Я говорю, заткнись.
      Тайлер говорит, что французское правительство могло бы втащить нас в подземный комплекс за пределами Парижа, где даже не хирурги, а недоучки-технари срезали бы наши веки в качестве подготовки к тестированию на токсичность нового спрея для загара.
      - Такая фигня случается, - говорит Тайлер. - Ты газеты почитай.
      Хуже всего то, что я знаю, что Тайлер решил сделать с матерью Марлы, и впервые за всё время, что я его знал, Тайлер заимел деньги. Делал настоящие баксы. Звонил Нордстром и оставил заказ на две сотни брусков коричневого мыла для лица "Карамель" к Рождеству. Двадцать баксов за брусок - предполагаемая розничная цена, и у нас появились деньги для того, чтобы где-нибудь нормально провести этот субботний вечер. Этими деньгами мы за газ заплатили. Танцуй. Ежели б я к деньгам был равнодушен, то бросил бы работу.
      Тайлер называет себя "Мыловаренной компанией на Пейпер-стрит". Люди говорят, что это вообще лучшее мыло.
      - Но что ещё хуже, - говорит Тайлер, - ты мог случайно съесть мать Марлы.
      Мой рот набит цыплёнком Кунг Пао, и я, чёрт побери, говорю Тайлеру, чтоб он заткнулся.
      Субботним вечером мы на переднем сиденье "Импалы" 1968 года, стоящей на двух спущенных покрышках на парковке для подержанных автомобилей. Тайлер и я, мы разговариваем, пьём баночное пиво, и передние сиденья "Импалы" больше, чем диваны у большинства людей. Парковки забили всю эту улицу, многие в их бизнесе называют эти парковки "консервами", так как все машины стоят около двух сотен долларов, и цыгане, которые держат эти парковки, целый день напролёт стоят в своих оклеенных фанерой офисах и курят тонкие, длинные сигары.
      Машины - мечта ребят, только что получивших права: "Гремлины" и "Пейсеры", "Мэверики" и "Хорнеты", "Пинто", пикапчики "Интернейшнл Харвестер", "Камаро" с открытым верхом и "Дастеры" и "Импалы". Машины, которые люди любили, а потом выкинули на помойку. Животные на водопое. Платья для невест от "Гудвилл". С вмятинами и серыми или красными или чёрными буферами, и бамперами, и комьями грязищи на кузове, которые уже никто не расчистит пескоструйкой. Пластик под дерево, пластик под кожу и пластик под хром - такие салоны. А ночью цыгане даже не закрывают двери машин.
      Огни машин на бульваре высвечивают написанную на огромном, словно экран в панорамном кинотеатре, ветровом стекле "Импалы", цену. Цена - девяносто восемь долларов. А изнутри это выглядит как 89 центов. Ноль, ноль, точка, восемь, девять. Америка просит вас позвонить по этому телефону.
      Большинство из автомобилей здесь стоит около сотни долларов, и все машины продаются "КАК ЕСТЬ" по соглашению, висящему на лобовом стекле.
      Мы выбрали "Импалу", потому что если придётся заснуть субботней ночью в машине, то у неё самые большие кресла.
      Мы едим китайскую жратву, потому что не можем пойти домой. Ты или спишь здесь, или остаёшься на всю ночь в ночном клубе. А мы не ходим в клубы. Тайлер говорит, что музыка настолько громкая, особенно на басах, что дрючит его биоритм, как хочет. В последний раз, когда мы выходили, Тайлер говорил, что громкая музыка заставляет его страдать от запоров. Такие дела, и в клубе слишком шумно, чтобы поговорить, ибо после нескольких коктейлей каждый чувствует себя центром внимания, и изолируется ото всех.
      Ты - труп в английском детективе с убийством.
      Сегодня вечером мы спим в машине, потому что Марла пришла домой и угрожала позвонить в полицию, и арестовать меня за то, что я приготовил её мамку, а затем Марла бегала вокруг дома и колотила в двери и окна, вопя, что я нежить и каннибал, и она пошла пинать здоровенные залежи "Ридерз Дайджест" и "Нэйшнл Джиогрэфик", и там я её оставил. В её раковине.
