Застывший взгляд
ModernLib.Net / Психология / Пацлаф Райнер / Застывший взгляд - Чтение
(стр. 1)
Райнер Пацлаф
Застывший взгляд
Физиологическое воздействие телевидения на развитие детей
Об авторе
Д-р Райнер Пацлаф (род. 1943) изучал германистику, классическую филологию и философию в Мюнстере и Берлине. Он — научный сотрудник Свободного университета в Берлине, доктор наук, стажер, затем учитель в гимназии. С1975 г. — учитель немецкого языка и истории в старших классах Свободной вальдорфской школы в Уландсхёэ (Штутгарт). Доцент постоянного семинара по вальдорфской педагогике в Штутгарте. Автор книг «Экранная техника и манипуляция сознанием», «Магия масс-медиа, или Владычество над чувствами» и «Деградация языка и агрессия».
От переводчика
Сведения, да и выводы, которые предлагает в своей книге Райнер Пацлаф, безусловно, новы если не для специалистов (психологов и педагогов; но хоть какие-то новинки найдут для себя здесь и они), то, уж во всяком случае, для широкого круга читателей (широта этого круга — другой вопрос). Материал, на который ссылается автор, добывался в Западной Европе и США десятилетиями, а сама книга — его первое обобщение. Речь в ней идет главным образом о результатах подчас многолетних научных исследований, выясняющих объективную и неутешительную картину происходящего с людьми (прежде всего, с детьми), которые смотрят телевизор, и лишь иногда привлекаются высказывания публицистов. Правда, ученые там нередко и сами выступают в прессе, а журналисты ссылаются на науку.
У нас в России по разным причинам рассказать об этом публике, по-видимому, некому. Да и общая ситуация, в которой телевидение делает свое дело, иная, чем, скажем, в Германии (не говоря уже о США): там оно — явление вполне оригинальное и давно привычное, здесь — заимствование и (с некоторых пор) слепое, полное бездумного энтузиазма копирование. С одинаковым энтузиазмом копируются и приемы его производства, и манера потребления: жирный и обильный «телекорм» тут пока в новинку. Правда, несмотря на всю разницу, природа телевидения все-таки одинакова и там, и здесь, а его действие на душу и тело одинаково по всему миру. При той свирепой, остервенелой жадности, с какой изголодавшееся население глотает с экрана все подряд, с одной стороны, понятно, почему никому нет дела до медицинского освидетельствования такого потребления, а с другой — несомненно, что тема этой книги останется чуждой огромному большинству потребителей. Рука одного автора слишком слаба, чтобы оттащить их или хотя бы их детей от экрана: я вспомнил тут сцену, описанную Сент-Экзюпери. Его, умиравшего от жажды в пустыне, нашли бедуины, которым приходилось время от времени оттаскивать рассказчика за волосы от поставленной перед ним на землю миски с молоком, ведь милосердные бедуины прекрасно знали, что сразу налакаться досыта — для него верная смерть. Разве что в случае телепотребления речь пока не идет о физической смерти. Но рассчитывать, что такое положение дел изменится в лучшую сторону, конечно, не приходится. Никакие реформы или, как выражается автор книги, контроль, тут не помогут: сущность телевидения при охлократии всегда будет одной и той же, потому что точно соответствует запросам черни. Рассчитывать можно только на себя. Читатель (иной): «Да. Знаю. Телевизор — ящик для идиотов. Но идиот — кто угодно, только не я». Гм, гм… Прочтите, дорогой читатель, эту книгу — может быть, вам станет не по себе. Кто же будет читать эту книгу? Ясно — не те, что, кроме бешеного голода, возбуждаемого внутренней пустотой, и наслаждения от его утоления (пустота от этого становится только пуще), не ощущают ничего. И не те, что уже полностью перешли на другое питание, — у них хватило вкуса, чтобы учуять всю нестерпимую, скандальную, всемирную, торжествующую пошлость телевидения, и знаний, чтобы распознать его дикое невежество и бездарность, его безнаказанно-наглую, плебейскую лживость, — и отказаться глотать наживку, обильно предлагаемую властью, главная забота которой — управляемость масс, а уж главный рычаг управления в потребительских, охлократических обществах — безостановочное и все возрастающее потребление (как прежде таким рычагом были насилие и идеология). Скорее всего, это будут те, что, потребляя, уже ощутили некоторое внутреннее неудобство, первые симптомы отравления. Было бы совсем неплохо, если бы эта книга помогла им (раз уж сами они себе помочь не в силах) добровольно перейти на режим реанимации — и в любом случае не допустить, чтобы их дети становились не людьми, а потребителями. Скажу еще, что книга эта открыта для всех, а отнюдь не только для антропософов (к коим принадлежит автор и не принадлежит переводчик), потому что данные и львиная доля авторских доводов, выводов и призывов происходят из мира «обыкновенной» науки и обыкновенного здравого смысла человека, не потерявшего своего человеческого достоинства.
