24 января 2002 г

Зима меня утомляет во всех смыслах.

Дни тянутся так одинаково и монотонно, что я их больше не могу переносить. Спозаранку – будильник, затем школа, препирательства с учителями, возвращение домой, выполнение домашних заданий допоздна, кретинизм по телевизору, и, если глаза еще смотрят, читаю какую-нибудь книгу и – спать. День за днем, без изменений, за исключением неожиданного звонка от самовлюбленного ангела и его дьяволов: в этом случае я одеваюсь по-особому, снимаю с себя одежду прилежной школьницы и надеваю ту, женскую, которая сводит с ума мужчин. Я им благодарна, потому что они дают мне возможность вырваться из серости и быть иной.

Когда я дома, то часто сижу в Интернете.

Я веду поиск, многое узнаю. Я ищу то, что меня возбуждает и что одновременно делает мне плохо. Я ищу возбуждение, порождаемое унижением. Я ищу уничтожение. Я ищу типов самых странных, тех, кто ко мне относится как к настоящей бляди. Тех, кто хочет излить на меня свои злость, сперму, тревоги, страхи. Я не отличаюсь от них. Мои глаза приобретают болезненный свет, мое сердце бьется по-сумасшедшему. Я верю (или, может, я обманываюсь?), что найду в переплетениях Сети того, кто захочет меня любить.

Пусть это будет кто угодно: мужчина, женщина, старый, молодой, женатый или замужняя, одинокий, гей, транссексуал. Все.

Вчера ночью я вошла на лесбийский сайт. Попробовать это с женщиной. Мне не отвратительна эта идея. Скорее меня это озадачивает. И страшит. Некоторые из них ко мне уже обратились, но я их сразу забраковала, даже не посмотрев на их фото.

Сегодня утром по е-мейлу ко мне пришло одно письмо. Ей двадцать лет. Она говорит, что ее зовут Летиция, она из Катании, как и я. Ее послание было немногословным: только имя, возраст и телефон.

1 февраля 2002 г. 19:30

В школе мне предложили сыграть роль в театральном спектакле.

Наконец займусь чем-нибудь интересным. Спектакль должен быть поставлен примерно через месяц и будет показан в центре города.

5 февраля 2002 г. 22:00

Я ей позвонила.

У нее немного писклявый голос. Она говорила весело и раскованно, в отличие от меня: меланхоличной и тяжелой. Через некоторое время я расслабилась и улыбнулась. Я абсолютно не хотела ничего знать ни о ней, ни о ее жизни. Мне только хотелось узнать ее физически. Я у нее спросила:

– Извини, Летиция, нет ли у тебя фотографии, чтобы мне ее прислать?

Она громко рассмеялась и воскликнула:

– Конечно! Включи ПК, я тебе тут же ее пошлю; пока мы разговариваем по телефону, ты мне скажешь свое впечатление.

– О'кей! – сказала я с удовлетворением.

Она красивая, необыкновенно красивая. И голая. Подмигивающая, чувственная, с заискивающей улыбкой. Я пробормотала:

– Это в самом деле ты?

– Ну конечно. Что, не веришь?

– Да нет, конечно, верю. Ты очень красивая, – сказала я, пораженная фотографией и своим удивлением (и поглупевшая от этого).

Короче, женщины мне не нравятся… Я не поворачиваю головы, когда по улице проходит красивая женщина, я не сгораю от желания при виде женских форм, и я никогда всерьез не думала о том, чтобы составить пару с женщиной. Но у Летиции ангельское лицо и сочные губы. Под животом я увидела нежный островок, к которому можно было бы причалить: широкий и извилистый, пахучий и чувственный. И груди, как два нежных холмика, на вершине которых – два розовых больших кружочка.

– А ты, – спросила она, – ты можешь послать мне свою фотку?

– Да, – сказала я, – подожди секунду.

Я ей выбрала что-то наугад, порывшись в памяти компьютера.

– Ты похожа на ангела, – сказала Летиция, – ты очень миленькая.

– Да уж, я похожа на ангела… Но на самом деле я не такая…

– Мелисса, я хочу с тобой встретиться.

