Приведенные документы помогают понять, что скрывалось за формулой Лонга. Стержнем политики США и Англии, справедливо писала в те дни "Правда", являлось "вооружение Германии для удара по СССР"{*13}.
      Нуждалась ли Польша в безопасности?
      Среди государств, которым грозила наибольшая опасность со стороны фашистской Германии, находилась и Польша. Казалось бы, ее правительство должно было в числе первых одобрить и поддержать советское предложение о системе коллективной безопасности в Европе. Буржуазная же Польша, словно влекомая какими-то темными силами, упорно придерживалась курса, который делал неизбежной трагическую развязку, наступившую в сентябре 1939 г.
      Действительно, в те годы Польша находилась во власти темных сил. Их олицетворял антинародный режим Пилсудского, представлявший интересы самых реакционных кругов капиталистов и помещиков. Яд великодержавного шовинизма в отношении национальных меньшинств, террор против коммунистов и демократов таковы отличительные черты режима "санации". Неизменной чертой ее внешней политики была ненависть к стране социализма.
      Развитие событий в Европе поставило перед Польшей самую ответственную за историю страны проблему - предотвратить смертельную опасность, которая исходила от фашистской Германии. И это можно было сделать при условии тесного сотрудничества с СССР. Объединение усилий двух государств во имя защиты мира определило бы совершенно иную расстановку сил в Европе и, безусловно, изменило ход событий. Оно способствовало бы созданию системы коллективной безопасности. Это в огромной степени затруднило бы подготовку гитлеровцев к войне, а возможно, привело бы и к крушению фашистского режима. В самом зародыше была бы разбита коварная тактика агрессоров - расправляться с противниками поодиночке, начиная с самого слабого. Ставшие недавно известными документы немецкого командования подтверждают, что без подчинения военно-экономических ресурсов Западной Европы Германия не рискнула бы вступить в борьбу против Советского Союза, прикрывающего Польшу. Но если бы гитлеровцы напали на Францию, то Польша и СССР, находясь в тылу Германии, не допустили бы ее разгрома.
      Следует отметить любопытный факт. Сразу же после установления в Германии фашистского режима польское правительство довело по неофициальным каналам до сведения советских руководителей, что "Польша никогда, ни при каких обстоятельствах не объединится с Германией против России". Заявление встретило в Москве благоприятный отклик, но в дальнейшем эта инициатива не получила развития. Как выяснилось, вспышка благоразумия у Пилсудского была вызвана опасением, как бы гитлеровцы, требовавшие отторжения от Польши "коридора" и Верхней Силезии, не начали реализацию своих замыслов. Вскоре приступ страха прошел. Деятели "санации" стали восхищаться репрессиями нацистов против коммунистов и демократов (разве не по гитлеровскому образцу был ими создан в Березе Картуской "свой" концлагерь?). Их пленила другая перспектива - добиться дружбы "фюрера". Порожденная душевной симпатией и политической близорукостью правящей клики, эта политика связана с именем тогдашнего министра иностранных дел Юзефа Бека. Он участвовал в формировании этого курса и после смерти Пилсудского довел его до логического конца крушения польского государства.
      Политическая карьера Бека началась осенней ночью 1917 г. Переодевшись кучером и взобравшись на козлы коляски, знававшей лучшие времена, он нелегально пересек бвшую австрийскую границу и въехал на территорию Украины. В России только что свершилась революция. Ее активными участниками стали тысячи польских трудящихся. Многие из них в отрядах Красной Армии защищали молодую Советскую республику от нашествия империалистов, зная, что тем самым борются за лучшее будущее Польши. С иными целями прибыл Бек.
      Обзаведясь формой командира Красной Армии, Бек побывал на Кубани, в Сибири и Мурманске, где тайно вербовал поляков в нелегальные вооруженные отряды. Подозрительные разъезды молодого "командира" привлекли внимание чекистов. Кое-как избежав ареста, Бек ищет спасения в бегстве. Без документов, то пешком, то на крыше вагона он возвращается в Польшу.
      Участие в войне, спровоцированной империалистами и развязанной панской Польшей против Советской России весной 1920 г., позволило Беку проникнуть в ближайшее окружение Пилсудского. Вскоре он получил назначение в Париж в качестве военного атташе при польском посольстве. "Французская глава" в биографии будущего министра оказалась кратким эпизодом. Похитив документ, содержавший не предназначавшиеся для иностранцев сведения о французской армии, Бек вынужден был расстаться с Парижем и его ночной жизнью.
