Медведица пыталась достать сладкую приманку. Но ветки росли высоко, она не сумела дотянуться до них. Залезть на дерево большого труда не стоило, но она, видно, боялась оставить малыша без присмотра. Мать что-то тихо прорычала, медвежонок послушно подкатился, и она толкнула его носом к стволу. Малыш не понял. Она лапой прижала его к дереву, и он заверещал. Раздался легкий шлепок, медвежонок уцепился за гладкую кору и повис, надеясь избежать нового хлопка, а ей только того и хотелось: подталкивая малыша под зад, она заставила его лезть выше и выше, а затем полезла сама.
      Егор Иванович смотрел и горько сожалел, что нет с ним рядом Ростислава Андреевича. Какая сцена!
      Семейка осмотрелась на ветках; озорной малыш с любопытством разглядывал лесной мир с высоты, а мать не стала терять времени. Она подтянула к себе ближние ветки, и ягоды стали исчезать в ее пасти с удивительной быстротой. Немного погодя и малыш стал повторять материнские движения. Он был легче и сумел забраться выше. Как воришка в чужом саду, обхватив одной лапой ствол, он подтягивал коготками тяжелые от ягод веточки и чмокал губами. Падали на землю ягоды, сыпался зеленый лист.
      Наевшись, медведица стала слезать осторожно, задом. Она благополучно опустилась на землю, где лежали поломанные ветки с уцелевшими ягодами, но не тронула их, а, задрав морду, ревниво следила за сыном, которому так понравилось наверху, что он и не подумал спуститься. Раздался нетерпеливый рык - это, наверное, было последнее, самое серьезное предупреждение, за которым последовала бы взбучка. Медвежонок начал неловко слезать, но не по стволу, а по боковой ветке. Он добрался до конца, ветка согнулась, однако до земли оставалось еще метра два, медвежонок хотел было повернуть обратно, не удержался и повис на передних лапах, отчаянно вереща и перебирая в воздухе короткими ножками. Медведица мгновенно оказалась под ним, встала на дыбы и довольно бесцеремонно сбросила его на землю, да еще дала вдогонку увесистый шлепок. А ему хоть бы что! Перелетел через голову, поднялся, увидел наломанные ветки и все забыл, проворно обгрызая вкусную ягоду.
      Они ушли, оставив после себя обобранную черешню. Егор Иванович легонько улыбался в усы. Кто и где может увидеть такую редкостную картину?..
      Жаркий полдень застал Молчанова на склоне густого каштанового леса. Когда он достиг заметной тропы вниз, то остановился и, немного подумав, тронулся по ней к реке.
      Это была оленья тропа, хорошо набитая, свежая. Она вела с солонцов на вершине горы к водопою. Тропа очень привлекательная для любителей поживиться добычей.
      Чутье не подвело его и на этот раз.
      Когда впереди дрогнули кусты, он остановился как вкопанный, карабин скользнул на ремне. Снова задрожал и забился куст орешника, только тогда Молчанов понял, что это значит. Он снял с шеи ремень карабина и обнажил свой тяжелый нож.
      Так и есть!
      Между двух деревьев бился олень. Несчастное животное стояло на истоптанной, взбитой земле только задними копытами. Передние ноги его висели в воздухе и непрерывно, как в судороге, били по пустоте, по кустам, тщетно стараясь отыскать опору. Высоко вздернутая голова оленя, тонкая, до предела вытянутая шея, вытаращенные в ужасе глаза, розовая пена на широко открытых губах - все говорило о том, что животное доживает последний час жизни. А ему так не хотелось умирать! Олень перебирал и перебирал ногами, но что-то сильное и неведомое держало его на подвесе, давило горло, и, лишь вытянувшись из последних сил, он мог хоть немного ослабить это страшное удушье.
      Он висел в петле.
      Тонкий трос, хитро поставленный между двух деревьев на самой тропе, вторым концом был зачален к согнутому молодому грабу. Стоило только рвануть петлю, как деревца освобождалось от зацепки, его вершина взлетала вверх и тянула за собой трос с петлей на конце. Животное, попавшее в петлю шеей, ногой, туловищем, оказывалось подвешенным.
