Полет продолжался не больше четверти часа. Петров сделал огромный круг над морем и вернулся к бухте.
      Возбужденные и довольные, все направились знакомить новых гостей с островом.
      Дежурить в машине остался Арне.
      --------------------------------------------------------------------------
      ----
      Словно не дни, а годы прошли с тех пор, как Таусен один, а в последнюю неделю - в обществе своих гостей, завтракал, обедал и ужинал в своей комнате. Все его привычки нарушились. В тот день в самой просторной комнате большого дома был накрыт общий стол для всех островитян и гостей.
      Амалия была расстроена. Она не успела, как ей хотелось, приготовить этот торжественный обед. Путешествие к бухте отняло почти весь день. Однако семга, копченая птица, яйца, овощи вполне заменили вареные блюда. Впрочем, гигантского гуся все же успели поджарить. Ради такого необыкновенного случая подали вдоволь хлеба.
      Общая беседа затянулась до поздней ночи. Таусен был неустанным переводчиком.
      - Как хорошо, - сказал Гущин, - что в ракетоплане может поместиться все население острова!
      Но тут выяснилось, что саамы вовсе не собираются переселяться на Большую землю. Они привыкли жить здесь, здесь им нравится. Они даже звали сюда жить хороших людей с Большой земли. "И здесь будет город!" - уверяли они.
      - Здесь можно устроить туристскую базу! - сказал Гущин.
      - И прекрасный курорт, - вставил Цветков.
      - Аэродром и метеостанцию, - добавил Петров.
      Все это очень радовало саамов, но больше всего им хотелось продолжать привычный образ жизни - охоту, промысел, оленеводство.
      Они были довольны, что теперь они будут связаны с людьми Большой земли, что будет радио, будут - хоть, может, и не часто - приходить почтовые ракетопланы, что можно будет когда-нибудь побывать и самим на Большой земле. Но жить и трудиться они хотели здесь.
      Саамы обращались к Таусену с такой теплотой и благодарностью, что он не раз в течение этого вечера подумал о том, как тяжело ему будет расставаться с друзьями. Но его ждет работа, он должен наверстать то, чего не сделал за десять лет, заполненных только бытовым устройством, общением с горсточкой людей и бессистемными - он это теперь чувствовал - экспериментами.
      - Я одного не понимаю, - внезапно сказал Петров, - здесь выросли юноши и девушки, вообще подрастает смена. Неужели они думают замкнуться на этом острове?
      Вопрос Петрова озадачил Таусена. Он ни разу об этом не думал, но сейчас принял эти слова, как упрек в эгоизме. Он перевел саамам вопрос Петрова.
      Встал Эрик и заговорил - сначала запинаясь, а потом более свободно. Таусен смотрел на него и слушал сперва с удивлением, а затем с величайшим смущением. На лицах саамов, обращенных к нему, были лукавые и ласковые усмешки.
      - Что он говорит? - заинтересовался Петров.
      Таусен начал переводить, смущенно запинаясь:
      - Он говорит, что они и не думали навсегда оторваться от людей... Даже когда решили отправиться сюда со мной. Они так и считали, что рано или поздно люди придут на этот остров... А что касается молодежи... Они с самого начала так думали, что ребята в свое время вырастут, у них будут свои семьи. Только, говорят, юношам и девушкам очень нравится этот остров... Жен и мужей они возьмут с Большой земли. Правда, в свое время они мне ничего об этом не говорили... Видели, в каком состоянии я был, когда мы отправлялись сюда... Говорят... они полюбили меня... Не хотели со мной спорить...
      Он запутался и замолк.
      Петров посмотрел на него и, улыбаясь, сказал:
      - Ну, что же, академик! Выходит, что они куда дальше вас видели. Интересно, что вы думаете сейчас по этому поводу?
      - Что думаю? - сказал Таусен, вздохнул и поглядел ему в глаза. - Вот что: они были глубоко правы, а я не прав.