      "Маршал Пилсудский, - отмечает биограф польского министра, - был весьма доволен тем, как Бек выполнил поставленную перед ним задачу. Но воспоминания о его деятельности в Париже в качестве военного атташе, по тем же причинам, стали тяжелым грузом во взаимоотношениях будущего министра иностранных дел с определенными французскими кругами".
      После государственного переворота Пилсудского в 1926 г. Бек стал шефом канцелярии военного министра. Эту должность он совмещал с выполнением доверительных поручений маршала. В 1932 г., когда правительство Франции отклонило его кандидатуру на пост посла, он получил портфель министра иностранных дел.
      Среди коллег на Западе Бек пользовался дурной репутацией. В дипломатических кругах он был известен как человек, слову которого опасно доверять. Его откровенный цинизм и неразборчивость в средствах коробили даже видавших виды буржуазных политиков. Поговаривали, что драгоценности на вечерних туалетах супруги министра наглядно свидетельствовали о высокой оценке в Берлине его усилий по укреплению "добрососедских" отношений Польши с фашистским рейхом.
      В качестве основы польской внешней политики Бек провозгласил "равновесие" в отношениях с СССР и Германией. Он толковал данный курс как стремление избежать того, чтобы сближение с одной из держав отрицательно сказалось на взаимоотношениях с другой. С легкой руки Бека такая характеристика польской политики тех лет бытует на страницах исследований буржуазных авторов. Однако документы и, в частности, опубликованные в самое последнее время материалы из личного архива бывшего польского посла в Берлине Липского раскрывают смысл затеянного Пилсудским и Беком "балансирования" на канате натянутых советско-германских отношений.
      Словесная эквилибристика по поводу политики "равновесия" была призвана скрыть сговор между Берлином и Варшавой против СССР. Антикоммунизм явился той платформой, вступив на которую Пилсудский и Бек тотчас же встретили Гитлера, протягивавшего им руки.
      Нацистов чрезвычайно беспокоила возможность польско-советского сближения. Для противодействия этому они решили "заморозить" конфликт с Польшей до наступления "выгодной для Германии ситуации". Их дипломатия не скупилась на лицемерные авансы. В беседах с польским посланником Высоцким в мае 1933 г. Гитлер подчеркивал "миролюбие" и "уступчивость" Германии к своему соседу. Упор делался на "общность задач" в борьбе против мифической "угрозы с Востока". Немецкая печать раздувала значение "майских встреч", рекламируя их как доказательство желания правительства рейха урегулировать путем переговоров отношения с Польшей.
      Стратеги из Бельведера{32} поспешили откликнуться на "заманчивые" предложения. Они пошли на сближение с фашистской Германией, в основе которого лежала враждебность обоих государств к Советскому Союзу. Крупный польский помещик князь Сапега, выступая в сентябре 1933 г. с лекцией о международном положении, так сформулировал новую концепцию:
      "Перед нами встал вопрос - будем ли мы форпостом Европы, расширяющимся в восточном направлении, или станем барьером, преграждающим путь европейской экспансии на Восток. Господа, история уничтожит этот барьер, и наша страна превратится в поле битвы, где будет вестись борьба между Востоком и Западом. Поэтому мы должны стать форпостом Европы, и наша внешнеполитическая задача заключается в том, чтобы подготовиться к такой роли и всячески содействовать европейской солидарности и европейской экспансии..."
      Решив проявить инициативу, польская дипломатия сочла, что выход Германии из Лиги наций создал подходящую ситуацию для соглашения. Новому послу в Берлине Липскому поручили довести до сведения германского правительства соответствующие предложения, которые включали гарантию рейхом западной границы Польши. Бывший кайзеровский офицер граф Юзеф Липский, горячо симпатизировавший фашистскому режиму, был подходящей фигурой для этой миссии.