      Сколько раз Егор Иванович находил в лесах скелеты пойманных таким образом и забытых животных! Более изуверский и более мучительный способ лова трудно придумать!
      Несколькими ударами тяжелого ножа лесник свалил граб, деревцо рухнуло на землю. Упал и обессиленный олень. Трос удавкой тянулся к его горлу. Осторожно, чтобы не попасть под нечаянный удар копыта, Молчанов подошел и прижал голову оленя к земле. Олень сделал слабую попытку приподняться, у него не оставалось сил, чтобы противиться человеку. Животному ведь нельзя доказать, что есть люди злые и есть добрые. Когда один из злых впервые убил на виду целого стада оленя, люди, с точки зрения уцелевших и всех последующих оленьих поколений, были целиком зачислены в разряд коварных и жестоких врагов. И пребывают в этом нелестном звании по сю пору.
      Егор Иванович ослабил петлю. Она ссадила кожу, шея животного кровоточила. Снять тросик оказалось уже нетрудным делом. Олень только слабо перебирал ногами и тяжело мычал.
      - Не спеши, милок, дай я полечу тебя, - сказал лесник и, достав из карманчика рюкзака пузырек, полил темной жидкостью рану на шее. - Ну, а теперь беги.
      Он отпустил рога, шлепнул ладонью по крупу. Олень вскочил было, но зашатался и со стоном упал. Глаза его закрылись.
      - Ослабел ты, милок. Полежи, отдышись.
      Егор Иванович отошел в сторонку и стал внимательно рассматривать землю около предательской петли. Он даже вскрикнул от удивления.
      На сером суглинке за только что срубленным грабом отчетливо виднелись следы очень знакомых сапог: крупная елочка и поперечные полосы каблука.
      Лесник подозрительно огляделся. Неужели опять старые знакомые? Или все браконьеры Кавказа - черт бы их побрал! - обуты в одинаковые сапоги?
      Олень собрался с силами, поднялся и, косо оглядываясь на своего спасителя, с трудом пошел в сторону. Но не прошло и трех минут, как послышался треск валежника, и он стремглав пробежал вниз, к реке. Какая опасность придала ему силу?
      Егор Иванович лег за мшистый камень и затаился. Он умел ждать. Прошло пять, десять, пятнадцать минут, в лесу ничто не нарушило тишины, и Молчанов подумал, что олень испугался какого-нибудь пустяка. Ожегшись на молоке дуешь на воду...
      И все-таки ждать придется. Раз петлю настроили - явятся проверять.
      Что за изощренные злодеи! Вероятно, они отказались от выстрелов. На звук винтовки кто-нибудь да прибежит. Тогда решили прибегнуть к петлям и, может быть, к капканам. Лес становился опасным. Это как мины. Ведь в стальной капкан может угодить не только животное, но и человек, петля не разбирает, кого вздернет к небу. И не каждый раз к несчастному придут на выручку. Одно успокаивает: здесь мало кто ходит. Разве какой-нибудь шальной искатель приключений из числа летних сочинских гостей вздумает пройти напрямик к перевалам. Горе ему, если на пути неожиданно окажется браконьерская ловушка!
      Лесник отошел от тропы шагов на семьдесят, выбрал место под скалой, обросшей самшитом, но так, чтобы видеть тропу как можно дальше, и, не разведя костра, улегся на кучу свежих веток.
      Сутки, а может быть, и больше придется провести здесь.
      3
      Самур, напугавший оленя, тоже залег недалеко от хозяина. Он все время чувствовал его запах. Он ждал, что сейчас запахнет дымом костра и вареным мясом, но эти волнующие запахи бивуака почему-то не появились, хотя папиросный дымок ощущался довольно хорошо.
      Лежать ему скоро надоело, захотелось есть, и Шестипалый пошел поохотиться. За крупным зверем он идти не мог и отправился на скалы, заросшие шиповником и кизилом, в надежде словить там зазевавшегося тетерева.
