Предлагавшийся пакт был типичным для политической архитектуры Запада эпохи "умиротворения". Бросалось в глаза, что в число его участников не был включен Советский Союз. Кроме того, пакт преследовал цель создать заградительную сеть вдоль западных границ Германии, а на востоке оставить небо чистым для нацистских бомбардировщиков. Нетрудно видеть, что создатели пакта использовали в качестве фундамента все тот же замысел сближения с Германией, добавив Бельгию с целью придания проекту "локарнского" оперения. Соорудив вначале крышу, полагали авторы, уже нетрудно будет возвести и стены.
      Среди прочих пунктов программы "умиротворения" упоминался "Восточный пакт". Поскольку он пришелся не по вкусу гитлеровцам, английская сторона предложила отказаться от него. Но Франция была связана рядом формальных заявлений о своей позиции по данному вопросу, и резкий отказ от прежнего курса был бы опасен ей по соображениям внутренней политики. В итоге коммюнике содержало фразу о "Восточном пакте", в которую Саймон вписал оговорку: "свободно заключенном". Германия, таким образом, получала и "законное" основание для того, чтобы уклониться от участия в пакте. Английская дипломатия заботливо охраняла интересы гитлеровцев.
      Лаваль не менее британского коллеги опасался вызвать гнев в Берлине даже, кратким упоминанием о "Восточном пакте". Как быть? И Лаваль принял беспрецедентное в дипломатической практике решение. 5 февраля в германское посольство в Лондоне явился сотрудник посольства Франции Маржери и выложил начистоту соображения французского министра.
      "Что касается Восточного пакта, - записал советник германского посольства Бисмарк, - Маржери... дал понять, что все наследство Барту было менее всего приятно для Лаваля, но что он не мог отказаться от него по соображениям внутренней политики".
      Раскрывая гитлеровцам значительно больше, чем рискнул бы сказать в парламенте, Лаваль через Маржери пояснил, что предложение о воздушной конвенции преследовало цель помочь французскому правительству отступить от занятой Барту позиции. Когда конвенция о воздушной безопасности будет заключена, сказал он, это обстоятельство, как только представится возможным, повлечет за собой уже без дальнейших затруднений также взаимопомощь на суше и море.
      Таким образом, не безопасность народов Европы, а оформление военного блока с агрессором против СССР лежало в основе программы "укрепления мира", разработанной англо-французскими "умиротворителями".
      Советское правительство разгадало тактику "умиротворителей". Полпред СССР в Лондоне И. М. Майский, встретившись с Саймоном 20 февраля 1935 г., без обиняков сказал ему, что упорное противодействие Германии "Восточному пакту" в значительной мере объяснялось "прохладным, если даже не враждебным" отношением к пакту Англии. Когда Саймон стал оправдываться, полпред предложил, чтобы британское правительство еще раз публично заявило о своей поддержке пакта.
      "Саймон сразу стал ежиться, - сообщал советский полпред в НКИД. Видимо, мое предложение ему пришлось не совсем по вкусу. Тут вступился Иден и, поддерживая Саймона, стал доказывать, что у британского правительства несколько слабая позиция: оно само ведь не собирается участвовать в Восточном пакте, а Германию должно заставлять к нему присоединиться"{*15}.
      Вермахт бьет в барабаны
      Сопоставление документов показывает, какую двуличную игру вела англо-французская дипломатия в отношении Советского Союза.
      Получив 3 февраля 1935 г. от английского посла Фиппса текст лондонского коммюнике, Гитлер уединился и десять дней никого не принимал. В узком кругу фашистской верхушки лихорадочно обсуждалась дальнейшая тактика. Разумеется, в Берлине "умиротворение" толковали по-своему. Во всей этой программе гитлеровцев интересовал лишь один вопрос - ликвидация "цепей Версаля". Поскольку его гаранты, Англия и Франция, попустительствовали ускоренному "секретному" перевооружению Германии, нацисты все чаще возвращались к мысли - не ликвидировать ли в одностороннем порядке ограничения? От такого шага их удерживала только нерешенность вопроса о Сааре. Это заставляло внешне соблюдать "приличия" в отношении Лиги наций. После возвращения Саара Германии данное препятствие отпало{37}. К тому же лондонская программа предусматривала заманчивые для Германии авансы. Не пришло ли время для создания армии явочным порядком?