      Предложения Пилсудского устраивали гитлеровцев. Подготовка Германии к войне только началась, и ее соседи пока были сильнее. Гитлер готов был дать "торжественное обязательство" жить с ними в мире. "Я гарантирую любые границы, - говорил он, - и подпишу любые пакты о ненападении и дружбе". В беседе с польским послом 15 ноября 1933 г. "фюрер" рассыпался в комплиментах Пилсудскому. В его пространном монологе главной была мысль об опасности коммунизма для Европы и о той роли "бастиона", которую должна сыграть расположенная на границе "с Азией" Польша. Что касается отношения к Польше, то Гитлер заверил, будто имеет самые мирные намерения.
      "Он не хочет, - доносил посол в Варшаву, - чтобы внешняя политика его правительства была запятнана кровью. Это было бы в полном противоречии с его мировоззрением". Гитлер заявил, что сама мысль о войне должна быть устранена из германо-польских отношений (танки, которые через пять лет ворвутся в Варшаву, только проектировались на заводах Круппа). И он предложил зафиксировать высказанную им точку зрения в форме договора.
      А что сказал "фюрер" о германо-польской границе? Если судить по записи беседы, опубликованной в 1939г. в "Белой книге", то данный вопрос даже не затрагивался. В действительности же правительство Польши фальсифицировало документ, изъяв весьма важную "деталь". В конце пятого абзаца, где излагается немецкая точка зрения на перспективы германо-польских отношений, опущена фраза Гитлера: "Возможно, когда-нибудь в будущем некоторые проблемы взаимоотношений с Польшей смогут быть разрешены в дружеской атмосфере, например путем компенсации".
      Разъясняя этот пункт беседы с "фюрером", Липский писал Беку 30 ноября 1933 г.:
      "...проблема границ не была затронута в разговоре с канцлером непосредственно; он лишь намекнул, что эти вопросы следует отложить на будущее, в надежде, что при благоприятных обстоятельствах может быть найдено решение, удовлетворяющее обе стороны".
      Речь шла о "компенсации" за счет советских земель, а под "благоприятными обстоятельствами" подразумевался распад социалистического государства, о чем мечтали тогда на Западе. Германо-польские переговоры завершились подписанием 26 января 1934 г. декларации о мирном разрешении споров. Содержание беседы Гитлера с Липским накануне подписания декларации свидетельствует, что в действительности она представляла собой нечто большее.
      "В своей длинной речи канцлер указал на значение улучшения польско-германских отношений, - сообщал Липский в Варшаву о беседе с "фюрером". - Он подчеркнул ответственную роль, которую Польша играет на Востоке. Обратившись к вопросу о России, он сказал, что, в отличие от других, не является оптимистом в том, что касается России. Он опасается, в частности, что в будущем этот гигант, чей уровень вооружений является весьма угрожающим, может превратиться в опасность для Европы. Он подчеркнул, что по тракторам, например, Россия в четыре раза сильней Германии. Коснувшись русско-японского конфликта, он высказал мнение, что Россия перед лицом такого динамичного курса Японии будет вынуждена отказаться от своих позиций на Дальнем Востоке. Она получит тогда возможность всю силу своего давления обратить на Запад. Очень серьезная опасность тогда возникнет для западной цивилизации, особенно в связи с тем, что Россия прочно укоренилась в своей коммунистической доктрине. С этой точки зрения канцлер рассматривает роль Польши как очень важную. Он сказал: Польша является последним барьером цивилизации на Востоке..."
      Улучив минуту, когда Гитлер распространялся о роли Польши как "бастиона против коммунизма", Липский уважительно поддакнул: мол, Польша "часто играла роль щита для европейской культуры". В качестве примера он назвал сражение под Варшавой в 1920 г.
      "...Если мы воспримем нынешнее направление политики канцлера в отношении нас как положительный фактор, - спешил сообщить Липский в Варшаву, - то мне представлялось бы в высшей степени желательным, чтобы в ближайшем будущем развитие польско-германских отношений шло в направлении высказанных канцлером идей".
      Приведенное выше содержание беседы раскрывает подлинный смысл и цели германо-польской декларации. Речь шла не только и не столько о "добрососедских" отношениях между Германией и Польшей, сколько об их объединении против СССР. Так на деле выглядел польский принцип "равновесия" в отношениях с двумя соседями.