      Ему повезло. Самур наткнулся на гнездо и разорил его, пообедав глупой тетеркой, которая считала, что если спрятать в валежнике краснобровую свою голову, то враг ничего другого не увидит.
      Самура донимали комары, и он забрался повыше на скалы. В горах есть много таких мест, где спокойный склон, поросший лесом, вдруг неожиданно обрывается отвесной стеной или расщепляется на белые останцы с кизиловыми островками на вершинах и бездонными провалами по сторонам.
      Самур перепрыгнул через темную, неширокую трещину и очутился на крошечном продолговатом пятачке среди розового барбариса и тонких деревьев граба. На высокой скале не было комаров, здесь свободно тянуло прохладным воздухом, а в три стороны открывался необыкновенно красивый вид на узкую зеленую долину и на небольшой, приподнятый над долиной лесистый цирк, углубленный в гору.
      С самого края этой лесной глухомани к небу лениво подымалась струйка прогоревшего костра.
      Самур насторожился. Сонливость, овладевшая им после охоты, исчезла. Вытянув чуткий нос, Шестипалый тщательно исследовал запахи. Ничего нового они не принесли. Слишком далеко этот костер.
      Он снова перескочил через трещину и, повинуясь безотчетному желанию известить об открытии своего хозяина, направился к скале около тропы, где сидел лесник, но не добежал, потому что дикое вновь восторжествовало и он не нашел в себе силы приблизиться. Тогда Самур сделал вокруг Молчанова и звериной тропы обширный круг, чтобы узнать, кто же тут ходит, кроме них двоих. След, на который он вскоре наткнулся, заставил овчара глухо зарычать. Из далекого прошлого вдруг просветлилась картинка: лесная избушка, дождь, чужие люди в брезентовых плащах, выстрел и, как сквозь сон, удары ногой и запах этого сапога...
      Самур побежал по следу. Обогнул скалы, вступил на осыпь у самого их основания. Отличное место для укрытия - мелкий щебень, нависшие лапы рододендрона, глубокие ниши в камне, - тут можно бесконечно долго жить, не опасаясь быть открытым. Несколько дальше в едва намеченной расщелине бежал ручеек, родившийся из каменной стены, а за ручейком стоял шалаш, сложенный из веток пихты.
      Перед шалашом лениво дымил прогоревший костер, тот самый, что Самур видел сверху. Жар покрылся белым пеплом, дымилось только бревно, положенное на угли.
      У костра и в шалаше никого не оказалось.
      Самур обежал это опасное место и отыскал клад, куда протоптали заметную дорожку: в глубоком и мокром ущелье сохранился снег, сверху его заботливо укрыли ветками, чтобы не быстро таял. От снежника исходил сильный запах парного мяса. Хранилище.
      Овчар бросился назад, спрямляя путь. В горле у него клокотало. Рвался и не находил выхода хриплый и тревожный лай. Как еще мог Шестипалый предупредить своего хозяина об опасности?
      Неожиданно набросило сильным духом чужих людей. Самур лег и стал смотреть сквозь кусты.
      По лесу пробирались двое. В распахнутых телогрейках, без головных уборов, со слипшимися от пота волосами. Они тяжело дышали. На короткой жерди люди несли небольшого оленя. Ноги у него были связаны, сквозь них просунута жердь. Безрогая голова оленухи мертво отвисла и временами, задевая за камни, глухо стучала.
      Они шли к шалашу.
      Самур пропустил их и пошел следом.
      Глава четырнадцатая
      УБИТ НЕ НА ВОЙНЕ
      1
      Саше Молчанову дали семнадцать туристов. Три девушки, остальные хлопцы по возрасту чуть старше инструктора. Разношерстная публика. Студенты из Вильнюса, кстати, самые дисциплинированные и сдержанные; рабочие с цементного завода на Волге; техник-лесовод из Сибири, служащие Одесского порта. Всех их объединяла молодость, любопытство к неизведанному миру и песне. Пели они вдохновенно, импровизировали рискованно, а в общем, Саше понравились, и он с первого дня стал их другом и единомышленником, как и полагается в походе.
