обратное, судя по выражению лица моего кузена. А у Мелоди вид, будто она изготовилась выпустить коготки. Прехорошенькая куколка, ты не находишь? И очень молоденькая.

Слова больно ранили. Она еще расквитается за это с Доналдом. Он поежился под ее взглядом.

— Да, красотка, ничего не скажешь, — произнесла она, обворожительно улыбнувшись. — Джону повезло.

Поджав губы, Доналд изучал ее лицо.

— Странно, на вечере у Элизы ты говорила совсем другое. Даже приложила все усилия, чтобы вырвать его из ее когтей.

— Тогда мы были друзьями, — ответила она, и от воспоминаний об этих, как ей казалось, давно ушедших днях ей стало грустно.

Она доела бифштекс, так и не почувствовав его вкуса, затем, откинув волосы назад, допила вино. Серебристое платье переливалось от каждого ее движения, подчеркивая стройность фигуры и огненный цвет волос.

— г Но мы-то с тобой друзья, я надеюсь, — сказал Доналд. Она вздохнула.

— Думаю, что да. — Она ласково улыбнулась ему. — Человеку с такой порочной натурой, как твоя, нужен хотя бы один друг. Тебе сильно повезло оттого, что у меня носорожья шкура.

— А память как у шестимесячного младенца. — Улыбнувшись, он поднялся из-за стола. — Идем потанцуем. Покажем им класс.

— Я не уверена, что смогу танцевать, — сказала она.

Она невольно вздрогнула, несмотря на все ее старания выглядеть как можно естественней, когда они проходили мимо столика Джона.

Доналд, конечно же, не преминул остановиться и, сияя улыбкой, взглянул на Джона. В белой шелковой рубашке с открытым воротом и в дорогом темно-красном вельветовом пиджаке Джон вряд ли мог оставить равнодушным хоть один женский взор.

— Глазам своим не верю, неужто это кузен Джон! — воскликнул Доналд с притворным изумлением. — А это кто? Мелоди, если я не ошибаюсь? — Он окинул одобрительным взглядом маленькую блондинку. — Мелоди, не знаю, известно ли вам, что Мадлен близкая приятельница Джона. — Тут он улыбнулся.

— Да, я очень хорошо ее знаю, — ответил Джон, и никто, кроме Мадлен, не понял двойного смысла сказанных им слов.

— Мы обедали вместе на прошлой неделе, — сообщила Мадлен Мелоди, любезно улыбнувшись, затем повернулась к ее визави и добавила:

— Кажется, спагетти?

Джон приподнял бровь.

— На ощупь, во всяком случае, — согласился он небрежно.

— Не знал, что тебе нравится дискотека, кузен, — заметил Доналд.

Джон внимательно поглядел на него.

— Мелоди нравится, — коротко бросил он. Мадлен почувствовала, как закипает кровь, но все же она выдавила из себя улыбку.

— Это так чудесно для молодых людей, тебе не кажется, Джон? — сказала она, вздохнув. — Но, конечно же, в твоем возрасте, старый друг, — она особо подчеркнула «старый», — такие танцы небезопасны: спина может надолго выйти из строя, не говоря уже о том, что может разыграться ревматизм.

— Я не страдаю ревматизмом, — отрезал он.

— Разумеется, тебе об этом лучше знать, — согласилась она, с притворной скромностью потупив глаза. — Хотя не так давно ты жаловался на боли.

Она, удивляясь собственной дерзости, скорее почувствовала, чем увидела, как он ощетинился, — все эти шпильки могли только усугубить и без того невеселую ситуацию.

— Я нашел прекрасное средство от этих болей, — объявил он после минутной паузы и обнял за талию Мелоди, которая тут же прильнула к нему, бросив на Мадлен торжествующий взгляд.

— Идем, радость моя, — сказал Доналд. Он обнял Мадлен и солнечно улыбнулся Джону, глаза которого сверкнули опасным блеском. — До скорого свидания, кузен.

Она позволила Доналду увести себя в круг танцующих. Она шла, точно слепая, ничего не замечая, ничего не чувствуя, кроме боли. Она позволила своему телу перевести эту нестерпимую боль в движение, автоматически выделывая фигуры диско, растворяясь в свете и музыке. Всего две недели назад они с Джоном были так близки, как только могут быть двое, а теперь — будто живут в разных странах. Это разрывало ей душу.

Она почувствовала на себе взгляд и, обернувшись, увидела танцующих неподалеку Джона и Мелоди. Для человека его роста и возраста Джон был непревзойденный танцор. Он без труда мог затмить кого угодно из молодых людей, включая Доналда, и, когда на несколько минут остановилась музыка, он выглядел как ни в чем не бывало — волосок к волоску, никакой одышки.

Молоденькая девушка подошла к Джону и Мелоди, как завороженная глядя на него широко раскрытыми голубыми глазами. Мадлен слышала, как она спросила:

— Простите меня, но вы случайно не звезда из телесериала?

— К сожалению, нет, — ответил он, явно забавляясь ситуацией, а затем улыбнулся точь-в-точь как герой приключенческого сериала, на которого он был так поразительно похож.

— Но неужели никто не говорил вам… — продолжала настаивать девушка.

— ..что я похож на него? — поддразнил ее Джон. — Говорили, отчего же.

— Вы и в самом деле очень похожи, — вздохнула девушка. — Простите меня, я не очень вам помешала?

— Что вы! Напротив, — ответил Джон и еще раз широко улыбнулся.

Мадлен, вздернув подбородок, посмотрела на него, веселые искорки любопытства запрыгали в ее глазах. Он тоже взглянул на нее « поймал эту искорку — на какое-то мгновение исчезла разделяющая их вражда. Как часто, сидя за чашечкой кофе с пирожными у него в квартире или же в ее маленьком домике, они вместе наблюдали за игрой этого непредсказуемого актера, поражаясь их сходству.

Но Джон уже перевел взгляд на Доналда, затем на Мелоди, и снова между ними возникла стена.

Заиграла музыка, и Мадлен целиком отдалась ей, покачиваясь в такт, подчиняясь ей с каким-то сладострастием, заставившим Доналда застыть от изумления. Но она вскоре осознала, что не один Доналд смотрит изумленными глазами на мягкие движения ее тела под весьма смелым, соблазнительным нарядом. Она танцевала и смеялась, а внутри у нее все рвалось на части, ей казалось, что нежный и хрупкий цветок ее души покрывается инеем.

Немного спустя Мелоди, покинув Джона, пошла в дамскую комнату, а Доналд, воспользовавшись моментом, отправился в бар за напитками, оставив Джона и Мадлен одних.

— Так не пойдет, — сказал Джон.

— Что не пойдет? — спросила с наивным удивлением Мадлен.

— Ходить за мной повсюду и пытаться что-то объяснить.

В его голосе снова появилась привычная надменность. Высокий, большой, чувственный — ей так и хотелось броситься ему в объятия…

— Я не хожу за тобой, — сказала она сухо.

— Тогда кто звонил Хосито узнать, где я буду сегодня вечером? — Голос рокотал, серебристые глаза сверлили ее. — Хосито решил, что это ты.

— Это была Мэйзи, — ответила она, не задумываясь.

— Разницы нет, — отрезал он. — Ну так давай, скажи мне, что он явился к тебе в спальню шутки ради.

— Так оно и было, — сказала она холодно, а глаза бессознательно просили снисхождения. — Он пришел только для того, чтобы позлить тебя.

— Это вначале вывело меня из равновесия, но не надолго. — Он остановился посреди зала и посмотрел на нее сверху вниз. — Когда я пришел в себя, то понял, что мне наплевать, что он оказался там. Мне не нужна женщина, которая прямо из моей постели отправляется в постель к другому мужчине.

— А разве ты делаешь не то же самое, общаясь с Мелоди, мой дорогой? — спросила она с легким сарказмом, не ожидая, что ее слова так подействуют на него. У него перехватило дыхание, мощное тело напряглось, все наносное ушло — они снова вернулись в прошлое, к самому началу, и снова так жадно тянулись друг к другу, что весь остальной мир утратил для них всякий смысл. Глядя в постепенно темнеющие глаза, она сделала шаг ему навстречу. И вдруг неловко споткнулась. Она не поняла, что падает, пока он не схватил ее и не поставил на ноги.

— Что случилось? Ты что, пьяна? Она глубоко вздохнула, чтобы унять волнение, испытывая счастье от его объятий, от близости его тела, от того, что она чувствует его и вдыхает его запах.

— Просто поскользнулась, — сказала она, не желая сдаваться.

— Ну хорошо, возьми себя в руки, — пророкотал он, до боли сжав ей локти. — Это не вечер у Элизы, и я не собираюсь выносить тебя отсюда в притворном обмороке. Я тебе уже сказал, что между нами все кончено, и сказал достаточно ясно. Я больше не хочу тебя, Мадлен.

Ничто на свете не могло ранить ее больше, чем эти слова. Она смотрела на него снизу вверх, а в голове все плыло, как в тумане. Глаза се, выдающие боль, зеленые, широко раскрытые, затуманились от внезапных слез, нижняя губа задрожала, и это не укрылось от него — по ею лицу пробежала тень.

Она стала смотреть ему в глаза.

— Прости меня, пожалуйста, — спокойно и вежливо проговорила она.

— Мадлен… — В голосе промелькнула несвойственная ему нерешительность, но она не хотела ждать, пока он соизволит сообщить ей, что еще он надумал.

Она прошла между столиками прямо в дамскую комнату и, проскочив мимо изумленной Мелоди, укрылась в одной из кабин.

После того как она немного отдышалась, успокоилась и перестала бояться, что расплачется, она наконец решилась подойти к большому зеркалу. На бледном лице как-то неестественно блестели глаза.

— Что-нибудь случилось? — спросила Мелоди, едва взглянув на нее, так как красила губы ярко-красной помадой. — Вид неважнецкий.

Мадлен закрыла глаза.

— Немного перебрала вина, — солгала она. Мелоди убрала помаду в сумочку и защелкнула замок.

— Ну хорошо, надо мне скорее идти, пока Джони не хватился меня. Ух, он такой настойчивый… Такой молоток… Мы собираемся на следующий уик-энд в Нассау, у него, оказывается, там дом. Я уже дождаться не могу. Ну ладно, дорогая, до скорого. Надеюсь, тебе полетает. Чао!

Давно сдерживаемые слезы ручьем полились по щекам. Она ненавидела Джона и Мелоди, ей хотелось как можно скорее добраться до дома и забыть этот чудовищный вечер.

Она вынула косметичку, слегка подрумянилась и подкрасила губы, чтобы хоть немного оживить лицо, после чего вернулась обратно к столику, где ее ждал Доналд.

Он пришел в ужас, взглянув на нее.

— В чем дело? Что с тобой? — воскликнул он. Она удивленно вскинула брови.

— Ты о чем?

— Ты похожа на накрашенный труп. — Он взял со стола номерок от гардероба и поднялся. — Едем прямо сейчас.

— Но…

— Никаких «но». Мне не следовало привозить тебя сюда. Прости меня, Мадлен. Пошли.

Он обнял ее за талию и повел к выходу. Она чувствовала за спиной взгляд Джона, но не осмелилась обернуться. Он больше не нуждается в ней. И ей придется привыкнуть к этой мысли.

Доналд довел ее до квартиры в гараже и, взявшись за дверную ручку, помедлил в нерешительности.

— Чем он так огорчил тебя? — спросил он. Она слегка улыбнулась, покачав головой.

— Ничем. Просто нам не следовало встречаться.

Он засунул руки в карманы брюк и произнес театральным шепотом:

— Во всем виноват я! — По его лицу можно было подумать, что он и впрямь стыдится своего поступка. — Ты, пожалуй, единственная слабость Джона. Была все это время, во всяком случае. Единственная по крайней мере на моей памяти. Ты сама прекрасно знаешь, как нынче принято говорить о любви, о войне, о честной игре.

Она уютно устроилась на диване.

— Почему ты так ненавидишь его? — спросила она. — Наверняка не из-за того, что твой отец оставил ему эти акции…

Он, помрачнев, засмеялся недобрым смехом. В эту минуту он напомнил ей Джона в дурном настроении.

— Мы с Джоном росли вместе, ты же знаешь. Он жил у нас, пока его отец служил на флоте. Все вечно прыгали вокруг Джона, вокруг его желаний. Отец любил его. Джон всегда делал все как надо, а я, конечно же, как не надо. Джон жил с нами до моих шестнадцати лет — достаточно долго, чтобы полностью лишить меня отцовской привязанности. Я никогда не отвечал его требованиям. Никогда!..

Всего этого она не знала. Джон был на удивление немногословен, когда речь заходила о Доналде, да и Доналд до сего дня тоже ничего не рассказывал.

— Я бы все это мог проглотить, не подавившись, в том числе и акции, которые были завешаны Джону, «о когда он женился на Эллен…

Она не сводила с него глаз, и впервые до нес начала доходить подоплека этих сложных отношений, она заметила, как сразу же смягчилось и погрустнело его лицо.

— Тебе она нравилась? — невольно вырвалось у нее.

— Я боготворил ее, она была моей девушкой, пока Джон не увел ее от меня.

— Он ведь любил ее… — сказала она, вспоминая те редкие мгновения, когда Джон рассказывал ей об Эллен и о своей жизни с ней.

— Он полностью подчинил ее себе. Она не смела дышать, не спросив на то его разрешения, не смела жить своей жизнью. — В голосе Доналда звучала горечь. — А для Джона не существовало ничего, кроме его проклятой компании. Все ночи она проводила одна, в праздники он уезжал за город…

Мадлен встала и погладила его по руке.

— Доналд, но у нее ведь оставалось право выбора, она могла уйти от него, — напомнила она ему тихо. — Люди чаще всего живут в тюрьме, которую сами же себе и создают. Нельзя переложить заботу о своем счастье на плечи другого человека. Его надо добывать своими руками.

Он глубоко вздохнул.

— Теперь это уже не имеет значения, тебе не кажется? — спросил он с легким смешком. — Ее больше нет. И надо как-то жить. Знаешь, перспектива насолить Джону только и держит меня на этом свете. Это единственная причина, по которой я встаю по утрам.

