2.

Под следующим фонарем стоит Преподобный Безбожник, рядом с ним — квадратный чемодан. Утро по-прежнему раннее, так что из всех цветов есть только черный и серый. И вот черная ткань чемодана покрыта серебристыми шрамами «молний», разбегающимися во всех направлениях: черный швейцарский сыр из многочисленных отделений, кармашков и прорезей. Преподобный Безбожник с лицом, как кусок мяса — сырое красное мясо вокруг носа и глаз, бифштекс из кусочков, сшитых нитками и рубцами, — и распухшими, покоробившимися ушами. Брови сбриты. И нарисованы заново черным карандашом: две удивленные дуги поднимаются, чуть ли не до самых волос.

Наблюдая за тем, как он заходит в автобус, Товарищ Злыдня расстегивает пуговицу у себя на жилете. Застегивая пуговицу, она наклоняется к диктофону, торчащему из кармана Графа Клеветника.

Товарищ Злыдня говорит в маленький красненький огонечек ЗАПИСЬ: на Преподобном Безбожнике — белая блузка. Женская блузка. С застежкой налево.

Его пуговицы из горного хрусталя искрятся в тусклом свете фонарей.

Чуть дальше по улице, за следующим поворотом, под фонарем, в сумраке за пределами круга света, ждет Обмороженная Баронесса.

Сперва в открытых дверях автобуса появляется ее рука, вполне нормальная рука, с пальцами, желтыми от никотина. Без обручального кольца. Рука ставит на верхнюю ступеньку пластиковый чемоданчик для косметики. Потом появляется колено, выпуклость груди. Пояс на талии, плащ. А потом все отводят глаза.

Мы смотрим на часы. Или — в окна, на припаркованные машины и газетные киоски. На пожарные гидранты.

Она набрала гигиенической помады, сказала Обмороженная Баронесса, чтобы смягчать уголки губ. Потому что на холоде они трескаются и кровоточат. Ее рот — просто дыра жирного блеска, которая раскрывается и смыкается, когда она говорит. Ее рот — просто складка, обозначенная розовой помадой, на нижней половине лица.

Навалившись на Графа Клеветника, Товарищ Злыдня шепчет в его диктофон:

— О Господи…

Когда Обмороженная Баронесса садится на место, на нее смотрит только Агент Краснобай, из безопасного укрытия за объективом камеры.

На следующей остановке ждет Мисс Америка со своим тренажером-колесом, розовым пластиковым колесом размером с обеденную тарелку, с черными резиновыми ручками, торчащими из оси с двух сторон. Берешься за ручки, встаешь на колени. Наклоняешься, удерживая колесо в прямом положении, и катишь его вперед. Потом — назад. И так и катаешь вперед-назад. Укрепляет мышцы живота. Мисс Америка взяла с собой тренажер, розовые лосины, краску для волос «медовый блондин» и тест на беременность.

Проходя по проходу в центре — улыбаясь мистеру Уиттиеру с его инвалидной коляской, не улыбаясь Недостающему Звену — при каждом шаге Мисс Америка ставит одну стопу прямо впереди другой, по прямой линии, так что ее бедра кажутся тоньше, а та нога, которая впереди, всегда закрывает ту, которая сзади.

«Шаткий шаг манекенщицы», как называет это Товарищ Злыдня. Она наклоняется над блокнотом Графа Клеветника и говорит:

— У женщин это называется: чуть обесцветить волосы.

Мисс Америка написала помадой на зеркале в ванной, для своего бойфренда, в номере мотеля, чтобы он прочитал до своего появления в утреннем телеэфире: «Я не толстая».

Мы все оставили какую-нибудь записку.

Директриса Отказ, гладя кота, сказала нам, что написала записки всему своему агентству: «Найди себе что-то свое, чтобы его отыметь». Эти записки она разложила на каждом столе, вчера вечером, чтобы сотрудники фирмы нашли их сегодня с утра.

Даже Мисс Апчхи написала записку, хотя у нее нет никого, кто бы ее прочитал. Красной краской из баллончика, на скамейке у автобусной остановки, она написала: «Позвоните мне, если найдете лекарство».

