Анна хоть и получила биологическое образование, о гомункулусе имела весьма смутное представление.

— А вы сможете? — отшутилась она.

— Человек все может, — уверенно заявила Аверина. — Даже выращивать кукурузу на шестьдесят восьмой параллели!

Они остановились на склоне горы. Одна — готовая бежать, все время бежать, вся в полете, другая — более спокойная, уверенная в себе, умеющая вовремя остановиться.

Анна прищурилась, пытливо осматривая поле. Повсюду лежал снег. Лишь кое-где, как полыньи, сердито чернели проталины.

Теперь земля доверена другой, как-то она с нею справится? Анну заботило все, что касалось этой земли, и было интересно, что собирается делать здесь эта самоуверенная, но как будто не глупая и, наверное, неплохая девочка.

— Ну, рассказывайте, — сказала Анна. — Что предполагаем, о чем мечтаем. Рассказывайте все. Я ведь тоже агроном, и судьба «Рассвета» в какой-то степени и моя судьба.

Аверина схватилась вдруг за березку, обхватила ладонями тонкий ствол, затрясла — мелкие льдинки полетели с ветвей, — точно ей некуда было девать свою силу.

— Анна Андреевна! — повернувшись к Анне, воскликнула вдруг Аверина. — С вами можно говорить откровенно? Или хитрить и разговаривать по правилам? Молчи, скрывайся и таи…

— Нет, не надо таить… — Анна улыбнулась. — Я для того и привела вас сюда.

Она огляделась. Вся земля в мокром снегу. Но среди березок розовели аккуратные круглые пеньки.

— Сядем, — предложила Анна. — Поговорим.

Они сели напротив друг друга.

— Рассказывайте, — повторила Анна.

— А что рассказывать?

Анна рукой обвела поле.

— А вот что собираетесь делать. Что сеять, как. Григорий Федорович хоть и не жаловался, но, чувствую, что-то его смущает. Может, вам в чем помочь? Может, не хватает чего-нибудь?

«Неплохая девушка, — подумала Анна, — ей только подать руку, и поддержать, и вовремя остановить, и она многое сделает, ей цены не будет…»

— Самостоятельности! — резко произнесла Аверина.

Анна не поняла.

— Чего?

— Самостоятельности, — повторила Аверина. — Я откровенно говорю, я верю вам. Нам всем не хватает самостоятельности. Права делать то, что находишь нужным. Анна Андреевна! Мне нужно одно. Чтобы меня меньше опекали.

— Подождите, Люся. Вас заносит…

— Ничего не заносит! Я взрослый человек, комсомолка. А мне все время твердят: увяжи, договорись, согласуй. Ну дайте мне возможность работать самостоятельно! Накажите в конце концов, но не обрушивайте на меня недоверие авансом…

— Но почему же не посоветоваться? — чуть нахмурясь, остановила ее Анна. — У меня больше опыта, а я и то советуюсь…

— И плохо, — перебила ее Аверина. — Я совершенно уверена, что иногда это даже плохо. Я знаю все, что вы скажете. Коллектив, коллективное руководство, план… А я скажу, что у вас связаны руки. Вот вы — секретарь райкома, вы же проверенный работник, вас не допустили бы иначе на этот пост. Но ведь вас опекают как маленького ребенка. Ваши же товарищи. Обком, крайком. Все, кому не лень. Я наблюдала за своей мамой. Она по своей линии пикнуть никому на местах не дает! Почему писателю никто не подсказывает, как писать книгу? Договор подпишут, денег дадут, а писать не учат. Не удастся — отвергнут, но пока пишет, не вмешиваются. А мне, если я вздумаю вывести новый сорт хлеба или новую породу скота, тысячу раз помешают. Одна вы своими советами…

Анна даже рассердилась:

— Ох, Люся!

— Что — Люся? Разве я не права? Спрашиваете — не скучаю ли без Москвы? Скучаю! Но Москва мне поперек горла стоит. Без Москвы уж и не дыши! А история делается не только в Москве, история делается там, где жнут хлеб и добывают нефть. Без Москвы невозможно не скучать, но Москва — это еще не вся Россия. У Большого театра пшеницу сеять не будут, а для меня в суглинках вся жизнь.

