Но одно дело - рассуждать об отношении людей к природе вообще, другое дело - видеть перед собой определенное лицо. Вот Виталий Капустин. За время пребывания на туристских тропах Кавказа разве не полюбил он природную красу? Можно было думать, что любовь эта - на всю жизнь. Потому и пошел в университет, проявил способности. Все это жизнь, правда. И тут же кривые капустинские ходы, наем подозрительных людей, охотничий дом, нарушение законов охраны. Словом, разрушительная деятельность. Как это совместить, связать в одно целое? И как заставить самого себя думать, что нет у тебя ничего личного к Виталию Капустину, что неприязнь к нему только из-за разного подхода к делу, а нисколько не из-за Тани...
      - Что задумался? - Борис Васильевич смотрел на него всепонимающими глазами. Саша не ответил, только вздохнул, а учитель сказал: - Вариант действительно неожиданный. Один из твоих руководителей в роли твоего противника. Нонсенс. Не очень-то просто поставить его на место, операцию он продумал, механизм запустил. Правда, пока еще не было стрельбы, не пали звери. Предупредить всегда лучше, чем иметь дело с нарушением норм закона и морали. Ты согласен с таким утверждением?
      - Я думаю, как мне поступить... Знаете, недавно Капустин просил у меня помощи. Что ж, помогу. И делу, и лично ему. Не позволю скатиться до преступления. Решено!
      - Ты не один, Саша.
      - Вы?..
      - И мои товарищи из района. Они уже знают. Это отзывчивые люди, они помогут тебе в этом.
      Молчанов улыбнулся. У Бориса Васильевича всегда много товарищей. Его бывших учеников можно встретить в городе-курорте, в райкоме, в прокуратуре.
      Лишь в конце дня Александр зашел к Никитиным.
      Саша-маленький еще не спал, возился на полу, где устало и разнеженно валялся сытый Архыз.
      - Их теперь водой не разольешь, - сказала Ирина Владимировна, с улыбкой поглядывая на мальчугана и собаку. - У нас ночуешь, Саша?
      - Я на заре в лес ухожу, - сказал он.
      - А ружжо возьмешь? - тотчас спросил Саша-маленький.
      Молчанов кивнул. Как же в лесу без ружья?
      - И Архыза?
      - И его тоже. А потом мы вернемся. И ты опять будешь играть с ним.
      Кажется, такой вариант устраивал мальчугана. Во всяком случае, он не протестовал.
      Елена Кузьминична заговорила о том, что ей пора возвращаться домой, но хозяйка не хотела об этом и слушать. Тихонько от Саши она шепнула:
      - Вот когда приедет Таня... Как же можно не увидеть ее?
      Между собой старые женщины уже обо всем договорились.
      Разве они не достаточно хорошо знали мысли и чувства Саши Молчанова?
      Ранним утром, едва начало светать, Александр ушел, захватив и Архыза.
      Он хотел проверить, здесь ли Хоба или уже отправился назад через перевал, а заодно посмотреть южное стадо оленей, много ли молодняка на пастбищах, и пройти по тропкам здешних лесников, чтобы сравнить потом положение на этих тропках с записями в их дневниках.
      На подходе к перевалу, в самом верхнем течении реки, ровно через двадцать пять часов после выхода, Архыз привел к хозяину общего их друга Хобу.
      4
      А где Одноухий?..
      Мы оставили его в узком каменном коридоре после расправы с пурпурными гадюками, коварно напавшими на оленя.
      Это сражение заняло всего несколько минут времени, но оказалось интересным не само по себе, а своими последствиями. Именно в эти напряженные минуты произошло давно ожидаемое сближение старых друзей - оленя и медведя. Все дикое, настороженное и подозрительное, что разделяло их и вынуждало Хобу сторониться Одноухого, после встречи в каменном коридоре поуменьшилось настолько, что если бы медведь тогда же последовал за оленем, тот позволил бы бурому хищнику идти рядом с собой, не убежал бы, а может быть, и остался с ним. Конечно, детская дружба, когда они сердечно и весело жили на молчановском дворе, вернуться уж не могла, но взаимное доверие меж ними, несомненно, окрепло. Хоба ушел, оставив медведя рядом с разорванными змеями, их пути-дороги разошлись, пространство снова разъединило зверей, но в памяти оленя и медведя укрепилось что-то очень важное для взаимных отношений в будущем.