      Глава 16
      Расставание
      На следующее утро Петров решил заняться осмотром острова. Эрик отправился к ракетоплану, чтобы заменить Арне на дежурстве, а Таусен повел своих новых гостей осматривать ветросиловую станцию, дома, ледяную постройку, лабораторию, горячий источник, огород, сад и поле. Им показали стадо оленей, которым гордились саамы. На острове в изобилии рос олений мох - ягель.
      - Вы прямо Робинзон, - сказал Петров Таусену.
      - Не совсем, - возразил Таусен. - Робинзон долго был один, потом ему помогал только Пятница. А у меня, видите, четырнадцать верных друзей. Без них я пропал бы.
      - Но вы добровольно не откажетесь сейчас от многих миллионов друзей, продолжал Петров. - И потом все, что вы сделали, обнаруживает, конечно, ваш организаторский талант, а все это можно развернуть в таких масштабах!..
      Он взглянул на Таусена, который молча потупился, и поспешил переменить разговор:
      - А ведь это чудо, что до сих пор никто на вас не наткнулся. Доплыть сюда трудновато, но долететь - пустяк.
      И он предложил Таусену, не откладывая, собираться в дорогу.
      Какие могут быть сборы? И что ему брать с собой? Разве Отто? Иринин очень сдружился с гигантским псом и настаивал, чтобы его взяли. Петров не возражал.
      Решили взять также карликов - оленя и тюленя. Тюленя поместили в банке с водой и закрыли ее плотной пробковой крышкой. У пробки крупные поры, воздух в банку будет проникать, тем более что полет будет недолгий.
      Из вещей Таусена взяли несколько сделанных им чучел исполинской гагарки и с десяток ее законсервированных яиц. Таусен захватил с собой богатую коллекцию фотографий, которые он сделал на острове.
      - А вы нам не говорили, что занимаетесь фотографией, - заметил Цветков.
      - Я уже два года не занимаюсь этим, - ответил Таусен. - Вышли бумага и материалы, хотя я взял их много.
      В небольшой ящик были уложены снимки с видами острова, фотографии ветряка и других сооружений, озера, источника, сада, огорода и поля, складов, бухты с разбитым судном, берега с норландботом и сараями. Но с особенной любовью Таусен уложил портреты своих друзей - саамов, снятых отдельно и группами.
      Все было готово к отъезду.
      Таусену одновременно было и радостно и тяжело.
      "Осталось сесть в машину и в одну секунду расстаться с островом, - думал он, - остров, где прошло столько долгих и странных лет".
      Но не в острове, конечно, дело, а в людях. В людях, с которыми он так сжился, столько перенес и вытерпел...
      Вот они все: бесстрашный Эрик, рулевой и охотник, умелый и находчивый техник; всегда живой и веселый Арне, оленевод. Он очень любит животных, он постоянный помощник Таусена при научных экспериментах. Тяжело расставаться с милой Амалией, тихой и молчаливой, преданной старому ученому всей душой! Она такая исполнительная и точная!
      А неутомимая, упорная в труде Марта! Как будет не хватать ее!
      Вот Инга - белокурая дочка Эрика и Амалии. Когда отплыли из Норвегии, ей только что исполнилось три года. Теперь ей уже четырнадцать. Она очень способная, отлично учится, все на лету схватывает. Недавно Таусен начал заниматься с ней английским языком, и она сделала большие успехи. Кто ее теперь будет учить? Да, но теперь у нее будет все, чего она была лишена... по его вине: радио, газеты, книги.
      Инга еще ребенок, но она уже в море ходит, на рыбную ловлю...
      На год старше ее Кнуд.
      Мальчик, любимец Таусена, как бы почувствовал, что в этот момент академик подумал о нем. Он встретил взгляд Таусена и подошел к нему.
      - Господин Орнульф, - сказал он, - нам теперь, наверно, будет много лучше, чем было. Говорят, у нас будут удивительные вещи: радио и газета... Только я не знаю, что это такое, - наивно добавил он.
      - Скоро узнаешь, - рассеянно сказал Таусен.