      Вышли бодро, на первом же привале приукрасились. Девчата сделали себе монисты из алычовых плодов, хлопцы соорудили юбочки из листьев папоротника и шляпы из целых лопухов. Смеялись, подбрасывали за спиной рюкзаки, смотрели на лесной Кавказ, как смотрят на городской парк, и всё торопили Сашу: ну чего топает шагом старца? Ведь на эту гору можно в один момент...
      Молчанов-младший часто останавливал группу, приказывал снять рюкзаки, расправить плечи и посмотреть по сторонам. Он хотел, чтобы ребята хорошенько запомнили горные ландшафты, впитали побольше гордой красоты Кавказа и лишний раз удивились, какая у нас чудесная Родина!
      Где-то на юге, навстречу этой группе, шла еще одна цепочка туристов. Их вела Таня Никитина. Саша недаром просидел полночи в псебайской радиорубке. Он все-таки поговорил с ней и условился встретиться на приюте Прохладном. Теперь Саша все время думал об этой встрече и улыбался своим мыслям. Девушки из его группы с интересом поглядывали на задумчивое лицо инструктора и совершенно точно расшифровали его таинственную улыбчивость: влюблен. Но они не знали, что каждый шаг туристов наверх приближал Сашу к заветной встрече.
      Ведь он не видел Таню месяц. Целая вечность, несколько скрашенная четырьмя ее письмами.
      Незаметно одолели первую половину затяжного подъема, отдохнули в балагане на цветастой поляне и снова пошли вверх. Теперь уже никто не подбрасывал за плечами рюкзак, поклажа вроде бы потяжелела, ребята шли согнувшись, всё меньше смотрели по сторонам, уткнувшись носами под ноги.
      А вокруг буйствовали краски, горизонт по мере восхождения расширялся, свежел воздух, хорошели пихтовые и буковые леса. Никто уже не погонял инструктора, напротив, появились отстающие, и тогда Саша перестроил цепочку, поставив слабеньких прямо за собой.
      За несколько километров от перевала сделали еще одну остановку и развели костер. Солнце садилось за широкий горный массив, поголубели луговые поляны, кромка леса сделалась черной. Начались ранние южные сумерки, только горели в закатных лучах острые камни вершин.
      - Смотрите, что это? - спросил удивленный голос, и все повернулись к освещенной горе.
      Она была далеко, но прозрачный воздух и подсветка солнца как бы приблизили скалы. На одной из них стояли туры, рисуясь темными изваяниями на оранжевом небе. Колечки рогов, освещенные сзади, сияли, как нимбы. Было что-то сказочное в этой картине.
      - Сейчас умру от счастья, - сказала девушка и закрыла ладошками лицо.
      Свет померк, туры исчезли. Стало заметно прохладней, вынули спальные мешки, но палаточки решили не ставить: завтра будет приют, там основательный отдых.
      Саша вспомнил Александра Сергеевича, его лепешки и любимое "само собой". И еще ему захотелось, чтобы Таня была уже там. Они могут вместе сходить к реке и посмотреть медвежье семейство, если оно не переменило свою квартиру.
      Не спалось. Саша лежал на спине и смотрел в небо. Яркие звезды усыпали черный небосвод, месяц не показывался, стояла абсолютная тишина. Мысли его блуждали, он подумал, что отец где-нибудь недалеко вот так же сидит у костра, и вдруг ему стало боязно: зачем он пошел в одиночку. Хоть бы Самур... И тут его осенила новая мысль: а не ушел ли Самур с отцом? Если так, то очень хорошо. Потом перед ним возникла кареглазая Таня, ее жест как она откидывает тыльной стороной ладони волосы со лба и как улыбается. И он улыбнулся милому видению. Мысль незаметно перескочила к лесному домику и Рыжему, сразу отчего-то вспомнился каштанник, каменные могилы в задумчивом лесу...
      Он, видно, уснул, потом очнулся и несколько секунд соображал, где он и что с ним.
