В простор планетный

      Герда вспоминает разговоры с Рашковым, особенно вчерашний, подробный.
      Они сидели в его кабинете. Рашков говорил:
      - Когда-то врачи гордились совершенными протезами конечностей. Эти протезы не только нельзя было отличить от настоящих рук и ног, но они к тому же были так удобны, что человек порой забывал о них. Однако не надолго: их приходилось снимать, мыть, чистить, менять износившиеся.
      Позднее стали приживлять больному потерянную конечность. Иногда его собственную, если она, отделенная от туловища, оставалась более или менее целой, что, разумеется, случалось очень редко. Иногда брали руку или ногу от трупа человека, погибшего из-за несчастного случая. Но таких случаев становилось все меньше.
      Мы пошли другим путем. Используем в полной мере регенерацию.
      Регенерация. Знаешь ли ты, какая это могучая сила?
      Герда не отвечала: вопрос был явно риторический.
      - На низших ступенях жизни регенерация почти беспредельна, - продолжал Рашков, - был бы только материал для постройки новых клеток. Живой одноклеточный организм делится пополам, обе дочерние клетки постепенно вырастают, и этот процесс деления может длиться практически вечно.
      На более высоких ступенях развития регенерация как бы ослабевает. Но если вдуматься, то даже естественная регенерация у наиболее высокоорганизованного существа - человека - исключительно велика. Быстро восполняется потеря крови. Срастаются кости. Давно научились добиваться полного восстановления мышечной ткани. Хорошо и быстро восстанавливается кожа. Теперь зубные врачи очень удивились бы, если бы кто-нибудь попросил сделать искусственный зуб. Еще двести лет назад в лунку от испорченного и вырванного зуба вставляли осколок зубного вещества, и вырастал целый зуб. Тогда это дело только начиналось, шли ощупью. А теперь - обычная вещь. Сейчас при помощи гормона-стимулятора можно управлять процессом восстановления, ускорять его.
      Подходим к главному. Еще в двадцатом веке делали такие опыты: у собаки ампутировали лапу, но культе не давали заживать, а все время раздражали окончания нервов на месте отреза...
      - Чувствующих? - вздрогнув, спросила Герда.
      - К сожалению, и чувствующих. Тогда еще не умели отделять при таком эксперименте чувствующие от двигательных. Да, пожалуй, и ни к чему было: здесь, по-видимому, основную роль играют как раз чувствующие.
      - Значит, собака должна была долго страдать?
      - К сожалению...
      - Это жестоко! - воскликнула Герда.
      - Да. А что же было делать? Тогда еще не была открыта избирательная анестезия. Ну, а позже удалось добиться регенерации нервной ткани, когда открыли гормон-стимулятор, научились синтезировать его и вводить в организм. Стало возможным управлять восстановлением и ростом нервных клеток. Без этого, разумеется, нельзя вернуть утраченную конечность. Зачем она нужна, если не сможет ни чувствовать, ни двигаться?
      - А все-таки ужасно жаль тех собак!
      - Если б тогда не мучили этих собак, - возразил Рашков, - не бегала бы маленькая Марина на обеих вполне здоровых ножках, и твоя рука...
      --------------------------------------------------------------------------
      ----
      Да, теперь Герда верила. Как же не верить?
      Странные, волнующие вещи происходили с ее рукой.
      Боли не было. Препарат избирательной анестезии парализовал болевые нервные окончания. Но что-то чувствовалось там, у плеча. Порой покалывало, порой слегка жгло. Рана не заживала. Мощное воздействие токов ультравысокой частоты бередило клетки, возбуждало их жизнедеятельность. Беспрерывно размножались клетки тканей костной, мышечной, эпителиальной, нервной. Порой вырывалась кровь, ее останавливали.
      Герда внимательно посмотрела на забинтованную культю - нет ли кровотечения. Ей строго-настрого велено: если начнет промокать бинт, сейчас же являться к хирургической сестре.
