Я не хочу участвовать в процессе по массовому убийству.
      Это то, что соц.работница назвала бы ситауцией приближения/предотвращения.
      Что бы я ни сказал насчет одеколона, свита повторит это полиции, если он задохнется.
      В четыре тридцать мы на задворках стадиона со складными столиками, ресторанной едой и взятой напрокат одеждой, смокинги и свадебное платье висят на вешалках, и агент всJ ещJ жив и спрашивает меня, что я планирую объявить своим большим чудом этого перерыва.
      Я не рассказываю.
      "Но оно большое?" -- интересуется агент.
      Оно большое.
      Оно достаточно большое, чтобы все на стадионе захотели дать мне пинка под зад.
      Агент смотрит на меня, подняв одну бровь, хмурится.
      Чудо, которое я должен сделать, такое большое, что все полицейские этого города потребуются, чтобы сдержать толпы, желающие убить меня. Я не говорю агенту об этом. Я не говорю, что в этом вся задумка. Полиция будет очень занята, спсася мою жизнь, и она не сможет арестовать меня за убийство. Я не рассказываю агенту эту часть.
      В пять часов агент всJ ещJ жив, и меня заковывают в белый смокинг с белым галстуком-бабочкой. Мировой судья подходит и говорит мне, что всJ под контролем. И всJ, что я должен делать, это вдыхать и выдыхать.
      Невеста прибывает в своем свадебном платье, втирая вазелин в палец для кольца, и говорит: "Меня зовут Лора".
      Это не та девушка, которая была в лимузине вчера.
      "Это была Триша," -- говорит невеста. Триша заболела, поэтому Лора будет ее дублершей. ВсJ окей. Я всJ ещJ женюсь на Трише, несмотря на то, что ее здесь нет. Триша -- та, кто по-прежнему нужен агенту.
      Лора говорит: "Камеры ничего не узнают". У нее вуаль.
      Люди едят пищу, доставленную разносчиком. Рядом со стальными дверями, ведущими на боковые линии, люди из цветочной лавки, готовые выкатить алтарь на футбольное поле. Подсвечники. Беседки, покрытые белыми шелковыми цветами. Розы и пеоны и белый сладкий горох и левкой, все они ломкие и липкие от лака для волос, чтобы держали форму. Охапка шелкового букета невесты, который она понесет, -- это шелковые гладиолусы и белые георгины из шелковой смеси и тюльпаны, тянущие за собой ярды белой шелковой жимолости.
      И всJ это смотрится красиво и реально, если ты на достаточном удалении.
      На поле яркий свет, говорит гримерша и делает мне большой красный рот.
      В шесть часов Супер Кубок начинается. Это футбол. [американский, разумеется -- прим. ИКТ] Это Кардиналы против Кольтов.
      Пять минут первой четверти, шесть очков у Кольтов. У Кардиналов ноль, и агент всJ ещJ жив.
      Рядом со стальными дверями, ведущими на стадион, алтарные мальчики и подружки невесты, одетые как ангелы, флиртуют и курят сигареты.
      Когда Кольты на 40-ярдовой линии, это их второй мяч вне игры, и составитель графика кратко излагает мне, как я проведу свой медовый месяц в туре по семнадцати городам для раскрутки книг, игр и статуэток для приборной панели. Поиск для меня главной мировой религии вообще не обсуждается. Мировое турне сейчас в процессе разработки, а надоедливый вопрос насчет моих занятий сексом закрыт. План включает визиты доброй воли в Европу, Японию, Австралию, Сингапур, Южную Африку, Арегентину, Новую Гвинею и на Британские Виргинские острова, а затем возвращение в Соединенные Штаты, чтобы увидеть, как рождается мой первый ребенок.
      Чтобы я не терялся в догадках, координатор говорит мне, что агент предпринял определенные меры, чтобы убедиться, что моя жена родит своего первого ребенка в конце моего девятимесячного турне.
      Долгосрочное планирование говорит, что у моей жены должно быть шесть, возможно семь детей, образцовая Правоверческая семья.
      Координатор мероприятий говорит, что мне не придется даже пальцем пошевелить.
      Это должен быть безупречный замысел, если в него вовлечен я.