      Это объясняет позицию правительства Польши в отношении "Восточного пакта". Зачем связывать себя договором о взаимопомощи с СССР, когда глаза застилает мираж "благоприятных возможностей", которые вот-вот появятся в результате назревавшего между СССР и Японией конфликта. Польша сумеет реализовать их только с помощью Германии, а Гитлер настроен против пакта. Но прямо сказать об этом, разумеется, нельзя. И вот "Мефистофель в дипломатии", как иронически называли Бека, заявляет, будто проект договора ему пока неясен и нуждается в дальнейшем изучении.
      Сразу же после посещения Москвы с целью создать там "дружескую атмосферу" Бек начинает повсюду высказывать свои "сомнения" относительно искренности СССР в связи с проектом "Восточного пакта".
      "Бек по-прежнему тянет и находит десятки вопросов, которые требуют еще "выяснения", - говорил французский посол в Варшаве советскому полпреду 17 июля 1934 г. - Но в общем он против пакта. Он указывал... что Польша, собственно говоря, не нуждается в таком пакте (курсив мой. - Авт.), ибо, кроме добавочных обязательств, он ничего ей дать не может. Польша, мол, имеет договор о ненападении с СССР и Германией и союзные договоры с Францией и Румынией. Зачем же ей еще пакт о взаимной помощи?.. Поляки не хотят его, но станут свое поведение приноравливать к тому, как будет реагировать Германия".
      Для западноевропейской дипломатии не были секретом причины такой позиции правительства Польши. В обзорной записке Форин оффиса среди прочих факторов отмечалось: "Польша, возможно, желает иметь свободу рук на случай, если русские потерпят поражение от Японии..." На польское правительство сильно влияло враждебное отношение международного капитала к СССР и его идее о коллективной безопасности.
      В ходе переговоров о "Восточном пакте", когда стало очевидным противодействие Германии, позиция Польши приобрела важное значение. Многосторонний договор о взаимопомощи, который заключили бы СССР, Франция, Польша, Чехословакия, Эстония, Латвия и Литва, стал бы прочной основой укрепления мира в Европе. Гитлеровцы забеспокоились.
      В конце августа Липский был приглашен к Нейрату. Министр иностранных дел высказал мысль о необходимости польско-германского сотрудничества в связи с обсуждением проекта "Восточного пакта", но во избежание "фальшивых слухов" переговоры должны вестись в тайне. Затем он проводил Липского к Гитлеру.
      В начале беседы "фюрер" заявил о своем желании говорить "со всей откровенностью".
      "Канцлер вновь заявил, - сообщал Липский, - что присоединение Германии к пакту означало бы усиление Советов, чего он не желает по принципиальным соображениям, и что было бы, по его мнению, не только в ущерб Германии, но и всей Европе.
      В создавшейся обстановке позиция Польши имеет решающее значен-ие. Если Польша, хотя она и является соседом (СССР. - Авт.), присоединится к пакту, это лишит его главного аргумента, каким он располагает. Это вынудит его изменить свою позицию и доторговаться в конце концов до чего-либо с великими державами (хотя это не совсем точно, но ясно, что он.имеет в виду Gleichberechtigung{33}. С другой стороны, если бы он мог быть уверен, что отношение Польши к пакту тоже отрицательное, тогда достаточно одних тактических мер, которые осуществить сравнительно просто".
      Смысл слов Гитлера достаточно ясен. Играя на антисоветских настроениях пилсудчиков, он предложил сообща сорвать заключение "Восточного пакта". Правители Польши согласились на самоубийственный шаг. В сентябре 1934 г. правительства обоих государств официально заявили об отказе участвовать в предложенном СССР и Францией пакте.
      Советское предложение обеспечить безопасность народов Европы путем коллективных действий обозначило в 30-х годах главный рубеж борьбы за предотвращение мировой войны. Аналогичные меры Советское правительство предлагало принять и для укрепления мира на Дальнем Востоке. Для обуздания японского агрессора оно разработало проект регионального Тихоокеанского пакта. В качестве первого шага предусматривалось заключение СССР, США, Китаем и Японией пакта о ненападении.
      Основанные на глубоком марксистском анализе характера современной эпохи и ее основных закономерностей, советские предложения отвечали жизненным интересам народов. Опыт последующих лет, за который чело-; вечество заплатило столь дорогой ценой, говорит о том, что создание системы коллективной безопасности в Европе и на Дальнем Востоке было единственно реальным средством пресечь фашистскую агрессию в самом зародыше. Отвергнув советскую инициативу, мир империализма, раздираемый противоречиями и проникнутый ненавистью к Стране Советов, толкал человечество к новой мировой бойне{*14}.