      Между тем Одноухий имел все основания быть довольным и битвой с гадюками, и своим не совсем обычным обедом. Покончив с едой, он лениво поплелся сперва по следу оленя, а потом захотел пить. Спустился к реке и так увлекся спелой черешней, которая попалась ему на тропе, что не заметил, когда наступил вечер. Сытый, довольный, он залег на ночь, не отходя от дерева, где осталось еще много сладкой ягоды.
      Ночь эта получилась для него крайне беспокойной.
      Медведь просто забыл, что находится не в своих владениях, что здесь, как и на северных склонах гор, пастбища и угодья давно распределены, узаконены среди множества хозяев, которые гневаются, если к ним приходят незваные гости. Если же гости проявляют еще и упрямство или оспаривают законность владений, тогда возникают конфликты.
      Окрестности реки, вся неширокая долина, где произрастало множество плодовых деревьев, где на болотистых полянках росли превосходные репешки, называемые "кабаньей радостью", - вся эта дремучая, горами загороженная глухомань вот уже три года подряд являлась родовой вотчиной огромного, необычайно вспыльчивого кабана с голым пожелтевшим пятном на правом боку. Когда-то этот драчун и задира встретил на тропе у старого аула двух студентов-биологов, проходивших практику в заповеднике. Естественно, чужие существа не понравились хозяину долины, он загнал их на тоненькую осину и, не успокоившись на полупобеде, стал раздирать своими клыками ствол, чтобы повергнуть дерево и окончательно свести счеты со странными пришельцами. Студенты почувствовали, чем это пахнет, - они не имели с собой оружия, кроме ракетницы, которую могли использовать, если заблудятся. И тогда, спасая свои жизни, один из них выстрелил в кабана ракетой. Зеленый брызжущий огонь чуть не свел драчуна с ума, в глазах его засверкали молнии, бок обожгло, и он без памяти удрал.
      С той поры кабан и носил на боку желтое пятно ожога. Местный лесник, знаток животных, в своих донесениях не зовет его иначе, как кабан "С приветом", за вздорный характер и нелогичные поступки.
      Встреча с горячей ракетой постепенно забылась, но характер у секача с возрастом не стал лучше, за это время он сумел подчинить себе полдюжины кабанов помоложе и целое стадо свинок с поросятами. Теперь он, как восточный владыка, монархически правил подданными, охранял владения, не жалея ни себя, ни, тем более, своих соплеменников.
      И тут вдруг медведь. Чужой медведь.
      Разве можно согласиться с посягательством на свои владения?
      Одноухий сладко потягивался под черешней среди наломанных им веток с ягодами и меньше всего думал об опасности, когда его тонкий нюх почувствовал острый запах свинарника. Кабанье стадо в полном молчании спускалось к реке через каштанник. Лобик был сыт, благодушен, он не хотел войны и втайне надеялся, что стадо минует его. Медведь есть медведь. Но Лобик не знал драчуна "С приветом", его дружины. И вот, пока он раздумывал да прикидывал, секач уже выдрался из леса и на мгновение замер в двадцати шагах от Лобика. В густой тьме слышалось тяжелое сопение, блестели глазки и чавкали по мягкой земле нетерпеливые копытца. Стадо сгрудилось.
      Если бы Одноухий видел своего противника днем!
      Изощренная природа, создавая кабанов-секачей, кажется, немного перемудрила. Она прежде всего изваяла длинноносую морду с желтыми трехвершковыми клыками по сторонам жадного рта. Клыки, естественно, не умещались во рту и выступали наружу. Жесткая щетина топорщилась на очень большой голове с маленькими ушами и еще более маленькими, глубокими глазками. На грудь и передние ноги приходилось не менее двух третей всех мускулов, костей и щетины, и лишь остаток пошел на поджарый живот, тонкие задние ножки и крысиный хвостик. Получилось нечто асимметричное - головастик с четырьмя ногами, торпеда, нацеленная вперед. Когда такой секач шел через болото, его передняя несоразмерно тяжелая часть постоянно тонула, и он носом рыл тину и грязь, в то время как легкий зад взбрыкивал на поверхности. Под толстым черепом у кабана кое что соображал злой, маленький, агрессивный мозг тем злее, чем меньше в желудке пищи.