– Я тоже на это надеюсь, – ответила я.

Потом мы окончили разговор, и она мне прислала такую эсэмэску:

Я сняла трусики, нырнула под одеяло и завершила ту сладкую пытку, которую Летиция невольно запустила в действие.

7 февраля 2002 г

Сегодня в доме у Эрнесто я снова увидела Джанмарию.

Он был веселый и меня обнял крепко-крепко. Он мне сказал, что благодаря мне между ним и Джермано ситуация наладилась. Он мне не сказал, что именно, а я у него не стала уточнять. И все же для меня остается загадкой, что именно подтолкнуло Джермано в тот вечер вести себя так, но очевидным является то, что причиной была я. Причиной чего? Почему? Я была лишь самой собой, дневник.

8 февраля, 13:18

И опять поиск продолжается.

Он никогда не окончится, если я не найду то, что мне хочется.

Но в действительности я не знаю, чего я хочу. Ищи, Мелисса, продолжай искать по-прежнему.

Я вошла в один чат, в комнату «Извращенный секс», с ником «потаскушка». Я поискала среди разнообразных предложений по теме, потом поместила некоторые детали, меня интересующие.

Он сразу вышел на связь со мной, «потрошитель»: он был прямолинеен, без экивоков, напорист – именно такого я и хотела.

– Как тебе нравится ебаться? – написал он мне сразу.

И я ему ответила:

– С жестокостью, я хочу быть предметом.

– Ты хочешь, чтобы я с тобой обращался, как с предметом?

– Я не хочу ничего. Делай то, что тебе нужно делать.

– Ты моя сука, ты это знаешь?

– Для меня невозможно быть чьей-то, я не принадлежу даже самой себе.

Он начал описывать, как и куда он бы всунул мне член, сколько времени он был бы там и как бы я кончила.

Я наблюдала, как бегут слова, посылаемые мне, и все это убыстрялось. В моем желудке начались извивания, во мне пульсировала какая-то дикая жизнь и такое сильное желание, что мне ничего не оставалось делать, как поддаться. Его слова были пением сирен, и я в полном сознании, хотя и с болью, ему себя предоставила…

После того как он сообщил, что кончил в руку, он спросил, сколько мне лет.

– Шестнадцать, – написала я ему.

Он набрал на все окно знак удивления, а затем знак улыбки. И затем:

– Черт подери! Комплименты!

– За что?

– Что ты уже такая опытная…

– Да.

– Я этому не поверю.

– Ну, что тебе сказать… Какая тебе разница, что ты это знаешь, все равно мы никогда не увидимся. Ты даже не из Катании.

– Как это не из Катании? Как раз из Катании.

Блядь! Быть виртуально трахнутой каким-то катанием!

– А сейчас чего ты хочешь от меня? – спросила я, уверенная, какой ответ он даст.

– Выебать тебя!

– Ты только что это сделал.

– Нет! – и еще раз знак улыбки. – В реальности.

Я подумала немного и набрала номер моего мобильника; в момент отсылки я вдруг заколебалась. Его «спасибо!» заставило осознать, какую хуйню я только что сделала.

Я ничего о нем не знаю, только то, что его зовут Фабрицио и что ему тридцать пять лет.

Свидание через полчаса на проспекте Корсо Италия.

Я прекрасно знаю, что иногда дьявол рядится в чужие одежды и проявляет себя только после своей победы над тобой.

Сначала он на тебя смотрит зелеными блестящими глазами, затем он тебя по-доброму целует, нежно целует в шейку, а потом тебя заглатывает.

Мужчина, который мне представился, был элегантным, но не скажу, что красивым: высокий, плотный, волосы редкие и с проседью (кто знает, на самом ли деле ему тридцать пять?), глаза зеленые, зубы серые.

В первый момент я осталась очарованной, но тут же при мысли о том, что это тот же человек из чата, я вздрогнула.