— Что за глупые мысли! — возмутилась она. — Эллен умерла, но ты еще молод, и у тебя есть многое, что ты можешь предложить другой женщине. Перестань закапывать себя в ее могилу и начни жить. Торопись, пока не поздно и пока ты, играя в свои жестокие игры, окончательно не забыл, что значит любить.

Взгляд его вдруг затуманился, он часто заморгал и посмотрел на нее так, будто она его ударила.

— Ты влюблена в Джона? — спросил он тихо.

Она отвернулась.

— Он был когда-то моим другом, — ответила она. — Спокойной ночи, Доналд. Я очень устала.

Когда через две недели подошло время ежегодного благотворительного бала, жизнь Мадлен уже вошла в привычный рабочий ритм. Даже хорошо, что можно немного отвлечься, думала она, облачившись в узкое черное платье с красной розой на плече.

Она связалась с подготовкой бала, еще когда они с Джоном не были в ссоре. И поскольку она входила в комитет, ведавший буфетом и прохладительными напитками, ее присутствие было обязательно. Доналд был занят и не мог сопровождать ее, а сама она боролась с желанием подыскать благовидный предлог не пойти. Но тем не менее она со вздохом сложила в сумочку все необходимое и вышла из дома. Она надеялась, что Джона нет в городе или же что он вдруг по какой-либо причине не сможет прийти на этот бал.

Когда она входила в дверь огромного Городского центра, первым, кого она увидела, был Джон Дуранго.

Ноги ее подкосились, она до боли закусила губу, отчаянно желая позвать его. В темном вечернем костюме он был так убийственно красив, что она не могла отвести глаз.

В этот момент он обернулся и посмотрел на нее — от взгляда его не укрылся ни один мягкий изгиб ее тела, и даже на расстоянии она видела, как блестят его глаза.

Она отвернулась, подошла к стоявшим неподалеку членам спонсорского комитета и включилась в разговор, прежде чем он успел бы двинуться ей навстречу. Он, скорее всего, и не собирался, он же сказал, что между ними все кончено.

Ей удалось не встретиться с ним на протяжении почти всего вечера. Она знала многих среди организаторов, и у нее с избытком хватало партнеров для бальных танцев. Они так отличались от танцев дискотеки; она с упоением слушала вальсы, исполняемые оркестром тут же в зале, смотрела на вихрь изысканных платьев проносящихся мимо дам.

Около полуночи Джек Рафтер, их общий с Джоном приятель, схватил ее за руку и со словами «Так вот она где!» почти насильно поволок туда, где у стены в одиночестве стоял Джон.

— Джон, смотри, кого я привел. Ты ведь ни с кем не танцуешь этот танец? Он последний, а лучшей партнерши тебе не найти. Что же ты медлишь? Я за весь вечер ни разу не видел, чтобы вы танцевали вместе.

Мадлен хотелось ударить этого коротышку сумочкой по голове, но не могла же она устроить сцену здесь, только этого недоставало. А кроме того, она знала, что все это он делал по доброте душевной.

— Позвольте? — с холодной учтивостью произнес Джон. Он взял ее под локоть и повел на середину зала.

Оркестр заиграл неторопливый тустеп, ей захотелось вырваться и убежать от его ностальгической сентиментальности. Неужели они не могут сыграть что-нибудь ритмичное?

— Мне жаль, что ты попал в такое затруднительное положение из-за меня, — сказала она натянуто.

Он притянул ее к себе, заставив принять нужную позицию для танца.

— У тебя был такой вид, словно ты жаждешь сбежать. Но я-то знаю, что ты никогда бы этого не сделала. Устроить сцену? Да разве можно? Бог запрещает такое.

Она невольно покраснела, не смея поднять глаза выше его загорелой шеи.

— Весь мой род — это длинная цепочка людей, связанных условностями, — напомнила она ему.

— За исключением твоей покойной двоюродной бабушки Джесси, — процедил он, и невольная улыбка тронула его губы.

Она сухо улыбнулась.

— Да, только за одним исключением.

Он глубоко и шумно вздохнул. Рукой, лежащей на черном шелке ее платья, он бессознательно притянул ее ближе, и теперь, когда они двигались, подчиняясь чувственным звукам музыки, его мускулистые бедра касались ее.

Его теплая сильная рука будила трепет во всем теле. Пальцы, державшие ее кисть, неожиданно страстно сплелись с ее пальцами под завораживающий медленный ритм мелодии.

Его дыхание, равно как и ее, становилось все более неровным.

— Прижмись ко мне и расслабься… — прошептал он беспокойно. — Только на минутку… Дай мне почувствовать тебя… всю тебя… сразу.

Ей не следовало этого делать, но она не могла противиться ему, особенно после мучительной разлуки последних недель. Она расслабилась, прильнув к нему всем телом. Его руки скользнули по спине, поддерживая, лаская ее, щека коснулась ее виска, и усы слегка щекотали, когда губы дотронулись до ее губ.

Его пальцы судорожно сжались, но она не издала ни звука, забыв обо всем на свете, завороженная его близостью. Она прикрыла глаза и обхватила руками его шею, а музыка все плыла, и бедра его все теснее прижимались к ее бедрам.

Он слегка ослабил объятия, сделав очередной поворот, и она тихо застонала от близости его тела, от мучительной боли и страстного нетерпения, которые оно источало. Она тянулась лицом к его теплой шее, упоенно вдыхая запах его одеколона.

— Джон… — прошептала она с мукой в голосе.

— Еще ближе?.. — также шепотом спросил он. — Так? — Ласки становились все более интимными, и вдруг она почувствовала дрожь в его руках.

Она затаила дыхание, лицо перекосилось от боли.

— Джон, прошу тебя… не надо, ну пожалуйста, я не… не вынесу этого… — умоляюще шептала она, прижимаясь к нему.

— Ты ведь все еще хочешь меня, — сказал он хрипло. — Я это чувствую.

— Нет! — Она отпрянула от него, глаза, полные слез, вспыхнули, когда она встретилась с его горящим взглядом. — Все кончено, ты ведь сам сказал. — Слезинка выскользнула из-под ресниц и покатилась по пылающей щеке. — Ты сказал, что больше меня не хочешь.

Она вырвалась из его объятий, повернулась и поспешила к выходу. Он догнал ее у самой двери и вышел вместе с ней из зала прямо в ночь. Он обнял ее одной рукой и увел в глубокую тень от высоких колонн у главного входа.

— Не совсем так. — Он обнял ее крепче. — Мадлен, ты сведешь меня с ума.

— А ты еще не забыл свою подружку-блондиночку? — буркнула она, сердито утирая слезы.

Он раздраженно вздохнул и слегка встряхнул ее.

— Выкинь Мелоди из головы, — Ну что ты, Джон, она ведь такая ласковая, такая податливая, такая молоденькая! — сказала она, стараясь вырваться из его рук.

— Прекрати! — почти выкрикнул он, стиснув ее в объятиях, чтобы удержать.

Она откинула голову и взглянула в его мрачное, напряженное лицо.

— Что с тобой, Джон? Я очень тебе досаждаю? — спросила она с горьким смешком.

— О Боже, что еще ты скажешь? — Вид у него был угрожающий. Он долго, пристально вглядывался в нее. — А теперь скажи мне, что мой кузен делал в твоей комнате в тот вечер?

— Прости, не поняла.

Он поднял голову, глядя на нее сверху вниз.

— Я намерен выслушать объяснение, если оно у тебя есть, — заявил он.

— Джон, как это великодушно с твоей стороны! — воскликнула она. — Только вот жаль, я решила, что не обязана ничего объяснять.

Она почувствовала, как руки его сильно сжали ее.

— Мы оба одинаково желанны друг другу, — проговорил он, наклоняясь к ней. — И все равно ты скажешь мне то, что я хочу знать… Не сейчас, так потом.

Он жадно приник к ее рту, и она утонула в райском блаженстве.

Как она ни старалась, ей было трудно притворяться спокойной, когда он держал ее в объятиях. Она едва дышала, а сердце готово было разорваться. Ногти ее впились в тонкую шерсть его пиджака, губы раскрылись навстречу его губам, дрожь прошла по всему ее телу, и из горла вырвался тихий протяжный стон.

— Боже, как ты мне нужна, — прошептал он, на миг оторвавшись от ее губ, и снова властно приник к ним.

Она хотела было сказать ему то же самое, но голос пропал. Она обхватила его руками и перестала сопротивляться, позволив ласкать ее так, как ему вздумается, пылко отвечая на его ласки.

Губы его, скользнув по щеке, зарылись к шелковые волны волос. Прерывистое дыхание, тяжелые удары сердца без слов сказали ей, что он взволнован не меньше ее.

— Поедем ко мне, Мадлен, — прошептал он хрипло, дрожь неодолимого желания пробежала по его мощному телу, и все это, вместе с низким взволнованным голосом, заставило ее остро почувствовать, как он мучительно напряжен.

Она собралась с духом и мягко отстранилась от него. К ее удивлению, он без звука отпустил ее.

Она отвернулась, теребя свою сумочку и пытаясь немного успокоить дыхание.

— Нет, Джон, — сказала она тихо.

— Он что, настолько хорош? — спросил он грубо.

Она опешила, лицо вспыхнуло от неожиданного оскорбления.

— К черту тебя! — бросила она, не замечая боли в его глазах.

— Все норов, норов, — проворчал он, с восхищением глядя на сверкающие зеленые глаза и разметавшиеся в беспорядке волосы. — Бог видит, как ты хороша, когда хочешь кусаться.

— Я бы с удовольствием укусила тебя, — выпалила она.

Он сделал шаг ей навстречу.

— Поедем ко мне, я предоставлю тебе такую возможность. — Голос понизился. — Как в прошлый раз, помнишь?

Она помнила и потому покраснела. Прежде чем она нашлась, что ему ответить, он был уже так близко, что она и вовсе утратила способность соображать.

Сердце яростно колотилось, и она понимала, что больше всего на свете ей хочется поехать с ним. Но не могла решиться, не сейчас…

— Поедем ко мне, — повторил он тихо. — Ты ведь хочешь этого.

Она прерывисто вздохнула и отвернулась.

— Признаю, что многим тебе обязана, — прошептала она, — ты научил меня ценить мое собственное тело. Но я не могу больше испытывать терпение Доналда, он ждет меня. — Она отодвинулась от него, не в силах заставить себя взглянуть ему в лицо после такой явной лжи. Но только ложь могла спасти ее от его постели.

Он окаменел, глаза мгновенно сделались ледяными.

— Не смею тебя задерживать, — сказал он сухо. — В конце концов, дорогая, тело есть тело, не все ли равно чье.

Она повернулась и быстро пошла к машине. Слава Богу, ей удалось уйти прежде, чем она сдалась на его уговоры. Она любила его, хотела его, пошла бы за ним на край света, попроси он ее об этом. Но она не хотела, чтоб он считал ее… доступной. Слезы градом потекли по щекам, когда она села в машину. Она начала понимать, что жизнь ее становится невыносимой без Джона.

Глава 8

Она лежала без сна уже несколько часов и лихорадочно думала о том, что сказала Джону. Она никогда раньше не лгала ему. Неважно, что он подумает о ней, неважно, что он поймет, как она уязвима, она все же должна сказать ему, что не собиралась в постель к Доналду.

Протянув руку, она подняла трубку. В конце концов, что она теряет? Только гордость и уважение к себе…

Пальцы, державшие трубку, дрожали. Время уже за полночь, но Джон, конечно же, не спит. Он, типичная сова, не мог так рано лечь. Сердце бешено колотилось в груди. Чувствует ли он то же, что и она? Его поведение на балу доказывало то, что она желанна ему. Может быть, не поздно все исправить, пока пропасть между ними не увеличилась еще больше.

На другом конце провода подняли трубку.

— Резиденция Дуранго. — Это был Хосито, напряженный, встревоженный.

— Здравствуй, Хосито, это я, — сказала она после минутного колебания. Последовала пауза.

— Так… так приятно слышать ваш голос, сеньорита, — несколько неестественно произнес он.

— Могу я поговорить с Джоном? — спросила она торопливо, опасаясь, что передумает. Хосито откашлялся.

— Momentito[2], — пробормотал он, — сеньор Дуранго, это мисс Виньи…

Последовала пауза, затем залп ругательств и отрывистые приказания, Мадлен не могла расслышать какие. Она ждала с замиранием сердца.

Хосито снова откашлялся.

— Ой, сеньорита, — начал он сдавленным голосом, — он говорит…

— Скажи ей, черт тебя подери, — услыхала она, как проревел Джон где-то совсем рядом с трубкой, заглушая голос Хосито.

Хосито набрал в легкие воздуху.

— Я сожалею, сеньорита, но он говорит… Он никогда больше не захочет… видеть вас или же говорить с вами и… просит больше его не беспокоить.

Она закрыла глаза, даже не пытаясь отвечать, потом осторожно положила трубку на место, а слезы ручьями лились по щекам. Она редко плакала, разве что в каких-то совсем особых случаях. Но сейчас был именно такой случай. Ее словно хоронили заживо, потому что жизнь без Джона была для нее равносильна смерти.

Остаток уик-энда прошел как в тумане. И только утром в понедельник блеснул просвет: позвонил Билл Гоннелс и сказал, что ее дом наконец отремонтирован и она может переезжать.

Она сразу же принялась собирать вещи и переносить их в багажник своего желтого «фольксвагена». Доналд стоял, засунув руки в карманы, и с тоской наблюдал за ней.

— Мне было приятно приютить тебя, — сказал он, улыбнувшись. — И не только потому, что это злило Джона.

Она улыбнулась в ответ.

— Я перед тобой в долгу. Он удивленно поднял брови.

— Ты хочешь сказать, что, если у меня провалится крыша, ты позволишь мне пожить в скворечнике за твоим домом?

— Только там нет ни стен, ни крыши. Он вскинул подбородок.

— Но ведь я был бойскаутом. Она пожала плечами.

— Тогда он твой. Доналд, я и вправду очень благодарна тебе за то, что ты позволил пожить у тебя, — добавила она уже серьезно.

— К моему удовольствию. — Он внимательно поглядел на нее. — Ты ужасно бледна последние дни, следует пойти к врачу…

Она отвернулась.