      Вот такой красавчик стоял перед Одноухим, сопел и наливался злостью, а по обе стороны от него вытянули носы клыкастые вассалы, готовые по первому знаку своего грозного монарха броситься на противника.
      Их воинственность Лобик не увидел, а почувствовал. Семеро на одного. И в темноте. Не лучше ли, так сказать, заранее ретироваться? Хотя медведь не был трусом и знал свою силу, трезвый расчет подсказал Одноухому, что на этот раз момент наступает горячий, будет сеча, и ему достанется, даже если он и одолеет.
      Не дожидаясь, пока "С приветом" даст сигнал к атаке, медведь поднялся на дыбы, огромный, тяжелый, и, увидев, что противник не дрогнул, в два прыжка очутился на нижней ветке черешни, оставив неприятеля, как говорится, с носом.
      Визг и вопли огласили ночную долину. Секачи, достигнув дерева, бесновались буквально в двух метрах под медведем, удобно устроившимся на толстой развилке. От несчастного ствола полетели щепки. Хрюканье, визг, крики боли при столкновении, царапанье, сопенье наполнили долину. Все стадо, голов до сорока с молодняком, столпилось под черешней. Свинки только мешали бойцам, те еще более свирепели и поддавали клыками своих, а осторожный Лобик грозно ворчал над головами одураченных кабанов и скалил хищную пасть, показывая, чем он вооружен. Словом, подливал масла в огонь.
      Он догадывался, что кабанам не под силу свалить это толстое дерево, сколько бы они ни рвали ствол. Знал наверняка, что они не достанут его, потому что природа очень предусмотрительно не дала им способности лазать по деревьям. Словом, он находился в безопасности, как в крепости, осажденной войском. Другое дело - как долго может продлиться осада. Это уже зависело от упрямства кабанов. А упрямства им не занимать.
      Прошло порядочное время, но секачи не унимались, и пыл их не остывал. Сам "С приветом" не один раз вставал на задние ноги и перебирал передними копытами по стволу черешни. Тогда его злые глазки сверкали очень близко от медведя, и Одноухий грозно ляскал зубами, сердясь уже не на шутку. Достать бы. Остальные секачи возбужденно бегали вокруг дерева, время от времени царапали ствол, бросались на свинок, если они нечаянно приближались, и вымещали зло на них. Тут же чавкали, рыли землю, отыскивали среди веток ягоды, потому что война войной, а кормиться надо.
      Стало светать. "С приветом" и не думал уводить стадо. Лобик сидел молча, только нос у него двигался, улавливая свежие запахи. Когда он изменял положение тела, секачи настораживались, словно ждали - вот сорвется.
      Он облазил все нижние ветки, подыскивая более удобные для отсидки, но, по совести говоря, везде тут было неудобно. Уже болели лапы и ныли застывшие мускулы, ведь они привыкли к движению. Вскоре почувствовался голод.
      Лобик стал обрывать ягоды. Подтягивал ветки, но они ломались, ягоды сыпались вниз, там сразу же начиналась свара, визг, медведь не столько питался сам, как кормил неприятеля. Но что поделаешь, неизбежные потери... Впрочем, одной черешней все равно сыт не будешь. Одноухий все более злился, потихоньку ворчал, забираясь все выше по мере того, как обирал ягоды вокруг себя.
      Его положение час от часу становилось все более незавидным, если не сказать отчаянным. Уже за полдень - и все то же. Боль в лапах и во всем теле от неудобства усиливалась.
      Попробовал было спуститься. Осторожно держась за одну ветку, он прошел по другой подальше от ствола. Ветка клонилась под тяжестью тела все ближе к земле. Лобик глянул вниз. Вот они! Семерка секачей тесным кругом стояла точно под ним и глаз не спускала.