Мы пошли по чистым тротуарам перед шикарными магазинами с сияющими витринами, он рассказал мне о себе, о своей работе, о жене, которую никогда не любил, но на которой женился ради рождения дочки. У него красивый голос, но глупый смешок, который действует мне на нервы.

Пока мы шли, он обвил меня своей рукой, и мне стало смешно; мне было противно от его бесцеремонности и беспокойно от того, что потом могло бы произойти.

Я распрекрасно могла бы уйти, сесть на свой мотороллер и вернуться домой, смотреть, как моя мать замешивает тесто для яблочного пирога, слушать, как моя сестра читает вслух, поиграть с кошкой… Я прекрасно могу наслаждаться нормальной жизнью и жить в согласии с самой собой, иметь сияющие глаза только потому, что получила хорошую оценку в школе, скромно улыбаться, когда мне говорят комплимент, но ничто меня не поражает, все пустое и узнаваемое, все тщетное, лишенное смысла и вкуса.

Так мы дошли до его машины, а затем доехали до его гаража. Потолок в гараже был сырой, все небольшое пространство было завалено коробками и инструментами.

Фабрицио вошел в меня плавно, осторожно прилег на меня, и я, к счастью, почти не почувствовала груза его тела. Ему захотелось меня поцеловать, но я отвернула голову, потому что этого не хотела.

Никто меня не целует после Даниэле, пыл своих поцелуев я отдаю отражению в зеркале, а мягкость моих губ так часто была в контакте с жаждущими членами у самовлюбленного ангела, но они, я уверена, не оценили ее.

Я отвернула голову, чтобы избежать прикосновения его губ, но я не дала понять ему своего отвращения. Я сделала вид, что хочу поменять позу, он же, как животное, превратил свою нежность, только что меня поразившую, в жестокость и, хрипя, стал громко звать меня по имени, а в это время его пальцы вдавливались в кожу моих бедер.

– Я здесь, – говорила я ему, и ситуация мне казалась гротескной.

Я не понимала, почему он выкрикивает мое имя, но оставаться безразличной к его зову мне казалось нелепым, тогда я начинала его успокаивать, говоря «я здесь», и он действительно немного успокаивался.

– Можно мне в тебя кончить? Ну я прошу тебя, дай мне в тебя кончить, – говорил он, изнемогая от удовольствия.

– Нет, не надо.

Он из меня вышел внезапно, снова громко выкрикнув мое имя, и оно превратилось в угасающее эхо, пока длился его финальный вздох. Затем он, недовольный, снова лег на меня и, наклонившись, опять был во мне, его язык быстро-быстро меня трогал.

Мое наслаждение все еще не приходило, а он уже снова кончил, что было совершенно бесполезно, так как меня это не касалось.

– У тебя там такие большие и сочные губы, что хочется их кусать. Почему ты не удалишь с них волосы? Ты была бы еще красивее.

Я не ответила, потому что это не его дело, как мне поступать со своими губами.

Шум какой-то машины нас напугал, мы в спешке оделись (я только об этом и мечтала) и вышли из гаража.

Он меня погладил по подбородку и сказал:

– В следующий раз, малышка, мы все сделаем в более комфортных условиях.

Я вышла из машины, в которой стекла были запотевшими. И все на улице заметили, что я растрепанная и взбудораженная, а мужчина – с седоватыми волосами и со сбившимся набок галстуком.

11 февраля

В школе дела идут не очень хорошо.

Возможно оттого, что я ленивая и бестолковая, а учителя – слишком поверхностные и категоричные… Возможно, у меня слишком идеальное представление о школе и о преподавании вообще, но действительность все время меня разочаровывает.

Я ненавижу математику! Тот факт, что нельзя выразить своего мнения, меня раздражает. И потом, эта идиотка училка! Она постоянно меня держит за тупицу, а сама не в состоянии ничего объяснить!

В газете «Меркантино» я поискала объявления о частных уроках и нашла парочку интересных предложений, но только один репетитор оказался свободным. Это мужчина, по голосу – достаточно молодой, завтра мы должны увидеться, чтобы договориться.

Летиция меня достала, звонит с утра до вечера, я не знаю, что со мной происходит: иногда мне кажется, что я готова на все.