Предисловие
…С Карлом надо будет серьезно поговорить — педсовет, отметив его плохую успеваемость, пришел к выводу, что этим летом в старшие классы гимназии ему просто так не пройти. Мы с ним договариваемся, что завтра он придет ко мне потолковать. Карл спокойно выслушивает мое мнение и спрашивает, что теперь делать. Общие соображения очень скоро приводят нас к вопросу о том, в какой обстановке он дома делает уроки. Тут уж Карл признается, что уйму времени проводит перед телевизором, и притом гораздо больше, чем сам того хотел бы. «В общем, я пялюсь на ящик каждый день по два-три часа». По правде говоря, ему совсем неохота так много смотреть телевизор. Но, едва придя домой, он включает его, а после никак не может от него оторваться. Что делать? Это переводит разговор на следующую тему. Мы с Карлом всерьез обсуждаем вопрос, какие личные стратегии ему надо бы разработать, чтобы ограничить неумеренное потребление масс-медиа, а освободившееся время с толком использовать для учебы. Разговор, поначалу совсем школьный, неожиданно превратился в психологическую консультацию по поводу того, как мальчику относиться к своей зависимости. Ученики вроде Карла вовсе не исключения. Цифры, приводимые Райнером Пацлафом в этой книге, вполне соответствуют повседневной действительности. Например, есть семиклассники, которые по понедельникам могут перечислить шесть-семь художественных фильмов, просмотренных за выходные. Другие знают наизусть программы всех каналов и могут совершенно точно сказать, какая серия, какой репортаж и т. п. идет по такому-то каналу в такой-то день и час. Мы, взрослые, видимо, уже свыклись с чудовищными масштабами потребления масс-медиа детьми. Лишь немногие из нас в полный голос выступают против этого ежедневного педагогического безумия. Даже в вальдорфских школах учителя покорно разводят руками: «Придется, видно, с этим смириться». И это при том, что во всех школах уже давно пора бить тревогу. Ведь в течение последних десяти лет способность детей самостоятельно, творчески усваивать школьные знания ужасающе быстро сокращается. Вот только один из симптомов этого процесса. Промышленно-торговая палата округа Майн-Кинциг начиная с 1970 г. ведет мониторинг на тему: с какими знаниями и умениями в области орфографии и математики молодые люди вступают в профессиональную жизнь. Поначалу это мероприятие имело целью лишь выявление у начавших трудовую жизнь молодых людей слабой подготовки, чтобы затем предложить им адресную помощь. Но со временем ежегодный тест стал показателем слабой подготовки всей молодежи, вступающей в трудовую жизнь. Тест, в котором приняло участие 740 добровольцев, был тем же, что и в 1989-м, и в 1994-м. Поэтому оказалось возможным прямое сопоставление: в 1989 г. 47,6 % испытуемых получили по орфографии оценки «хорошо» или «весьма хорошо». В 1994 г. их было еще 46,2 %, а в 1999-м это число сократилось до 34,4 %. Аналогично дело обстоит с умением считать: доля хороших и весьма хороших оценок сократилась с 20,8 % (1989) и 16,1 % (1994) до 11,2 % (1999). Зато численное выражение неважного и плохого владения соответствующими знаниями возросло с 19,6 % (1989) до 27,2 % (1999)1.