      И вот тогда случилось нечто такое... Нельзя утверждать, что Лобик созорничал, скорее, сделал это по необходимости, не учитывая, как отреагируют неприятели. Словом, вниз полилось, и теплое, пахнущее медведем, обрызгало все кабанье войско. Ответом был такой взрыв ярости, что медведь благоразумно отвалился ближе к стволу. А кабаны бились внизу друг с другом, падали, визжали, хрипели, и уже не на медведя было повернуто их вполне законное негодование, а друг на друга: их спины, щетина, уши - все ужасно пахло медведем...
      "С приветом" кое-как навел порядок в своем воинстве, но долго еще и он сам и другие секачи катались по взрытой земле, очищая с себя скверну.
      Не жди пощады, медведь!..
      Лобик сидел теперь тихо и затравленно. Шли часы. Вот попал!
      Уйдут они к вечеру или не уйдут?
      Одноухий чувствовал, что до вечера ему не усидеть. Значит, будет битва, которой медведь так не хотел.
      Он решил прыгнуть прямо в кучу сгрудившихся секачей. Лобик осторожно прошел по толстой ветке, зорко глянул вниз и только тогда заметил какое-то беспокойство среди секачей. Удержавшись от прыжка, Лобик втянул воздух. Да, сюда идут. Запах собаки. И того самого оленя. И Человека, которого он сопровождал. Ну, кабаны...
      Секачи нервничали. Их длинноносые морды все, как одна, вытянулись в ту сторону, откуда накатывался запах. Свинки с поросятами враз исчезли.
      Одноухий из-за густой листвы не видел края поляны. Поэтому не понял, почему вдруг "С приветом" кинулся поначалу вперед, а затем взрыл передними копытами податливую землю, развернулся и с нутряным хрипом в горле, явно устрашась новой опасности, бросился в противоположную сторону, увлекая за собой оробевших секачей.
      Осада кончилась неожиданно. Медведь мог спуститься.
      Но он не торопился.
      Он не видел еще Архыза, хотя по запаху знал, что тот здесь. Архыз действительно стоял на краю поляны и с любопытством оглядывал черешню, где что-то копошилось и ворчало. Вряд ли овчар своим появлением устрашил кабанов, тем более такого героя, как "С приветом". Но из леса все более явственно стал доноситься запах Человека и ружья, это и послужило причиной их бегства. Тот же запах, все-таки устрашающий запах, обеспокоил и Лобика. Он поднялся выше и, крепко уцепившись за ветки, стал ждать.
      Авось пронесет.
      Но Архыз уже вертелся под черешней и недоуменно заглядывал наверх.
      Чего, приятель, не спускаешься? Друзья пришли.
      Несколько часов назад, повозившись со своим оленем, Молчанов решил пройти лесниковой тропой через увал от верховьев одной реки к другой. Шли трое - Архыз впереди, Хоба замыкал шествие и никак не хотел отставать.
      Едва перевалили увал, как Архыз стал проявлять нетерпение, и Александру раза три пришлось в приказном порядке возвращать овчара, так и рвавшегося вперед. Дело в том, что он уже напал на след кабанов, недавно прошедших здесь. На спуске к реке овчар все же вырвался из-под опеки хозяина и рванулся вперед. Вот почему он первым высунулся из кустов, внеся смятение в ряды секачей, осаждавших черешню. Тогда же он учуял и Лобика на дереве.
      Послышался хруст веток. Подошел Молчанов.
      - Что там? - тихо спросил он Архыза и спустил предохранитель карабина.
      Хоба мгновенно улизнул в сторону. Военные действия с применением ружья - не для его характера.
      Александр выглянул. Поляна была пустой. Вся изрытая, загаженная, она походила на стойло у свинарника. И пахло так же. Архыз все крутился под самой черешней.
      - Ушли, не дождались, - сказал Молчанов, успокаиваясь, и в это время поглядел на черешню. - Ушли, да не все. - Он вскинул на всякий случай карабин.
      Архыз дружелюбно вилял хвостом.
      - В чем дело? - Александр опустил ружье, всмотрелся получше. Широкая улыбка осветила его лицо. - Лобик, как же ты?