      Нет, ничего.
      Но так же строго велено не уходить далеко одной. А она, кажется, слишком удалилась от института. Вздохнув, Герда поворачивает обратно.
      О чем вздох?
      Не от огорчения же, что прогулка идет к концу?
      Нет, конечно. Таких прогулок впереди много. Всего много.
      Жизнь впереди. У нее будут две целые живые руки. Она вернется на Венеру. И еще какие-то смутные, неопределенные, но радостные предчувствия...
      А рука... Не болит, но и не дает забывать о себе, как та, здоровая. Той не замечаешь, пока ею не надо что-нибудь делать, с ней все обычно. А эта в становлении. Она растет.
      Герда пока не видит ее роста, но вчера измерительный аппарат показал: на первые доли миллиметра удлинилась кость. И облегающие ее мышцы со всеми атрибутами: нервными стволами, их ответвлениями, сосудами, кожей.
      Она тогда спросила Рашкова:
      - Что же было с теми собаками?
      - Для своего времени это изумительные опыты, - сказал он. - Тогда работали почти наугад, и все же кость удлинялась...
      - Как у меня! - воскликнула Герда.
      - О нет, далеко не так. Теперь процесс идет регулярно и комплексно. И мы можем управлять его ходом. А тогда не знали гормона-стимулятора и выделяющих его желез. Были известны лишь немногие крупные железы внутренней секреции и немногие гормоны. Сейчас мы знаем сотни гормонов. Знаем множество микроскопических желез, рассеянных в разных частях организма. К их числу относятся и железы гормона-стимулятора. Их известно уже несколько сот. Мы умеем усиливать и ослаблять их деятельность, изменять в нужном направлении состав гормона, а также вырабатывать его синтетически. Тогда шли эмпирическим путем. Раздражали культю - и все. Но это была, пожалуй, гениальная идея. Немного удлинялась кость. Мышцы не нарастали. Сосуды и нервы не удлинялись. Процесс быстро прекращался, и дальнейшим раздражением возобновить его не удавалось.
      - Только-то? - удивленно промолвила Герда.
      Рашков засмеялся:
      - Очень возможно, что так же воскликнул кто-нибудь из присутствовавших при первом полете реактивного самолета в 1928 году. Самолет поднялся на тридцать метров, продержался в воздухе немногим больше минуты и пролетел почти полтора километра. А теперь ты в ракетном корабле прилетела на Венеру и вернулась обратно. И это далеко не предел...
      Он положил свою большую белую руку на ее здоровую ладонь, лежавшую на столе. Герде стало горячо, радостно и неловко. Она было сделала движение убрать свою руку. Нет, не убрала...
      - Ну, вот и все, - сказал Рашков. - Не буду рассказывать тебе подробно. Если захочешь - прочтешь. Трудились поколения хирургов и физиологов, накапливали опыт и знания. Твоя рука будет такой же, как была. Впрочем, не совсем такой, ибо ничто в мире не повторяется в точности, кроме, может быть, мельчайших частиц материи. Но ты не почувствуешь различия - оно ничтожно. Придет время...
      Голос его принял мечтательный оттенок.
      - ...И оно не за горами. Не мы, так следующие поколения врачей будут восстанавливать, если понадобится, и внутренние органы: сердце, легкие, печень, почки, железы. Сейчас легкие, почки мы делаем искусственные, а тогда они будут вырастать в организме, как растет твоя рука...
      Он убрал свою ладонь, но ощущение чего-то горячего, радостного не покинуло Герду. Наверно, это и есть неопределенное, но сильное предчувствие счастья.
      Глава 29
      Замкнутые кривые
      - Итак, тебе хочется побывать в Марсакове? - сказал Рашков Герде через три месяца после ее прибытия в институт.
      - Конечно! Но ведь мне запрещено отлучаться... кроме коротких прогулок.
      - Да, ты должна быть все время под наблюдением. Мы отправимся вместе.