Секретарь промышленно-торговой палаты в Ханау, комментируя эти результаты, констатировал, «что образовательная система движется в направлении образования с нормированным „максимально допустимым числом отказов“». Точная статистика, зафиксированная промышленно-торговой палатой, для учителей стала повседневным явлением. Растет число учеников, которым нелегко понимать абстрактные связи и обдумывать их самостоятельно. Объяснить на уроке математики доказательство сложной теоремы сейчас неизмеримо труднее, чем десяток лет тому назад, — ведь многие школьники не умеют самостоятельно воспроизводить простейшие мыслительные операции, не говоря уж о том, чтобы применять их в новой ситуации. Было бы, разумеется, опрометчиво искать причину такого положения дел лишь в просмотре детьми телепередач. Тут сказываются и другие воздействия. Но все же неумеренное потребление детьми масс-медиа — очень важный фактор отклонений их развития от нормы. Мы больше не вправе закрывать на это глаза, а, напротив, обязаны размышлять о том, чту следует противопоставить такому опасному процессу. Стремиться к упразднению телевидения, компьютерных игр и Интернета — абсурд: ведь технические достижения предоставляют и возможности полезные, достойные развития. Вопрос надо ставить иначе: что можно дать детям, чтобы они сумели как-то противостоять негативным воздействиям телевидения? Как воспитать в них правильное отношение к развлекательным техническим средствам, сделать так, чтобы дети на деле правильно относились к масс-медиа? Тому, кто ставит перед собой такие вопросы, эта книга поможет найти ответы. Райнер Пацлаф ясно и подробно описывает воздействие телеэкрана на детскую психику. Он объективно опровергает существующие на сей счет предрассудки. А что важнее всего, показывает, какими способами родители могут помочь своим детям жить собственным воображением в медийной окружающей среде: ведь именно это качество закладывает в них основы творческого отношения к труду в дальнейшей жизни. Кому-то эта книга может показаться неприятной. Она приводит в смятение — но делает это ради наших детей, ради нашего будущего! Хорошо, если ее прочтет как можно больше родителей, и главным образом молодых! Франкфурт-на-Майне, весна 2000 г. Эдвин Хюбнер
Вступление
Ни одно из масс-медиа не вторгалось в повседневную жизнь человечества так властно, как телевидение. С начала его всемирного триумфа прошло уже пять десятков лет — но в общем и целом оно по-прежнему удерживает позиции излюбленного и преимущественного способа проводить досуг, несмотря на наличие таких современных конкурентов, как Интернет и компьютер. Причину столь явного перевеса следует видеть, конечно же, в том, что телевидение, это «окно в мир», связывает зрителя со всем происходящим в большом мире, да так красочно и реалистично, как никакое другое СМИ. Зрителю кажется, что именно с его помощью легче всего приобрести широкий кругозор. Ведь тут человек не просто слышит или читает о событиях, а, можно сказать, самолично присутствует, наблюдая происходящее «собственными глазами». Эпоха, все решительней встающая под знак глобальной политики, глобальной экономики, глобальных экологических проблем, настоятельно нуждается в такого рода способах смотреть на мир. Направлять наше сознание на всю землю, на все человечество — вот что сегодня самое важное, и в этом смысле телевидение могло бы вносить значительный вклад в решение задач современности, расширяя наш духовный горизонт. На практике, однако, дело обстоит иначе: более чем тридцать телеканалов заполнены главным образом развлечениями и спортом; им-то в среднем по Германии зрители уделяют ежедневно по два-три часа своего досуга, в то время как текущей информации и познавательным передачам принадлежит сравнительно небольшая доля совокупного времени просмотров (максимум 26 %). Разве при таком положении дел важное не пропадает в море неважного? Разве глобальное отупение не вытесняет столь необходимого углубления сознания? Многие считают, что телевидение — их главное орудие в приобретении образования и знаний. Но это иллюзия. Журнал «Шпигель» в 1994 г. протестировал состояние общего образования немцев, подведя лаконичный итог: «Результат: чем дольше человек смотрит телевизор, тем скуднее его познания. Это относится ко всем сферам, за исключением одного только спорта» 2. Стало быть, получается, что и через пятьдесят лет после появления телевидения как средствамассовойинформации мы не научились относиться к нему так, чтобы