Валентина Пахомова
      Вещий сон Гаврилы Мамонтова
      Вот уже три дня по утрам перед окном Гаврилы Мамонтова маячил воздушный летучий голландец. Чемодан с вещами был спрятан на балконе, но, как назло, воздушное судно висело в двадцати метрах от дома.
      Гаврилу это страшно бесило, он вбегал в комнату, падал ничком на диван и выл. После жалобного непродолжительного воя он начинал мечтать о планете изобилия и свободы Яго. Там он будет просто Гаврилой, и не все ли равно с какой фамилией.
      Жену свою Гаврила любил любовью брата. Пятнадцатилетний стаж супружеской жизни поохладил его пыл-жар. Он даже письмо написал в журнал "Семья" о целесообразности выдачи жене и мужу официального документа, где черным по белому будет написано, что супруги являются друг Другу не более, чем троюродные брат и сестра. Жена его полностью поддерживала, и все-таки сестринские чувства дали осечку на приглашение Гаврилы лететь вместе. И вообще, с какой стати лететь? Она - ссылалась на неизвестность, скуку, бесперспективность. К тому же вещий сон приснился Гавриле, а не ей. А ей все больше снились плечистые мужчины, огненные, властные и кудрявые, чего не скажешь о ее братце-муже. Гаврилу она не понимала. Для нее он был, как огурец под пленкой. Внешне зеленый и пупырчатый, а вот что в зернышках? Да нет, для нее это сложно.
      Однажды в ее сознании всплыла зоологическая формула покойной тетушки "Все чувства мужчин проходят через желудок". И начала она готовить по старинной кулинарной книге, переводя фунты в граммы. Но у Гаврилы был какой-то странный желудок, ему что форель в сметане, что минтай под майонезом. После сытного обеда или ужина он становился тихим и задумчивым, подолгу ковырял спичкой в зубах, потом садился за кухонный стол и начинал рисовать дождевых червей. Жена подсаживалась к нему, подпирала рукой подбородок и смотрела на него как на безнадежно больного.
      - Зачем ты рисуешь, Гаврила? - спрашивала она.
      - А зачем ты готовишь? - спрашивал он, продолжая раскрашивать червяка коричневым фломастером. - Нарисовать червяка большое искусство, продолжал Гаврила, - я хочу запечатлеть взгляд его, да, да, не удивляйся, мне очень важно знать, как он нас видит.
      Жена пожимала плечами, целовала его в макушку и шла смотреть телевизор.
      А вот двенадцатилетняя дочь понимала его с полуслова. Его взгляд, жест, полуулыбка не были для нее кроссвордом. Гаврила боготворил Юльку и все ее возрастные выпады старался понять и оправдать.
      Как-то вечером он сказал ей, что, возможно, уедет в длительную командировку.
      - Куда? - последовал вопрос.
      - На планету Яго, - просто ответил Гаврила. И сам удивился, с какой легкостью произнес слова, которые должны перевернуть всю его жизнь. Разговора с дочерью он побаивался, знал, что соврать не сможет, да в этом и не было никакой необходимости.
      - Папа, ты устал здесь жить? - в Юлькиных глазах блестели слезы.
      - Устал, моя девочка, устал.
      Гаврила обнял дочь, поцеловал ее влажные щеки.
      - Папа, привези мне оттуда камешек, - Юлька уже с улыбкой и с нежностью смотрела на отца...
      - Котенок мой, я привезу тебе...
      Гаврила заволновался, он не знал, что сказать дочери. Камешек разбередил его душу. Вспомнил, как этим летом они отдыхали на Азовском море и по ночам при луне собирали на берегу камешки. А наутро, позавтракав, Юлька очень серьезно объясняла, с какой планеты каждый камешек.
      Аккуратно завертывала подарки космоса и укладывала в чемодан. И Гаврила вдруг отчетливо понял, что, повзрослев, Юлька улетит.