      Накинув поверх одежды теплоизолирующие плащи, они сели в двухместный самолет-амфибию. Вместо того чтобы наметить схему маршрута для автопилота, Рашков взял рукоятку управления:
      - Мы полетим медленно. Я буду показывать.
      Машина шла на небольшой высоте над лесом.
      Хорошо, что они надели дымчатые очки. Снег ослепительно блестел под солнцем. Мелкое кружево заснеженных ветвей казалось вырезанным из белого мрамора искусным камнерезом. Хотелось глубоко дышать, воздух был предельно чист и чуть-чуть пахнул свежими антоновскими яблоками.
      - Взгляни вверх! - сказал Рашков.
      С сумасшедшей быстротой беззвучно мелькнуло что-то серебристое и тут же пропало за рекой. Затем раздался острый, постепенно затихающий свист рассекаемого воздуха.
      - Межконтинентальная баллистическая, только что взяла старт, - пояснил Рашков.
      Вот и река.
      Собственно, это искусственный канал, окружающий город. Сейчас он покрыт льдом, а поверх - снегом. Но канал виден сразу, широкая ровная полоса, плавный круг. На нем мелькают черные точки.
      Рашков снижает машину. Точки превращаются в лыжников.
      А вот темнеет огромная, расчищенная от снега площадка. По ней скользят конькобежцы. В центре кружатся фигуристы.
      Герда смотрит на них и думает, что не так далеко время, когда и ей все это будет доступно.
      Рука вдруг напомнила о себе: мгновенное покалывание, как бы короткие перемежающиеся спазмы. Рука живет. Теперь и на глаз видно: культя стала чуть длиннее. И - может быть, ей только кажется? - словно и все тело стало как бы сильнее, движения как бы увереннее... Впрочем, почему только кажется?
      Весь организм взбудоражен. Понятно: больная рука не изолирована от всего тела, восстановительный процесс охватывает его целиком. Может быть, и от этого душевный подъем, обостренное восприятие жизни. Когда человек выздоравливает, он не пассивно возвращается к исходному положению: мобилизуются все его душевные и физические ресурсы, идет нарастающий бурный взлет.
      За рекой город. Герда жадно смотрит вниз.
      Концентрические круги. Сколько их?
      Похоже на паутину.
      Рашков замедлил ход машины.
      Теперь видно отчетливее. Как будто ребристый круг.
      Она вглядывается.
      В центре круглая площадь. Там каток.
      Проследив за направлением ее взгляда, Рашков говорит:
      - Летом здесь пруд.
      Круги города неодинаковы по высоте. Самый высокий - вокруг пруда. По мере удаления от центра они всё ниже. Ступенчатость строений разнообразит, оживляет панораму.
      Рашков останавливает машину в воздухе, включает автоматическое управление и подает Герде бинокль.
      Тут очень оживленно. Во всех направлениях проносятся такие же самолеты-амфибии. Следить за ними нечего - столкновения исключены: кибернетический водитель реагирует с неуловимой быстротой. Можно спокойно рассматривать город.
      Внутри кольца, образованного каналом, Герда насчитала восемь концентрических кругов.
      - До чего же они широки! - замечает она.
      Вдоль березовой аллеи пробегают электромобили. Их немного, большинство предпочитает индивидуальные полеты в воздухе.
      А вот и движущиеся черные точки - пешеходы.
      - Весной и летом, - говорит Рашков, - ты увидела бы богатство красок, увидела бы, как цветут деревья. При их посадке садоводы учли периоды цветения, так что от ранней весны до глубокой осени палитра цветов меняет свои оттенки.
      - Еще увижу всё! - весело отвечает Герда.
      Она с увлечением следит за объяснениями Рашкова.
      - Привет, Герда Лагерлеф, привет, Николай Рашков!
      Это прокричал молодой женский голос.
      Герда оглянулась. Пролетавший мимо микросамолет был уже далеко. Не удивительно, что узнали Рашкова, - он всем известен. А ее, Герду? Наверно, по отсутствию руки. Но это напоминание сейчас уже не огорчает. Рука будет! Она живет, строится!