Хваткий Сват сложил свою записку вдвое и поставил на кухонный стол, чтобы жена непременно заметила В записке сказано: «Я отболел этой простудой уже три с половиной месяца назад, а ты до сих пор ни разу меня не поцеловала». Он написал: «Этим летом ты доишь коров».

Графиня Предвидящая оставила записку офицеру полиции, надзирающему за условно досрочно освобожденными, что с ней можно связаться по телефону 1-800-ОТЪЕ-БИСЬ.

Завернутая в кружевную шаль, с чалмой на голове, Графиня Предвидящая выходит из сумрака. Плывя по проходу, она на мгновение останавливается рядом с Товарищем Злыдней.

— Поскольку вам любопытно, — говорит графиня и вяло покачивает рукой с пластмассовым браслетом, болтающимся на запястье. Она говорит: — Это датчик системы глобального спутникового слежения. Условие моего досрочного освобождения…

Один, два, три шага мимо Товарища с Графом, которые так и сидят с малость отвисшими челюстями, Графиня Предвидящая говорит, не оглядываясь:

— Да.

Она прикасается к своей чалме и говорит:

— Да, я прочла ваши мысли…

За следующим поворотом, мимо очередного торгового центра, очередного мотеля, за очередной закусочной, Мать-Природа сидит на бордюре в безупречной позе лотоса, ее руки, лежащие на коленях, разрисованы вьющимися узорами темной хны. На шее позвякивает ожерелье из медных храмовых колокольчиков.

Мать-Природа заносит в автобус картонную коробку. В коробке — пузырьки с ароматическими маслами, завернутые для сохранности в одежду. Свечи. Коробка пахнет сосновыми иглами. Костром и сосновой смолой. Салатной заправкой с базиликом и кориандром. Сандалом. Длинная бахрома украшает подол ее сари.

Товарищ Злыдня закатывает глаза, так что видны только белки, и обмахивается своим черным фетровым беретом. Говорит:

—Пачули…

В нашей писательской колонии, на нашем необитаемом острове, будет кондиционер и центральное отопление, во всяком случае, нам так говорили. Каждому предоставят отдельную комнату. Будет где уединиться, так что не надо брать много одежды. То есть так нам сказали.

У нас нет причин ждать чего-то другого.

Нанятый автобус потом найдется, а мы — нет. На целых три месяца мы выпадаем из мира. Эти три месяца мы посвятим написанию и чтению своих работ. Будем оттачивать наши рассказы, чтобы довести их до совершенства.

Самым последним, еще через квартал и тоннель, мы подбираем Герцога Вандальского. Его пальцы — все в разноцветных разводах от пастельных мелков и угольных карандашей. Его руки — в пятнах чернил для ткани. Одежда сделалась жесткой от высохшей краски. Все эти цвета — по-прежнему только серый и черный. Герцог Вандальский сидит-ждет автобуса на металлическом ящике для инструментов, набитом тюбиками масляной краски, кисточками, акварелью и акрилом.

Он поднимается, и мы все ждем, пока он не откинет со лба свои светлые волосы и не завяжет их в хвост красной банданой. По-прежнему стоя в дверях автобуса. Герцог Вандальский смотрит на всех и говорит под пристальным объективом видеокамеры Агента Краснобая:

— Ну, наконец-то…

Нет, мы не идиоты. Мы бы в жизни не согласились, чтобы нас отрезали от мира, если бы знали, что нас и вправду отрежут. Этот глупый, посредственный, бледненький мир еще не прискучил нам так, чтобы мы сами подписались на смерть. Кто угодно, но только не мы.

Всякое в жизни бывает, и мы, понятное дело, рассчитывали, что всегда сможем вызвать «скорую»: если кто-то вдруг свалится с лестницы, или чей-то аппендикс решит разорваться.

Так что нам нужно было решить только одно: что взять с собой из вещей.

Предполагалось, что на этом писательском семинаре будет водопровод с горячей и холодной водой. Мыло. Туалетная бумага. «Тампаксы». Зубная паста.

Герцог Вандальский оставил записку своему домовладельцу: «На хуй ваш договор об аренде».

Гораздо важнее: чего мы не взяли. Герцог Вандальский не взял сигареты, его рот постоянно в движении — он жует никотиновую жвачку. Святой Без-Кишок не взял порнографию. Графиня Предвидящая с Хватким Сватом — свои обручальные кольца.