      Свет на поле слишком яркий, говорит гримерша и мажет мои щеки красным.
      В конце первой четверти агент приносит мне какие-то бумаги на подпись. Документы о разделе прибыли, говорит агент. Сторона по имени Тендер Брэнсон, именуемая в дальнейшем ЖЕРТВА, дарует стороне, именуемой в дальнейшем АГЕНТ, право получать и распоряжаться всеми денежными суммами, получаемыми Телевизионным и Торговым Синдикатом Тендера Брэнсона, включая, но не ограничиваясь доходами от продажи книг, создания телепрограмм, произведений искусства, живых представлений, косметики, именного мужского одеколона.
      "Подпиши здесь," -- говорит агент.
      И здесь.
      Здесь.
      И здесь.
      Кто-то вставляет белую розу в мою петлицу. Кто-то на коленях начищает мои ботинки. Гримерша по-прежнему не унимается.
      Теперь агенту принадлежит копирайт на мой образ. И мое имя.
      В конце первой четверти счет семь-семь, и агент всJ ещJ жив.
      Личный фитнесс-тренер вкалывает мне 10 кубиков адреналина, чтобы заставить мои глаза искриться.
      Сеньор координатор мероприятий говорит, что всJ, что я должен сделать, это пройти к 50-ярдовой линии, к центру стадиона, туда, где будет стоять свадебная процессия. Невеста пойдет с противоположной стороны. Мы все встанем на платформу из деревянных ящиков с пятью тысячами белых голубей, спрятанных внутри. Звуки церемонии заранее записаны в студии, и именно это будет слышать публика. Я не должен буду говорить ни слова до моего предсказания.
      Когда я наступлю на кнопку, скрытую под моей ногой, голуби вылетят. ИдJшь. Говоришь. Голуби. Раз плюнуть.
      Костюмер сообщает, что нам придется использовать корсет, чтобы создать силуэт, и говорит мне поспешить, когда я пойду впереди всех. Ангелы, команда, еда, люди с цветами. Агент. Сейчас. ВсJ, кроме моих шортов и носков. Сейчас. Костюмер стоит с резиново-проволочным орудием пыток, называемым корсет, в которое я должен влезть, и говорит, что это мой последний шанс отлить в ближайшие три часа.
      "Тебе бы не пришлось одевать этого монстра, -- говорит агент, -- если бы ты продолжал сбрасывать вес".
      Сейчас четыре минуты второй четверти, и никто не может найти обручальное кольцо.
      Агент обвиняет координатора мероприятий, который обвиняет костюмера, который обвиняет управляющего собственностью, который обвиняет ювелира, который должен был предоставить кольцо в обмен на рекламу его имени на дирижабле, летающем вокруг поля. Снаружи дирижабль кружит по небу, демонстрируя имя ювелира. Внутри агент грозится предъявить иск за нарушение контракта и пытается связаться с дирижаблем.
      Координатор мероприятий говорит мне: "Сымитируй кольцо".
      Камеры будут снимать только наши с невестой головы и плечи. Просто изобрази, что ты надеваешь кольцо на палец Триши.
      Невеста говорит, что она не Триша.
      "И помни, -- говорит координатор, -- произноси слова губами, всJ заранее записано".
      Девять минут второй четверти, и агент всJ ещJ жив и кричит в свой телефон.
      "Прострелите его, -- кричит он. -- Потяните курок. Дайте мне пистолет, и я сделаю это сам. Просто уберите этот чертов дирижабль со стадиона".
      "Этого нельзя делать," -- говорит координатор мероприятий. В тот момент, когда свадебная процессия появится на стадионе, люди из дирижабля сбросят 4600 килограммов риса на автостоянку.
      "Пошли со мной," -- говорит сеньор составитель графика. Время занимать места.
      Кольты и Кардиналы уходят с поля, пыхтя. Счет двадцать-семнадцать.
      Толпа требует продолжения матча.
      Ангелы и команда выкатывают алтарь с шелковыми цветами, зажженные подсвечники и платформу, заполненную голубями.
      Корсет сжимает все мои внутренние органы так, что они поднимаются в глотку.
      Приближается время второй половины, а агент всJ ещJ жив. Я могу делать только маленькие полу-вдохи.