      - Центральная площадь окружена нешироким, но густым парком, - говорит Рашков, - и каждая концентрическая улица шириной в сто двадцать метров - тоже парк. Он и сам состоит из нескольких концентрических аллей, пересеченных редкими поперечными. А теперь посмотри внимательно на радиальные улицы.
      В бинокль видно отчетливо. Эти улицы не сходятся в центре, а начинаются за первым кольцом-парком, окружающим стадион.
      - Каждая из них, - поясняет Рашков, - доходит до внешнего края последней, самой длинной концентрической улицы. Радиальная улица имеет в длину семь километров без малого, а в ширину сто шестьдесят метров. Это тоже парки с продольными аллеями и пересекающими их переходами. А дома? Тебе хорошо видны дома?
      - Я их не очень-то различаю, - призналась Герда, - они как-то сливаются...
      - Да так и есть. Смотри.
      Он еще немного снизил машину.
      - Теперь тебе должно быть ясно видно. Первую улицу за стадионом окружает один шестнадцатиэтажный дом длиной в несколько километров. В нем живет около ста тысяч человек. Кроме того, там находится районный экономический совет. На следующих улицах дома расположены с обеих сторон. Здесь они ниже, сначала по четырнадцать этажей, а затем, постепенно понижаясь, доходят до четырех этажей на самом внешнем кольце.
      Город делится на кварталы. Квартал состоит из секции кругового дома между двумя радиальными улицами и домов, расположенных по радиальным улицам. Каждый из них тоже разбит на секции, ограничивающие кварталы. И в кварталах примерно одинаковое количество жителей - около семидесяти пяти тысяч. Это очень важно.
      - Что важно? Что семьдесят пять тысяч?
      - Нет, что одинаковое.
      - А почему?
      - Скоро узнаешь... А вот там наш институт.
      Рашков показал в ту сторону, откуда они прилетели, где за последней, восьмой концентрической улицей, за заснеженным каналом, напоминающим огромную круговую просеку, далеко-далеко простиралось сверкающее искорками кружево ветвей. Светлые строения в глубине заповедника, окружающего город полосою шириной в сто километров, едва различались среди снежной белизны.
      Рашков посадил машину на пересечении четвертого кольца и одной из радиальных улиц.
      - Ну, теперь, - сказал он, - отправим ее в гараж.
      Он вложил в прибор автоматического управления печатную карту города и отметил на ней красным карандашом один из общественных гаражей. Затем переключил машину на наземное движение и нажал рычаг "Марш". Машина помедлила секунду, выбирая кратчайший маршрут, и небыстро покатила по радиальной улице, обходя встречных прохожих и электромобили, если ей не успевали уступить дорогу. Вскоре она скрылась, свернув в круговую аллею.
      Герда с любопытством огляделась. Середину радиальной улицы занимал тротуар, состоящий из трех полос, движущихся с различной скоростью. Медленно плывет внешняя полоса, быстрее - средняя. Самая быстрая та, что ближе к домам.
      Они перешли к самой быстрой ленте тротуара и уселись на скамье-диване. Их проносило вдоль длинных фасадов домов.
      - У себя на родине, - проговорила Герда, - я привыкла к гораздо большему разнообразию жилищ. Здесь дома выглядят одинаково - и все же очень красиво.
      - Это потому, - ответил Рашков, - что все они, да и весь город, - единое законченное целое. Город организован по системе жестких конвейеров.
      - Как, как ты сказал?
      - Это звучит немного странно, - улыбнулся Рашков, - но очень скоро ты во всем разберешься.
      На одном из пересечений они пересели на движущийся тротуар концентрической улицы, доехали до срединного входа в двенадцатиэтажный дом и в конвейерном лифте поднялись на десятый этаж. Их приветливо встретил высокий седой человек с добродушным, немного застенчивым взглядом голубых глаз и неторопливыми, но удивительно точными движениями и жестами. Он с откровенным любопытством разглядывал Герду.