      Я не могу представить себе Марлу звонящей в полицию после её неуклюжей попытки свести счёты с жизнью при помощи "Занакса" в отеле "Регент", но Тайлер подумал, что будет лучше спать где-нибудь в другом месте. Просто на всякий пожарный, да.
      Если Марла сожжёт дом.
      Если Марла выйдет на улицу и найдёт пушку.
      Если Марла останется дома.
      Если.
      Я попытался сосредоточиться:
      Луны белый лик
      Наблюдая, звёзды бдят.
      Тра-ля-ля, конец.
      [Досл. пер.:
      Наблюдая за белым ликом луны
      Звёзды никогда не испытывают ярости
      Тра-ля-ля, конец.]
      Здесь, с машинами, идущими по бульвару, и пивом в моей руке в "Импале" с её холодным, жёстким бакелитовым рулевым колесом - чуть ли не три фута в диаметре, и потрескавшимся виниловым сиденьем, щиплющем меня за задницу, Тайлер говорит:
      - Ещё раз. Расскажи мне точно, что произошло.
      Неделями я игнорировал намерения Тайлера. Однажды я пошёл вместе с Тайлером в офис "Вестерн Юнион" и наблюдал, как он отослал матери Марлы телеграмму.
      ОТВРАТИТЕЛЬНЫЕ МОРЩИНЫ (тчк)
      ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ МНЕ (тчк)
      Тайлер показал клерку читательский билет Марлы и подписался именем Марлы на телеграмме, сказав, что да, иногда Марла может быть и мужским именем, и клерк продолжил заниматься своими делами.
      Когда мы выходили из "Вестерн Юнион", Тайлер сказал, что если я люблю его, то должен довериться ему. Это не то, что тебе нужно знать, сказал Тайлер и повёл в "Гарбонзо" на порцию гуммуса [гадость гороховая].
      Что меня действительно испугало, так это не телеграмма, а обед с Тайлером. Никогда, ни за что Тайлер не платил наличными. Если ему нужна одежда, Тайлер идёт в качалки и отели и обращается в отдел возврата потерянных вещей. Это лучше, чем способ Марлы, которая идёт в прачечные, прёт из сушилок джинсы и продаёт их по двенадцать долларов за пару в тех местах, где покупают обноски. Тайлер никогда не ел в ресторанах, а Марла не покрывалась морщинами.
      И без какой-либо причины Тайлер послал матери Марлы пятнадцатифунтовую коробку шоколада.
      Эта субботняя ночь могла быть хуже, говорит мне Тайлер в Импале, в случае встречи с коричневым пауком-отшельником. Когда он жалит тебя, то впрыскивает не просто яд, но пищеварительный фермент или кислоту, которая растворяет ткани вокруг укуса, в буквальном смысле слова плавя твою руку, ногу или лицо. [Враньё, хотя и вдохновенное] Тайлер спрятался вечером, когда это всё началось. Марла показалась в доме. Даже без стука Марла прислонилась к косяку парадной двери и заорала:
      - Тук-тук!
      Я читаю "Ридерз Дайджест" на кухне. Я в полном замешательстве.
      Марла зовёт:
      - Тайлер. Я войти могу? Ты дома?
      Я кричу:
      - Тайлера дома нет.
      Марла отвечает:
      - Ладно, не будь гадом.
      А сейчас я стою в дверях. А Марла - в коридоре с пакетом Federal Express, и говорит:
      - Мне нужно положить кое-что в твою морозилку.
      Я иду за ней по пятам на кухню, повторяя:
      - Нет.
      Нет.
      Нет.
      Нет.
      Она же не собирается хранить свой хлам в этом доме.
      - Но котик, - говорит Марла. - У меня в отеле нет морозилки, а ты сказал, что я могу использовать твою.
      Не, этого я не говорил. Последнее, чего я хочу - это Марлу, входящую раз за разом с новым куском дерьма.
      Марла кладёт свой разодранный пакет от Federal Express на кухонный стол, и высвобождает что-то белое от транспортировочного полистиролового наполнителя, и трясёт этой штукой перед моим лицом.
      - Это не дерьмо, - говорит она. - Это моя мать, так что оттеребись.