Мне позвонил Фабрицио, говорили мы долго.

В конце разговора он спросил, есть ли у меня на примете для ЭТОГО ЗАНЯТИЯ какое-нибудь место. Я ответила, что нет.

– Тогда это повод, чтобы я тебе сделал подарок, – сказал он.

12 февраля

Он открыл дверь: белая сорочка и черные пляжные шорты, мокрые волосы и очки.

Я закусила губу и поздоровалась.

Его приветствием была улыбка, а когда он сказал: «Пожалуйста, Мелисса, присаживайся» – я почувствовала такой же вкус, как когда-то в детстве, если я в течение часа ела и пила одновременно молоко, апельсины, шоколад, кофе и землянику. Он крикнул кому-то, что пойдет в свою комнату со мной.

Он открыл дверь, и я впервые вошла в спальню нормального мужчины: никаких порнографических фотографий, никакого гнусного трофея, никакого беспорядка. Стены сплошь увешаны старыми фотографиями, плакатами старых групп heavy metal и эстампами с картин импрессионистов. Аромат его парфюма, особенный и соблазнительный, меня пьянил.

Он не извинился за свою абсолютно неофициальную одежду, и это меня весьма позабавило. Он мне велел сесть на кровать, пока он передвигал стул от письменного стола и усаживался напротив меня. Я была в недоумении… ничего себе! Я ожидала увидеть эдакого сухонького профессоришку в джемпере цвета канарейки, с волосами того же цвета, зачесанными назад. А передо мной – молодой мужчина, загорелый, надушенный и бесконечно очаровательный. Я еще не сняла с себя пальто, и он со смехом сказал:

– Эй, я вовсе тебя не съем, если ты его снимешь.

Я тоже рассмеялась, сожалея про себя, что он не может меня съесть. Я еще не разглядела, что у него на ногах: к счастью, никаких белых носков, только видна изящная лодыжка и ухоженная загорелая ступня, кончиком которой он выписывал концентрические круги, пока мы обсуждали тариф оплаты, программу и время занятий.

– Мы должны начать очень, очень издалека, – сказала я.

– Не волнуйся, мы начнем с таблицы умножения, – подмигнул он.

Я сидела на краю постели, нога на ногу, попеременно сжимая руки.

– Какая у тебя милая манера сидеть, – прервал он меня, в то время как я ему рассказывала о своей математичке.

Я снова закусила губу и вздохнула, как бы говоря: «Да что вы, что вы такое говорите!…»

– Ах да, чуть не забыл. Меня зовут Валерио. Никогда не называй меня учителем, иначе я буду чувствовать себя старым, – сказал он, погрозив шутливо пальцем, и разговор ушел в другую сторону.

Я немного помедлила: после всех его шутливых замечаний я сделала вывод, что я, как таковая, должна была бы это сделать.

Я слегка откашлялась и тихо сказала:

– А если бы я намеренно назвала тебя учителем?

На этот раз стал кусать губы он, затем покачал головой и спросил:

– А с чего вдруг ты бы этого захотела?

Я пожала плечами, помолчала и потом сказала:

– Потому что так лучше, или нет, учитель?

– Называй меня, как хочешь, только не смотри на меня такими глазами, – сказал он с явным замешательством.

Вот оно, как всегда, та же самая история. Что я могу поделать, я не могу не провоцировать того, кто находится передо мною и мне нравится. Я его поражаю каждым своим словом и каждым своим молчанием, и это мне по нутру. Это игра.

18 февраля 2000 г. 20:35

На кухне ужинают.

Я выкроила несколько минут, чтобы написать о том, что случилось, и, таким образом, осознать это.

Сегодня у меня было первое занятие с Валерио.

С ним я начинаю что-то понимать на уроке, может, потому, что у него прекрасные плечи, которыми можно любоваться, или потому, что у него тонкие и элегантные руки, которые движутся вместе с карандашом. Я даже смогла решить пару упражнений, несмотря на то, что это было трудно.