      После этого разговора прошло два дня. И вот как-то ночью Гаврила проснулся от неясной тревоги. Включил торшер, домашние спали. Он заглянул в коридор, чулан, а когда прошел на кухню - замер. За занавеской на подоконнике что-то происходило. Тоненький голосок пел "Аве Мария". Гаврила резко дернул штору. Чахлый столетник стоял в огромных красных цветах. И мелодия лилась из самого сердца цветка. Гаврила все понял. Это знак. Ему, Гавриле Мамонтову, небесный знак. И он не ошибся. Всю ночь он просидел возле красных юбочек цветка. Первый раз в жизни Гаврила соприкоснулся с чудом. И понял, что существует иной мир, мир созерцания и красоты.
      В шесть часов утра летучий голландец вплотную подлетел к балкону. "Ну, вот и все", - подумал Гаврила. Оделся, поцеловал спящую жену, прижал к губам руку дочери и прошептал обеим сразу "прости".
      С тяжелым сердцем Гаврила Мамонтов шагнул на воздушный корабль. Каюта фрегата была выпуклой, на салатовой стене висели блестящие приборы, назначение которых Гавриле не было известно. Три кожаных кресла и маленький столик с бутылкой воды, апельсинами и аппетитным куском буженины. "Завтрак астронавта", - усмехнулся Гаврила. И тут же на полу он увидел небольшое круглое окошко. Швырнул чемодан в сторону и прильнул к толстому стеклу.
      Сердце Гаврилы забилось пойманным воробьем. Там, внизу, оставалась его родная Земля. Мелькали леса, реки, заводы, дома и дороги. Ну почему, почему на этой крошечной Земле Гаврила не нашел себя? Вот уже несколько лет подряд он чувствовал себя заведенной куклой. Всю жизнь он мечтал увидеть утренний лес, покрытый белым пергаментом тумана, да так и не увидел. "Ну сколько я еще проживу? - думал Гаврила. - И разве я не вправе изменить свою жизнь, пускай даже ценой риска".
      Земля исчезла, и вычурные облака вынесли летучий голландец в черный космос.
      Гаврила не знал, сколько времени он находился в полете, руки и ноги отяжелели. Он так и уснул возле иллюминатора-пуповины, отторгнутой от Земли вакуумом и неизвестными мирами.
      Проснулся Гаврила от резкого запаха мяты. "Неужели прилетел?" удивился он. И вновь, как когда-то, он услышал "Аве Марию".
      "Господи, помоги мне, господи", - прошептал Гаврила, и сам поразился этим словам. Никогда еще он не обращался к Богу.
      Открыл дверь фрегата и замер.
      Перед ним раскинулась долина разноцветных тюльпанов на коротких стеблях. От бордового солнца атмосфера планеты была чуть розоватой. А из белых облаков шло красноватое свечение, переходящее в оранжевые, желтые и сиреневые тона. У Гаврилы дух захватило от такой красоты. Он сделал первый шаг, второй, третий - и почувствовал себя легким, как перышко. Раскинул руки и побежал. И вдруг резко остановился. Навстречу ему на огромном резном зеленом листе летела женщина. Обнаженная, она полулежала в позе Данаи. Свою наготу она прикрывала длинными рыжими волосами. А с каждого локона свисала крупная спелая вишня. Гаврила зажмурил глаза и тряхнул головой. Сон или явь? Листок с красавицей опустился недалеко от Гаврилы.
      - Здравствуй, Гаврила, - услышал он певучий голосок.
      Силы небесные, она шла ему навстречу в полном своем естестве! Гаврила попятился было назад, обернулся, а летучего голландца и след простыл. "Возьми себя в руки, дуралей. Подумаешь, голая баба, не в первый раз видишь!" - уговаривал он себя.
      - Это планета Яго? - неуверенно начал он.
      - Да, дружок, - услышал в ответ.
      Гаврилу ответ обрадовал, но не понравилось слово "дружок". "Что за фамильярность, Дружок у нас на даче в будке живет".
