Темная на ярком солнце фигура мрачно стояла на берегу кристально посверкивающей реки, приглушая своим молчанием веселую красоту вечного лета. Человек стоял здесь уже давно, не проронив ни единого слова, просто смотрел куда-то в одну точку застывшим злым взглядом. Лучи били ему в лицо, высвечивая малейшие нервные подергивания, частое искривление губ в презрительной дергающейся усмешке или холодной мертвой улыбке. Человек был здесь чужим, его ненависть вливалась бурлящим ручьем в реку, отравляя ее воды, затуманивая дно. Он стоял один не только по жизни, но и в душе, словно все светлое вокруг было мертво, выгорело, оставив черную золу…
 
      Хват присел рядом с Владием.
      – Хороший сегодня денек! – нарочито громко сначала и с затихающей просительной интонацией к концу произнес он. Склоненная голова воина не шелохнулась.
      – М-да, хороший…- повторил Хват и помрачнел. – Слышь, Владий, Миробой – то поди сейчас в светлых героях сидит, хмельной мед за нас поднимает, а ты тут чуть ли не воешь…Ну взбодрись, друже… ради него, а?
      Владий поднялся рывком, закрываясь рукой от солнца, пристально вгляделся в проплывающие белые клочья облаков. Город еще трепетал, но жизнь понемногу налаживалась, становясь в старое русло, как и помыслы людей. Тени исчезли, прекратились нападки драконов, быстро текло время, стараясь отдалить все плохое, безрадостное, да только мыслимо ли это – никто еще не знал.
      – Он ведь как воин умер, – продолжал Хват, – да и не один полег, – светлые глаза воина потемнели.
      Владий обернулся, порывисто обнял хмурого Хвата. Проплывающие облака складывались в лица Миробоя, Дария, Михайло, Святобора… в череду знакомых и не очень суровых черт. Ясные лучи высветили в белоснежном кружеве чужое незнакомое лицо Титамира, хоть он и остался в живых. В последнее время они почти не виделись, словно что-то резко изменилось, сломалось в их отношениях, дружбе. Воин был обозлен на этот мир и весь его народ, часто пропадал и внезапно появлялся, глядя мутным ненавидящим взглядом. Владий почувствовал себя страшно одиноким в этом мире, чужим, ненужным. Не привык вот так – один. За что они погибли? За чужогокнязя, за чужойРоун. Все вокруг посерело, даже яркое слепящее солнце на миг спряталось, уронив на землю тень, в знак прощания, долгой разлуки.
      На плечи обоих воинов опустились руки в черных перчатках.
      – Мне жаль, – раздался срывающийся мелодичный голос. Шериан с трудом приходил в себя, чувство вины грызло его изнутри, рвалось наружу. Как ни говорил себе, что не виноват, что дал слово, да и то едва не сдержал, все равно не мог избавиться от скребущей сердце тоски. Боль жгла так близко, ощущаемо, что хотелось вырвать ее из груди, отшвырнуть подальше. Впервые за три года она так ясно дала о себе знать. Смерть… она и раньше шла за ним по пятам, как приблудный пес, иногда обегая его и поджидая за поворотом, но тогда, покинув свой первый мир, он был свободен, мог позволить себе предугадать, избежать, обойтись малой смертью да и то далеких и порой жгуче ненавидимых им людей. А здесь он привязался к погибшим воинам и еще живым, желал помочь, оградить… и не смог. Потерял себя, такого, каким был раньше, что-то прибавилось, что-то ушло, узнал всю глубину бессилия, когда хочется восстать, наброситься со всей накопившейся ненавистью и обидой за такую судьбу, а власти над событием нет… и не будет. И откуда только у Тиэла выдержка, способность спокойно, даже безразлично смотреть на муки сильных отважных людей, честных и верных, быть простым наблюдателем. В нем этого нет, но неужели когда-нибудь будет и он сможет вот так же… Впрочем, что такое жажда страха, ужаса, он уже давно познал, и холодная ярость никогда не была ему чужда. Отец специально это сделал, мелькнула догадка, хочет как можно скорее приблизить его к себе, сделать полноценной тенью.