Он был очень серьезен, профессионален, это делало его еще более очаровательным. Взгляды, которые он на меня направлял, выражали восхищение, но все же он старался сохранять некоторую дистанцию, наверное, для того, чтобы мое окаянство не помешало бы его работе.

На мне была узкая (по этому случаю) юбка, я самым наглым образом хотела его соблазнить. Когда я встала и пошла к двери, он двинулся за мной, как бы вдогонку. Я же, для потехи, изменила свои шаги: быстрые и решительные на более медленные, и он, почти наткнувшись на меня, сразу же отступил назад.

В тот момент, когда я собралась нажать на кнопку лифта, я услышала его дыхание на своей шее, и он сказал шепотом:

– Не занимай свой телефон завтра с 22:00 до 22:15

19 февраля 2002 г. 22:30

Две новости (как всегда, одна хорошая, а другая плохая).

Фабрицио купил маленькую квартиру в центре, где мы можем встречаться, и никто из наших семей этого не заметит.

Весь из себя довольный, он кричал по телефону:

– Я поставил огромный экран перед кроватью, и мы сможем смотреть разные фильмы, да, малышка? Естественно, у тебя тоже будут свои ключи. Я тебя крепко целую в твое прелестное личико. Чао, чао!

Естественно, это плохая новость.

Он мне не оставил никакого времени ответить ему, выразить свое отношение и свои сомнения. Мне кажется слишком опрометчивым то, что он сделал. Ведь я намеревалась переспать с ним только один раз, а затем – спасибо и до свидания, я не хочу быть любовницей женатого человека, да еще с дочкой в придачу! Я не хочу ни его, ни его квартиры, ни его огромного экрана с порнофильмами, я не хочу, чтобы он покупал мою легкомысленность, как если бы он покупал товар.

С Даниэле и самовлюбленным ангелом я настрадалась прилично, и сейчас, когда я начинаю жить по-своему, появляется толстое чудовище в галстуке и говорит, что хочет заниматься со мной сексом. Наказания всегда размахивают крылышками над нашими головами, отточенные острия шпаг уже там и готовы поразить нас в центр черепа именно тогда, когда менее всего мы этого ожидаем. Шпага поразит и его тоже, потому что я схвачу ее за рукоятку.

А сейчас – хорошая новость.

Телефон зазвонил точно в назначенный час, и свидание по телефону продлилось ровно пятнадцать минут.

Я была голая и сидела на полу в своей комнате, моя кожа соприкасалась с холодным мрамором пола. В руке я держала телефон, и его голос с придыханием меня обволакивал своей чувственностью. Он мне рассказал одну свою фантазию. Я якобы была в классе на одном из его уроков, и в какой-то момент я попросилась выйти в туалет и, выходя из класса, отдала ему записку, в которой было написано: «Иди за мной».

Я его ждала в туалете, он пришел, сорвал с меня блузку и кончиками пальцев стал собирать капли воды, стекавшие по запотевшей раковине. Он их перекладывал на мою грудь, и они медленно спускались по моей коже. Затем он поднял мою юбку и вошел в меня, а я в это время стояла, опершись на стену, и собирала в своей утробе его оргазм; капли продолжали стекать по моему телу, они немного его замочили, оставляя следы на коже.

Мы привели себя в порядок, вернулись в класс, и я с первой парты следила, как мел в его руке скользил по доске – точно так же, как его член скользил внутри меня.

Мы друг друга пощупали по телефону. Мой половой орган был набухшим, как никогда прежде, а река Лета в своем половодье перехлестнула через край, мои пальцы были мокрыми от меня самой, но и от него тоже, потому что, несмотря на обстоятельства, я чувствовала его рядом, чувствовала его жар, его парфюм и представляла себе его вкус. В 22:15 он сказал:

– Спокойной ночи, Лоли.

– Спокойной ночи, учитель.

20 февраля 2002 г

Бывают дни, когда я не знаю, прекратить ли дышать совсем или остаться в состоянии задержанного дыхания на все время, что мне осталось.