      То, что Марла вытащила из упаковки - один из пакетов с белой массой, которую Тайлер варил для того, чтобы сделать мыло.
      - Могло быть хуже, - говорит Тайлер. - Если бы ты случайно съел то, что в одном из этих пакетов. Встал бы посреди ночи, взял бы этого белого говна и добавил Калифорнийскую суповую смесь, и съел бы это с картофельными чипсами. Или брокколи.
      Больше всего на свете, пока я и Марла стоим на кухне, я не хочу, чтобы Марла открыла морозилку.
      Я спросил, что она собирается делать с этим белым дерьмом?
      - Парижские губы, - сказала Марла. - Ты стареешь, твои губы втягиваются внутрь. Я накапливаю коллаген для инъекций в губы. У меня уже почти тридцать фунтов коллагена в этой морозилке.
      Я спросил, это какие ж губы ты хочешь?
      А Марла ответила, что её пугает сама операция.
      Эта фигня в упаковке Federal Express, говорю я Тайлеру в "Импале", это та же самая дрянь, из которой мы делаем мыло. Вообще, после того, как силикон оказался вредным, коллаген стал дефицитным товаром - в плане того, что людям нужно разгладить морщины или накачать губы, скорректировать форму подбородка. Как объяснила Марла, большая часть дешёвого коллагена делается из переработанного и стерилизованного говяжьего жира, но только этот коллаген надолго в теле не задержится. Как только ты делаешь инъекцию, скажем, в губы, организм начинает отторгать коллаген, выталкивает его. И через шесть месяцев у тебя снова тонкие губы.
      Лучший вид коллагена, сказала Марла, это твой собственный жир, который отсосали с ляжек, переработали, очистили и впрыснули в губы или куда там тебе надо. Этот коллаген приживётся.
      Эта фигня в морозилке, она была коллагеновым фондом, жиртрестом Марлы. Когда у её мамочки нарастал новый жирок, она отсасывала его и упаковывала. Марла говорит, что процесс называется "подборкой". Если матери Марлы самой коллаген не нужен, она отсылает пакеты Марле. Марла никогда жирной не была, а её мама считает, что коллаген родственника может лучше прижиться на Марле, чем этот - говяжий.
      Уличные огни проникают сквозь соглашение о продаже, через окно, и отпечатывают "КАК ЕСТЬ" на щеке Тайлера.
      - Пауки, - говорит Тайлер, - могут отложить яйца, а личинки проделают сеть туннелей под твоей кожей. Вот насколько хреновой может быть жизнь.
      И сейчас мой цыплёнок с миндалем в тёплом, жирном соусе на вкус становится чем-то, что отсосали у матери Марлы с ляжек.
      Это было сразу после того, как я стоял на кухне с Марлой, и я знал, что сделал Тайлер.
      ОТВРАТИТЕЛЬНЫЕ МОРЩИНЫ.
      И я знал, зачем он послал сладости матери Марлы.
      ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ.
      Я говорю, Марла, ты не хочешь смотреть в морозилку.
      Марла говорит:
      - Чего?
      - Мы никогда не едим красного мяса, - говорит мне Тайлер в Импале, и он не может использовать куриный жир, потому что тогда мыло не сформируется в бруски.
      - Эта штука, - говорит Тайлер, - была нашей птицей удачи. Мы оплатили аренду при помощи коллагена.
      Я говорю, тебе бы следовало сказать Марле. А то теперь она думает, что я это сделал.
      - Омыление, - говорит Тайлер, - это химическая реакция, которая необходима для производства мыла. Куриный жир не сработает - как и любой жир с большим содержанием соли.
      - Слушай, - говорит Тайлер. - У нас большой заказ, который надо выполнить. Мы пошлём матери Марлы шоколаду и несколько фруктовых кексов.
      Я не думаю, что это сработает.
      Короче говоря, Марла заглянула в морозилку. Хорошо, сначала была небольшая потасовка. Я пытаюсь остановить её, и сумочка, которую она держала, падает, и раскрывается на линолеуме, и мы оба оскальзываемся на жирной белой массе, и поднимаемся, прикрывая рот, чтобы не стошнило. Я хватаю Марлу сзади за талию, её чёрные волосы хлещут по моему лицу, её руки прижаты к бокам, и я повторяю вновь и вновь: это не я. Это был не я.