      - Откуда вы знаете мое имя?
      - О, голубчик, мы много чего знаем, - рассмеялась она.
      Гаврила стиснул зубы, но тут же весь обмяк, коленки задрожали. Инопланетянка подошла совсем близко, и от вишенок в волосах шел тонкий аромат, будоражащий, зазывающий. Рыжие локоны тянулись к Гавриле. Губы Гаврилы уже коснулись ее плеча, и тут он отпрянул, брезгливо поморщясь. На покатых плечах женщины сидело по глазу с ресницами, а вместо зрачков плавали две маленькие змейки.
      Гаврила скривился от досады, а рыжая уже возлежала у его ног, покусывая спелую вишенку. И тут он услышал хор голосов:
      - Гаврила, Гаврила...
      Обернулся и остолбенел. Навстречу ему летели женщины на пушистых павлиньих перьях. "Какое-то бабье царство", - подумал Гаврила, впрочем, не без удовольствия.
      Златокудрые красавицы приземлились и кольцом окружили гостя. А у того голова кругом шла от обилия белых тел, кудрей и сиреневых глаз. Мутный взгляд Гаврилы застыл на длинных ногах красоток. Пауза затянулась, пора было уже вступать в контакт, - и он вступил, стараясь глядеть на розовые мочки ушей.
      - Дорогие дамы, я ваш гость на планете Яго. Я прилетел с третьей от солнца планеты - Земли.
      Гаврила запнулся, кашлянул в кулак и дерзко продолжал:
      - Я так понимаю, что у вас отсутствует текстильная промышленность, и поэтому вы того, ну, голые.
      Гаврила покраснел так жарко, что к его лицу опасно было подносить спичку.
      - Интересно, а у вас есть понятие стыда? Ведь перед вами стоит человек противоположного пола!
      Одна из женщин подошла к Гавриле, чтобы отвечать и спрашивать от имени остальных.
      - Нам незнакомо слово стыд. Вы лирик?
      Гаврила засмотрелся на ее малиновый ротик, из которого во время разговора вылетали синие и перламутровые шарики.
      - Нет, стихов я никогда не писал. На далекой Земле я был инженером, пропагандистом, мужем и отцом, - гордо ответил Гаврила. - Отчасти братом, - прибавил неуверенно, - ввиду пятнадцатилетнего стажа.
      - Мы не знаем таких слов. Все темные слова, падающие к нам из космоса в виде сгустков, мы храним в дупле старого дерева.
      - Интересно, какие же слова к вам падают?
      - О, их очень много: коррупция, коммунизм, капитализм, инфляция, эмансипация...
      - Забудьте эти слова, милые дамы, зачем вы их храните? На кой хрен они вам нужны?
      Гаврила и не сомневался в том, что они не знают этого растения, раз приняли его за лирика.
      - Да, кстати, почему вы приняли меня за лирика?
      - Планета Яго - планета Любви. Через три Луны наступит время Радости, и с северного полушария к нам прилетят лирики.
      - Мужики, что ли? - не понял Гаврила.
      - По-земному мужики, а по-нашему лирики.
      - И в чем же заключается ваша любовь? - не унимался Гаврила.
      - О, мы летаем парами и целуемся, - переливчато захихикали женщины.
      Гаврила посмотрел на бордовое солнце и присвистнул.
      - Не густо. Ну, а кроме поцелуев, какие у вас проблемы?
      - Проблем хватает! - отвечала златокудрая. - После времени Радости приходит время Грусти, и мы разлетаемся поодиночке на большие расстояния. Ты знаешь, что такое грусть?
      - Ну еще бы! Когда ко мне приходила грусть, я пил водку, один, как старый пес. Потом я начинал рисовать червяка, и ему я говорил о наболевшем, а он слушал и вздыхал.
      Гаврила вдруг настолько освоился, что стал делать приседания.
      - Да вы не пугайтесь, просто тело требует движений.
      Поприседав, Гаврила задумался.