      - Да, да, - сказал Рашков, опережая его вопрос, - это она самая и есть. Та, которой мы обещали восстановить руку.
      - Стефан Сковорода, - представился Герде хозяин, вводя гостей в залитую солнечным светом квадратную комнату; она показалась Герде тесноватой. Радуюсь, - проговорил Сковорода, и все его лицо, изрезанное сеткой тонких морщин, расплылось в улыбке, - знаю, как ты, Николай, всегда занят...
      - Вот и выходит, что ты страшный эгоист, - отозвался Рашков. - Знаешь, как я занят, и радуешься, что я оторвался от нужных дел, а они пока стоят.
      - Радуюсь, - упрямо повторил Сковорода, - что ты отдыхаешь, а то ведь ты не умеешь отдыхать. И еще радуюсь потому, что ты, хоть и занят, все-таки в кои веки навестил меня.
      Герда с удовольствием следила за дружеской перепалкой. Она видела, как тепло встретились старые друзья, и поняла, что они крепко любят друг друга. И ей стало так приятно в этой атмосфере дружбы, что она почувствовала невольную улыбку на своем лице.
      - Ты не прав, Стефан, - уже серьезно сказал Рашков, - отдыхать я умею. Разве отдых в том, чтобы ничего не делать? Я обычно перехожу от одного занятия к другому и потому чувствую себя отлично. Однако, - добавил он, - соловья баснями не кормят. Мы с Гердой дома не позавтракали.
      Оглядывая комнату, Герда видела, что хозяин умеет отдыхать: к одной из стен была прикреплена шведская стенка, с потолка свисали кольца.
      Она поняла также, почему комната сразу показалась ей тесной: в разных местах ее стояли три больших стола, и все три были завалены чертежами.
      - Это мое рабочее помещение, - сказал Сковорода. - А теперь пройдем сюда.
      Он ввел гостей в другую комнату, так же весело освещенную. Комната не больше первой, однако выглядела просторнее, потому что не было громоздких столов. Здесь очень уютно. На специальных подставках стояло в горшках много живых растений. Среди них Герда с удовольствием увидела только что распустившийся пышный куст белой сирени. На маленьком столике в аквариуме суетились яркие головастые и зубастые обитатели, воздушная машинка тихонько попыхивала, вода пузырилась.
      Значит, Сковорода - любитель живности!
      Герда подошла к сирени, вдохнула ее тонкий аромат, такой неожиданный и радостный в зимний день.
      - Ну, - сказал Сковорода, - заказывайте завтрак, я заранее присоединяюсь к выбору моих гостей.
      Герда нажала кнопку "меню" на вделанной в стену дощечке цвета слоновой кости. Тотчас проступил столбец отчетливых строк. Рядом с названием каждого блюда и напитка стоял его шифр.
      Пробежав взглядом список, Герда не стала вызывать следующую серию.
      - Здесь как раз все мое любимое. Думаю, и вам понравится.
      Пользуясь шифром, она сделала заказ. Через несколько минут внутристенный конвейер подал на выдвижной столик выбранные ею блюда: розовую массу, которая консистенцией, вкусом и запахом напомнила бы отдаленным предкам самую нежную лососину, паштет, синтетические сливки с фруктовыми соками, душистый хлеб, похожий на тот, каким питались люди двадцатого столетия, и крупные, очень сочные груши с тонкой, чуть жестковатой кожицей.
      Мужчины одобрили выбор Герды. Все с аппетитом поели.
      - Ну что ж, - сказал Сковорода, - с Николаем я виделся вчера по теле, цель вашего посещения мне известна. Могу начать объяснения хотя бы с пищевых конвейеров.
      - Но это же не новость, - заметила Герда. - Где их нет? Разве что на Венере.