      Я этого не делал.
      - Моя мама! Ты её расплескал по полу!
      Нам нужно было сделать мыло, говорю я, упираясь лицом в её затылок. Нам нужно было постирать мои брюки, оплатить аренду, заплатить за газ. Это не я.
      Это всё Тайлер.
      Марла орёт:
      - О чём ты говоришь?
      И вырывается, попутно освобождаясь от юбки. Я пытаюсь поднять с пола хоть что-то при помощи индийской хлопковой юбки Марлы, а Марла в колготах, на каблуках, и в деревенской блузе раскрывает морозилку, а внутри нет коллагенового фонда.
      Там только две старых лампочки, и всё.
      - Где она?
      Я уже почти пячусь назад, мои руки скользят, мои туфли скользят по линолеуму, моя задница чертит чистую дорожку по грязному полу - подальше от Марлы и холодильника. Я держу юбку и не осмеливаюсь смотреть на лицо Марлы, когда я говорю ей.
      Правду.
      Мы сделали из неё мыло. Из неё. Из матери Марлы.
      - Мыло?
      Мыло. Ты варишь жир. Мешаешь его с щёлоком. У тебя получается мыло.
      Когда Марла верещит, я бросаю юбку ей в лицо и бегу. Я скольжу. Я бегу.
      Вновь и вновь по первому этажу, Марла догоняет меня, притормаживая на поворотах, отталкиваясь от подоконников. Скользя.
      Оставляя гадкие отпечатки жира и грязи с пола среди цветочков на обоях. Падая и напарываясь на ванчёс, поднимаясь и снова несясь.
      Марла орёт:
      - Ты сварил мою мать!
      Тайлер сварил её мать.
      Марла орёт, отставая от меня ровно на один взмах острых ногтей.
      Тайлер сварил её мать.
      - Ты сварил мою мать!
      А парадная дверь была по-прежнему открыта.
      И затем я вылетел через парадную дверь с орущей Марлой, оставшейся в дверном проёме. Мои ноги не скользили по бетону дорожки, и я просто продолжал бежать. Пока я не нашёл Тайлера или Тайлер не нашёл меня, и я не рассказал ему, что случилось.
      У каждого по пиву, Тайлер и я распределили передние и задние сиденья, и мне выпали передние. Даже сейчас Марла, возможно, в доме, бросает журналы в стены и орёт, какой я ничтожный хрен собачий, монстр и двуличный капиталистический ублюдок-жополиз. Между Марлой и мной, предполагающим насекомых, меланому, поедающие плоть вирусы на каждом шагу, многие мили тёмной ночи. Там, где я сейчас - очень даже неплохо.
      - Когда в человека попадает молния, - говорит Тайлер, - его голова сгорает, уменьшаясь до размеров бейсбольного мяча, а ширинка сама собой застёгивается.
      Я говорю, ну что, мы сегодня вечером достигли последней черты?
      Тайлер откидывается на сиденьи и спрашивает:
      - Если б Мэрилин Монро сейчас ожила, чем бы она, по-твоему, занималась?
      Я говорю, спокойной ночи.
      С потолка свисает порезанный на полоски плакат, и Тайлер говорит:
      - Царапалась бы в крышку гроба.
      Глава 9
      МОЙ БОСС СТОИТ слишком близко к моему столу со своей полуулыбкой, губы вместе и растянуты в тонкую линию, ширинка на уровне моего локтя. Я поднимаю взгляд, отвлекаясь от написания письма для кампании по отзыву. Эти письма всегда начинаются одинаково:
      "Это уведомление послано вам в соответствии с требованиями Национального акта о безопасности авто- и мотосредств. Мы обнаружили дефект в... "
      На этой неделе я опять использовал свою формулу и неожиданно А на B на С оказалось больше, чем стоимость отправки на доработку.
      На этой неделе дефектом является маленький пластиковый уголок, который удерживает резину на "дворниках". Бросовый товар. Всего двести автомобилей с дефектом. В плане рабочей силы стоимость отзыва приближается к нулю.