оно действительно способствовало нашему развитию. Может, мы делаем что-то неправильно? Или то, что зрители столь жестоко заблуждаются относительно своего настоящего положения, вообще зависит не от них, а от особенностей этого СМИ? Может быть, электронно-лучевой образ, столь несходный с любыми изображениями на бумаге или холсте и даже с диапозитивами и кинокадрами, оказывает подспудное воздействие, о котором мы даже не подозревали? С помощью современных естественнонаучных методов это можно было бы легко выяснить. Но науку о масс-медиа такие вопросы явно не заботили. До сих пор она занималась исключительно вопросамипрограмм, иными словами — оформления передач и их воздействия на различные категории зрителей, а кроме того — социологическими и педагогическими аспектами использования телевидения. Этим темам посвящена уйма публикаций, а вот подспудным воздействиям операторской работы и телемонтажа на зрителя — очень немногие работы и уж совсем немногие — неосознаваемымфизиологическим воздействиямтелеэкрана. Не так давно американскому нейрофизиологу Кейту Баззлу пришлось с величайшим удивлением констатировать, что о биохимических, эндокринных, нейромышечных и сенсорных процессах, идущих в человеческом организме во время просмотра телепередач, исследователям почти ничего не известно, как и о процессах, протекающих в это время в центральной нервной системе3. Как бы там ни было, то немногое, что можно найти в современной литературе о воздействии телевидения, содержит столь далеко идущие выводы, прежде всего относительно развития детей, что общественность, безусловно, должна быть осведомлена об этом. Речь идет о фактах, которые могли бы настроить нас на гораздо более критическое и сознательное отношение к телевидению, если бы мы с ними считались. Правда, до сих пор еще не было сколько-нибудь связного изложения таких фактов — и вот, может быть, одна из причин того, что они столь мало известны широкой публике4. Поэтому я постарался свести воедино важнейшие результаты разрозненных, часто весьма специальных источников, связав их с моими собственными, отчасти опубликованными уже в 1995 г. исследованиями о воздействии телевидения на движение глаз, так что в итоге здесь впервые складывается целостная картина воздействий, о которых идет речь. Основной упор в моей книге сделан на физиолого-антропологической стороне дела, а не на содержательных вопросах, связанных с телепрограммами, поскольку я убежден, что фундамент для действительно свободного, объективного отношения к этому СМИ может быть создан лишь через исследование воздействий телеэкрана, не зависящих от содержания программ. Ведь, пока мы не уразумеем, что происходит с нами во время просмотра на бессознательном, подпороговом уровне, т. е. в области чистой психофизиологии, не мы будем хозяевами телевизора, а телевизор — нашим хозяином. Поэтому насущнейшей задачей должно стать повышение степени свободы зрителя в отношении экрана. Данная книга ставит своей целью создание основы для выработки такого более свободного отношения. Остается только заметить, что мои исследования были отчасти начаты уже в брошюре «Телеприлежание или телемания? Пути к самостоятельному взгляду», опубликованной в апреле 2000 г. Союзом антропософского здравоохранения (Johannes-Kepler-StraBe 56, 75378 Bad Liebenzell). Но тогда по соображениям экономии места в брошюру не были включены многие подробности и целые главы, так что полностью работа представлена только в этой книге, куда дополнительно вошла статья «Онемевшее детство», опубликованная в 1999 г. в журнале «Педагогическое искусство» (№ 7/8) и в краткой редакции распространяемая Международным объединением вальдорфских детских садов в информационной серии «Право на детство — право человека» (№ 4). Штутгарт, май 2000 г. Райнер Пацлаф
ЗАСТЫВШИЙ ВЗГЛЯД
1. Зрение и телевидение