— Я живу на нервах, в этом все дело. А кроме того, вряд ли я больна — я прибавила в весе. — Она тронула поясок брюк. Он был не застегнут, так как не сходился на талии.

— Но все же мне за тебя неспокойно.

— Как мило с твоей стороны, — промурлыкала она, хлопая ресницами. — Если будут звонить, скажи, что я переехала.

Он пристально поглядел на нее.

— То есть Джону? Она покраснела.

— Всем.

— Ну конечно. — Он откашлялся. — Хочешь, я скажу ему правду о том вечере с шампанским?

— Нет. Иначе мне придется сказать ему правду о другом вечере — после благотворительного бала. Я ему вроде как намекнула, что ты ждешь меня, — призналась она.

Он удивленно вскинул брови.

— Зачем?

Она состроила гримасу.

— Это долгая история. Но номер сработал, к сожалению. А когда я пыталась позвонить ему и все объяснить, он отказался разговаривать со мной и велел передать, что просит больше его «не беспокоить».

— Может быть, он был не в настроении и вовсе не имел это в виду, — предположил Доналд, — у него ведь отвратный характер.

— Может быть. — Она вздохнула. — Поживем — увидим. Остается только ждать.

Но ждать пришлось недолго. В этот же день под вечер «роллс-ройс» затормозил на дорожке, ведущей к ее дому. Она, затаив дыхание, выглянула из окна и с разочарованием увидела, что это Хосито, а не Джон. В руках он нес небольшую коробку, а вид у него был точно у грешника в день Страшного суда.

Она открыла дверь прежде, чем он позвонил.

— Ну как дела? — спросила она с надеждой. Может быть, Джон решил помириться?

Хосито вручил ей коробку. Там были разные мелочи, которые она приносила в дом Джона, включая ее фотографии, сделанные им. Она еле удерживалась от слез, глядя на эти памятные безделушки.

— Я так сожалею, — простонал Хосито. — Он все равно что раненый зверь, я не могу с ним разговаривать. Что он заставлял меня говорить вам по телефону… Вы меня простите, сеньорита, но он даже не дал мне позвонить вам и извиниться, сказал, что уволит меня. Он бы и уволил.

— Уволить тебя? — ахнула она. — Да ты ведь с ним уже…

— Это все так, — согласился Хосито, пожав плечами. В черном костюме он казался немного выше. — Но сейчас он совсем без жалости увольняет людей. Он всегда был суров, а сейчас и вовсе стал непробиваемым, как кирпичная стена. Тогда ночью, когда вы звонили, он взял бутылку виски к себе в комнату и до вчерашнего утра не мог поднять головы. Это первый раз после смерти миссис Дуранго он так напился. — Он горестно покачал головой. — Как только протрезвел, то заставил меня ходить по дому и собирать все вещи, которые вы приносили, а потом отвезти их сюда, вернее, не сюда, а в дом мистера Доналда. Это уж он сказал мне, что вы переехали. — Тут он снова вздохнул. — Что делать, ума не приложу. Он вышвыривает с тарелки картофельное пюре, потому что, видите ли, оно слишком жирное, заставляет меня по телефону говорить невесть что такому старому другу, как вы. Но самое странное случилось на той неделе. Вы помните телепередачу, что он всегда смотрел вместе с вами? Она как раз шла, а он схватил с кофейного столика большой горшок африканских фиалок — и об экран.

Она опустила глаза на коробку, хотя ей было невыносимо больно видеть ее.

— Значит, ты помнишь, Хосито, как мы , смотрели это шоу? — с грустью сказала она. Затем тихонько засмеялась. — Я сама, наверное, виновата. Я солгала ему… — Она тряхнула головой, чтобы возвратиться к реальности. — Тебе лучше вернуться назад, пока ты еще не лишился места, да и у меня много работы. Спасибо тебе, Хосито.

— Да, сеньорита. Lo siento mucho…[3].

— Мне тоже жаль, дружочек, — сказала она мягко. — Хосито, позаботься о нем. Он слишком изводит себя.

Он кивнул.

— Да я всегда готов, даже несмотря на то, что… в тот момент я с радостью взял бы одну из его машин, дал задний ход и придавил бы его, — добавил он кровожадно.

— Как тебе не стыдно, Хосито! Ты же знаешь, какие дорогие нынче покрышки! Он вздохнул.

— Хосито, — она старалась не смотреть на него, — он все еще видится с Мелоди? Она как-то упомянула, что собирается с ним в Нассау на уик-энд.

— Мелоди? — Он нахмурился. — Сеньорита, он почти все время сидит у себя в офисе, он этой работой себя в могилу вгонит. А когда он на ранчо, то заставляет своих ковбоев посещать церковную службу.

Она удивленно подняла брови.

— Он что, читает им проповеди? — спросила она.

— Ну что вы, сеньорита! Они просто молят Бога избавить их от него, — ответил он. — Adios[4], сеньорита.

На следующее утро она не смогла поднять головы из-за мучившей ее тошноты. Переволновалась, убеждала она себя, просто эмоциональный шок, в который вогнал ее Джон своим обращением.

Но проходил день за днем, а тошнота не прекращалась, и она всерьез начала беспокоиться. Может, она переработала? Она решила отдохнуть и пролежала в постели два дня.

Ее очень удивило появление Доналда однажды утром с небольшой картиной под мышкой.

Она открыла дверь, накинув темно-красный вельветовый халат, бледная, растрепанная.

— Привет, — сказала она слабым голосом. Он во все глаза в ужасе уставился на нее.

— Бог мой, что с тобой? — вырвалось у него.

— Просто вирус. А это что? — она кивком указала на сверток.

Он протянул ей картину, где был изображен ее крошечный домик с маленьким желтым «фольксвагеном» неподалеку.

— Подарок на новоселье, — сказал он, улыбнувшись. — Думаю, он тебя немного развеселит.

Она ненавидела себя за слезы, неожиданно подступившие к горлу. Последнее время ей ничего не стоило расплакаться — она даже перестала смотреть старые сентиментальные ленты по телевизору.

— Спасибо тебе, Доналд. Как это трогательно с твоей стороны.

Он пожал плечами, явно испытывая неловкость.

— Я не придумал ничего лучше… — Он оглядел ее с головы до ног. — Ты виделась с Джоном? — спросил он тихо.

Она покачала головой, слегка улыбнувшись.

— Все кончено, ты же знаешь. Он сделал шутливую гримасу.

— Я могу надеяться, что ты когда-нибудь простишь меня? — спросил он.

Она с нежностью дотронулась до его руки.

— Это все равно бы случилось, рано или поздно, — заверила она его. — Доналд, я должна снова лечь, — добавила она с улыбкой. — Мне очень нехорошо.

— Я могу чем-нибудь помочь тебе? — спросил он обеспокоенно. — Хочешь, я вызову доктора?

Она отрицательно покачала головой.

— Ничего, все пройдет, — ответила она уклончиво. — Хотя эта пакость дьявольски упорная, не знаешь, как избавиться от нее. Она буквально высасывает из меня силы. Придется брать машинку в постель, — вздохнула она.

— Ну ладно, если тебе что-нибудь понадобится, звони мне. Договорились?

— Ты душечка, Доналд. Спасибо тебе. Он кивнул и, махнув рукой, повернулся и сбежал по ступеням.

Она вернулась в дом и заперла дверь. Когда же она все-таки придет в себя, подумала она с тоской. Может, ей следует перестать жалеть себя? Может, это просто лень или депрессия? Еще денек она полежит, а потом заставит себя встать и начать работать.

Она снова взялась за книгу, но вскоре вынуждена была себе признаться, что мешает ей жить вовсе не вирус, а что-то совсем другое. Она подозревала, что знает, в чем дело. Ни она, ни Джон не подумали о мерах предосторожности в ту безумную ночь, которую они провели вместе. Две недели она не решалась идти к врачу, потому что симптомы были слишком явные. Прошло уже шесть недель после той ночи, и наконец она отправилась на прием к доктору, умирая от страха. Он послал ее в лабораторию сделать анализы, но по его дружескому, благожелательному тону ничего нельзя было понять. Наутро она позвонила в его приемную, чтобы узнать результат, и в состоянии шока выслушала ответ. Она была беременна.

Беременна! Следующие полчаса она в трансе мерила шагами комнату. Один телефонный звонок — и вся ее жизнь полетела вверх тормашками.

Она прошла в гостиную и села в большое глубокое кресло, руки невольно потянулись к слегка уже раздавшейся талии. И вдруг неожиданно она ощутила внутри себя жизнь. Крохотный, распускающийся бутон. Ребенок.

Она рассеянно смотрела на новые белые занавески, которые только что повесила, и тупо думала о том, как прелестно они выглядят и как хорошо, что она вытащила их из шкафа в спальне. Ей вдруг стало смешно. Она сидит здесь, незамужняя, беременная, одна как перст в этом мире, и все, о чем она способна думать, — это о новых занавесках.

Со вздохом она откинулась на подушки. Слава Богу, теперь хоть она знает, что вызывает тошноту и обморочное состояние, так мучившие ее. Своего рода вирус.

Ребенок. Она улыбнулась, подумав о кружевных крошечных распашонках и платьицах и о существе, которое потребует ее любви и заботы. Сладко пахнущее молоком нежное маленькое дитя, которое вырастет…

У нее вдруг остановилось дыхание. Какое будущее ждет ребенка без отца? Хьюстон не маленький город, но она достаточно хорошо в нем известна. Она не может оставаться здесь. Обречь ребенка на вечное клеймо незаконнорожденного — это было бы слишком несправедливо по отношению к нему. Она, конечно, могла бы предложить Доналду жениться на ней — она понимала, что он сделает это не колеблясь, но это было бы нечестно. А если Джон узнает, что она беременна… Она горько улыбнулась. Он решит, что это ребенок Доналда, именно так он и подумает. Они с Эллен не могли иметь детей, и она знала, что Джон наотрез отказался выяснить, чья это вина. У него были псе основания считать, что он бесплоден.

Она не долго тешила себя мыслью, как она сообщит ему, — всего какую-то минуту. Если он не поверил правде насчет Доналда, он уж точно не поверит, что этот ребенок его. И кроме того, у нее не было сил сражаться с ним снова. Он мог бы ранить ее слишком жестоко. Друзья, которые становятся врагами, хорошо знают, как нанести удар побольнее.

Спустя некоторое время, когда прошли оцепенение и шок, она заварила себе чаю и стала думать о том, как ей поступить и куда поехать. В штате Джорджия, в небольшой общине в окрестностях Атланты, жила ее незамужняя тетка. И если придумать историю о трагически погибшем муже…

Она кончила пить чай и отставила чашку. Ей показалось странным, что она сидит и размышляет о предстоящих месяцах беременности. Она совсем не думала сейчас о тех тяготах, которые вскоре свалятся на нее. Она просто сидела и улыбалась, думая о том, как хорошо, что в доме появится еще одно живое существо. Быть может, маленький мальчик, похожий на своего отца; она отдаст ему всю свою любовь, которую отверг Джон Дуранго. Она назовет его Камерон, если это будет мальчик. Это было второе имя Джона, и ей нравилось, как оно звучит. И еще Эдвард, в честь ее покойного отца. Камерон Эдвард… Виньи. Нет, ее девичье имя не годится, придется придумать другое. Она помрачнела. Впрочем, времени еще достаточно. А сейчас пора за работу — очередная глава рукописи требует своего продолжения.

Она встала с кресла и направилась к машинке, когда раздался звонок в дверь. О Господи, только бы не мисс Роуз и целый час ее жутких историй про соседей напротив.

Она открыла дверь, ожидая увидеть мисс Роуз, но на пороге стоял Джон Дуранго с букетом темно-красных роз.

Глава 9

Она смотрела на него во все глаза, словно обнаружила перед дверью французскую флотилию. «Как он хорош», — автоматически мелькнуло в ее сознании: темно-синяя спортивная куртка, белые брюки, белая с открытым воротом шелковая рубашка и кремовая шляпа на жестких волнистых волосах.

— У меня был длинный разговор с моим кузеном, — произнес он наконец. Глаза сузились, скулы обрисовались еще жестче. Он внимательно оглядел ее. — Он прав, выглядишь ты плохо.

Внутри все похолодело. Теперь он решил мириться с ней, когда уже поздно: она беременна и не смеет сказать ему об этом, опасаясь, что он предложит ей выйти за него замуж только из чувства долга. Он ведь не любит ее, она никогда не поверит в его любовь после того, как он с ней обращался.

Обида, подступившая к горлу, душила ее.

— Как мило, что ты зашел, но новоселье откладывается до 1995 года. Я позабочусь о том, чтобы тебе послали приглашение, — добавила она любезно, пытаясь закрыть дверь.

Он поставил ногу в сияющем ботинке между дверью и косяком.

— Ты не хочешь впустить меня хотя бы ради нашей старой дружбы? — Он жадно вглядывался в ее лицо, словно страшно изголодался по нему.

— Нет, не хочу, — ответила она спокойно. — Твоя нога мне мешает. Убери ее, пожалуйста. Он поморщился от досады.

— Я не соображал, что говорил, когда заставил Хосито отвечать тебе, — с трудом выговорил он после короткой паузы. В голосе слышалось раздражение. Он терпеть не мог извиняться и никогда этого не делал. Слова его были почти пределом его возможностей.

— Правда? — спросила она, на мгновенье подняв на него глаза, в которых застыла мировая скорбь.

Большая рука нервно стиснула зеленую бумагу, в которую были завернуты розы.

— О Боже, а что ты хотела от меня? Чтоб я ползал на коленях, умоляя тебя не лезть в постель к Доналду?

— Ты мог бы больше доверять мне. — Ее зеленые глаза смотрели осуждающе. — Когда ты нашел меня в его студии, ты подумал самое плохое: что мне просто не терпится запрыгнуть к нему в постель. Именно этого я и не могу простить тебе, Джон, того, что ты мне не доверял.