      – Мы понимаем, Шериан, – тихо сказал Хват. – Я видел, как ты пытался вмешаться. Знай, ты всегда будешь нашим другом. Мы все бы ушлиеще раньше, тогда, в темном проулке, но ты помог… Видно, так надо, чтобы ушли они, а мы остались, чтобы стать сильней, всегда помнить их…
      – Владий? – обратился Шериан к понурому воину. – Было время, когда я тоже чувствовал себя самым одиноким на свете, когда все представлялось чуждым, темным. Тебе нужно найти силы и суметь поднять голову, не глядеть ни вниз, тревожа ихкости, ни вверх, вспоминая павших и браня защитников, а прямо, чтобы видеть настоящее и будущее. А они всегда будут вот здесь, – он приложил ладонь к груди, – и чтобы их увидеть, достаточно заглянуть сюда. Ты не один, и не смотри на этот мир, как на чужой берег, помни – это Роун, ты стоишь на родной земле, а она не любит слабых духом. Сейчас мы рядом, может, разойдемся когда-нибудь, но к чему заглядывать так далеко. Будем жить дальше и пусть сердце всегда остается таким же живым, как сейчас.
      – Спасибо за поддержку, Шериан, – взглянул ему в глаза воин, чуть просветлев лицом. – Ты во многом прав, но мне трудно принять этотРоун родным. Скажи, ты мог бы отправить меня назад?
      – Боюсь, что нет, – качнул головой иноземец. – Я проскальзываю в миры, как тень, только здесь обретая себя таким, – по его губам скользнула виноватая улыбка, – чтобы ходить по мирам, нужно либо обладать врожденной силой либо определенными знаниями. Ты мог бы спросить у своих, но они вряд ли расстанутся с секретом. Это ведь тайна – способность проникать, и достается наверняка не дешево, чтобы рассказывать первому встречному, иначе бы все ходили друг к другу в гости, ан нет – у вас никто даже понятия о таком не имеет. Впрочем, попробуй, вдруг посчастливится. Советую спросить у того старичка, что колдуна убрал, вдруг да знает. Он сейчас у князя, подожди, когда выйдет.
      – Кто это тут меня поминает? – раздался от лестницы новый голос.
      По ступенькам медленно спускался сухонький старик, водянистые глаза цепко захватили каждого из воинов, чуть подержали и отпустили. Хват, как наиболее чувствительный к подобного рода взглядам, поежился, покрывшись гусиной кожей.
      – Вы не могли бы помочь мне… – начал Владий.
      – Нет, – перебил тот. – Хотел бы, да не могу, а почему – скоро сами узнаете. – И не останавливаясь, пошаркал прочь. – Другие тоже не помогут, – бросил он из-за плеча, – так что можешь и не интересоваться.
      Воины переглянулись, дружно пожали плечами.
      – Да-а, – протянул Владий разочарованно. – Много ж сказал.
      – На что это он намекает, – подозрительно глянул ему вслед Шериан, – вот что меня настораживает. Вечно они такие – скажут загадкой и шмыг в свою нору, а больше оттуда и носа не кажут, хоть узовись, – и Владию. – Придется тебе, друг, тут задержаться. Может, далее ясней будет. А старичок, сразу видно, себе на уме.
      Неожиданно воин застыл, впившись во что-то взглядом, глаза мгновенно поменяли черный цвет на бирюзовый. Хват вздрогнул, осторожно обошел его, тихонько позвал по имени, оглянувшись на Владия, бочком продвинулся чуть вбок, заслоняя обзор, но Шериан продолжал смотреть сквозь него. Владий позади пожал плечами, знаками показал, что ничего особенного не заметил. Хват поводил ладонью перед бирюзовыми глазами, зрачки дрогнули, разливая по радужке прежнюю черноту.
      – Я… хм… задумался, – встряхнул головой воин, прогоняя мелькнувшее видение.
      – Да уж, мы заметили, – криво улыбнулся Владий. – Что ты там увидел?
      – Да так… я сам не уверен. Словно вместо далекого мертвого леса к небу взмыл лес осенний, что интересно, потому как здесь осени не бывает.
      – Ясно, померещилось, – пошарил глазами Хват, – не такое бывает. Владий вон облака разглядывает, тоже в них чего-то видит, один я… без способностей. Эх, мне бы… Слушай, Владий, – резко оборвал он речь. – Меч у тебя какой-то странный стал. Я давно подмечаю, раньше ажно светился, а теперь тусклый стал. Ну не тусклый, а просто стальной, как у всех.