      - А вот желудок ничего не требует. Странно. Чем это объяснить?
      - Тем, что море Винос выделяет благодатные пары и питает нас.
      - Что вы говорите! - подпрыгнул Гаврила. - И где же это море?
      - Это море в долине Васильков, при двух Лунах там купаются лирики. После тяжелой морской воды они засыпают прямо на берегу.
      - Забавно, - смекнул Гаврила. - Ну вот что, вы мне покажите это море. Гаврила заговорил тоном, не терпящим возражений. - Во-первых, неприлично скрывать жемчужину Яго, ну и во-вторых, мне как ученому необходима информация о водных ресурсах вашей планеты для будущих поколений, - важно заключил он.
      Гаврила не любил врать, и уж, конечно, ни о каких будущих поколениях он не думал. Просто его разбирало такое любопытство, что не соврать он не мог. "Хотя можно было обойтись и без вранья", - весело подумал Гаврила. Эти куклы не понимают половины слов. Наверняка в дупле старого дерева валяются слова: ученые, поколения, пропагандисты.
      - Тебе нельзя туда, ты пришелец, - услышал он строгий голос.
      - Ну, ну, ну, - возразил Гаврила, - а клеща крапчатого не хотите?
      - Что? Что?
      - А то, что он может сожрать ваших лириков, с кем тогда целоваться будете?
      Женщины пошептались и решили показать ему море Винос. А еще они попросили Гаврилу не произносить слово "женщины", оно, оказывается, для них порочно.
      - А кто же вы есть? - изумился Гаврила.
      - Профурсетки, - хором ответили они.
      - Дикость какая-то, - раздраженно заметил Гаврила. - И какой только умник придумал.
      Едва успев договорить, Гаврила почувствовал, как неведомые силы толкнули его на что-то мягкое. Опомнился он в воздухе на белоснежном пушистом листе. Женщины летели рядом. В розовых лучах солнца они были еще краше. Вишенки в волосах лопнули, и появились нежные белые лилии. Гаврила вдруг увидел себя и очаровательный эскорт со стороны. "Сказочно! Невероятно! По-коммунистически! Ой, что это я!" И тут же успокоился: "Ах, да это же земные пережитки!"
      Показалась долина Васильков. Васильки ростом с подсолнух покачивались и перезванивались между собой. И наконец заголубело море Винос. Гаврила разочарованно присвистнул. "Море размером с пруд, разве только вода голубовато-прозрачная и желтый песочек, вроде как морской".
      - Вот мы и прилетели, - услышал Гаврила, - это и есть море Винос. Гаврила заерзал на листе. "Я так понимаю, что эти фурии и не думают приземляться", - с досадой подумал он. Женщины молчали и во все глаза наблюдали за Гаврилой.
      А Гаврила вдруг взял да и спрыгнул с листа в море. Что тут началось! Крик, шум, возня на берегу. А в крошечном море Винос плыл Гаврила Мамонтов. Вода бусинами стекала по лицу и попадала в рот.
      - Вкусно, - наслаждался Гаврила. Но чем больше капелек таяло во рту, тем тяжелее становилось плыть. На душе у Гаврилы потеплело, и Эзоповы слова завертелись на языке: "Выпей море, Ксанф, выпей море, Гаврила". Три глотка только и смог сделать Гаврила и тут же уперся ногами в отмель. Прошел два шага по берегу и упал.
      - Ты нарушил светлые чары нашей планеты! - верещали женщины, боясь приблизиться к нему.
      Пьяный Гаврила, не обращая на них внимания, снимал с себя мокрую одежду, приговаривая: "Я намедни медку поел, и ни жу-жу. Девочки, вам знакома такая игра - кегельбант? А банты я сам лично буду завязывать на попке..."
      - Гаврила, мы должны тебя наказать, или сам Римша сюда прилетит и убьет тебя.
      - Фурсетки, вы что-то не то тарабаните. Не надо крови, не надо. Не будем кровожадными, давайте лучше я вам стишок прочту.