      - Все дело в том, где и как расположены конвейеры, - возразил Сковорода. В нашем городе все доставляется в квартиры из своего же дома. Вот посмотри-ка.
      Он вышел в первую комнату, гости последовали за ним.
      Почти не глядя, Сковорода взял с одного из столов лист с чертежом, развернул его и приложил к стене. Лист повис, удерживаемый присосками.
      - Вот разрез нашего города. Независимо от числа этажей полуподвальные и первые этажи распланированы одинаково. Через полуподвальное кольцо внутри домов концентрическими кругами идут два грузовых конвейера. Сюда со складов подается все нужное для магазинов и столовых. Те и другие на первом этаже.
      - А склады где? - спросила Герда.
      - Склады, фабрики пищи, производственные комбинаты - на специальном кольце, оно находится между каналом и внешней парковой зоной - заповедником. А оттуда идут вытянутые эллиптические конвейеры наперерез круговым, примерно так, как орбиты комет пересекают орбиты планетные. В нужном месте груз автоматически переходит с радиального конвейера на круговой.
      Ну, а дальше как во всех городах: в каждом магазине оборудованы, тоже на конвейерах, наклонные полки с товарами, в столовых - с готовыми блюдами. Чтобы получить нужную вещь, пищу, лекарство, достаточно соединиться с магазином, столовой или аптекой и набрать шифр требуемого предмета. Автомат достанет его и через лифт и внутристенные транспортеры подаст к месту вызова.
      - Но я уже уловила разницу, - заметила Герда, - у вас все дело в круговых конвейерах.
      - Вот именно. Хотя у нас есть, как видишь, и эллиптические. Ими оборудованы и дома на радиальных улицах. Эти дома устроены так же, как на круговых улицах. В их подвальных этажах тоже беспрерывно движутся конвейеры, только здесь они не круговые, а вытянутокольцевые. Они закругляются в обоих концах улицы. Если какой-нибудь груз надо срочно передать с кольцевой улицы на радиальную, то дежурный диспетчер нажимает соответствующую кнопку.
      - А почему, - обратилась Герда к Рашкову, - ты сказал: "Важно, чтоб в каждом квартале жило одинаковое количество людей"?
      - Это для того, - ответил за него Сковорода, - чтобы можно было спланировать на разные отрезки времени потребность в продуктах, вещах и обслуживании. Это существенно для равномерной работы конвейеров.
      - Значит, когда строили город, уже определили, сколько будет жителей?
      - Да. Примерно шесть миллионов. Организация пространства, - продолжил свое объяснение Сковорода, - неизбежно совпадает с организацией времени. Жесткие кольцевые конвейеры, идущие через полуподвальные этажи, перевозят не только грузы, но и людей. Вступив на такой конвейер или на уличный движущийся тротуар, заранее с точностью до секунды знаешь, сколько времени займет передвижение до намеченного пункта. Каждый склад, магазин, столовая получают грузы от производственных комбинатов в точно определенное время. Это очень упрощает их работу. Ну, а жителей снабжают в любой момент по требованию.
      - А теперь скажи, - неожиданно спросил он Герду, - понравился ли тебе наш город?
      Она ответила не сразу.
      - Кажется, да. Не успела привыкнуть. Я в таких городах еще не бывала... И добавила: - Его красота своеобразная... Круги, радиусы. Они правильные. А с их геометрической строгостью контрастно сочетается прихотливость перепутанных белых линий. Это снежное кружево деревьев, кустов. Оно очаровательно...
      Сковорода указал на один из заваленных чертежами столов:
      - Такой город мы проектируем для Венеры...
      - Для Венеры! - повторила Герда. В ее восклицании слышался восторг и... легкая грусть.
      - На Венере, - говорил Сковорода, - еще не скоро вся поверхность будет приспособлена для жизни. И потому на первых порах лучше сосредоточить больше людей в одном месте и там создать наилучшие удобства. А впоследствии, конечно, и на Венере будут самые разные города.