      А вот прошлая неделя была более показательна. На прошлой неделе предметом обсуждения стала кожа, обработанная субстанцией с известными и давно выявленными тератогенными свойствами, синтетическим "Нирретом" или чем-нибудь настолько же запрещённым, но используемом при выделке кож в странах третьего мира. Нечто настолько крепкое, что может вызвать отклонения в развитии плода, если беременная женщина просто сядет на это кресло. На прошлой неделе никто не звонил в министерство по транспорту. Никто не начинал процедуру отзыва.
      Новая кожа, помноженная на стоимость работ, помноженная на стоимость новой администрации, составила больше, чем мы получили в первом квартале. Если кто-нибудь обнаружит нашу ошибку, мы сможем заплатить за великое множество скорбящих семей, прежде чем приблизимся к стоимости замены шестидесяти пяти сотен кожаных салонов.
      Но на этой неделе мы производим процедуру отзыва. И на этой неделе ко мне вернулась бессонница. Бессонница, и теперь целый мир старается остановиться около меня, чтобы опрокинуть ещё одно ведро помоев над моей могилой.
      У моего босса - серый галстук, следовательно, сегодня вторник.
      Мой босс принёс листок бумаги к моему столу и спрашивает, не потерял ли я чего-нибудь. Этот листок был забыт в копировальной машине, говорит он, и начинает читать:
      - Первое правило бойцовского клуба - не говорить о бойцовском клубе.
      Его глаза бегают по бумаге, и он хихикает.
      - Второе правило бойцовского клуба - не говорить о бойцовском клубе.
      Я слышу, как слова Тайлера выходят из глубин моего босса; Мистер Босс с его уже прожитой половиной жизни, семейной фотографией на столе и мечтами о ранней отставке, и зимами, проведёнными в трейлерном парке где-то в пустошах Аризоны. Мой босс, с его супернакрахмаленными рубашками, с назначенной стрижкой каждый вторник после обеда, он смотрит на меня, и говорит:
      - Я надеюсь, это не твоё.
      Я - Кипящая В Жилах Ярость Джо.
      Тайлер попросил меня распечатать правила бойцовского клуба и сделать ему десять копий. Не девять, не одиннадцать. Тайлер сказал: десять. А у меня по-прежнему бессонница, и я не могу вспомнить, чтобы я засыпал за последние три дня. Это, должно быть, оригинал, который я распечатал. Я сделал десять копий и забыл оригинал. Копировальная машина вспыхивает мне в лицо, словно там внутри - папарацци. Бессонница всё делает далёким, копией копии копии. Ты не можешь прикоснуться к чему-либо, и ничто не может прикоснуться к тебе.
      Мой босс читает:
      - Третье правило бойцовского клуба - в схватке участвуют двое.
      Никто из нас не мигает.
      Мой босс читает:
      - Схватки проходят одна за другой.
      Я не спал три дня, если только я сейчас не сплю. Мой босс трясёт бумажкой перед моим носом. Как насчёт этого, спрашивает он. Одна из маленьких игр, которыми я увлекаюсь в рабочее время? Я плачу за внимание к себе, а не за трату времени на эту "войнушку". И я не плачу за то, чтобы напрягать попусту копировальные машины.
      Как насчёт этого? Он трясёт бумажкой перед моим носом. Как я думаю, спрашивает босс, ему бы следовало поступить с работником, который тратит время компании на витание в облацех? Если б я был на его месте, что бы я сделал?
      Что бы я сделал?
      Дыра в моей щеке, сине-чёрные вспухшие синяки вокруг глаз, вздувшийся красный шрам с тайлеровым поцелуем на тыльной стороне ладони, копия копии копии.
      Выдумки.
      Почему Тайлер захотел десять копий правил бойцовского клуба?
      Коровы в Индии.
      Что бы я сделал, говорю я, так это был бы осторожнее, не заговаривая с каждым об этом листке.
      Я говорю, это звучит так, как будто это написал опасный псих, маньяк, и этот пришибленец-шизофреник может в любую минуту сорваться с нарезки, прямо в середине рабочего дня, и носиться из офиса в офис с полуавтоматическим карабином "Армалит AR-180" с частичным отводом пороховых газов для срабатывания автоматики.