— Ты не знаешь, что за отношения у нас были, не сейчас, гораздо раньше, особенно после смерти Эллен. Он ненавидел меня за обстоятельства, которых я не в силах был изменить, они были не в моей власти. И ни разу ни один из нас до сегодняшнего утра не сделал попытки все исправить. Он… сказал Хосито, что хочет поговорить со мной. Я попросил его прийти ко мне в офис, и мы наконец поговорили — о прошлом и о тебе. — Он тяжело вздохнул. — Доналд обеспокоен тем, как ты выглядишь.

— Я как раз собиралась пойти купить себе что-нибудь новенькое и сделать прическу.

— Не об этом речь, — рявкнул он. — Я говорю о том, что ты бледная как смерть и какая-то… изменившаяся.

Будь начеку, девочка, одернула она себя. Не раскрывай карты. Она откинула назад стой длинные рыже-золотые волосы, проследив, как он буквально пожирает их глазами.

— Я работаю на износ и при этом очень мало сплю, — ответила она тихо. — Но вчера я все-таки сходила к врачу, и он сказал, что я в прекрасной форме. — «Для беременной женщины», — добавила она про себя.

Он немного расслабился, но брови по-прежнему были хмуро сведены на переносице.

— А ты уверена, что он хоть что-нибудь понимает в своей профессии? — спросил он после некоторого колебания.

— Надо думать. Он ведь обслуживает работников твоей компании, — быстро нашлась она. — Ну все, Джон. Мне некогда…

— Мне тоже некогда, черт побери! Все считают, что в данный момент я веду переговоры об аренде нефтяных промыслов с шейхом из Саудовской Аравии.

— Тем более не смею тебя задерживать. — Она снова попыталась закрыть дверь.

У него был вид, словно ему предстояло отправить в рот и сжевать пачку гвоздей.

— Может, ты все-таки меня выслушаешь? — спросил он.

— Конечно, так же, как ты выслушал меня, когда я пыталась объяснить тебе про Доналда.

— Доналд мне все об этом рассказал, — ответил он с горечью. — О том, что он говорил и для чего. И о том, что ты сказала мне на благотворительном балу. — Глаза смотрели едва ли не умоляюще, если эти два серебристых фейерверка вообще способны умолять.

Она вспыхнула и отвела глаза.

— Теперь все это уже позади, — сказала она твердо, хотя внутри была сплошная боль. — Все это уже в прошлом. Давай… давай забудем про все.

— Я не могу, — сказал он с отчаянием в голосе. — Как ты не поймешь, что я не могу?

Она повернулась и пристально посмотрела на него.

— Что тебе сказал Доналд? — спросила она, не отрывая взгляда от его страдальческих глаз. Интересно, чем вызвана эта боль? Не примешивается ли здесь чувство вины? Он вряд ли знает о ребенке. Ему неоткуда было узнать. Тогда что же это?

— Может, ты хотя бы возьмешь розы? — спросил он. — А то у меня от них начнется сенная лихорадка.

— Конечно, — ответила она. Протянув руку, она взяла розы и начала медленно ломать темно-красные головки о его шелковую рубашку.

Утром она приняла прописанную доктором таблетку против тошноты. Затем надела просторную блузку и брюки, которые так и не застегнулись. Нужна была более свободная одежда. И на сегодня это было главной заботой.

Ей не хотелось покупать одежду для беременных. Не стоит этого делать, пока она не решила, какую невероятную историю она собирается выдать своей прелестной, но весьма легкомысленной тетушке, когда будет ей писать и просить разрешения приехать пожить у нее. Какое все-таки счастье, что ей теперь не надо держаться за постоянную работу. Деньги сейчас беспокоили ее меньше всего.

Она хотела купить широкие брюки на резинке, но, к своему удивлению, нигде их не нашла. В изнеможении она решила отправиться в тенистую аллею около офиса Джона, с надеждой, что не столкнется с ним по дороге. Вчерашняя встреча едва не доконала ее. Почти час после этого она не могла прийти в себя.

В маленьком магазинчике по пути она нашла все, что искала. Она купила четыре пары светлых брюк на два размера больше, чем она обычно носила, и в тон им две хорошенькие свободные блузки. Сделав покупки, она зашла в тенистую аллею, где играли в шары, чтобы спокойно посидеть и перевести дыхание. Было так жарко, что она вообще с трудом дышала, чувствуя, как с каждой минутой подступает тошнота. Она нарочно уронила сумочку, чтобы иметь повод опустить пониже голову в надежде, что ей станет лучше. Но дурнота не проходила. До машины было меньше чем полквартала, но с таким же успехом могло быть и шесть миль — так ей было плохо.

Она отдала бы сейчас половину гонорара за кусочек льда или мокрую салфетку. Но поблизости не было видно ни одной закусочной, одни лишь небольшие магазинчики.

Не судьба, решила она, горько ухмыльнувшись. Но тем не менее, посидев еще с минуту, она поняла, что выбора нет — либо надо сделать усилие и встать, либо сидеть здесь весь день.

Подобрав сумочку и пакет, она поднялась со скамейки и поплелась к машине. Ей казалось, что вокруг творится какое-то безумие — стены качнулись и стали надвигаться на нее, а люди, сидевшие на скамейках, вдруг расплылись и начали исчезать. Она заметила крупного, внушительного вида мужчину в темном костюме и в шляпе, который шел ей навстречу, но лица его она не разглядела. Перед глазами тревожно замелькали серебристые и черные круги, и она почувствовала, как медленно оседает на землю…

Открыв глаза, она обнаружила, что лежит на диване в совершенно незнакомой обстановке, которая постепенно вырисовывалась перед ее затуманенным взором. Она закрыла глаза, поморгала и глубоко вздохнула. Слава Богу, по крайней мере не тошнит. Ей было легко и спокойно, дурнота ушла совсем. Она повернула голову и увидела прямо перед собой обеспокоенное лицо Джона Дуранго.

— Тебе лучше? — спросил он, холодно улыбнувшись.

Она огляделась. Джон сидел рядом с ней на диване, а в дверях стояли трое незнакомых мужчин и изумленно разглядывали ее.

— Гораздо лучше, спасибо, — с трудом ответила она.

— Тогда будь любезна сказать мне, какого дьявола ты шляешься по такой жаре и хлопаешься в обморок.

Она с трудом села, не сводя с него глаз.

— Я делала покупки, разве не понятно? — Она указала на сумку, лежащую на кофейном столике у дивана. — И какое тебе дело до того, где я падаю в обморок? Эта аллея что, твоя частная собственность?

Люди в дверях стали деликатно уходить, один из них помедлил немного, прежде чем закрыть за собой дверь.

— Хочешь выпить чего-нибудь? — спросил он. Его беспокойство, видно, было настолько велико, что здравый смысл возобладал над дурным характером. Взгляд скользил по ее телу так, будто он ожидал увидеть рану, вызвавшую обморок.

— Достаточно маленькой бутылочки колы, — сказала она. Кондиционер приятно обдувал ее перегретую кожу.

— Сейчас принесу. — Он вышел, а она стала разглядывать комнату, чтобы немного привести в порядок мысли. Кабинет в серо-голубых тонах с уютной мягкой мебелью, и массивным письменным столом свидетельствовал о хорошем вкусе его хозяина.

Буквально через мгновенье Джон вернулся с охлажденной банкой кока-колы. Он открыл ее и протянул Мадлен.

— Ты просто волшебник, — сказала она, сделав большой глоток.

— В этом можно не сомневаться, — пробормотал он, на его точно резцом вырезанных губах появилась необычная, едва заметная улыбка, и какой-то загадочный огонек зажегся в его серо-стальных глазах.

— А как насчет того, чтобы поесть? — спросил он. — Ты ела что-нибудь сегодня?

— Только чай, — прошептала она виновато.

— Идиотка, — кратко заключил он, но в его ворчании зазвучали прежние заботливые нотки. — Тогда идем обедать.

— Но еще слишком рано для обеда, — запротестовала она.

— Тогда я закажу тебе завтрак.

— Но ведь уже половина двенадцатого. Он посмотрел на нее.

— Дорогая, если мне понадобится завтрак среди ночи, я его достану. Хочешь пари?

Она улыбнулась ему, впервые, быть может, за целую вечность, и действие ее улыбки оказалось удивительным: он глядел на нее так долго, что она в смущении опустила глаза, а сердце бешено забилось.

— Ну что, идем, Ласочка? — спросил он тихо.

Она потянулась к столику, чтобы взять сумочку и покупки, ей было приятно вновь услышать придуманное им ласковое прозвище.

Хорошо было знать, что он больше не сердится на нее. И хотя она не собиралась возвращаться к их прежним отношениям, быть может, они снова могут стать друзьями… до тех пор, пока она не уедет насовсем. По крайней мере тогда она сможет увезти с собой частичку рая.

Джон заказал завтрак в одном из ресторанов, чем вызвал удивление у посетителей, ожидающих времени обеда.

— Я знаю здешнего шефа, — сказал он, усы поднялись в ухмылке. Дожевав последний кусок тоста, он стал потягивать кофе.

— Я этому рада, — вздохнула она. — Не помню, когда я была так голодна.

Он усмехнулся, черты лица смешались, а в глазах, глядящих на нее, светились любопытство и нежность.

— Ну что, насытилась?

— Более чем. Спасибо. — Она с улыбкой взглянула на пустую тарелку.

— Яйца тебе очень полезны, если ты склонна к обморокам. В них много белков. Но и бифштекс тоже не повредит. — Он вскинул голову. — Как насчет бифштекса прямо сегодня вечером?

Она застыла, в глазах ее появилась настороженность.

— Даже не знаю… — начала было она, но он не дал ей докончить фразу. Подавшись вперед, он с нежностью посмотрел на нее.

— Дорогая, я не буду пытаться снова уговаривать тебя лечь со мной в постель, — сказал он тихо. — Обещаю, я не дотронусь до тебя, если ты этого не захочешь.

Она глядела на него как завороженная.

— Мы ведь можем еще вернуться назад, — вырвалось у нее.

— Нет. Только вперед. Шаг за шагом, день за днем. Никаких виляний, никаких отступлений. Никакого копания в прошлом.

Глаза ее с любовью вглядывались в его лицо. Она не должна соглашаться. Если у нее осталась хоть капля здравого смысла, надо подниматься и бежать без оглядки. Но она слишком любила его, и так трудно было отказаться от счастья, что он предлагал ей. Совсем скоро ее состояние ни для кого не будет секретом, и ей придется покинуть Хьюстон. Но пока она выглядит просто упитанной. Он даже ничего не заподозрит. Если бы не этот обморок… Но вызвать его мог с таким же успехом и пустой желудок. Он ведь мужчина. Что он знает о беременных женщинах?

— Ну хорошо, — согласилась она, немного помолчав.

Он просиял.

— Я велю Хосито заехать за тобой около шести. Ну как, тебе лучше? Тогда пошли. Глаза ее широко раскрылись.

— Господь с тобой, мне не нужен вооруженный эскорт!

Он неловко поерзал на стуле, избегая глядеть в ее сторону.

— Можешь смеяться надо мной, но я не хочу, чтобы ты ездила одна ночью.

— Но я всегда это делала, — возразила она. Он посмотрел на нее так, будто порывался что-то сказать, но не решался. Усы раздраженно дернулись.

— За одну эту неделю на твоей улице было два ограбления. И все поздно ночью. Смейся надо мной, сколько душе угодно, ну давай!

Она невольно рассмеялась, поглядев на его свирепую мину.

— Ну хорошо. В конце концов, бензин твой.

— Это уж точно. Какой смысл владеть нефтяной компанией, если не можешь пользоваться своей продукцией для собственного удовольствия?

Она не нашла что возразить.

«Роллс-ройс» промурлыкал при подъезде к ее дому ровно в шесть. Улыбающийся Хосито сидел за рулем, а Джон, словно модель из журнала мод в своем темном вечернем костюме, выбрался с заднего сиденья, чтобы помочь ей сесть в машину.

Взгляд его явно одобрил длинное черное платье, то же, что было на ней на благотворительном балу, с той лишь разницей, что красную розу на плече она заменила белой. У нее не было выбора — это было единственное платье, которое еще на нее налезало.

— Куда мы едем? — спросила она с любопытством.

— Туда, где подают лучший в Хьюстоне бифштекс, — ответил он, улыбнувшись.

— И где же это?

— У меня в квартире.

Подняв на него глаза, она почувствовала, как побелели ее щеки. Его рука, такая теплая и немного шершавая по сравнению с ее шелковой кожей, сжала ее руку, и от этого мягкого, успокаивающего прикосновения радость забурлила в ее крови.

— Тебе нечего бояться, — сказал он тихо. — То, что я обещал, остается в силе. И Хосито будет там всю ночь. Он ценой собственной жизни защитит тебя, если понадобится.

Она расслабилась, хотя и не полностью. Она боялась, что воспоминания нахлынут на нее в ту минуту, когда она войдет в дверь.

Ее пристальный взгляд остановился на его твердом лице. А что, если она ему прямо сейчас скажет: «Джон, я беременна»? Как он будет себя вести? Едва заметная коварная улыбка мелькнула в ее глазах и померкла. Он, наверное, упадет в обморок, подумала она. А после этого… Она не решалась думать о том, что будет после. Пальцы что было силы сжали сумочку. Только не давать себе воли.

— Прекрасно, — сказала она. — А все же откуда берутся эти бифштексы? С ранчо? Он с испугом уставился на нее.

— С ранчо? Господи, что за мысль! Я не развожу скот на говядину.

Она похлопала ресницами.

— Мне казалось, мы были друзьями.

— Мы и сейчас друзья.

— Так неужели для друга ты пожалеешь одну из этих старых паршивых породистых коров? Он раздраженно дернулся.

— Эти «паршивые» породистые коровы приносят около двадцати пяти тысяч долларов, а то и больше, на аукционах. Кому в голову придет есть племенной скот!

— Почему бы и нет. Не обязательно ведь одновременно есть бумаги, подтверждающие их родословную.

Он тяжело вздохнул.

— Боже, дай мне терпения…

— Чего-чего, а уж этого он тебе явно не дал. Абсолютно никакого терпения.

— Но один раз все же дал, — напомнил он ей, многозначительно улыбаясь.

Она покраснела до корней волос и опустила глаза, стараясь избежать его пристального взгляда.

