Глава шестая

Молчал лес, облитый неярким северным солнцем. Рядом с лагерем дышала и струилась сильная своей затаённой мощью река. Вокруг стояли, не шелохнувшись, высокие травы. Курились на горизонте и таяли в голубой дымке снежные, таинственно притихшие горные хребты. Торжественная, задумчивая природа окружала людей, палатку, костёр.

Усков сидел глубоко задумавшись и глядел куда-то вдаль — на дымчатые горы, на облака, медленно плывущие в голубой вышине.

Начальник партии ничего не говорил о своих планах. Он долго не спал, ворочался на своей постели, вставал и ходил взад-вперёд за палаткой, что-то обдумывая. Не спал и Любимов. Он ещё раз, уже сам, перечитал дневник Иванова, сопоставляя отдельные факты, и тоже задумался, взвешивая каждое прочитанное слово.

Вот геолог и проводник уселись перед палаткой на траве и посмотрели друг на друга.

— Ну? — спросил Усков.

— Не меньше ста — ста двадцати километров отсюда, — ответил Любимов, без слов понимавший начальника экспедиции.

— Ты думаешь?..

— Он шёл от пещеры на юг четыре или пять дней. Как бы ни был физически надорван человек, а в зимнюю стужу, только чтобы не замёрзнуть, он на лыжах пройдёт за день не меньше двадцати — двадцати пяти кило-метров. В горах снег мельче. Значит, Иванов шёл быстрее. А вот в долине снегу стало больше, идти труднее Да он и был уже без сил. Вероятно, от гор до реки расстояние в пятнадцать — двадцать километров он прошёл в два, а может быть, и в три дня и где-то тут упал…

— Значит, твой совет — искать?

— Конечно, искать.

— И я так думаю. В низовьях Бешеной реки мы нашли металлы, и притом в значительном количестве. По-видимому, где-то выше по течению есть места, откуда водяные потоки брали в своё время эти тяжёлые металлы и тащили их сюда, вниз. Обрати внимание… Вот… — Усков вытащил из кармана и положил на ладонь три кусочка тускло желтеющего золота. — Небольшие самородки. Они уже достаточно обкатаны водой, песком, камнями. Но из глубины земли они вышли не здесь. Коренная жила находится где-то поблизости.

— То-то и оно. Надо менять маршрут и податься дальше на север.

— Так и сделаем. Но мне хочется уточнить ещё одно обстоятельство. Река течёт с северо-запада на юго-во-сток. Иванов же прямо говорит: «Ищите каменный столб на север отсюда». Означает ли это, что нам надо уходить из долины по какому-нибудь притоку, который впадает с севера, или идти до верховьев самой реки, отклоняясь на северо-запад? Сто километров — это огромное расстояние Нам и года не хватит, чтобы исследовать такую площадь.

— Слушай… Иванов нигде не пишет, что его перевозили через реку. Он оказался на этом берегу и сам реки не переходил. Видно, он провалился в наледь, переходя через какой-нибудь приток. Мне думается, надо идти вверх по реке, пересечь один — два притока и затем поворачивать прямо на север, в горы.

— Важно не ошибиться. Стоит нам сделать лишних десять — двадцать километров или столько же не дойти, и мы будем блуждать по горам вслепую. Тогда цели нам не видать всё-таки, как своих ушей.

— А мы попробуем определить приток. Не все речки и ручьи дают наледь…

Чуть загорелся алым пламенем восток, когда геолог и проводник забылись в коротком сне. Солнце, ещё скрытое горами, позолотило сперва снежные шпили, потом свет спустился ниже, поиграл на гранях гор и вот уже залил красноватыми лучами всю темно-зеленую чащу долины.