Активная работа глаза Тот, кто рассматривает картину на стене или фото в иллюстрированном еженедельнике, диапозитив на холщовом экране или картинку в комиксах, полностью свободен в этой ситуации — он может глядеть больше или меньше, удивляться увиденному или нет: эти объекты ни к чему его не обязывают. Поэтому большинство людей считает, что не иначе дело обстоит и с телевидением и что они ничуть не меньше свободны и тут. Но это иллюзия. Телеобраз прямо-таки в огромной степени принудителен, причем зритель никоим образом не может уклониться от такого принуждения, даже если толком не вглядывается в экран. Чтобы вникнуть в природу этого принуждения, надо сперва разобраться в протекающей без участия сознания работе глазных мышц при обыкновенном зрении. В этой сфере физиология органов зрения пришла за последние десятилетия к революционно новым знаниям, бросающим свет и на ситуацию телепросмотра. Выработанный еще в XIX веке подход, гласящий, что зрение — своего рода фотографический процесс, в ходе которого внешний мир отображается на сетчатке, словно в фотоаппарате, оказался несостоятельным. Хотя глаз и обнаруживает все признаки фотоаппарата, но в процессе зрения участвует не только оптическая составляющая, а много чего еще. Это стало четко видно, когда с помощью средств современной хирургии оперировались слепорожденные и в результате операций «глаз-фотоаппарат» поступал в их распоряжение вместе со всеми необходимыми нервами, полностью готовый к работе: кроме расплывчатых цветовых пятен и градаций освещенности, они не видели ровно ничего. Они не могли непрерывно и отчетливо распознавать объекты — а это и есть зрение в собственном смысле слова. Не помогали даже настойчивые упражнения, и многие пациенты, чьи надежды оказались так жестоко обмануты, отказывались от усилий, игнорировали зрительные ощущения и возвращались к прежней ориентации по слуху и осязанию; некоторые, отчаявшись, покончили с собой5. А между тем причина такой неудачи науке известна: зрение — процесс отнюдь не пассивный и глаза не просто воспринимают то, что в виде световых раздражений предоставляет им внешний мир. Зрение — процесс в высшей степени активный. Ведь образам действительности, доступным нам, казалось бы, с первого взгляда, на самом деле сперва приходится подвергаться «обработке» в ходе сложных движений зрительной мускулатуры — и лишь после этого они осознаются. В общем и целом это происходит таким образом. Хотя вся сетчатка (ретина) покрыта зрительными клетками (палочками и колбочками), область четкого зрения ограничена крошечным участком на задней стенке глазного яблока, fovea centralis (центральной ямкой). Этот участок наиболее четкого зрения занимает лишь 0,02 % всей поверхности сетчатки, охватывая угол обзора приблизительно в 2 градуса из круглым счетом 200 градусов горизонтального поля зрения, доступного глазу. Поэтому, глядя на окружающее, мы с полной четкостью можем видеть лишь крошечный фрагмент целой картины, а. именно тот, на котором сходится фокус оптических осей обоих глаз. И все же нам удается получить ясную, четкую картину, скажем, дома, благодаря тому, что глазные мускулы по очереди фокусируют глаза на различных фрагментах целого, помещая их перед fovea. Вот как это происходит: сначала какой-нибудь участок дома фиксируется глазами на долю секунды, затем мускулы скачкообразным движением (на языке специалистов называемым саккадой) переводят фокус зрения на другой участок объекта, тоже фиксируемый на долю секунды, затем следует очередная саккада на третий участок, и так продолжается, пока этими отдельными фиксациями глаза не просканируют достаточное для получения четкой общей картины объекта число участков. При спокойном созерцании отдельные фиксации длятся от 0,2 до 0,6 секунды, так что за секунду происходит от 2 до 5 саккад6; при более лихорадочном обзоре саккады следуют чаще, а фиксации длятся соответственно все меньшее время. И только когда произошли все эти бесчисленные сканирующие движения глаз, человек «видит» то, на что смотрит. Картина, которую он теперь осознает, столь же устойчива и неподвижна, как только что законченная художником картина на мольберте. Но художнику, прежде чем возникла вся картина, пришлось сделать руками тысячи движений: и точно так же в беспрестанном движении были глаза зрителя, пока он по видимости «одним взглядом» не охватил весь дом вполне ясно и четко. То, что он при этом увидел, — отнюдь не фотография объекта, а образ, активно созданный им самим. Человеческое «я» управляет зрением Хотя, глядя на что-нибудь, мы не осознаем быстрых движений своих глаз, они тем не менее связаны с нашей личностью. Ведь эти движения не подчинены какой-то единой, раз и навсегда установленной для всех людей схеме, а в большой степени обусловлены индивидуальностью. Они по-разному происходят даже у одного и того же человека — в зависимости от того, на что он смотрит и что хочет видеть. Разумеется, у любого из нас есть и собственные оптические привычки, и, если мы не ставим перед своим зрением какой-то особой задачи, верх берут устоявшиеся привычки, т. е. типичные для каждого процессы зрения.