      Воин удивленно потянул оружие из ножен и поразился – впервые лезвие не издало ни звука, а прозрачное лезвие словно затуманилось, наполнившись беловатой мутью. Рядом, словно соткавшись из воздуха, возник Титамир с жесткой озлобленностью на лице, сверкнул уничтожающим взглядом на Шериана и остановился, услышав последние слова Хвата, взялся за свой меч. Холодная как стальное лезвие рукоять обожгла пальцы резким враждебным льдом, вызвав желание отшвырнуть оружие подальше, как скользкую ядовитую змею. С глухим проклятием воин вогнал лезвие в ножны и отдернул руку с неприятной гадливостью. Холодные глаза вперились в Шериана.
      – Это он во всем виноват! – обвиняюще произнес он. – И в том, что Миробой не с нами, тоже. Проклятая тень! Ты такой же, как те, что убивали людей по ночам, а потом наслаждались их кровью. – Воин невольно вздрогнул. В запале Титамир высказал правду, тени действительно вытягивают боль, страх и ужас, и за ними нередко тянется шлейф из горячей пурпурно-черной крови, напитанной силой. Он не исключение, тогда, в Миньере… – Ты, мразь, все делал по плану, специально влился в ряды честных, настоящих воинов, чтобы потом подло толкнуть их в спину… – забыв о недавнем отвращении, он вновь схватился за меч.
      – Прекрати, Титамир! – попытался урезонить его Владий, резко повышая голос и становясь между ним и иноземцем. – Опомнись, что творишь?! Мы все сегодня живы, завтра мертвы, мы – воины. Смерть – наша стихия. Не вини того, кто неповинен! Мы сами пришли в этот мир, сами согласились спрятаться от смерти, но она всегда берет то, что нужно, в любом мире и всегда против чьих-то желаний! Шериан делал все, что мог, не он в ответе за смерть Миробоя и других воинов. Их убил Визард, и он за это ответил. Остановись!
      Титамир гневно схватил его за плечо, бешено глянул в глаза и оттолкнул со своего пути.
      – Я сам убью его, а потом тебя – за предательство! – рявкнул воин.
      – Ты обезумел?! Какое предательство? – прошептал Владий. – Позабыл честь?! – его голос окреп. – Поднимать меч против друга и того, кто спас тебяот смерти? И Миробоя, и меня, и других?
      – Оставь его, Владий, – спокойно сказал Шериан. – Позволь Титамиру действовать так, как он желает, иначе ненависть сожжет его, месть будет гонять по всему свету в попытке найти виновных и покарать. Если он убьет меня, то больше никто не пострадает… надеюсь. Я сам виню себя, Титамир. Кажется, что мог бы, если б действительно захотел… Чуть поднажал – и спас бы столько людей. Я виноват! Виноват в сердце и это клеймом жжет душу. Если ты хочешь убить меня – значит ты прав и я должен умереть. Но никогда не рушь дружбу в пылу ярости. Разбитого не склеить, сделанного не воротить… Бойся остаться одним! Одним среди тех, кто мог бы быть тебе другом. Поверь, я знаю, что говорю. – По его губам скользнула горькая улыбка.
      – Мой единственный друг в могиле и это ты его туда загнал. Ты Тьма и ты умрешь. В тебе тоже Тьма, Владий, не понимаю, как раньше не замечал этого.
      – Просто ты был другим, – тихо обронил воин. – Все мы были другие и я благодарю Свет за то, что сам не стал таким, как ты. Ты ослеплен местью, Титамир, а такой человек уже не воин, а кровожадный зверь… тварь, что бросается на всех без разбору. Остановись!
      – Да, ты Тьма, – повторил Титамир, уверенный в своей правоте и поднял меч.
      Шериан отодвинул заслонившего его Хвата и встал так, что острие касалось груди.
      – Хочешь убить – убивай меня, – настойчиво сказал он, – и остановись, ты и так уже многое потерял… помимо чести. А что до Тьмы, то она в каждом из нас и в тебе сейчас ее больше, чем в ком бы то ни было.