Она выкладывала и выкладывала свои претензии, и что-то в них было неправдой, и что-то правдой, Анне было что возразить, и почему-то не хотелось возражать; именно то, на что жаловалась Аверина, часто мешало Анне держаться свободнее и независимей…

— Подождите, Люся, — уже решительно остановила ее Анна. — Не будем затевать общий спор, спустимся на землю. На эту вот мазиловскую землю. Что вы хотите на ней делать? Кто вам мешает? Чем?

Аверина встала, опустив вдоль бедер длинные руки. Она стояла как школьница. Но как очень упрямая школьница.

— Извольте, скажу. Мне мешает даже Григорий Федорович. Хотя он очень хороший человек. Все время говорит, что надо посоветоваться с вами. Слишком въелась в него дисциплина. Как, впрочем, вероятно, и в вас. А я считаю, спрашивать никого не надо!

— Слушаю, слушаю вас, — примирительно произнесла Анна.

— Чтобы снять завтра с работы? — насмешливо произнесла Аверина — Но я все равно ничего не боюсь. Так вот! Я хочу перейти на двойной посев, сразу сеять яровую пшеницу и озимую. Это не моя выдумка, я об этом и читала и сама видела…

— Как, как? — заинтересовалась Анна. — Совместный посев?

— Да это очень понятно, — сказала Аверина. — Влага, свет, питательные вещества используются рациональнее, если совместно произрастают культуры, относящиеся к одному виду, но разнящиеся по возрасту и развитию…

— Подождите. Как — сразу? Не будет ни той, ни другой.

— Будет! Будет! Получается. Надо только глубже вникнуть в физиологию растений…

Аверина принялась сыпать доказательствами.

Ее заносило, но и нельзя было сразу вылить на нее ушат холодной воды.

— Разве Григорий Федорович мешает вам поставить эксперимент? — с сомнением спросила Анна.

— Да не эксперимент! — возразила Аверина. — Я весь этот клин хочу отвести под совместный посев!

Анна насторожилась:

— Что вы! Рисковать урожаем?

— Не только урожаем — собой! — воскликнула Аверина. — Позвольте мне рискнуть собой!

Анна молчала, не улыбаясь уже, поглядела на Аверину.

— А вам не кажется, — проговорила она медленно, — что рисковать урожаем — это гораздо больше, чем рискнуть собой?

Да, она не глупа, окончательно решила Анна об Авериной, заметив, как вздрогнула та от ее слов. Все понимает, есть характер, есть страсть. Эта из-за боязни одиночества замуж не выйдет и с плохим мужем не станет церемониться. И в спор с секретарем райкома, если нужно, не побоится вступить. Есть в этой девочке что-то такое, что привлекает к ней Анну. Честное слово, ей хотелось, чтобы ее Женя поступала так же…

— Выслушайте меня, Люся, — сказала Анна, стараясь говорить как можно сердечнее. — Не бросайтесь в воду очертя голову. Семь раз примерь. Будем думать вместе. Я помогу вам, у меня накоплен кое-какой опыт. Я все для вас сделаю…

— Не нужно!

— Не горячитесь. Человек слабей в одиночку. Чем вам помочь?

— Ничем!

Она ничего не хотела от Анны!

Но Анна была достаточно умна, чтобы не обижаться на Аверину.

— Надо еще доказать свою преданность общему делу. Надо доказать людям, что их любишь…

— А я и доказываю, — упрямо сказала Аверина.

— Чем?

— Тем, что соберу со своих гектаров по тридцать центнеров!

— А вот у меня нет в этом уверенности, — осторожно сказала Анна. — Если бы то, что вы предлагаете, хоть кем-то было апробировано…

— Да апробировано!

— Кем?

— Жизнью! Вы не могли не читать! Советуют сеять одновременно и раннеспелую и позднеспелую кукурузу. Высокорослую и низкорослую. Будет силос, и будут початки…

— Погодите, погодите…

Действительно, она что-то читала об этом. Может быть, стоит Авериной разрешить? Но самой Анне не с кем сейчас посоветоваться…

— Не знаю… — неуверенно произнесла она. — Я бы не возражала. Но не весь же клин. Вернемся, подумаем, поговорим с Челушкиным. Я скоро буду в Пронске, посоветуюсь в обкоме…

— А без обкома нельзя? — Аверина порозовела, ее лицо сделалось розовее ее шарфика. — Обязательно за чью-то спину… — Она вошла в азарт. — Просто совестно! Как бы чего не вышло. Пашете и осторожничаете. Живете умом бесстрастных чиновников. Оскорбляйте землю трусостью!

Горячность, порывистость… Нет, Анна не была такой, не так ее воспитывали. А эта ничего не боится, бросается напролом… Другое время!

— Ну хорошо, успокойтесь, — согласилась Анна. — Я обещаю вам, Люся, заняться вашими планами. Серьезно и без всякого предубеждения Вы мне верите?

Аверина испытующе, но с надеждой поглядела Анне в глаза.

— Хорошо…

Они пошли обратно к деревне, прямо по склонам, через лес, то увязая в сыроватой земле, то с хрустом продавливая тонкую снежную корку.

Аверина шла стремительно, большими шагами, широкоплечая, высокая, длинноногая…

Анна умела и любила ходить, но сейчас еле поспевала.

Кого Аверина ей напоминала? Анне казалось, что они встречались раньше. Где-то в другом месте. Вот она идет, идет… Так стремительно!

Ну конечно… Анна видела Аверину в Музее имени Пушкина. В Москве. Анна ходила по музею и в одном из залов видела эту женщину… Такую же длинноногую и стремительную, как Аверина. Имени богини Анна не помнила, но вспомнила и уверенный поворот головы, и насмешливое выражение лица…

У Анны такое ощущение, будто именно греческая богиня мчится сейчас перед нею сквозь березовую рощу к священной цели.

«Отчаянна, — подумала о ней Анна. — Смела. С такой не справиться».

— Люся! — позвала ее Анна. — Вы очень уверены в себе?

Та не отозвалась…

Небо совсем нахмурилось, сделалось беспросветно серым, будь потеплее — пошел бы дождь, туча затянула все небо, подмораживало, пошел снег, посыпались черные хлопья.

«Вот мы же знаем, снег белый, совершенно белый, — подумала Анна, — а кажется почему-то черным…»

— Да подождите вы! — крикнула Анна. — Откуда в вас такая уверенность?

Аверина остановилась.

— Оттуда же, откуда и у вас…

Они пошли медленнее.

— Вероятно, и у вас, и у меня были неплохие учителя, — великодушно добавила Аверина.

— А вы уверены, что вам не придется переучиваться? — лукаво подзадорила ее Анна.

— Нет, не придется, — резко возразила Аверина. — Думаете, одни министры понимают, кто прав и кто ошибается? Выслушать полезло всех, а жить лучше своим умом.

«Эк ты какая», — опять подумала о ней Анна.

— Суть не в учителях, а в учениках, — продолжала Аверина. — За советы спасибо, но жить я буду так, как сама нахожу нужным. Пусть каждый человек сам будет за все в ответе.

Анна подумала, что это выражение, которое так нравится Авериной, имеет двоякий смысл — жертвенный и победный, и тут же подумала, что не так-то просто превратить эту девочку в жертву.

Они опять пошли молча. Снег все сыпался, сыпался. Густой, мокрый, черный.

«Нужна я ей или не нужна?» — подумала Анна об Авериной. Анне казалось — нужна, и она действительно была ей нужна, а спросить Аверину, та решительно скажет, что ей не нужен никто.

Однако Анна была бы довольна, если бы ее дети выросли такими же, как Аверина. Удивительная сила заключалась в этой длинноногой девочке с накрашенными губами!

Внезапно развиднелось. Серое небо раздвинулось, и из глубины прорвался клок голубого неба. Голубой лоскут все разматывался и разматывался.

Аверина подняла кверху лицо и прислушалась.

— Вы слышите? — спросила она.

— Что? — спросила Анна.

— Жаворонок, — сказала Аверина.

Анна покачала головой.

— Какой сейчас может быть жаворонок?

— А я слышу!

— Вы фантазируете, Люся.

— Честное слово, слышу!

До жаворонков было еще далеко, не могла она слышать никакого жаворонка, и, однако, ей дано было слышать жаворонка, который за тридевять земель еще только собирался в полет.

1962