Хмурый лиственничный лес встречает солнце молчаливо и сдержанно. Утреннюю тишину нарушит разве только сойка, считающая себя северным соловьём. Ей все надо, до всего есть дело. Она сидит где-нибудь на вершине сухого дерева и пристально наблюдает. Непоседливая птица не любит тишины. Ни с того ни с сего она встрепенётся и вдруг неожиданно резко вскрикнет, словно испугавшись чего-то, истерически проскрипит и снова насторожённо затихнет, чтобы перелететь в другое место и опять вспугнуть на минуту своими выкриками мёртвую лесную тишину… А там, глядишь, забормочет на глухой полянке глухарь, пробурчит что-то своё, угрюмое, недовольное, и тут же юркнет в кусты, чтобы там, укрыв голову под чёрное крыло, доспать эти беспокойные светлые часы… Осторожно треснет под тяжёлой лапой медведя сухая веточка, бурый медведь высунется из валежника, поведёт носом по сторонам и пойдёт вразвалку гулять по полянам, выискивать сладкие ягоды прошлогоднего шиповника и брусники.

Лагерь проснулся, как всегда, вместе с солнцем. Хватай-Муха загремел ведром и, протирая глаза, пошёл к речке. Вскоре поднялся лёгкий дымок от костра, запахло жареной рыбой, голоса стали веселей и громче, залаяли собаки, и вот уже все ожило. Разведчики пошутили над невыспавшимся завхозом и сели за стол.

После завтрака Усков попросил внимания.

— Мы меняем курс, — объявил он. — За сорок — пятьдесят дней, какие остаются в нашем распоряжении до холодов, мы должны разыскать ущелье, открытое Сперанским и Ивановым. Берём курс на север, по пути Никиты Петровича Иванова. Выступаем завтра. Сегодня мы с Александром Алексеевичем завершим свои работы здесь; Петя и Борис займутся охотой и рыбной ловлей: провиант нужно готовить в запас; Лука Лукич и Николай Никанорович подготовят лошадей и имущество. Нам предстоит долгий — возможно, трудный путь по горам. Лошади должны быть в хорошем состоянии. Как только затих в отдалении лай Туя и Кавы, побежавших за своими друзьями на охоту, в траве около палатки что-то зашелестело и у костра высунулась насторожённая мордочка зверька. Он быстро-быстро огляделся по сторонам своими большими круглыми глазами, пошевелил смешными усиками, моргнул раз, другой и ловко вспрыгнул на мешок с овсом. Помогая себе лапками полосатый бурундук поспешно набил защёчные мешки зерном. С заметно пополневшей, раздувшейся мордочкой он спрыгнул вниз и исчез в траве. Воришку видела сойка, и он пришёлся ей, должно быть, не по душе. Сойка присмотрелась к бурундуку и камнем свалилась вниз, спланировала над травой и громко вскрикнула над самой головой зверька. Бурундук растерялся, встал на задние лапки, в одно мгновение выплюнул весь запас овса и, обидчиво пискнув, скрылся в густой траве.

Хитрой птице только этого и хотелось. Важно усевшись с видом победителя возле кучки брошенного овса, она долго что-то трещала, видно порицая вора на своём птичьем языке, а потом клюнула одно зёрнышко, другое и опасливо отскочила. Через минуту, осме-лев, она бочком опять подвинулась к овсу и, уже не отрываясь, съела все до зёрнышка.

…Мелкий осенний дождик сыплется так густо, словно его просеивают сквозь сито. Тёмные рваные облака несутся низко, обгоняют друг друга и, пролетев над лесом, клубятся тучами на гребнях гор, обильно орошая водой чёрные камни круч. Кажется, нет конца и края этому злому ненастью. С зелёных лиственниц нет-нет да и сорвутся уже пожелтевшие иголочки хвои. Их ещё мало, первых предвестников осени, но для всех ясно, что это начало.. Скоро тронется желтизной тайга, на землю полетят стайки иголочек и оголятся деревья, поредеет и почернеет лес. Ляжет на землю стелющийся кедр, который с первыми холодами становится очень гибким и податливым, а там, глядишь, и нагрянет нежданная, скорая на расправу зима.