      Владий судорожно сжимал рукоять меча, не решаясь обратить его против друга, сквозь сжатые пальцы просочился тихий умирающий стон и он выхватил меч, вспыхнувший белым слепящим светом, лучи солнца отразились от гладкой поверхности, очищая лезвие от беловатого налета. Озарение словно задрожало, наливаясь ровной силой, меч вырвался из пальцев, падая острием в землю, сплетаясь в сильную человеческую фигуру. Титамир отшатнулся, прикрыв глаза рукавом, и странно знакомое почудилось ему в белых очертаниях.
      – Что ты делаешь, Титамир? – спросил голос Миробоя. – Кому мстишь? За что? Не сходи с ума раньше времени и прислушайся если не к ним, то ко мне. Я не желаю видеть тебя таким, ты позоришь себя… и оружие, которое носишь. Оно должно принадлежать достойному. Вот и мой меч, прорицатель знал, что делал, когда посылал нас в ту пропасть. Просто он не упомянул, что я лишь посредник. Подойди, Хват, – произнес облик. – И возьми это, – на протянутых ладонях лежал меч с горящим рубином. – Пусть он будет твоим, ни к чему ему лежать под землей, мне он теперь не нужен, а тебе пригодится. Прощай, Владий. Не вини себя, Шериан… – зарево растаяло и меч потускнел, наливаясь нездоровой белизной, словно его силы иссякли, как высохший источник. Меч в руках Хвата алой вспышкой поприветствовал нового хозяина и потух. Титамир стоял, все еще глядя в пустоту, порывисто повернулся и зашагал прочь. Дернувшегося следом Владия удержала рука Шериана.
      – Оставь, – коротко сказал он и воин молча повиновался.
      Неожиданно все трое вздрогнули, уставившись оцепеневшим взглядом перед собой, словно пронзая пространство, уносясь на огромное расстояние отсюда. Они видели одно и то же, вне всяких сомнений, это не было видением, сном. Реальная, живая картина унылого осеннего леса словно наложилась поверх их мира, прижимая его собой, своей тяжестью, мощью. Видение чуть колыхнулось, отдаляясь, смялось до мелкой черной точки и растаяло в воздухе.
      – Что… это? – выдавил Хват. – Я… я правда это видел или мне…
      – И мне, – прервал его Владий.
      Шериан промолчал, прислонившись к стене дворцовых пристроек, замедленно повертел головой из стороны в сторону, но на заднем дворе кроме них никого не было, что и к лучшему – меньше вопросов на которые нет ответа. Воины слаженно обменялись взглядами, но ни один не проронил ни слова, каждый думал о своем…
 
      Титамир шагал куда глаза глядят, не заметил, как вылетел за ворота Власка, отошел подальше, бросился ничком в траву, зарывшись лицом в брызнувшие зеленым соком толстые стебельки. Все ощущения, от которых тщетно пытался убежать, свалились разом, сдавив ребра колющей болью, словно огненные когти вновь вошли под кожу. Мысли разрывались надвое, звуча сильными убедительными голосами. Одни твердили, что еще не поздно вернуться, исправить содеянное, другие, что он все делал правильно, только вот уходить не надо было, надо было убить, как хотел вначале, и он был бы прав, разве не так? Разве не это его долг – отомстить за смерть друга? Разве не этого требует честь воина? Нужно вернуться и отомстить. Нет. Вернуться – да, но чтобы попросить прощения у Владия и Шериана. Нет, отомстить. Нет…
      Титамир крепко зажмурил глаза, пытаясь освободиться от разрывающих мыслей, лицо перекосилось от боли. Неожиданно что-то лопнуло, по лицу потекла прозрачная, но оттого не менее противная слизь. Последняя тварь, вызванная Визардом, не справилась с бушующим шквалом встречных мыслей. В голове сразу стало ясно, исчезла вся озлобленность, ожесточенность последних дней, осталась лишь горечь и тоска, как у Владия. Титамир замер, вытирая лицо: Владий! И Шериан… Все те, кого он незаслуженно оскорбил. Он действительно потерял честь и разум, раз пошел на такое. Воин сел, обхватив голову руками и качаясь из стороны в сторону. Что он наделал?!! Что… Он должен вернуться и все исправить… если еще не поздно.
      Быстро смеркалось и Титамир поспешно вскочил с примятой травы и поспешил к воротам, успев пройти с последним обозом. Мощные деревянные створки сомкнулись у него за спиной. Город почти погрузился во тьму.