      Глава IV.
      "Умиротворение" - овечья шкура провокаторов войны (1935 - 1936 гг.)
      Англо-французская программа "умиротворения" Европы
      1 февраля 1935 г. в лондонской "Таймс" появилось небольшое "сообщение", которое не могло не вызвать тревоги у английских буржуа. В корреспонденцию о предстоящем VII Конгрессе Коминтерна{34} была вставлена провокационная фраза о якобы приближавшемся "установлении Советской власти во всем мире". Рядом бросался в глаза заголовок другой статьи: "Советская военная мощь. 940 тыс. человек в Красной Армии. Растущие военные расходы". Чем объяснялись старания газеты запугать читателей?
      Разгадку можно найти в том же номере "Таймс". Там помещена довольно пространная статья лорда Лотиана. Он только что посетил Берлин, где беседовал с Гитлером, и теперь делился своими впечатлениями. "940 тыс. советских штыков" служили фоном для антисоветских разглагольствований лорда.
      Лотиан не был случайной или малозначащей фигурой на политической сцене Англии. В прошлом редактор журнала "Раунд тэйбл", личный секретарь Ллойд Джорджа, непосредственно участвовавший в выработке Версальского договора, член палаты лордов, заместитель государственного министра по делам Индии, он имел значительный вес в правящих сферах Англии.
      "Лорд Лотиан, - сообщал Хеш в Берлин незадолго до визита лорда к Гитлеру, - принадлежит к числу самых влиятельных неофициальных лиц в Англии и, безусловно, является самой крупной фигурой среди английских неофициальных лиц, которые до настоящего времени выражали желание быть принятыми канцлером".
      К чему же сводились впечатления Лотиана?
      Основным фактом, определяющим современное положение Европы, утверждал он, является то, что Германия не хочет войны и готова полностью отказаться от нее как средства разрешения споров со своими соседями при условии, что ей будет предоставлено подлинное равенство.
      Затем автор риторически вопрошал: а можно ли доверять Германии? Ведь за последние 15 лет заключено сотни две пактов об отказе от войны, но никто не верит им.
      "...Я думаю, что для этого есть два основания. Имеется прежде всего торжественное заявление самого господина Гитлера, неоспоримого лидера сегодняшней Германии, о чем он говорил также публично. Германия хочет равенства, а не войны; она готова абсолютно отказаться от войны; она подписала договор с Польшей, который устраняет из сферы войны на 10 лет самый болезненный элемент Версальского договора - Коридор; она окончательно и навсегда признает включение Эльзаса-Лотарингии в состав Франции, и, наконец (это является наиболее важным), она готова взять обязательство, что не будет вмешиваться силой в дела ее любимой Австрии при условии, если все ее соседи станут поступать так же. Он идет еще дальше и говорит, что готов для доказательства искренности своего стремления к миру подписать пакты о ненападении со всеми соседями Германии, и в области вооружений не требует ничего, кроме "равноправия", и согласен принять международный контроль, если на это пойдут и остальные участники договора.
      Я не имею ни малейшего сомнения в том, что эта позиция искренна. Германия не хочет войны..."
      Предлагаемое соглашение с Германией, по мнению автора, обеспечило бы мир в Европе "на 10 лет".
      "Не является секретом, что Гитлер, который и сейчас испытывает сомнения в отношении России, глубоко озабочен в отношении России завтрашнего дня. Он рассматривает коммунизм прежде всего как воинствующую религию, последователи которой контролируют 150 млн. человек, огромную территорию и неограниченные природные ресурсы. Россия искренне хочет мира на всех фронтах и будет стремиться к этому еще много лет. Но что представит собой Россия, когда будет организованной, сильной и снаряженной...
      Попытается ли она повторить триумфы ислама?{35} И будет ли Германия тогда рассматриваться как потенциальный враг Европы или как ее передовое укрепление, как угроза или же как защитник новых наций в Восточной Европе? Кто мог бы ответить сегодня на эти вопросы?"