      Мой босс просто смотрит на меня.
      Этот парень, говорю я, возможно, дома по ночам надпиливает крестом головки каждого патрона при помощи маленького надфиля. И когда он покажется однажды утром на работе, и всадит заряд в своего надоедливого, брехливого, ограниченного, вечно ноющего, лижущего до самых гланд босса, патрон разделится по надпилам и раскроется, словно цветок пули "дум-дум" во внутренностях, чтобы выплюнуть кучу вонючих кишок со спины, через сломанный позвоночник. Представьте, как ваша брюшная чакра медленно раскрывается в форме взрыва всех этих маленьких кишок.
      Мой босс убирает лист из-под моего носа.
      Валяйте дальше, говорю я, прочтите ещё что-нибудь.
      Не, в самом деле, говорю я, звучит-то завораживающе. Сразу понятно, что писал полный псих.
      И я улыбаюсь. Края маленькой, как дырка в жо, дыры в моей щеке сине-чёрные, как дёсны у собаки. А кожа вокруг глаз натянута так, что кажется, её покрыли лаком.
      Мой босс пялится на меня.
      Давайте, я вам помогу, говорю я.
      Я говорю, четвёртое правило - схватки проходят одна за другой.
      Мой босс смотрит на правила, а затем на меня.
      Я говорю, пятое правило - дерутся без рубашек и ботинок.
      Мой босс смотрит на правила, а затем на меня.
      Может быть, говорю я, этому свихнувшемуся долбанавту лучше использовать карабин "Eagle Apache", потому что у него магазин на тридцать патронов, а весит он всего девять фунтов. У Армалита всего пять патронов в магазине. А с тридцатью патронами наш долбанутый великий герой может прорваться в кабинеты красного дерева и вынести всех вице-президентов, причём у него ещё и на президентов останется.
      Слова Тайлера вылетают из уст моих. А я был таким милым парнем.
      Я просто смотрю на моего босса. У моего босса бледно-голубые глаза.
      Полуавтоматический карабин J&R 68 также несёт тридцатизарядный магазин, а весит всего семь фунтов.
      Мой босс просто смотрит на меня.
      Это ужасает, говорю я. Это, возможно, кто-то, кого вы давно знаете. Возможно, этот парень знает всё о вас, где вы живёте, и где работает ваша жена, и в какую школу ходят ваши дети.
      Это опустошает, и почему-то это очень, очень скучно.
      И почему Тайлеру понадобились десять копий правил бойцовского клуба?
      Что я ему не должен говорить - так это то, что я знаю про кожаные салоны и детей-уродов. Я знаю про тормозные колодки, которые выглядят неплохо в глазах покупателя, но отказывают после двух тысяч миль пробега.
      Я знаю о реостате системы кондиционирования воздуха, который раскаляется так, что поджигает карты в бардачке. Я знаю, сколько людей умерло из-за обратной вспышки [более чем враньё - хлопок, не более] топливного инжектора. Я видел людей с ампутированными по колено ногами, когда начинали взрываться турбины наддува, и их лопасти пролетали сквозь огненную стену в пассажирский салон. Я был на месте аварии и видел сгоревшие автомобили и отчёты, где в графе "ПРИЧИНА АВАРИИ" было написано: "неизвестна".
      Нет, говорю, листок не мой. Я берусь за листок двумя пальцами и вырываю у него из руки. Край, наверное, порезал ему большой палец, потому что он кладёт большой палец в рот и начинает сосать с широко открытыми глазами. Я сминаю листок и отправляю в свою корзину для бумаг.
      Может быть, говорю я, вам не следовало бы приносить ко мне всякий мусор, который вы где-то подобрали.
      В воскресенье ночью я иду в "Останемся мужчинами вместе", и в подвале епископальной церквы Троицы почти пусто. Только Большой Боб и я, подползающий к нему с ноющими мышцами, бешено бьющимся сердцем и мыслями, вертящимися, словно торнадо. Это всё бессонница. Всю ночь о чём-то думаешь.
      Всю ночь напролёт думаешь: я сплю? Я спал?