Как сказал бы мистер Уиттиер:

— То, что мешает вам во внешнем мире, будет мешать вам и здесь.

Все остальное — не наша вина. Ну, что все обернулось так плохо. С чего бы кому-то из нас пришло в голову взять с собой бензопилу. Или кувалду, или палочку динамита. Или пистолет.

Нет, на этом необитаемом острове, мы будем в полной безопасности.

Еще до рассвета, еще до начала нового дня, который мы даже и не увидим.

Так нам сказали, и мы поверили. Может быть, слишком поспешно.

И поэтому мы не взяли с собой ничего, что могло бы нас спасти.

Еще один поворот, по скоростной магистрали, по наклонному съезду, пока мистер Уиттиер не сказал:

— Поверни здесь.

Держась за хромированный каркас своего инвалидного кресла, он указал пальцем, похожим на кусок вяленого мяса. Кожа вся сморщенная, скукоженная, ноготь — желтый, как кость.

Товарищ Злыдня шмыгнула носом, прикрыла его рукой и сказала:

— И что, мне все три месяца так и придется вдыхать эту вонь от пачулей?

Мисс Апчхи кашлянула в кулак.

Святой Без-Кишок свернул на узкую, темную аллею. Дома подступали к дороге так близко, что коричневая слюна Хваткого Свата отскакивала от стен, табачные брызги покрыли весь перед его комбинезона, похожего на детские ползунки. Так близко, что стены сдирали кожу с волосатого локтя Недостающего Звена, которым тот опирался о подоконник у открытого окна.

А потом автобус останавливается, двери открываются, и там, снаружи — еще одна дверь. Стальная дверь в бетонной стене. Улочка такая узкая, что вообще не видать, что там спереди и сзади. Миссис Кларк поднимается с места, спускается по ступенькам и открывает висячий замок.

Потом она заходит внутрь, и двери автобуса смотрят в проем из сплошного ничто. Одна чернота. Проем очень узкий, но протиснуться можно. Изнутри вырывается едкий запах мышиной мочи. К нему примешивается еще один запах, какой бывает, когда открываешь старую, отсыревшую книгу, наполовину изъеденную чешуйницей. И еще — запах пыли.

И оттуда, из темноты, голос миссис Кларк говорит:

— Заходите. Быстрее

Святой Без-Кишок присоединится к нам позже, когда отгонит автобус куда-нибудь, где его потом обнаружит полиция

Так, чтобы замести следы. За несколько кварталов или, может быть, миль отсюда. Где его потом найдут, но не смогут проследить его путь обратно до этой стальной двери в бетоне и темноте. До нашего нового дома. Нашего необитаемого острова.

Все мы сгрудились в этот миг между автобусом и кромешной тьмой. В этот последний миг снаружи Агент Краснобай говорит нам:

— Улыбочку

Мистер Уиттиер назвал бы это камерой, скрытой за камерой, скрытой за камерой.

В этот первый миг нашей новой тайной жизни луч прожектора бьет прямо в нас, такой быстрый и яркий, что после него

остается одна темнота — чернота, что чернее самой черноты.

В этот миг мы хватаем, друг друга за локти и за рукава, чтобы удержаться на ногах, моргаем, ослепленные, но доверчивые, пока голос миссис Кларк ведет нас сквозь этот стальной проем.

Это мгновение на видео: правда о правде.

— Запах — это очень важно, — говорит Мать-Природа. Волоча за собой картонную коробку, под звон колокольчиков на ожерелье, хватаясь за темноту, она говорит: — Только не смейтесь, но в ароматерапии нельзя зажигать сандаловые свечи вместе с маслом восковницы…

Под прикрытием

— Я пыталась уйти в монастырь, — говорит Мать-Природа.

— Мне надо было исчезнуть.

Она не учла тест на наркотики.

Мать-Природа на сцене. Ее руки обвиты сетью запутанных линий из красной хны — от кончиков пальцев до бретелек холщовой сорочки всех цветов радуги.

Ожерелье из медных храмовых колокольчиков окрасило кожу на шее в зеленый цвет. Ее кожа лоснится от масла пачули.