      Личный фитнесс-тренер подходит ко мне и говорит: "Вот, это придаст цвета твоим щекам".
      Он подносит маленькую бутылочку к моему носу и говорит, чтобы я глубоко вдохнул.
      Толпа в нетерпении, часы тикают, счет почти равный, и я вдыхаю.
      "Теперь другой ноздрей," -- говорит тренер.
      И я вдыхаю.
      И всJ исчезает. Кроме гула крови, несущейся по венам моих ушей, и сердца, сдавленного корсетом, я в стороне от всего.
      Ни черта не чувствую. Ни черта не вижу. Ни черта не боюсь.
      В отдалении координатор показывает мне рукой в сторону искусственного газона. Он показывает на линию, прочерченную на поле, и на группу людей, стоящих на свадебной платформе, покрытой белыми цветами, в центре поля.
      Гул моей крови постепенно исчезает, и я слышу музыку. Я иду мимо координатора на стадион с тысячами кричащих на своих местах людей. Музыка доносится изниоткуда. Сверху кружит дирижабль с надписью:
      Благодарим семью товаров Мэни Файн и семью товаров Филип Моррис.
      Невеста, Лора, Триша, кто угодно, появляется с противоположной стороны.
      Не открывая рта, мировой судья говорит:
      БЕРЕШЬ ЛИ ТЫ, ТЕНДЕР БРЭНСОН, ТРИШУ КОННЕРС, ЧТОБЫ БЫТЬ ВМЕСТЕ, ПЛОДИТЬСЯ И РАЗМНОЖАТЬСЯ ТАК ЧАСТО, КАК ВЫ СМОЖЕТЕ, ПОКА СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ ВАС?
      Ты чувствуешь эхо сотен динамиков.
      Не открывая рта, я говорю:
      ДА.
      Не открывая рта, мировой судья говорит:
      БУДЕШЬ ЛИ ТЫ, ТРИША КОННЕРС, ВМЕСТЕ С ТЕНДЕРОМ БРЭНСОНОМ, ПОКА СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ ВАС?
      И Лора шевелит губами:
      ДА.
      Телевизионные камеры дают крупный план, и мы имитируем кольца.
      Мы имитируем поцелуй.
      Вуаль по-прежнему на своем месте. Лора по-прежнему Триша. Издалека всJ выглядит идеально.
      За кадром полиция высыпает на поле. Агент, должно быть, мертв. Одеколон. Хлоргаз.
      Полиция на 10-ярдовой линии.
      Я беру у мирового судьи микрофон, чтобы сделать мое большое предсказание, мое чудо.
      Полиция на 20-ярдовой линии.
      Я беру микрофон, но он не включен.
      Полиция на 25-ярдовой линии.
      Я говорю: Проверка, проверка, раз, два, три.
      Проверка, раз, два, три.
      Полиция на 30-ярдовой линии, наручники раскрыты, чтобы схватить меня.
      Микрофон оживает, и мой голос ревет из аудиосистемы.
      Полиция на 40-ярдовой линии, говорит: Вы имеете право хранить молчание.
      Если вы решите отказаться от этого права, всJ, что вы скажете, может быть и будет использовано против вас ...
      И я отказываюсь от своего права.
      Я делаю мое предсказание.
      Полиция на 45-ярдовой линии.
      Мой голос орет над стадионом, я говорю:
      СЕГОДНЯШНЯЯ ИГРА ЗАКОНЧИТСЯ СО СЧЕТОМ: КОЛЬТЫ -- ДВАДЦАТЬ СЕМЬ, КАРДИНАЛЫ -- ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ. КОЛЬТЫ ПОБЕДЯТ В СЕГОДНЯШНЕМ СУПЕР КУБКЕ С РАЗНИЦЕЙ В ТРИ ОЧКА.
      И открываются врата Ада.
      Хуже этого может быть лишь то, что двигатель номер два только что сгорел. Я здесь один на борту Рейса 2039, у меня осталось всего два двигателя. 15
      Чтобы сделать работу правильно, ты берешь один лист золоченой бумаги и оборачиваешь его вокруг листа белой бумаги. Вкладываешь купон между свернутыми листами. Держишь марки возле свернутых листов. Затем сворачиваешь лист фирменного бланка вокруг всего этого и кладешь это в конверт.
