Простите, вы - русский? - раздалось за спиной. - Да, и горжусь этим, - ответил я, затем медленно, с достоинством обернулся и улыбнулся через силу - наверное, в двухсотый раз за последние сутки.
      Однако моей соотечественнице, девушке лет двадцати пяти в бежевом сарафане и плетеных босоножках на платформе, похоже, было не до шуток. Она лавировала в толпе, распределив свое внимание между ребенком, которого одной рукой прижимала к груди, спадающей с плеча лямкой сарафана и боль-
      шим чемоданом, который волочился за ней, упираясь в пол колесиками и цепляя раздутыми боками нерасторопных посетителей аэропорта.
      - Очень хорошо. - Девушка остановилась в двух шагах от меня, приставила чемодан к ноге и сдула челку со лба. Потом поправила непослушную лямку, которая переплелась с ремешком наплечной сумочки и поудобнее перехватила ребенка. - А то эти туземцы…
      Она покачала головой и - о, чудо! - моя двухсотая на сегодня улыбка из дежурной превратилась в совершенно искреннюю. Туземцы - именно так. Пусть ни я, ни мои коллеги под страхом немедленного увольнения никогда не произнесут этого слова в официальной обстановке, но про себя… и между собой…
      - Это ведь здесь регистрируют на Москву?
      Я посмотрел в глаза девушки и подумал, что ей, наверное, двадцать четыре. Просто она устала.
      - Да. Но регистрация еще не началась.
      - Жарко… - Девушка помахала перед лицом конвертом с билетами, и я мысленно вычел из предполагаемого возраста еще год. Просто вдобавок к усталости она не выспалась. Или это я проецирую собственное состояние на окружающих? - Почему они не включат кондиционер?
      - Здесь всегда так, - авторитетно заявил я. - Климат-контроль есть только в зале прилета. С отлетающими особо не церемонятся. Наверное, чтобы расставаться было не так грустно. Вы хорошо отдохнули?
      - Ничего… Правда, Тимош? - Она посмотрела на ребенка и наморщила нос, передразнивая. Девушка двадцати двух лет, которая устала, не выспалась и страдает от жары. - Покажи дяде, как водопад шумит?
      Ребенок, до этого осоловело глядящий по сторонам, нахмурился и замычал:
      - У-у-у-у!
      - А вы? - спросила довольная мама. - Хорошо отдохнули?
      - Увы… - Я усмехнулся в меру снисходительно, в меру устало. - Мне было не до отдыха. Кстати, как вы догадались, что я из России?
      Действительно, упирающаяся в регистрационную стойку очередь только на две трети состояла из туземцев. Были здесь и европейцы, преимущественно шведы и немцы, путь которых, по всей видимости, обрывался во Франкфурте-на-Майне, где нашему самолету предстояло совершить промежуточную посадку.
      - Да как-то… - Девушка пожала плечом, с которого немедленно соскользнула лямка. - Наверное, что-то в одежде и… - Она провела ладонью по подбородку, намекая на мою суточную щетину. Не самый приятный намек.
      Двадцать пять, определился я. Она устала, не выспалась, и ей двадцать пять.
      А повисший на ее шее карапуз снова подал голос.
      - Ух! - сказал он и вытянул пухлую ручонку, указывая куда-то вниз.
      - Тимоша! - с укором произнесла молодая мама, но ребенок не унимался.
      - Ух! Ух! - все повторял он и тянулся своими крошечными, словно игрушечными пальчиками, привлеченный то ли блеском моих ботинок, то ли стрелками на брюках.
      - Что он говорит? - с улыбкой спросил я.
      - «Ух» значит «грязное», - перевела мама и улыбнулась в ответ, как будто извиняясь.
      Я опустил глаза и увидел на правой штанине, пониже колена, небольшое пятно. На левой было такое же, плюс умеренная помятость. Ну конечно, сафари на слониках! - обреченно подумал я и наклонился, чтобы хоть немного привести себя в порядок.