      - Нам будет много лучше, - повторил Кнуд, - но...
      Но тут с него разом слетела вся выдержка взрослого охотника. Он разрыдался и бросился на шею Таусену. Академик обнял его и поднял глаза на окружающих. Вот стоят старшие из молодого поколения - двое юношей и три девушки, уже вполне сложившиеся люди. Такие на континенте служат в армии, выходят замуж, женятся. В каком жестоком и эгоистическом ослеплении он был, когда намеревался заточить их на этом острове, лишить их нормальной человеческой жизни! И как снисходительно отнеслись саамы к его эгоизму!
      Как взрыв от детонации рождает другие взрывы, так рыдание Кнуда вызвало бурную вспышку горя среди саамов.
      Приезжие с волнением наблюдали эту картину. Таусен прерывисто говорил по-норвежски:
      - Ну, друзья мои... Но мы не будем так оторваны... Я буду навещать вас...
      Петров примиряюще сказал:
      - Вот что, господин Таусен: по-моему, надо, чтобы кто-нибудь из саамов отправился с нами на Большую землю.
      Таусен обернулся к нему.
      - Надо же привезти газеты, радио, - продолжал Петров, - да еще многое, наверно, будет нужно.
      - Конечно, нужно, - подхватил Таусен. - Нужны новые аккумуляторы для ветросиловой станции - кончится же когда-нибудь наш запас - электролампы, ружья, патроны, снасти... да мало ли... Конечно, все это нужно!.. Кому же полететь?
      Он задумался на минутку:
      - Пусть летит Кнуд.
      Мальчик, услышан свое имя, вопросительно взглянул на Таусена. Академик сказал ему по-норвежски о своем намерении. Кнуд опять бросился ему на шею - на этот раз с криком восторга. Арне смотрел на сына и улыбался.
      Марта, на лице которой еще не высохли слезы от предстоящей разлуки с Таусеном, снова заплакала.
      - Разве ты не хочешь, чтобы Кнуд первым побывал на Большой земле, увидел людей и их жизнь? - спросил Таусен ее по-норвежски.
      - Конечно, хочу! - ответила она, быстро вытирая слезы.
      --------------------------------------------------------------------------
      ----
      Уже наступил темный вечер, когда в гондоле ракетоплана Петров и Иринин заняли свои места управления у приборов, Таусен, Гущин, Цветков и Кнуд уселись в пассажирские кресла. Помещение гондолы, рассчитанное на гораздо большее число людей, казалось чересчур просторным.
      Был очень высокий прилив, норландбот покачивался на воде.
      Все население острова собралось на берегу бухты. В редких просветах густых облаков поблескивали звезды. Смутно белели гребни волн в открытом море.
      Кончилось прощание, задраили люк гондолы. Молча стояли саамы и неотрывно смотрели на раскрывающиеся во тьме очертания огромной машины. Несмотря на печаль расставания, их радовало предчувствие новой жизни.
      Таусен и его спутники смотрели на них в окна, но уже плохо видели лица.
      Вдруг какое-то движение возникло у горловины бухты. Оттуда неслось что-то темное, быстрое. Вот оно уже приблизилось.
      Иринин включил прожектор. Яркий луч осветил движущееся тело.
      - Гигантский морж! - вскрикнул Гущпн.
      Свет не остановил моржа. Он несся, действуя передними ластами, как рыба плавниками. Из пасти торчали два острых, сходящихся книзу клыка, каждый длиной с человеческую руку. Не успели люди опомниться, бивни моржа вонзились в борт норландбота. Раздался страшный треск. Чудовище с усилием выдернуло клыки и вновь стало вонзать их в борт, с яростью терзая судно.
      - Он разобьет нашу машину! - крикнул Петров.
      Он схватил ружье и раскрыл окно.
      - Стреляйте только в глаза! - громко сказал Таусен.