      Следы клыков на стволе, сорванная кора, истоптанный луг, медведь, вцепившийся в ветки дерева чуть не на самой верхушке, - все стало понятным. Смешно! Такой большой, сильный, и вот...
      Молчанов отошел подальше, положил карабин, сверху рюкзак и сам сел в стороне, отозвав Архыза.
      - Слезай, Лобик. Не бойся, трусишка. Их уже нет. Ружья тоже нет. Слезай!
      Запах ружья действительно исчез. Запах Человека и собаки ослабел. Сидеть на ветках уже не было сил. И Лобик стал спускаться, скользя когтями по разорванной коре.
      Слезал Лобик задом, все время отворачивая морду в сторону, чтобы видеть, что его ждет. На земле тихо. Человек смирно сидел в стороне. Ладно. Коснувшись земли, медведь хотел сразу же стыдливо бежать, но оказалось, что бежать-то уже не может. Лобик встал на все четыре, качнулся и... устало лег. Как приятна, как мягка и покойна земля! Он вытянул шею, лег плотнее. Что-то кружилось перед глазами, мурашки сковали лапы, спину... Столько в воздухе! Вот и слабость.
      Лобик устало закрыл глаза.
      Молчанов подошел с хлебом.
      - Возьми, Одноухий, подкрепись.
      Медведь потянулся, достал хлеб, стал жевать, не меняя положения. Глаза его постепенно очистились от мути. Он глубоко вздохнул. На земле...
      Молчанов отошел. Архыз сидел возле рюкзака и с явным недоумением следил за своим бурым другом. Больной, что ли?..
      Лобик встал и, нетвердо переступая, заковылял через поляну. Остановился, опять лег.
      Кусты перед ним раздвинулись, оттуда вылезла рогастая голова Хобы, который отныне совсем не боялся медведя.
      Отдохнув, Лобик пересек поляну и, не оглядываясь, скрылся в лесу. Исчез и Хоба.
      - Никуда они не уйдут, - уверенно сказал Архызу хозяин. - Пусть отдохнут в тишине. И мы тоже посидим, пообедаем.
      Он по-мальчишески хмыкнул:
      - Вот какие бывают дела!
      Глава восьмая
      ПЛЕНЕНИЕ ОДНОУХОГО
      1
      Отсюда до кордона лесника Петра Марковича Семенова считалось не более пяти километров. До охотничьего дома - шесть.
      Два часа ходу.
      Молчанов с Архызом шли не спеша, стараясь не уклониться от лесниковой тропы, которая спокойным полукольцом опоясывала отдельно стоявшую гору и, минуя непролазную заросль рододендрона, выводила прямо на перемычку к другой горе.
      Вот здесь-то Архыз и завилял хвостом.
      - Где они? - спросил хозяин и проследил за взглядом овчара.
      Сквозь зеленую занавеску лиан проглядывали блестящие концы рогов. Хоба ждал их. Когда они прошли, он тоже вышел на тропу и поплелся следом. А вскоре отыскался и Лобик.
      - Ладно, - сам себе сказал Молчанов. - Я вас все-таки сведу...
      Он не знал, что судьба уже сводила медведя с оленем - там, у перевала, где пурпурные гадюки.
      Тропа спустилась в долину Ауры, сделалась шире, домовитей.
      В стороне от реки и чуть выше, на берегу тощего в это сухое время, но кристально-чистого ручья, стоял дом Петра Марковича - бревенчатая пятистенка под черной от времени дранкой. Большой участок редкого грушняка и луга вокруг дома был обнесен жердевой оградой. Зеленела на огороде капуста, темная ботва картофеля подходила к густому осиннику у ручья. Хороший огород.
      На лавке возле дома сидел Семенов, а рядом дымил самокруткой лесник Бережной.
      Они встали. Семенов приподнял фуражку, дядя Алеха поклонился с особенным уважением.
      - Никак, с перевала? - дружелюбно спросил он. - И когда только успели? Кобель ваш не кинется?