По густым лесам бродит под дождём мокрый медведь. Скучно ему в такие дни. Ленивой походкой неслышно проходит он по своим тропам, обнюхивает траву, кусты, редко срывает переспелые, пахнущие вином ягоды и тогда останавливается и лениво чавкает, склонив голову набок. Медведь сыт и потому нерасторопен. Под бурой, свалявшейся шерстью он накопил за лето добрый слой сала, и ему теперь не до охоты. Осенний дождь и холодный ветер загоняют зверя в укромные места, торопят с зимним логовом Около выворота — огромной поваленной лиственницы с поднятыми вверх разлапыми корнями, на которых повисла земля и дёрн, медведь останавливается и внимательно обнюхивает ещё сухую землю, от неё исходят запахи лета Это именно то, что ему надо. Приловчившись, медведь разгребает под корнями песчаную глину, выворачивает камни и, кряхтя, начинает отбрасывать их в сторону. Передними лапами он проворно разгребает землю, углубляясь под выворот. Здесь сухо и тепло…

Темнеет. Дождь не перестаёт. Тогда медведь залезает в своё логово и, повозившись немного, успокаивается. Жёлтые глаза лесного отшельника ещё раз оглядывают темноту и закрываются. Только влажный нос с чуткими, подрагивающими ноздрями контролирует лесные запахи. Но в промозглом воздухе не слышно ничего страшного, все знакомо и привычно. Пахнет мокрой хвоей, прелью земли; ветер донёс острый, скипидарный запах размоченного багульника, грибов, гниющего пня Можно спать спокойно.

Но вот вздрогнули ноздри зверя, зашевелились Порыв ветра вдруг принёс странные, чуждые запахи. Медведь сразу открыл глаза и насторожённо поднял голову. Новый порыв принёс уже тревогу.

Запахло дымом, горящим деревом. С этим запахом всегда связано представление о необычайном. Сон исчез. Медведь поднялся, встал, вытянул морду вверх и шумно засопел. Сомнения нет, где-то в его владениях появилась опасность.

Сквозь чёрные тучи на востоке пробилась светлая полоска зари. Наступило утро. Медведь стал осторожно подниматься вверх по склону сопки. Кончился лес-Зверь пошёл между огромных камней, забираясь все выше и выше. «Скоро он достиг перевала. Отсюда, со склона каменистой сопки, медведь увидел то, что заставило его покинуть нагретое место под выворотом: в километре от него, на берегу речки горел большой костёр. У огня шевелились фигуры. Фыркали лошади, звякало железо, лаяла собака.

Тогда медведь, недовольно отфыркиваясь, пошёл дальше, не оглядываясь, перевалил вершину сопки и покинул приветливую, но опасную теперь долину.

В ней появились люди.

…Шли вдоль Бешеной реки почти целый день и только к вечеру увидели первый крупный приток.

— Здесь? — неуверенно спросил Усков и поглядел на Любимова Проводник не спешил с ответом. Приток был глубокий. Даже в прозрачной воде не было видно дна. Берега крутые, отвесные. Не здесь ли упал Иванов в воду много лет тому назад? И как быть дальше — идти на северо-запад? Или круто свернуть по этому притоку на север?

— Зимние наледи! — в раздумье сказал Любимов — Не на каждой реке они бывают. Больше всего их на мелководье. А тут…

— Тут глубокая вода и к тому же в крутых берегах. Она долго не промерзает. Но уж когда замёрзнет, то прочно. Ты это хочешь сказать, Николай Никанорович? — перебил его Усков.

— Именно. По-моему, здесь наледь образоваться не может. Вот в чем дело.

— Все реки в районе вечной мерзлоты способны давать зимой наледи. Так, по крайней мере, говорят учебники, — вступил в разговор Борис и выжидательно поглядел в лицо Любимову.

— Так, да не совсем так… Если река мелкая и течение спокойное, тогда промерзание воды идёт быстро. Лёд нарастает сверху и смыкается с вечномёрзлой подпочвой. Река промерзает целиком. А где-нибудь выше, от источника, ещё продолжает поступать вода. Она ищет себе проход, течёт вниз, выходит наверх, покрывает лёд и снова замерзает и опять льётся сверху. В результате получается многослойный лёд с тонкими корочками и водой между ними. Это и есть наледи. Очень опасные для путника места. Но если река глубокая, а берега крутые, то полного промерзания, по крайней мере, до середины зимы не будет. Наледей на таком месте нет, или они возникают только в марте, в конце зимы, когда мороз прохватит и глубокие слои воды. Так-то вот… Иванов шёл осенью. Нет, это не та речка…. Могу уверенно сказать: не та.

— Тогда вперёд!.. — скомандовал геолог, и разведчики пошли дальше.

