Вячеслав Иванович Пальман
      Восточный кордон
      Повесть
      (Песни черного дрозда - 1)
      Роман включает в себя три повести ("Восточный кордон", "Там, за рекой", "Песни черного дрозда"), продолжающие одна другую и рассказывающие о борьбе с браконьерами в горных лесах, о природе и животных Кавказского заповедника.
      Оглавление
      П.Нилин. Об авторе и его книгах
      Глава первая. Самур и Монашка
      Глава вторая. Семья Молчановых
      Глава третья. Путешествие на пасеку и дальше в горы
      Глава четвертая. К перевалам
      Глава пятая. Жизнь без условностей
      Глава шестая. Месяц Падающих Листьев
      Глава седьмая. Выстрелы в горных джунглях
      Глава восьмая. Время Крупных Звезд
      Глава девятая. Тревога
      Глава десятая. Ущелье Желобного
      Глава одиннадцатая. Трагедия Самура и Монашки
      Глава двенадцатая. Приемыши
      Глава тринадцатая. Что-то будет
      Глава четырнадцатая. Убит не на войне
      Моим внукам - Викусе, Алеше, Денису,
      смело шагающим в любопытное,
      загадочное третье тысячелетие.
      ОБ АВТОРЕ И ЕГО КНИГАХ
      Жизнь не очень баловала Вячеслава Пальмана. Он начал работать в возрасте четырнадцати лет, и обстоятельства жизни подчас слагались для него трудно.
      Но где бы он ни был, в какие бы условия ни попадал, ему неизменно светила, если можно так выразиться, звезда его призвания, его профессии, его дела, которому он посвятил свою жизнь.
      Эти деловые его способности оказывались каждый раз до крайности необходимыми в любых областях, будь то родная рязанская сторона, Дальний Восток, суровая Колыма или, напротив, благодатная, полная жаркого солнца Кубань.
      Вячеслав Иванович Пальман - агроном. И на земле нет места, где бы не требовалась эта профессия, эта специальность, это умение выращивать плоды, добывать для людей пропитание и дарить людям радость от непосредственного общения с природой, с ее лесами и реками и с населяющим ее животным миром.
      Читать его книги интересно. В них постоянно присутствует драгоценное качество - достоверность. А ощущение подлинности ведь всегда пленяет читателя.
      Он родился в Центральной России, под Рязанью, но объехал чуть ли не всю нашу великолепную и, в истинном смысле, необъятную страну. И продолжает ездить. И пишет не только о том, что наблюдал, о чем узнал, услышал, но чаще всего о том, что испытал, пережил сам, в чем лично участвовал.
      * * *
      Его книги издавались не только у нас, но и в других странах. И они, эти книги, открывают как зарубежному читателю, так и нам, соотечественникам автора, все новые черты удивительной нашей земли.
      "За линией Габерландта", "Твой след на земле", "Песни черного дрозда" да, впрочем, и другие вещи Вячеслава Пальмана - это книги, о которых пожилые люди нравоучительно могут сказать, что они полезны для молодежи. Мне хотелось бы тут подчеркнуть лишний раз, что они не только полезны, но и что особенно важно - интересны. И не только для молодежи, но и для людей пожилых и поживших, любящих свою родину и желающих лучше познать ее.
      Книги Вячеслава Пальмана пробуждают в читателе раньше всего добрые чувства и пристальный интерес к окружающему нас миру. Читаем ли мы о замечательном селекционере Пустовойте или о самоотверженных охранителях природы, нас не покидает вера в могущество человека, в неистребимость его нравственной энергии, преобразующей землю.
      И в этом плане книги Вячеслава Пальмана не только справедливо соседствуют на книжной полке с произведениями Джека Лондона и Михаила Пришвина, Сетона-Томпсона и Фенимора Купера, но и находятся в прямом родстве, продолжая благородную традицию поэтического прославления природы и основ человеческого бытия.