      Гитлеровцы хотели выяснить в первую очередь, насколько крепко согласие на отмену военных ограничений увязано с другими пунктами программы. После изучения документа и откровенных разъяснений, полученных за кулисами, они поняли, что главным было предложение западных держав заключить "воздушный пакт". Остальные пункты являлись "гарниром" и предназначались для общественного мнения. Ситуация подсказала нехитрый дипломатический ход.
      14 февраля Нейрат вручил Фиппсу официальный ответ германского правительства. Оно заявляло о готовности заключить "воздушную конвенцию", а остальные предложения обошло молчанием. В качестве первого шага Берлин предложил Англии начать двусторонние переговоры. Это была грубо сработанная ловушка для Саймона. Заинтересовав перспективой соглашения по вызывавшему беспокойство Англии вопросу (оборона от нападения с воздуха), вбить клин в ее отношения с Францией.
      Игра в полной мере удалась. Ответ гласил, что Форин оффис с радостью принимает предложение о германо-английском обмене мнениями в развитие уже имевших место двусторонних переговоров. Одновременно английское правительство сообщило о намерении послать в Берлин для переговоров министра иностранных дел Саймона (прибудет 8 марта). Чтобы скрыть истинную цель встречи, Лондон именовал переговоры "информационными беседами".
      Успех превзошел все ожидания гитлеровцев. Впервые за 60 лет министр иностранных дел Англии посетит Берлин!
      Ясно выраженное стремление Великобритании к сговору позволило гитлеровцам довести до конца задуманную дипломатическую комбинацию. Опубликование правительством Англии 4 марта "Белой книги", в связи с предстоявшими прениями по бюджету в палате общин{38}, дало повод нацистам "обидеться". На следующий же день Нейрат вызвал Фиппса и сообщил, что Гитлер простудился и вынужден отказать себе в удовольствии принять британского министра. "Дипломатический" характер простуды "фюрера" не вызывал сомнений. Правительству Англии пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Двусторонние переговоры откладывались на неопределенный срок. Лондон оставался "на привязи" у германского МИД.
      10 марта гитлеровцы пустили пробный шар. Услужливый корреспондент английской газеты "Дейли мейл" У. Прайс был приглашен к Герингу. Тот заявил, что Германия приняла решение создать военную авиацию. Англия и Франция, пояснил он, предложили ей участвовать в "воздушном пакте" о взаимопомощи. Но как может то или иное государство оказать помощь воздушными силами, не имея их?
      В Берлине с нетерпением ждали реакции Лондона. Она оказалась именно такой, на какую рассчитывали. В парламенте Саймон опять заявил о намерении отправиться в Берлин. Гитлеровцы решили, что могут действовать без риска.
      16 марта 1935 г. специальные выпуски берлинских газет вышли с сенсационными заголовками: "Великий день в истории Германии", "Отныне смыт позор поражения". Тогда же был опубликован закон о введении всеобщей воинской повинности. В мирное время германская армия будет состоять из 12 корпусов (36 дивизий). По подсчетам английских военных специалистов, новый закон должен был обеспечить рейху 550 - 600 тыс. солдат. (Французская армия располагала 300 тыс.)
      "Во второй половине дня в субботу [16 марта], - говорится в подписанном Нейратом меморандуме германского МИД, - рейхсканцлер принял в моем присутствии поочередно французского, английского, итальянского и польского послов, с тем, чтобы лично информировать сих господ о принятом в тот же день на заседании кабинета решении ввести всеобщую воинскую обязанность..."
      Как и следовало ожидать, эта новость оказалась для всех послов "неожиданной".
      Предположение гитлеровцев подтвердилось. Западные державы ограничились бумажными протестами. Об их тоне говорит, в частности, меморандум, который составил Нейрат после визита к нему Фиппса 18 марта.
      "Сегодня меня посетил английский посол и вручил прилагаемую ноту, излагающую позицию британского правительства в связи с законом о расширении вермахта. Я отклонил содержащийся в первом пункте ноты протест по поводу одностороннего введения всеобщей воинской повинности и создания военно-воздушных сил и указал, что во всяком случае, поскольку Межсоюзническая контрольная комиссия установила, что положения Версальского договора, касающиеся разоружения, были выполнены Германией, а другие стороны, подписавшие договор, не выполнили своих обязательств о разоружении, договор был таким образом нарушен.