      Архыз близко не подошел, глянул раскосо на новых людей и лег поодаль, будто все дальнейшее его не касалось. У сарая вертелась и бесновалась на цепи дворовая собака лесника. Семенов цыкнул на нее, собака юркнула под сарайные слеги и теперь высматривала оттуда, изредка взлаивая от глухого негодования.
      - Тут недалеко ходил. - Молчанов скинул куртку, прислонил к стене карабин. Он был полон впечатлений от только что случившегося и сразу взялся рассказывать, как кабаны загнали на черешню матерого медведя.
      Семенов оживился, спросил:
      - Это сразу за Круглой? - Так называлась близкая отсюда гора.
      - Как раз где большая черешня у реки. Там все истоптано кабанами.
      - Да ведь он попал на угодья моего срамотника желтобокого! Ну который "С приветом". Я в дневнике о нем писал. Тот еще деспот! Он и тигру загонит, не токмо медведя. Только вот что непонятно, Александр Егорыч: у меня в тех местах ни одного медведя нету. Они у меня правее живут, километров в восьми от кабаньего царства.
      - Новичок. Мой медведь туда пришел, Лобик его кличка.
      - Твой? - Лесники переглянулись.
      - Ну, есть такой. Отец еще малышом отыскал, он у нас воспитывался, а потом в лес ушел.
      - Да ведь это когда было-то! - Семенов вспомнил разговоры, которые слышал уже давно. - Если тот медведь и остался жив, дикарем давно сделался... Какой же он твой?
      - Дикий или не дикий, а хозяев помнит. И со мной он в дружбе. С рук иной раз кормлю.
      - Ну это ты... - Семенов хмыкнул.
      Снова вылезла лесникова дворняга и прямо зашлась лаем. На весь лес, да с каким-то особенным подвыванием. Архыз поглядывал то на нее, то на хозяина, но Молчанов не замечал напряженного взгляда овчара.
      - А ведь она на ведьмедя лает, - вдруг сказал Бережной.
      - Какого там медведя? Цыть, глупая! - Семенов привстал, но дворняга прямо заходилась. - И в самом деле, чтой-то она?..
      - Боюсь, что Лобика учуяла, - смеясь, сказал Молчанов. - Он как раз за мной шел. Не хотел отставать, архаровец, лежит сейчас где-нибудь за кустом и собаку твою с ума сводит.
      - Неужто он и жилья не боится?
      - Нет. Если его не обижают, запросто и ближе придет.
      - Лучше не надо, Александр Егорыч. Корова на глаза ему попадется, не удержится от соблазна, задерет. Тогда я тебе счет... А глянуть на него охота, все же новенький зверь в моем обходе.
      - А вот мы сейчас и глянем. - Молчанов осмотрелся. - Дал бы ты мне, Маркович, две посуды каких-нибудь да съестного, хлеб у меня кончился, выманили звери.
      Семенов кликнул жену, сказал ей насчет варева, а сам сходил в сарай и принес ведро и бадейку. Дворняга все подвывала, а вот Архыз лениво ушел за изгородь и скрылся. Лесник плеснул в бадейку супу, вывалил картошку. А в ведро Молчанов набросал куски хлеба.
      - Это другому приятелю моему, оленю, - сказал он.
      - Значит, у тебя целый зверинец. - Семенов уже вертел в руках бинокль. - Может, винтовку все же взять? Мало ли...
      - Вы вот что... - Александр осмотрелся. - Зайдите в сарай и дворнягу уведите, чтобы не смущала. Оттуда все видно. А я поманю медведя и оленя вон на ту поляну. Обзор хороший.
      Он взял ведра и пошел к лесу, всего двести метров или чуть больше. Поставил бадейку, прошел шагов пятьдесят в сторону и там с ведром в руке стал ждать. Архыз выскочил откуда-то, подбежал к ногам, повертелся около хозяина.
      - Ложись, ложись, - приказал Александр. - Знаю, где был. Сплетничал. Подождем вместе.
      Ждали долго, должно быть, с четверть часа. Первым вышел Хоба. Смело подошел, но метра за три до Архыза выгнул шею и потряс рогами. Овчар понятливо встал и отбежал подальше. Чтобы не смущать.