Это те дни, когда я под одеялом вздыхаю и глотаю слезы и чувствую их вкус на языке. Я просыпаюсь в постели, где все вздыблено, волосы всклокочены, а моя кожа истерзана. Голая, перед зеркалом, я рассматриваю свое тело. Я замечаю, что слеза из глаза перетекла на щеку, я ее утираю пальцем и царапаю щеку ногтем. Провожу руками по волосам, оттягиваю их назад, делаю гримасу, чтобы улыбнуться самой себе, но это у меня не получается, я хочу плакать, хочу наказания.

Я направляюсь к тумбочке и открываю первый ящик.

Сначала я рассматриваю, что там лежит, затем тщательно отбираю то, что должна надеть. Я складываю эти вещи на кровать и поворачиваю зеркало так, чтобы в нем себя видеть всю. Я еще раз рассматриваю свое тело. Мышцы еще напряжены, но кожа мягкая и гладкая, белая и нежная, как у ребенка. Я и есть ребенок.

Я сажусь на край кровати, натягиваю чулок на ступню, и он нежно скользит по коже вверх до самой ляжки, где резинка из кружев начинает слегка сжимать мне ногу. Затем наступает очередь грации – из черного шелка, со шнурками и ленточками. Она мне сжимает бюст и делает талию еще более тонкой, а также подчеркивает мои бедра, слишком пышные, слишком круглые и крутые, чтобы избежать мужских животных наскоков. Груди все еще маленькие, но твердые, белые и круглые, их можно держать в руке и обогревать теплом руки. Грация мне тесна, груди в ней сплющены и слишком близки друг к другу. Нет, еще не время, чтобы себя рассматривать. Я надеваю туфли на тонких каблуках и чувствую, что мой рост в метр шестьдесят вдруг увеличивается на десять сантиметров. Я иду в ванную, беру красную губную помаду и обильно крашу губы, сочные и мягкие; затем увеличиваю объем ресниц тушью, причесываю свои волосы, длинные и гладкие, и три раза брызгаю духами, что стоят на полочке. Возвращаюсь в свою комнату. Там я сейчас увижу человека, который заставляет сильно вибрировать мои тело и душу.

Я смотрю на себя зачарованная, глаза блестят, наполненные влагой, какой-то особенный свет окружает мое тело, мои волосы так нежно падают на плечи, что мне хочется их погладить. Моя рука, медленно и незаметно для меня, с волос спускается на шею и гладит нежную кожу, два пальца осторожно сжимают шею у основания.

Я начинаю чувствовать отзвук наслаждения, еще почти неуловимый. Рука спускается еще немного и начинает поглаживать грудь.

Ребенок-девочка, разодетая под женщину, сверкает своими охочими глазами (охочими до чего? До секса? До любви? До настоящей жизни?). Девочка – хозяйка самой себе. Ее пальцы входят в щель меж волосков, жар волнами поднимается к голове, и меня заполняют тысячи ощущений.

– Ты – моя, – шепчу я сама себе, и возбуждение овладевает мной.

Я кусаю губы прекрасными белыми зубами, от распущенных волос спина начинает потеть, и крохотные капельки усеивают мое тело. Я дышу с трудом, вздохи учащаются… Я закрываю глаза, по всему телу пробегают судороги, мой разум свободен и летит. Колени подгибаются, дыхание становится прерывистым, язык протяжно облизывает губы.

Затем я открываю глаза и улыбаюсь этой девочке. Я подхожу к ней и дарю свой поцелуй – долгий, сильный, и от моего дыхания запотевает поверхность зеркала.

Я чувствую себя одинокой, всеми покинутой. Я чувствую себя, как какая-нибудь планета, у которой в это мгновение на орбите три разных спутника, три звезды: Летиция, Фабрицио и учитель. Три звезды, которые составляют мне компанию в фантазиях, но не в реальности.

21 февраля

Я поехала вместе с матерью к ветеринару, чтобы показать моего котенка, страдающего легкой формой астмы.

Он тихонько мяукал, испугавшись врача и его рук в перчатках, а я гладила ему головку и успокаивала нежными словами.