      Я ответил утвердительно на вопрос, содержащийся в последнем пункте ноты, касательно того, намерены ли мы по-прежнему обсудить вопросы, поднятые во франко-английском коммюнике от 3 февраля, оговорив лишь, что должны быть исключены какие-либо предполагаемые дискуссии по вопросу - имели ли мы право ввести у нас всеобщую воинскую повинность. Английский посол тогда сказал, что, как он понимает, в этих обстоятельствах визит английских министров, который был уже согласован, состоится 24-го и в последующие дни".
      Английский "протест" поверг в изумление даже гитлеровцев. После случившегося британские министры просили "фюрера" соблаговолить принять их в Берлине!
      Закон от 16 марта 1935 г. означал односторонний разрыв Версальского договора и переход Германии к открытому вооружению. "Субботний сюрприз" Гитлера явился прямым результатом политики "умиротворения". Подчеркивая ответственность, которая ложилась на Англию, "Правда" писала:
      "Если германское правительство демонстративно отвергло какие бы то ни было гарантии безопасности и бешено вооружается, чтобы навязать Европе новую войну, то оно осмелилось на этот шаг только благодаря позиции британского империализма... Английский империализм всеми силами мешает согласованным действиям тех, для кого вооружение фашистской Германии является непосредственной опасностью..."{*16}
      Инцидент в Уал-Уал: волк и ягненок
      Генерал Де Боно, министр колоний, прибыл во дворец "Палаццо Венеция" для беседы с глазу на глаз с Муссолини. Участник пресловутого "похода на Рим" в 1922 г., ознаменовавшего установление в стране фашистского режима, он был на "ты" с итальянским диктатором. "Слушай, - сказал генерал, - если там будет ;война и если ты считаешь меня достойным и способным, честь руководства кампанией ты должен предоставить мне".
      Речь шла об Эфиопии. Зная о замыслах "дуче" и тех, кто вдохновлял его политику, Де Боно спешил использовать случай в своих честолюбивых целях. В прошлом глава фашистской милиции, один из организаторов убийства Матеотти{39}, он рассчитывал блеском военных побед прикрыть грязное пятно в своей биографии.
      "Дуче пристально посмотрел на меня, - пишет Де Боно в своих мемуарах, и сразу ответил:
      - Разумеется.
      - Ты не считаешь меня слишком старым? - спросил я.
      - Нет, - ответил он, - потому что мы не должны терять времени.
      С того момента у дуче окончательно сложилось мнение, что дело должно быть урегулировано не позже 1936 г... Стояла осень 1933 г. Дуче никому не сообщал о будущих операциях в Восточной Африке; только он и я знали о том, что должно произойти".
      Так было положено начало практической подготовке разбойничьего нападения на Эфиопию.
      Трагедия Эфиопии, ставшей жертвой итало-фашистской агрессии, имеет свою полную драматизма предысторию. С конца XIX века Эфиопия оказалась окруженной стаей империалистических хищников, поделивших между собой африканский континент. Вскоре большая, хорошо вооруженная итальянская армия двинулась к сердцу страны. Но мужественный народ, поднявшийся на защиту своей независимости, нанес сокрушительное поражение агрессорам. В 1896 г. в битве при Адуа итальянская армия была наголову разбита. В один день она потеряла столько же солдат, сколько за все войны Рисорджименто{40}, вместе взятые. После этой победы Эфиопия "появилась" на политической карте мира.
      В последующие десятилетия жизнь страны протекала в узком и полном опасностей русле, созданном борьбой и соперничеством империалистических держав. В 1919 г. Италия предложила Англии совместно разделить Эфиопию. В 1921 г. англичане попытались получить крупную концессию на строительство плотины у озера Тана. Франция парировала их попытки. В 1923 г. Италия добилась принятия Эфиопии в Лигу наций. Новое секретное соглашение О. Чемберлена и Муссолини в декабре 1925 г. о разделе страны было разоблачено французской печатью и потерпело провал. Италия стала изыскивать иные пути для реализации своих замыслов. В 1928 г. она заключила с Эфиопией договор о "дружбе".
      Тем временем в Эфиопию "мирно" проникали французские, итальянские, английские, американские и прочие фирмы. В 1930 г. в Аддис-Абебу для "упорядочения" ее финансов прибыл американский советник Колсон. "Цезарь в Абиссинии" - так назвал его один из биографов.