Он немного помолчал, прежде чем спросить:

— Ты все еще стыдишься того, что произошло?

Боже, что ему ответить?.. Она отвернулась, глядя из окна на огни ночного города.

— Тебе не кажется, что Хьюстон особенно хорош ночью? — спросила она с наигранной живостью.

В ответ он только рассмеялся, но в смехе его было что-то хищное.

Бифштекс был удивительно сочным. Хосито подал к нему домашние булочки и салат из свежих овощей, а на десерт — персиковый торт. Мадлен ела с жадностью, будто последний раз в жизни, постоянно чувствуя на себе любопытный взгляд Джона.

— Это было так вкусно, — проговорила она в оправдание, слегка выпятив нижнюю губу.

— Я рад, что тебе понравилось. — Он встал, придержал ее стул и повел ее в гостиную. — Брэнди? — спросил он.

Она было согласилась, но тут же передумала, вспомнив, что алкоголь вреден для ребенка.

Он, по-прежнему улыбаясь, налил себе виски.

— Тогда виски? — с насмешкой в голосе предложил он и рассмеялся, когда она состроила недовольную гримасу.

Он прислонился к бару и стоял, рассматривая ее каким-то хозяйским взглядом.

Она вскинула подбородок.

— Ищешь прорехи? — вызывающе спросила она.

Он покачал головой, не переставая улыбаться.

— Тебе это вдет, дорогая. — Голос был глухой, низкий.

— Что идет?

— Полнота, разумеется, — ответил он. — Как ни странно, но я это заметил. — Он стал медленно, маленькими глотками отпивать из стакана. — А ты что подумала?

— Ничего. — Она покраснела и отвернулась. Он тихо рассмеялся и затем сел рядом с ней на роскошный мягкий диван. Она обеспокоенно поглядела на него, память еще хранила воспоминания о том, как они сидели на этом диване в последний раз и куда это их завело.

— Не смотри так испуганно, — сказал он тихо. — Я же обещал не трогать тебя, ты забыла?

— У тебя это прекрасно получается глазами, Джон Дуранго. — Он был совсем рядом, и она уже всем телом ощущала его близость — его тепло, чисто мужской запах одеколона. Она скрестила ноги и крепко сцепила руки, лежащие на коленях.

Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и откинулся назад с таким видом, словно долгие месяцы провел в пустыне.

— Устал? — спросила она, в голосе невольно прозвучала обеспокоенность.

Он улыбнулся, пушистые усы дрогнули.

— Смертельно. У меня все это время был убийственный график работы. — Он приоткрыл один глаз, чтобы следить за ее реакцией. — Не говоря уже о том, что ты совершенно выбила меня из колеи.

Она вспыхнула.

— Не стоит во всем винить меня одну. Вся каша заварилась как раз из-за твоей непомерной подозрительности.

Он покачал головой.

— Нет, дорогая. Каша заварилась из-за того, что я затащил тебя в постель. — Он повернул голову и поймал ее взгляд. От выражения его глаз по всему ее телу прошел трепет. — Интересно, а тебе было трудно, пока между нами лежал меч?

Она кивнула.

— Мы были такими близкими друзьями все эти годы, и я даже не сознавала, как много времени мы проводим вместе, до тех пор, пока все не кончилось. — Она грустно улыбнулась. — И я… почувствовала себя одинокой.

— Как и я. — Он нежно взял ее пальцы в свою большую теплую руку. — Мадлен, а почему бы нам не проводить больше времени вместе?

— А как ты это себе представляешь? Он глубоко вздохнул и прямо поглядел ей в глаза, которые смотрели на него с любопытством.

— Я хочу сказать, почему бы нам не пожениться?

Его слова потрясли ее. Она застыла, глядя на него так, словно у нее отнялся язык.

Он досадливо поморщился.

— Черт возьми, мне не следовало так наскакивать на тебя. Я намеревался к этому прийти постепенно… Но теперь это уже не имеет значения, — сказал он, упрямо сжав челюсти. — Ну так ты согласна?

Она попыталась в ответ что-то сказать, но губы задрожали, и только после второй попытки она с трудом выговорила:

— Мы… ты сам сказал, что никогда снова не женишься.

— Значит, передумал, — отрезал он и, порывшись в кармане, достал сигарету и зажигалку, отделанную позолотой.

Она смотрела на него, все еще не оправившись от неожиданности его предложения. Он сказал, что хочет на ней жениться, но никогда не говорил ей о своей любви. А если он любит ее, то как мог обращаться с ней так, как он это делал в последние месяцы? Одно противоречило другому. И вот теперь еще и ребенок…

Если бы только она могла доверять ему и знать, что он не будет больше мучить ее. Но если он так неистовствовал при появлении Доналда в ее спальне, как он воспримет новость о ее беременности? Удастся ли ей убедить его, что это его ребенок, а не Доналда? Ей казалось, она больше не вынесет, если он еще раз отвернется от нее. Ей хотелось иметь хоть немного времени, чтобы поверить в его чувства, восстановить его доверие к ней. Но через месяц или чуть больше ее беременность станет явной… Господи, какая безвыходная ситуация!

— Я не могу выйти за тебя замуж, — произнесла она наконец.

Он молча смотрел на нее, с улыбкой читая в ее прелестном лице страх и неуверенность.

— И все-таки думаю, что выйдешь. Тебе только надо привыкнуть к этой мысли. Я всегда добиваюсь своего, дорогая, а тут еще и то, что я хочу тебя до сумасшествия. — Голос понизился до шепота. — Сейчас более, чем когда-либо.

Ее озадачил огонек, блеснувший в его глазах.

— Почему именно сейчас? — спросила она. Потемневшие глаза скользнули по ее телу в тесно облегающем платье.

— Мои доводы смутят тебя, — сказал он, лукаво ухмыльнувшись. — Иди сюда, и я тебе наглядно продемонстрирую некоторые.

Она схватила с кофейного столика сумочку и направилась к двери.

— Всего хорошего, Джон, — сказала она. — Спасибо за бифштекс.

— А как ты намерена добираться домой? — вежливо спросил он.

Рука ее уже была на дверной ручке. Она остановилась в раздумье.

— Я возьму такси. Он ухмыльнулся.

— Подожди минуту, Хосито отвезет тебя домой. На этот раз я не буду настаивать на том, чтобы спать с тобой. Это, я полагаю, скрасит тебе вечер.

— Думаю, что да, — ответила она с вызовом в голосе.

Он только улыбнулся и грациозно, точно большой кот, поднялся с дивана.

— Только запомни. Ласочка. Рано или поздно ты проникнешься моими доводами.

Дом становился все больше похож на цветочный магазин. Каждый день приносил новую дюжину роз — красных, розовых, белых, цвета абрикоса — от Джона.

Когда он не присылал роз, то звонил. Он знал, что она не станет готовить себе завтрак, и потому каждое утро отправлял ей с Хосито ветчины, яиц и домашнего печенья. В первый же день она поняла, что, если не съесть всего, он будет без конца гонять беднягу Хосито. И ради Хосито она подчищала тарелки.

Однако она все не соглашалась встретиться с ним, несмотря на то что он регулярно звонил ей по шесть раз в день. Она призналась себе, что боится разговора с ним. Джон, как бульдозер, своим упорством мог прошибить хоть кирпичную стену, но в данном случае решать должна была она. Ей необходимо было подумать, а Джон своей настойчивостью мог лишь помешать. Джон Дуранго должен усвоить, что не все в мире подвластно его воле.

Во второй половине дня, в пятницу, она, как обычно, отправилась в бакалею. Но как только она собралась выйти из машины, поставив ее на привычное место, она вдруг ощутила на себе чей-то пристальный взгляд.

Она остановилась у столов с выпечкой возле входа в магазин и тут увидела шедшего по дорожке ей навстречу Джона Дуранго в темно-синем в полоску костюме, с неизменной шляпой на голове. Она сразу же заметила, что лицо его мрачнее тучи.

— Какого черта ты отказывалась разговаривать со мной? — проревел он. — Тебе что, не нравятся все эти розы?

— Ну как же, они просто обязаны мне нравиться, — ответила она сердито. — Они уже заполонили две комнаты, я набиваю ими подушки, кладу вместо зелени в суп и украшаю торты… Я даже принимаю ванну с этими пресловутыми розами.

— Я думал, ты любишь розы.

— Люблю, но мне не хочется быть заживо погребенной в них. У меня не хватает ваз. Все горшки и кастрюли заполнены розами, и мне, очевидно, грозит голодная смерть.

Он просиял.

— Я велю Хосито привозить тебе дополнительно второй завтрак и ужин.

— Только не это! — испуганно воскликнула она и вдруг увидела, что на них с любопытством смотрит продавщица. — Завтрака вполне хватает. С остальным я справлюсь. Ты же знаешь, как я ненавижу завтракать, — добавила она с укоризной.

— Но ты ведь болела, — настаивал он. — Нужно восстанавливать силы. — Он ухмыльнулся. — Если ты выйдешь за меня замуж, я буду тебя откармливать. Могу из ложечки.

— Я не собираюсь, повторяю, не собираюсь выходить за тебя замуж! — выкрикнула она в изнеможении. — Прошу тебя, Джон, уйди!

— Не уйду, пока ты не скажешь «да». — Он всунул руки в карманы брюк. — Я сегодня абсолютно свободен. Могу ходить за тобой по пятам.

— В этом случае тебе придется жить без еды. Как ты на это смотришь? — спросила она. Он пожал плечами.

— Перехвачу что-нибудь по дороге.

— Позволь мне взять на себя решение этой нехитрой проблемы. — Она повернулась к столу и пробежала глазами по полкам с кондитерскими изделиями.

— Лимонная меренга. Кажется, твой любимый пирог? Он кивнул.

— В общем, да.

Держа пирог в одной руке, она вынула пятидолларовую бумажку и, мило улыбнувшись, вручила одной из продавщиц.

— Возьми, дорогой. — Она похлопала ресницами. — Ешь на здоровье.

Отведя руку, она швырнула пирог ему прямо в лицо.

Она думала, что лимонный пирог обескуражит его, но на следующее утро, когда она вышла пробежаться трусцой для разминки в надежде встряхнуться и прийти в себя после бессонной ночи, до слуха ее донесся звук подъезжающей машины.

Она отошла к обочине, чтобы пропустить ее, а в голове мелькнула мысль: «Какой нормальный человек, кроме свихнувшейся беременной женщины, которой не сидится и не лежится дома, способен подняться в такую несусветную рань?» Но, заметив, что машина не собирается обгонять ее, она обернулась и поглядела через плечо.

Следом за ней медленно ехал белый «роллс-ройс» с Хосито за рулем, а из заднего открытого окна, улыбаясь аккуратно подстриженными смоляными усами, высовывался Джон Дуранго.

Глава 10

— Доброе утро, — приветствовал он ее.

— Доброе утро, — ответила она сухо, не замедляя бега. Она стала про себя считать шаги: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

— Хорошая погода сегодня, — продолжал он как ни в чем не бывало, глядя на нее сквозь густую зеленую листву деревьев по обочинам дороги. — Совсем неплохая для такого раннего лета.

— Очень приятная. — Она с трудом заставляла себя не смотреть в его сторону.

— Почему бы тебе не устроить передышку и не прокатиться с нами? — предложил он через минуту.

Она наконец взглянула на него.

— А почему бы тебе не выйти из машины и не пробежаться немного со мной? По-моему, ты всегда утверждал, что боссы, которые просиживают штаны за столом, раньше других разваливаются на части…

Наступила пауза, затем открылась и хлопнула дверца машины, и через мгновенье Джон уже трусил рядом с ней, а Хосито следовал за ними в роскошном лимузине.

Даже в поношенных джинсах и коричневой трикотажной рубашке он выглядит весьма элегантно, невольно подумала она, с одобрением оглядывая его мускулистую фигуру, пока он неторопливо бежал рядом.

— Ты сегодня здорово похож на него, — заметила она.

— На кого?

— На того парня из телешоу, с одной лишь разницей — он носит кроссовки, а ты ботинки. Он хмыкнул, отчего усы его дернулись.

— Его герой не мог разориться на ботинки.

— Пожалуй, что нет. Он взглянул на нее.

— Кстати, спасибо за пирог. То, что мне удалось попробовать, было очень вкусно.

— Прости, я чувствую себя виноватой, но тогда мне показалось, что это будет очень кстати.

— Как и тарелка спагетти.

— Я думала, ты любишь спагетти.

— Раньше любил, — согласился Джон. Он снова поглядел на нее. — Ты жутко бледная. Как ты, ничего?

— Вполне, — солгала она. На самом деле ей было неважно, но она твердо решила не показывать виду. Она снова начала считать про себя. Минутой позже, оглянувшись назад на машину, она сказала:

— Какое идиотское зрелище — мы бежим трусцой перед «роллс-ройсом» в воскресенье в половине шестого утра.

Он тихо рассмеялся.

— Мы и не такие безумства совершали. Помнишь, как мы ночью под проливным дождем возвращались с концерта в Джоунс-холле насквозь промокшие?

— Ну а рыбная ловля, когда мы перегрузили лодку и окунулись в озеро прямо как были, в одежде? — Она засмеялась. — У нас с тобой все же есть что вспомнить. Хорошее было время.

— Оно еще не кончилось, Ласочка, — ответил он. — По большому-то счету.

Она вдруг остановилась — тошнота подступила к горлу. Она сделала глотательное движение, дыхание все еще не успокоилось.

— Джон, мне кажется, я теряю сознание, — едва успела она проговорить.

Он подхватил ее как раз вовремя и легко поднял сильными руками.

— Мадлен, что с тобой? — обеспокоенно спросил он. — Мадлен!

— Я… я почувствовала, что теряю сознание, — прошептала она, прижимаясь к его теплой широкой груди и вдыхая запах его большого тела с ощущением, что возвращается в родные пенаты после дальних странствий. — Небольшая дурнота.

Он произнес нечто не поддающееся описанию и большими шагами бросился к машине, где Хосито уже держал открытой заднюю дверцу.

— Давай быстрее, на самой большой скорости, — приказал он, устроившись на сиденье, держа Мадлен на коленях. Он закрыл дверцу и спустил штору между передними и задними сиденьями. Хосито сел за руль, и через мгновение они уже мчались по шоссе.