— Кто же знал? — говорит Мать-Природа. — И там не только анализ мочи.

Она говорит:

— Они берут образцы волос и ногтей.

Она говорит:

— И вообще проверяют по всем статьям.

Моральные принципы. Биография. Банковский счет. Предпочтения в стиле одежды.

Мать-Природа стоит на сцене, босая, на лице — ни печали, ни радости, вместо луча прожектора — фрагменты из фильма: ночное звездное небо.

Галактика из сияющих лун.

Её губы подкрашены свекольным соком. Веки густо намазаны желтой шафрановой пудрой.

Лицо — подвижная маска розовых туманностей. Кольца медленно кружат вокруг планет, испещренных дырами кратеров.

Мать-Природа говорит:

— Им нужны бесконечные письменные рекомендации.

И еще — тест на детекторе лжи. И четыре удостоверения личности.

— Четыре, и с фотографиями, — говорит Мать-Природа и приподнимает руку в узорах хны.

Ее браслеты из медной проволоки и потускневшего серебра мелодично позвякивают на запястье, как колокольчики «поющего ветра».

Она говорит:

— Ни у кого не бывает четырех удостоверений с фото.

Чтобы попасть в монастырь, говорит она, надо сдать вступительный экзамен.

Один, но хуже общеобразовательного и специального вместе взятых.

Со всякими заковыристыми вопросами типа:

«Сколько ангелов помещается на головке булавки?»

И все это, говорит Мать-Природа, исключительно для того, чтобы выяснить:

«Не решила ли ты стать невестой Христовой из-за несчастной любви».

Пряди ее длинных волос аккуратно забраны назад и заплетены в косу.

Мать-Природа говорит:

— Разумеется, я не прошла. И не только тест на наркотики — я все завалила, что можно.

И не только монастырский экзамен, а почти всю свою жизнь…

Она пожимает плечами в веснушках, под бретельками пестрой сорочки.

— Так что, вот.

Созвездия плывут у нее на лице, и Мать-Природа говорит:

— Мне все еще надо где-то укрыться.

Дела ножные

Нет, вы не смейтесь, но на курсах ароматерапии вас специально предупреждают, что нельзя зажигать свечу с ароматом лимона и корицы одновременно с гвоздичной свечой и свечой с ароматом кедрового масла и мускатного ореха. Только не говорят почему…

Специалисты фэн-шуй об этом не распространяются, но чтобы убить человека, достаточно просто поставить кровать не в то место, и концентрация энергии чи будет смертельной. Только с помощью акупунктуры можно вызвать аборты на поздних сроках. Работой с кристаллами или аурой можно вызвать у человека рак кожи.

Только не смейтесь, но любой элемент ныо-эйджа можно, так или иначе, превратить в орудие убийства.

В последнюю неделю курсов массажа вам объясняют, что на пятке есть зона перекрестных рефлексов, которую ни в коем случае нельзя массировать. Нельзя массировать также свод левой стопы. И особенно — внешнюю левую сторону. Но не говорят почему. В этом и состоит разница между «светлым» и «темным» аспектом массажного дела.

Ты поступаешь на курсы рефлексологии. Это наука о стимуляции точек на стопе, посредством которой можно лечить болезни и обеспечивать правильную работу определенных органов. В основе рефлексологии лежит идея, что человеческое тело делится на десять энергетических меридианов. Например, большой палец ноги напрямую связан с головой. Чтобы вылечить перхоть, нужно массировать точку сразу за ногтем на большом пальце ноги. Если болит горло, надо массировать средний сустав большого пальца. В услуги по медицинской страховке все это не входит. Рефлексолог — это вроде как врач, только без заработка. Люди, которые хотят, чтобы для излечения рака мозга им растирали места между пальцами — обычно у них не бывает денег. Только не смейтесь, но даже если ты — специалист с многолетним стажем, ты все равно зарабатываешь гроши и занимаешься тем, что трешь ноги людям, для которых иметь много денег — не самое главное в жизни.