      А тут ещё одно огорчение - бицепсы, выглядывающие из-под рукавов футболки Большого Боба, налились силой, и они, кажется, светятся. Большой Боб улыбается, он так рад меня видеть.
      Он думал, что я умер.
      Да, говорю, я тоже.
      - Ну, - говорит Большой Боб, - у меня хорошие новости.
      А где все?
      - Это и есть хорошие новости, - говорит Большой Боб. - Группа распущена. Я сюда пришёл, чтобы сказать тем ребятам, которые не знают.
      Я падаю с закрытыми глазами на один из этих диванчиков с пледом.
      - Хорошие новости заключаются в том, - говорит Большой Боб, - что появилась новая группа, но первое правило этой группы - не говорить о ней.
      Ой.
      Большой Боб говорит:
      - И второе правило - не говорить о ней.
      Вот дерьмо. Я открываю глаза.
      Итить твою налево.
      - Группа называется "Бойцовский клуб", - говорит Большой Боб, - и проводит встречи каждую пятницу по вечерам в закрытом гараже на другом конце города. А в четверг действует ещё один бойцовский клуб, в другом гараже - неподалёку.
      Я ничегошеньки об этих местах не знаю.
      - Первое правило бойцовского клуба, - говорит Большой Боб, - не говорить о бойцовском клубе.
      По вечерам в среду, четверг и пятницу Тайлер работает киномехаником. Я видел корешки квитанций об оплате за прошлую неделю.
      - Второе правило бойцовского клуба, - говорит Большой Боб, - не говорить о бойцовском клубе.
      Субботний вечер, Тайлер идёт в бойцовский клуб вместе со мной.
      - Дерутся только двое.
      Воскресным утром мы возвращаемся домой побитыми и спим чуть ли не до вечера.
      - Схватки идут одна за другой, - говорит Большой Боб.
      В воскресную ночь и ночь понедельника Тайлер обслуживает столики.
      - Драки проводятся без рубашек и ботинок.
      Во вторник ночью Тайлер делает мыло, заворачивает его в бумагу, отправляет. Мыловаренная компания на Пейпер-стрит.
      - Драки, - говорит Большой Боб, - длятся столько, сколько нужно. Эти правила придумал тот же человек, который придумал бойцовский клуб.
      Большой Боб спрашивает:
      - Ты его знаешь?
      - Я никогда не видел его, - говорит Большой Боб, - но его зовут Тайлер Дерден.
      Мыловаренная компания на Пейпер-стрит.
      Знаю ли я его.
      Не знаю, говорю. Возможно.
      Глава 10
      КОГДА Я ДОбираюсь до отеля "Регент", Марла в прихожей надевает купальный халат. Марла позвонила мне на работу и спросила, не могу ли я пропустить качалку, и библиотеку, и прачечную, и вообще всё, что я запланировал на день после работы и приехать повидаться с ней.
      Марла позвонила, потому что она меня ненавидит.
      Она даже слова не сказала о своём коллагеновом фонде.
      То, что она сказала: не окажу ли я ей услугу? Марла после обеда всё ещё валялась в кровати. Марла живёт при помощи жратвы, которую поставляет "Еда на колёсах" для её умерших соседей; Марла забирает еду и говорит, что они спят. Короче, после обеда Марла просто валялась в кровати, ожидая "Еду на колёсах" с полудня до двух. У Марлы нет полиса медицинского страхования уже несколько лет, так что она прекратила следить за собой, но сегодня взглянула и обнаружила комочек и узелки на руке, одновременно и твёрдые и мягкие, так что она не могла сказать об этом никому, кого любила, потому что не хотела пугать их, а доктора она себе позволить не может, вдруг это пустяк, но ей нужно поговорить с кем-то и кем-нибудь ещё, чтоб посмотрели.
      Цвет карих глаз Марлы похож на животное, которое разогрели в топке и опрокинули в холодную воду. Они зовут это вулканизацией, или гальванизацией, или закалкой.
      Марла говорит, что простит эту штуку с коллагеном, если я помогу ей с осмотром.
      Я понимаю, что она не позвонила Тайлеру, потому что не хочет пугать его. А в её книге я нейтрален, я ей должен.