      Молчанов протянул хлеб.
      - Бери, Хоба, ешь. Твоя доля.
      Олень потянулся, мягкими губами взял хлеб. Тогда Молчанов уселся в траву и поставил около себя ведро. Хоба разохотился на лесников хлеб, жадно ел, посматривая на человека и собаку.
      Что-то произошло в той стороне, где стояла бадейка. Хоба вскинул голову и насторожился.
      Бурая туша незаметно отделилась от стены леса. Лобик еще некоторое время стоял принюхиваясь, как делал это, когда оказывался вблизи ловушки или капкана, но тут он увидел и почувствовал Молчанова и, вероятно, успокоился.
      И все же не сразу принялся за еду. Обошел бадейку со всех сторон, приблизился, тронул ее лапой, лег и полежал несколько минут, облизываясь. Словно ждал - не взорвется ли, а уж потом поднялся и сунул свой длинный нос в похлебку, от которой так хорошо пахло.
      - Сиди, Архыз, - приказал Молчанов, а сам поднялся и, оставив оленя над ведерком, пошел к Лобику.
      Он знал: из сарая сейчас хорошо видят обоих зверей и его с собакой. Он хотел доказать лесникам, что слова о дружбе с двумя дикарями - не пустые слова.
      А в сарае действительно не сводили глаз с оленя и медведя. В бинокль зрители наблюдали за каждым их движением.
      И вдруг Бережной не сдержался.
      - За-ра-за! - тихо пробурчал он, узнав огромного медведя, который в свое время мог бы стать сто четырнадцатым, но ушел с двумя пулями в теле и, оказывается, выжил.
      - Чего ты? - Семенов оторвался от бинокля.
      - Так... Ты смотри, какая кумедия.
      Александр был в пяти метрах от медведя, без ружья, с голыми руками. Даже Архыз не шел с ним. Лобик поднял перепачканную морду. Ждал и не убегал. В бинокль было видно, как шевелятся губы у научного сотрудника, он что-то говорил медведю и улыбался. Бесстрашный человек.
      Семенов потянулся к винтовке, оттянул затвор.
      - Ты что? - хрипло сказал Бережной. - Смотри, Молчанова не хлестни.
      - Я так, на всякий случай.
      Можно понять лесника: впервые в жизни он видел, как человек подходит к дикому медведю, как говорит с лесным зверем. Чудо!
      Тем временем Александр подошел вплотную к зверю, протянул руку, положил ее на широкую спину медведя. Лобик чуть пригнул голову, сторожко смотрел желтыми глазами на человека, но даже не шелохнулся.
      - Ешь, ешь, дружище, - сказал Молчанов, и медведь, будто поняв, действительно нагнулся, стал шумно хватать картошку и чавкать.
      Хоба и Архыз затеяли было беготню, но оленю все же не понравились приметы близкого жилья, и он убежал в лес, чтобы наблюдать из безопасного места.
      Семенов опустил бинокль.
      - Вот какие дела-то! - сказал он, очевидно ошеломленный всем увиденным. - А мы толкуем - дикие...
      - Ты рога у оленя приметил? - спросил дядя Алеха. - Чудные рога!
      Медведь поел, вылизал бадейку, даже покатал ее по лугу. Молчанов взял посуду. Лобик потянулся было за ним, но тут же чего-то испугался и отскочил. И пока человек ходил еще за оленьим ведром, гремел посудой и шагал к дому, он стоял недвижно и смотрел, смотрел. Или надеялся, что еще принесут? Уже от дома Молчанов оглянулся. Медведя на месте не было. Ушел.
      Лесники ждали у сарая.
      - Век бы не поверил! - Петро Маркович чиркал спички, закуривал. - Всю свою жизнь в лесу, а такого... Как не боишься, Егорыч?
      Александр засмеялся.
      - Я ж его маленького еще кормил. Чего бояться-то? Помнит или не помнит, а поверил, что зла не сделаю. Доверчивый зверь.
      - Вы ему не сделаете, а он-то небось... - Дядя Алеха с явным сомнением качал головой. - Все ж таки хычник.
