- Я думала, что все итальянцы обожают детей, - сказала она как можно непринужденнее, как будто они просто вели вежливую беседу и у нее не было особого интереса к здешней жизни Джоанны.
      - В большинстве случаев это так, - согласился он. - Но круг знакомых моей жены составляли в основном англичане и американцы. Она так и не научилась свободно владеть итальянским языком, чтобы по-настоящему сблизиться с итальянскими друзьями.
      - За семь лет? - переспросила Линнет, настолько шокированная, что не подумала, прежде чем задать вопрос.
      Его голубые глаза как бы затаились и сузились, когда он пристально взглянул на нее.
      - Кто вам сказал, сколько лет я был женат на ней? - резко спросил он.
      - Гм... Не помню, наверное, Дина, - быстро проговорила Линнет. Ей вдруг стало холодно - непонятно почему, ведь солнце все еще приятно грело - холодно и страшно. Она приблизилась к самому краю темной тайны, которую составляло супружество Макса и Джоанны, и мертвые, ледяные пальцы коснулись ее собственного чуткого настроения. - Ведь это не секрет?
      - Нет, конечно, - признал он. - Но я предпочитаю не обсуждать свой брак, я был бы благодарен, если бы ты не говорила о нем с моей теткой. Как бы то ни было, она не очень ладила с Джоанной.
      Линнет было трудно поверить в это. Дина была такой дружелюбной и открытой, готовой всегда помочь, что трудно было представить, что кому-то не удалось расположить ее к себе. А Джоанна... Джоанна могла очаровать кого угодно, потрясти собравшихся своим остроумием, озарить всех своей улыбкой...
      Но лишь до тех пор, пока она поступала, как хотела, снова сказал тот же спокойный, незнакомый голос, и Линнет вздрогнула, как будто он исходил из-за ее плеча, шепча неприятную правду ей в ухо, которое не хотело слышать ее. Нет - прочь, защищалась она. Джоанна умерла; это нечестно... И голос сказал: "Да будет тебе, она могла быть несносной, язвительной и просто жаждала крови, если что-то было не по ней..."
      Линнет не смогла заставить себя спросить, откуда он исходит, этот голос, ч почему она слышит его только теперь, когда проникала в Италию. Вместо того, сильно тряхну и головой, она сказала:
      - Уверяю вас, я и не думаю обсуждать ваш брак. Это не мое дело, он интересует меня лишь в вопросах, касающихся Кэсси.
      Его ответ прозвучал резко, как недвусмысленный запрет вообще трогать эту тему в дальнейшем.
      - Едва ли он вообще касается ее, - сказал он. - Уж в этом можешь мне поверить.
      Линнет казалось, что она ведет две, независимые друг от друга жизни. Одна была спокойной, размеренной и почти скучной, - приятное, неизменное существование, которое стало привычным, когда не было Макса. В такие дни ей почти удавалось убедить себя, что она всем довольна, что все хорошо и что она чувствует себя среди ди Анджели как дома. За исключением того, что ее окружала роскошь и что Кэсси была чуть больше надобности опекаемым ребенком, жизнь здесь в основном ничем не отличалась от жизни какой-либо другой семьи.
      Иногда она пребывала в таком ровном, благодушном настроении много дней, убаюканная морем и солнцем, получая удовольствие от быстрого овладения итальянским языком, все больше привязываясь к Кэсси. И вдруг откуда-то, куда его бросали дела, возвращался Макс, и сразу все менялось.
      Не то, чтобы менялся образ жизни. Настроение домашних всегда повышалось в присутствии хозяина, но она сама была уже не в состоянии расслабиться, ей было трудно вести себя, как всегда, зная, что он где-то рядом. Простое сознание того, что он может спуститься к ужину, что он может внезапно появиться на пляже или в саду, приводило ее в состояние нервозного ожидания.
      Она должна была признать, что это уже был не страх скомпрометировать себя или случайной оговоркой выдать какой-то факт, которого она не должна была бы знать. Она должна была честно признаться самой себе, что он властно привлекает ее.
      Он женился на ее подруге, сделал ее невыносимо несчастной и в конце концов довел до срыва. Это было известно Линнет. Она не могла притворяться, что всего этого не случилось. И все же ее тянуло к нему. Она не могла придумать оправданий. Это был человек с мощной харизмой, и она была так же беззащитна перед ним, как и Джоанна. Самой заветной, единственной надеждой ее было проработать следующие несколько месяцев, не дав ему поводов потешаться над ней, осознав ее чувства.
      Однажды вечером он отправился в Венецию на ужин и не вернулся к завтраку. Дина, не выражая никакого беспокойства, сидя за своим кофе с булочками и фруктовым соком, глубокомысленно улыбнулась Линнет:
      - Знаете, он взрослый мужчина и не должен ни перед кем отчитываться, когда он приходит и уходит.
      - Я ничего не сказала, - быстро ответила Линнет.
      - Вы могли и не говорить, дорогая. У вас написано на лице, что вам это не нравится, - мягко сказала Дина.
      - Меня это не касается, - упрямо настаивала Линнет. - Только... Его жена ведь умерла совсем недавно, не так ли? Не слишком ли рано он стал искать утешения?
      - А-а. - Дина помолчала, потом решительно тряхнула головой. - Мы не знаем, действительно ли он занимается этим. Вы спешите с...
      - Выводами. - подсказала Линнет.
      - Да, с выводами. Но даже если то, о чем вы думаете, правда, у мужчин есть свои потребности, не так ли?
      - У женщин тоже, - не думая, сказала Линнет, и Дина кивнула, полная согласия.
      - Это правда. Я была замужем много лет. Теперь я одна, и мне не хватает.., близости, - призналась она с тоской. - Но у женщин чувства чаще бывают к одному мужчине, тому, кого она любит. У вас есть такой?
      Теперь была очередь Линнет покачать головой.
      - Нет. Такого нет, - сказала она. - Я всегда была слишком занята учебой, музыка поглощала все мое время. У меня никогда не было времени думать об этом. Но все же я не верю, чтобы мужчина мог легко забыть или заменить любимую женщину. Если Макс любил свою жену...
      Она резко оборвала себя, осознав, что делает именно то, что он запретил ей делать - обсуждать его брак. И привело ее в чувство не только собственное сознание неловкости положения, но и внезапно появившееся на обычно открытом лице Дины замкнутое выражение.
      - Извините, - быстро проговорила она. - Как я уже сказала, это не мое дело.
      Дина сочувствующим жестом коснулась руки Линнет.
      - Вы живете здесь, как член нашей семьи. Естественно, вам хочется кое-что знать, - сказала она. - Если я скажу вам... Между нами, по-дружески, что этот брак никогда не был идеальным, а к концу он вообще перестал быть таковым, сможем мы никогда больше не возвращаться к этой теме? Макс не простой человек, я знаю; он требовательный, слишком интересный внешне, что не приносит ему пользы, он вечно в пути. Но Джоанна... - Она надолго умолкла, не решаясь продолжить, и Линнет боялась дышать, чтобы не вспугнуть ее.
      Наконец она произнесла с неохотой, как будто из нее это вытащили клещами:
      - У Джоанны был очень трудный характер. С самого начала ей, по-моему, не нравилась Италия. Она все время уезжала и возвращалась и снова уезжала. То за туалетами в Париж, то к друзьям в Канны.
      Это Джоанна-то уезжала? Джоанна бежала из дома? Линнет так долго рисовала себе печальную картину, в которой Джоанна играла роль настоящей затворницы в "Кафаворите", зависящей от капризов мужа, что она едва могла поверить в то, что ей говорила Дина.
      Она тетка Макса, естественно, она на его стороне, подумала Линнет, но в душе не могла отрицать, что Дина честный и откровенный человек. И с готовностью признает недостатки Макса.
      - Но когда родилась Кэсси, то, конечно же, все изменилось? - спросила Линнет.
      - Я надеялась - я молила, чтобы это было так. Ребенок иногда удерживает вместе мужчину и женщину. Но... - Она снова покачала головой. - Я и так слишком много сказала. Хватит, - решительно сказала она.
      Джоанна, должно быть, была так несчастна, заставляла себя повторять Линнет, что даже ребенок не изменил ее жизнь к лучшему. Она была вынуждена продолжать убегать из дома. Наверное, во всем был виноват Макс.
      Но ее непоколебимая в прошлом убежденность дала трещину. Картина, которая неизменно жила в ее воображении с тех пор, как она приехала в Венецию, потеряла свою четкость, ясность, одноплановость. Появились новые контуры, новые грани, о которых она и не подозревала. И как она ни пыталась настойчиво убеждать себя, что все это чепуха - в конце концов она знала Джоанну - даже в эту мысль начало закрадываться сомнение. Насколько глубоко и полно может знать наивная, юная девушка молодую женщину, на несколько лет старше себя, которая в полном объеме обладает сексуальной индивидуальностью?
      Линнет переполняли и расстраивали все эти сомнения и вопросы, а поскольку Дина ушла в гости, взяв с собой Кэсси, некому было отвлечь ее. День был таким же неизменно жарким и солнечным, как всегда, но она не могла вызвать в себе энтузиазма, достаточного для того, чтобы представить себя лежащей на пляже в одиночестве.
      Пойду прогуляюсь, вдруг решила она. Она давно давала себе обещание побывать на островах венецианской лагуны - вот и подвернулся случай.
      Надев черные шорты-бермуды, белый открытый топ и босоножки - не забыв прихватить свою шляпу с большими полями, - она отправилась автобусом, который ходил по главной дороге, до Трепорти, откуда на острова регулярно курсировали пароходики.
      Было приятно сидеть на открытой верхней палубе небольшого парохода, подставляя свои длинные волосы под легкий ветерок, и с интересом наблюдать, как постепенно приближался остров Бурано: сначала стала видна высокая колокольня его церкви, потом нагромождения домов и, наконец, пристань, где она с радостью выпрыгнула на берег.
      Было невероятно, не правдоподобно живописно, и у Линнет снова возникло чувство, которое она часто испытывала в Венеции, что какой-то кинорежиссер с больным воображением хватил через край, умышленно соединив все эти элементы в грандиозную декорацию. Как и Венецию, Бурано во всех направлениях пересекали каналы, но несмотря на множество людей, гуляющих по узким аллеям, мостам и тропинкам вдоль каналов, здесь преобладало дремотно-спокойное настроение. Узкие дома были все окрашены не в приглушенно пастельные, а в глубокие живые тона - ярко-голубой, алый, темно-оливковый - и у каждого стояла на приколе лодка, единственный вид транспорта на этом острове, изобилующем водными путями.
      Как в трансе, Линнет медленно шла по улицам, останавливаясь у витрин, где женщины неутомимо плели кружева, которыми славится Бурано. Повернув на улицу, ведущую к каналу, по обе стороны которой располагались рестораны, она оказалась перед церковью и на большой рыночной площади, где вовсю шла торговля.
      Старушки в черных шалях покупали овощи, смешиваясь с туристами, которые рассматривали фигурки животных из стекла и кружевные салфетки, и среди них, неожиданно и невероятно, как мираж, появился Макс ди Анджели, высокий и заметный, он стоял, обняв одной рукой опущенные плечи одной из таких старушек, которая держала свою корзинку для овощей.
      Линнет резко остановилась в середине улицы, сознавая, что неприлично откровенно глазеет на него, но не в состоянии что-либо с собой поделать. Однако он ее не заметил. Он смеялся, смеялась и старушка - она просто-таки кудахтала от всего сердца, и Линнет увидела, как она легко шлепнула Макса по ляжке, как будто они только что обменялись солеными шуточками.
      Она наблюдала эту сценку со все возрастающим недоверием, но это действительно был Макс, хотя что он здесь делал и в такой компании, она не могла себе представить. Чем бы он ни занимался, она решила, что он не должен застать ее наблюдающей за ним, и собралась уже шмыгнуть обратно по улице и спрятаться в одном из магазинов, когда, продолжая смеяться, он повернулся и взглянул прямо ей в лицо.
      Линнет окаменела. Теперь она не могла исчезнуть или сделать вид, что не заметила его. Кроме того, сказала она себе, выпрямляясь, она не сделала ничего плохого. Ведь она не преследовала его и даже не подозревала, что он может оказаться здесь, так почему же она снова чувствует себя виноватой?
      - Линнет! - Он позвал ее, и хотя его тон был обычным, это прозвучало, как приказ, и она повиновалась и медленно пошла к нему.
      - Добрый день, - она вежливо кивнула старушке, которая смотрела на нее снизу вверх живым, заинтересованным взглядом. Линнет внимательно слушала, как Макс объясняет, кто она, понимая, несмотря на быстрый темп его речи, как он говорит, что она англичанка и помогает присматривать за Косимой. Но она почти не поняла ответ, кроме фразы о том, что Макс всегда был шалуном и, слава богу, теперь он немного исправился!
      - Альба была моей нянькой так давно, что я даже не помню, сколько лет назад, - сказал Макс с улыбкой. - Она пришла к нам в дом с Бурано и в конце снова переехала жить сюда.
      Линнет улыбнулась ей, как старой знакомой, когда Альба снова подняла свою корзинку, попрощалась и отправилась к группе своих товарок у одного из лотков.
      Оставшись наедине с Максом - хотя кругом было множество людей, его присутствие заставляло ее чувствовать себя одинокой даже в толпе, Линнет сказала:
      - Дина взяла с собой Кэсси в гости, вот я и решила отправиться на экскурсию.
      - Ты не обязана отчитываться передо мной, чем ты занимаешься в свободное время, - сказал он. На нем были брюки от того повседневного костюма, в котором он ушел из дома вчера вечером, хотя он был без галстука, рукава его рубашки были закатаны, а пиджак перекинут через руку.
      - Я думала, вы в Венеции, - сказала она.
      - Я не обязан отчитываться перед тобой, что я делаю в свободное время, ответил он и, подняв на него глаза, она увидела, что он смеется. Потом он сказал:
      - Ладно, я скажу тебе. Вчерашний ужин был таким скучным, что я, извинившись, ушел рано, сел на пароход и отправился повидать Альбу. К тому времени, когда мы прикончили бутылку вина и наговорились, я опоздал на последний пароход, и она оставила меня у себя - отчитав меня за то, что я так и остался плохим мальчишкой.
      - Было видно, что она была просто счастлива повидать вас, - осторожно заметила Линнет, переваривая услышанное. Макс ди Анджели отправляется на великосветский ужин, а оказывается в гостях у своей старой няньки - явно испытывая взаимную любовь и удовольствие.
      - Хотелось бы надеяться. Альба заменила мне мать, - сказал он с глубоким и неожиданным чувством. - Моя родная мать умерла, когда я был маленьким, и я видел отца гораздо меньше, чем Косима видит меня. Фактически между нами всегда была дистанция. Именно Альба выслушивала мои жалобы и промывала мои разбитые коленки и разнимала нас в драках, когда могла. Она была моим якорем.
      Он говорил спокойным, мягким тоном, и Линнет не сомневалась, что он говорит правду, не только о своем довольно грустном детстве, но и о том, что он делал вчера вечером. Если бы только всегда все было так просто, если бы она всегда была уверена в его откровенности и искренности, если бы ее не подкарауливали мрачные пучины, готовые привести ее в замешательство.
      - Почему ты загрустила? Если жалеешь меня как обездоленного ребенка, можешь оставить свое сочувствие при себе, - сказал он почти шутливо. - Я получал все самое лучшее - ив смысле образования, и в бытовом смысле - и я был единственным наследником своего отца.
      - Можно быть обездоленным и в другом смысле, - заметила она, но он лишь улыбнулся и неожиданно, к ее удивлению, взял ее за руку.
      - Сейчас единственное, чего мне хочется - это поесть, - уверенно сказал он. Глядя на многочисленные рестораны с прилегающими к ним террасами, заполненными обедающими, которые явно получали удовольствие и от еды и от компании, он сказал;
      - Это мне напоминает зоопарк. Я знаю место поспокойнее, где превосходно кормят.
      Линнет была так ошеломлена его жизнерадостным и в первый раз лишенным сарказма настроением, что не стала протестовать, когда он повел ее через мост вниз по тихому переулку. Переулок казался пустынным, и никак не верилось, что здесь где-то может быть ресторан, но Макс свернул под арку и повел ее по сумрачной галерее, которая вывела на крошечный дворик.
      Во дворике стояло не больше полудюжины столов, покрытых скатертями в бело-розовую клетку, два из которых были заняты, толстые плети вьющихся растений покрывали стены, пчелы лениво жужжали над яркими цветами в кадках, и над всем этим было безоблачное голубое небо.
      - Здесь не заказывают, - объяснил Макс Линнет, когда улыбающаяся девушка подвела их к столу. - Едят то, что подают. И еда всегда вкусная.
      Он оказался прав. Сначала им подали жареные пирожки со шпинатом и сыром рикотта, а потом принесли блюдо, которого Линнет не знала.
      - Фиори ди уккини, - засмеялся Макс, заметив ее недоумение. - Обжаренные в масле цветы тыквы. Не бойся - они вполне съедобны. Смотри. - Он забросил один из них себе в рот, съел и смотрел, как она сделала то же самое, обнаружив, что они нежны и восхитительны на вкус, На второе была великолепная бродетти, или рыбная солянка из креветок, устриц, а также разнообразных видов рыбы, приправленная шафраном и томатами. К этому блюду подали белое вино в простом глиняном кувшине, и завершала еду корзиночка булочек.
      - Это было превосходно! - - воскликнула Линнет, чувствуя, что слегка переела. - Но если кто-то из посетителей не любит рыбу!..
      - А-а, нужно относиться к еде, как к поиску приключений, и разнообразить свои вкусы, - сказал Макс. - Такие рестораны не для малодушных и привередливых.
      - Ты бывал здесь с женой? - услышала она свой голос, сама удивившись смелости, на которую решилась, переводя разговор на запретную тему, воспользовавшись его хорошим настроением. И в первый раз он не нахмурился при упоминании жены - С Джоанной? Господи, конечно, нет - для нее такое место было слишком низкопошибным, - беззаботно сказал он, - Джоанна ходила только в "Гритти Пэлас" и никуда больше. Так, что у нас дальше? Линнет, ты, конечно, одолеешь простое "гранита аль аранчиа"?
      И она, действительно, одолела, гак как эго была всею лишь вода со льдом, но с изумительным ароматом свежевыжатого апельсинового сока. Ты рисковала, сказала она себе, заговорив о Джоанне, но это почему-то тебе сошло с рук.
      Встретившись с ней взглядом, когда они пили уже по второй чашке прекрасного кофе, он сказал:
      - Странная штука жизнь, правда?
      - Что ты имеешь в виду? - Она надеялась, что он не заметил, как дрогнул ее голос.
      - Например, - он задумчиво поиграл щипчиками для сахара, - вот ты сидишь здесь, в ресторане на Бурано, вместо того чтобы заниматься с маэстро Донетти. Присматриваешь за моей дочерью, вместо того чтобы петь арии Верди и Моцарта. Год назад разве мог один из нас даже представить себе такое?
      - Нет, - спокойно ответила Линнет. Год назад она еще пела. Трагедия, которая погубила ее голос, тогда еще не произошла. Год назад еще была жива Джоанна. Он не знал, что скоро станет вдовцом. И вот они здесь. Внезапно Линнет ощутила, что ее переполняет радость жизни, пульс ее бьется учащенно, и ей и стыдно за то, что она испытывает такую жизнерадостность, и в то же время она благодарна судьбе за это чувство.
      Что из того, что она все еще не может петь, и кто знает, будет ли она вообще когда-нибудь петь? Но она жива и сидит здесь, с л им мужчиной, ест простую вкусную пищу под голубым небом, и спину ей греет солнце...
      - Для тебя, наверное, было страшным ударом, когда была погублена твоя карьера, - сказал он. - Ты, наверное, была талантлива, если Донетти взял тебя в ученицы.
      Она пожала плечами.
      - Тогда я была просто убита. Мне остается только ждать, надеяться и не очень зацикливаться на этом, - сказала она. - Бывают трагедии и пострашнее.
      Она не стала распространяться на эту тему, но он, наверное, догадался, на что она намекает.
      - Я бесплатно поделюсь с тобой одной мыслью, Линнет, - сказал он каким-то странным тоном, спокойным, но в то же время полным сдерживаемых чувств. Большинство из нас может справиться с самыми серьезными катастрофами в жизни, когда они обрушиваются на нас. Гораздо труднее осознавать, что упущены возможности, что не случилось того, чего ты ждал или о чем мечтал. Просчеты в планах. Ошибки. Вот что приносит больше всего боли.
      Он жестом подозвал официантку и положил банкноты и монеты на тарелку, которую она принесла.
      - Большое спасибо!
      Линнет молча наблюдала за ним. Она все еще находилась под впечатлением его слов, и не решалась ни добавить что-нибудь к тому, что он сказал, ни спросить его о чем-либо. День и так был полон сюрпризов, начиная с откровенности Дины утром и кончая восхитительным обедом в этом очаровательном ресторанчике в обществе Макса. А теперь предстояло решить довольно сложную задачу: что же он имел в виду? Не говоря уже о том, чтобы рискнуть прокомментировать его высказывание...
      Он повернулся к ней, и широкая, соблазнительная улыбка озарила его лицо.
      - На сегодня лекция окончена, - сказал он, умышленно подтрунивая над собой. - Небольшая прогулка - хороший способ избавиться от последствий чревоугодия и слишком серьезного отношения к жизни.
      Они пошли назад вдоль каналов к набережной с причалами, но до отправления парохода еще оставалось время, поэтому они продолжали прогулку - мимо лужайки с деревьями и железными скамейками, направляясь в ту часть острова, которая выглядела необитаемой - земля, заросшая высокой травой, птичий гомон и уединение.
      Макс сел на землю, глядя вдаль, поверх голубого пространства лагуны, и после недолгого колебания Линнет присела рядом с ним. Вокруг был покой, и они могли вообразить себя единственными людьми на острове. Или во всем мире... И, может быть, впервые Линнет почувствовала себя с ним раскованно, как будто они достигли барьера и перешагнули через него.
      - Такие минуты покоя большая редкость, - сказал он, и ей стало жутко, что он прочитал ее мысли. - Особенно для тебя и меня, Линнет, а?
      Он повернулся к ней вполоборота и, протянув руку, поднял длинный локон ее волос, задев за щеку. Потом выпустил локон, и его рука опустилась на ее плечо, где обгоревшая на солнце в тот печально памятный день кожа успела зажить и начала шелушиться.
      - Птичка-певунья, которая пролетела слишком близко от солнца, как Икар, сказал он нежно, и его пальцы скользнули вниз, к ее груди.
      Линнет, как завороженная, наблюдала за движением его руки, почти не дыша. Ее переполняла какая-то сладостная боль в ожидании того момента, когда его рука охватит мягкую округлость, всем существом она жаждала этого. Она закрыла глаза, и летний зной застыл в ожидании вместе с ней.
      Рев пароходного гудка разорвал тишину.
      - Я забыл. - сказал он непринужденно. - Ты не любишь, когда к тебе прикасаются, да? Или мне показалось? Пароход пришел. Поехали домой.
      Глава 6
      Их совместное возвращение никто не прокомментировал, лишь у Дины слегка поднялись брови.
      - Смотри, кого я встретил на Бурано, сказал Макс небрежно. Дина улыбнулась.
      - Ты, наверное, навещал Альбу? Как она?
      - Она молодец. Естественно, стареет, но во всем остальном ничуть не изменилась. Она меня как следует отчитала, практически ни за что, но, наверное, я все-таки заслужил нотацию.
      В голосе его звучала ирония, но Дина сказала, смеясь:
      - Ты знаешь, что она боготворит землю, по которой ты ходишь Гы слишком нравишься женщинам всех возрастов. Макс Единственное, чего бы я тебе пожелала, не злоупотреблять этим.
      - Ну, не думаю, что могу слишком уж обворожить Альбу своими чарами. Для нее я по-прежнему мальчишка, которому она задавала трепку, - беззаботно сказал он.
      Но Линнет уловила предостерегающую нотку в голосе его тетки и быстрый взгляд в свою сторону. Что она хотела сказать этим? Не позволяй этой английской девчонке увлечься собой - это будет несправедливо по отношению к ней?
      Чуть позднее, взглянув на себя в зеркало туалетного стола, Линнет увидела, что у нее порозовели щеки, а глаза сияют. Может быть, это от солнца и ветерка, которым она подставила лицо, пока стояла на палубе парохода, а рядом был Макс? Но это могло быть и результатом сохранившегося ощущения от обеда с Максом, неожиданной близости и короткого, но глубоко запечатленного прикосновения его руки. Она выглядела мечтательной и чувственной - как женщина после акта любви. Или как женщина, которая этого ждет.
      Линнет вскочила, потрясенная явным эротическим настроем собственных мыслей. Даже думать о том, что Макс любит ее, было опасно, не говоря уж о том, чтобы активно желать этого, представлять себе, что будешь чувствовать при этом. "Хватит!" - сказала она себе.
      Она росла тихим ребенком, застенчивым подростком и всю жизнь считала себя рассудочным человеком. Только музыка вызывала в ней сильные чувства; только когда она пела, она чувствовала себя по-настоящему живой и испытывающей удовлетворение. Так почему же теперь, с каждым днем все сильнее, она стала сознавать свою физиологическую сущность, потребности и реакцию своего тела? Неужели потому, что не могла больше петь? Неужели эго было той пружиной, которая освободила и вытолкнула вперед другую, скрытую сторону ее натуры, о которой она до поры не подозревала?
      Может быть, это случилось бы и без того, если бы их пути с Максом ди Анджели пересеклись раньше. Если бы она встретила его еще будучи ученицей маэстро Донетти, может быть, она и тогда оказалась бы не в силах противостоять его роковому обаянию.
      Я не должна допустить, чтобы это случилось со мной, твердо сказала она себе; я должна изо всех сил противостоять этому. Обнаружить его привлекательность было плохо само по себе, но сегодня, слушая его рассказы о детстве, она поняла, что начинает сочувствовать ему. После этого оставалось совсем немного, чтобы проявить к нему интерес. Влюбиться.
      Нет, нет и еще раз нет! У нее впереди вся жизнь; когда-нибудь, совсем скоро она снова будет петь. Она не позволит, чтобы глупое романтическое увлечение безнравственным человеком принесло ей боль, а, может быть, и уничтожило ее; а он, в лучшем случае, может вступить лишь в случайную связь с ней из мимолетного любопытства, а потом уйти своей дорогой.
      Несмотря на все эти строгие поучения в собственный адрес, она тщательно оделась к ужину, выбрала платье, которое, она знала, идет ей, расчесала волосы до блеска, и едва дождалась момента, когда нужно было спускаться вниз.
      Он стоял на террасе со стаканом в руке, глядя на заходящее солнце, которое опускалось над сельским пейзажем с его пышными зелеными лугами и покоем, и когда она вошла, повернулся к ней.
      - А, Линнет, - сказал он, и тон его был небрежным и деловым, от чего она вздрогнула. - Я рад, что вы спустились чуть раньше. Это даст мне возможность поговорить с вами с глазу на глаз.
      Что-то в его голосе, во всей манере вызвало в ней холодок. С глазу на глаз? У них был целый день для этого. Что же нужно было ему сказать сейчас, чего он не мог сказать тогда? Может быть, предостережение Дины дошло до него и он собирается предупредить ее, чтобы она не придавала слишком большого значения тому обеду, который был всего лишь обедом? Линнет похолодела от стыда. Нет, кричало ее сердце, не нужно портить воспоминания об этом очаровательном дне. Я знаю, что мне не на что рассчитывать!
      - На следующей неделе я устраиваю ужин - в пятницу вечером, - сказал он. Я пригласил людей, которые важны для меня, поэтому я хочу, чтобы вечер удался - вы понимаете меня?
      - Да, - медленно сказала Линнет. Неужели это тот же человек, который улыбался ей за столом в розовую клетку всего несколько часов назад? Который обращается к ней теперь таким равнодушным, деловым тоном. - Да, я понимаю, но какая роль отведена мне?
      - Садитесь, выпейте, и я объясню вам. - Он поспешно указал ей на стул, но непринужденность покинула ее, когда она села со стаканом в руке. Не очень потеплела и его манера.
      - Я хочу, чтобы вы помогли Дине с приготовлениями. У нее выдался трудный год, и хотя она не подает вида, я знаю, что она устала. Только, пожалуйста, постарайтесь сделать это незаметно, Я не хочу, чтобы она подумала, что я не доверяю ей. Как вы думаете, сможете ли помочь да еще присматривать за Косимой?
      - Конечно, смогу, - быстро сказала она, почувствовав почти облегчение от того, что это было все, о чем он хотел сказать, хотя ее и задела холодность его тона. - Разве я не говорила вам, что считаю себя недогруженной? Буду рада помочь. Во всяком случае, прислуга у вас чудесная, и я действительно разбираюсь в этом - я выросла в отеле!
      - На эго я и рассчитывал, - сказал он ровным голосом. - Я буду вам благодарен.
      - Мне не нужна ваша благодарность, Макс, - сказала она спокойно, задетая тем, что он посмел упомянуть об этом. - Жаль, что я не знала об этом раньше. Я могла бы во многом облегчить участь Дины, и я предпочитаю быть полезной.
      Холодное безразличие в тоне ее голоса вторило его манере, но душа ее кричала. Ну, почему? Сегодня днем они были почти друзьями. Почему он тогда не обратился к ней с этой просьбой? Зачем этот возврат к осторожной, осмотрительной атмосфере ее первых дней в "Кафаворите"?
      - Хорошо, - коротко сказал он. - Значит, решено. - Он осмотрел ее с головы до ног официальным, оценивающим взглядом, каким рассматривают товары в витрине магазина. - Естественно, я надеюсь, что вы будете и на ужине.
      - Эго... Разве это обязательно? - засомневалась она. - Я хочу сказать, я лишь работаю здесь...
      - Липнет. - он оборвал ее, нахмурившись и подняв руку, ладонью от себя. Хватит. Вы знаете, что половина самой грудной работы приходится на сам вечер приема. Поэтому приходите и постарайтесь быть очаровательной. И куплю себе новое платье. Счет можете прислать мне.
      - В этом нет надобности. Вы платите мне больше, чем достаточно, и я не истратила почти ни копейки, - гордо отпарировала она.
      - Давайте не будем начинать этот глупый спор сначала, - сказал он, и на лице у него отразилась скука. - Видите ли, все женщины будут в дизайнерских туалетах. Понимаете, о чем я говорю? Я не хочу, чтобы вы выглядели или чувствовали себя хуже.
      Все старания, которые она приложила в тот вечер, чтобы хорошо выглядеть, платье, которое она так тщательно выбирала и в котором гак хорошо чувствовала себя, - все это было проигнорировано.