      Приклеиваешь этикетку с адресом на конверт, и ты заработал три цента.
      Делаешь это тридцать три раза, и ты уже заработал доллар.
      Место, где мы проводим эту ночь, -- идея Адама Брэнсона.
      Письмо, которое я сворачиваю, гласит:
      Вода, поступающая в дом ВИЛЬСОНОВ, несет в себе опасных паразитов?
      Там, где мы находимся, должно быть безопасно.
      Золоченая бумага вокруг белой, внутри купон, лист марок, фирменный бланк, все это идет в конверт, и я на три цента ближе к побегу.
      Вода, поступающая в дом КЭМЕРОНОВ, несет в себе опасных паразитов?
      Мы втроем сидим вокруг обеденного стола, Адам, Фертилити и я, наполняем эти конверты. В десять часов мать семейства запирает входную дверь дома и на обратном пути на кухню останавливается, чтобы спросить, чувствует ли наша дочь себя лучше. Доктора сумели улучшить ее состояние? Она будет жить?
      Фертилити, до сих пор с рисом в волосах, говорит: "Опасность всJ ещJ существует, пока что".
      Конечно, у нас нет дочери.
      Сказать, что у нас есть дочь, было идеей Адама Брэнсона.
      Вокруг нас собрались три или четыре семьи, дети и родители, разговаривающие о раке и химиотерапии, ожогах и пересадке кожи. О стафилококке. Мать семейства спрашивает, как мы назвали нашу маленькую девочку.
      Адам, Фертилити и я смотрим друг на друга, у Фертилити высунут язык, чтобы лизнуть конверт. Смотреть на Адама -- все равно что смотреть на фотографию того, кем я был.
      Мы одновременно называем три разных имени.
      Фертилити говорит: "Аманда".
      Адам говорит: "Пэтти".
      Я говорю: Лора. Только все эти три имени накладываются друг на друга.
      Наша дочь.
      Мать семейства смотрит на меня в обожженных остатках белого смокинга и спрашивает, почему нашу дочь положили в больницу?
      Мы одновременно называем три разные болезни.
      Фертилити говорит: "Сколиоз".
      Адам говорит: "Полио".
      Я говорю: Туберкулез.
      Мать семейства смотрит, как мы сворачиваем, желтое поверх белого, купон, марки, фирменный бланк, ее взгляд возвращается к наручникам, защелкнутым вокруг одной из моих рук.
      Вода, поступающая в дом ДИКСОНОВ, несет в себе опасных паразитов?
      Это Адам привел нас сюда. Всего на одну ночь, сказал он. Здесь безопасно. Теперь, поскольку я серийный убийца, Адам знает, как мы можем отправиться на север утром, на север до самой Канады, но на эту ночь нам нужно было место, где можно спрятаться. Мы хотели есть. Нам нужно было заработать немного наличности, поэтому он привел нас сюда.
      Это после стадиона и после толп, пытающихся прорвать линию полицейского оцепления. Это сразу после моей фальшивой свадьбы, когда агент был мертв, и полиция сражалась за то, чтобы я остался в живых, чтобы они могли наказать меня за убийство. Толпа со всего крытого СуперСтадиона высыпала на поле в тот момент, когда я объявил, что Кольты выиграют. Один браслет наручников уже защелкнулся на моей руке, полиция не могла ничего сделать с бегущей пьяной лавиной, катившейся на нас от боковых линий.
      Где-то оркестр играл государственный гимн.
      Со всех направлений люди падали на поле через бортики. Сжав кулаки, люди бежали к нам по траве. Там были Аризонские Кардиналы в своей форме. Там были Индианаполисские Кольты, по-прежнему на своей скамейке, сталкивающиеся задницами и дающие друг другу пять.
      В тот момент, когда полиция добралась до края свадебной платформы, я пнул ногой кнопку, и пять тысяч белых голубей взмыли вверх, окружив меня плотной стеной.
      Голуби отогнали полицейских достаточно далеко назад, чтобы стадо болельщиков успело достичь центра поля.
      Полиция отбивалась от стада, а я схватил букет невесты.
      Сидя здесь и наполняя конверты, я хочу рассказать всем, как я совершил мой великий побег. Как баллоны со слезоточивым газом, предназначенные для контроля над толпой, брызгали в разные стороны над головой. Как рев толпы эхом отдавался от купола. Как я схватил шелковую белую охапку шелковых цветов у невесты, как слезы струились у нее по лицу. Как я поднес политый лаком для волос букет к горящей свече и получил факел, чтобы сдержать любого нападавшего.
      Держа факел из гладиолусов и резко схватив горячую проволоку искусственной жимолости, я спрыгнул со свадебной платформы и пробил себе дорогу через футбольное поле. 50-ярдовая линия. 40-ярдовая линия. Тридцать. Я, в белом смокинге, делал обманные движения и прокладывал себе путь, совершал рывки и повороты. 20-ярдовая линия. Чтобы меня не схватили, я хлестал горящими георгинами из стороны в сторону перед собой. 10-ярдовая линия.
      Десять тысяч полузащитников вышли, чтобы вырубить меня.
      Некоторые из них пьяны, некоторые из них профессионалы, никто из них не колет себе такие качественные химикаты, как у меня.
      Руки хватают мои белые фалды.
      Мужчины ныряют мне под ноги.
      Стероиды спасли мне жизнь.
      Затем -- гол.
      Я прохожу под стойкой ворот, по-прежнему направляясь к стальным дверям, через которые я выберусь с поля.
      Мой факел сгорел, от него остались лишь несколько крошечных шелковых триллиумов, и я бросаю его назад через плечо. Я протискиваюсь через стальные двойные двери и задвигаю внутри массивный засов.
      С супер-кубковой толпой, молотящей в закрытые двери, я здесь в безопасности на несколько минут, один, с ресторанной пищей и гримершей. Труп агента под белой простыней на каталке рядом с буфетом. В буфете, главным образом, сэндвичи с индейкой и вода в бутылках, свежие фрукты. Салат с макаронами. Свадебный торт.
      Гримерша ест сэндвич. Она показывает головой на мертвого агента и говорит: "Хорошая работа". Она говорит, что тоже ненавидела его.
      На ней массивный золотой Ролекс агента.
      Гримерша говорит: "Хочешь сэндвич?"
      Я спрашиваю: Здесь только с индейкой или есть какие-то другие?
      Гримерша дает мне бутылку с минеральной водой и говорит, что мой смокинг горит сзади.
      Я спрашиваю: Как отсюда выбраться?
      Вон там дверь, говорит гримерша.
      Стальные двери за моей спиной прогибаются внутрь.
      Иди по длинному коридору, говорит гримерша.
      Поверни направо в конце.
      Выйди через дверь с надписью "Выход".
      Я говорю спасибо.
      Она говорит, что остался еще сэндвич с мясным хлебом, если я хочу.
      Сэндвич у меня в руке, я выхожу через дверь, которую она мне показала, иду по коридору, выхожу через выход.
      Снаружи на стоянке красная машина, красная машина с автоматической коробкой передач, Фертилити за рулем, и Адам рядом с ней.
      Я забираюсь на заднее сиденье и закрываю дверцу. Фертилити, сидящей спереди, я говорю закрыть окно. Фертилити играет с ручками радиоприемника.
      Толпа высыпает за мной через выходы и бежит, чтобы окружить нас.
      Их лица приближаются ко мне настолько близко, что я чувствую их плевки.
      Затем с небес приходит самое большое чудо.
      Начинается дождь.
      Белый дождь.
      Манна небесная. Я клянусь.
      Дождь такой скользкий и тяжелый, что стадо падает, подскальзывается и падает, падает и растягивается. Белые частички дождя падают в окна машины, на коврик, в наши волосы.
      Адам с удивлением заглядывается на чудо этого белого дождя, помогающего нам убраться.
      Адам говорит: "Это чудо".
      Задние колеса пробуксовывают, их заносит в сторону, а затем оставляют черный след, когда мы уезжаем.
      "Нет, -- говорит Фертилити и давит на газ, -- это рис".
      На дирижабле, кружащем над стадионом, написано ПОЗДРАВЛЯЕМ и СЧАСТЛИВОГО МЕДОВОГО МЕСЯЦА.