      Казалось бы, мало связанное с Эфиопией событие - крушение биржи в Нью-Йорке осенью 1929 г. - открыло еще одну черную страницу в судьбе далекого от США африканского государства. Борьба за рынки и сферы влияния в Эфиопии резко усилилась в годы мирового экономического кризиса. Каждая из империалистических держав стремилась вытеснить конкурентов и обеспечить себе преимущественные права. Необычайную активность развила Япония. Ее товары составляли 60% импорта страны, а ввоз текстиля - 80%.
      Первые удары кризиса начали сотрясать экономику Италии еще в 1926 1927 гг. Обнищание трудящихся, миллионная армия безработных, массовое разорение мелких и средних предпринимателей, даже крупнейшие банки и тресты находились на грани банкротства, - таковы внешние рамки катастрофы, постигшей страну. Внутри этих рамок - страдания, отчаяние и гнев миллионов людей, широкое распространение антифашистских настроений. Итальянская компартия направляла борьбу рабочих против антинародного режима.
      Спасая власть буржуазии, фашистское правительство прибегло к жестоким репрессиям против коммунистов. Рабочие были насильственно объединены в "корпорации"{41}. Огромные средства расходовались на приобретение акций и облигаций кредитных и промышленных предприятий, избавляя их от петли банкротства, Фашистское государство становилось акционером или собственником многих предприятий в ряде отраслей, занимавших ведущее положение. Кучка крупных монополистов, действуя за его спиной, фактически сосредоточивала в своих руках управление всей экономикой страны.
      Большой мастер спектаклей "для толпы", Муссолини для укрепления личного престижа разыграл очередной фарс с "плебисцитом". В конце 1933 г. парламент был распущен. Новые выборы были назначены на март 1934 г. Техника проведения "тайного голосования" обеспечивала фашистам успех. Избиратели получали два бюллетеня: один - с зеленой, белой и красной полосами (цвета государственного флага) и словом "да", другой - чистый лист бумаги означал "нет". Избиратель мог зайти в кабину и там опустить в урну тот или иной листок. На этом "тайна" голосования кончалась. Неиспользованный бюллетень надлежало сдать офицеру фашистской милиции, стоявшему у выхода. Но даже в таких условиях рабочие Милана - столицы промышленного севера - бросили "дуче" свыше 5 тыс. бюллетеней с безмолвным, но решительным "нет!"
      В годы кризиса все явственнее проступали агрессивные устремления итальянского империализма, "обиженного" в Версале и требовавшего нового передела мира.
      "Италия является больше островом, чем полуостровом... она вытянута в направлении к берегам и сердцу Африки... Исторические цели Италии имеют два имени: Азия и Африка... - говорил Муссолини в одной из речей. - Италия скорее, чем какая-либо иная страна, способна более полно ввести Африку в круг цивилизованного мира. Позиция Италии в Средиземном море, которое снова приобрело свою историческую функцию соединения Запада и Востока, делает выполнение этой задачи ее правом и долгом. Мы не добиваемся привилегий или монопольного положения, но мы желаем и требуем, чтобы те, кто "успел", кто насытился и настроен консервативно, воздержались от попыток преградить эту культурную, политическую и экономическую экспансию фашистской Италии".
      Относительная слабость экономики и необеспеченность некоторыми важными видами стратегического сырья удерживали фашистскую Италию от единоборства со своими соперниками. Приход гитлеровцев к власти был воспринят Муссолини с радостью. Муссолини видел в этом укрепление "престижа" фашистского режима, родоначальником которого он считал себя. Правда, возникала угроза столкновения интересов в Центральной Европе и на Балканах. Но, с другой стороны, появление реваншистской Германии связывало руки Франции, главному конкуренту Италии на Средиземном море. Острые экономические и внутриполитические трудности толкали Италию искать выход на путях военных авантюр. Новая расстановка сил в Европе, отказ западных держав от коллективной безопасности и заигрывание с фашистскими государствами открывали благоприятные возможности для их осуществления. "Дуче" решил, что приближается время для претворения в жизнь давнего плана захватить Эфиопию.