      - Только, пожалуйста, не обижайтесь на Тимку. Дети в этом возрасте… - начала было мамаша. Сама она при взгляде снизу вверх выглядела на все двадцать семь!
      - Ничего, - буркнул я, затем выпрямился и встал лицом к стойке. Тем более что очередь передо мной заколыхалась и зашаркала, что означало начало регистрации.
      «Что-то в одежде!» - негодовал я. Выдернули посреди ночи, дали три минуты на сборы. Хорошо, что дежурный костюм всегда наготове, а так - без вещей, без любимой бритвы… Выручай, Вадим Борисыч, не справляемся! Переговоры зашли в тупик. А Вадим Борисыч и рад стараться! Запрыгнул в машину и всю дорогу до аэропорта изучал досье на клиента, хотя с первого взгляда на фото - не разберешь, цветное или черно-белое - стало ясно, с кем придется иметь дело. Чиновник средней руки, из бывших международников, по одним коридорам институтским мыкались, правда, этот на два года позже поступил, но уж за пивом в «стекляшке» точно в одной очереди стояли. Небось тихим тогда был, покладистым, чужие слова старательно коверкал, а вот вернулся на родину - и куда что подевалось! Почувствовал себя то ли царьком, то ли божком. К такому с серебряным «Паркером» не подходи. И с платиновым «Монбланом» не подходи. Тут требуется средство убеждения позавлекательнее. Хорошо, что подходцы к таким типам в корпусе давно отработаны, а в средствах Вадим Борисыча попросили не стесняться. Надо было видеть, с каким постным лицом этот чинуша встретил нового переговорщика. Уж он и зевал, и мух считал на подоконнике, но едва Вадим Борисыч достал из сумки автомат Калашникова, расцвел, точно майская роза. Взглянул на герб родной страны над столом, потом опять на автомат и заметил разительное сходство. Погладил приклад резного дерева с алмазной инкрустацией - ноу-хау питерских физиков, пусть камни и синтетические, зато каждый размером с бог знает чье яйцо, - поцокал языком, заулыбался. И тут же пригласил дорогого гостя прокатиться на слониках. Что характерно, по-русски пригласил. Ему, видишь ли, намедни как раз подарили двух - диких, необъезженных. Туземец, что с него возьмешь! И Вадим Борисыч согласился. Только мягко настоял: сначала подписать кое-какие бумаги. Чтобы потом не отвлекаться. Так что не надо…
      Тут мое внимание наконец привлек странный повторяющийся звук, вот уже пару минут доносящийся сзади. Я оглянулся и увидел, что Тимошка и его мама придумали себе новое развлечение. Тимка расстегивал молнию на сумочке, мама клала в нее конверт с билетами, Тимка закрывал сумку, мама, косясь мне в затылок, говорила «ой, где билетики?», Тимка снова открывал, мама доставала конверт, и все повторялось сначала без надежды на счастливый конец.
      - Все, хватит! - сказал я, пронаблюдав эту сцену трижды, и решительно положил руку на молнию.
      Тимка настороженно посмотрел на меня. В блестящих кукольных глазах я прочел осуждение. Почему незнакомый дядя прервал такую увлекательную игру?
      Подумалось вдруг: какого черта я сержусь на них? Пусть костюм немного пострадал, а голова до сих пор слегка кружится - то ли от катания на слоненке, то ли от обилия напитков, вспоминать о которых в такую жару было сущим мучением. Зато эти двое, как и прочие соотечественники, еще три года смогут путешествовать в страну слонов и водопадов по упрощенной визовой системе.
      - Ладно… - Я усмехнулся и убрал руку.
      Малыш немедленно расстегнул молнию, мама достала конверт, и цикл повторился еще раз, с той разницей, что теперь, застегнув молнию, Тимоша опять посмотрел на меня. Очень серьезно и, как мне показалось, требовательно.
      - Чего он хочет? - спросил я, еще не понимая, на что себя обрек.
      - Ему нужна ваша рука, - девушка со вздохом закатила глаза. Довольно красивые, между прочим.
      - Только рука? И все?