С помощью специальных приборов можно сделать видимым движение глаз по объекту при его осмотре — эти приборы вычерчивают путь от одной фиксации взгляда до другой, так что получается своего рода рисунок оставляемых им следов. Если, к примеру, испытуемому предъявить для осмотра фотопортрет (см. ил. 1), то на схеме, созданной прибором, можно увидеть, что рот и глаза фиксируются множество раз, а вот менее характерные части лица, скажем замыкающая его линия, — лишь вскользь7. Характерно и то, что правая (с точки зрения изображенной на портрете девочки) половина лица фиксируется взглядом гораздо чаще, чем левая: это потому, что игра света и тени на ней явно богаче и драматичней. К тому же в повседневной жизни люди, глядя на лица, и вообще-то, как правило, осматривают правую их половину почти вдвое чаще, чем левую (это подтверждается исследованиями8): ведь у большинства правая половина лица характернее и выразительнее! Отсюда видно, что глаз движется в процессе зрения отнюдь не по готовой схеме, а направляется главным образом туда, где для смотрящего есть что-то важное, говорящее ему о многом. Интерес — вот что управляет глазом. Интерес может быть вызван извне — чем-нибудь характерным для объекта зрения, но может и произвольно направляться изнутри на определенные детали объекта. В своей фундаментальной книге Ярбус описывает следующий показательный эксперимент9. Он предъявлял испытуемым картину, на которой были изображены собравшиеся в комнате хозяева и словно свалившийся им на голову гость. И вот, когда он спрашивал испытуемых о возрасте изображенных людей, их глаза (по показаниям прибора) интенсивно сканировали отдельные лица на картине; если он спрашивал о материальном положении хозяев, взгляды обследовали главным образом мебель, картины на стенах комнаты и т. д.; если речь шла об одежде, досконально изучались соответствующие предметы. А когда он спросил, как долго, по-видимому, посетитель не бывал здесь в гостях, взгляды испытуемых сновали почти исключительно между лицом гостя и ошарашенными лицами хозяев. Ведь где еще было искать ответ, если не в выражении лиц и повороте голов изображенных людей? В таком случае, как этот, говорят об интенционалъном зрении — а эта способность не дается человеку от рождения, но приобретается им в многолетнем процессе научения. Мы бессознательно тренируем ее с самого раннего детства, а став взрослыми, научаемся сознательно развивать и укреплять ее, дисциплинируя зрение. Одна группа исследователей в 1995 г. убедительно продемонстрировала, как систематическая тренировка зрения становится оптической привычкой. Серия картин, сперва конкретных, затем абстрактных, предъявлялась группе профессиональных художников, группе знатоков искусства и группе дилетантов, не имевших никакого знакомства с живописью. Дилетанты (точнее, их глаза) вели себя в отношении абстрактных картин точно так же, как и в отношении конкретных: они старались сканировать детали, очень мелкими шагами продвигаясь вперед, чтобы найти что-нибудь знакомое. А вот художники и знатоки даже с конкретными образами, а тем более с абстрактными, поступали совсем иначе: они сразу производили общую разведку картины большими саккадами, постоянно встраивая детали в целое, и намного более интенсивно созерцали картины, что подтверждается гораздо более длительной фиксацией их взгляда10. Стало быть, здесь, можно сказать, двое смотрят на одно, а видят разное. Способ, каким каждый из них смотрит, заранее определен накопленными ими знаниями. В процессе зрения проявляются, с одной стороны, результаты прежних сознательных тренировок, ставших привычкой, а с другой — возникающее стремление различить нечто определенное. Эта волевая способность исходит из сокровеннейшей сердцевины личности, она представляет собой само «я» человека («я» тут понимается не в обыденном смысле, как сознание собственной индивидуальности, а в более высоком смысле — как сила личности, пронизывающая нас целиком, вплоть до бессознательных органических процессов). И вот мы приходим к выводу: бессознательные движения глаз суть прямые и косвенные проявления свободной, активной деятельности нашего «я». Телеизображения — не обычные изображения Для большинства зрителей телеизображение — в принципе такое же, как все остальные. Но это роковая ошибка, как будет показано в следующих главах. Если кино- и диапроекторы создают на экране полносоставные картины, то электронно-лучевые трубки, применяемые в телевизорах (по