      Осенью 1933 г. Италия стала готовиться к агрессии. В начале 1934 г. командующего итальянским королевским корпусом в Эритрее и одновременно военного атташе в Аддис-Абебе (весьма любопытное сочетание должностей!) полковника Витторио Руджеро вызвали в Рим для "консультаций". Содержание этих бесед стало известно намного позже. Ему поручили приступить к проведению программы политических подрывных действий в Эфиопии. Он должен был по сигналу из Рима обеспечить повод для открытия военных действий.
      Примерно в то же время генерал Байстрокки, заместитель военного министра, получил указание Муссолини разработать план быстрого захвата Эфиопии. Генерал высказывал опасения: подобная операция вдали от Италии, когда войска и вооружение надо перебрасывать через Суэцкий канал, ключи от которого находились у Англии, создаст слишком рискованную ситуацию. "Дуче" возразил: приказ о наступлении будет дан лишь тогда, когда в результате предпринятых политических акций "ни демократии с зависимыми от них странами - Малой Антантой, ни Германия не смогут создать ни малейшей помехи".
      Это заявление свидетельствует не только о намерении итальянского диктатора совершить "боевые подвиги", лишь убедившись в их полной безопасности. Оно говорит также о том, что исходным моментом являлась вера в безнаказанность агрессии.
      Весной 1934 г., как раз в те дни, когда Муссолини распространялся о "долге" Италии ввести Африку "в круг цивилизованного мира", в "Палаццо Венеция" состоялось секретное заседание. К "дуче" были вызваны начальник штаба генерал Бадольо, министр колоний Де Боно и заместитель министра по иностранным делам Сувич (портфель министра иностранных дел принадлежал самому Муссолини). На повестке стоял вопрос об "оборонительных мероприятиях" на границе Эритреи (тогда итальянской колонии) с Эфиопией. О характере "оборонительных мероприятий" можно судить по сформулированному Муссолини резюме:
      "1. Завершение оборонительных мероприятий в кратчайший срок.
      2. После завершения оборонительных мероприятий изучить вопрос о косвенном провоцировании акции со стороны Эфиопии.
      3. В том, что касается нашего общего курса в отношении Эфиопии, продолжать политику, которая имеет целью избежать любых помех нашим военным приготовлениям, следовательно, политику, в наибольшей возможной степени основанную на договоре о дружбе...
      4. Абсолютное молчание в том, что касается правительств Франции и Великобритании относительно политики военных приготовлений".
      Форсированная подготовка к нападению и одновременно "в наиболее возможной степени" проявление "дружбы" - таковы были приемы итальянского фашизма.
      Муссолини не удалось сохранить военные приготовления в тайне. В августе того же года американский военный атташе направил в Вашингтон следующую информацию:
      "Военные приготовления к операциям против Абиссинии. Как стало известно из надежных источников, Генеральный штаб итальянской армии разработал план завоевания и оккупации Абиссинии. В соответствии с полученной информацией, подготовительные меры для выполнения указанного выше плана операций, включающие создание запаса военного снаряжения и выравнивание площадок для сооружения дополнительных аэродромов, уже находятся в стадии осуществления. На протяжении последних двух недель лица, связанные с вооруженными силами, работающие в колониальной администрации или министерстве иностранных дел, прямо или намеками говорили о "предполагаемых военных операциях в Абиссинии, имеющих целью расширение колониальных владений Италии...
      В случае, если названная операция будет проводиться, командование итальянскими силами поручат генералу Грациани, известному по его руководству колониальной войной в Киренаике и являющемуся командующим армейским корпусом в Уд и но. Военные планы предусматривают использование 100000 человек и авиационных соединений, включая бомбардировочные. Было сообщено, что основные силы разделятся на две колонны, первая двинется к Аддис-Абебе с севера (Эритрея), вторая направится к той же цели с юга (Сомалиленд). Одной из главных задач авиации станет разрушение коммуникаций между Джибути и Аддис-Абебой (принадлежащей Франции железной дороги).
      Как предполагается, операция обойдется не менее двух биллионов лир (17300000 долл.)".
      В декабре 1934 г. в сообщениях телеграфных агентств вдруг замелькало незнакомое для европейцев название "Уал-Уал". Любопытные отыскивали на карте еле заметную точку в восточной части Эфиопии, в углу между Британским Сомали, отрезающим страну от Аденского залива, и Итальянским Сомали, протянувшимся вдоль берега Индийского океана. В начале декабря здесь произошли кровавые события, привлекшие внимание всего мира.