      Главная улица соблазняла шириной и хорошим обзором, но Титамир решил скосить, пройдя напрямую узкими переулками. Череда одинаково темных давящих стен по бокам сливалась с черным проходом между ними, кое-где пришлось пробираться, едва не шаркая плечом об спрятанные в глубине города бедные проваливающиеся стены домишек. За спиной почудился шорох, но воин, занятый своими думами, не обратил на него внимания, продолжая быстро шагать вперед. Шорох затих, но более чуткий слух уловил бы осторожные крадущиеся шаги, обходившие Титамира по другой улочке, сходящейся с первой чуть дальше.
      Прямо перед воином распахнулась дверь, перегородив дорогу, выскочила невысокая фигура, метнулась вбок. Торопливые мелкие шажки опередили его совсем не на много и как-то резко затихли. Воин, насторожившись частью сознания, заторможено потянул меч, даже не успев удивиться вернувшемуся теплу, так быстро возник перед ним размытый силуэт, словно свитый из окружающего мрака. Он стоял, небрежно наступив ногой на что-то темное, похожее на бесформенный куль, потом легко отпихнул его ногой в сторону. Куль перекатился, обнажив светлый овал человеческого лица.
      – Нам ведь свидетели ни к чему, – пояснил силуэт и внезапно впитавшись в ночь быстро качнулся вперед. Тонкое лезвие его меча целило в горло, но Титамир успел отклониться и оно лишь полоснуло его по плечу, глубоко рассекая плоть. Грабитель неприятно рассмеялся и отступил назад. Меч он поднял острием вверх и темная кровь скользила по нему, скатываясь тяжелыми каплями с рукояти по руке до локтя, а с локтя срываясь на землю.
      Титамир впервые растерялся. Зажав рану ладонью и чувствую горячее пульсирование, сжал внезапно похолодевший меч дрогнувшими пальцами левой руки. Он боялся, что не сможет сделать задуманное, не успеет, и это заставляло его отступать, теряя силы, едва не обращая в бегство. Это неожиданное препятствие разбило его всегдашнюю защиту, поколебав уверенность. Мыслями он был уже там, стоял около друзей и просил прощения, видел их счастливые лица, сам ощущал это счастье и легкость на душе. И это резко разбилось, выбив его из обоих реальностей, он с трудом возвращался сюда, вставая ногами на твердую землю и глядя в жестокие глаза противника. Такие же, какие были еще сегодня днем у него.
      – Кто ты? – отрывисто спросил он.
      Чужой меч в ответ метнулся вперед, звякнул об подставленное лезвие и ушел в сторону, поменяв направление. Вернувшись с другой стороны вновь пошел к груди и вдруг резко подался к горлу. Успев прочертить тонкую линию, отпрянул назад, поддетый тяжелым двуручным мечом. Холод колол онемевшие пальцы, вырываясь из руки, Титамиру казалось, что он бьется глыбой льда. Холод от пальцев полз по руке, замедляя ответные удары. Два пропущенных оставили глубокие порезы на груди и животе, кровь из них смешалась с кровью из раны в плече и поверхностного пореза на горле. В глазах плавала та же темнота, что и вокруг, Титамир сражался вслепую, ориентируясь только на шорохи, и резкий свист рассекаемого воздуха. Меч выпал из застывших пальцев, подскочил, ударившись о землю. Противник отступил, смятый бешеным рукопашным напором, его меч также полетел наземь. Ловкий и гибкий, он быстро опомнился и ухитрившись вытащить длинный нож из рукава, вогнал его прямо в сердце воина, одновременно выскальзывая из смертельных объятий. Презрительно рассмеявшись, он обошел рухнувшее тело, склонился на миг и растворился в темноте. Широко раскрытые глаза лежащего на спине воина пристально вглядывались в небо, отражая кричащую душевную боль. Умереть не прощенным, не этого он себе желал…
 