      - У этого хищника пулевые раны в бедре. Вот на того мерзавца он пойдет, тому он выдаст, будь здоров, - с чувством сказал Молчанов, не подозревая, что угодил точно в цель.
      - А я смотрю, смотрю, и никак не доходит - где ж у его второе ухо? Бережной насильно заулыбался. - Иль отсекли в детстве для приметы?
      - Рысь оторвала. - Александр устало сел на лавку. - Если медведь тут останется, ты посмотри за ним, Петро Маркович, не обижай. А насчет коровы я тебе так скажу: зря в лес не пускай, следи. Мало ли что...
      - Это точно, Егорыч. От соблазна подальше. Ты, как я слышал, у меня побудешь? Вот вместях и походим, доглядим твоих зверей. А сейчас пошли в хату. Чую - обедом уже пахнет. Давай, Алексей Варламыч, за компанию.
      - Вам, Бережной, свой обход уже определили? - спросил Молчанов.
      - Жду не дождусь! - Дядя Алеха смущенно погладил лысую голову. - По хорошему делу давно скучаю.
      - А тут вы тоже по делу?
      - Лесничий послал, велел познакомиться, лесным воздухом подышать, ну и опыт перенять.
      - Завтра мы с им пройдем по тропам, - пояснил Семенов. - А вот насчет обходов, вроде у нас свободных не было.
      - Значит, для особых поручений держат меня. - Бережной хмыкнул в бороду.
      После обеда, когда Бережной вышел, Александр спросил Семенова:
      - Ты бываешь в охотничьем доме?
      - А как же! Баба моя там печи топит и все такое. Могу показать, если интерес, Александр Егорыч.
      - Сходим как-нибудь. А сейчас отдохнуть бы. Знаешь, ноги отбил, от самой зари сегодня.
      Но отдохнуть не удалось.
      В час радиосвязи Петро Маркович записал распоряжение. Александра Молчанова просили срочно прибыть в лесничество. Коротыч уже от себя добавил, что прибыл кто-то из Москвы и научному сотруднику надо ехать туда на совещание.
      Молчанов выслушал новость без особого интереса.
      - Какое-нибудь очередное мероприятие. В общем, получать ценные указания придется. День-два, и я вернусь. Оставлю у тебя плащ и куртку, Маркович. Пойду налегке, благо погода.
      В легком свитерке, с планшеткой и фотоаппаратом Александр Молчанов пошел вниз по удобной торной дороге, нимало не подозревая, что его ожидает.
      Отлучка, как он понимал, очень не своевременная. Столько забот, а тут...
      2
      Его ожидала поездка. Дальняя дорога.
      Но этому неожиданному событию предшествовал разговор, затеянный Виталием Капустиным.
      Днем раньше он прилетел из Москвы вместе со своим начальником Пахтаном, который решил, что летний отдых он может удачно совместить с командировкой. Отдельное лесничество заповедника с тисо-самшитовой рощей находилось прямо в городской черте.
      Здесь он остановился, отсюда же Капустин связался с Южным отделом по телефону и спросил Коротыча, как дела и все ли готово в охотничьем доме для приема гостей. Вот тогда лесничий в разговоре и упомянул, что у них сейчас Молчанов.
      - Сколько он пробудет в Поляне? - нетерпеливо спросил Капустин.
      - Во всяком случае, не меньше недели или двух. Остановился он на кордоне Ауры. Сказал, что оттуда удобнее ходить наверх.
      - Вы лесников приняли? - спросил Капустин.
      - Да. Они знакомятся с обходами, наблюдают животных.
      - Погода в вашем районе?
      - Сухо и тепло. Дожди только грозовые.
      - Как дорога к Ауре?
      - Можно проехать вездеходом.
      Капустин уведомил, что он здесь со своим начальником и что они, вероятно, приедут на кордон с гостями или прежде их, поэтому свой "газик" Коротыч должен держать в готовности номер один. Лесничий сказал: "Есть!" - и на этом разговор закончился.
      В тот же день Пахтан и Капустин осмотрели тисо-самшитовую рощу.
      Эта уникальная роща занимала в глубине приморской долины редкий по красоте известняковый порог на лесистом склоне горы.