      - Это вы хорошо придумали... кольцевой город, - резюмировала Герда.
      - Придумали не мы, а русский инженер Георгий Марсаков еще в первой половине двадцатого века. Мы лишь кое-что изменили в применении к современным условиям.
      По предложению Сковороды решили проехать по городу.
      Движущийся тротуар шел совершенно бесшумно. Да и во всем городе не было слышно шума от транспорта или каких-нибудь механизмов. Слышался только людской говор и птичьи голоса. Прикрыв на мгновение глаза, Герда почувствовала себя словно в лесу: такой же чистый и свежий морозный воздух, тот же птичий щебет, пересвист, перещелк, журчание, бульканье, перезвон...
      - Приехали! - сказал Сковорода.
      Они очутились возле круглого здания.
      - Опять круг! - весело воскликнула Герда.
      - Кольцевой гараж, - пояснил Сковорода.
      Узнав из настенной таблички, что в гараже есть свободные электромобили, он нажал кнопку вызова. Кольцевой конвейер подал машину в коридор, оттуда она своим ходом вышла наружу.
      Сковорода сел за руль и повез своих друзей по городу. Они проехали по круговым и радиальным улицам, паркам, вдоль покрытого льдом и снегом кругового канала, пересекли центральную площадь. Машина шла медленно, и седоки обменивались приветствиями со встречными горожанами.
      Герда взглянула на Рашкова: у него был как бы отсутствующий взгляд. Она уже достаточно хорошо знала его, чтобы понять: это он отдыхает по-своему обдумывает какую-то новую идею, не имеющую прямого отношения к его повседневным занятиям.
      Пообедали в общественной столовой. Тут, правда, Герда ничего особенно нового не увидела, разве только то, что и столовая была круглой. Удобные столы и стулья медленно и бесшумно двигались на жестких конвейерах по концентрическим кругам. Герда, Рашков и Сковорода заняли места рядом. Мимо них на ленте проходили различные блюда, и они снимали понравившиеся.
      --------------------------------------------------------------------------
      ----
      На обратном пути Герда искоса поглядывала на Рашкова. Он ласково улыбался ей, но продолжал о чем-то сосредоточенно думать.
      Глава 30
      Слова и звуки
      Какая новая идея захватила Рашкова, Герда узнала в один из ближайших дней, когда он пригласил ее зайти к нему домой.
      - Конечно, если ты свободна, - добавил он.
      Герда была свободна. К ее глубокому огорчению, она теперь имела слишком много свободного времени. Правда, она читала, слушала музыку, смотрела спектакли, кинокартины. Заочно посещала музеи. Для всего этого достаточно было включить телеаппаратуру в просмотровой комнате и набрать индекс любого театра, концертного, лекционного зала, музея. Стены просмотровой комнаты исчезают, и вы оказываетесь как бы внутри нужного помещения: в театре или в зале музея вы можете приближаться к картинам, статуям, рассматривать их, слушать лекции, словно непосредственно присутствуя в аудитории. Посещая по теле парк, лес, оранжерею, не только любуетесь растениями, но и вдыхаете аромат цветов, живительный запах хвои.
      Не передавались лишь осязательные ощущения.
      Можно было интересно заполнить все свое время. Но кого удовлетворит лишь пассивное времяпрепровождение? И не раз Герде приходил на память Мерсье, в тот ужасный для него период.
      Однако надо же лечение довести до конца! А мысль об успешном лечении неизменно связывалась с обликом Рашкова, и потому его образ становился для Герды все привлекательнее. А может быть, и не только потому?
      Странно, Рашков не поднялся ей навстречу со своей широкой радушной улыбкой. Да и сидел он не за столом, а спиной к двери, к Герде, за мультитоном. Улыбка все же была. Она отразилась в зеркале, висевшем перед Рашковым. Но вместе с ней на лице его присутствовало знакомое Герде задумчиво-сосредоточенное выражение.