      Туристы еще спали, восток едва светлел. Саша опять улегся, но уснуть уже не мог.
      Он развел костер. В предрассветной сини пламя бесшумно и весело лизало сухой валежник, белые язычки костра отпугивали тающую темь, а на востоке уже разгоралось - розовые скалы с восточной стороны плавились в лучах и отбрасывали свет зари вниз, проявляя луга, долинки, заросшие кустарником. Бесшумно и кучно пролетели небольшие альпийские галки, где-то в скалах тоненько, как молодой петушок, прокричал проснувшийся улар.
      Тотчас кто-то из туристов пробасил со своего места:
      - "Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно..."
      Ему ответил девичий смешливый голосок, продекламировав вторую строку букварного стиха. Лагерь зашевелился, Саше никого не пришлось будить. Повесили над огнем котел и ведро, скоро запахло гречневой кашей и тушенкой. Все побежали умываться. Быстро покончили с завтраком, убрали место у костра, и вот уже цепочка растянулась на пологом подъеме.
      Приют Прохладный показался часам к десяти. Там под навесом тлел костер, теплый воздух дрожал над драночной крышей. Около приюта бродили туристы. "Значит, Таня пришла", - подумал Саша и прибавил ходу. Ребята подтянулись, все хотели выглядеть непринужденно и бодро. Встреча с народом юга... Пусть посмотрят на выносливых северян.
      Саша был уверен, что сейчас навстречу ему побежит Таня, а из каптерки выглянет Сергеич. Но никто не встретил, только девчата в защитных штормовках столпились да незнакомый инструктор поднял руку, чтобы скомандовать традиционный хоровой "физкульт-привет!".
      - Там неприятности, - ответил он на вопрос Саши и показал рукой к югу.
      - У Никитиной? - Саша почувствовал, как у него вспыхнули щеки.
      - Мы обогнали их. Группа Никитиной стоит лагерем в десяти километрах отсюда. Понимаешь, парень у них исчез. Вот так просто, взял - и исчез. Она пошла искать.
      - Одна?
      - Двоих взяла с собой, остальным велела ждать.
      - А где Сергеич?
      - Тоже ушел к ним. Как только я принес весть, он собрался - и туда!
      Вот так история! Саша растерялся. И посоветоваться не с кем. Как же ему поступить?
      Саша выстроил свою команду и сказал:
      - Мне придется оставить вас. Нужно помочь товарищу. Вернусь через сутки, отдыхайте здесь, любуйтесь природой. Но далеко не ходите. Туман, гроза, мало ли что... Кто хочет пойти со мной?
      Вызвались все хлопцы, но Саша взял только двух вильнюсских студентов. С облегченными рюкзаками тройка тотчас же пошла дальше.
      2
      В горах не бывает одинаковой погоды везде и всюду. Все здесь переменчиво.
      На плато ясно и сухо, а в двадцати километрах над долинами висит дождевое облако. К югу от Кушта тихо, а северные склоны гудят от упругого степняка. В одном горном узле тепло, чуть в стороне от него - сыро и холодно. Микрозоны климата. Как в любой горной стране.
      Когда Сашина команда всю прошедшую ночь спала под яркими звездами, в тридцати километрах за перевалами упал такой туман, что рядом ничего не видно. Лес пропитался сыростью, туман заглушил все звуки, и на милой земле сделалось очень неуютно.
      Таня Никитина приказала своим ребятам сойтись потеснее и уменьшила шаг. Тропу она помнила хорошо, заблудиться не могла, но за отстающих боялась.
      Вечером она привела свою партию к балагану; вспыхнул костер, стало веселей. Таня надеялась, что с рассветом подует ветер, сгонит молочную пелену и она придет на Прохладный точно по графику. Это было тем более важно, что Саша обещал быть там тоже утром.
      Ночь прошла спокойно. В шестом часу развиднелось, но туман держался устойчиво, и Таня заколебалась - выходить или подождать. Когда девушки и парни поднялись, она строго напомнила:
      - Поодиночке к ручью не ходить, можно потерять ориентировку. Лучше всего вместе.