Не смейтесь, но вот однажды идешь по улице и встречаешь девчонку, с которой вы вместе ходили на курсы массажа. Эта девчонка, вы с ней ровесницы. Вы обе носили на шее бусы из определенных камней. Плели косички из сухого шалфея и жгли их, чтобы очистить свои энергетические поля. Вы заплетали волосы в косы, ходили босыми и были достаточно юными, чтобы считать, что вы занимаетесь благородным делом, растирая грязные ноги бомжей на практических занятиях в бесплатной клинике.

Это было давным-давно.

Ты по-прежнему бедная. У тебя уже волосы выпадают. То ли от плохого питания, то ли под действием силы тяжести, но людям кажется, будто ты хмуришься, даже когда ты не хмуришься.

А эта девчонка, с которой вы вместе ходили на курсы, она выходит из шикарной гостиницы, и швейцар держит ей дверь. Она вся в каких-то невозможных мехах и на высоченных шпильках, которые не наденет ни один рефлексолог.

Пока швейцар ловит для нее такси, ты подходишь к ней и говоришь:

— Лентил?

Женщина оборачивается, и да — это она. На шее сверкают бриллианты, настоящие бриллианты. Длинные волосы отливают блеском, густые роскошные волосы, волны рыжего и каштанового. От нее вкусно пахнет: лилиями и розами. У нее совершенно потрясная шуба. На руках — кожаные перчатки. Такие гладкие, ровные — лучше, чем кожа у тебя на лице. Женщина оборачивается и сдвигает на лоб свои темные очки. Она смотрит на тебя в упор и говорит:

— Я вас знаю?

Вы вместе ходили на курсы массажа. Когда были молодыми… моложе.

Швейцар придерживает открытую дверцу такси.

И женщина говорит: ну конечно, она тебя помнит. Она смотрит на часы у себя на руке, искрящиеся бриллиантовой россыпью, и говорит, что через двадцать минут ей надо быть на другом конце города. Она спрашивает у тебя: может, поедем со мной?

Вы садитесь в такси, на заднее сиденье, и женщина дает швейцару двадцатку. Он берет под козырек и говорит, что всегда рад ее видеть.

Женщина называет таксисту адрес, какое-то место в престижном районе, и мы отъезжаем.

Только не смейтесь, но эта женщина — Лентил, твоя старая подруга, — она снимает с руки свою сумочку, с мехового пушистого рукава, открывает ее, и внутри лежат деньги. Сумочка буквально набита деньгами. Банкнотами по пятьдесят и сто долларов. Затянутой в перчатку рукой она роется в сумочке, в этом богатстве, и достает сотовый телефон.

Тебе она говорит:

— Это буквально на полминуты.

Рядом с ней твоя хлопчатобумажная индийская юбка, пластиковые сандалии и ожерелье из медных колокольчиков выглядят уже не шикарно и не этнически. Ты, со своими глазами, густо подведенными тушью, и поблекшими узорами, нарисованными хной на руках — как будто ты никогда в жизни не мылась. Рядом с ее бриллиантовыми сережками-гвоздиками, твои любимые серебряные «висюльки» похожи на елочные украшения из магазина подержанных товаров. Она говорит в трубку:

— Я уже еду. — Она говорит — В три часа не могу, вернее, могу, но только на полчаса. — Она говорит: — пока. — И отключается.

Она прикасается к твоей руке мягкой, гладкой перчаткой и говорит, что ты очень даже неплохо выглядишь. Интересуется, чем ты теперь занимаешься.

Да тем же самым. Массажем ног. При неплохом, кстати, списке постоянных клиентов.

Лентил закусывает губу, смотрит на тебя и говорит:

— То есть ты по-прежнему в рефлексологии?

И ты говоришь: ага. Старость, конечно, не обеспечишь, но на жизнь хватает.

Целый квартал она смотрит на тебя, не говоря ни слова. Потом спрашивает, какие у тебя планы на ближайший час. Говорит, что если ты свободна и хочешь заработать хорошие деньги, наличкой, можно устроить массаж в четыре руки ее следующему клиенту. Одну ногу — ей, одну ногу — тебе.

Ты говоришь, что ни разу не делала рефлексологию с кем-то на пару.

— Всего час работы, — говорит она, — и нам платят две тысячи долларов.

Ты: а это легально? И Лентил говорит:

— Две тысячи. Каждой. Ты: просто за массаж ног?