      Герда остановилась в выжидательном молчании: она привыкла, что Рашков, не давая вымолвить слова, весело приветствовал ее первый. Но вместо этого он коротко пробежал пальцами по нескольким клавишам. Звук получился веселый, располагающий, как дружеское приветствие. Герда невольно улыбнулась и ответила:
      - Здравствуй, здравствуй!
      Рашков и теперь не поднялся с кресла, только полуобернулся и вновь коротко пробежал по клавишам. Теперь звук был такой же приветливый, но с явно выраженным вопросительным оттенком. О чем же он спрашивает?
      Да нет, она отлично поняла о чем! И ответила:
      - Хорошо, хорошо, великолепно себя чувствую!
      Рашков опять коснулся клавишей. Он выражает удовольствие по поводу ее хорошего самочувствия.
      Потом еще и еще...
      Герду захватила эта игра. Нет, она не переспросит, ей хочется догадаться, о чем он...
      Пожалуй, сразу не догадаешься. Она напрягает слух. И внимание. И воображение.
      Музыкальные звуки как бы исходят из одного центра. Расходятся кругами. Сквозь них пробиваются птичий щебет и людской говор. Круги - словно по воде от брошенного камня. Смутное движение. Тема движения усиливается. Она пронизывает всё. И опять звуки расходятся кругами.
      Что это ей напоминает?
      Да, чудесный, своеобразный город Марсаков!
      И в конце вопросительная нота.
      - Да, да! - восклицает она в ответ, - очень понравился!
      Но ей недостаточно этого. Она быстро подходит к инструменту, пробегает здоровой рукой по клавишам. Это музыкальное "да" отличается от словесного, оно гораздо эмоциональнее.
      Рашков наконец встал.
      - Мне нравится эта музыкальная игра, - сказала Герда, - оказывается, приятно понимать и говорить без слов.
      - Это не игра, - возразил Рашков.
      - А что же?
      - Пытаюсь создать новый общечеловеческий язык, - серьезно сказал он.
      Герда удивилась:
      - Но ведь люди по всей Земле отлично понимают друг друга.
      - Но вполне ли мы понимаем друг друга? - спросил Рашков.
      - Конечно.
      - А я сомневаюсь. Есть такие оттенки...
      - Их можно передать только музыкой, - почти машинально продолжила его мысль Герда.
      - Вот в том-то и дело.
      - Так что же? Дополнять слова мультитоном? Носить его с собой?
      - А хотя бы!
      - Вот этот?
      Рашков улыбнулся.
      - Ну, почему же непременно этот? Есть ведь портативные. Миниатюрные. Да и почти в каждом помещении имеется инструмент.
      - И переговариваться звуками?
      - Тебе это кажется странным?
      Герда задумалась, потом сказала:
      - Что странно - неважно, дело привычки. Но не всё можно выразить без слов. Например, отвлеченные понятия.
      - Что ж, - возразил Рашков, - значит, будет комбинированная речь. Мы и сейчас многое выражаем интонациями. Одно и то же слово получает разные значения. И все же этого очень мало. Особенно остро всегда чувствовали бедность слова поэты. Вот только из русской поэзии. Один старый поэт в отчаянии воскликнул:
      О, если б без слова
      Сказаться душой было можно!
      Другой писал:
      Как сердцу высказать себя?
      Другому как понять тебя?
      Поймет ли он, чем ты живешь?
      Мысль изреченная есть ложь.
      Третий сказал:
      Муки нет сильнее муки слова!
      "Муки слова" - это стало даже крылатым выражением. Разве каждый из нас не переживает их иногда?
      - О да!
      И она замолкла, прислушиваясь к самой себе, к своим ощущениям.
      Да, можно ли передать словами то, что происходит с ней?
      Чем бы она ни была занята, все время чувствует ту огромную работу, которая происходит в ее организме. А когда ничем не отвлечена - тем более. Иногда ей кажется, она ощущает, как усиленно размножаются клетки в руке, как подаются сюда кровь, лимфа, выделения желез.