      Москва, 1975 г. Павел Нилин
      ПЕСНИ ЧЕРНОГО ДРОЗДА
      Книга первая
      ВОСТОЧНЫЙ КОРДОН
      Глава первая
      САМУР И МОНАШКА
      1
      Туман рождался из пустоты, даже на открытых и чистых местах. Каменную ложбину, где пять минут назад просматривалась каждая плитка сланца, вдруг быстро затягивало серым облачком с бесформенными краями, оно на глазах густело и, заполнив впадину, растекалось во все стороны. Среди задумчивых, ко сну отходящих березок тоже появились серые клочья; повисев над травой и как будто собравшись с силами, туман медленно и важно переливался вниз по луговому склону.
      Туман безмолвно и быстро заволакивал высокогорье, грустно притихшее после захода солнца. Серая мгла закрывала ландшафты, вечерние горы тускнели, расплывались, леса, вершины и ближний луг на глазах делались призрачными и нереальными.
      Самур все чаще подымал голову и беспокойно принюхивался к повлажневшему воздуху. Не в силах больше лежать, он поднялся и, разминая спину, изогнулся, едва не дотронувшись животом до нагретых за день камней. Сделав пробежку, пес вернулся и сел, твердо поставив сильные передние лапы.
      Поток воздуха шел снизу, из лесов; он набегал на травянистое высокогорье и приносил запах сырости, тлена и горьковатых желудей. Временами набрасывало сверху, и тогда влажный нос Самура улавливал аромат сухих цветов, нагретого за день камня и слабый дух овчарни. Этот запах особенно волновал его, память о прошлом была еще живой. Боевой трепет охватывал сторожевого пса. Он нервно зевал, открывая черную, клыкастую пасть.
      Самур чувствовал: надвигается неспокойная ночь. Все это было в его жизни не один раз. Он знал глухие ночи, былые схватки с волками, которые только и ждут тумана, чтобы призраками смерти выскочить к какому-нибудь табору молодняка, привезенного из степей в горы.
      Туман все густел и задергивал пространство ровной пеленой, уже плотной, но еще не высокой, так что Самур мог смотреть поверх него. Хозяин, уставший за день, все спал.
      Самур обошел палаточку, приткнутую около заросли черно-зеленого падуба, обнюхал кирзовые сапоги, заметил ложе карабина, торчавшее из-под руки, и, не удержавшись, тихо заскулил возле лица хозяина, накрытого куском сетки.
      Егор Иванович открыл глаза, сбросил сетку и несколько секунд лежал молча, соображая, где он и что происходит.
      Самур еще раз нервно зевнул и проскулил так, что хозяин не мог не понять его нетерпеливой просьбы: овчар просился на волю.
      Но лесник не спешил отпускать собаку. Он сел, вытер ладонями влажное лицо, откровенно зевнул и только тогда заметил, как потускнело все вокруг, плененное густым туманом. Это означало, что задуманная операция уже не удастся: в трех шагах ничего не видно.
      Вчера, блуждая по лесу на границе заповедника, он услышал два смятых расстоянием выстрела.
      Они шли по склону лесного хребта до полной темноты, пробираясь ближе к месту, где прозвучали выстрелы. Потом, не зажигая костра, поспали часа четыре и с первым проблеском зари снова очутились на ногах. Егор Иванович достаточно изучил повадки браконьеров. Хищники охотились именно в этом районе, недалеко от высокогорных пастбищ. За мясом, конечно, придут только к вечеру, когда убедятся, что все тихо. Решив перехватить браконьеров с поличным, Егор Иванович скрытно устроился на возвышении, откуда просматривались подступы к лесу, и проспал послеобеденное время, приказав Самуру никуда не отходить. Он надеялся, что вечер принесет ему успех. Но туман спутал карты. Даже если в десяти шагах пройдут - все равно не увидишь.
      Самур не спускал с хозяина вопрошающих глаз. Егор Иванович закурил, несколько минут сидел, раздумчиво поглядывая вокруг и все более убеждаясь, что поиск его ни к чему не приведет. Потом сказал:
      - Иди повоюй. Я тут останусь.
      Самур, как и подобает выдержанной собаке, вильнул пушистым хвостом, что означало благодарность, поднял тяжелую квадратную морду и хорошенько обнюхал верховой воздух. Дополнительных указаний от хозяина не последовало. Тогда овчар легкой рысью пошел по пригорку и скоро скрылся в тумане.