      "Лучше бы они этого не делали, -- говорит Фертилити. -- Этот рис убивает птиц".
      Я говорю ей, что этот рис, убивающий птиц, спас наши жизни.
      Мы выехали на улицу. Затем поехали по шоссе.
      Адам поворачивается на переднем сидении, чтобы спросить меня: "Ты собираешься съесть весь этот сэндвич?"
      Я говорю: Он с мясным хлебом.
      Нам нужна попутка в северном направлении, сказал Адам. Он знал о попутках, но они не должны были покинуть Новый Орлеан да следующего утра. Он больше десяти лет делал это, тайно путешествуя взад-вперед по стране без денег.
      Убивая людей, говорю я.
      "Отправляя их к Богу," -- говорит он.
      Фертилити говорит: "Заткнитесь".
      Нам нужно немного наличности, говорит нам Адам. Нам нужно выспаться. Поесть. И он знает, где мы можем все это найти. Он знает место, где у людей гораздо большие проблемы, чем у нас.
      Нам только надо немножко соврать.
      "С этого момента, -- говорит нам Адам, -- у вас двоих есть ребенок".
      У нас его нет.
      "Ваш ребенок смертельно болен," -- говорит Адам.
      Наш ребенок не болен.
      "Вы прибыли в Новый Орлеан, чтобы ваш ребенок мог лечь в больницу, -говорит Адам. -- Вот всJ, что вам нужно сказать".
      Адам говорит, что дальше он покажет дорогу. Адам говорит Фертилити: "Поверни здесь".
      Он говорит: "Теперь поверни вот здесь".
      Он говорит: "Проедь еще два дома и поверни налево".
      Там, куда он показывает дорогу, мы можем остаться на ночь бесплатно. Нас могут обеспечить пищей. Мы займемся какой-нибудь сдельной работой, сверкой документов или наполнением конвертов, чтобы заработать немного наличности. Мы можем принять душ. Посмотреть по телевизору, как мы совершаем побег, в вечерних новостях. Адам говорит мне, что велика вероятность того, что во мне узнают сбежавшего массового убийцу, который испортил Супер Кубок. Там, куда мы едем, у людей свои большие проблемы, о которых они должны беспокоиться.
      Фертилити говорит: "Кстати, сколько людей нужно убить, чтобы стать из серийного убийцы массовым?"
      Адам говорит нам: "Сидите в машине тихо, а я пойду внутрь, чтобы умаслить хозяев. Просто помните: ваш ребенок очень болен".
      Затем он говорит: "Мы на месте".
      Фертилити смотрит на дом, на Адама и говорит: "Это ты очень болен".
      Адам говорит: "Я бедный крестный отец вашего ребенка".
      Табличка перед домом гласит: Дом Рональда МакДональда. 14
      Представь, что живешь в доме, который каждый день оказывается в другом городе.
      Адам знал три пути из Нового Орлеана. Адам привел Фертилити и меня на остановку грузовиков на границе города и сказал, что мы должны выбрать. Аэропорты просматриваются. На железнодорожных станциях и автовокзалах ведется наблюдение. Мы не можем все втроем путешествовать автостопом, а Фертилити отказывается вести машину всю дорогу до Канады.
      "Я абсолютно не люблю водить машину, -- говорит Фертилити. -- Кроме того, способ путешествий твоего брата гораздо веселее".
      На следующий день после Дома Рональда МакДональда мы втроем стоим на бесконечной песчаной парковке рядом с кафе для дальнобойщиков. Адам достает нож для линолеума из заднего кармана и выдвигает лезвие.
      "Ну, люди, и каково же наше решение?" -- говорит он.
      Ничто здесь не идет строго на север. [Соврал Адам, соврал. Шоссе 55 идет строго на север, в сторону Канады -- прим. ИКТ] Адам был внутри и поговорил со всеми водителями грузовиков. Мы должны выбрать вот из чего, говорит Адам, загибая пальцы.
      Есть Поместье Уэстбери, следующее на запад по Шоссе 10 в Хьюстон.
      Есть Плантаторский Дом, направляющийся по Шоссе 55 в Джексон.
      Есть Замок Спрингхилл, следующий на северо-запад в Боссиер Сити по Шоссе 49 с остановками в Александрии и Пайнвилле, а затем направляющийся по Шоссе 20 в Даллас.