      Статья лорда Лотиана явилась своего рода манифестом политики "умиротворения", которой все более руководствовалось британское правительство. В то время как Европу охватила тревога в связи с быстрым наращиванием военного потенциала фашистского рейха, оно наставительно провозгласило устами Лотиана: Германия "не хочет войны", надо лишь удовлетворить ее "законные" претензии. А "опасность", мол, надвигается с Востока... Нетрудно представить, какой вред причинил провозглашенный Англией курс делу коллективной безопасности, какой неоценимой помощью стал он для гитлеровцев.
      Желая задним числом реабилитировать политику "умиротворения", буржуазные историографы пытаются создать впечатление, будто она явилась лишь результатом простительных слабостей и ошибок тех или иных политических деятелей. Так, английский исследователь Э. Робертсон утверждал, что "фатальный курс умиротворения и затем война" были результатом "психологического недопонимания, ошибочных соглашений и неудачного выбора времени для предпринимавшихся шагов".
      Дж. Голсуорси как-то назвал Англию "Островом фарисеев". Попытки скрыть крупные пороки политики за мелкими слабостями тех, кто ее проводил, не может не создать впечатления, что для своего утверждения романист имел достаточные основания.
      Подлинные истоки политики "умиротворения" были скрыты от широкой публики. Образно говоря, они таились где-то в Гималаях - европейская политика Англии решалась и строилась в рамках интересов империи. В "опасной" близости к ее огромным пространствам мужала Советская страна. Самим фактом своего существования она звала народы на борьбу с империализмом. Британские правящие круги видели в ней главного врага. Укоренившаяся в практике английской дипломатии традиция воевать чужими руками подсказывала, что фашистская Германия является "естественным" союзником. Следуя своим "человеческим слабостям", Саймон и те круги английской буржуазии, чьи взгляды он выражал, спешили подкормить Гитлера, чтобы тот имел достаточно сил для "искоренения" коммунизма.
      На формирование политического курса лондонских "миротворцев" влияли, конечно, и факторы европейского плана. Франция с ее революционными традициями, с острыми социальными кризисами и быстро надвигавшимся могучим валом левых сил вызывала растущее недовольство в Лондоне. Намерение Барту заключить военный союз с СССР пугало перспективой нарушения баланса сил в Европе и в случае возникновения вооруженного конфликта - неизбежным поражением фашистского рейха и "большевизацией" всего континента. Эти соображения усиливали стремление договориться с Германией, которую рассматривали как более надежного и желанного партнера, нежели Франция. Английское "умиротворение" имело отчетливый антифранцузский привкус,
      "Есть только одно средство спасения Европы, - говорил Саймон американскому дипломату X. Вильсону весной 1935 г., - вовлечение Германии в содружество. Не только он лично, но и правительство полагает, что нетерпима никакая попытка изолировать или окружить Германию".
      Формула Саймона была рассчитана на борьбу против коллективной безопасности. Она означала упорное возвращение к проекту "содружества с Германией", то есть "Пакту четырех". Но открыто проводить такой политический курс было нельзя. Устроенный общественными организациями Англии "Плебисцит мира", в котором участвовало свыше 11,5 млн. человек (примерно столько же голосует на выборах в парламент), показал их единодушную волю противодействовать агрессивным поползновениям фашистских держав. Из них 75% высказались за принятие коллективных мер.
      Учитывая обстановку в стране и настроения общественности, правительство Англии решило прикрыть свою политику фальшивым тезисом, будто именно во имя сохранения мира надо "умиротворить" фашистские державы, удовлетворив их "законные" требования.
      Политика "умиротворения" находила сторонников и на французской почве. Экономический кризис, вспыхнувший там несколько позже, чем в других капиталистических странах, продолжал бушевать. К началу 88
      1935 г. количество безработных, по официальным данным, достигало 500 тыс. человек (в действительности раза в 3 больше). Накал классовой борьбы вместе с рабочими в нее втягивались крестьяне и значительные слои мелкой буржуазии - быстро нарастал. Угроза фашизма, о чем свидетельствовал путч 6 февраля 1934 г.{36}, усилила стремление трудящихся к единству. По инициативе коммунистической партии на базе единого рабочего фронта начал складываться Народный фронт. В этих условиях самые реакционные круги французской буржуазии стали склоняться к мысли о том, чтобы договориться с Гитлером. Во главе внешней политики они поставили Лаваля, сменившего Барту на посту министра иностранных дел.