      В клетчатых трусах, с широко расставленными ногами, он гордо вскинул голову и с пьяной одержимостью заорал:
      Женщина - ситцевый пряник,
      Женщина - леденец!
      Эти люля-кебаб, жирные люля-кебаб,
      Бараний жир зальет весь мир...
      Гавриле вдруг нехорошо стало, при слове "жир" во рту горечь появилась. А женщины кричали: "Римша, Римша!". Больше Гаврила ничего не помнил.
      Проснулся он в пещере из синего камня. На плече его лежала маленькая, теплая рука. Возле себя он увидел женщину, она сидела в его рубашке и что-то тихо напевала. Ее золотистые волосы были заплетены в косу, а носик-пуговка смешно вздернут.
      - Кто ты? - спросил Гаврила. - Ты, ты, ты, - неслось по пещере.
      - Я Иза, - чуть слышно ответила она.
      И тут Гаврила заметил, что глаза у нее разные, один глаз желтый, другой голубой, кожа светилась перламутром, и ямочки, о боже! Гаврила чуть с ума не сошел от этого чуда. Отрешенный взгляд ее блуждал по лицу Гаврилы и дарил ему свет. А Гаврила уже будто бы и спятил от захлестнувшей любви.
      - Я люблю тебя, - проблеял он.
      - Ты чуть не погиб, тебя ищут. - Она, казалось, не слышала его слов. Ты должен улететь на северное полушарие, где вечная тень.
      - Я ничего не должен, иди ко мне, иди, не томи меня.
      Внутри Гаврилы бушевало пламя, желание обладать Изой рвалось наружу. Гаврила зажмурился и больно прикусил язык. А когда открыл глаза, перед ним сидел кролик.
      - Иза, Иза! - кричал он и передергивался.
      - Ну, что ты орешь, аргудяй двуногий, - сиплый голос кролика ужалил Гаврилин слух. - Тут недавно с Венеры прилетел гамадрил одноногий, так его растворили в море Винос. - Кролик засмеялся.
      Любовь Гаврилы вмиг улетучилась, он почувствовал опасность, а черный кролик своими беспардонными речами не внушал никакого доверия. Нет, что ни говори, а с женщинами куда интереснее общаться, чем с этим шерстяным...
      - Я не аргудяй, а Гаврила Мамонтов, могли бы и повежливей разговаривать.
      Кролик прыгнул Гавриле на плечо и зашептал:
      - Некогда мне с тобой миндальничать, уходить отсюда надо, и побыстрее.
      Гаврила растерялся.
      - А что такого я сделал? Я свободный человек и прилетел на свободную планету.
      - Я перенесу тебя в северное полушарие, иначе ты погибнешь, видишь тень на камне стала черной, они приближаются.
      Гаврила не захотел выяснять, кто это - они. Он попросил кролика вернуть летучий голландец.
      - Без солнца и света я не могу. Я хочу жить, хочу познавать...
      - Прощай, - сказал кролик, - и помни, что на любой планете ты будешь изгнанником.
      Гаврила обиделся:
      - Неправда. Просто там, где бабы, жди неприятностей.
      Кролик исчез. А мимо Гаврилы поплыли пунцовые губы, руки с позвякивающими серебряными браслетами и глаза, много глаз, они висели на нитках, как игрушки на елке.
      "Бежать, бежать отсюда к чертям собачьим", - думал Гаврила. Сначала он бежал медленно, но по мере того, как пещера становилась все уже и уже, Гаврила почувствовал смрадный запах и побежал со скоростью первоклассного спортсмена. Выбежал из пещеры, и камни со скрежетом сомкнулись. Успел.
      В тот же день Гаврила Мамонтов покинул планету Яго. Куда он летел, в какие неведомые миры, никто не знал. И сам он до сих пор пытается понять, кто он, ГАВРИЛА МАМОНТОВ, в необозримом пространстве космоса. Ни Земля, ни Яго не приютили его.