      Возле нас на песке припаркованы полуфабрикаты домов, дома заводского изготовления, дома-прицепы. Они разбиты на половины и трети и прицеплены сзади полу-грузовиков. Открытая часть каждого куска-модуля запечатана прозрачным пластиком, и внутри видны темные контуры диванов, кроватей, ковров, свернутых в рулон. Основные приборы. Готовые кухни. Мягкие кресла.
      Пока Адам болтал с водителями, выясняя, куда каждый из них направляется, Фертилити в местном туалете красила мои светлые волосы в черный цвет в раковине и смывала косметику, имитирующую загар, с моего лица и рук. Мы наполнили достаточно конвертов, чтобы купить мне поношенную одежду и бумажный пакет с жареной курицей, бумажными салфетками и салатом из сырых овощей.
      Мы втроем стоим на автостоянке, Адам крутит нож в руке и говорит: "Выбирайте. Люди, которые доставляют эти прекрасные дома, не будут обедать весь вечер".
      Большинство водителей-дальнобойщиков ездят по ночам, говорит нам Адам. В это время прохладнее. И движение меньше. Во время жаркого, напряженного дня водители сворачивают с трассы и спят в спальных ящиках, прикрепленных сзади к кабине каждого грузовика.
      Фертилити спрашивает: "В чем разница между этими вариантами?"
      "Разница, -- говорит Адам, -- в уровне вашего комфорта".
      Вот так Адам ездил по стране вдоль и поперек последние десять лет.
      В Поместье Уэстбери есть банкетный зал и встроенный камин в гостиной.
      В Плантаторском доме есть раздельные санузлы и укромный уголок для завтрака.
      В Замке Спрингхилл имеется ванна с водоворотом в очаровательной ванной комнате. В очаровательной ванной комнате есть также две раковины и зеркальная стена. Гостиная и хозяйская спальня со стеклянными потолками. В обеденном укромном уголке встроенный шкаф для фарфора со свинцово-стеклянными дверцами.
      ВсJ зависит от того, в какую половину ты попадешь. Повторяю: это всего лишь части домов. Разрезанные дома.
      Дома, выведенные из строя.
      В той половине, куда ты попал, могут быть все спальни, или только кухня и гостиная без спален. Там может быть три ванных комнаты и больше ничего, а может и вообще не быть ванной.
      Свет нигде не включается. Вся водопроводная система сухая.
      Не важно, сколько роскошеств ты получишь, все равно чего-то будет не хватать. Не важно, как внимательно ты выбираешь, ты никогда не будешь абсолютно счастлив.
      Мы выбрали Замок Спрингхилл, и Адам делает ножом надрез в нижней части пластиковой обертки с открытой стороны. Адам делает надрез примерно 60 сантиметров, столько, сколько нужно, чтобы его голова и плечи проскользнули внутрь.
      Спертый воздух выходит изнутри дома через разрез, горячий и сухой.
      Когда Адам проскользнул внутрь до пояса, а его зад и ноги все еще снаружи рядом с нами, Адам говорит: "В этом -- васильково-синий интерьер". Его голос доносится через стену прозрачного пластика, он говорит: "Здесь у нас первоклассный комплект мебели. Модульный гарнитур для гостиных. Встроенная микроволновка на кухне. Плексигласовая люстра в столовой".
      Адам целиком протискивается внутрь, затем его блондинистая голова вылезает из пластика и усмехается нам. "Калифорнийские королевские кровати. Ложные деревянные противовершины. Скромный комод в европейском стиле и вертикальные слепые оконные проемы, -- говорит он. -- Вы сделали превосходный выбор своего первого дома.
      Сначала Фертилити, а затем я, пролезаем через пластик.
      Так же, как внутренность дома, цвета и контуры мебели, выглядела стертой и неопределенной снаружи, так же и внешний мир, реальный мир выглядит нечетким и нереальным с внутренней стороны пластика. Неоновые огни стоянки грузовиков тусклые и смазанные. Шум трассы изнутри кажется мягким и приглушенным.