      "Буржуазия может находить себе людей, только выискивая их в помойном ведре, куда социалисты выкидывают своих ренегатов". Эта фраза, сказанная Лавалем еще на заре его карьеры (в ту пору он примыкал к социалистам), оказалась пророческой и для него самого. Ренегат от социализма, он трижды выдвигался буржуазией на пост премьера, 14 раз был министром. Его состояние росло с головокружительной быстротой. Столь же быстро усиливалась к нему ненависть рабочих. Выборы 1936 г. в ряде избирательных округов проходили под Лозунгом "Лаваля - на фонарный столб!". После войны Лаваль бежал в Испанию, но был выдан французским властям. В октябре 1945 г. по приговору Верховного суда его расстреляли как изменника. Хотя приговор был приведен в исполнение, судебный процесс над Лавалем так и остался незавершенным. Невидимые силы искусно удерживали слушание дела в узком русле процессуального кодекса и не позволяли выплескиваться за границы морального осуждения. Бурная и трагическая эпоха, только что пережитая Францией, руинами и тысячами скорбных глаз как бы заглядывала в окна зала заседания. Но множество нитей, связывавших с ней Лаваля, были намеренно отсечены. Склонности и пороки Лаваля суд счел достаточным объяснением преступлений. Бывший премьер и неоднократный министр, проведший половину сознательной жизни в кулуарах парламента, мог бы рассказать многое. Не случайно из состава предъявленных Лавалю обвинений вырублена та часть, которая относилась к периоду до вступления Франции в войну в сентябре 1939 г. Копнув здесь, лопата правосудия немедленно обнаружила бы корни, ведущие к роскошным особнякам Парижа. Вместе с тем именно эти корни питали ненависть Лаваля к демократии, ненависть, которая явилась главной пружиной его преступлений. Таким был человек, которому вручили люртфель министра иностранных дел Франции, выпавший из рук смертельно раненного Барту осенью 1934 г. С появлением Лаваля во главе Кэ д'Орсе Франция вступила на путь "политики двусмысленностей". Объявив себя верным продолжателем дела Барту, новый министр в действительности круто повернул руль внешней политики страны.
      "Человек, которому удалось бы обеспечить мир, будет великим человеком века, - рассуждал Лаваль. - Итак, если я договорюсь с Берлином и Римом, то мне больше некого будет бояться. Препятствия? Они могут встретиться со стороны малых и крупных союзников на Востоке и на Балканах, а также со стороны умных дипломатов и левых политических деятелей в самой Франции. Ну что ж, я похитрее их, я их проведу!"
      Так излагает Ж. Табуи ход мыслей Лаваля. Его деятельность, полная интриг и фальшивых улыбок и прикрытая красивыми словами о Франции и мире, имела одну цель - договориться с фашистскими державами.
      Поворот Франции на путь "умиротворения", подготовленный усилиями реакционных кругов страны, привел ее к заметному сближению с Лондоном в вопросах европейской политики. В начале 1935 г. по инициативе британского правительства состоялась новая англофранцузская встреча. На этот раз Макдональд и Саймон нашли в лице французского премьера Фландена и министра иностранных дел Лаваля близких единомышленников. Своей главной задачей участники переговоров провозгласили, как сообщало официальное коммюнике, осуществление непосредственного и эффективного сотрудничества с Германией.
      Итогом встречи явилась обширная программа "умиротворения" Европы. Документ был составлен в выражениях, призванных успокоить общественное мнение, и включал ряд предложений, адресованных Германии. На их основе англо-французская дипломатия рассчитывала заключить сделку с третьим рейхом. В качестве приманки для гитлеровцев Англия и Франция обещали, что при определенных условиях готовы пойти на отмену военных ограничений Версаля и замену их общей конвенцией по "ограничению" вооружений на основе признания равенства прав Германии. Но Германия должна заплатить за это - подписать несколько соглашений, в частности так называемый "Западный воздушный пакт". Его участники - Англия, Франция, Германия, Италия, Бельгия - должны были взять обязательство немедленно помочь своими воздушными силами тому члену пакта, кто станет жертвой неспровоцированного воздушного нападения со стороны другого участника пакта.