      Мы поднимаемся в её комнату, и Марла рассказывает мне, что мы не видим диких животных на воле, потому что когда они стареют, они умирают. Если они заболевают или просто медлят, нечто более сильное убивает их. Животные не должны стареть.
      Марла ложится на свою кровать и развязывает пояс на купальном халате, и говорит, что наша культура сделала смерть чем-то неправильным. Старые животные должны быть неестественным исключением.
      Уродами.
      Марла ёжится и покрывается потом, пока я рассказываю, как в колледже у меня вскочила бородавка. На моём пенисе, только я сказал - на хрену. Я пошёл в медицинскую школу, чтоб её удалить. Бородавку. А потом задним числом рассказал об этом отцу. Это случилось годы спустя, и мой папка смеялся, и рассказал мне, что я был дураком, потому что бородавки вроде той являются нормальными "французскими пёрышками". Женщинам они нравятся, и Господь оказал мне услугу, дав такую бородавку.
      Стоя на коленях перед кроватью Марлы, с холодными руками (я ж с улицы), ощупывая потихоньку холодную же кожу Марлы, растирая по кусочку Марлы меж пальцев дюйм за дюймом, я слушаю, как Марла говорит, что эти бородавки, эти господни французские пёрышки одарили не одну женщину раком матки.
      Так что я сижу на бумажной полосе в смотровой медицинской школы, пока один студент-медик опрыскивает мой хрен жидким азотом, а ещё восемь человек смотрят. Это то место, где ты оказываешься, если у тебя нет медицинской страховки. Только они хрен хреном не называют, они называют его пенисом и, как бы ты его не называл, опрыскивают жидким азотом, хотя ты мог бы при прочих равных сжечь его щёлоком, боль-то всё равно дикая.
      Марла смеётся над этим, пока не замечает, что мои пальцы остановились. Как будто я что-то нашёл.
      Марла прекращает дышать, и её желудок становится барабаном, и сердце, словно кулак, ударяющий изнутри по натянутой шкуре барабана. Но нет, я остановился, потому что говорил, и я остановился, потому что на минуту никого из нас не было в комнате Марлы. Все мы были в медицинской школе годы и годы назад, сидя на липкой бумаге с моим обожжённым жидким азотом хреном, когда один из студентов-медиков увидел мои босые ноги и покинул комнату в два больших скачка. Студент вернулся с тремя настоящими докторами, и доктора оттеснили локтями человека с жидким азотом.
      Настоящий доктор схватил мою босую правую ногу и сунул её под нос другим настоящим докторам. Все трое поворачивали, щупали и толкали её, и брали снимки ноги при помощи "Полароида", и было так, словно другой части человека, наполовину одетой, наполовину замороженной, не существовало. Только нога, и все остальные студенты-медики, смотрящие на неё.
      - Давно у вас, - спросил доктор, - это красное пятнышко на ноге?
      Доктор имел в виду родимое пятно. На моей правой ноге есть родимое пятно, которое, согласно шуткам моего отца, было похоже на тёмно-красную Австралию с Новой Зеландией справа от неё. Всё это я им рассказал, и они все дружно выдохнули. Мой хрен оттаивал. Все вздохнули, кроме студента с жидким азотом, а было ощущение, что он бы тоже ушёл, и был так разочарован, что не поглядел в глаза, когда взял хрен за головку и потянул к себе. Пузырёк выстрелил маленькой струйкой на то, что было когда-то моей бородавкой. Ощущение, что вы можете закрыть свои глаза, представить хрен длинным - несколько сотен миль, и он будет всё равно болеть.
      Марла смотрит на мою руку и на шрам от тайлерова поцелуя.
      Я сказал студенту-медику, вы, небось, не много родимых пятен тут видите.
      Дело было не в этом. Студент сказал, что все считали, что это родимое пятно - рак. Тогда обнаружили новый вид рака у молодых мужчин. Они просыпаются с красным пятном на ступнях или коленях. Пятна не исчезают, они расширяются, пока не покрывают тебя всего, и тогда ты умираешь.
      Студент сказал, что доктора и все тут были так возбуждены, потому что думали, что вы подхватили этот новый рак. Он замечен у очень немногих людей, но распространяется всё дальше.