      Но и здесь нашелся парень, который считал, что жизнь интересней, если все делать наперекор советам. Крепкий, физически здоровый тракторист из степей, с беспечной улыбкой на отчаянном и жадном до новизны лице, он не захотел умываться в "общем" ручье, а пошел искать свой ручей. Нашел, тут ручейков было много, только не все они текли в одну долину. Когда он стал возвращаться в безглазом тумане, то потерял направление; удивленно хмыкнул и пошел вверх по течению. Забрел в какие-то скалы, повернул назад и довольно долго спускался по руслу, пока не очутился в зловещем лесу. Только тогда, подавив самолюбие, рискнул крикнуть. Но он далеко отошел. Его крика не услышали, звуки увязали в тумане, как в вате. От костра ему ведь тоже кричали хором, когда хватились, но и парень ничего не услышал.
      Туристы поснимали с плеч рюкзаки, поворчали и сели ждать растяпу. Отходить от жилья Таня не разрешила. Найдется один - потеряются новых двое. Парня все не было. Подошла с юга вторая группа. Таня рассказала о происшествии и просила передать Александру Сергеевичу на Прохладный. Затем проверила продукты, приказала группе ждать на месте, а сама с двумя хлопцами, которые видели, куда пошел утром их дружок, тронулась в поиск.
      Туман стоял недвижимый и плотный, как стена.
      Надо отдать должное заблудившемуся: он не испугался. Сперва шел вниз по ручью, надеясь, что ущелье рано или поздно приведет его к реке, а там и к поселку. Но потом решил перехитрить горы - оставил ущелье и полез вбок и наверх, легкомысленно рассчитывая выбраться из тумана и оглядеться с вершины. Этим своим ходом он окончательно запутал поисковую группу и запутался сам; ручей остался влево, а он вышел в бассейн уже другой реки, гораздо правей.
      Перевалив поперечный хребет и так и не увидев простора, парень пошел дальше, ломясь через дебри по каменному склону, и до вечера успел одолеть километров семь такой чащобы, которая никого безвозмездно не пропускает. Он оборвал брюки, разлохматил кеды, вымазался в глине, промок, но силенка еще была. К счастью, в карманах штормовки, кроме мыла, щетки и зубной пасты "Поморин", у него нашелся десяток конфет, которые помогли притушить голод. Когда стемнело, хлопец оказался у берега речки, тут он и свалился поспать, не имея возможности зажечь костер и обсушиться. В общем, попался...
      Таня и ее провожатые, естественно, сбились со следа. Они шли всё вниз и вниз, пока не оказались у притока знакомой уже реки, где жили лесорубы. Парень сюда не заходил. И туристы вернулись к себе на бивуак.
      Александр Сергеевич уже побывал здесь и сам ушел в поиск, оставив записку для Тани: "Иди на Прохладный, - писал он, - сутки жди и отправляйся дальше. Поиском займутся лесники".
      Опытный проводник живо отыскал след парня, сделал по ходу зарубки, поднялся за ним на водораздел и пошел к реке. Туман стал быстро исчезать, посветлело. До темноты Сергеич не сумел добраться до берега, зато, поднявшись на скалу, просмотрел всю узкую зеленую долину и отметил скалы по левую руку: там едва заметно курился дымок. А может, это туман таял?..
      Ночевал он с удобством, у своего костра.
      Саша и литовские туристы разминулись с Таней, но удачно отыскали зарубки Сергеича и тоже вышли в эту долину, однако значительно ниже, обогнав заведующего приютом на добрый километр. Ночевали они близко к белым скалам, но чужого костерка не приметили. Его закрывал высокий лес.
      Саша надеялся дойти до кордона, оповестить лесников, а после этого вернуться на приют, куда явятся все остальные туристы и Таня.
      Так на двух или трех километрах в верхнем бассейне реки Сочинки разобщенно, не зная друг о друге, появилось много людей. Одни искали. Другие прятались. Третьи выслеживали.