— И вот еще что, — говорит она. — Не называй меня Лентил. — Она говорит: — Там, куда мы едем, меня зовут Анжелика.

Только не смейтесь, но это правда. Темная сторона рефлексологии. Конечно, мы кое-что знали. Мы знали, как вызвать у человека запор, воздействуя на подошвенную сторону большого пальца. Или как вызвать понос, массируя лодыжку ближе к стопе. Воздействие на внутреннюю поверхность пятки делает мужчину импотентом, также оно вызывает мигрени, только на всем этом денег не сделаешь, так что зачем забивать себе голову?

Такси подъезжает к нагромождению резных камней, посольству какой-то нефтяной державы с Ближнего Востока. Охранник в форменной куртке открывает дверцу, и Лентил выходит из машины. Ты тоже выходишь. Другой охранник, в фойе, проверяет вас металлодетектором: ищет ножи, пистолеты, чего там еще. Третий охранник — тот, который сидит за столом со столешницей из гладкого белого камня, — звонит кому-то по телефону. Четвертый заглядывает к Лентил в сумочку, разгребает бумажные деньги, но кроме них в сумочке нет ничего.

Открывается дверь лифта, и еще один охранник машет вам: заходите. Лентил говорит:

— Просто делай, как я. — Она говорит: — Вот увидишь: такого у тебя еще не было, чтобы так легко заработать деньги.

Только не смейтесь, но там, на курсах массажа, ходили слухи. Как сманить на «темную сторону» хорошего рефлексолога. Чтобы работать с определенными точками удовольствия на подошве стопы. Давать людям то, о чем они только шепчутся. То, что они называют, хихикая, «заделать ноги».

Лифт открывается. Длинный пустой коридор. В самом конце — двойная дверь. Других дверей нет. Стены отделаны полированным белым камнем. Пол тоже каменный. Двойная дверь из матового стекла открывается в комнату, где за белым столом сидит человек. Они с Лентил целуются в щечку.

Человек за столом: он смотрит на тебя, но разговаривает только с Лентил. Называет ее Анжеликой. У него за спиной — очередная двойная дверь. В спальню. Человек делает вам двоим знак, чтобы вы проходили туда. Но сам не заходит. Он запирает дверь. Запирает вас внутри.

В спальне, на огромной круглой кровати, застеленной белым шелком, лежит человек. Лежит на животе. На нем шелковая пижама — блестящий синий шелк. Босые ноги свешиваются с края кровати. Анжелика снимает перчатку. Она снимает вторую перчатку. Вы обе опускаетесь на колени на мягкий ковер, и каждая берет по ноге.

Вместо лица вам виден только затылок, черные волосы, густо намазанные гелем, и здоровенные уши, из которых торчат пуки черных волос. Все остальное утонуло в белой шелковой подушке.

Только не смейтесь, но это не просто слухи. Анжелика надавливает на пятку с подошвенной стороны, где располагается зона генитальной рефлексии, и мужчина в пижаме стонет, уткнувшись лицом в подушку. У тебя еще руки толком не устали, а мужик уже глухо рычит, весь в поту, его шелковая пижама прилипла к спине и ногам. Когда он умолкает, даже трудно понять, дышит он или нет. Анжелика шепчет, что пора на выход.

Мужчина за белым столом дает вам по две штуки долларов. Каждой. Наличными.

Охранник на улице ловит Анжелике такси.

Садясь в такси, Анжелика сует тебе в руки визитную карточку. На ней — телефон какой-то комплексно-оздоровительной клиники. Снизу приписано от руки: «Спросить Ленни».

Мягкая кожа ее перчаток, ее духи с запахом роз, звук ее голоса, все говорит: «Обязательно позвони мне».

Есть много причин, почему люди уходят в «заделку ног». Лишние деньги — они никогда не лишние. Хочется как-то порадовать папу с мамой, обеспечить им старость. Купить им машину. Или квартиру у моря, где-нибудь во Флориде.

День, когда ты вручила им ключ от этой квартиры, — это был самый счастливый день в твоей жизни. В тот день они оба расплакались и признались, что никогда и не думали, что их дочь сможет так хорошо зарабатывать, растирая чужие вонючие ноги.