      Владий сидел один в полутемной знакомой корчме и, напившись, размышлял. Лес, померещившийся днем, сейчас казался просто слишком яркой выдумкой, хоть и видел он его не один. В затуманенном хмельном сознании все представлялось логичным, даже то, что трезвому уму виделось бы полным абсурдом, и с каждым следующим кувшином вина логика становилась все тверже и неопровержимей. Осенний лес – это точно того Роуна, а раз очутился здесь, значит что-то происходит. Но в любом случае это что-то поможет ему оказаться дома. А что станет с этим миром? Возможно, он просто исчезнет или перенесется, это уж что кому больше нравится. Язык еле ворочался, выговаривая мысли вслух, правда достаточно тихо и несвязно, чтобы к этому начали прислушиваться. Голова медленно клонилась, сознание практически отключилось, но еще продолжало вырабатывать какую-то очень умную мысль… и правильную. Зрачки последний раз двинулись вбок, отмечая новоприбывшего посетителя со странно-знакомым мечом, осоловелые глаза вытаращились, силясь раскрыться пошире, но корчма затуманилась и поплыла во мрак…
 

 
      Могучее, оплетенное тяжелыми железными цепями дерево вздрагивало, словно его рубили топором, цепи нехотя соскальзывали с молодых гибких ветвей. Они были выкованы очень умелым кузнецом, да и сам Мир участвовал в их сотворении, поэтому ветви ломались с треском, сбрасывая свою ношу к основанию дуба. Тяжелая крона гордо раскинулась над высоким широким стволом, роняя на землю густую тень. Вся крона также была оплетена массивными звеньями, сливающимися с бурой корой дерева. Они лежали здесь слишком давно, сдерживающие напор, и сейчас тяжело срывались вниз, падая с глухим зловещим звоном, свивались в ржавые кольца и медленно уходили под землю. Скрюченные старые корни разрывали почву, выбираясь наружу, земля трепетала, изрытая на сотни миль вокруг…
 
      – Скажи мне, Тиэл, что происходит? – тихо спросил Шериан. – Ты ведь знаешь, правда? Я вижу по твоим глазам.
      – Происходит то, что тебе лучше не видеть и уж тем более не вмешиваться, – ответил тот.
      – Нет, ты ответь, – настаивал воин. – Мне кажется, я имею право знать. Не хочу, чтобы повторилось нечто подобное и с тем же результатом.
      – А чем был плох результат? – удивился Тиэл. – Все живы, здоровы, колдун мертв. Я же говорил, что все прекрасно образуется и без тебя, но ты не поверил.
      – Погибли люди, – сдерживая раздражение сказал он. – Не один и не два. Неужели это для тебя ничего не значит?! Ты настолько жесткосердечен?!
      – Кем они мне были, чтобы я о них жалел? – спросил в ответ воин-тень. – Да и кто они, по сути, тебе?
      – Друзья. Люди, что не бросили меня в трудную минуту, не оттолкнули, не возненавидели, – Шериан почти кричал. – Как ты не понимаешь?! Я всегда был один и теперь, только обретя настоящих друзей, теряю их по одному, чтобы вновь остаться в одиночестве! Это так трудно, Тиэл, и так обидно. Может, тебе здесь все и чужое, но это не значит, что это же относится и ко мне. Я останусь здесь и буду до тех пор, пока я им нужен.
      – Не обижайся, – мягко ответил отец, – но это не ты им, а они тебе нужны. Ты устал странствовать один, в тебе проснулось желание увидеть рядом хоть кого-то, кому ты мог бы верить, с кем говорить, делиться. Если для тебя это так важно, оставайся, но когда-нибудь придет время и ты уйдешь отсюда сам. Не потому, что так хочу я, а потому, что так захочешь ты. Ты сам.
      – Возможно, это и случится, – упрямо мотнул головой воин, – но будет это нескоро. Слишком много еще осталось неоконченных дел
      – Ничего, – Тиэл ободряюще улыбнулся, – я подожду. И раз уж ты решил остаться не бог весть где, то уж сделай милость, береги себя и хорошо просчитывай все ходы и надейся в первую очередь на себя. Хорошо?
      – Хорошо, – согласно кивнул тот.
      – Ну и чудно, – подытожил Тиэл. – Теперь я за тебя спокоен… Хотя бы на время. Если что-то пойдет не так и тебе понадобится помощь, позови. Тебе я помогу всегда… возможными способами.
      – Вплоть до вытягивания в свой мир, – криво усмехнувшись, добавил Шериан. – Приму к сведению.