      Егор Иванович отправился за валежником. Принес одну охапку, вторую, потом два сухих обломка, вынул из ножен тяжелый тесак, настругал щепы и сложил ветки шалашиком. Но прежде чем зажечь огонь, он еще наладил сошки и повесил над костром начищенный до серебряного блеска котелок с водой. Порывшись в рюкзаке, достал кусок вяленого мяса и мешочек с пшеном. Это ужин. Для обоих.
      Туман завладел возвышенностью и пронизал лес. Все вокруг сделалось похожим на зыбкое подводное царство.
      Впереди была долгая ночь. Спать уже не хотелось. Егор Иванович съел половину густого кулеша, остальное с куском говядины выложил на два огромных лопуха, отошел к ручейку и чисто вымыл и вычистил посуду. Потом не торопясь сделал круг у места ночлега, словно интересовался, как выглядит бивуак со стороны, прислушался и только тогда успокоенно лег на ветки, покрытые плащом, и достал книгу. Красный свет костра поиграл на обложке кирпичного цвета, позолотил имя автора: "И.Бунин" - и трепетно осветил развернутые страницы.
      2
      Природа наградила Самура необыкновенно пестрой шерстью. Хотя и говорили, что есть в овчаре толика волчьей крови, серый цвет проглядывался лишь по животу и ногам. Грудь и спина его были в крупных черно-белых пятнах, точнее, вся грудь и горло - белые с тускло-черными запалинами, а голова, шея и спина темные. По самой же хребтине, от ушей до хвоста, шла густо-черная полоса, чуть светлеющая на лодыжках и на боках. И нос был черный. И пасть. Только клыки сверкали, как жемчужные, на фоне дёсен и нёба. С точки зрения людей - красивый пес. Сам он не очень страдал от яркой окраски, если не считать редких и непонятных ему случаев, когда лесной зверь замечал собаку раньше, чем он - зверя. Парадная шкура. Ничего не поделаешь.
      Могучая грудь Самура, короткая, толстая шея, большая тупоносая голова со слегка раскосыми темно-карими глазами, маленькие уши, концы которых вяло заламывались, наконец, уверенная поступь и смелый, но уравновешенный нрав все свидетельствовало в пользу овчара, вызывало уважение у друзей и страх у врагов. В свои четыре года Самур выглядел вполне зрелым и чертовски сильным животным. Знатоки кавказских овчаров сходились на том, что Самур первоклассный пес. Даже небольшая особенность в строении ног - у него на передних было по шесть когтистых пальцев, - даже это отступление от нормы не ставилось ему в вину. Напротив, утверждали, что Шестипалый, как прозвали Самура мальчишки в поселке Камышки, где жил Егор Иванович, является выдающимся экземпляром, потому что, по мнению знатоков, шестипалость у собак - признак особенной породности и, если угодно, некоего собачьего аристократизма.
      В двухлетнем еще возрасте, когда он выполнял опасную и нелегкую службу пастуха возле стада на высокогорном пастбище, Самур не раз встречался с волками и смело ввязывался в драку. Из боевых походов он возвращался с изодранной шубой и кровавыми ранами, но с видом победителя. Враги его отличались необыкновенной ловкостью и силой. К счастью, Самур не уступал им в ловкости, а силой превосходил и потому всегда одерживал верх.
      К Егору Ивановичу Молчанову Самур попал неожиданно, его подарил в знак благодарности за спасение человек, который чуть не погиб в горах, когда столкнулся с рысью. Злобная и дикая кошка эта, в общем-то, не нападает на людей, но иногда путает человека с кем-то другим. И в этот раз, свалившись на пастуха со скалы, она хватила его за шею и тут же позорно бежала. Но пастух уже не мог идти, даже позвать на помощь, он был тяжело ранен. Вероятно, он так и погиб бы трудной смертью, не случись поблизости Молчанова. Когда пастух не вернулся в положенное время, Молчанов пошел по его следам и отыскал раненого в заросшем ущелье.