К вечеру второго дня они снова подошли к ручью, бурному и капризному. Он бежал сломя голову откуда-то с гор, словно спешил броситься в спокойные воды большой реки и найти себе долгожданный покой. Ручей растекался по множеству русел, огибал острова, заросшие тальником и тополями, петлял, возвращался назад, создавал по отлогим берегам заводи, озера и заливы, шумел на каменистых перекатах.

Остановились. Проводник тщательно обошёл все устье. Да! Вот здесь зимой, конечно, будет неразбериха и лёд, и вода, и запруды, и озера. Перейти зимой этакую причудливую и весёлую долину нелегко. Она вся окажется в предательских лужах. Русло тут не-сомненно промерзает в первый же месяц зимы, а сверху наступает вода и создаёт огромные наледи.

— Хлопотливая речка, — усмехнулся геолог. — Такая к весне способна наморозить не одну ледяную плотину на своём пути. А потом обязательно разольётся. Я встречал настолько толстые наледи, вот в подобных долинах, что они не могли растаять даже к июлю месяцу. Лето, жара — а в долине лежит толстенный пласт льда. И всё-таки не тает…

— Тут мы повернём, Василий Михайлович, и пойдём на север. — Любимов вытянул руку к горам, близкие контуры которых чётко вырисовывались на вечернем небе.

— Она?

— Она. Именно в этой речке Иванов и мог провалиться.

— Да, это близко к истине. Идём на север. А сейчас привал и ночлег.

Уже в темноте разведчики стали на отдых. Под дождём натянули палатку, отпустили лошадей и зажгли костёр.

Дым от этого костра и спугнул медведя, хозяина долины Шаловливого ручья.

Утром Лука Лукич достал из тюков жёсткие, стоящие колом брезентовые плащи и резиновые сапоги с чёткими рубчиками на толстой подошве.

— А ну, хлопчики, скидайте летнюю форму. Приказом по нашей части с сего числа для рядовых и командного состава вводится зимняя форма одежды. Нехай нам будет хуже. А летние курточки поховаем — сгодятся весной.

В плащах и резиновых сапогах все выглядели неуклюжими. Усков походил на богатыря. А Пете новая форма определённо понравилась. Главное, в ней сухо. А что тяжеловато, так и привыкнуть можно.

Разведчики вышли в путь. Местность заметно повышалась. Облака проносились низко над головами.

Скоро река круто повернула на запад, а потом и на юго-запад. Отряд остановился. Любимов подъехал к Ускову:

— Пора уходить из долины на север. Склон здесь не особенно крутой, можно начать подъем.

Через час отряд стоял на высоком взгорье Перед людьми возвышались совсем близкие теперь скалистые горы. Внизу оставалась долина, леса, сверкающие разводья. Почему-то не хотелось уходить из этих, казалось, обжитых мест.

Чёрные горы впереди навевали непонятную тревогу.

Глава седьмая

Проходили дни, партия 14-бис шла вперёд. Плоскогорье… Высоко поднятая, огромная, в несколько десятков квадратных километров, относительно ровная площадь, заваленная камнями и обломками разрушенных скал. Растительности никакой. Ни деревьев, ни травы. Куда ни бросишь взгляд — всюду по краям высокие тёмные горы. Скалистые цепи поднимаются амфитеатром с трех сторон. Отряд идёт строго на север, на сближение с мрачными каменными громадами.

Орочко поглядывал вокруг и сокрушённо покачивал головой.

— Создаётся впечатление, — сказал он, — что первобытный хаос сохранился здесь в полной неприкосно-венности. Обратите внимание — скалы из гранита и базальта едва только тронуты разрушением. Никакого намёка на почву. Да что говорить о почве, когда нет даже мелкозёма. А ведь начальной ступенью к созданию почвы в великой лаборатории природы является образование песка и глины. Так, вероятно, выглядела наша прекрасная планета в первые дни мироздания.

— Возможно, возможно!.. — рассеянно откликнулся Усков и, вскинув бинокль, стал всматриваться в какую-то заинтересовавшую его точку. — Возможно, — повторил он ещё раз, подал бинокль агроному и показал рукой вперёд.