— Я-то думал, что все в порядке, как, по твоим словам, тебе сказал этот чертов доктор, — напустился он на нее.

— Именно так он и сказал, — не сдавалась она. Ей стало полегче, она глубоко вздохнула и расслабилась, черпая силу из тепла, исходящего от его тела. — Джон, не покидай меня. Мне и так нехорошо.

Он с нежностью прижал ее к себе.

— Хочешь выпить что-нибудь холодное? — спросил он. — Может, кока-колу? Что-нибудь некрепкое со льдом?

Она ткнулась лицом ему в грудь.

— Со льдом — это было бы замечательно.

— Сказано — сделано. — Он шевельнулся и протянул руку к шторе. — Хосито, отвези нас в это новое кафе, где подают мороженое.

— Да, сеньор. А как сеньорита? Ей лучше?

— Полагаю, что да.

— Мне и вправду лучше, — пробормотала она слабым голосом. — Должно стать лучше, как только я отдышусь. Я немного переоценила свои силы. Давно не бегала.

Она пыталась убедить его, что ничего серьезного с ней не происходит. Но Джон есть Джон, и теперь он только и будет думать о том, чтобы тут же по дороге затащить ее к врачу, прямо в кабинет обследования. В нем чувствовалась самоуверенность человека, занимающего высокий пост и очень богатого, который, не задумываясь, пользуется своим положением.

— Надеюсь, ты не станешь делать никаких глупостей? — Она подняла голову, лежащую у него на плече, и, слегка отстранившись, поглядела в жесткое, хмурое лицо. — Джон, сейчас все пройдет. Правда, все будет в порядке.

Лицо его не смягчилось. Серебристые сверкающие глаза обеспокоенно пробежали по ее телу.

— Ты иногда меня пугаешь, — сказал он загадочно. Голос был хрипловатый. Она улыбнулась.

— Я ведь не пытаюсь плавать через пороги. — Тут она рассмеялась и добавила:

— Или летать на планере.

— О Боже, замолчи! — оборвал он ее с тяжелым вздохом, а затем, откинувшись на спинку, снова притянул к себе. — Коли тебе дурно от небольшой пробежки, представляю, как бы ты спикировала вниз с какой-нибудь чертовой горы. Я еще не забыл день, когда ты решила прыгать с парашютом, — сказал он убийственно мрачным тоном.

Она смущенно дернулась и еще теснее прижалась к его теплому телу.

— Если б не то дерево, — сказала она.

— Битый час я потратил, чтобы высвободить тебя. И это после того, как целый час в поисках тебя я прочесывал лес. Тебе повезло, что я так задержался.

Она улыбнулась.

— Ты тогда, видно, был в ужасном настроении. Орал на меня как бешеный.

— Это пошло тебе на пользу, безрассудное ты существо, — сказал он без тени сочувствия. — Мадлен, не вздумай сейчас откалывать такие идиотские номера. — Челюсти были крепко сжаты, в голосе звучала угроза.

Сердце подскочило. Она ждала, пока придет в норму дыхание, по глазам его пытаясь определить, догадывается ли он о ее положении. Она мучительно вспоминала все оброненные им за последние дни замечания и вскользь брошенные намеки.

— По крайней мере пока ты не избавилась от своего проклятого вируса, — добавил он через минуту, и она облегченно вздохнула.

— Он… ужасно упорный. Присосался, как клещ, — пробормотала она.

— Тебе надо показаться моему врачу. Тот, к которому ты обращалась, не внушает мне доверия.

— Но он ведь был и твоим врачом.

— Врачом компании, не моим личным. — Он поглядел на нее. — А что, если я запишу тебя на прием?

— Нет-нет, в этом нет никакой необходимости, — торопливо заверила она его. — Сейчас все пройдет. Видишь, меня уже даже не мутит. — Она попыталась сесть.

— Лежи смирно и не дергайся. — Глаза его вдруг оказались на уровне ее глаз, и она ощутила на лице его теплое, слегка отдающее табаком дыхание. — Автомобиль-то небольшой. Вдруг придется подобрать какого-нибудь несчастного бедолагу, чья машина внезапно сломалась, или еще кого-нибудь, где же тогда он сядет, если ты поднимешься и займешь большую часть салона?

Она с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться.

— Почему непременно это должен быть он? С таким же успехом это может быть роскошная пышная блондинка. И что тогда ты будешь делать?

Он задумался, усы дрогнули.

— Думаю, придется посадить ее на колени к Хосито, — сказал он и тихо рассмеялся. Она обняла его за шею.

— Признайтесь, мистер Дуранго, что ваше утверждение, будто я толстая, не что иное, как лживая инсинуация, — произнесла она застенчиво.

Он усмехнулся.

— Нет, я не говорил, что ты толстая. — Руки его нащупали ее полнеющую талию и слегка сжали, потом двинулись вниз к бедрам и затем, скользнув под спортивную рубашку, начали подниматься по гладкой обнаженной спине.

— Вы совсем не толстая, мисс Виньи, — шепнул он и потерся носом о ее нос, усы мягко тронули ее губы. — Просто еще более соблазнительная.

— Джон, ты же обещал, — напомнила она ему, а сердце при этом бешено запрыгало.

Он нахмурился, руки застыли на ее лопатках.

— Кажется, и вправду обещал, — признался он, чмокнул ее в нос и нехотя отпустил. — Чувствуешь себя лучше? — спросил он, помогая ей сесть.

— И да, и нет, — ответила она неопределенно.

— Тебе не следует худеть, Ласочка, — заявил он, одобрительно оглядев ее. — Боже, как ты прелестна! Всегда была красотка, но последнее время это что-то умопомрачительное.

Она опустила глаза, глядя сквозь длинные ресницы на его открытую шею. Затем ресницы поднялись.

— Ну уж вы и скажете, мистер Джон. — Она нарочно растягивала слова. Он улыбнулся ей в ответ.

— Ну уж и скажу. — И вдруг тон его неожиданно переменился, и он спросил серьезно:

— Так почему бы тебе не выйти за меня замуж, Ласочка? Почему бы тебе просто не подумать об этом?

Она посмотрела ему в глаза и медленно кивнула.

— Хорошо, я… я подумаю. Но не дави больше на меня. Очень тебя прошу, я должна сама решить. Мне нужно немного времени.

— Как скажешь, Ласочка, — ответил он, притянув ее к себе. — Как скажешь.

Как хорошо, если бы все было так просто, вздохнула она, глядя на целый лес роз, аромат которых проникал повсюду: несмотря на обещания Джона перестать давить на нее, букеты продолжали прибывать каждый день. Она понимала, что сам-то он считает, будто дает ей время на размышления, которое она сама попросила. Она, конечно, не рассчитывала, что он сможет за одну ночь изменить свои привычки, но когда она заметила, что он появляется всюду, куда она имела обыкновение ходить, то решительно воспротивилась.

— Ты ходишь за мной по пятам, — возмутилась она после того, как случайно наткнулась на него в винном магазине неподалеку от его офиса.

Он сразу же увел ее в проход, заставленный бутылками с вином, подальше от продавца за стойкой и трех покупателей.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, понизив голос. — Тебе же нельзя пить. Мне казалось, вирус вызывает у тебя тошноту.

Разве что только один Господь был наслышан о вирусных болезнях, длящихся неделями, но у Джона, слава Богу, очевидно, не возникало подозрений.

— Я и не думала покупать никакой выпивки, — прошептала она. — Мне нужна бутылочка рома для ромового кекса. Я знаю, как ты их любишь. Они не так вкусны, если не добавить натуральные ароматизаторы.

Он задумчиво нахмурился.

— Надеюсь, большая часть алкоголя успеет испариться, но в любом случае возьми лучше кокосовый ром. Если смешать пополам кокосовый и темный ром, получится нечто незабываемое.

Она ахнула.

— Откуда ты это знаешь? — удивилась она. — Ты ведь не умеешь готовить!

— Мне рассказал Хосито.

— С Хосито я не могу спорить. Пусть будет кокосовый ром. А теперь скажи на милость, почему ты ходишь за мной? Ты был в бакалее — не где-нибудь, а в бакалее, только представить себе! Вчера ты был в аптеке. Ну а сегодня ты здесь… Джон, мне лучше, по-честному, лучше.

— Я знаю, — проворчал он. — Ты и выглядишь лучше, но эта проклятая болезнь может затянуться. И тебе снова станет плохо. Кто тогда о тебе позаботится?

— Так, как ты, никто, это уж точно. — Она вздохнула. Это одновременно и забавляло ее, и льстило ее самолюбию. — Я знаю, ты хочешь дать мне время на размышления, поэтому и следишь за мной. Но не надо доходить до крайности. Ты можешь звонить мне время от времени, когда-нибудь пообедать со мной…

— Когда? Сегодня? Что принести? Она не могла удержаться от смеха.

— Как раз сегодня очень удобно. Можешь принести бутылку портвейна к спагетти и чесночному хлебу.

— Ты едешь сейчас домой? — спросил он.

— Да, сэр, как только куплю ром, — ответила она уклончиво.

— Ну, смотри не обмани. — Он повернулся и зашагал прочь.

Она действительно намеревалась сразу же ехать домой и никак не рассчитывала на то, что по дороге у нее спустит шина.

— Как ты могла так со мной поступить? — обратилась она с вопросом к своей маленькой желтой машине, беспомощно глядя на заднюю спущенную шину. — Я спасла тебя от необходимости месяцами выслушивать о себе лживые слова, которые повторял без конца этот вечно улыбающийся продавец, спасла тебя от чужих рук, ощупывающих твою обивку. А ты так поступаешь со мной!

Она со вздохом открыла багажник, достала оттуда гаечный ключ и начала думать, как ей лучше поднять машину. Затем она стала подсовывать домкрат, и в эту минуту услышала визг тормозов.

Она догадалась, кто это, еще до того, как повернула голову. И не ошиблась — «феррари» стоял на противоположной стороне улицы, а к ней шел Джон.

— Что ты делаешь? Какого черта? — проревел он, очевидно полностью забыв все свои благие намерения.

— Меняю колесо, как видишь, — сказала она высокомерно, так как ее возмутил его диктаторский тон. — Что, по-твоему, я должна как дура стоять здесь и ждать?

— Не знаю, не знаю, — ответил он, закатывая рукава белой рубашки. — Уйди с дороги. Это мужская работа.

Это ее взорвало.

— Да как ты смеешь? — Она прижалась к машине, не давая ему подойти к домкрату. — Это вам не викторианская эпоха, мистер. Может, вы и владеете нефтяной компанией, но ни эта машина, ни я пока что не ваша собственность.

— Но скоро будут, — сказал он спокойно. — Уйди с дороги.

— У вас ничего не получится.

— Ты выйдешь за меня замуж, — сообщил он ей. — Притом скоро. Я сыт по горло этим ожиданием, у меня терпение лопается. Нервы на пределе от вечных попыток уследить за тобой, пока ты наконец решишь.

— Что ты хочешь всем этим сказать? На другой стороне улицы стала собираться толпа зевак.

— Я хочу сказать, что ты скоро сведешь меня с ума, тебе это понятно?

Она изумленно вскинула брови.

— Кто? Я?

— Ты! — Лицо стало жестким. — Я не могу спать, не могу есть, не могу даже работать. Вся моя жизнь уходит на то, чтобы следить, как бы ты не укокошила себя.

— Не понимаю, почему бег трусцой по тихой улице и покупка бутылки рома должны обязательно довести до самоубийства? — спросила она язвительно.

— А как иначе можно назвать попытку заменить спущенное колесо в твоем положении? — не сдавался он, глядя на нее осуждающе.

Она почувствовала, как кровь медленно отливает от лица.

— Что ты имеешь в виду под «моим положением»?

Он глубоко вздохнул и собрался что-то сказать, но потом передумал.

— Я имел в виду, дорогая, только то, что ты еще не совсем оправилась от гриппа и тебе не следует перенапрягаться в такую несусветную жару.

Вскинув голову, она внимательно поглядела на него, но на его лице ничего нельзя было прочесть.

Он устало вздохнул.

— Будьте любезны, ваша милость, уйдите с дороги, иначе я буду вынужден унести вас отсюда.

— Хотела бы взглянуть, как ты это сделаешь, — сказала она с вызовом, понимая, что в данной ситуации это его только подзадорит.

Он наклонился, поднял ее на руки, прежде чем она успела воспротивиться, и, прижав к груди, направился через улицу к месту, где припарковал свой «феррари».

— Джон Камерон Дуранго!.. — начала было она.

Он остановился у задней дверцы блестящего черного автомобиля и, наклонив голову, запечатлел на ее устах страстный поцелуй, не обращая внимания на небольшую толпу явно заинтересованных зрителей.

Она даже не пыталась бунтовать. Прикосновение его губ, какое-то необычное, вызвало блаженное ощущение. Их медленное сладкое давление под палящим солнцем одурманило и почти лишило ее чувств.

— Все еще хочешь спорить со мной? — спросил он срывающимся голосом.

— Более, чем когда-либо, коли уж мне суждено нести этот крест, — так же шепотом ответила она, и губы ее снова раскрылись в томительном ожидании.

Он хмыкнул.

— Подожди до дома, солнышко. — Он поставил ее на землю и открыл дверцу. — Забирайся внутрь, а за «фольксвагеном» я кого-нибудь пришлю.

— Ты что, собираешься оставить его здесь на дороге?

— Но сам-то он ведь никуда не уедет! Она недовольно надула губки.

— А сумочку хотя бы ты можешь мне принести? — вкрадчивым голосом попросила она.

Он обратил свой взор к небу, моля ниспослать ему терпение.

— Ну хорошо, — пробормотал он и пошел через улицу обратно к ее машине.

«Так, значит, это мужская работа, — проговорила она про себя, перебравшись на водительское место. — И это я свожу его с ума». Она завела мощный мотор, а затем, высунувшись, крикнула ангельским голоском:

— Я поставлю машину на дорожке у дома. Меняю ее на «фольксваген»! — После чего с ревом укатила, оставив позади кучку насмешливо хихикающих зевак и чертыхающегося Джона Дуранго.