      Адам встает на колени, берет моток прозрачного скотча и запечатывает изнутри разрез, который он сделал. "Он нам больше не понадобится, -- говорит он. -- Когда мы будем сходить там, куда мы направляемся, мы выйдем через заднюю дверь, как все нормальные люди".
      Ковер от-стены-до-стены стоит свернутым возле одной из стен, ожидая, когда соберут дом. Мебель и матрасы стоят вокруг, покрытые защищающими от грязи тонкими пластиковыми чехлами. Кухонные шкафы все залеплены скотчем.
      Фертилити щелкает выключателем люстры в гостиной комнате. Ничего не происходит.
      "И еще не ходите в туалет, -- говорит Адам, -- а то мы будем жить со всеми вашими делами до самого конца пути".
      Неон со стоянки грузовиков и фары с шоссе просвечивают через Французские двери, когда мы сидим вокруг стола из кленовой фанеры и поедаем жареную курицу.
      В нашем куске разрезанного дома есть одна спальня, гостиная, кухня, столовая и половина ванной.
      Если мы доедем до Далласа, говорит нам Адам, мы сможем перебраться в дом, направляющийся по 35-му Межрегиональному в Оклахому. Затем мы можем перехватить дома на 35-м Межрегиональном, следующие в Канзас. Затем на север По 135-му Межрегиональному в Канзас и на запад по 70-му Межрегиональному в Денвер. В Колорадо мы поймаем дом, следующий на северо-восток по 76-му Межрегиональному и поедем в нем до поворота на 80-е Межрегиональное в Небраску.
      Небраска?
      Адам смотрит на меня и говорит: "Да. Наши старые добрые земли, твои и мои", -- говорит он со ртом, полным пережеванной жареной курицей.
      Почему Небраска?
      "Чтобы попасть в Канаду, -- Адам говорит это и смотрит на Фертилити, которая смотрит на свою еду. -- Мы поедем по 80-му Межрегиональному и 29-му Межрегиональному через штат к границе Айовы. Затем мы просто проследуем на север по 29-му через Южную Дакоту и Северную Дакоту, все время в Канаду".
      "Прямиком в Канаду," -- говорит Фертилити и улыбается мне, что выглядит фальшиво, потому что Фертилити никогда не улыбается.
      Когда мы пожелали друг другу спокойной ночи, Фертилити взяла матрас из спальни. Адам заснул на одном из крыльев секционной диванной группы, обитой синим вельветом.
      Среди синих вельветовых подушек он смотрится как мертвец в гробу.
      Долгое время я не мог заснуть, лежа на другом крыле диванной группы и вспоминая людей, которых я пережил. Брат Фертилити, Тревор. Соц.работница. Агент. Вся моя мертвая семья. Почти вся мертвая.
      Адам храпит, а рядом дизельный двигатель возвращается к жизни.
      Мне интересно, как там в Канаде, и сможет ли побег всJ решить. Лежа здесь, в васильково-синей темноте, мне кажется, что побег -- это всего лишь еще одно исправление исправления исправления исправления исправления какой-то проблемы, которую я не могу вспомнить.
      Весь дом дрожит. Люстра качается. Листья шелковых папоротников в их плетеных корзинах вибрируют. Тишина.
      Снаружи пластика мир начинает двигаться, скользя быстрее и быстрее, а затем вообще стирается.
      И я засыпаю. 13
      Наш второй день в дороге, мои зубы стали унылыми и желтыми. Снизился тонус мышц. Я не могу прожить жизнь брюнетом. Мне нужно немного времени, всего минуту, всего тридцать секунд побыть в лучах прожекторов.
      Не важно, сколько я усилий прилагаю, чтобы скрыть это. Кусочек за кусочком, я начинаю разрушаться.
      Мы в Далласе, Техас, рассматриваем половину Виллы Уилмингтонов с ложными черепичными противовершинами и биде в хозяйской ванной. Хозяйской спальни в ней нет, но есть прачечная со стиральными машинами и сушилкой. Конечно же, там нет ни воды, ни электричества, ни телефона. Там есть кухонные приборы цвета миндаля. Там нет камина, но в столовой висят шторы до пола.
      Это после того, как мы увидели больше домов, чем я могу запомнить. Дома с газовыми каминами. Дома с Французской Провинциальной мебелью, большими стеклянными столами для кофе и направленным освещением.