      3
      Браконьеры с тяжелой ношей на плечах прошли так далеко от затаившегося Молчанова, что он не услышал и не увидел людей, хотя путь их начинался с той самой звериной тропы, на которой лесник выручил оленя, только много ниже этого места. Видно, они ставили не одну петлю.
      Хищники собирали жатву с той беззвучной, изуверской охоты, которая убивает наверняка. Сняли и унесли оленуху из одной петли, а затем пойдут проверять и вторую. Вот тут-то они и должны нарваться на Молчанова.
      Егор Иванович не знал, откуда и когда придут грабители леса. Зато знал это Самур; овчар проводил браконьеров почти до шалаша, подождал, пока они разделают животное и уложат в снежник, и попятился в кусты, когда двое с винтовками в руках пошли прямо на него и, значит, на его хозяина.
      Самур не хотел пускать их дальше. В жизни овчара уже был случай, когда он вышел на тропу, преграждая путь бандитам. Он тогда не хитрил, просто вышел и сел, а когда они хотели подойти ближе, зарычал и бросился на них. Известно, чем кончился благородный порыв Шестипалого: он едва не погиб.
      Ныне Самур стал более диким, изощренным в борьбе. Он собирался напасть внезапно, как нападает волк, чтобы выиграть битву с меньшими потерями и наверняка. Поэтому он не стал преграждать дорогу двум браконьерам, а тихо пошел параллельным курсом, выбирая время и позицию для нападения.
      На повороте в нос ему ударил запах, который сразу все изменил и привел овчара в неистовое бешенство: это был запах человека в резиновых сапогах. Человека, который бил его, полумертвого, у лесной избушки. Страшное, звериное чувство мести мгновенно вытеснило из головы полуволка всякую осторожность. Он изготовился для прыжка, но в это мгновение произошло непредвиденное.
      Из-за дерева, в двадцати метрах от переднего браконьера, вышел Молчанов, суровый, черноусый лесник с карабином наперевес. Вышел и остановился, широко расставив ноги.
      Все-таки он первым увидел грабителей. Удивляться и пугаться лесник предоставил им, но неожиданно удивился и сам, потому что узнал идущего впереди. И вместо уже готовой сорваться команды "Ружья на землю!" он неожиданно сказал:
      - Опять вы за свое, Матушенко!.. Бросьте винтов...
      Конец фразы потонул в грохоте выстрела. Егор Иванович промедлил какое-то мгновение, так же как и Самур, потому что ноги у овчара дрогнули от знакомого голоса. Мгновением замешательства успел воспользоваться только один Матушенко. Он, не целясь, нажал на спусковой крючок.
      Давно созревшее желание разделаться с лесником, который стоял у него на дороге, вдобавок знал о его прошлом и, наверное, уже сказал об этом кому следует; яростное желание выпутаться из нынешнего безвыходного положения все сразу должна была разрешить пуля. И она разрешила.
      Еще гремело в долине эхо винтовочного выстрела, а лесник, скорчившись, уже лежал на земле, обеими руками зажимая рану в животе - кажется, смертельную рану, от которой не встают.
      И тогда опомнился Самур.
      Тяжелое тело его распласталось в воздухе. Он одновременно и ударил Матушенко и полоснул его клыками по самому уязвимому и открытому месту - по горлу. Дикий вопль колыхнул воздух. Последний раз широко открытыми глазами, в которых был ужас смерти, глянул Матушенко на опрокинувшийся над ним зеленый лес и медленно вытянулся. Ненужная уже винтовка валялась рядом.
      Свершив отмщение, Самур вскинулся с земли и вторым прыжком нацелился на застывшего от ужаса другого браконьера. Грохнул выстрел. Шестипалого обожгло, но вгорячах он не почувствовал боли, клыкастая пасть его цапнула одежду на человеке, он захлебнулся от звериной ярости, а поверженный враг уже лежал лицом вниз, закрывая искусанными руками голову. И только тогда у Самура стало темнеть, темнеть в глазах, он зевнул и повалился на бок. Всё.
      Но не умер. Минутная слабость прошла; овчар поднял отяжелевшую голову, хотел было встать, однако не встал: задняя нога не двигалась. Превозмогая боль, он пополз мимо замолкшего навсегда Матушенко к своему хозяину.
      Тяжелый, густой звериный вой пронесся по лесам. Невыразимая печаль и безысходное горе дрожало в низком, стонущем голосе пса. Еще и еще раз заплакал Шестипалый, подымая морду над телом лесника и не находя в себе больше силы, чтобы проползти один шаг, дотронуться до него, такого странно согнутого, чужого.
      Точно так же выл он, когда погибла Монашка.
      Егор Иванович с трудом открыл глаза:
      - Самур... - сказал он, трудно пошевелив белыми губами. - Беги, Самур... Скажи...
      И застонал.
      Овчар понял приказ. Только бежать он не мог. Правая задняя нога волочилась. Пуля перебила ее. Отбегался Самур. Он поднял морду к небу, но вместо волчьего воя неожиданно для себя залаял отрывисто, с жалобной интонацией, с какой-то безнадежной просьбой о помощи. Лай повторялся еще и еще. Когда Шестипалый затихал, он слышал тихие стоны хозяина и снова принимался лаять, но не двигался с места, потому что боялся боли, слабости, тьмы в глазах, которая опять могла свалить его.
      Винтовочные выстрелы в долине услышали сразу пять человек: Александр Сергеевич по ту сторону реки, Саша с товарищами, которые были ближе всех от места трагедии, и парень, которого искали. Удивление, радость, тревогу породил у них звук выстрелов. Все пятеро, каждый своим путем, бросились на выстрелы.
      Турист, из-за которого загорелся весь сыр-бор с поиском, - голодный, оборванный и продрогший турист - бежал быстрее всех. Неожиданно он выскочил к ручью, где стоял шалаш и горел костер. Вокруг жилья никого не оказалось. Он заглянул в ведерко. Там варилось мясо. А он был голоден. Но он только проглотил слюну и помчался дальше.
      Лай Самура Саша узнал бы из целого собачьего хора. Он и обрадовался и отчаянно напугался. Если овчар здесь, то и отец... А выстрелы?..
      Но раньше всех Молчанова отыскал Сергеич. Едва глянув на Самура, он опустился перед лесником на колени и спросил:
      - Егор... Что это с тобой?
      - Матушенко... - тихо сказал лесник. Обострившееся лицо его было землистым.
      Сергеич испуганно осмотрелся. Он опять увидел Самура. Овчар тяжело дышал. Чуть дальше лежал человек, за ним еще один. Что же произошло? Как вынести раненого? До кордона не менее пяти километров. А он один. И Самур не помога.
      - Потерпи, Егор, - жалобно сказал Александр Сергеевич и взял лесника под мышки, чтобы удобней положить. Молчанов застонал. - Потерпи, кореш, почти плача, повторил он и хотел взвалить тело на спину. Молчанов сразу отяжелел. "Умер?" - со страхом подумал Сергеич и припал к сердцу. Билось!
      Затрещали кусты, между деревьями возникли человеческие фигуры.
      - Ба-атя! - еще издали крикнул Саша, и губы его мелко задрожали.
      - Живой, - успокоил Сергеич. - Ну, хорошо, что вы... Жерди, само собой. Носилки надо. Быстрей, быстрей!
      Почти ничего не соображая, Саша рубил и очищал жерди отцовским косырем, вязал вместе с Сергеичем ремни, плащ - все молчком, судорожно, в каком-то страшном полусне, не веря, что это реальность. Он не подошел к Самуру, не глянул на него, как не глянул и на тех, кто лежал поодаль.
      Из леса выскочил еще один парень - рваный, испачканный, но с глазами, полными радости.
      Наконец-то он увидел людей! Но молчаливая их работа, не живая, должно быть, собака и особенно человеческое тело, скрюченное у дерева, так поразило его, что он стал столбом и приоткрыл рот. Война?!
      Сергеич сердито зыркнул на него.