      "Англо-эфиопская разграничительная комиссия, - сообщал за несколько дней до этого американский поверенный в делах в Аддис-Абебе, - в сопровождении обычного вооруженного эфиопского эскорта проводила работы в пустыне Огаден близ пересечения границ Эфиопии, итальянских владений (Сомали) и британских владений (Сомалиленд). 23 ноября комиссия неожиданно натолкнулась на итальянский укрепленный форт в Уал-Уал. Уал-Уал является важным источником водоснабжения в пустыне Огаден и расположен примерно в 100 километрах от границы на территории Эфиопии.
      Итальянцы, видимо, отказались разрешить комиссии пройти через их линии и даже не позволили подойти к колодцам.
      - Почему мы не слышали об этом раньше? - спросил я моего информатора.
      - Они все это время вели переписку. Протесты направлялись фортом в итальянский штаб по радио.
      - Тогда почему же обстановка вдруг стала столь острой, что возникла необходимость экстренного созыва заседания правительства?
      - Потому что вчера комиссия получила наконец ответ.
      - Каково его содержание? - спросил я.
      - Военная демонстрация с участием танков и самолетов".
      Когда поверенный в делах США отправлял депешу, события уже далеко опередили ее содержание. 5 декабря в Уал-Уал произошло вооруженное столкновение. Итальянский гарнизон, вооруженный пулеметами, бронемашинами и самолетами, заставил эфиопские воинские части отступить, оставив на поле боя свыше сотни убитых.
      Обе стороны заявили протесты. Италия нагло требовала извинений и возмещения ущерба. Правительство Эфиопии предложило урегулировать вопрос, применив процедуру примирения или арбитража, которая предусмотрена договором о дружбе от 1928 г. Итальянцы продолжали настаивать на своем. Тогда Эфиопия обратилась в Лигу наций. Попытки Англии и Франции уладить конфликт закулисным компромиссом за счет пострадавшей стороны оказались тщетными. Муссолини создал желанный предлог для агрессии{*17}.
      Муссолини получает "дюжину бананов"
      Намерение "дуче" затеять авантюру в Африке создавало, по мнению Парижа, удачную политическую ситуацию: пожертвовав Эфиопией, обезопасить французские колонии в Северной Африке, получить дружбу итальянского диктатора и использовать ее для сближения с третьим рейхом.
      Не теряя времени, Лаваль отправился в Рим. Настроение министра иностранных дел несколько настораживало сотрудников Кэ д'Орсе. Закулисные переговоры с Италией, начатые еще 1 ноября, далеко не закончены, но Лаваль решил ехать. "Поездка важнее, чем текст соглашения", - заявил он. Что принесет Франции "политика двусмысленностей", изобретенная новым министром?
      Переговоры в Риме завершились подписанием 7 января 1935 г. франко-итальянского соглашения. Оно сразу вызвало подозрения: не воспользовался ли Муссолини этой встречей для того, чтобы получить от Лаваля carte blanche{42} в отношении Эфиопии? Политики и дипломаты читали и перечитывали опубликованные тексты. Но в них говорилось об "укреплении мира" в Европе, о территориальном разграничении между владениями двух держав в Африке, о положении итальянцев в Тунисе{43} и, наконец, о некоторых вопросах экономического сотрудничества Франции и Италии в Эфиопии.
      - Знаете ли вы, что Муссолини не соберет и дюжины бананов на той территории, которую я уступил ему в Сахаре и близ Джибути? - отшучивался Лаваль. - Зато теперь Италия вместо Франции должна будет содержать там полицейских. Главное же, Муссолини перестанет поддерживать Германию в вопросе вооружений. В сделке с ним я оставил ему свою рубашку, а увез его рубашку вместе с запонками!
      Шутки Лаваля, разумеется, не могли успокоить тех, кто желал знать правду. Ставшие известными некоторые подробности визита в Рим еще более усугубили подозрения. Франко-итальянские переговоры начались утром 6 января. В первой половине дня была согласована позиция сторон по австрийскому вопросу. Когда перешли к главной и самой трудной проблеме - Африке, дело застопорилось. Вечером во французском посольстве, занимавшем "палаццо Фарнезе" - роскошный дворец эпохи Возрождения, Лаваль устроил прием в честь "дуче". В 11 часов Лаваль и Муссолини уединились для переговоров с глазу на глаз. "Все в порядке", - заявил, улыбаясь, Лаваль одному из французских журналистов, когда уже за полночь вернулся к гостям. Действительно, на следующий день были подписаны общая декларация и соглашения по остальным вопросам, являвшимся предметом переговоров. Не во время ли этой встречи два ренегата от социализма совершили тайную сделку за счет Эфиопии?