      Вскоре после этого Самур не без легкой грусти покинул своего поправившегося хозяина и стал вместе с Егором Ивановичем скитаться по лесам и горам вблизи границы заповедника. В пределы заповедника овчару хода не было: там начиналась запретная для собак зона. Когда Молчанов уходил на заповедную территорию, для Самура наступали очень тяжелые и неприятные дни: он сидел на цепи в хозяйском дворе и печально смотрел поверх ограды на зеленые горы по обе стороны неширокой долины. К счастью, подобные "аресты" случались не часто. Тем более радостной казалась ему жизнь, когда лесник приходил в поселок, отвязывал Самура и брал с собой в дальние обходы по горам. Так случилось и на этот раз.
      ...Самур беззвучно и легко пробежал километра три и уже почувствовал близость скотского загона, но тут сквозь влажный воздух к нему пробился запах, от которого черная шерсть на загривке пса сразу поднялась. Он остановился как вкопанный и принюхался, как можно выше подымая голову. Запах шел сверху, со склона, заросшего мелкой березкой и густейшим рододендроном. Самур не любил это растение с черными, скользкими ветками, которые, как удавы, обвивают ноги. Не любили их и волки, но засады устраивали именно в таких зарослях.
      Пес растянулся в густой, отволгшей траве и положил голову на передние лапы, стараясь слиться с землей. Он был в лучшем положении, чем его противник: запах шел на него. И становился все сильнее. Волки приближались.
      Ночь совсем опустилась на горы, закат догорел. Послышался шорох, тело Самура напряглось. Мелькнули силуэты - и скрылись. Бесшумно, как тень, он бросился за ними. Минута - и перед овчаром выросли два волка. Один из них, крупный, с какой-то прилизанной, странно бесшерстной головой тащил задранную козу. Рогастая голова ее безжизненно висела на боку убийцы. Второй, поменьше, шел чуть сзади, как конвой. Успели!..
      Самур использовал неожиданность. Он ударил переднего волка грудью и успел хватить его за ляжку так, что тот перевернулся. Но овчару не удалось прикончить врага. Второй волк прыгнул на него, и острая боль ожгла спину. Дальше ничего нельзя было разобрать. Клубок тел, тяжелое дыхание, лязг челюстей, рык, визг. Шестипалый изловчился и рванул второго, низкорослого, за шею, волк захрипел, скребнул когтями по животу Самура, но только оцарапал и тотчас же полетел через спину овчара с разорванным горлом. Другой, гладкоголовый, отскочил, ощетинился, но вдруг, оставляя убитого и добычу, помчался вверх, неловко изворачиваясь всем телом, чтобы посмотреть, бежит ли за ним враг, так коварно подкарауливший их. Самур бросился за убегавшим.
      Где-то позади загремели беспорядочные выстрелы. Как всегда, пастухи хватились поздно, они стреляли в воздух и ахали, увидев раззор. Хищники успели задрать шесть коз, молодую телочку и, вдоволь насытившись в беспомощном стаде, рассыпались парами, тройками и бежали, прихватив свои жертвы. Выстрелы для острастки ничего не могли изменить. Стая исчезла. Но этой паре не повезло. Один из волков валялся на траве, истекая кровью, другой мчался по склону, лавируя между кустами рододендрона и увлекая за собой преследователя. Самур настигал прилизанного, бежал неотступно и скоро, страшный, разгоряченный схваткой.
      Овчар смутно догадывался о западне, которую могли устроить ему волки. И все же, когда сзади и чуть по сторонам возникли еще две молчаливо бегущие тени, он только скосил на них глаза, но не обернулся, не показал главному врагу тыл, потому что знал: этот опасней, страшней, чем те двое сзади.
      Вожак с безволосым лбом вырвался на поляну и резко остановился, широко расставив ноги. Скорее по инерции, чем по расчету, пес налетел на него, увернулся от щелкнувшей пасти и, успев коснуться бока вожака, рванул по-волчьи. Раздался короткий отчаянный вопль. Двое сзади налетели одновременно. Один промахнулся и врезался в густой кустарник, сразу потеряв уверенность в движениях, а второй, кажется еще молодой, изловчился и впился Самуру в шею. Но захлебнулся густой шерстью и только чуть ранил кожу. Вожак не успел помочь ему: мешал раненый бок. Самур подмял молодого и в одну секунду расправился с ним. Разгоряченный, он бросился на вожака. Но между ними вдруг встала новая тень. Неожиданный заступник ощетинился. И столько самоотверженности и злобы было в оскале морды, столько ненависти и готовности бороться до конца, что Самур на какое-то мгновение потерялся. Этой секунды хватило, чтобы раненый вожак исчез под кустами, и овчар остался один на один со смелым, но по виду не сильным волком.