Он знал, теперь она уже не сомневалась. Только этим можно было объяснить его странное поведение в последнее время, его нежную заботу о ней, неожиданное появление повсюду, где бы она ни была. Он знал о ребенке и именно поэтому так настойчиво уговаривал ее выйти за него замуж. Он хотел ребенка — и хотел ее, по крайней мере физически.

Уж его-то ребенок не будет незаконным, нет уж, простите. Тут даже можно личную свободу принести в жертву. Он, очевидно, считал, что это все случилось по его вине, у него ведь сильно развито чувство ответственности. Он не принял мер предосторожности и поэтому должен разделить с ней тяготы последствий.

Она горько плакала, пока ехала в машине. Оставив «феррари» на дорожке и даже не вынув ключа, она бросилась в дом и захлопнула дверь. Ей казалось, что она плачет уже целую вечность. Наконец она немного успокоилась, и почти в это же время раздался громкий нетерпеливый стук в дверь.

Она неподвижно сидела на диване.

— Уходи.

— Открой, или я взломаю дверь, — услыхала она в ответ. — Выбирай.

Она с ужасом подумала о еще одном счете за ремонт, и это решило дело. Она быстро вскочила на ноги и, утирая слезы тыльной стороной ладони, пошла отворять дверь.

Глаза Джона яростно метали искры, но, взглянув на ее заплаканное, грустное личико, он сразу же смягчился.

— Я привез тебе машину, — сказал он, протягивая ей ключи. — С тобой все в порядке?

Искреннее беспокойство, звучавшее в его голосе, вызвало у нее приступ слабости, ноги едва не подкосились, но она только кивнула, твердо решив сохранять спокойствие.

— Благодарю тебя, все хорошо.

Он поглядел на нее так, словно хотел что-то сказать, но не знал, с чего начать. Затем он порывисто махнул своей огромной рукой.

— Пока, — бросил он и повернулся к двери. Полными слез глазами она смотрела на его широкую спину. Он терпит все неприятности только потому, что беспокоится за нее, а она вместо благодарности швыряет ему в лицо пироги и бросает на солнцепеке посреди дороги менять спущенное колесо. И он даже не ругает ее за это. Рыдания подступили к горлу.

— Джон!

Не поворачиваясь, он застыл на месте.

— В чем дело? — спросил он недовольно.

— Ужин… ужин в семь, — выдавила она из себя.

Наступило долгое молчание. Она боялась, что он вообще не ответит или, того хуже, откажется.

— Я приду, — сказал он наконец и ушел, так и не оглянувшись.

Она вернулась в дом и заперла дверь. Так не годится. Совсем не годится. Он был явно очень расстроен, но вина ведь лежит на них обоих, не только на нем. Она не может выйти за него замуж, никак не может. Было бы нечестно взвалить на него эту ношу, себя и ребенка, только потому, что у него есть неверно понятое чувство долга. Если бы он любил ее, он вел бы себя совсем иначе. Она невольно закрыла глаза от накатившей вдруг волны боли. Если бы он любил ее…

Но это все равно что хотеть, чтобы трапа стала серебряной, а капельки росы превратились в бриллианты. Она без конца спрашивала себя, почему он так хочет жениться на ней. Теперь она знала, Джон чувствовал себя виноватым, в этом все дело. Он, правда, всегда был к ней неравнодушен. Хотел ее. Но это была не любовь. А Мадлен не могла согласиться на меньшее, ни за что на свете. Для нее брак не по любви был заранее обречен на неудачу. Она готова была целовать землю, по которой ступал Джон Дуранго, но неразделенная любовь в конце концов разлетелась бы в прах. Любить и не встречать ответного чувства. — такая пытка убила бы ее.

Ей больше не нужно было времени на размышления. Она наконец все решила. Для обоих будет лучше, если они перестанут видеться и она уедет из Хьюстона. Именно это она собиралась сказать ему сегодня вечером.

Всю вторую половину дня она потратила на приготовление особого соуса для спагетти и салата, к которому испекла чесночный хлеб. А на десерт она сделала ромовый кекс, любимый кекс Джона.

Это было тяжелое испытание для ее нервов: она боялась сказать ему о своем решении. Но все же это был единственный выход. Она повторяла это как заклинание, пока стояла под душем, и потом, когда перебирала в шкафу одежду, размышляя, что надеть. Черное платье исключалось — чтобы натянуть его, ей пришлось бы сделать разрез от груди до щиколотки, а новое вечернее платье она так и не купила. В итоге она остановила свой выбор на более простом наряде — свободные голубые брюки и бледно-голубая блузка навыпуск. Она оставила волосы распущенными, как ему нравилось. Потом села и стала думать, чем бы ей еще заняться до его прихода.

Время тянулось страшно медленно, мысли одолевали ее. В эти последние недели она поняла, какое большое место в ее жизни занимал Джон. Поняла она еще и то, что жизнь без него будет просто жалким существованием. Ребенок, несомненно, восполнит утрату. Она дотронулась до растущего живота и улыбнулась. Конечно же, ребенок в какой-то мере будет заменой. Она лениво погрузилась в грезы. Джон держит в своих больших руках их крошечного нежного младенца Она встала с кресла и пошла готовить чаи.

Такие мысли никуда не приведут. Нужно быть сильной.

Джон приехал ровно в семь с букетом желтых и белых маргариток. Как и Мадлен, он был одет неофициально — голубой хлопчатобумажный костюм и рубашка без галстука.

— Читала мои мысли, не иначе, — сказал он, указав на ее уютный домашний наряд в голубых тонах, который ей очень шел.

Она тихо рассмеялась.

— Похоже на то. Но что случилось? В цветочном магазине кончились розы? — усмехнулась она, когда он вручил ей цветы.

Он явно огорчился.

— Ты же говорила, что устала от роз. Разве нет?

— Было такое. Спасибо, Джон, маргаритки я тоже люблю.

Он снял шляпу, а потом вдруг поднял голову и повел носом.

— Чем здесь пахнет помимо кокоса? — спросил он.

— Розами. — Она жестом указала на гостиную, всю заставленную яркими благоухающими букетами.

Он усмехнулся.

— Кажется, я перестарался?

— Немного, но они мне очень нравятся. — Она тщетно искала сосуд для маргариток и совсем было отчаялась найти хоть что-нибудь подходящее, как вдруг обнаружила маленькую вазочку, куда и поставила цветы. Пока она искала, Джон стоял в дверях и наблюдал за ней.

— Мне помнится, ты говорила о спагетти.

На этот раз ты позволишь мне поесть или же снова вывалишь их мне на колени?

— Благодари Бога, что на десерт не будет торта с кремом, — сказала она.

— Ох, черт! Совсем забыл про вино, — спохватился он. — Хочешь, я схожу за ним?

— Не надо, обойдемся без вина. — Она повернулась к нему лицом. — Меня вполне устроит молоко, если ты согласишься на кофе или чай со льдом.

— А что, если мы оба будем пить молоко? Она кокетливо сощурила глаза.

— Что это с тобой?

Он прислонился к косяку и внимательно начал следить за тем, как она двигается по кухне, накрывает небольшой стол: раскладывает приборы, ставит на стол спагетти, наливает соус.

— Смотри, ничего не пропусти, — пошутила она. — Хочешь, посчитай мои зубы. Усы его дернулись.

— Я люблю смотреть на тебя. Тебе это не нравится?

Она покраснела, как девчонка, и наклонилась, чтобы вынуть хлеб из духовки. Разлив в стаканы молоко, она жестом пригласила его садиться.

— Мы, конечно, могли бы ужинать в столовой, но там все завалено моими заметками и черновиками…

— Мне, пожалуй, на кухне больше нравится, — сказал он, помогая ей сесть, после чего выдвинул стул и сел рядом.

Они ели в напряженном молчании. Как это было не похоже на их трапезы в прежние времена, когда Джон рассказывал ей разные истории из жизни нефтяной компании на заре ее существования или же о местах, где он побывал в деловых поездках. А она иногда делилась с ним новыми замыслами, описывая задуманные ею сюжеты и персонажей, чтобы узнать его мнение. Теперь же им как будто не о чем было говорить. Казалось, обоих давил болезненный груз воспоминаний.

Как только они кончили ужинать — ни у одного, похоже, не было аппетита, — Мадлен направилась в гостиную, поручив Джону принести на подносе кофейный сервиз. Он поставил поднос на кофейный столик и опустился на диван рядом с ней.

— И вот наконец настал момент, когда ты сообщишь мне, что уезжаешь из Хьюстона.

Она уставилась на него, обескураженная неожиданным вопросом.

— Да, именно это я и хотела сказать. — Она горько вздохнула. — Поэтому и весь этот торжественный ужин с твоим любимым десертом.

— А какого черта ты не сказала об этом прямо? Духу не хватило? — добавил он, холодно улыбнувшись.

Она задохнулась от возмущения.

— Духу у меня более чем достаточно. И вообще, почему я должна бояться тебя?

— Начнем с того, что я больше тебя, — напомнил он ей.

— Подумаешь, большой! Тем больнее будет падать, — нашлась она.

— Куда уж больнее, — сказал он загадочно. — Если ты уедешь из Хьюстона, я уеду вместе с тобой.

Она едва не заскрежетала зубами от досады.

— Джон, будь благоразумным. Я привыкла заботиться сама о себе вот уже двадцать семь лет. И, надо сказать, сильно в этом преуспела.

— Ты не будешь есть вовремя, — проворчал он, не спуская с нее глаз. — Будешь делать глупости, например менять колесо в дневное пекло.

— Я исправлюсь, — не сдавалась она. — Я выучусь не поднимать спички с пола два часа кряду для того, чтобы похудеть.

Он резко поднялся и начал мерить шагами комнату, стараясь на ходу зажечь сигарету.

— Ты могла бы жить на ранчо, а я бы поселился у себя в городской квартире. Хосито заботился бы о тебе. И ты, если бы захотела, могла бы иметь горничную. — Он безнадежно вздохнул, взгляд его погас. Она, вся сжавшись, молча наблюдала за ним с дивана. — Господи, почему бы тебе не выйти за меня замуж? — сказал он с тоской. — Неужели я умудрился убить все твои чувства ко мне?

У нее внутри все сжалось, слезы подступили к горлу, когда она взглянула на его измученное лицо. Она поднялась с дивана, подошла к нему и, встав перед ним, нервными пальцами вцепилась ему в рубашку.

— Ты ведь знаешь? — прошептала она, подняв на него полные тревоги глаза.

Он загасил сигарету и выпрямился. Он обхватил ее пополневшую талию и мягко прижал к себе.

— Я, хоть и мужчина, знаю довольно много о таких вещах, — сказал он тихо, ища глазами ее взгляда. — Обмороки, дурнота, эта… очень симпатичная прибавка в весе. — Руки спустились ниже и, мгновенье поколебавшись, погладили небольшой животик.

— А когда ты все сопоставил, то что?..

— Я рехнулся, — признался он, отводя глаза. — Абсолютно рехнулся. Скупил половину игрушечного магазина и спрятал всю эту дребедень у себя в офисе в шкафу. А потом пошел в книжную лавку и потребовал все, что у них есть о родах, и всю литературу для родителей, после чего уселся и стал думать, как мне сказать тебе о том, что я все знаю, — ты ведь так явно не хотела этого.

Она теребила пуговицу его рубашки, глаза на мгновенье устало закрылись.

— Я боялась, что ты сделаешь именно то, что ты сделал, — станешь уговаривать выйти за тебя замуж.

— Мы всегда так хорошо ладили друг с другом, всегда, за исключением, правда, последних месяцев, — сказал он. — И я мог бы дать ребенку все материальные блага. Я бы… очень заботился о нем, — добавил он беспомощно. Он неожиданно обхватил ее лицо обеими руками, вынудив посмотреть ему в глаза. — Скажи, что ты хочешь ребенка, — прошептал он дрожащим голосом. — Бога ради, скажи, если даже это будет не правда.

Слезы градом вдруг полились по ее щекам. Она подняла руку и робко стала гладить его жесткие волосы с нежностью, которой она давно не испытывала.

— Ну конечно же хочу, — прошептала она трясущимися губами. — Это же твой ребенок. Наш ребенок. Я так тебя люблю, разве я могу не хотеть ребенка?

— Любишь меня? — Голос сорвался. Она почувствовала, как он окаменел и тут же по телу его прошла дрожь. Он с какой-то болезненной страстностью прижал ее к себе и крепко обнял. — Боже, если это сон, не дай мне проснуться, — прошептал он. — Любовь, сладкая, нежная любовь. И в придачу ребенок! — Он зарылся лицом в мягкую ямку у нее на шее, и что-то мокрое коснулось ее теплой кожи. Он, весь дрожа, еще сильнее стиснул ее в объятиях. — Наш ребенок… А ты собиралась просто выйти из двери и исчезнуть. — Голос вдруг стал хриплым, в нем зазвучало осуждение. — И я никогда бы не узнал о твоих настоящих чувствах.

Она подавила рыдания и, обхватив его руками за шею, приникла к нему всем телом.

— Я не хотела, чтобы ты женился на мне ради ребенка, только из чувства долга.

— Господи, неужели ты меня совсем не знаешь? — удивился он. — Еще ни разу в жизни я не пошевелил пальцем, если мне не хотелось. Наша свадьба могла бы быть тому ярким примером, можешь не сомневаться. Ты просто сумасшедшая, если считаешь, что я делаю это только ради ребенка. Ребенок — дополнительная награда.

Она смотрела на его твердое, как скала, лицо, и сердце ее готово было от радости выскочить из груди.

— Мы оба должны были понимать, что это может случиться, — продолжал он. — Ночь, проведенная вместе, была такой прекрасной, она не могла пройти бесследно.

Зардевшись, она улыбнулась ему.

— Я рада, что ты это чувствуешь, — сказала она.

Он ласково коснулся пальцами ее губ.

— Я помню, что я сказал перед тем, как отнести тебя в спальню: мне хочется, чтобы это была любовь. Так оно и случилось. — Он слегка дотронулся до ее округлившегося живота. — Это любовь, — прошептал он.