      - Нет. Еще вы должны сказать «все, хватит». Иначе он не успокоится, - улыбнулась она.
      Я накрыл молнию рукой и сказал:
      - Ну все, хватит! Так?
      Мама и сын кивнули одновременно.
      Пока подошла наша очередь на регистрацию, мне пришлось повторить эту фразу восемнадцать раз.
      Заняв свое место в салоне, я сразу же установил спинку кресла вертикально, пристегнулся ремнем и поднял до упора козырек пластиковой шторы, хотя хотелось как раз обратного: откинуться, расслабиться и спрятаться от льющегося в иллюминатор солнечного света. Зато теперь даже самая придирчивая стюардесса не смогла бы меня ни в чем упрекнуть, так что я имел полное право подремать, не дожидаясь взлета, и намеревался этим правом воспользоваться. Господи, какое счастье! - подумал я, закрывая глаза. Тихое шипение прокачиваемого перед взлетом кондиционера убаюкивало.
      Однако наслаждаться комфортом, пусть минимальным, мне пришлось недолго.
      - Видишь, какие окошки? Круглые окошки! - услышал я за спиной знакомый голос и внутренне подобрался. - Сейчас Тимоша сядет к окошку и полетит домой. Да? Как самолет гудит?
      Тимоша с удовольствием замычал, и я узнал, что самолет гудит примерно так же, как шумит водопад. А еще понял, что выспаться этим утром мне, похоже, не суждено. Некоторое время в душе еще теплилась надежда, что знакомая пара пройдет мимо, но вскоре истаяла и она.
      - Извините, вы не могли бы… - раздалось над ухом. - Ой, это вы?
      - Да, это я. - Я открыл глаза и поморщился: надеюсь, со стороны казалось, что от солнца. - Вам, наверное, нужно место у окна?
      - Если вы не против. Правда же, странно, что мы с вами…
      - Ничего странного. Мы же регистрировались вместе. Теперь вместе летим, - сказал я, пряча в голосе тоску о шести часах полета, на которые возлагал большие надежды. Место у иллюминатора я уступил с легким сердцем, все равно вид из него открывался не лучший. Можно сказать - никакой.
      Дождавшись, пока новые соседи усядутся, я занял кресло у прохода и закрыл глаза в надежде урвать хотя бы пару минут блаженного беспамятства.
      - Тише, Тимоша, видишь, дядя спит. - Девушка перешла на шепот, который был лишь самую малость тише обычной речи, но раздражал почему-то даже больше. - А мы сейчас тихонечко посидим, посмотрим в окошечко… Что там? У-у!.. - Спустя секунду разочарование сменилось деланным восторгом. - О-о! Смотри, Тимоша, крыло! Как самолет крылышками машет?
      - У-у-у-у! - сказал Тимоша, а одно из «крыльев» задело кончик моего носа.
      - Ой, извините! Мы больше не будем. Тише, тише, Тимка, все! Давай лучше книжечку почитаем. Какую ты хочешь?
      Ребенок что-то мяукнул, и уж не знаю по каким признакам, но мама распознала в мяуканье «Колобка».
      Кстати, конец у сказки оказался совсем не таким, какой мне запомнился с детства. В новом варианте Колобку удавалось скрыться от лисы, оставив в ее пасти бог весть откуда взявшуюся палку. «А жаль, - подумал я, когда неугомонный кусок теста проделал эту операцию в четвертый или пятый раз. - Сожрала бы его, и дело с концом. А я бы немного поспал».
      Наконец мама перестала читать и спросила:
      - Хочешь соку? На. Вот трубочка.
      Через две минуты, заполненные шелестом целлофана, я все-таки открыл глаза. Ребенок увлеченно возился с пакетиком, внутрь которого была запаяна пластиковая трубочка.
      - Давай помогу, - вызвался я, отбирая у малыша пакетик. - Смотри, раз - и все. Держи свою трубочку.
      Ребенок посмотрел на меня, как на убийцу Колобка, и, задрожав подбородком, отвернулся.