      Тиэл кивнул и стал медленно расплываться в воздухе, неохотно покидая сына, синие глаза смотрели строго и чуть тревожно. Резко повернувшись, воин зашагал назад, отмечая про себя все более разительное просачивание чуждой природы на границе мира. Ответ уже был ясен, просто говорить его вслух было страшновато, происходящее походило на древний ужас, несмотря на всю кажущуюся безопасность. Но это только на первый взгляд. Роун соединялся, сдвигая воедино не только бескрайние просторы, но и жизни людей, вот что самое страшное. Два разных устоя, несколько князей, равных по своим силам и власти, совершенно различные уклады жизни, разве это можно представить себе наяву? Нет, даже в мыслях такое не получается. Там Свет и Тьма, здесь колдуны, там множество защитников, здесь таковых нет, верят только в то, что Роун это не название мира, а настоящая живая сущность. Страшный сон, да и только.
      На княжеском дворе царила полная сумятица, горстка воинов окружала чье-то тело, остальные стояли чуть поодаль, что-то крича и доказывая друг другу. Шериан протолкался сквозь толпу и застыл. На земле лежал Титамир с закрытыми глазами и глубокими ранами на теле. Рядом на коленях стоял Владий, низко опустив голову, оглушенный еще одной внезапной смертью, Хват крепко сжимал рукой опустившееся плечо воина и молчал, не в силах поверить в случившееся. Увидев Шериана, он качнул головой, подзывая ближе. Склоненная голова Владия дрогнула и поднялась, с посеревшего лица на Шериана смотрели глубоко запавшие, неестественно блестящие глаза. Смотреть в них значило окунуться в омут безмерной, смертельной тоски. Шериан положил руку на другое плечо, молча выказывая сожаление. Когда-то у него уже было такое. Владий, поддерживаемый с двух сторон поднялся, последний раз взглянув на лицо Титамира. Во всех чертах богатыря проглядывало тревожное, горестное чувство, словно он хотел и не успел сделать что-то очень важное, а что, оставалось теперь только догадываться.
      – Ты не один, Владий, – вполголоса сказал Шериан. – Помни об этом.
      – Да, ты не один, – эхом повторили Хват, Регвой и Витко, глядя на понурого воина. – Если что, ты только скажи. Все сделаем. А убийцу найдем, не беспокойся, и голову оторвем, чтоб другим неповадно было.
      Владий печально качнул головой.
      – Я видел его вчера, – и поднял руку, упреждая вопросы. – Сидел в корчме, напился до того, что соображать перестал, и перед тем, как совсем свалиться, увидел кого-то с мечом Титамира и голос слышал, а больше ничего. Память как отрубило. Помню только, что высок вроде был, волосы светлые, кудрявые, а от лица ничего не осталось, ничего…
      – По мечу и найдем, – ответил Шериан. – Если он решил, что его трудно заметить, то он ошибается. Такие мечи, я слышал, иногда даже сами мстят за убийство хозяина, так что кто знает, что произойдет. Одно ясно – счастья ему от этого не видать.
 
      Природа на границе сливалась все сильней и несмотря на громадное расстояние, показывалась всем. Люди с ужасом понимали, что теперь не только видят, но и разбирают слова за прозрачной стеной, расширенный взгляды находили друг друга и тонули в одинаковой растерянности и уже начавшей подниматься из глубины души тихой неясной враждебности к тем, кто ломает все привычное, такое устоявшееся, родное…
      В этот тревожный день ворота Власка пропустили в город троих богато одетых людей с напряженными лицами и уставшим взглядом. Они ехали вроде рядом, но в тоже время на расстоянии друг от друга, окруженные несколькими десятками отборных воинов. Это были князья прилегающих к владениям князя Родомира земель. Люди расступались перед ними, не глядя в глаза, лица всех были одинаково серыми, обращенными к земле. Люди старались держаться вместе, словно общая опасность сплотила их, сделала ближе. Головы поворачивались вслед всадникам и в глазах проступала странная мольба, смешанная с тусклой надеждой…
      Пиршественный зал был наполнен чуждой тишиной, здесь давно уже не звучало веселых песен и этот день не был исключением. Сосредоточенные лица, обращенные к четырем князям, хранили суровое выражение, а общее молчание сделало и без того невыносимую тишину зловещей.