Она смутилась и застенчиво ткнулась лицом ему в грудь. Он поднял ее пылающее личико и невольно улыбнулся — столько было в нем любви и нежности.

— Ну, теперь ты хотя бы перестанешь вываливать мне на колени спагетти, швырять в меня пирогами и бросать одного перед истерически орущей толпой?

Она поднялась на цыпочки и пощекотала ртом его губы.

— Только в случае, если ты прекратишь ходить за мной по пятам и заживо погребать меня в розах. — Она внимательно всматривалась в его лицо. — Ты меня любишь, Джон? — спросила она тихо.

Он на мгновенье закрыл глаза.

— Я никогда не произносил этого вслух, — ответил он. — Ни разу в жизни, ни Эллен, ни отцу. Думаю, причину надо искать в моем детстве, в том, как меня воспитывали. Но, видит Бог, наверное, то, что зовется этим словом, появляется у меня, когда я смотрю на тебя, ласкаю тебя. — Он поднял ее на руки и направился с ней к дивану. — Я не могу ответить на твой вопрос, — взволнованно прошептал он. — Пока… по крайней мере. Но я могу тебе показать. — Он наклонился и приник к ее губам. — Могу продемонстрировать.

Он опустил ее на мягкие подушки и лег рядом, крепко прижимаясь к ней всем телом. Она почувствовала, как пальцы его расстегнули блузку до самой талии, и вспомнила, что на ней нет лифчика, как только голова его склонилась к ее розовой груди.

— Джон… — прошептала она, когда губы его коснулись теплой, набухающей от прикосновения плоти.

Теперь в их отношениях что-то переменилось. В том, как он целовал ее, прижимал к себе, появилась новая, незнакомая нежность. Она отличалась от страсти, как отличается вода от камня. Он прикасался к ней с каким-то благоговением, от которого у нее перехватывало дыхание.

Ее пальцы, дрожащие, нетерпеливые, расстегнули его рубашку до пояса и, осмелев, проследовали внутрь, с жадностью гладя твердые мускулы, перебирая покрывающие их густые волосы.

Она вдыхала его запах, целовала твердые, теплые, чуть влажные губы. Он лежал на спине, предоставив ей возможность впервые вести себя раскованно, и смотрел, как она ласкает его бронзовый от загара торс и изучает реакции на ее ласки.

— Мужчинам ведь тоже это нравится, верно? — спросила она через минуту, откинувшись, чтобы заглянуть в его сияющие от нежности и любви глаза.

Усы дернулись.

— Зависит от того, кто это делает. Стоит дотронуться тебе, и я вспыхиваю, как фейерверк четвертого июля[5].

Он был так хорош — чувственный рот, глаза, от взгляда которых внутри все таяло, густые завитки на груди, щекочущие ее обнаженную кожу. От ее прикосновения он дернулся, как в конвульсии, и застыл, затаив дыхание.

Она обхватила руками его лицо.

— Мне так это приятно. А тебе? — Она улыбнулась, глядя на него сквозь густые ресницы.

— Если ты не остановишься, тебе грозят серьезные неприятности.

Она тихо рассмеялась, сердце было переполнено любовью. Она провела пальцами по всем жестким линиям его лица, четкому контуру губ.

— Можно задать тебе один очень личный вопрос? — спросила она шепотом.

— Какой же?

— Ты спал с Мелоди? — Это мучило ее все время, как заноза.

— Нет, — ответил он. Она поверила, взглянув ему в глаза. — Ты разве не видишь, что мне никто, кроме тебя, не нужен? Разве не поняла в ту ночь, когда мы были вместе, что у меня долго никого не было?

— Да, мне показалось, но ведь я плохо знаю мужчин.

— Я не взглянул ни на одну женщину с той ночи, когда подобрал тебя на улице в дождь, — сказал он тихо. Глаза его ласкали ее, наслаждались ею. — Ты стала моим наваждением, но ты об этом не знала. Я никогда тебе ничего не говорил. Вначале ты была очень уязвима. А потом, прежде чем я успел это осознать, на меня свалилось бесконечное доверие, с которым я не мог ничего поделать. До того вечера у Элизы, — добавил он с лукавой усмешкой. — Тогда ты смотрела на меня так, будто больше всего на свете тебе хотелось моих поцелуев.

Она перестала дышать от волнения.

— Я, во всяком случае, этого не сознавала, — сказала она едва слышно.

— Но ты так неприкрыто ревновала меня к Мелоди. — Он ухмыльнулся. — Это вселяло надежду.

— Ну уж действительно.

— Это была лазейка, которую я так тщетно искал, и я ею воспользовался. А после того, как я сделал свой первый, надо признаться, довольно грубый заход, ты отскочила как ошпаренная, и я не на шутку испугался, что все разрушил собственными руками. — Он глубоко вздохнул.

— Ты напугал меня тогда, — согласилась она. — Я ведь не думала о тебе как о возлюбленном. — Она густо покраснела. — Меня никогда никто так не целовал, даже… я вся была как в огне, ну а потом, когда ты не позвонил, я испугалась, что ты больше не хочешь видеть меня, я колебалась несколько дней, а потом не выдержала. — Она слегка улыбнулась. — Я надеялась, что ты возьмешь пиво в знак примирения.

— Но я, насколько ты помнишь, взял больше, чем пиво, — прошептал он и, потянувшись к ее губам, приник к ним долгим нежным поцелуем. — Почему ты стыдилась той ночи, когда мы стали любовниками? — спросил он тихо. — Ты боялась, как бы я не подумал, что ты легкодоступна?

— Да, — призналась она. — Мне казалось, что, отдавшись тебе, я пополнила длинный список твоих завоеваний.

— Ты все-таки ненормальная, — пробормотал он, положив себе на шею прядь ее рыже-золотых волос. — Я же сказал тебе, что никаких завоеваний не было.

— Но ты делал все, чтобы я думала, что были. Ты вел себя чудовищно, когда я поселилась у Доналда, — напомнила она ему.

Он вздохнул, в глазах промелькнула боль при упоминании о прошлом.

— Я был уверен, что ты возненавидела меня за это и решила мне отплатить. Ни о чем другом думать я был не в состоянии. Видишь ли, Эл-лен… — он провел рукой по ее волосам, — когда Эллен теряла терпение, она всегда бежала к Доналду. — Он удивил ее тем, что чуть ли не впервые назвал кузена по имени. — Они не были любовниками, не пойми меня превратно, но Доналд всегда оказывался рядом, когда ей нужно было плечо, чтобы выплакаться. Для меня все это было ужасно. И через какое-то время я возненавидел их обоих. Когда она умерла и он убивался на похоронах, многое для меня прояснилось. Мне не следовало жениться на ней. Она была девушкой Доналда. И я должен был тогда понять, что мое чувство к ней не было чем-то глубоким и серьезным, что это было лишь страстным увлечением. Но когда я это понял, было уже поздно. Она влюбилась в меня, и я чувствовал, что несу за нее ответственность. Но она хотела больше, чем я мог ей дать, и это был мой крест.

Мадлен коснулась его щеки.

— Доналд никогда не прикасался ко мне, — тихо сказала она. — Я бы никогда этого не допустила после того, что было между нами.

— Я должен был это понять, — сказал он густым, бархатистым, полным восхищения голосом. — Но мной владела безумная мысль, что ты предпочла мне Доналда. — Он глубоко вздохнул. — Давай посмотрим правде в глаза, дорогая, я ведь далек от совершенства. У меня жуткий характер, и со мной нелегко даже в лучшие мои времена. А Доналд вредный, но уравновешенный…

— К тому же очень милый и непритязательный, вы с ним как день и ночь. — Она наклонилась и пощекотала губами его губы. — Возникает вопрос: почему же я все-таки выбрала тебя?

Он притянул ее к себе, жадно впиваясь в ее губы, она вздрогнула и тихонько застонала от неистового долгого поцелуя.

— Я так хочу тебя, — прошептал он срывающимся голосом, глядя в ее счастливое лицо. — Хочу по-всякому.

Она засмеялась.

— Через несколько месяцев я буду похожа на тыкву. Поглядим, как я понравлюсь тебе тогда.

— Ты же носишь моего ребенка, — сказал он, с нежностью взглянув на ее живот. — Ты мне все равно будешь нравиться, будь ты даже похожа на воздушный шар.

— Я, очевидно, и буду похожа. Он усмехнулся.

— Судя по голосу, тебя не очень огорчает такая перспектива.

Она покачала головой.

— Ничуть. Мне нравится быть беременной.

— А ты не чувствуешь себя… как бы в ловушке? — спросил он с тревогой в глазах.

— Совсем нет, — успокоила она его. — Смешно, я всегда считала любое связывающее меня обязательство покушением на мою свободу. Но вот ребенок… — Она улыбнулась. — Мне хочется назвать его Камерон Эдвард.

— А как насчет Кенди для девочки?

— Договорились! Он рассмеялся.

— А что, если близнецы? У нее загорелись глаза.

— А ты знаешь, Джон, у нас в семье по моей линии есть близнецы. Я по крайней мере знаю о трех парах.

Он вздохнул.

— По моей тоже, радость моя. Правда, сто лет назад, но близнецы были.

— Ты не жалеешь о ребенке? — спросила она его, вдруг забеспокоившись.

— Господи, ты что, слепая? — Уголки рта опустились.

— На всякий случай проверяю.

— Нам пора начать думать о датах, месте, свидетелях, — сказал он. — Не успеешь оглянуться, как беременность станет явной, а я не желаю слышать никаких намеков и сплетен о моей жене.

— Мне бы хотелось, чтобы церемония венчания не была слишком пышной, — сказала она.

— Идет! — Он полулежал, опершись на локоть, играя ее волосами и любуясь ее наготой. — Господи, как ты хороша!

Она невольно опустила глаза.

— Ты распутник, — сказала она, застенчиво улыбнувшись. — Вовлекаешь девушек в неприятности.

— Ты помогала мне, — напомнил он ей с самодовольной усмешкой.

— Временное затмение разума. Я не несу ответственности.

— Лгунья, — прошептал он и рассмеялся. Наклонив голову, он начал целовать ее с какой-то обезоруживающей нежностью, едва касаясь губами шелковой кожи. Усы слегка щекотали ее при каждом прикосновении.

Она пригладила прохладные темные пряди у него на затылке, растворяясь в блаженной сладости его поцелуев.

— Я люблю тебя, — прошептала она, закрывая глаза. — И у меня никогда не было друга лучше, чем ты, Джон Дуранго.

Он поднял голову и, поймав ее взгляд, утонул в его туманной зеленой пучине.

— Тебе необходимо услышать это? — спросил он. — Женщинам нужны слова.

Она улыбнулась ему.

— Я и так вижу. — Она смотрела на него, завороженная выражением нежности и сдерживаемого желания на его лице.

Он вздохнул уже спокойно, проведя пальцем по ее губам.

— Я… я люблю тебя, — произнес он. — И буду любить всегда. — Он прижался к ней лбом и на мгновенье закрыл глаза. Потом он прямо взглянул на нее. — У меня никогда не будет другой женщины, — сказал он.

— А у меня другого мужчины, — пообещала она, глядя на него полными любви глазами. — Джон, мне так было одиноко без тебя…

Он нежно касался губами ее век, мокрых ресниц. Всем весом своего тела он опирался на руки, стараясь удержаться, пока его губы тянулись к раскрывшимся ему навстречу губам.

— Теперь твой черед. Представь, что ты хочешь показать, как тебе было одиноко без меня, — приглушенным голосом произнес он.

— С удовольствием, — ответила она и, улыбнувшись, притянула к себе его голову. И снова утонула в нежности его долгого поцелуя, наслаждаясь тяжестью и теплом его большого тела, его близостью.

— Ребенок! — вдруг прошептал он испуганно и попытался отодвинуться.

Но ее нежные руки крепко держали его, не желая отпускать.

— Ребенку это не повредит, — сказала она, улыбнувшись, и добавила с каким-то особым блеском в глазах:

— Я спрашивала у доктора. — Неожиданно она рассмеялась. — Джон, можешь себе представить, что подумает Элиза? Он тихо усмехнулся.

— Если бы нам могло прийти в голову, что произойдет, я велел бы тебе схватиться за бок и сделать вид, будто у тебя приступ аппендицита. Господи, и я еще сказал тебе, что мы можем назвать его моим именем!..

Она прижалась лицом к его теплой шее.

— Здорово мы над собой подшутили, родной мой, — прошептала она.

Он весь напрягся и откинулся назад, чтобы взглянуть на нее.

— Повтори еще раз. — Он беспокойными глазами смотрел на ее губы. Улыбка погасла на ее лице.

— Родной мой, — послушно прошептала она.

Джон наклонился, и губы его с изощренной медлительностью раздвинули ее губы. Он опустился, и в тишине комнаты его широкая теплая грудь погрузилась в мягкую наготу, растворяясь в ней.

Она почувствовала, как дрожь прошла по его телу. Она обхватила руками его лицо и, приподняв, посмотрела в горящие серебристые глаза.

— Ты как, собираешься за меня замуж? спросил он грубо.

— Попробуй я не согласиться, — прошептала она, ощутив ответную реакцию своего тела на его порыв. — Хотя кое-что меня беспокоит, — после небольшой паузы добавила она с легкой усмешкой.

— Что именно?

Она запустила пальцы в его густые волосы.

— Мне бы не хотелось спать в угольной яме с десятифутовыми змеями, — рассмеялась она.

Он усмехнулся и, снова наклонив голову, коснулся губами ее рта.

— Тебе не придется, — пробормотал он. — Ты будешь спать со мной. А я буду охранять тебя всю ночь, каждую ночь, до тех пор, пока мы живы.

Она привлекла его к себе.

— Мы будем жить вечно, — пообещала она, — потому что я буду любить тебя всегда.

Из своего окна мисс Роуз видела, как в доме у Мадлен погас свет, но от ее зорких глаз не укрылось, что «феррари» так и стоит на дорожке. И когда она с задумчивой улыбкой задергивала на ночь занавески, то уже обдумывала подходящий свадебный подарок.

1

Поэма А. Теннисона.

2

Минутку (исп.).

3

Мне так жаль… (исп.)

4

Прощайте (исп.).

5

День Независимости США.