      Попасть в глаз, да еще такому стрелку, как Петров, ничего не стоило: глаза чудовища были в ладонь величиной. После выстрела морж перевернулся брюхом кверху и пошел ко дну. Норландбот накренился, начал быстро заполняться водой и тоже скоро затонул.
      - Бот можно бы вытащить за цепь, на которую он привязан, но он так разбит, что неизвестно, удастся ли его отремонтировать, - с грустью сказал Таусен. Это - катастрофа для жителей острова. На чем они выйдут в море? Впрочем, поправился он, - теперь уже не катастрофа: ведь есть связь с Большой землей, можно будет доставить новое судно.
      - И с двигателем! - подтвердил Гущин.
      - Вот видите, академик, - сказал Петров, - если бы вы были прежним Таусеном, я, пожалуй, упрекнул бы вас в том, что своей намеренной оторванностью от мира вы подвергаете и себя и все население острова случайностям, которые могут привести к катастрофам. Но так как вы уже новый Таусен, то и говорить вам об этом незачем.
      Саамы тоже, очевидно, поняли, что теперь потеря бота уже не так страшна, они не проявляли особого волнения.
      - Ну, мы больше не можем задерживаться, - сказал Петров. - Нас ждут, и так много времени ушло.
      Он закрыл последнее окно.
      - Скажите, мне, - обратился Гущин к Таусену. - зачем вы велели стрелять животному в глаза?
      - Моржи и обычных размеров очень живучи, - ответил академик, - и, чтобы их убить, надо обязательно попасть в мозг или в сердце.
      Петров включил ракетный двигатель. Саамы отшатнулись. Пламя вылетело из дюз. Машина вздрогнула и с воем взлетела. Через мгновение она была уже высоко и далеко.
      И вот уже ничего не слышно. Одинокая звезда быстро несется к югу, чертя огненный след в облаках. Еще секунда - и нет ни звезды, ни огненной черты.
      Неуютная, ветреная, облачная ночь спустилась на остров.
      Начал накрапывать дождик, а кучка людей все еще стояла в темноте на берегу маленького залива.
      Глава 17
      Опять у Миронова
      В колхозе "Победа" уже знали из радиопередач, что Цветков и Гущин нашлись живыми и невредимыми на неведомом острове и летят к ним вместе с академиком Таусеном, который считался давно умершим. Шумная толпа собралась на берегу.
      Ракетоплан сел в гавани, подрулил к самому берегу, ярко освещенному электрическими фонарями.
      Первым вышел из машины Таусен, медленно, осторожно ступая по мягкому песку.
      - Шагай смелее! - крикнул кто-то из толпы. - Сухая вода!
      Таусен остановился.
      - Не понимаю! - громко сказал он. - Как это сухая вода?
      - Сухой водой у нас отлив называют, - объяснил кто-то.
      - Товарищи, а ведь это и есть академик Таусен! - сказал другой голос.
      Из толпы вышел невысокий человек. Он потряс руку Таусена и представился:
      - Председатель колхоза Миронов.
      Таусен молча ответил крепким пожатием.
      К Миронову уже подходили Цветков и Гущин.
      - Живые, живые! - говорил Миронов, обнимая их поочередно и целуя в щеки.
      Москвичи почувствовали при этом объятия угловатость и твердость его искусственной левой руки.
      - Живые, живые! - повторяли они, обнимая Миронова.
      Вышли и два последних пассажира ракетоплана.
      Вдруг толпа в ужасе шарахнулась: из машины большим прыжком выскочил Отто и остановился, рассматривая незнакомое общество.
      И без того страшный по размерам, да еще без левого глаза, пес казался чудовищем.
      - Ай, - завизжала какая-то женщина, - что же вы его не держите?
      - Это медведь! - крикнул кто-то из мужчин.
      Еще одна женщина взвизгнула.
      - Тише! - сказал Миронов громким, хотя и дрогнувшим голосом. - Не бойтесь, он наверняка ручной, а то бы разве взяли его?
      - Конечно! И притом это вовсе не медведь, а просто собака, - объяснил Таусен.
      - Ну да, как бы не так! - возразил кто-то из колхозников.