      Он был много меньше Самура, тоньше, изящней, как подросток. Овчару ничего не стоило разделаться с ним за полминуты, но что-то помешало ему броситься на врага. Он вдруг почувствовал, как спадает напряжение в мускулах, а злость незаметно сменяется удивлением, любопытством, каким-то смиренным чувством симпатии к зверю, которого еще секунду назад он готов был разорвать в клочья.
      И волк, должно быть, тоже разоружался перед овчаром. Он только глухо хрипел, шерсть на загривке все еще стояла, но железная сила в челюстях, готовых рвать, уже ослабла, волк переступил с ноги на ногу и попятился.
      Самур заинтересованно и не воинственно подался вперед, сохраняя дистанцию.
      Тотчас лязгнули зубы, фосфоресцирующие глаза противника вспыхнули, и Самур проворно отскочил.
      Он возмущенно царапнул лапой по земле, отшвырнул песок и траву. Сильно потянул воздух и вдруг понял, что перед ним волчица. Хвост его качнулся из стороны в сторону. Он сделал к ней шаг. Волчица как-то боком прыгнула через куст и не спеша побежала, но не туда, где скрылся вожак, а в сторону. Самур побежал за ней.
      Они мчались через туман и ночь, и всякий раз, как только Самур скрадывал расстояние, волчица ощетинивалась и лязгала зубами. Дорогу им пересек ручей. Волчица вошла в воду, жадно полакала. Самур тоже, но не спуская с нее дерзких, настороженных глаз. Так бежали они, наверное, с час или больше, делая круг за кругом, пока в нос опять не ударил запах крови волчьей и скотской, и вскоре Самур увидел труп задранного им волка, а рядом мертвую козу. Но поле боя не взбудоражило его и не озлило. Он хотел было приблизиться к своей спутнице, но она ощерилась, это был знак - держаться на почтительном расстоянии. А сама осторожно подошла к убитой козе, обошла ее кругом, старательно обнюхала и, только лизнув кровь, по-настоящему принялась за еду.
      Самур лежал в пяти метрах. Что удерживало его от активных действий? Почему он не ринулся на волчицу, которая на глазах сторожевого пса пожирала теперь украденную козу?
      Какой-то более старый и более властный инстинкт подавил в нем чувство долга и старательность давней службы, заставил его смирно лежать, ожидая, пока волчица насытится и соизволит отойти. Он не мог сделать ей зла. Он только глухо, видно досадуя на себя, ворчал.
      Волчица насытилась и подобрела. Когда она неторопливо пошла от добычи, Самур как в гипнозе опять тронулся за ней. Теперь он выглядел уставшим и покорным. Они уже не бежали, а шли метрах в двух один от другого. Волчица уводила Самура в голые скалы, пробиралась по узкому ущелью, прыгала через ручьи. Он утерял чувство настороженности, только одно желание жило в нем, толкало вперед: быть рядом, быть вместе.
      Волчица нашла удобное место. Немного покрутившись, она свернулась калачиком и легла, перестав замечать собаку. Самур тоже лег в метре от нее, но не свернулся, а вытянул лапы и положил на них голову. Глаза его устало закрылись.
      Проходила неслышная, белесая ночь. Когда стало светать, Самур поднял голову. Туман еще более загустел. На шерсти волчицы блестели, как бисер, капли воды. Она спала, полузакрыв хвостом довольную и сытую морду.
      Теперь при утреннем свете он мог хорошенько разглядеть ночную подругу.