      В публичных выступлениях Лаваль пытался реабилитировать себя и несколько раз отвергал предъявлявшиеся ему обвинения. Но он признавал, что предоставил Муссолини полную свободу для "мирного" проникновения в Эфиопию.
      Интересная деталь содержится в мемуарах бывшего советника французского посольства в Риме Ж. Блонде-ля. Он участвовал в переговорах.
      "С точки зрения Муссолини, это соглашение, которое предоставляло ему свободу деятельности в Абиссинии, являлось первым шагом к ее завоеванию. Он начал его в октябре (1935 г. - Лег.). И когда в конце года Л аваль в личном письме, которое доставил один из сотрудников его секретариата и копия которого находилась в посольстве, попытался получить от январского собеседника письменное свидетельство о своей непричастности к итальянской агрессии, Муссолини уклонился. Более того, он напомнил Лавалю одно неудачное выражение, которое последний не отрицал, но смысл которого оспаривал: "Теперь вы имеете свободу рук". Что касается меня, - продолжал Блондель, то, читая эту переписку, я полагал, что оба собеседника во время разговора с глазу на глаз во дворце Фарнезе попросту намеренно уклонились от уточнения устраивавшего их экивока"{44}.
      Три с лишним десятилетия, прошедшие со времени описываемых событий, окончательно сняли покров тайны. Предъявлявшиеся демократической общественностью обвинения Лавалю были справедливыми и теперь доказаны документально. Политика "умиротворения" Италии означала прямое поощрение фашистской агрессии.
      Сговор с Лавалем придал Муссолини храбрость. "Нация, для того чтобы оставаться здоровой, должна воевать каждые двадцать пять лет", - заявил он вскоре своему заместителю по министерству иностранных дел Сувичу. В день подписания франко-итальянского соглашения Де Боно был направлен в Эритрею для подготовки военных операций против Эфиопии с севера. Освободившийся портфель министра колоний Муссолини взял себе. В феврале Италия начала переброску в африканские владения двух дивизий (30000 человек) и 10000 рабочих "для строительства дорог". 27 февраля ее правительство заявило, что готово к "любой неожиданности". Тем временем генеральный штаб уточнял планы вторжения, предусматривая открытие операций в сентябре.
      Сосредоточив в своих руках подготовку к агрессии{45}, Муссолини не мог не учитывать, что решающее значение для исхода затеваемой авантюры имела позиция Англии. Стоило ей перекрыть Суэцкий канал, как итальянские войска в Африке оказались бы отрезанными от своей основной базы на расстоянии 3,5 - 4 тыс. км.
      29 января Леонардо Витетти, советник итальянского посольства в Лондоне, нанес "неофициальный" визит в Форин оффис. Он сообщил о секретном соглашении Лаваля и Муссолини, а также довел до сведения желание Италии согласовать с Англией интересы двух государств в Эфиопии. "Этот шаг являлся вежливым намеком, так он и был воспринят, что, если Италии будет предоставлена свобода рук, английские интересы не будут затронуты", - пишет А. Киркпатрик, видный английский дипломат, в своем исследовании, посвященном Муссолини.
      Англия не спешила с ответом. Разумеется, укрепление позиций Италии в районе Красного моря создавало угрозу имперским коммуникациям. Кроме того, Лондон беспокоила судьба находившегося в Эфиопии озера Тана. На его дне лежали ключи от Нила, питавшего своими водами Египет, а тот своими соками питал британский империализм. Казалось, это должно было заставить Англию решительно пресечь итальянские поползновения в Восточной Африке.
      В кругу близких людей Саймон высказывал, однако, совершенно иные опасения: если Англия помешает Муссолини захватить Эфиопию, то режим "дуче" падет, и Италия окажется во власти "большевиков". Не в силу ли подобных соображений специальная комиссия, созданная британским правительством для "изучения" вопроса, сделала вывод: у Англии нет в Абиссинии или в соседних с нею странах жизненных интересов, которые заставили бы ее оказать сопротивление завоеванию Абиссинии Италией.