      Но Отто, словно подтверждая слова своего хозяина, залаял так оглушительно, что поморы сперва испугались, а потом весело расхохотались.
      - И впрямь собака! - воскликнул тот же колхозник, который принял Отто за медведя.
      Кнуд нес в руках клетку с крошечным оленем. Но всех так ошеломил Отто, что на клетку никто не обратил внимания, как и на банку с тюленем в руках Иринина.
      Цветков с беспокойством оглядывался кругом: а где же Рашков?
      В это время кто-то положил руку ему на плечо. Цветков обернулся и увидел своего учителя.
      - Простите, Юрий Михайлович, я задержался у телефона - говорил с институтом...
      Рокочущий басок звучал ласково, и Цветкову стало вдруг неловко, что всемирно известный ученый, пожилой человек, такой занятой, оставил институт, свою работу - пусть на неделю, - чтобы встретить его, что он, Юрий, причинил столько волнений и ему, и матери, и всем...
      "Но он же не меня одного встречает", - думал, оправдываясь перед самим собой, Цветков.
      К Рашкову подошел Таусен.
      Они познакомились.
      - Второй раз я в России, - глухо сказал Таусен. - И в этот раз после того, как она спасла мир... А у вас, господин Рашков, я должен просить извинения.
      - Да за что же? - удивился Рашков.
      - За то, что я плохо подумал о вас... Ну, хорошо, теперь все будет ясно, засмеялся он.
      Гущин и Цветков впервые услышали его смех; он был какой-то отрывистый, непривычный.
      Прибывших засыпали расспросами, им пожимали руки, их обнимали.
      Наконец Миронов скомандовал:
      - Пошли к жилу! Это что за порядок - гостей у воды держать?
      Рашков отыскал Гущина и крепко пожал ему руку.
      Все направились к поселку.
      По дороге Таусен обратился с просьбой к Миронову устроить привезенных животных.
      - Это собаку?
      - Не только.
      Таусен подозвал Кнуда и Иринина и показал Миронову оленя в клетке и тюленя в банке. Председатель ахнул:
      - Вот так чудо! Рогатая мышка! А лягушка к чему?
      - Это не мышь и не лягушка, - сказал Таусен. - Я потом все объясню. Так обещаете устроить?
      - Сейчас все будет в порядке, - ответил Миронов и, подозвав из толпы колхозников парнишку, что-то сказал ему, а потом обратился к Таусену: - Не беспокойтесь, всех устроим, как кому полагается.
      Пока дошли, успели продрогнуть. В большой избе Миронова их встретило уютное тепло. Стол был уставлен закусками и вином. Высокая худощавая хозяйка, в платке, плотно закрывающем волосы, кланяясь, говорила нараспев:
      - Добро пожаловать, гости дорогие, жданные, званые! Не порато богат ужин, порато рады вам!
      - А я думал, я хорошо знаю русский язык, - растерянно сказал Таусен. - Что это за "порато"?
      - Знаете, академик, - успокоил его Миронов, - иных наших поморских словечек и в России не знают. "Порато рады" значит "очень рады".
      В избу вошли еще несколько колхозников. Все уселись за стол, стало шумно и весело. Цветкова и Гущина попросили рассказать подробно обо всем, что с ними произошло после их отъезда на катере.
      Все слушали, затаив дыхание, лишь изредка тихо вскрикивали женщины.
      Один Кнуд не понимал рассказа. Но он не чувствовал себя одиноким. Он сидел рядом с хозяйкой, она подкладывала ему на тарелку лучшие куски. Хозяйка вспомнила своего сына, убитого на войне; она с нежностью гладила Кнуда по коротко остриженным волосам, приговаривая:
      - Ничего, ничего, зуек! Не скучай, хороший! Мамка далеко - ну, ничего.
      Мальчику было хорошо, тепло. Голос Гущина звучал в его ушах уже нечленораздельно, лампа мигала, гасла... И Кнуд задремал, сидя за столом. Хозяйке пришлось увести его в соседнюю комнату и уложить спать.
      --------------------------------------------------------------------------
      ----
      На следующее утро около сарая, в котором по распоряжению Миронова поместили животных Таусена, толпилась кучка колхозников и колхозниц. Отто и олень мирно сидели, наслаждаясь нещедрым солнечным теплом погожего осеннего дня. Юный сторож, которому Миронов поручил уход за животными, исполненный чувства собственного достоинства, энергично отстранял любопытных ребятишек, когда они слишком близко лезли к чудным животным.
      - Чистый медведь, - говорила пожилая женщина, недоверчиво поглядывая на Отто.
      Девочка лет десяти, закутанная до пят в большую теплую шаль, смело вышла из толпы и положила перед собакой сайку. Отто лениво разинул гигантскую пасть - и сайка мигом исчезла. Пес облизнулся огромным красным языком, завилял хвостом.
      В толпе засмеялись:
      - Ему не сайку, целую булочную подавай!
      Впрочем, Отто, по-видимому, не был голоден. Около него валялось немало разгрызенных крупных костей.
      Олень-малютка, не обращая никакого внимания на любопытных, жевал ягель в своей клетке.
      Крошечный тюлень опять был на приволье в открытом тазу: он быстрыми кругами носился в воде, потом выбрался на деревянную подставку и начал умильно раскрывать рот.
      Парнишка-сторож, сохраняя невозмутимо важное выражение лица, стал кормить животное мелкими ломтиками свежей рыбы. Тюлень раскрывал рот и ловко подхватывал брошенный кусочек, а затем опять просительно уставлялся на парнишку.
      - И зачем такую собаку вырастили? - сказал кто-то из колхозников. - Собака и так хороша, а как она с медведя, ее не прокормишь.
      - А оленей и тюленей зачем уменьшать? К чему это? - заметил другой.
      В это время к толпе любопытных подошли Миронов, Гущин и Цветков. Гущин вынул блокнот и начал что-то быстро записывать. Цветков с недоумением спросил приятеля:
      - В чем дело, Сурок?
      - Столько интересного, а я еще ничего не записал! Мне редактор голову оторвет, если не будет очерка!
      - Какой там очерк! - возразил Цветков. - Ты же сам правильно сказал: материала хватит на целый роман.
      Миронов поглядел на забавных зверей, на собравшихся вокруг зрителей и подумал: "Обязательно в рыболовецком городе зоопарк организуем".
      Глава 18
      Как оправдалась догадка Рашкова
      В этот же день на железнодорожной станции неподалеку от колхоза с поезда сошли два человека и направились к колхозу. Один из них, сухощавый, крепкий мужчина лет пятидесяти, с черными живыми глазами, похожий на цыгана, помог выйти из вагона своему спутнику, тучному, со странной, шестиугольной формы головой и невероятно крупными чертами лица.
      На улице они встретили Миронова. Вид у него был очень усталый: колхозные дела не останавливались, а встреча островитян вызвала немало дополнительных забот.
      Но Миронова это не угнетало: кипучей его энергии хватило бы и на большее.
      Увидев новых людей, он подошел к ним и отрекомендовался:
      - Председатель колхоза Миронов. А вы к кому?
      - А вот как раз к вам, - обрадовался чернявый и представился: - Охотник Якушев из Ильинска. Что, Цветков и Гущин еще у вас?
      - Да, - ответил Миронов и с гордостью добавил: - Гостей у нас много, еще и два академика - Таусен и Рашков... А у вас что же, дело к Цветкову и Гущину?
      - Да как сказать... - ответил Якушев. - Мы к Цветкову за советом, хоть он и не доктор... Они вдвоем у меня в Ильинске были проездом. От меня и направились лысых уток разыскивать, - улыбнулся охотник.
      - Ну, ладно, - сказал Миронов. - Что же мы будем на улице стоять, пойдемте-ка пока в правление.
      И уже на ходу заметил:
      - Они и тут насчет этих уток интересовались, и даже одна такая на них налетела.
      - Молодцы, - обрадовался Якушев, - все же добились своего! Добрались и до Таусена. Люблю настойчивых! Я решил, узнав, что они у вас задержатся, съездить поздравить их. Не знал я, конечно, долго ли они тут останутся, ну, да риск невелик. И Таусена заодно повидать - очень, видно, любопытный человек. А вот этот товарищ, - Якушев кивнул на спутника, который с трудом поспевал за ними, хоть шли не быстро, - попросился со мной: "Хочу, говорит, использовать случай, что Рашков и Таусен тут. Попрошу их посмотреть на меня, - оба большие ученые, а Таусен еще и врач".
      - Вы больной? - спросил Миронов, с участием глядя на неуклюжего человека.
      - Сло... новая болезнь, - ответил тот.
      - Болезнь внутренней секреции, - объяснил Якушев, - как сказали наши врачи. Жалко товарища! Хороший человек, ценный работник. Бухгалтер по специальности. Уже с полгода перешел на инвалидность. Михайлов его фамилия.
      Миронов протянул руку новому знакомому, и тот слабо пожал ее, с трудом подняв свою.
      - И что же, трудно излечивается? - сочувственно спросил Миронов, поднимаясь на крыльцо правления.
      - Трудно, - сказал Якушев, - хоть врачи у нас хорошие...
      Из-за угла вышли Гущин и Цветков - они возвращались с радиостанции. Гущин издали увидел ильинских знакомых.
      - Вот так встреча! - закричал он. - Как вы сюда попали, Сергей Иваныч?
      - Вас повидать, - сказал охотник. - По правде сказать, не ожидал.
      - Чего не ожидали? - не понял Гущин.
      - Всего. Что достигнете насчет уток. Что спасетесь, как в шторм попали. Что Таусена найдете. Да и сам не ожидал, что так захочу вас повидать - сюда приеду.
      Для председателя колхоза Миронова этот день был самый беспокойный. Принять как следует такое количество гостей - не просто, а Миронов любил угостить, принять.
      За исключением больного Михайлова - он после дороги чувствовал себя неважно, - все гости с интересом знакомились с работой колхозников-поморов. Особенно любопытно было все Таусену и Кнуду. Мальчик всюду ходил вместе с академиком, и тот неустанно переводил и объяснял ему.
      Как раз в этот день в гавань колхоза вернулся с богатым уловом траулер.
      Почти одновременно с ним прибыло несколько самолетов за рыбой для Москвы и Ленинграда. Таусен долго смотрел, как автоматические краны перегружали живую, бьющуюся рыбу в цистерны на самолетах. Груды блестящей чешуи на мгновение мелькали в воздухе и с плеском опускались в воду. Через час погрузка была закончена, и самолеты один за другим исчезли в облачном небе.
      И Таусен вспомнил с грустью свой остров, тяжелый, часто опасный промысел, норландбот, которым недавно так гордился...
      Он ходил по новым улицам поселка, осмотрел клуб с большой библиотекой и вместительным зрительным залом.
      - Здесь можно дать любой спектакль, но кто же здесь играет? - удивился он.
      - Приезжают артисты, часто из лучших театров столицы, - спокойно ответил Миронов.
      Таусен бросил на него недоверчивый взгляд.
      - Ничего, академик, - сказал Цветков, - скоро вы перестанете удивляться таким вещам.
      А Миронов добавил:
      - Только этим летом у нас были опера и балет Московского Большого театра.
      Таусен побывал и на консервном заводе. Он видел, как свежая рыба, поданная на заводской конвейер, выходит в другом конце завода в банках, балыками и другими копчеными изделиями. Он видел, как электрический ток мгновенно сушит огромные партии рыбы, подготовляемой к отправке.
      - У вас красиво распланированы улицы и площади, есть театр и завод, говорил Таусен. - Так что же это - деревня или город?
      - Это, - сказал Гущин, - ваш первый наглядный урок, ваше первое знакомство с нашей политикой: социализм уничтожает различие между городом и деревней.
      --------------------------------------------------------------------------
      ----
      Вечером все приезжие собрались снова в доме Миронова.
      - Хотя бы вкратце пока скажите, товарищи ученые, - расспрашивал Гущин, можете вы тут на месте помочь больному Михайлову и как?
      - На месте помочь, конечно, нельзя, - ответил Рашков, - но вообще помощь будет довольно скорая и ощутительная. Мы с академиком Таусеном совещались и написали целое руководство для ильинских товарищей-врачей. Это для их практики вообще будет полезно. Коротко объяснить трудно, но попытаюсь. Лечить акромегалию быстро и эффективно мы уже научились. Случай с Михайловым довольно тяжелый, и лечить его придется комбинированно. Во-первых, мы рекомендуем оперативное вмешательство: у него будет удалена опухоль гипофиза. Затем, если спустя некоторое время его состояние не улучшится достаточно, то в его организм будут вводить тропные... Простите, тут присутствуют не специалисты... Ну, проще говоря, стимулирующие гормоны гипофиза. Эти гормоны усиливают действие других желез внутренней секреции и регулируют нормальный обмен веществ. Тут все дело в том, чтобы найти нужную комбинацию гормонов с некоторыми лекарственными веществами. Мы обследовали состояние Михайлова и, мне кажется, правильно определили для него лечение.
      - И он выздоровеет? - спросил Гущин.
      - Думаю, что да, - ответил Рашков.
      - И неужели он будет иначе выглядеть?
      - Ну, - сказал Рашков, - таким, как до болезни, он, конечно, не будет. Но несравнимо лучше, чем сейчас. А главное, развитие болезни остановится, и самочувствие, надеюсь, быстро улучшится.
      Лицо Таусена помрачнело.
      - Да, - сказал он, - каждое научное открытие вы обращаете на пользу человека, а я... я увлекался созданием курьезов: выводил гигантских собак, миниатюрных оленей и тюленей...
      И Таусен угрюмо замолчал.
      Цветков постарался переменить тему разговора и обратился к Рашкову:
      - Как видите, Николай Фомич, ваше предсказание оправдалось: на неизвестном острове мы действительно нашли очень талантливого человека.
      Хитро прищурившись в сторону Цветкова, Рашков сказал:
      - Вот что, дорогой Таусен: ваши экспериментальные утки иногда улетали к югу... Очевидно, их заносило ветром... Разрешите спросить: какими способами вы добились линьки уток?
      Цветков взглянул на Рашкова:
      - Как? И это спрашиваете вы - тот, кто первый предложил метод кормления птиц щитовидной железой для искусственной линьки?! - И вдруг спохватился: Конечно, одинаковых результатов можно достичь разными путями. Ведь то, что у нас давно удавалось с гусями, до сих пор очень плохо получалось с утками. Значит...
      - Значит, вы снова проявили непростительную рассеянность, - докончил за него Рашков.
      - Действительно! - с досадой сказал Цветков.
      - Итак, - любезно обратился Рашков к Таусену, - вы разрешили задачу, с которой мы еще до сих пор полностью не справились. Следовательно, я имел полное основание допустить, что речь идет о неизвестном, безусловно талантливом... (он чуть не сказал - чудаке), - и тут же перебил себя: - Что же все-таки вы делали с этими утками?
      - То же, что вы делали с гусями, - ответил Таусен. - У меня утки также вначале не поддавались действию щитовидной железы. Уже на острове я применил добавочное воздействие витаминами и вытяжками из печени, и мне удалось разрешить эту теоретическую проблему.
      - Напрасно вы считаете ее только теоретический, - возразил Рашков. - Ведь теперь мы не только с гусей, но и с уток сможем собирать перо и пух несколько раз в году. И не только с домашних уток. Мы заведем на полярных островах громадные хозяйства и по пять раз в году будем собирать с живых птиц драгоценный гагачий пух. Ведь гага тоже относится к породе уток, - заметил он Гущину.