      Черная полоса темнела вдоль спины волчицы. Как и у Самура, чернота переходила по шее на лоб и размыто исчезала у глаз. Тонкий нос и остренькие уши делали ее похожей на волчонка-сеголетка. Когда она подняла заспанную морду, то выражение какой-то детскости и беззащитности появилось на ней и все страшное, что было ночью, показалось несвойственным, невозможным для этого доброго и кроткого создания.
      Волчица поморгала желтыми глазами, зевнула и потянулась. Она словно и не замечала около себя овчара.
      Самур умилился. Славная и тихая волчица вдруг напомнила ему соседскую собаку в родном поселке Камышки. Такая же по масти, тихая и лукавая, прозванная хозяевами Монашкой за свой нрав, она почти никогда не лаяла и вряд ли успешно несла службу, но пользовалась у хозяев непроходящей любовью. Самура не пускали свободно, он был опасен; со своего места во дворе он часто звал Монашку и рвался к ней, гремя цепью. Но она пробегала мимо, озабоченная и тихая, не удостаивая его даже взглядом.
      Монашка... Черная шерсть между ушей, лукавая мордочка с хитрым прищуром желтых глаз. Именно в эти мгновения Самур вспомнил, как люди зовут ту, соседскую, и для себя перенес это непонятное имя на волчицу.
      Они вместе сбегали к ручью попить воды и охладить избитые ноги. Монашка позволила обнюхать себя, но, когда нос овчара слегка дотрагивался до шерстинок, она дрожала и фыркала так, словно жизни ее угрожала смертельная опасность. Вернувшись от ручья, Монашка опять легла и сделала вид, что спит. Самур посидел возле и вдруг, вспомнив хозяина, тихонько заскулил. А когда из-за приземистого каменного Оштена выкатилось солнце и туман, съедаемый жаркими лучами, поплыл в тенистые ущелья под защиту скал, он медленно, как-то нехотя отошел, оглянулся, еще дальше отошел, но волчица не подняла головы, не удержала его. Тогда Самур обиженно затрусил по мокрой траве вниз, к опушке леса, где находился хозяин, которого он этой ночью предал.
      Состояние духа у Шестипалого было, видно, неважным. Останавливался, скулил. Ему не хотелось уходить отсюда. Волчица тянула к себе. Но еще сильнее было желание увидеть хозяина. И это желание пересилило. Овчар опять стал самим собой.
      3
      - Ну и ну! - сказал Егор Иванович и отложил в сторону белую бритву "Спутник". Бритва продолжала жужжать, а Молчанов уже схватил Самура за холку и подтащил ближе к себе. Пес упирался и глядел не на хозяина, а в сторону. Конечно, он виноват, что ушел на всю ночь, но это, в общем-то, не дает права хозяину делать ему больно, в конце концов, и у него ведь имеется своя личная жизнь. И тем не менее сейчас придется перенести боль, Самур это прекрасно знал. Не первый раз приходит израненный.
      Егор Иванович вынул пузырек с какой-то жидкостью, разгреб шерсть на спине пса и, вздохнув от жалости к нему и морщась, словно самому больно, залил рану жгучим, противно пахнущим лекарством из березового дегтя, масла и каких-то трав. Кожа у Самура мелко задрожала, он судорожно сжал челюсти, чтобы не поддаться искушению и не схватить своего лекаря за милосердную руку.
      - Эк тебя угораздило! - безобидно сказал лесник, обнаружив еще одну рану на горле. - Твое, брат, счастье, что шерсть густа, а то лежать бы тебе на мокрых камнях. На это они мастера, рванут так, что кожи не сыщешь потом. А ну, повернись, я тебя осмотрю...
      Когда процедура лечения окончилась, Молчанов пододвинул к Самуру лопухи и открыл застывший кулеш. Только сейчас, увидев пищу, пес почувствовал, как страшно он голоден. Сдерживая себя, Шестипалый обнюхал свой завтрак и уже дальше не выдержал: с жадностью проглотил мясо, кашу, старательно вылизал лопух и только тогда благодарно и устало вильнул мокрым, отвисшим хвостом: "Спасибо, хозяин..."
      - Спи, вояка, а я обойду опушку, погляжу, что и как. - Молчанов погладил собаку по лбу, дотронулся до ушей.
      Эта ласка совсем растрогала овчара, он почти забыл о ночном бое и столь неожиданном для себя знакомстве с Монашкой. Он даже поскулил, выражая несогласие с решением хозяина. Почему бы им обоим не пройтись вдоль опушки? Лишним он не будет. И вообще зачем расставаться?
      - А кто имущество охранит? - спросил Егор Иванович, тотчас поняв, о чем скулит Самур. - Вот то-то и оно. Лежи. Отсыпайся. Налегке-то я скоро вернусь.
      Он ушел, разрывая грудью поредевший туман.
      Шестипалый потоптался у потухшего костра, лег и тут же уснул.
      Солнце работало вовсю.
      От земли, от скал и камней на южных склонах валил пар. Высыхала трава, звенели, встряхиваясь, колокольчики, над кустами с легким треском парили повеселевшие стрекозы. Туман еще держался под кронами буков, но лучи беспощадно просвечивали лес, выбеляя стволы, заигрывали с мрачными пихтами и заставляли всех представителей птичьего царства, озабоченных повзрослевшими и потому очень непослушными птенцами, забывать в эти утренние часы свои невзгоды и носиться взад-вперед и петь, как они пели весной, в счастливые месяцы светлых ночей и буйных гроз. Словом, отличное утро, мирное такое, горячее, наполненное жизнью.
      Но Егор Иванович Молчанов недаром провел среди гор и лесов более трех десятков лет из своих сорока четырех. Его не могла обмануть, а тем более убаюкать ясная благодать, эта показная разнеженность природы. Преступники не выбирают для злодейства только черные ночи с грозой, они не считаются ни с весной, ни с солнцем. Поэтому Егор Иванович шел осторожно, держался в тени и не спускал глаз с подозрительных деревьев и густых орешников.
      И все-таки не глаза, а острое обоняние предупредило его об опасности. Ветерок, прибежавший на помощь солнцу, чтобы скорее обсушить и привести в порядок размоченный лес, этот озорной ветерок накинул вдруг слабый запах дыма, усложненный какой-то примесью. Похоже, что недалеко горел жаркий костер, на котором коптили мясо. Чуждый лесу запах и потому особенный, вызывающе-заметный в чистом воздухе высокогорья.
      Егор Иванович остановился и тут же пожалел, почему не взял с собой Самура. Сейчас что-то будет.
      Крадучись пошел он через лес, навстречу слабому запаху. Белые, с легкой прозеленью стволы бука уходили ввысь метров на тридцать и создавали там зеленый свод лесного храма, торжественного и строгого, каким может быть по-настоящему только храм нерукотворный.
      Запах усилился. Он шел из одной особенно густой заросли лещины. Впереди подымался метров на шесть каменный взлобок. Он вырывался из буковой тени и потому густо зарос кустами. На него предстояло подняться.
      Что там, за кустами, Молчанов не знал, но догадывался, какую смертельную опасность для него может таить место, где горит запретный костер. Все-таки он начал подходить к возвышенности, переходя от ствола к стволу, оглядываясь и держа карабин на изготовку.
      Легкий свист вдруг раздался левей бугра. Лесник мгновенно отскочил за ствол и высунул вперед карабин. Свист повторился. Значит, заметили. Потом минутная тишина. В той же стороне мелодично запел серый дрозд. Запел - и вдруг на какой-то ноте запнулся, умолк. Опасность!
      Когда Молчанов, переждав несколько минут, снова двинулся к таинственным зарослям, из-за камня справа грохнул выстрел и рассыпался на сотню повторов. Стреляли в него. Пуля сорвала кусок коры с букового ствола в каких-нибудь пяти вершках от головы. Брызги древесины резанули лесника по щеке. Фуражка с золотыми листьями над лакированным козырьком слетела. Он тоже упал как подкошенный, но упал очень умело, так что очутился за мшистым камнем, а ствол его карабина уже торчал в ту сторону, где затаился преступник. Война объявлена.
      Замолчал лес. Тишина. Улетел беспечный дрозд, до смерти испуганный грохотом. Забился куда-то зяблик. Все насторожилось. Ладно. Выждем. Кто кого. Минут через пять над дальним камнем сбоку кустов поднялась рука с ружьем. Браконьеру не терпелось глянуть на дело рук своих. Конечно, он думал, что убил лесника. В ту же секунду раздался ответный выстрел. Хотя кровь, стекая по щеке, мешала Егору Ивановичу, он остался верен своему охотничьему правилу - поражать цель с одного выстрела. Рука бандита повисла, ружье звякнуло о камень и свалилось на эту сторону. Человек спрятался за укрытием.
      Отмщение пришло. Молчанов еще полежал, украдкой вытирая кровь с пораненной щеки. Он знал, что если в него еще будут стрелять, то не отсюда, а, скорей всего, со стороны заросшей возвышенности. Он вскочил и, петляя между деревьев, помчался на взлобок, как в атаку.
      Сквозь кусты он прошел, словно бегущий олень, - тараном. И очутился на пустой поляне. Здесь горел длинный костер. Языки пламени лизали три сухих бревна, возле них грудилось много жарких углей. Давно горит. Над костром был устроен навес из увядших веток и толстая жердь на козлах. А на этой жерди висело мясо: провяленные, слегка закопченные окорока, грудина, нарезанные куски. Цех переработки. Вот как организовали! Только мастеров у огня, конечно, не оказалось.
      Молчанов закинул за плечо карабин. Опасность миновала.
      Быстрым шагом направился он за камень, где остался раненый. Если и тот сбежал, то винтовку, конечно, бросил. Не до нее.
      Так оно и вышло. Вот садок, примятая трава. Кровь. Обрывок рубахи, видно, руку бинтовал наспех. А по другую сторону камня валялась брошенная винтовка. Лесник поднял ее, оглядел. Немецкий маузер, тяжелое ружье. Где только они берут эти ружья? Толкуют, что на леднике у восточных перевалов: там шли тяжелые бои, много солдат полегло, и своих и чужих. И конечно, оружие осталось в снегу, вмерзло в лед. Может, и правда. Хотя ведь двадцать с лишним лет прошло.
      Когда он рассматривал трофей и размышлял, раздался далекий крик. Кричали сверху, с увала, покрытого рододендроном и падубом, в общем, из непролазной чащи. Не все разобрал он в этом гортанном, дважды повторенном крике, но слова "...попадешься, Чернявый, отплатим..." донеслись отчетливо. Ясное дело, бесятся. Такая добыча уплыла!
      Ладно. К угрозам ему не привыкать.
      И Егор Иванович еще раз, уже с досадой, подумал, почему нет Самура. Пес не мог не слышать выстрелы. Должен был примчаться. В чем дело? Сейчас бы они по следу и накрыли мерзавцев. А идти одному нельзя, в засаду попадешь.
      Молчанов вернулся на поляну, снял с плеча тяжелые ружья. Ощупал запекшуюся кровь на щеке, осмотрелся.
      Мясо все вялилось. Много мяса, килограммов двести. Значит, не одного свалили. Он пошел по кустам. Ага, вот и шкура, безрогая голова. Порядочная ланка. Наверное, пришла на рев оленя. Жалко зверя. Но уже не вернешь. Второй шкуры он не нашел. Теперь новая задача - как вынести добро к дороге? Придется послать Самура с запиской к пастухам.
      Но где же пес?..
      4
      Когда раздался первый выстрел, Самур вскочил как подброшенный. После второго он уже мчался, прыгая через кусты. И он примчался бы на помощь хозяину, и, может быть, уже вели бы они злодеев с руками, связанными сыромятным ремнем, который всегда лежал в молчановском рюкзаке. Но...
      Непредвиденное всегда ошеломляет. На пути Самура в сотне метров от бивуака стояла его ночная подруга, Монашка. Она повернулась к нему боком и смотрела приветливо, с немым укором за столь поспешное утреннее бегство. Самур, нацеленный на звук выстрелов, по инерции пронесся мимо нее. Волчица сорвалась с места и так же быстро, но легко, даже изящно пошла с ним бок о бок. Самур подался к ней, волчица позволила дотронуться до себя и, околдовав, повела в сторону, все в сторону, он и не заметил куда, мгновенно забыв про выстрелы и про хозяина.