имени своего изобретателя они называются еще трубками Брауна), в принципе не могут создать полносоставной картины. В такой трубке имеется только один исходящий из катода электронный луч, который, столкнувшись с экраном, создает на нем крошечную световую точку. Эта световая точка посредством системы развертки шаг за шагом обходит всю поверхность экрана, следуя при этом заложенной в экране растровой сетке, состоящей из 625 строк, в каждой из которых по 833 точки (по европейскому стандарту). За время своего прохождения по растровой сетке электронный луч точка за точкой воспроизводит заданные телекамерой значения цвета и яркости, так что кадр складывается в своего рода мозаику из 625 х 833 отдельных точек. Все это происходит с умопомрачительной скоростью: световой луч 25 раз в секунду обходит 520 625 точек растра, что составляет ни много ни мало 13 миллионов точек за секунду! Правда, в действительности дело обстоит так, что хотя за секунду проецируется 25 кадров, каждый кадр состоит из двух частичных кадров (см. ил. 2): сначала электронный луч проходит на экране сверху вниз по всем нечетным строкам, потом, за второй проход, по всем четным. Стало быть, вместо 25 полносоставных кадров воспроизводится 50 неполносоставных, на каждый из которых требуется 1/50 секунды. Принудительный обстрел сетчатки Как глаза реагируют на такое неестественное, всегда неполносоставное изображение? Так же, как при просмотре диапозитива или другого изображения, они сканируют телекадр быстрыми движениями, чтобы получить целостный образ. Значит, они фиксируют какой-нибудь случайный пункт, чтобы сканировать его пристальнее, но, еще задолго до того как вообще начнется фиксация, электронный луч успевает уйти с этой точки, возбужденное им свечение угасает и мгновенно исчезает. Значит, здесь уже нечего сканировать. Поэтому глаза совершают саккаду к другому пункту фиксации, делают следующую попытку — и снова попадают впросак: то самое, что только что ярко светилось, в следующий миг растекается бесформенной тенью. Так и продолжается: взгляд может прыгать куда угодно, но нигде не найдет постоянного объекта, который можно было бы просканировать. Бешено мчащаяся световая точка всегда опережает его. Даже если бы для фиксации глазам хватало очень малого срока в 120 миллисекунд, электронный луч за это время послал бы на сетчатку уже шесть частичных кадров, или соответственно три полных. Значит, еще прежде, чем у глаз появилась возможность самостоятельно зафиксировать образ, нарисованный электронным лучом мозаичный кадр уже попал на сетчатку, и остается он там гораздо дольше, чем на экране, потому что сетчатка слишком инертна, чтобы следовать за бешено мчащимся световым лучом. Полносоставная, равномерно освещенная картина, которую мы, как нам кажется, видим на экране, на самом деле существует только на сетчатке. Тут, правда, надо ответить на одно серьезное возражение: мы-де неверно исходим из того, будто световая точка, создаваемая электронным лучом, практически тотчас исчезает — ведь в действительности эффект послесвечения столь силен, что точка не совсем угасает за время до следующего прохода луча. Но это верно лишь с оговоркой. Я процитирую специальное издание: «Место экрана, на которое попал луч, должно какое-то время светиться, чтобы из совокупности световых точек сложилась замкнутая картина. С другой стороны, время послесвечения не должно превышать 1/50 секунды, поскольку после этого появляется следующая точка растра, иначе при быстром скольжении луча картина окажется „смазанной“» 11. Кроме того, точка экрана, на которую упал электронный луч, излучает свет не по прямой, к зрителю, а во все стороны, так что в, скажем, нечетной строке вокруг этой точки возникает «гало», распространяющееся и на соседние четные строки. Но поскольку луч, создавая второй частичный кадр, уже через 1/50 секунды проходит через эти четные строки, чистое зернистое изображение не получилось бы, если бы он не попадал на совершенно темное место. Стало быть, частичный кадр угасает уже в то время, когда он только «вырисовывается»; к тому моменту, когда луч попадает на последние точки растра, первые уже давно погасли. Вот и выходит, что глаза никогда не видят на телеэкране готовой, полносоставной картины, которую могли бы сканировать привычным для себя образом, а всегда находят лишь призрачно исчезающие образы, к которым им по-настоящему не подступиться.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
|
|