В машине мать спросила меня, как дела в школе и как с мальчиками. В обоих ответах я ушла от ясности. Сейчас уже стало привычным врать, и мне было бы даже странным этого не делать…

Я ее попросила подвезти меня домой к преподавателю математики на назначенный урок.

– А, ладно, наконец-то я с ним познакомлюсь! – ответила она с воодушевлением.

Я ей не ответила, потому что не хотела, чтобы она что-то заподозрила, и при этом я была уверена, что Валерио ждал со дня на день встречи с моей матерью.

К счастью, на этот раз его одежда была менее легкомысленной, но, странное дело, когда мать попросила меня проводить ее до лифта, она сказала:

– Он мне не нравится, у него порочное лицо.

Я сделала жест, выражающий безразличие, и ответила ей, что, в сущности, он должен лишь давать уроки математики, а не жениться на мне. Моя мать помешана на идее, что она умеет распознать человека по лицу, это меня нервирует! Как только дверь закрылась, Валерио поторопил меня взять тетрадку и сразу начал урок. Мы не сказали ни единого слова про тот телефонный звонок, а говорили лишь о кубических корнях, квадратных корнях, о биномах… Его глаза так хорошо все скрывают, что во мне зародилось сомнение: а если тот звонок был сделан для того, чтобы посмеяться надо мною? А если я для него ничего не значу, ему бы только получить оргазм по телефону? Я ждала какого-нибудь намека, минимального разговора – и ничего!

Но потом, протягивая мне тетрадку, он взглянул так, словно все понял, и сказал:

– В эту субботу вечером не назначай никаких дел. И не одевайся, пока я тебе не позвоню.

Я посмотрела на него с изумлением, но ничего не сказала, глупо пытаясь изобразить безразличие. Я открыла тетрадку, просмотрела все, что написала во время урока, и увидела между знаками «икс» и «игрек» написанное мелким почерком:

На этот раз я опять промолчала, мы попрощались, и он мне напомнил о новом свидании. Да кто же это может забыть…

22 февраля

В час ночи мне позвонила Летиция и спросила, хочу ли я пообедать с ней завтра.

Я ответила «да» отчасти потому, что мне было несподручно возвращаться домой после школы, так как в 15:30 должна была начаться генеральная репетиция нашего спектакля.

Я хотела ее увидеть, я о ней часто думала по ночам перед сном.

В жизни она была еще красивее. Я смотрела на ее нежные руки, пока она наливала мне вина, и сравнивала их со своими, которые стали красными и сухими, как у обезьянки, оттого что каждое утро я езжу на своем мотороллере и холод мне их подпортил.

Она говорила обо всем и за один час успела рассказать мне о своих двадцати годах жизни. Она мне рассказала о своей семье, о матери, преждевременно умершей, об отце, уехавшем в Германию, и о сестре, которую теперь видит изредка, так как та недавно вышла замуж. Она мне рассказала о своих преподавателях, о школе, об университете, об увлечениях, о своей работе.

Я смотрела на ее брови, и мне вдруг захотелось их поцеловать.

Какая это странная штука – брови! Брови у Летиции подвижны, как и ее глаза, и они такие красивые, что невольно хочется поцеловать такое совершенство, а потом и лицо, и щеки, и губы… Сейчас, я это знаю, дневник, я ее хочу. Я хочу ее тепла, ее кожи, ее рук, ее слюны, ее шепота. Мне хотелось бы гладить ее по голове, посетить ее островок своим дыханием, устроить ей праздник во всем ее теле. Однако для меня очевидно, что она меня чувствует заблокированной, для меня это совершенно новое дело, и я, конечно, не могу претендовать, чтобы у нее были те же самые ощущения, или, может, у нее они есть, но я этого никогда не узнаю. Она на меня глядела и все время облизывала губы, ее взгляд был ироничным, и я чувствовала себя побежденной. Не ею, а своими капризами.

– Хочешь ли ты заняться любовью, Мелисса? – спросила она, пока я маленькими глотками пила вино.

Я поставила свой стакан на стол, посмотрела на нее с беспокойством и покачала головой в знак отказа: